Как-то в последнее время прекратили камрады вывешивать свои ААРы по M2TW. Решил возродить тему, да и самому попробовать, что это за зверь такой - ААР. Посему прошу строго не судить. Как говорится, "не стреляйте в пианиста, он играет, как умеет!" ©
Игру начал в M2TW, ванила.
Сложность игры - высокая.
Сложность сражений - высокая.
Учёт времени - 2 хода на 1 год.
Тип кампании - длинная (люблю я, знаете ли, затянуть длиннющую песню...)
Хотя игра начата в 1080 г., ААР стартует с осени 1114 г., т.е. тогда. когда начинается хоть что-то интересное.
И - да, чуть не забыл: планы грандиозные - дать достаточно широкое описание кампании (пока не надоест мне, либо пока не погонят меня отсюда камрады), потому я обнаглел вкрай и забил под свой ААР целую тему.
Ну, начнём, помолясь...
Глава I. ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ.
Глава II. ЛЕВ С ДУШОЙ ЗАЙЦА И ЗАЯЦ С СЕРДЦЕМ ЛЬВА.
Глава III. ШТУРМ.
Глава IV. УТРАЧЕННАЯ НАДЕЖДА.
Глава V. ПОУЧЕНИЕ.
Глава VI. ОХОТА НА КАБАНА.
Глава VII. ДОЛИНОЙ СМЕРТИ.
Игру начал в M2TW, ванила.
Сложность игры - высокая.
Сложность сражений - высокая.
Учёт времени - 2 хода на 1 год.
Тип кампании - длинная (люблю я, знаете ли, затянуть длиннющую песню...)
Хотя игра начата в 1080 г., ААР стартует с осени 1114 г., т.е. тогда. когда начинается хоть что-то интересное.
И - да, чуть не забыл: планы грандиозные - дать достаточно широкое описание кампании (пока не надоест мне, либо пока не погонят меня отсюда камрады), потому я обнаглел вкрай и забил под свой ААР целую тему.
Ну, начнём, помолясь...
АНГЛИЯ: НА ПУТИ К ИМПЕРИИ
Глава I. ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ.
Спойлер (раскрыть)
АНГЛИЯ: НА ПУТИ К ИМПЕРИИ
Оружие и рыцарей отважных,
Что, рассекая волны океана,
Отринув жизни суетной соблазны,
Проплыли морем дальше Тапробаны,
Цвет нации великой и бесстрашной,
Что средь племён неведомых и странных
Могучую державу основала
И тем себе бессмертие снискала,
И королей, достойных вечной славы,
Сражавшихся за истинную веру,
Отстаивавших честь родной державы,
Расширивших империи пределы,
Героями считавшихся по праву,
Явивших миру мужества примеры,
Я воспою, коль хватит мне уменья
И музы мне дадут благословенье.
Луис де Камоэнс. Лузиады. Песнь первая
Глава I. ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ.
(октябрь 1114 г., Лондон, Тауэрский замок)
– С ирландскими делами всё ясно, – в раздумье пробормотал король.
Поднявшись с роскошного, отделанного великолепной резьбой кресла, он повернулся к стоящему рядом с выражением почтения на лице графу Пэмброку: – А что скажет мой казначей? Сэр Уолтер, каково состояние королевской казны?
– Ваше Величество, как верный подданный английской короны я радуюсь всякий раз, когда слышу о победах Вашего оружия, – ответил с почтением убелённый сединами казначей, – но…
– … но? – приподнял от удивления бровь Вильгельм.
– … но как человек, привыкший считать Ваши деньги, я должен со всей твёрдостью заявить – казна Англии не бездонна! Если в ближайшее время нам не удастся завершить миром войну с Португалией и не замириться с датчанами, королевство будет разорено!
В тронном зале повисла гнетущая тишина, прерываемая гулкими шагами короля. Вильгельм прохаживался по залу, не обращая внимания на четырёх вельмож – пожалуй, самых верных его помощников.
За истекшие без малого четверть века, что он занимал престол английского королевства, у него вошло в привычку все дела решать в присутствии этих людей. В присутствии и выслушав их мнение. Нет, он не был слабой женщиной! Долгие годы царствования научили Вильгельма разбираться в людях и находить по-настоящему верных помощников. Мессир д'Эно, граф Пэмброк, граф Херефорд и граф Эссекс. Канцлер, казначей, коннетабль и глава Палаты тайных дел. Благодаря им, он, получив от отца захудалое королевство на краю света, превратил его в мощное государство, союза с которым ищут государи всех стран Европы и Азии! Не зря говорят, короля играет свита. Эти четверо и есть та свита, которая сыграла его, превратив из Вильгельма Розовощёкого, как в шутку именовал его в детстве отец, в грозного государя Англии, Нормандии, Уэльса и Ирландии Вильгельма Великого.
Да, положение! Именно в тот момент, когда железные полки Вильгельма II находились в двух шагах от победы, английская казна опустела. Вот уже несколько лет Англия живёт, туго затянув пояса. Можно было бы потерпеть ещё чуток. Войско мессира Барнаби ведёт успешную осаду цитадели Бордо. Ещё самая малость, и крепость падёт, а вместе с ней на милость победителя сдастся всё герцогство Аквитанское – благодатный край, земля, в которой текут молочные реки с кисельными берегами. И надо же такому случиться, чтобы король Дании объявил ему, Вильгельму, войну. Этот старый ублюдок оказался к тому же ещё и злопамятным сукиным сыном! Кто бы мог подумать!! Да… А денег в казне на две войны нет. Как же быть?
Гул приближающихся шагов оторвал короля от невесёлых размышлений. В зал вошёл камергер и, отвесив поклон в сторону короля, изрёк громким голосом:
– Гонец от графа Честера!
От неожиданности вельможи переглянулись. Во взглядах их сквозило беспокойство: «Неужели поражение?!».
– Зови, – буркнул с нетерпением камергеру король и уселся на трон.
В зал не вошёл, а буквально влетел, гремя кольчужным доспехом, молодой человек. Увидев короля, он рухнул перед ним на одно колено и склонил голову.
– Поднимись, мой мальчик!.. Какие вести ты принёс нам от сэра Эдгара?
– Ваше Величество! – в голосе гонца была слышна неприкрытая радость, которая несколько успокоила короля и его сановников. – Ваше Величество! Победа!!! Заморская армия сэра Эдгара разбила войско португальцев, шедшее из Памплоны на помощь Бордо!
По тронному залу прокатился вздох облегчения. Король осенил себя крестным знамением, а вельможи радостно заговорили в полголоса. Вильгельм сделал им знак замолчать и обратился к гонцу:
– Продолжай, мой мальчик. Меня интересуют подробности.
– Ваше Величество, три недели назад наш агент в Наварре сообщил сэру Эдгару, что португальцы направляют армию для деблокады Бордо. Сэр Эдгар, получив это известие, решил не ждать прихода врага, а встретить его на удобной позиции. Мы схлестнулись с супостатом в предгорьях Пиренеев. Их было около двух тысяч: конные, пешие – все, кого смогли собрать португальцы для спасения Аквитании. Нас было чуть более полутора тысяч. Полторы тысячи ветеранов походов Вашего Величества. И мы разбили их!.. Сеча была злая. Мы потеряли многих. Но португальская армия перестала существовать!! Одних пленных мы взяли семь с половиной сотен!!!
Раздался возглас удивления и восхищения. Король снова осенил себя крестным знамением и после небольшой паузы обратился к гонцу:
– Мой мальчик! Ты принёс радостную весть. И будешь за это вознаграждён. А пока тебя накормят, напоят и дадут отдохнуть. Завтра тебе предстоит отправиться назад… Мы же, – обратился король к окружающим, – возблагодарим Господа нашего за дарованную английскому оружию победу! В ближайшие три дня все церкви королевства будут служить благодарственные мессы!!!
После того как гонец покинул тронный зал, король обратился к придворным:
– Итак, господа, на чём мы остановились? Ах да! Деньги! Проклятая мамона!!! Кумир жалких иудеев встал на пути христианских воителей!
– Ваше Величество, – заговорил молчавший всё время коннетабль Англии граф Херефорд, – войну надо продолжать!
– Пожалуй, Вы правы, мой дорогой сэр Роджер!
– Но, Ваше Величество, – подал голос казначей, – где мы возьмём деньги для продолжения войны?
– А ответ на этот вопрос предстоит найти именно Вам, сэр Уолтер! – с усмешкой в голосе ответил Вильгельм. – Меня сейчас интересует другой вопрос… Сэр Хамфри, – обратился король к графу Эссексу, – как Вы оцениваете шансы Португалии в войне с нами?
Немолодой уже глава Палаты тайных дел сэр Хамфри, граф Эссекс, ответил не сразу. Как и все люди его рода занятий, он был большим охотником послушать чужие разговоры и без большого удовольствия сам вступал в беседу. Окинув цепким взглядов присутствующих, сэр Хамфри достал из-за пазухи клочок бумаги и протянул его королю:
– Ваше Величество, – голос графа Эссекса был так тих и спокоен, что не знающий его человек мог подумать, что сэр Хамфри говорит во сне, – третьего дня я получил голубиной почтой депешу от моего человека в Памплоне, из коей следует, что португальцы на грани поражения.
– Но можно ли верить Вашему человеку? – с сомнением в голосе спросил король.
– Вашему Величеству прекрасно известно, что каждого человека в Палату подбирал лично я, – парировал граф Эссекс, делая ударение на слове «лично». – Так вот, мой человек сообщает, что Нормандская армия мессира Барнаби блокировала в цитадели Бордо самого короля Португалии Аффонсу! В то же время мне стало известно, что португальский инфант принёс клятву верности кастильскому королю!!
Хорошего настроения поднятого было радостным известием гонца у короля как ни бывало:
– Теперь мне понятны все эти демонстрации, предпринимаемые последние полгода кастильским флотом у берегов Ирландии! Канальи!!! Мы должны действовать быстро, если не хотим выпустить из рук Аквитанию… Решено, Бордо надо брать штурмом!
– Ваше Величество, – запротестовал казначей, – но ведь мы рискуем потерять армию!
– Ну, во-первых, сэр Уолтер, – ответил казначею граф Херефорд под одобрительный кивок короля, – мы рискуем потерять всё, если и дальше будем держать осаду…
– … во-вторых, – подхватил эстафету граф Эссекс, – оборону цитадели держит небольшой отряд латников во главе португальского короля – не более сотни человек…
– … а в-третьих, – под общий смех завершил Вильгельм, – потеря армии наёмников сохранит нам казну!.. Итак, сэр Роджер, – голос короля стал серьёзным, – завтра же отправляйте нашего сегодняшнего гостя к графу Честеру: пусть передаст наш приказ идти с Заморской армией к Бордо. Одновременно сообщите мессиру Барнаби, чтобы готовил Нормандскую армию к штурму цитадели!
АНГЛИЯ: НА ПУТИ К ИМПЕРИИ
Оружие и рыцарей отважных,
Что, рассекая волны океана,
Отринув жизни суетной соблазны,
Проплыли морем дальше Тапробаны,
Цвет нации великой и бесстрашной,
Что средь племён неведомых и странных
Могучую державу основала
И тем себе бессмертие снискала,
И королей, достойных вечной славы,
Сражавшихся за истинную веру,
Отстаивавших честь родной державы,
Расширивших империи пределы,
Героями считавшихся по праву,
Явивших миру мужества примеры,
Я воспою, коль хватит мне уменья
И музы мне дадут благословенье.
Луис де Камоэнс. Лузиады. Песнь первая
Глава I. ТРУДНОЕ РЕШЕНИЕ.
(октябрь 1114 г., Лондон, Тауэрский замок)
– С ирландскими делами всё ясно, – в раздумье пробормотал король.
Поднявшись с роскошного, отделанного великолепной резьбой кресла, он повернулся к стоящему рядом с выражением почтения на лице графу Пэмброку: – А что скажет мой казначей? Сэр Уолтер, каково состояние королевской казны?
– Ваше Величество, как верный подданный английской короны я радуюсь всякий раз, когда слышу о победах Вашего оружия, – ответил с почтением убелённый сединами казначей, – но…
– … но? – приподнял от удивления бровь Вильгельм.
– … но как человек, привыкший считать Ваши деньги, я должен со всей твёрдостью заявить – казна Англии не бездонна! Если в ближайшее время нам не удастся завершить миром войну с Португалией и не замириться с датчанами, королевство будет разорено!
В тронном зале повисла гнетущая тишина, прерываемая гулкими шагами короля. Вильгельм прохаживался по залу, не обращая внимания на четырёх вельмож – пожалуй, самых верных его помощников.
За истекшие без малого четверть века, что он занимал престол английского королевства, у него вошло в привычку все дела решать в присутствии этих людей. В присутствии и выслушав их мнение. Нет, он не был слабой женщиной! Долгие годы царствования научили Вильгельма разбираться в людях и находить по-настоящему верных помощников. Мессир д'Эно, граф Пэмброк, граф Херефорд и граф Эссекс. Канцлер, казначей, коннетабль и глава Палаты тайных дел. Благодаря им, он, получив от отца захудалое королевство на краю света, превратил его в мощное государство, союза с которым ищут государи всех стран Европы и Азии! Не зря говорят, короля играет свита. Эти четверо и есть та свита, которая сыграла его, превратив из Вильгельма Розовощёкого, как в шутку именовал его в детстве отец, в грозного государя Англии, Нормандии, Уэльса и Ирландии Вильгельма Великого.
Да, положение! Именно в тот момент, когда железные полки Вильгельма II находились в двух шагах от победы, английская казна опустела. Вот уже несколько лет Англия живёт, туго затянув пояса. Можно было бы потерпеть ещё чуток. Войско мессира Барнаби ведёт успешную осаду цитадели Бордо. Ещё самая малость, и крепость падёт, а вместе с ней на милость победителя сдастся всё герцогство Аквитанское – благодатный край, земля, в которой текут молочные реки с кисельными берегами. И надо же такому случиться, чтобы король Дании объявил ему, Вильгельму, войну. Этот старый ублюдок оказался к тому же ещё и злопамятным сукиным сыном! Кто бы мог подумать!! Да… А денег в казне на две войны нет. Как же быть?
Гул приближающихся шагов оторвал короля от невесёлых размышлений. В зал вошёл камергер и, отвесив поклон в сторону короля, изрёк громким голосом:
– Гонец от графа Честера!
От неожиданности вельможи переглянулись. Во взглядах их сквозило беспокойство: «Неужели поражение?!».
– Зови, – буркнул с нетерпением камергеру король и уселся на трон.
В зал не вошёл, а буквально влетел, гремя кольчужным доспехом, молодой человек. Увидев короля, он рухнул перед ним на одно колено и склонил голову.
– Поднимись, мой мальчик!.. Какие вести ты принёс нам от сэра Эдгара?
– Ваше Величество! – в голосе гонца была слышна неприкрытая радость, которая несколько успокоила короля и его сановников. – Ваше Величество! Победа!!! Заморская армия сэра Эдгара разбила войско португальцев, шедшее из Памплоны на помощь Бордо!
По тронному залу прокатился вздох облегчения. Король осенил себя крестным знамением, а вельможи радостно заговорили в полголоса. Вильгельм сделал им знак замолчать и обратился к гонцу:
– Продолжай, мой мальчик. Меня интересуют подробности.
– Ваше Величество, три недели назад наш агент в Наварре сообщил сэру Эдгару, что португальцы направляют армию для деблокады Бордо. Сэр Эдгар, получив это известие, решил не ждать прихода врага, а встретить его на удобной позиции. Мы схлестнулись с супостатом в предгорьях Пиренеев. Их было около двух тысяч: конные, пешие – все, кого смогли собрать португальцы для спасения Аквитании. Нас было чуть более полутора тысяч. Полторы тысячи ветеранов походов Вашего Величества. И мы разбили их!.. Сеча была злая. Мы потеряли многих. Но португальская армия перестала существовать!! Одних пленных мы взяли семь с половиной сотен!!!
Раздался возглас удивления и восхищения. Король снова осенил себя крестным знамением и после небольшой паузы обратился к гонцу:
– Мой мальчик! Ты принёс радостную весть. И будешь за это вознаграждён. А пока тебя накормят, напоят и дадут отдохнуть. Завтра тебе предстоит отправиться назад… Мы же, – обратился король к окружающим, – возблагодарим Господа нашего за дарованную английскому оружию победу! В ближайшие три дня все церкви королевства будут служить благодарственные мессы!!!
После того как гонец покинул тронный зал, король обратился к придворным:
– Итак, господа, на чём мы остановились? Ах да! Деньги! Проклятая мамона!!! Кумир жалких иудеев встал на пути христианских воителей!
– Ваше Величество, – заговорил молчавший всё время коннетабль Англии граф Херефорд, – войну надо продолжать!
– Пожалуй, Вы правы, мой дорогой сэр Роджер!
– Но, Ваше Величество, – подал голос казначей, – где мы возьмём деньги для продолжения войны?
– А ответ на этот вопрос предстоит найти именно Вам, сэр Уолтер! – с усмешкой в голосе ответил Вильгельм. – Меня сейчас интересует другой вопрос… Сэр Хамфри, – обратился король к графу Эссексу, – как Вы оцениваете шансы Португалии в войне с нами?
Немолодой уже глава Палаты тайных дел сэр Хамфри, граф Эссекс, ответил не сразу. Как и все люди его рода занятий, он был большим охотником послушать чужие разговоры и без большого удовольствия сам вступал в беседу. Окинув цепким взглядов присутствующих, сэр Хамфри достал из-за пазухи клочок бумаги и протянул его королю:
– Ваше Величество, – голос графа Эссекса был так тих и спокоен, что не знающий его человек мог подумать, что сэр Хамфри говорит во сне, – третьего дня я получил голубиной почтой депешу от моего человека в Памплоне, из коей следует, что португальцы на грани поражения.
– Но можно ли верить Вашему человеку? – с сомнением в голосе спросил король.
– Вашему Величеству прекрасно известно, что каждого человека в Палату подбирал лично я, – парировал граф Эссекс, делая ударение на слове «лично». – Так вот, мой человек сообщает, что Нормандская армия мессира Барнаби блокировала в цитадели Бордо самого короля Португалии Аффонсу! В то же время мне стало известно, что португальский инфант принёс клятву верности кастильскому королю!!
Хорошего настроения поднятого было радостным известием гонца у короля как ни бывало:
– Теперь мне понятны все эти демонстрации, предпринимаемые последние полгода кастильским флотом у берегов Ирландии! Канальи!!! Мы должны действовать быстро, если не хотим выпустить из рук Аквитанию… Решено, Бордо надо брать штурмом!
– Ваше Величество, – запротестовал казначей, – но ведь мы рискуем потерять армию!
– Ну, во-первых, сэр Уолтер, – ответил казначею граф Херефорд под одобрительный кивок короля, – мы рискуем потерять всё, если и дальше будем держать осаду…
– … во-вторых, – подхватил эстафету граф Эссекс, – оборону цитадели держит небольшой отряд латников во главе португальского короля – не более сотни человек…
– … а в-третьих, – под общий смех завершил Вильгельм, – потеря армии наёмников сохранит нам казну!.. Итак, сэр Роджер, – голос короля стал серьёзным, – завтра же отправляйте нашего сегодняшнего гостя к графу Честеру: пусть передаст наш приказ идти с Заморской армией к Бордо. Одновременно сообщите мессиру Барнаби, чтобы готовил Нормандскую армию к штурму цитадели!
Глава II. ЛЕВ С ДУШОЙ ЗАЙЦА И ЗАЯЦ С СЕРДЦЕМ ЛЬВА.
Спойлер (раскрыть)
Глава II. ЛЕВ С ДУШОЙ ЗАЙЦА И ЗАЯЦ С СЕРДЦЕМ ЛЬВА.
Так лишь на битву построились оба народа с вождями,
Трои сыны устремляются, с говором, с криком, как птицы:
Крик таков журавлей раздаётся под небом высоким,
Если, избегнув и зимних бурь, и дождей бесконечных,
С криком стадами летят через быстрый поток Океана,
Бранью грозя и убийством мужам малорослым, пигмеям,
С яростью страшной на коих с воздушных высот нападают.
Но подходили в безмолвии, боем дыша, аргивяне,
Духом единым пылая – стоять одному за другого.
Гомер. Илиада. Песнь третья
(ноябрь 1114 г., Нортумбрия, близ Ноттингемского замка)
Зима в нынешнем году была ранняя. Уже ко дню всех святых снег толстым ковром укрыл землю, а мороз пронимал до костей, не позволяя спокойно стоять. В предрассветных сумерках у большого костра стояли двое: пожилой крепкого вида мужчина с рыжей окладистой бородой и высокий юноша лет семнадцати. На обоих был одет кольчужный доспех: у старика побогаче, прикрывающий всё тело от шеи до колен, с капюшоном, у парня – длинная кольчужная рубаха, покрывающая руки до локтей. Молодой воин вплотную приблизился к костру, протянув к источаемому им теплу озябшие руки. Старик, укутавшись в наброшенный на плечи плащ, подбитый бобровым мехом, опирался на ручку длинной, около четырёх футов, секиры и задумчиво смотрел на языки пламени.
– Скажи, ярл Бьёрн, – неожиданно прервал молчание юноша, – почему наш король снарядил против англичан такой малый отряд?
– Король? Ха!.. – в голосе повидавшего разного на своём веку воина сквозило явное презрение. – Мой мальчик, наш король Нильс рождён для песен и плясок, а не для трона. Даже слабая женщина более достойна королевского венца, чем наш повелитель…
Сказав это, ярл издал какой-то нечленораздельный звук – нечто среднее между рыком медведя и совиным криком, помолчал несколько мгновений и, повернувшись к собеседнику, продолжил:
– Мы прибыли сюда по воле тинга, который хочет, чтобы мы вернули Дании наследие короля Кнуда – твердокаменный Сноттингахам!.. Что же до твоего вопроса, Хакон, то знай, чтобы приструнить этих трусливых англичан, больших сил и не надо.
– Но ведь не далее как пятьдесят вёсен тому эти англичане разбили войско славного короля Харальда Сурового, – не унимался Хакон.
Бросив по-отечески тёплый взгляд на юношу, ярл ответил назидательным тоном:
– Мой мальчик, когда я был так юн, как ты сейчас, отец моего отца рассказал мне о сражении при Стамфордском мосте… Он был там… Никто не хотел сражаться за английского короля. Жители с радостью встречали армию Харальда. И то, что английский король спас свои владения, – это заслуга его хускарлов, которые, как тебе должно быть известно, единокровны нам…
Слова старого воина были прерваны глухим звуком рога. Встрепенувшись, как будто его ужалил слепень, ярл повернул голову на звук.
За разговором время прошло незаметно. Остатки ночи бесследно исчезли, и вместо темноты, слегка озаряемой светом костра, не далее чем в тысяче шагов от собеседников возникла главная цель экспедиции – Ноттингемский замок. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что эта твердыня, построенная Вильгельмом Завоевателем – отцом нынешнего короля Англии, по праву считается сильнейшей крепостью королевства.
Замок был возведён на высоком, футов в шестьдесят, холме, два смежных склона которого заканчивался обрывом, а два других были прикрыты стеной в добрых сорок футов вышины и толщиной не менее чем в пять футов, выложенной из громадных валунов. Ноттингем состоял из трёх частей: из Нижнего, Верхнего и Старого замка.
В Нижний замок можно было попасть через перекинутый через ров каменный мост, прикрытый мощной надвратной башней. Далее дорога вела в Новый замок – каменное укрепление, по углам которого возвышались высокие вежи. Наконец, из Нового замка шёл узкий проход в Старый замок – последний рубеж обороны, располагавшийся на самой макушке холма. Без сомнения любая армия могла сломать зубы об эту твердыню.
Бросив взгляд на Ноттингем, ярл Бьёрн в очередной раз убедился в том, что взять замок он сможет только измором.
Ноттингемский замок
Между тем по-молодому зоркие глаза Хакона разглядели причину сигнала рога, отвлекшего их от беседы, о чём юноша не преминул сообщить своему старшему товарищу:
– Кажется, англичане передумали отсиживаться за толстыми каменными стенами! Они выводят войска!!
– Да, действительно! – удивился Бьёрн. – Неужели Один услышал наши молитвы?!
– Тише, дядюшка, – а ярл был именно дядей Хакона, – не богохульствуй!
– Ай, Хакон! Не зли меня!! – старик скривился так, будто ему наступили на любимую мозоль. – Чтобы не говорила твоя мать, моя сестра, я не признаю вашего Христа! Мой отец и отец моего отца, и их отцы, и деды поклонялись Одину. И я не изменю вере предков. Когда меч врага сразит меня – а я надеюсь погибнуть в бою, как подобает настоящему воину, а не в постели под боком у своей жёнушки – я надеюсь оказаться не в вашем Раю, а в Валгалле и погулять там на славу!.. Впрочем, хватит болтать. Враг захотел сражения, и он его получит! Покажем этим зайцам, на что способен лев, когда он голоден!!
Выстроив своё небольшое войско тремя полками в одну линию, ярл Бьёрн дал англичанам возможность спокойно выйти из замка и построиться в боевой порядок. Его воины, вооружённые длинными скандинавскими секирами, разминали затёкшие за ночь члены. Там и тут порывы ветра доносили до слуха старого воителя обрывки солёных шуточек и грубый смех.
За свои шестьдесят с лишком лет Бьёрн повидал немало. Он побывал в разных землях – от Альдейгьюборга севере до Царьграда на юге, от Норвегии на западе до Гардарики на востоке. И везде он лил кровь, чужую и свою. Теперь боги забросили его в Англию. Ну, что же, он не боится смерти…
Ярл вышел вперёд, стал перед строем и крикнул своим зычным голосом во всю мощь лужёной глотки, обращаясь к своим воинам:
– Други! Мы пришли на эту землю, дабы вернуть то, что было завоёвано нашими пращурами и что по праву принадлежит нам. Нас мало, но это не должно пугать вас. Там, – и он указал топором себе за спину в сторону выстраивающегося к битве английского войска, – наш враг. У него грозный вид. Но знайте, он уже проиграл сегодняшнюю битву, ибо он боится нас. Не все из вас попируют сегодня в замке Сноттингахама. Но тем лучше – вас ждёт радостная участь: пир среди великих богов в Валгалле!!! Вперёд, мои воины! Вперёд, мои братья!!!
Издав радостный крик, более походивший на рёв разъярённого медведя, датские полки устремились на врага.
А меж тем навстречу им быстрым шагом шли три отряда английской пехоты, вооружённые мечами и прикрытые круглыми деревянными щитами, обитыми железом, и лёгкой кольчугой. Противники сближались. Вот-вот воины обеих сторон должны были перейти с шага на бег, когда неожиданно открыли стрельбу английские лучники, спрятанные за стеной наступающей пехоты.
Первые же стрелы изрядно проредили датский строй. Воины ярла Бьёрна внезапно остановились, будто упёрлись в невидимую стену. Но воодушевлённые примером своего предводителя, устремившегося далее, бросились вслед за ним. От грома сшибки у Хакона, следовавшего по пятам за дядей, буквально заложило в ушах. Грохот ломающихся щитов, звон мечей о доспехи, звук рвущейся под топорами плоти, человеческой плоти, истошные вопли раненых… Стало жарко. Пот застилал глаза, сложно было разобрать, чья на тебе кровь – твоя или твоего врага. Да это было уже и не важно. Хакону казалось, что враг вот-вот дрогнет, что победа уже у них в руках, когда, как гром среди ясного неба, он услышал чей-то истошный вопль: «Латники!!!» В пылу сражения датчане и не заметили, как две английские конные дружины обошли их с флангов и устремились им в тыл…
Схватка была короткой. Погибли многие воины. Пал ярл Бьёрн, сражавшийся пока мечи двух латников одновременно не пронзили его. Бой перерос в бойню. И датчане стали сдаваться в плен. Сначала по одному. То тут, то там. Потом группами. Наконец, всё закончилось…
Порывы ледяного зимнего ветра доносили до уха постороннего наблюдателя причудливую смесь звуков из стонов умирающих, лошадиного ржания и по-военному отрывистых команд капитанов. Среди тел павших воинов лазали в поисках добычи английские лучники. Со стороны датского лагеря доносился какой-то крик и гам: это вечно оказывающиеся впереди всех и вся королевские латники ссорились за право стать счастливым обладателем богатств обоза викингов. Жизнь брала своё. А иссечённый мечами врага Хакон, проваливаясь в забытье, думал, что у зайца оказалось сердце льва, но, вот, у льва – душа зайца.
Так лишь на битву построились оба народа с вождями,
Трои сыны устремляются, с говором, с криком, как птицы:
Крик таков журавлей раздаётся под небом высоким,
Если, избегнув и зимних бурь, и дождей бесконечных,
С криком стадами летят через быстрый поток Океана,
Бранью грозя и убийством мужам малорослым, пигмеям,
С яростью страшной на коих с воздушных высот нападают.
Но подходили в безмолвии, боем дыша, аргивяне,
Духом единым пылая – стоять одному за другого.
Гомер. Илиада. Песнь третья
(ноябрь 1114 г., Нортумбрия, близ Ноттингемского замка)
Зима в нынешнем году была ранняя. Уже ко дню всех святых снег толстым ковром укрыл землю, а мороз пронимал до костей, не позволяя спокойно стоять. В предрассветных сумерках у большого костра стояли двое: пожилой крепкого вида мужчина с рыжей окладистой бородой и высокий юноша лет семнадцати. На обоих был одет кольчужный доспех: у старика побогаче, прикрывающий всё тело от шеи до колен, с капюшоном, у парня – длинная кольчужная рубаха, покрывающая руки до локтей. Молодой воин вплотную приблизился к костру, протянув к источаемому им теплу озябшие руки. Старик, укутавшись в наброшенный на плечи плащ, подбитый бобровым мехом, опирался на ручку длинной, около четырёх футов, секиры и задумчиво смотрел на языки пламени.
– Скажи, ярл Бьёрн, – неожиданно прервал молчание юноша, – почему наш король снарядил против англичан такой малый отряд?
– Король? Ха!.. – в голосе повидавшего разного на своём веку воина сквозило явное презрение. – Мой мальчик, наш король Нильс рождён для песен и плясок, а не для трона. Даже слабая женщина более достойна королевского венца, чем наш повелитель…
Сказав это, ярл издал какой-то нечленораздельный звук – нечто среднее между рыком медведя и совиным криком, помолчал несколько мгновений и, повернувшись к собеседнику, продолжил:
– Мы прибыли сюда по воле тинга, который хочет, чтобы мы вернули Дании наследие короля Кнуда – твердокаменный Сноттингахам!.. Что же до твоего вопроса, Хакон, то знай, чтобы приструнить этих трусливых англичан, больших сил и не надо.
– Но ведь не далее как пятьдесят вёсен тому эти англичане разбили войско славного короля Харальда Сурового, – не унимался Хакон.
Бросив по-отечески тёплый взгляд на юношу, ярл ответил назидательным тоном:
– Мой мальчик, когда я был так юн, как ты сейчас, отец моего отца рассказал мне о сражении при Стамфордском мосте… Он был там… Никто не хотел сражаться за английского короля. Жители с радостью встречали армию Харальда. И то, что английский король спас свои владения, – это заслуга его хускарлов, которые, как тебе должно быть известно, единокровны нам…
Слова старого воина были прерваны глухим звуком рога. Встрепенувшись, как будто его ужалил слепень, ярл повернул голову на звук.
За разговором время прошло незаметно. Остатки ночи бесследно исчезли, и вместо темноты, слегка озаряемой светом костра, не далее чем в тысяче шагов от собеседников возникла главная цель экспедиции – Ноттингемский замок. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять, что эта твердыня, построенная Вильгельмом Завоевателем – отцом нынешнего короля Англии, по праву считается сильнейшей крепостью королевства.
Замок был возведён на высоком, футов в шестьдесят, холме, два смежных склона которого заканчивался обрывом, а два других были прикрыты стеной в добрых сорок футов вышины и толщиной не менее чем в пять футов, выложенной из громадных валунов. Ноттингем состоял из трёх частей: из Нижнего, Верхнего и Старого замка.
В Нижний замок можно было попасть через перекинутый через ров каменный мост, прикрытый мощной надвратной башней. Далее дорога вела в Новый замок – каменное укрепление, по углам которого возвышались высокие вежи. Наконец, из Нового замка шёл узкий проход в Старый замок – последний рубеж обороны, располагавшийся на самой макушке холма. Без сомнения любая армия могла сломать зубы об эту твердыню.
Бросив взгляд на Ноттингем, ярл Бьёрн в очередной раз убедился в том, что взять замок он сможет только измором.
Ноттингемский замок
Между тем по-молодому зоркие глаза Хакона разглядели причину сигнала рога, отвлекшего их от беседы, о чём юноша не преминул сообщить своему старшему товарищу:
– Кажется, англичане передумали отсиживаться за толстыми каменными стенами! Они выводят войска!!
– Да, действительно! – удивился Бьёрн. – Неужели Один услышал наши молитвы?!
– Тише, дядюшка, – а ярл был именно дядей Хакона, – не богохульствуй!
– Ай, Хакон! Не зли меня!! – старик скривился так, будто ему наступили на любимую мозоль. – Чтобы не говорила твоя мать, моя сестра, я не признаю вашего Христа! Мой отец и отец моего отца, и их отцы, и деды поклонялись Одину. И я не изменю вере предков. Когда меч врага сразит меня – а я надеюсь погибнуть в бою, как подобает настоящему воину, а не в постели под боком у своей жёнушки – я надеюсь оказаться не в вашем Раю, а в Валгалле и погулять там на славу!.. Впрочем, хватит болтать. Враг захотел сражения, и он его получит! Покажем этим зайцам, на что способен лев, когда он голоден!!
Выстроив своё небольшое войско тремя полками в одну линию, ярл Бьёрн дал англичанам возможность спокойно выйти из замка и построиться в боевой порядок. Его воины, вооружённые длинными скандинавскими секирами, разминали затёкшие за ночь члены. Там и тут порывы ветра доносили до слуха старого воителя обрывки солёных шуточек и грубый смех.
За свои шестьдесят с лишком лет Бьёрн повидал немало. Он побывал в разных землях – от Альдейгьюборга севере до Царьграда на юге, от Норвегии на западе до Гардарики на востоке. И везде он лил кровь, чужую и свою. Теперь боги забросили его в Англию. Ну, что же, он не боится смерти…
Ярл вышел вперёд, стал перед строем и крикнул своим зычным голосом во всю мощь лужёной глотки, обращаясь к своим воинам:
– Други! Мы пришли на эту землю, дабы вернуть то, что было завоёвано нашими пращурами и что по праву принадлежит нам. Нас мало, но это не должно пугать вас. Там, – и он указал топором себе за спину в сторону выстраивающегося к битве английского войска, – наш враг. У него грозный вид. Но знайте, он уже проиграл сегодняшнюю битву, ибо он боится нас. Не все из вас попируют сегодня в замке Сноттингахама. Но тем лучше – вас ждёт радостная участь: пир среди великих богов в Валгалле!!! Вперёд, мои воины! Вперёд, мои братья!!!
Издав радостный крик, более походивший на рёв разъярённого медведя, датские полки устремились на врага.
А меж тем навстречу им быстрым шагом шли три отряда английской пехоты, вооружённые мечами и прикрытые круглыми деревянными щитами, обитыми железом, и лёгкой кольчугой. Противники сближались. Вот-вот воины обеих сторон должны были перейти с шага на бег, когда неожиданно открыли стрельбу английские лучники, спрятанные за стеной наступающей пехоты.
Первые же стрелы изрядно проредили датский строй. Воины ярла Бьёрна внезапно остановились, будто упёрлись в невидимую стену. Но воодушевлённые примером своего предводителя, устремившегося далее, бросились вслед за ним. От грома сшибки у Хакона, следовавшего по пятам за дядей, буквально заложило в ушах. Грохот ломающихся щитов, звон мечей о доспехи, звук рвущейся под топорами плоти, человеческой плоти, истошные вопли раненых… Стало жарко. Пот застилал глаза, сложно было разобрать, чья на тебе кровь – твоя или твоего врага. Да это было уже и не важно. Хакону казалось, что враг вот-вот дрогнет, что победа уже у них в руках, когда, как гром среди ясного неба, он услышал чей-то истошный вопль: «Латники!!!» В пылу сражения датчане и не заметили, как две английские конные дружины обошли их с флангов и устремились им в тыл…
Схватка была короткой. Погибли многие воины. Пал ярл Бьёрн, сражавшийся пока мечи двух латников одновременно не пронзили его. Бой перерос в бойню. И датчане стали сдаваться в плен. Сначала по одному. То тут, то там. Потом группами. Наконец, всё закончилось…
Порывы ледяного зимнего ветра доносили до уха постороннего наблюдателя причудливую смесь звуков из стонов умирающих, лошадиного ржания и по-военному отрывистых команд капитанов. Среди тел павших воинов лазали в поисках добычи английские лучники. Со стороны датского лагеря доносился какой-то крик и гам: это вечно оказывающиеся впереди всех и вся королевские латники ссорились за право стать счастливым обладателем богатств обоза викингов. Жизнь брала своё. А иссечённый мечами врага Хакон, проваливаясь в забытье, думал, что у зайца оказалось сердце льва, но, вот, у льва – душа зайца.
Глава III. ШТУРМ.
Спойлер (раскрыть)
Глава III. ШТУРМ.
Бить, бить тревогу! Ринемся на них!
Отмстим за честь униженных французов!
Готов заранее простить врагу,
Что поразит меня, коль побегу.
Уильям Шекспир. Генрих VI. Сцена вторая
(март 1115 г., Аквитания, близ Бордо)
– … и надлежит Вам, проведя все необходимые приготовления, не мешкая, брать на копьё Бордоский замок… – Каждое слово послания коннетабля Англии давно отпечаталось в памяти мессира Барнаби, как тавро на шкуре быка. Легко сказать, «брать на копьё»! Этакую-то махину!! Португальцы выстроили в Бордо знатную цитадель, по сравнению с которой стены Ноттингема были всего лишь лёгкой изгородью для овец.
Мессир Барнаби взял с лёгкого, ручной работы столика кубок и пригубил из него вина. «Хм, до чего же хороши аквитанские вина! Это вам не какая-нибудь кислятина из Нормандии… Да, так что же всё-таки делать с замком?»
Командующий Нормандской армией, потягивая вино, погрузился в невесёлые размышления. Несмотря на его зрелый возраст (а ему стукнуло ни много, ни мало, а двадцать три года) и на знатное происхождение, у Барнаби было не так уж и много шансов отличиться и продвинуться на королевской службе. Шесть лет назад, когда в только что присоединённой к королевству Бретани непокорные бароны подняли оружие против ныне здравствующего короля Вильгельма – да продлит Господь его дни, – наместник герцогства Нормандского, старший брат короля принц Роберт послал его, Барнаби, тогда ещё молокососа, с небольшим войском подавить этот мятеж. Тогда он не подвёл своего покровителя. Мятежники были разгромлены и в цепях доставлены им в Кан. Но накануне сражения – первой битвы в своей жизни! – Барнаби было не по себе. Он хорошо помнил это противное чувство. Как будто сама Смерть своей костлявой рукой сжала его сердце. И каких трудов стоило ему, мальчишке, перебороть себя! Зато преодолев страх, он почувствовал необыкновенную лёгкость. Он летал по полю брани. Был и здесь, и там. Принц Роберт потом рассказывал ему, как хвалили Барнаби его капитаны!.. Но это всё было давно. А сейчас ему предстояло вести свои войска на штурм португальской крепости.
Откровенно говоря, мессир Барнаби не горел особым желанием брать твердыню. А зачем? Под его командованием находилась большая армия, насчитывавшая девять сотен воинов. Воинов, с которыми он разбил мятежных баронов графства Бретанского! Но даже его ветераны не были залогом успешного штурма Бордо. Рискнуть всем и положить войско в неудачном штурме?.. Барнаби со своими доблестными нормандцами уже почти год осаждал крепость. От своих лазутчиков он знал, что долго Бордо не продержится – припасы в замки на исходе. Ну а после того, как почти четыре месяца назад армия сэра Эдгара разбила португальское войско близ замка По, так и вообще штурм терял всякий смысл. Не понятно, чего это граф Херефорд решил ускорить события. Хотя ясно, что это решение не сэра Роджера. Прежде всего, это решение короля.
Да… Ситуация! Барнаби в задумчивости мерил шагами просторный шатёр. Ему не хотелось выполнять полученное приказание. Но с другой стороны, он прекрасно понимал, что, если он будет медлить и дальше, то упустит должность наместника Аквитании. В общем-то, удачный штурм Бордо – это единственный для него шанс получить заветную должность и стать пэром Англии. Единственный, потому что Заморская армия находилась от него в трёх днях пути. Допусти он, Барнаби, подхода графа Честера к Бордо до начала штурма, и должности ему не видать, как своих ушей. Тогда вся слава, все почести достанутся ему, сэру Эдгару Хоббсу, покорителю Курляндии и Эстерляндии, человеку, разбившему португальцев. Нет, он не может допустить такого исхода!
Мессир Барнаби поставил кубок на столик и кликнул слугу. Откинув полог шатра, внутрь вошёл человек неопределённого возраста. Подойдя к своему господину, он склонился перед ним в почтительном поклоне.
– Вот что, Гастон, – все сомнения были отброшены, и голос полководца принял деловой тон, – передай капитанам, чтобы они собрались в моём шатре через четверть часа.
– Да, мессир.
И отвесив поклон, слуга удалился восвояси…
Через четверть часа в шатре командующего Нормандской армией было людно. Вокруг небольшого стола расположились десять человек. Десять воинов, видавших на своём веку смерть и привыкших к ней. Все они были старше своего полководца, но, несмотря на это, посторонний наблюдатель, окажись он сейчас здесь, увидел бы в их глазах лишь искреннее уважение.
– Господа! Как вам должно быть известно, наш король Вильгельм приказал нам взять штурмом замок Бордо. И наш долг – исполнить волю Его Величества…
Среди капитанов раздался ропот недовольства:
– Мессир, – выступил вперёд Алан де Вексен, капитан латников, – но у нас недостаточно сил для штурма крепости!
– Мой дорогой Алан, за те три месяца, что минули после получения нами депеши от коннетабля Англии с соответствующим приказом, мы, как Вы знаете, сделали кое-какие приготовления. Были построены тараны, изготовлены лестницы. – Голос Барнаби был твёрд, но дружелюбен. – Кроме того, не стоит забывать, что высокие и крепкие стены хороши, когда есть, кому их оборонять: по сведениям моих лазутчиков в Бордо держит оборону лишь небольшой отряд королевских телохранителей. А за истекший год они успели изрядно опустошить запасы еды и вина…
На лице Алана де Вексена ясно читалась та внутренняя борьба, которая шла у него в душе.
– К тому же, – завершил с улыбкой свою импровизированную речь командующий, – на штурм цитадели пойдут мои ветераны!
Раздались возгласы одобрения, и не убеждённый де Вексен посчитал за лучшее согласиться со своим полководцем.
– Итак, господа, – голос Барнаби посерьёзнел, – после того, как мы покончили с сомнениями, давайте составим диспозицию предстоящей баталии…
В ходе последовавшего обсуждения было принято решение использовать все имеющиеся возможности для проникновения в замок. На лучников капитана де Труа была возложена почётная задача, проломить таранами ворота Бордо, после чего в крепость должны были ворваться три отряда латников под общим командованием Алана де Вексена и телохранители самого Барнаби. Одновременно с этим, пять отрядов пехоты должны были, используя штурмовые лестницы, вскарабкаться на крепостные стены справа и слева от главных ворот. Учитывая ограниченную численность защитников, успех Нормандской армии был обеспечен.
– Ну, что же, – завершил военный совет мессир Барнаби, – мы сделали всё от нас зависящее и теперь нам остаётся только вверить свои судьбы в руки Всевышнего! Господа, отправляйтесь к своим войскам и приготовьте их к предстоящему сражению. С рассветом мы выступаем…
На утро в нескольких сотнях шагов от замка Бордо на заснеженном поле стояла английская армия, выстроенная согласно разработанной диспозиции. Лица воинов были серьёзны и нетерпеливы. Мессир Барнаби, расположившийся для лучшего обзора в тылу армии, осенил себя крестным знамением и, привстав на стременах, махнул правой рукой. Прозвучал низкий бас охотничьего рога. Полки двинулись вперёд. Сражение началось!
Через полчаса после сигнала рога английская пехота вскарабкалась по лестницам на стены крепости. Вскоре капитан де Труа доложил Барнаби, что ворота разрушены.
Полководец тут же бросил в образовавшийся проход всех латников, дабы не дать португальцам времени опомниться и забаррикадировать ворота. Но каково же было удивление мессира Барнаби, когда он не увидел в воротах ни одного защитника цитадели. Командующий Нормандской армии удивился ещё больше, когда получил доклады капитанов отрядов, посланных на стены: они тоже не встретили никакого сопротивления!
Штурмующие войска продвигались вперёд, когда увидели врага. На центральной площади Бордо стояли, выстроенные в две длинные шеренги португальские латники. Среди них выделялся один всадник в богатом одеянии и великолепных доспехах – король Аффонсу. Над его головой развевался штандарт с ликом небесного покровителя Португалии – Святого Винсента.
Внешний вид врага не предвещал ничего хорошего. Мессиру Барнаби стало ясно, что, несмотря на свою малочисленность, португальцы в плен сдаваться не намерены.
– Похоже, придётся позабыть о почестях человека, взявшего в плен короля Аффонсу, равно как и о выкупе за его высокую персону, – с горечью подумал английский полководец и скомандовал латникам атаку…
Бой был коротким, но кровопролитным. Противник сражался, как лев. Численное превосходство англичан сыграло с ними злую шутку: в то время как они толпились перед врагом, мешая друг другу, каждый удар португальских латников бил в цель. Барнаби даже стало казаться, что ещё немного и у него не останется воинов. Но он ошибся, чему, признаться, был несказанно рад. Наконец в живых остался один португальский рыцарь – король Аффонсу. Командующий Нормандской армией сделал последнюю попытку заполучить его в плен, но в ответ на предложение сложить оружие монарх отбросил разбитый щит и устремился с мечём на врага…
Мессир Барнаби с сожалением посмотрел на труп португальского короля, лежащий у ног его коня, развернулся и поехал собирать своё войско. Главное было достигнуто: Бордоский замок пал. Теперь должность наместника Аквитании достанется ему и никому другому!
Бить, бить тревогу! Ринемся на них!
Отмстим за честь униженных французов!
Готов заранее простить врагу,
Что поразит меня, коль побегу.
Уильям Шекспир. Генрих VI. Сцена вторая
(март 1115 г., Аквитания, близ Бордо)
– … и надлежит Вам, проведя все необходимые приготовления, не мешкая, брать на копьё Бордоский замок… – Каждое слово послания коннетабля Англии давно отпечаталось в памяти мессира Барнаби, как тавро на шкуре быка. Легко сказать, «брать на копьё»! Этакую-то махину!! Португальцы выстроили в Бордо знатную цитадель, по сравнению с которой стены Ноттингема были всего лишь лёгкой изгородью для овец.
Мессир Барнаби взял с лёгкого, ручной работы столика кубок и пригубил из него вина. «Хм, до чего же хороши аквитанские вина! Это вам не какая-нибудь кислятина из Нормандии… Да, так что же всё-таки делать с замком?»
Командующий Нормандской армией, потягивая вино, погрузился в невесёлые размышления. Несмотря на его зрелый возраст (а ему стукнуло ни много, ни мало, а двадцать три года) и на знатное происхождение, у Барнаби было не так уж и много шансов отличиться и продвинуться на королевской службе. Шесть лет назад, когда в только что присоединённой к королевству Бретани непокорные бароны подняли оружие против ныне здравствующего короля Вильгельма – да продлит Господь его дни, – наместник герцогства Нормандского, старший брат короля принц Роберт послал его, Барнаби, тогда ещё молокососа, с небольшим войском подавить этот мятеж. Тогда он не подвёл своего покровителя. Мятежники были разгромлены и в цепях доставлены им в Кан. Но накануне сражения – первой битвы в своей жизни! – Барнаби было не по себе. Он хорошо помнил это противное чувство. Как будто сама Смерть своей костлявой рукой сжала его сердце. И каких трудов стоило ему, мальчишке, перебороть себя! Зато преодолев страх, он почувствовал необыкновенную лёгкость. Он летал по полю брани. Был и здесь, и там. Принц Роберт потом рассказывал ему, как хвалили Барнаби его капитаны!.. Но это всё было давно. А сейчас ему предстояло вести свои войска на штурм португальской крепости.
Откровенно говоря, мессир Барнаби не горел особым желанием брать твердыню. А зачем? Под его командованием находилась большая армия, насчитывавшая девять сотен воинов. Воинов, с которыми он разбил мятежных баронов графства Бретанского! Но даже его ветераны не были залогом успешного штурма Бордо. Рискнуть всем и положить войско в неудачном штурме?.. Барнаби со своими доблестными нормандцами уже почти год осаждал крепость. От своих лазутчиков он знал, что долго Бордо не продержится – припасы в замки на исходе. Ну а после того, как почти четыре месяца назад армия сэра Эдгара разбила португальское войско близ замка По, так и вообще штурм терял всякий смысл. Не понятно, чего это граф Херефорд решил ускорить события. Хотя ясно, что это решение не сэра Роджера. Прежде всего, это решение короля.
Да… Ситуация! Барнаби в задумчивости мерил шагами просторный шатёр. Ему не хотелось выполнять полученное приказание. Но с другой стороны, он прекрасно понимал, что, если он будет медлить и дальше, то упустит должность наместника Аквитании. В общем-то, удачный штурм Бордо – это единственный для него шанс получить заветную должность и стать пэром Англии. Единственный, потому что Заморская армия находилась от него в трёх днях пути. Допусти он, Барнаби, подхода графа Честера к Бордо до начала штурма, и должности ему не видать, как своих ушей. Тогда вся слава, все почести достанутся ему, сэру Эдгару Хоббсу, покорителю Курляндии и Эстерляндии, человеку, разбившему португальцев. Нет, он не может допустить такого исхода!
Мессир Барнаби поставил кубок на столик и кликнул слугу. Откинув полог шатра, внутрь вошёл человек неопределённого возраста. Подойдя к своему господину, он склонился перед ним в почтительном поклоне.
– Вот что, Гастон, – все сомнения были отброшены, и голос полководца принял деловой тон, – передай капитанам, чтобы они собрались в моём шатре через четверть часа.
– Да, мессир.
И отвесив поклон, слуга удалился восвояси…
Через четверть часа в шатре командующего Нормандской армией было людно. Вокруг небольшого стола расположились десять человек. Десять воинов, видавших на своём веку смерть и привыкших к ней. Все они были старше своего полководца, но, несмотря на это, посторонний наблюдатель, окажись он сейчас здесь, увидел бы в их глазах лишь искреннее уважение.
– Господа! Как вам должно быть известно, наш король Вильгельм приказал нам взять штурмом замок Бордо. И наш долг – исполнить волю Его Величества…
Среди капитанов раздался ропот недовольства:
– Мессир, – выступил вперёд Алан де Вексен, капитан латников, – но у нас недостаточно сил для штурма крепости!
– Мой дорогой Алан, за те три месяца, что минули после получения нами депеши от коннетабля Англии с соответствующим приказом, мы, как Вы знаете, сделали кое-какие приготовления. Были построены тараны, изготовлены лестницы. – Голос Барнаби был твёрд, но дружелюбен. – Кроме того, не стоит забывать, что высокие и крепкие стены хороши, когда есть, кому их оборонять: по сведениям моих лазутчиков в Бордо держит оборону лишь небольшой отряд королевских телохранителей. А за истекший год они успели изрядно опустошить запасы еды и вина…
На лице Алана де Вексена ясно читалась та внутренняя борьба, которая шла у него в душе.
– К тому же, – завершил с улыбкой свою импровизированную речь командующий, – на штурм цитадели пойдут мои ветераны!
Раздались возгласы одобрения, и не убеждённый де Вексен посчитал за лучшее согласиться со своим полководцем.
– Итак, господа, – голос Барнаби посерьёзнел, – после того, как мы покончили с сомнениями, давайте составим диспозицию предстоящей баталии…
Спойлер (раскрыть)
Силы сторон перед штурмом замка Бордо (Ист.: Брайант А. История англо-португальской войны XII ст. - М.: АСТ, 2011. - с. 351)
Силы сторон перед штурмом замка Бордо (Ист.: Брайант А. История англо-португальской войны XII ст. - М.: АСТ, 2011. - с. 351)
В ходе последовавшего обсуждения было принято решение использовать все имеющиеся возможности для проникновения в замок. На лучников капитана де Труа была возложена почётная задача, проломить таранами ворота Бордо, после чего в крепость должны были ворваться три отряда латников под общим командованием Алана де Вексена и телохранители самого Барнаби. Одновременно с этим, пять отрядов пехоты должны были, используя штурмовые лестницы, вскарабкаться на крепостные стены справа и слева от главных ворот. Учитывая ограниченную численность защитников, успех Нормандской армии был обеспечен.
– Ну, что же, – завершил военный совет мессир Барнаби, – мы сделали всё от нас зависящее и теперь нам остаётся только вверить свои судьбы в руки Всевышнего! Господа, отправляйтесь к своим войскам и приготовьте их к предстоящему сражению. С рассветом мы выступаем…
На утро в нескольких сотнях шагов от замка Бордо на заснеженном поле стояла английская армия, выстроенная согласно разработанной диспозиции. Лица воинов были серьёзны и нетерпеливы. Мессир Барнаби, расположившийся для лучшего обзора в тылу армии, осенил себя крестным знамением и, привстав на стременах, махнул правой рукой. Прозвучал низкий бас охотничьего рога. Полки двинулись вперёд. Сражение началось!
Спойлер (раскрыть)
Диспозиция Нормандской армии перед штурмом Бордоского замка (Ист.: Полк. Фуллер. Английское военное искусство в Средние века. - М.: АСТ, 2009. - с. 247)
Диспозиция Нормандской армии перед штурмом Бордоского замка (Ист.: Полк. Фуллер. Английское военное искусство в Средние века. - М.: АСТ, 2009. - с. 247)
Через полчаса после сигнала рога английская пехота вскарабкалась по лестницам на стены крепости. Вскоре капитан де Труа доложил Барнаби, что ворота разрушены.
Спойлер (раскрыть)
Невиль А. "Взятие стрелками капитана де Труа главных ворот замка Бордо", 1859 г. (Лувр)
Невиль А. "Взятие стрелками капитана де Труа главных ворот замка Бордо", 1859 г. (Лувр)
Полководец тут же бросил в образовавшийся проход всех латников, дабы не дать португальцам времени опомниться и забаррикадировать ворота. Но каково же было удивление мессира Барнаби, когда он не увидел в воротах ни одного защитника цитадели. Командующий Нормандской армии удивился ещё больше, когда получил доклады капитанов отрядов, посланных на стены: они тоже не встретили никакого сопротивления!
Штурмующие войска продвигались вперёд, когда увидели врага. На центральной площади Бордо стояли, выстроенные в две длинные шеренги португальские латники. Среди них выделялся один всадник в богатом одеянии и великолепных доспехах – король Аффонсу. Над его головой развевался штандарт с ликом небесного покровителя Португалии – Святого Винсента.
Внешний вид врага не предвещал ничего хорошего. Мессиру Барнаби стало ясно, что, несмотря на свою малочисленность, португальцы в плен сдаваться не намерены.
– Похоже, придётся позабыть о почестях человека, взявшего в плен короля Аффонсу, равно как и о выкупе за его высокую персону, – с горечью подумал английский полководец и скомандовал латникам атаку…
Бой был коротким, но кровопролитным. Противник сражался, как лев. Численное превосходство англичан сыграло с ними злую шутку: в то время как они толпились перед врагом, мешая друг другу, каждый удар португальских латников бил в цель. Барнаби даже стало казаться, что ещё немного и у него не останется воинов. Но он ошибся, чему, признаться, был несказанно рад. Наконец в живых остался один португальский рыцарь – король Аффонсу. Командующий Нормандской армией сделал последнюю попытку заполучить его в плен, но в ответ на предложение сложить оружие монарх отбросил разбитый щит и устремился с мечём на врага…
Мессир Барнаби с сожалением посмотрел на труп португальского короля, лежащий у ног его коня, развернулся и поехал собирать своё войско. Главное было достигнуто: Бордоский замок пал. Теперь должность наместника Аквитании достанется ему и никому другому!
Спойлер (раскрыть)
Результаты штурма Бордо английской армии (Ист.: Брайант А. История англо-португальской войны XII ст. - М.: АСТ, 2011. - с. 377)
Статистика сражения за Бордоский замок (Ист.: Брайант А. История англо-португальской войны XII ст. - М.: АСТ, 2011. - с. 377 - 379)
Результаты штурма Бордо английской армии (Ист.: Брайант А. История англо-португальской войны XII ст. - М.: АСТ, 2011. - с. 377)
Статистика сражения за Бордоский замок (Ист.: Брайант А. История англо-португальской войны XII ст. - М.: АСТ, 2011. - с. 377 - 379)
Глава IV. УТРАЧЕННАЯ НАДЕЖДА.
Спойлер (раскрыть)
Глава IV. УТРАЧЕННАЯ НАДЕЖДА.
Свобода! он одной тебя
Ещё искал в пустынном мире.
Страстями чувства истребя,
Охолодев к мечтам и к лире,
С волненьем песни он внимал,
Одушевлённые тобою,
И с верой, пламенной мольбою
Твой гордый идол обнимал.
Свершилось… целью упованья
Не зрит он в мире ничего.
И вы, последние мечтанья,
И вы сокрылись от него.
Он раб. Склонясь главой на камень,
Он ждёт, чтоб с сумрачной зарёй
Погас печальной жизни пламень,
И жаждет сени гробовой.
Пушкин А.С. Кавказский пленник
(ноябрь 1115 г., Нортумбрия, Ноттингемский замок)
– Господи, до чего же холодно! – окоченевшими руками Хакон попытался укутаться в лохмотья, которые когда-то были великолепным плащом, подбитым волчьим мехом. Всё тело сотрясалось от озноба.
Нет, ещё одну зиму ему не пережить! Он и так с трудом оправился от полученных год назад ран. Юноша усмехнулся: «Оправился!» В свои семнадцать лет он был настоящим богатырём: ростом в шесть футов и два дюйма, косая сажень в плечах. Дома парень на спор под одобрительные возгласы мужчин и восхищённые взгляды молодух гнул подковы. Не зря отец нарёк его Хаконом. «Высокий сын, великан». И вот теперь, спустя какой-то год, этот великан превратился в жалкую развалину. А ведь сейчас он, пожалуй, и пройтись без чужой помощи не сможет. Да… Проклятый каземат делает своё дело. От постоянной сырости, которая царила в этом каменном мешке, у юноши распухли суставы рук и ног, и каждое движение причиняло ему боль.
Но, с другой стороны, он жив и это уже само по себе чудо! Тогда, заснеженной осенью, теряя сознание среди трупов своих соотечественников под звон мечей и топоров завершающейся битвы, он думал, что умирает. По правде говоря, так бы оно и было, не смилостивись над ним Господь. Хакон пришёл в себя через долгих три недели, но всё, что пережили датские пленники за это время, было ему известно до мелочей. Так, будто он сам видел это. Эрик, друг его детских игр и забав, не раз рассказывал ему всё в мельчайших подробностях.
Сразу после сражения, переросшего в бойню, пленников – а их набралось аж тридцать семь человек – погнали в цитадель Сноттингахама. Для обессиленных воинов, многие из которых были тяжело ранены, поход через узкие улочки крепости, заполненные высыпавшими посмотреть на горе-завоевателей жителями, стал настоящим испытанием. Под улюлюканье толпы в них летели объедки, комья грязи, а где и камни. А они шли и молчали, не замечая плевков и брани. Хуже издевательств толпы было осознание позора плена. Наверное, многие из них тогда позавидовали судьбе своего вождя – ярла Бьёрна, который сражался, как подобает мужчине, и умер, как воин.
Уже во внутреннем дворе собственно замка пленников почтил своим вниманием предводитель англичан и наместник окрестных земель. Как стало потом известно Хакону, это был младший брат короля Англии Генрих, принц Уэльский. Он медленной вальяжной походкой прошёлся вдоль строя пленников, присматриваясь к ним. Возле небольшой группки датчан владетельный князь остановился. Двое залитых кровью, но, по всему видно, целёхоньких воина держали под руки своего бесчувственного товарища. Резким движением руки Генрих приподнял голову Хакона (а это был именно он), упавшую на грудь юноши, и пристально посмотрел ему в лицо. Затем, повернувшись к следовавшему за ним капеллану, что-то спросил. Тот услужливо поклонился рыцарю и, повернувшись к пленникам, спросил мерзким голосом на ломаном датском языке:
– Кто есть этот малшик?
– Его зовут Хаконом. Он племянник нашего ярла, – ответил один из датчан, поддерживавших раненого.
Толмач повернулся к хозяину замка и перевёл ответ. Говорил он достаточно долго, очевидно пытаясь объяснить Генриху смысл слова «ярл». По улыбке, скользнувшей по лицу последнего, и по его радостным возгласам, стало очевидно, что принц Уэльский правильно понял значение этого слова.
Датчан отвели в подземелье и рассовали по маленьким, узким камерам по два-три человека. Отныне они не видели друг друга, лишь иногда, когда позволяла стража, переговариваясь.
Хакона поместили в один каземат с Эриком, и тот не отходил от юноши всё время, пока ему не стало легче.
– Мой верный Эрик, – с горечью выговорил хриплым то ли от долгого молчания, то ли от простуды голосом Хакон. – Как я посмотрю в глаза твоей матери?
Холод, сырость и скудная пища потихоньку подтачивали силы даже здоровых узников. Из трёх с лишним десятков пленников, брошенных поздней осенью в эти мрачные стены, к весне в живых осталось лишь десять человек. С весной ушли холода, но сырость и плохая еда оставались. И уже к концу холодного английского лета Эрик и Хакон больше не слышали голосов товарищей, сколько они не кричали в темноту подземелья и не вслушивались в гулкое эхо…
– Проклятье! До чего же холодно!!! – рвань, в которую непроизвольно кутался юноша, не могла согреть его. Не помогала даже испревшая, полуразложившаяся солома, которая была свалена в кучу в дальнем углу камеры.
Да… Господь уже явил ему одно чудо, заново вдохнув жизнь в истерзанное тело юноши, но, по правде сказать, вряд ли он снизойдёт до второго, позволив Хакону пережить ещё одну зиму!
– Пожалуй, я становлюсь богохульником, – с усмешкой подумал датчанин. – Прямо как дядюшка, упокой Господи его душу!..
Да и как станешь тут праведником? На своём коротком веку Хакон мало что успел повидать. Дважды ходил на драккарах с ярлом Бьёрном в земли, лежащие по обе стороны Лабы. Он был юн и не познал горечи потерь. Жизнь казалась ему лёгкой и прекрасной. И вот теперь за несколько месяцев ему довелось глотнуть сполна. Тут любой потеряет веру! Но Хакон держался. Ведь с ним был его верный друг, его Эрик!
«Был!» – укололо в сердце. Эрик умер несколько недель назад. Умер тихо, во сне. Поначалу до Хакона не дошёл смысл происшедшего. Он отнёсся к смерти друга как-то по-будничному. Но затем, когда он осознал, что Эрик ушёл, ушёл, оставив его, Хакона, в одиночестве, тогда ему стало по-настоящему плохо. Он кричал, выл и бился о стену, надеясь, что Создатель заберёт его следом. Но ничего не происходило.
Пожалуй, единственное, что не позволило ему ополоуметь, что ещё держало его в этой жизни и не давало опуститься до уровня тупого животного, – это мысль о свободе, крохотный огонёк, нет, не огонёк – искорка надежды, теплившаяся в укромном уголке души.
Хакон, хотя и был юн, но понимал, что вопрос, заданный владельцем Сноттингахама его товарищам через толмача в день гибели датского войска, мог означать только одно: принц Уэльский надеялся получить за взятый полон изрядный выкуп. А радостный возглас Генриха говорил о том, что его надежды, судя по всему, оправдались.
Прошедшие недели одиночества были тяжелы для юноши. В своих воспоминаниях он постоянно возвращался мыслями домой к матери и сестрёнкам. Там ещё были живы ярл Бьёрн и Эрик. Мысли о дорогих людях, которых ему никогда больше не суждено увидеть, причиняли Хакону муки. И стараясь отвлечься от тяжких дум, он стал больше внимания обращать на своё подземелье, находя развлечение в разгадывании малейших шорохов, звука открываемого засова или скрипа дверных петель.
Как-то незаметно для себя он проникся симпатией к своему тюремщику – единственной живой душе, которую он ещё может видеть в этом подземелье. И однажды, напряг все свои скудные познания в английском языке, которых он набрался большей частью дома от английских проповедников-миссионеров, он заговорил с англичанином. Тот ответил с удивлением и неохотой, но ответил. Так они перекидывались фразами изо дня в день, пока однажды Томас, так звался тюремщик, не проговорил в полголоса, ставя на каменный пол перед Хаконом глиняную миску с едой:
– Видать не судьба тебе, датчанин, помереть в замке нашего принца!
От неожиданности у Хакона перехватило дыхание. Сердце учащённо забилось, как птица, попавшая в клетку, и он спросил, стараясь не выдать своё волнение:
– Неужели Господь смилостивился над тем, кого Вы зовёте Вильгельмом Великим, а мы – Вильгельмом Убийцей, и даровал ему наследника? На радостях Ваш король решил освободить всех узников, томящихся в казематах королевских замков Англии?
Томас посмотрел оценивающим взглядом на юношу и ответил голосом, в котором чувствовалось уважение:
– За минувшие месяцы тебе многое пришлось пережить, и другой на твоём месте давно бы пал духом. Ты же продолжаешь шутить. И это не может не вызывать восхищение, – помолчав, тюремщик продолжил. – Но сейчас твои насмешки напрасны. Вчера вечером в Ноттингем прискакал гонец с депешей от короля…
Хакон, делая вид, что сказанное его нисколько не интересует, с напряжением ожидал продолжения рассказа:
– По слухам король сообщил брату, что в Нормандию прибыло датское посольство во главе с принцессой… э-э-э, как же её… – Томас закатил глаза, пытаясь вспомнить непривычное имя. Губы его беззвучно шевелились, перебирая всевозможные варианты. – Рыху… Рыхи… тьфу ты!
– Принцесса Рихеза? – не вытерпел Хакон.
– Она самая! Так вот, вполне возможно, что будет подписан мир, и тогда тебя обменяют за солидный выкуп, – проговорил тюремщик и, звеня связкой ключей, покинул своего узника.
С этого самого дня для молодого датчанина жизнь наполнилась всеми цветами радуги. Ему хотелось петь и пуститься в пляс. Ничего, что кости болят, и нет сил. Главное продержаться ещё чуть-чуть, а потом, потом будет свобода, дом, мать и сестрёнки. Уж они-то поднимут его на ноги!
Шли дни. Хакон с нетерпением ждал каждого прихода Томаса. Но тот, принося очередную порцию еды, ставил молча миску на пол перед узником и так же молча уходил. Юноша не вступал в разговор с тюремщиком, понимая, что, будь у того вести, он непременно поделился бы ними.
Уже ударили первые морозы и выпал первый снег, когда однажды войдя в каземат, Томас, кряхтя, наклонился с миской к лежащему на соломе Хакону и мрачным, как бы извиняющимся голосом проговорил:
– Крепись, мой друг! Я принёс тебе горькие вести.
От сказанного у датчанина всё оборвалось в душе:
– Мир не заключён? – единственное, что смог выдавить из себя юноша.
– Отнюдь! – хохотнул Томас, моментально меняясь в лице. – Говорят, Ваша принцесса, эта Рыхи… Рыху… тьфу ты, ну и имена у Вас! Да, так вот, Ваша принцесса чуть не довела до бешенства своей несговорчивостью наместника Нормандии сэра Роберта, старшего брата короля Вильгельма, да продлит Господь его дни! Эта сука вела себя так, будто не Ваша армия была разбита в пух и прах под стенами Ноттингема, а английская – где-нибудь на континенте! Но, в конце концов, этот старый лис сэр Роберт нашёл путь сделать датчанку сговорчивой… – при этих словах тюремщик расхохотался во всю глотку. – По слухам, Дания обязалась платить английской короне несусветную дань в течение десяти лет! Слава королю Вильгельму!!!
Взгляд Томаса упал на Хакона, и тюремщик осёкся:
– Хотя, по правде сказать, жизнь тебе, мой друг, этот мирный договор не облегчит. Ваш король оказался форменным скрягой и пожалел жалких грошей, которые запросили за твою свободу и свободу таких же несчастных, как ты.
– Что теперь меня ждёт? – безучастно, скорее, по инерции, чем из действительного интереса о своей судьбе, спросил юноша.
– Кто знает, кто знает? Наверное, так и умрёшь в этом каземате. Хотя я слышал, что Вас, язычников, обычно продают магометанским негоциантам.
Хакон было хотел возразить, что он не язычник, а настоящий христианин, но не стал этого делать. В душе у него образовалась пустота. То единственное, что теплило в нём огонёк жизни, умерло со словами тюремщика. Теперь ему было всё равно, язычник он или христианин…
Свобода! он одной тебя
Ещё искал в пустынном мире.
Страстями чувства истребя,
Охолодев к мечтам и к лире,
С волненьем песни он внимал,
Одушевлённые тобою,
И с верой, пламенной мольбою
Твой гордый идол обнимал.
Свершилось… целью упованья
Не зрит он в мире ничего.
И вы, последние мечтанья,
И вы сокрылись от него.
Он раб. Склонясь главой на камень,
Он ждёт, чтоб с сумрачной зарёй
Погас печальной жизни пламень,
И жаждет сени гробовой.
Пушкин А.С. Кавказский пленник
(ноябрь 1115 г., Нортумбрия, Ноттингемский замок)
– Господи, до чего же холодно! – окоченевшими руками Хакон попытался укутаться в лохмотья, которые когда-то были великолепным плащом, подбитым волчьим мехом. Всё тело сотрясалось от озноба.
Нет, ещё одну зиму ему не пережить! Он и так с трудом оправился от полученных год назад ран. Юноша усмехнулся: «Оправился!» В свои семнадцать лет он был настоящим богатырём: ростом в шесть футов и два дюйма, косая сажень в плечах. Дома парень на спор под одобрительные возгласы мужчин и восхищённые взгляды молодух гнул подковы. Не зря отец нарёк его Хаконом. «Высокий сын, великан». И вот теперь, спустя какой-то год, этот великан превратился в жалкую развалину. А ведь сейчас он, пожалуй, и пройтись без чужой помощи не сможет. Да… Проклятый каземат делает своё дело. От постоянной сырости, которая царила в этом каменном мешке, у юноши распухли суставы рук и ног, и каждое движение причиняло ему боль.
Но, с другой стороны, он жив и это уже само по себе чудо! Тогда, заснеженной осенью, теряя сознание среди трупов своих соотечественников под звон мечей и топоров завершающейся битвы, он думал, что умирает. По правде говоря, так бы оно и было, не смилостивись над ним Господь. Хакон пришёл в себя через долгих три недели, но всё, что пережили датские пленники за это время, было ему известно до мелочей. Так, будто он сам видел это. Эрик, друг его детских игр и забав, не раз рассказывал ему всё в мельчайших подробностях.
Сразу после сражения, переросшего в бойню, пленников – а их набралось аж тридцать семь человек – погнали в цитадель Сноттингахама. Для обессиленных воинов, многие из которых были тяжело ранены, поход через узкие улочки крепости, заполненные высыпавшими посмотреть на горе-завоевателей жителями, стал настоящим испытанием. Под улюлюканье толпы в них летели объедки, комья грязи, а где и камни. А они шли и молчали, не замечая плевков и брани. Хуже издевательств толпы было осознание позора плена. Наверное, многие из них тогда позавидовали судьбе своего вождя – ярла Бьёрна, который сражался, как подобает мужчине, и умер, как воин.
Уже во внутреннем дворе собственно замка пленников почтил своим вниманием предводитель англичан и наместник окрестных земель. Как стало потом известно Хакону, это был младший брат короля Англии Генрих, принц Уэльский. Он медленной вальяжной походкой прошёлся вдоль строя пленников, присматриваясь к ним. Возле небольшой группки датчан владетельный князь остановился. Двое залитых кровью, но, по всему видно, целёхоньких воина держали под руки своего бесчувственного товарища. Резким движением руки Генрих приподнял голову Хакона (а это был именно он), упавшую на грудь юноши, и пристально посмотрел ему в лицо. Затем, повернувшись к следовавшему за ним капеллану, что-то спросил. Тот услужливо поклонился рыцарю и, повернувшись к пленникам, спросил мерзким голосом на ломаном датском языке:
– Кто есть этот малшик?
– Его зовут Хаконом. Он племянник нашего ярла, – ответил один из датчан, поддерживавших раненого.
Толмач повернулся к хозяину замка и перевёл ответ. Говорил он достаточно долго, очевидно пытаясь объяснить Генриху смысл слова «ярл». По улыбке, скользнувшей по лицу последнего, и по его радостным возгласам, стало очевидно, что принц Уэльский правильно понял значение этого слова.
Датчан отвели в подземелье и рассовали по маленьким, узким камерам по два-три человека. Отныне они не видели друг друга, лишь иногда, когда позволяла стража, переговариваясь.
Хакона поместили в один каземат с Эриком, и тот не отходил от юноши всё время, пока ему не стало легче.
– Мой верный Эрик, – с горечью выговорил хриплым то ли от долгого молчания, то ли от простуды голосом Хакон. – Как я посмотрю в глаза твоей матери?
Холод, сырость и скудная пища потихоньку подтачивали силы даже здоровых узников. Из трёх с лишним десятков пленников, брошенных поздней осенью в эти мрачные стены, к весне в живых осталось лишь десять человек. С весной ушли холода, но сырость и плохая еда оставались. И уже к концу холодного английского лета Эрик и Хакон больше не слышали голосов товарищей, сколько они не кричали в темноту подземелья и не вслушивались в гулкое эхо…
– Проклятье! До чего же холодно!!! – рвань, в которую непроизвольно кутался юноша, не могла согреть его. Не помогала даже испревшая, полуразложившаяся солома, которая была свалена в кучу в дальнем углу камеры.
Да… Господь уже явил ему одно чудо, заново вдохнув жизнь в истерзанное тело юноши, но, по правде сказать, вряд ли он снизойдёт до второго, позволив Хакону пережить ещё одну зиму!
– Пожалуй, я становлюсь богохульником, – с усмешкой подумал датчанин. – Прямо как дядюшка, упокой Господи его душу!..
Да и как станешь тут праведником? На своём коротком веку Хакон мало что успел повидать. Дважды ходил на драккарах с ярлом Бьёрном в земли, лежащие по обе стороны Лабы. Он был юн и не познал горечи потерь. Жизнь казалась ему лёгкой и прекрасной. И вот теперь за несколько месяцев ему довелось глотнуть сполна. Тут любой потеряет веру! Но Хакон держался. Ведь с ним был его верный друг, его Эрик!
«Был!» – укололо в сердце. Эрик умер несколько недель назад. Умер тихо, во сне. Поначалу до Хакона не дошёл смысл происшедшего. Он отнёсся к смерти друга как-то по-будничному. Но затем, когда он осознал, что Эрик ушёл, ушёл, оставив его, Хакона, в одиночестве, тогда ему стало по-настоящему плохо. Он кричал, выл и бился о стену, надеясь, что Создатель заберёт его следом. Но ничего не происходило.
Пожалуй, единственное, что не позволило ему ополоуметь, что ещё держало его в этой жизни и не давало опуститься до уровня тупого животного, – это мысль о свободе, крохотный огонёк, нет, не огонёк – искорка надежды, теплившаяся в укромном уголке души.
Хакон, хотя и был юн, но понимал, что вопрос, заданный владельцем Сноттингахама его товарищам через толмача в день гибели датского войска, мог означать только одно: принц Уэльский надеялся получить за взятый полон изрядный выкуп. А радостный возглас Генриха говорил о том, что его надежды, судя по всему, оправдались.
Прошедшие недели одиночества были тяжелы для юноши. В своих воспоминаниях он постоянно возвращался мыслями домой к матери и сестрёнкам. Там ещё были живы ярл Бьёрн и Эрик. Мысли о дорогих людях, которых ему никогда больше не суждено увидеть, причиняли Хакону муки. И стараясь отвлечься от тяжких дум, он стал больше внимания обращать на своё подземелье, находя развлечение в разгадывании малейших шорохов, звука открываемого засова или скрипа дверных петель.
Как-то незаметно для себя он проникся симпатией к своему тюремщику – единственной живой душе, которую он ещё может видеть в этом подземелье. И однажды, напряг все свои скудные познания в английском языке, которых он набрался большей частью дома от английских проповедников-миссионеров, он заговорил с англичанином. Тот ответил с удивлением и неохотой, но ответил. Так они перекидывались фразами изо дня в день, пока однажды Томас, так звался тюремщик, не проговорил в полголоса, ставя на каменный пол перед Хаконом глиняную миску с едой:
– Видать не судьба тебе, датчанин, помереть в замке нашего принца!
От неожиданности у Хакона перехватило дыхание. Сердце учащённо забилось, как птица, попавшая в клетку, и он спросил, стараясь не выдать своё волнение:
– Неужели Господь смилостивился над тем, кого Вы зовёте Вильгельмом Великим, а мы – Вильгельмом Убийцей, и даровал ему наследника? На радостях Ваш король решил освободить всех узников, томящихся в казематах королевских замков Англии?
Томас посмотрел оценивающим взглядом на юношу и ответил голосом, в котором чувствовалось уважение:
– За минувшие месяцы тебе многое пришлось пережить, и другой на твоём месте давно бы пал духом. Ты же продолжаешь шутить. И это не может не вызывать восхищение, – помолчав, тюремщик продолжил. – Но сейчас твои насмешки напрасны. Вчера вечером в Ноттингем прискакал гонец с депешей от короля…
Хакон, делая вид, что сказанное его нисколько не интересует, с напряжением ожидал продолжения рассказа:
– По слухам король сообщил брату, что в Нормандию прибыло датское посольство во главе с принцессой… э-э-э, как же её… – Томас закатил глаза, пытаясь вспомнить непривычное имя. Губы его беззвучно шевелились, перебирая всевозможные варианты. – Рыху… Рыхи… тьфу ты!
– Принцесса Рихеза? – не вытерпел Хакон.
– Она самая! Так вот, вполне возможно, что будет подписан мир, и тогда тебя обменяют за солидный выкуп, – проговорил тюремщик и, звеня связкой ключей, покинул своего узника.
С этого самого дня для молодого датчанина жизнь наполнилась всеми цветами радуги. Ему хотелось петь и пуститься в пляс. Ничего, что кости болят, и нет сил. Главное продержаться ещё чуть-чуть, а потом, потом будет свобода, дом, мать и сестрёнки. Уж они-то поднимут его на ноги!
Шли дни. Хакон с нетерпением ждал каждого прихода Томаса. Но тот, принося очередную порцию еды, ставил молча миску на пол перед узником и так же молча уходил. Юноша не вступал в разговор с тюремщиком, понимая, что, будь у того вести, он непременно поделился бы ними.
Уже ударили первые морозы и выпал первый снег, когда однажды войдя в каземат, Томас, кряхтя, наклонился с миской к лежащему на соломе Хакону и мрачным, как бы извиняющимся голосом проговорил:
– Крепись, мой друг! Я принёс тебе горькие вести.
От сказанного у датчанина всё оборвалось в душе:
– Мир не заключён? – единственное, что смог выдавить из себя юноша.
– Отнюдь! – хохотнул Томас, моментально меняясь в лице. – Говорят, Ваша принцесса, эта Рыхи… Рыху… тьфу ты, ну и имена у Вас! Да, так вот, Ваша принцесса чуть не довела до бешенства своей несговорчивостью наместника Нормандии сэра Роберта, старшего брата короля Вильгельма, да продлит Господь его дни! Эта сука вела себя так, будто не Ваша армия была разбита в пух и прах под стенами Ноттингема, а английская – где-нибудь на континенте! Но, в конце концов, этот старый лис сэр Роберт нашёл путь сделать датчанку сговорчивой… – при этих словах тюремщик расхохотался во всю глотку. – По слухам, Дания обязалась платить английской короне несусветную дань в течение десяти лет! Слава королю Вильгельму!!!
Взгляд Томаса упал на Хакона, и тюремщик осёкся:
– Хотя, по правде сказать, жизнь тебе, мой друг, этот мирный договор не облегчит. Ваш король оказался форменным скрягой и пожалел жалких грошей, которые запросили за твою свободу и свободу таких же несчастных, как ты.
– Что теперь меня ждёт? – безучастно, скорее, по инерции, чем из действительного интереса о своей судьбе, спросил юноша.
– Кто знает, кто знает? Наверное, так и умрёшь в этом каземате. Хотя я слышал, что Вас, язычников, обычно продают магометанским негоциантам.
Хакон было хотел возразить, что он не язычник, а настоящий христианин, но не стал этого делать. В душе у него образовалась пустота. То единственное, что теплило в нём огонёк жизни, умерло со словами тюремщика. Теперь ему было всё равно, язычник он или христианин…
Глава V. ПОУЧЕНИЕ.
Спойлер (раскрыть)
Глава V. ПОУЧЕНИЕ.
Дети мои или иной кто, слушая эту грамотку, не посмейтесь,
но кому из детей моих она будет люба, пусть примет её
в сердце своё и не станет лениться, а будет трудиться.
Поучение Владимира Мономаха
(июнь 1116 г., Лондон, Тауэрский замок)
Вечерело. Кроваво-красный шар солнца садился за горизонт, окрашивая багрянцем всё окрест и предвещая ветреный день. Но графа Херефорда, стоявшего перед окном башни, мало интересовали красоты природы, и ничуть не беспокоил завтрашний ветер. Его терзали мрачные думы. Ещё бы! Не далее как вчера Его Величество король Вильгельм Великий после тяжёлой болезни закончил свой земной путь. «Боже, как некстати!» – мелькнуло в голове коннетабля Англии. Хотя Старуха всегда приходила некстати, в этот раз она действительно поставила королевство в тяжёлое положение. Кругом враги, настоящие шакалы, которые только и ждут, когда Англия споткнётся, чтобы вонзить в её сочную плоть свои клыки.
Вильгельм II Великий (ок. 1056 - 1116 гг.)
Внезапно за спиной сэра Роджера послышались энергичные шаги, сопровождаемые звоном шпор. «Гарри!» – на лице коннетабля промелькнула улыбка. Да… Мальчик возмужал, стал настоящим мужчиной. Месяц назад его произвели в рыцарское достоинство, и теперь он с гордостью щеголяет в шпорах. «Совсем как я тридцать лет назад», – подумал граф и повернулся к входу в просторный зал.
Через несколько мгновений в обширное и уже погрузившееся в предвечерний мрак помещение и вправду вошёл, слегка пригибаясь, высокий широкоплечий юноша с румяным лицом и, сделав несколько шагов, обратился к коннетаблю:
– Отец, я готов. С рассветом я отбуду на континент.
– Мальчик мой, тебе придётся повременить с отъездом в Заморскую армию. Обстоятельства изменились, – ответил сэр Роджер и залюбовался красотой сына. «Кровь с молоком! Весь в мать!!» Граф Херефорд, старый солдат, не мог похвастать ни белоснежной кожей, ни румянцем на щеках. Годы, проведённые в походах, наложили свой отпечаток: солнце превратило его от природы бледную кожу в медь, а клинок безымянного валлийского воина подарил шрам через всё лицо – от правого уха до левой скулы. Но, признаться, коннетабль не шибко печалился такому обороту: он всегда считал, что мужчина без шрамов сродни корове без вымени. Тем не менее, старый воин гордился красотой своего сына, унаследованной им от красавицы-матери…
Заложив руки за спину, граф начал прохаживаться по залу. Это было знаком юному Гарри, что отец готов ответить на вопрос, терзающий его:
– В чём же причина отмены поездки, отец?
– Не отмены, а задержки, – поправил сэр Роджер и, помолчав, продолжил. – Прежде чем ты отбудешь в армию сэра Эдгара, я должен переговорить с принцем Уэльским… тьфу, с нашим королём, – поправился вельможа, – который прибудет в Лондон на погребальную церемонию со дня на день. После этого я дам тебе несколько поручений для графа Честера, и ты отбудешь в Аквитанию. Я знаю, Гарри, ты долго ждал этой путешествия, но, полагаю, неделя-другая ожидания не остудят твой пыл, а наоборот пойдут тебе на пользу.
– Как скажете, отец. Мне остаётся лишь надеяться на то, что за время, которое я буду находиться при Вас, в Гиень опять не вторгнуться португальцы…
– … и сэр Эдгар не управится с ними до твоего приезда, мой мальчик? – со смехом в голосе закончил граф.
– Отец… – начал было с укоризной в голосе юноша, но коннетабль прервал его уже серьёзным голосом:
– Гарри, мальчик мой, шутки в сторону! Ты стал мужчиной. Не сегодня – завтра тебе придётся убивать других. Но прежде ты должен научиться пользоваться своим главным оружием, – и, сделав жест, предупреждающий возражения, готовые сорваться с уст сына, старый граф продолжил. – Да, ты великолепно сидишь в седле, владеешь копьём, мечом и секирой. Кому, как ни мне, это лучше знать? В конце-то концов, ведь именно я научил тебя всем этим военным премудростям! Но твоё главное оружие – не копьё, не меч или секира и даже не конь, а это, – и сэр Роджер слегка дотронулся своим указательным пальцем лба молодого человека.
– Я не понимаю, отец. Вы научили меня всему, что знаете сами, и видит Бог, я стал умелым воином. Мне давно пора встать в ряды рыцарей графа Честера и своим мечом способствовать расширению границ нашего королевства. Но пока я сижу у Вас под боком…
– Расширение границ? О каком расширении ты толкуешь, сын мой? Англия вступает в тяжёлые времена. Теперь нам, верным вассалам короля Генриха, нужно думать не о том, как бы захватить какое-нибудь графство во славу короны, а как бы удержать завоёванное нашими отцами и дедами, как не дать распасться Нормандской державе.
С этими словами граф Херефорд подошёл к длинному дубовому столу, стоящему посреди зала, жестом приглашая сына присоединиться к нему. Вытащив из кипы пергаментов, закрывавших добрую половину стола, большой свиток, перевязанный бечёвкой, сэр Роджер развернул его и положил на стол. Окинув взором пергамент, он повернулся к выходу и голосом, напоминавшим рык льва, крикнул:
– Гастон! Огня!!
Послышались быстрые приближающиеся шаги. В помещение вошёл старик, неся в руке зажжённую толстую восковую свечу, и примостил её на столе, не особо заботясь, что расплавленный воск закапает свиток. После этого он, отвесив поклон в сторону господ, удалился.
Отец и сын склонились над пергаментом. В сгущавшихся сумерках дрожащий свет свечи выхватил изображение владений английской короны, фигуры людей, животных, разноцветные символы и подписи под ними.
– Пойми, Гарри, подвиг правителя заключается не столько в завоевании империи, как это сделал Александр Великий, победив восточных варваров. Истинный подвиг правителя – в защите завоёванного! И именно сейчас, по смерти короля Вильгельма, да упокоит Господь его душу, – при этих словах старый граф и его сын осенили себя крестным знамением, – нам всем предстоит этим заняться!
Гарри недоумённо посмотрел на отца:
– Но кто нам грозит? Не далее как минувшей осенью усилиями сэра Роберта Нормандского был заключён мир с Данией, столь бесчестно напавшей на нас и получившей за это по заслугам. К тому же датчане показали себя плохими воинами: нынешний король разбил их армию в пух и прах!
– Сын мой, никогда не впадай в грех гордыни! Всегда знай и уважай своих врагов!! Да, датчане сегодня слабы и, пожалуй, никогда не станут вновь столь сильны, как прежде. Но они помнят время, когда король Кнуд Великий владел Данелагом. И именно эта память об их былом величии не даст им покоя, и тебе, и твоим сыновьям ещё не раз придётся схлестнуться с ними в смертельной схватке.
– Ну, хорошо. Но ведь другой наш враг – Португалия, хотя и противится заключению мира, разбита. Армия её практически не существует, а владения португальской короны столь же малы, сколь и смешны! – не унимался юный рыцарь.
Граф Херефорд вытащил из-за пояса кинжал, больше напоминавший маленький меч, и, ткнув им куда-то в нижний левый угол пергамента, ответил:
– Португальцы не сдавали тогда, когда бились с нами в одиночку, уступая численно нашему войску. Не отступят они и теперь, когда их правитель стал ленником кастильского короля. А кастильцы – это тёмная лошадка. Вот уже несколько лет их флот маячит у берегов Ирландии и Бретани. Ой, не к добру это… – при этих словах взор графа затуманился, и он погрузился в тяжёлые раздумья, из которых его вывел очередной вопрос настырного отпрыска:
– Отец! Но ведь у нас есть Нормандская и Заморская армии, во главе которых стоят два победоносных полководца – сэр Эдгар Хоббс и мессир Барнаби! С их опытом и талантами нам не страшны никакие враги!!!
– Эх, Гарри! Какой же ты всё-таки ещё ребёнок. Мессир Барнаби, которому ты поёшь дифирамбы, – всего лишь заносчивый мальчишка. При штурме Бордо он положил едва ли не четверть армии, хотя ему противостояла кучка воинов. Да и Нормандской армии как таковой уже не существует: её растащили по гарнизонам в аквитанские замки.
– Надеюсь, отец, Вы не будете утверждать, что граф Честер – заносчивый мальчишка, а Заморской армии больше нет? – с ехидцей в голосе спросил Гарри.
Сэр Роджер расхохотался и, потрепав сына по волосам, ответил:
– Нет, на юнца, у которого ещё молоко на губах не обсохло, сэр Эдгар не похож. Но, по правде говоря, слава его дутая. Да, он прославился многими победами: захватил земли польских язычников по ту сторону Балтийского моря, разбил португальцев… Ты молод и веришь в эти россказни. Я же стар, многое повидал на своём веку и знаю, что говорю. Граф Честер, хотя и захватил земли огнепоклонников, не разбил их в полевом сражении. Поляки сдались на милость победителя, исчерпав запасы продовольствия в своих селениях. А португальцы бросили на помощь запертому в Бордоском замке королю Аффонсу всех, кого только сумели собрать. Невелика победа разбить войско холопов! Впрочем, не в отсутствии полководцев таится главная опасность для Англии.
– А в чём же, отец, – спросил заинтригованный юноша.
– В наших друзьях, Гарри.
– Вы говорите о Шотландии и Франции?
– О них, что б им пусто было, о них! – с горечью в голосе воскликнул старый граф.
На лице молодого человека появилось выражение столь явного недоумения, что коннетабль поспешил дать сыну разъяснения:
– Мальчик мой, запомни на всю жизнь: самый страшный твой враг – не тот, кто грозит тебе оружием и обещает убить при первой же удобной возможности, а тот, кто льёт тебе мёд в уши, а сам точит кинжал. Так и наши союзнички. Тьфу, не к ночи будет сказано…
– Но зачем им война с нами, отец?
– Шотландцы видят, что, завоевав Уэльс и Ирландию, мы не остановимся. Они понимают, что либо мы их покорим, либо они нас. Третьего не дано. Они боятся, а страх иногда придаёт силы. А французы… Проклятые лягушатники! Их король, этот жирный боров, прекрасно знает, что до тех пор, пока мы владеем Нормандией, Гиенью и Бретанью, ему не видать сильной Франции, как своих собственных ушей! Потому-то он рано или поздно, но разорвёт союз с нами и нападёт. А раненый вепрь может быть смертельно опасным для охотника!
Посмотрев на своего умолкшего и внезапно посерьёзневшего сына, коннетабль добавил:
– А теперь оставь меня, Гарри. Мне нужно подумать.
И с этими словами сэр Роджер погрузился в глубокие раздумья, уставившись невидящим взглядом в пергаментный лист и не обращая внимания на мотыльков, кружащих над пламенем свечи.
Дети мои или иной кто, слушая эту грамотку, не посмейтесь,
но кому из детей моих она будет люба, пусть примет её
в сердце своё и не станет лениться, а будет трудиться.
Поучение Владимира Мономаха
(июнь 1116 г., Лондон, Тауэрский замок)
Вечерело. Кроваво-красный шар солнца садился за горизонт, окрашивая багрянцем всё окрест и предвещая ветреный день. Но графа Херефорда, стоявшего перед окном башни, мало интересовали красоты природы, и ничуть не беспокоил завтрашний ветер. Его терзали мрачные думы. Ещё бы! Не далее как вчера Его Величество король Вильгельм Великий после тяжёлой болезни закончил свой земной путь. «Боже, как некстати!» – мелькнуло в голове коннетабля Англии. Хотя Старуха всегда приходила некстати, в этот раз она действительно поставила королевство в тяжёлое положение. Кругом враги, настоящие шакалы, которые только и ждут, когда Англия споткнётся, чтобы вонзить в её сочную плоть свои клыки.
Вильгельм II Великий (ок. 1056 - 1116 гг.)
Внезапно за спиной сэра Роджера послышались энергичные шаги, сопровождаемые звоном шпор. «Гарри!» – на лице коннетабля промелькнула улыбка. Да… Мальчик возмужал, стал настоящим мужчиной. Месяц назад его произвели в рыцарское достоинство, и теперь он с гордостью щеголяет в шпорах. «Совсем как я тридцать лет назад», – подумал граф и повернулся к входу в просторный зал.
Через несколько мгновений в обширное и уже погрузившееся в предвечерний мрак помещение и вправду вошёл, слегка пригибаясь, высокий широкоплечий юноша с румяным лицом и, сделав несколько шагов, обратился к коннетаблю:
– Отец, я готов. С рассветом я отбуду на континент.
– Мальчик мой, тебе придётся повременить с отъездом в Заморскую армию. Обстоятельства изменились, – ответил сэр Роджер и залюбовался красотой сына. «Кровь с молоком! Весь в мать!!» Граф Херефорд, старый солдат, не мог похвастать ни белоснежной кожей, ни румянцем на щеках. Годы, проведённые в походах, наложили свой отпечаток: солнце превратило его от природы бледную кожу в медь, а клинок безымянного валлийского воина подарил шрам через всё лицо – от правого уха до левой скулы. Но, признаться, коннетабль не шибко печалился такому обороту: он всегда считал, что мужчина без шрамов сродни корове без вымени. Тем не менее, старый воин гордился красотой своего сына, унаследованной им от красавицы-матери…
Заложив руки за спину, граф начал прохаживаться по залу. Это было знаком юному Гарри, что отец готов ответить на вопрос, терзающий его:
– В чём же причина отмены поездки, отец?
– Не отмены, а задержки, – поправил сэр Роджер и, помолчав, продолжил. – Прежде чем ты отбудешь в армию сэра Эдгара, я должен переговорить с принцем Уэльским… тьфу, с нашим королём, – поправился вельможа, – который прибудет в Лондон на погребальную церемонию со дня на день. После этого я дам тебе несколько поручений для графа Честера, и ты отбудешь в Аквитанию. Я знаю, Гарри, ты долго ждал этой путешествия, но, полагаю, неделя-другая ожидания не остудят твой пыл, а наоборот пойдут тебе на пользу.
– Как скажете, отец. Мне остаётся лишь надеяться на то, что за время, которое я буду находиться при Вас, в Гиень опять не вторгнуться португальцы…
– … и сэр Эдгар не управится с ними до твоего приезда, мой мальчик? – со смехом в голосе закончил граф.
– Отец… – начал было с укоризной в голосе юноша, но коннетабль прервал его уже серьёзным голосом:
– Гарри, мальчик мой, шутки в сторону! Ты стал мужчиной. Не сегодня – завтра тебе придётся убивать других. Но прежде ты должен научиться пользоваться своим главным оружием, – и, сделав жест, предупреждающий возражения, готовые сорваться с уст сына, старый граф продолжил. – Да, ты великолепно сидишь в седле, владеешь копьём, мечом и секирой. Кому, как ни мне, это лучше знать? В конце-то концов, ведь именно я научил тебя всем этим военным премудростям! Но твоё главное оружие – не копьё, не меч или секира и даже не конь, а это, – и сэр Роджер слегка дотронулся своим указательным пальцем лба молодого человека.
– Я не понимаю, отец. Вы научили меня всему, что знаете сами, и видит Бог, я стал умелым воином. Мне давно пора встать в ряды рыцарей графа Честера и своим мечом способствовать расширению границ нашего королевства. Но пока я сижу у Вас под боком…
– Расширение границ? О каком расширении ты толкуешь, сын мой? Англия вступает в тяжёлые времена. Теперь нам, верным вассалам короля Генриха, нужно думать не о том, как бы захватить какое-нибудь графство во славу короны, а как бы удержать завоёванное нашими отцами и дедами, как не дать распасться Нормандской державе.
С этими словами граф Херефорд подошёл к длинному дубовому столу, стоящему посреди зала, жестом приглашая сына присоединиться к нему. Вытащив из кипы пергаментов, закрывавших добрую половину стола, большой свиток, перевязанный бечёвкой, сэр Роджер развернул его и положил на стол. Окинув взором пергамент, он повернулся к выходу и голосом, напоминавшим рык льва, крикнул:
– Гастон! Огня!!
Послышались быстрые приближающиеся шаги. В помещение вошёл старик, неся в руке зажжённую толстую восковую свечу, и примостил её на столе, не особо заботясь, что расплавленный воск закапает свиток. После этого он, отвесив поклон в сторону господ, удалился.
Отец и сын склонились над пергаментом. В сгущавшихся сумерках дрожащий свет свечи выхватил изображение владений английской короны, фигуры людей, животных, разноцветные символы и подписи под ними.
– Пойми, Гарри, подвиг правителя заключается не столько в завоевании империи, как это сделал Александр Великий, победив восточных варваров. Истинный подвиг правителя – в защите завоёванного! И именно сейчас, по смерти короля Вильгельма, да упокоит Господь его душу, – при этих словах старый граф и его сын осенили себя крестным знамением, – нам всем предстоит этим заняться!
Гарри недоумённо посмотрел на отца:
– Но кто нам грозит? Не далее как минувшей осенью усилиями сэра Роберта Нормандского был заключён мир с Данией, столь бесчестно напавшей на нас и получившей за это по заслугам. К тому же датчане показали себя плохими воинами: нынешний король разбил их армию в пух и прах!
– Сын мой, никогда не впадай в грех гордыни! Всегда знай и уважай своих врагов!! Да, датчане сегодня слабы и, пожалуй, никогда не станут вновь столь сильны, как прежде. Но они помнят время, когда король Кнуд Великий владел Данелагом. И именно эта память об их былом величии не даст им покоя, и тебе, и твоим сыновьям ещё не раз придётся схлестнуться с ними в смертельной схватке.
– Ну, хорошо. Но ведь другой наш враг – Португалия, хотя и противится заключению мира, разбита. Армия её практически не существует, а владения португальской короны столь же малы, сколь и смешны! – не унимался юный рыцарь.
Граф Херефорд вытащил из-за пояса кинжал, больше напоминавший маленький меч, и, ткнув им куда-то в нижний левый угол пергамента, ответил:
– Португальцы не сдавали тогда, когда бились с нами в одиночку, уступая численно нашему войску. Не отступят они и теперь, когда их правитель стал ленником кастильского короля. А кастильцы – это тёмная лошадка. Вот уже несколько лет их флот маячит у берегов Ирландии и Бретани. Ой, не к добру это… – при этих словах взор графа затуманился, и он погрузился в тяжёлые раздумья, из которых его вывел очередной вопрос настырного отпрыска:
– Отец! Но ведь у нас есть Нормандская и Заморская армии, во главе которых стоят два победоносных полководца – сэр Эдгар Хоббс и мессир Барнаби! С их опытом и талантами нам не страшны никакие враги!!!
– Эх, Гарри! Какой же ты всё-таки ещё ребёнок. Мессир Барнаби, которому ты поёшь дифирамбы, – всего лишь заносчивый мальчишка. При штурме Бордо он положил едва ли не четверть армии, хотя ему противостояла кучка воинов. Да и Нормандской армии как таковой уже не существует: её растащили по гарнизонам в аквитанские замки.
– Надеюсь, отец, Вы не будете утверждать, что граф Честер – заносчивый мальчишка, а Заморской армии больше нет? – с ехидцей в голосе спросил Гарри.
Сэр Роджер расхохотался и, потрепав сына по волосам, ответил:
– Нет, на юнца, у которого ещё молоко на губах не обсохло, сэр Эдгар не похож. Но, по правде говоря, слава его дутая. Да, он прославился многими победами: захватил земли польских язычников по ту сторону Балтийского моря, разбил португальцев… Ты молод и веришь в эти россказни. Я же стар, многое повидал на своём веку и знаю, что говорю. Граф Честер, хотя и захватил земли огнепоклонников, не разбил их в полевом сражении. Поляки сдались на милость победителя, исчерпав запасы продовольствия в своих селениях. А португальцы бросили на помощь запертому в Бордоском замке королю Аффонсу всех, кого только сумели собрать. Невелика победа разбить войско холопов! Впрочем, не в отсутствии полководцев таится главная опасность для Англии.
– А в чём же, отец, – спросил заинтригованный юноша.
– В наших друзьях, Гарри.
– Вы говорите о Шотландии и Франции?
– О них, что б им пусто было, о них! – с горечью в голосе воскликнул старый граф.
На лице молодого человека появилось выражение столь явного недоумения, что коннетабль поспешил дать сыну разъяснения:
– Мальчик мой, запомни на всю жизнь: самый страшный твой враг – не тот, кто грозит тебе оружием и обещает убить при первой же удобной возможности, а тот, кто льёт тебе мёд в уши, а сам точит кинжал. Так и наши союзнички. Тьфу, не к ночи будет сказано…
– Но зачем им война с нами, отец?
– Шотландцы видят, что, завоевав Уэльс и Ирландию, мы не остановимся. Они понимают, что либо мы их покорим, либо они нас. Третьего не дано. Они боятся, а страх иногда придаёт силы. А французы… Проклятые лягушатники! Их король, этот жирный боров, прекрасно знает, что до тех пор, пока мы владеем Нормандией, Гиенью и Бретанью, ему не видать сильной Франции, как своих собственных ушей! Потому-то он рано или поздно, но разорвёт союз с нами и нападёт. А раненый вепрь может быть смертельно опасным для охотника!
Посмотрев на своего умолкшего и внезапно посерьёзневшего сына, коннетабль добавил:
– А теперь оставь меня, Гарри. Мне нужно подумать.
И с этими словами сэр Роджер погрузился в глубокие раздумья, уставившись невидящим взглядом в пергаментный лист и не обращая внимания на мотыльков, кружащих над пламенем свечи.
Глава VI. ОХОТА НА КАБАНА.
Спойлер (раскрыть)
Глава VI. ОХОТА НА КАБАНА.
Вновь след взяла собака, но в тот же миг она
Метнулась в гущу леса, завидев кабана.
Спасая пса, охотник помчался к зверю вскачь,
И ринулся на смельчака разгневанный секач.
Песнь о Нибелунгах. Авентюра XVI
(октябрь 1116 г., Нортумбрия, Ноттингемский лес)
Лес переливался всеми цветами радуги. Зелёный, бурый, жёлтый, розовый, огненно-красный, фиолетовый – пожалуй, в мире не осталось таких цветов и оттенков, в которые бы ни была окрашена листва деревьев в Ноттингемском лесу в эту пору года. Сквозь мощное покрывало листвы пробивались редкие лучи давно поднявшегося солнца и пронизывали плотный туман, устилавший землю, отчего становились похожими на Божью благодать, как её любят рисовать в церквах, ниспадающую на паству с разверзшихся небес. Птицы, ещё не потревоженные лучами солнца, молчали. Было тихо.
Внезапно послышался шорох и из зарослей можжевельника на край лесной поляны вышел, ступая осторожной походкой охотника, человек. Невысокого роста, широкоплечий, лет сорока пяти он походил на егеря. Зелёный полукафтан с лосинами, в которые был одет мужчина, с притороченным к левому бедру небольшим рогом и длинным кинжалом на правой стороне пояса, рогатина в руках только утвердили бы постороннего наблюдателя в этом предположении. А открытое лицо с проницательными глазами и гладко выбритым подбородком создавали впечатление о его благородном происхождении.
Сделав несколько шагов, мужчина замер, уставившись взором куда-то перед собой. Он слушал.
Стояла всё та же утренняя тишина, когда не слышно никаких звуков: ни дуновения ветра, ни шелеста листвы.
Через некоторое время, человек удовлетворённо усмехнулся – видимо его острый слух уловил звуки, которые он ожидал услышать, – и, окинув быстрым взглядом поляну, скрылся в близлежащем кустарнике. Там он положил на землю рогатину и, опустившись на одно колено, принялся ждать.
Ждать пришлось не долго. Через какие-нибудь четверть часа откуда-то спереди донёсся трубный зов охотничьего рога, а за ним заливистый собачий лай. Радостный для слуха любого охотника шум приближался, и уже совсем скоро собак и егерей стало слышно так хорошо, будто они находились не далее как в сотне шагов от поляны.
Вдруг раздался хруст ломаемых веток – такой звук раздаётся обычно, когда кто-либо продирается через чащобу, не щадя ни деревьев, ни собственной шкуры – и на поляну буквально вывалился огромный вепрь. Он был чёрен, как тень Вельзевула, а мощные клыки ещё более усиливали его сходство с подручным дьявола.
Охотник, заметив гостя, напрягся. Сердце его учащённо забилось, как перед решающей схваткой на ристалище, но, тем не менее, он не тронулся с места. Ещё было слишком рано.
Вслед за кабаном на поляну выскочила свора гончих. Завидя жертву, они устремились к ней, взяли её в круг, а несколько молодых, неопытных кобелей в охотничьем азарте подскочили к секачу почти вплотную. Казалось кабан, до того стоявший как вкопанный в окружении беснующихся псов, только этого и ждал. Неспеша и даже как бы нехотя, он повёл рылом, вспоров клыками брюхо молодой гончей, ближе всех подобравшейся к нему. Раздался визг. Собаки, не переставая остервенело, до хрипоты лаять, отскочили от своей жертвы, так неожиданно превратившейся в охотника. Дорога для вепря была открыта.
«Пора!» – мелькнула мысль в голове засевшего в засаде человека. Он подхватил массивную рогатину и лёгким, пружинистым шагом устремился к секачу. Он шёл не спеша, слегка пригибаясь, но так, чтобы добыча наверняка заметила его. И та действительно увидела новое препятствие, преграждающее ей путь к воле. Издав воинственный хрюк, кабан устремился на охотника. Пять сотен фунтов мяса и мышц, обтянутые толстой шкурой и жёсткой чёрно-бурой щетиной, неслись напролом, не замечая никаких препятствий у себя на пути. Горе было тому, кто решился бы встать на дороге у зверя.
Несмотря на надвигающуюся на него со скоростью осеннего звездопада опасность, человек и не подумал отвернуть. Он лишь крепко сжал в руках свою рогатину, упёр её одним концом в землю, направив широкий железный рожон в направлении летящего на него секача. И тут же в него врезался кабан. Сила удара была столь велика, что охотник поневоле попятился. Казалось, копьё не выдержит и надломится посередине. Но всё обошлось. Крепкая рогатина, вырезанная из цельного куска ясеня, выдержала удар и под нарастающий визг вепря стала погружаться в его грудь. Кабан, несмотря на причиняемую ему широким рожном боль, шёл на охотника пытаясь добраться своими клыками до человеческой глотки. Однако небольшая перекладинка на копьё в конце концов упёрлась ему в грудь и остановила все попытки животного выйти победителем из схватки. Из раны на груди секача кровь хлестала чёрным фонтаном, орошая всё окрест. Животное издыхало. Наконец, дёрнувшись в последний раз, оно затихло. Кабан был мёртв.
Охотник, оттолкнув рогатиной в сторону массивную тушу секача, вздохнул полной грудью и слегка ошалело посмотрел на добычу. Собаки, наконец, умолкли. Две из них подошли к поверженному вепрю и стали лакать свежую кровь, струящуюся из раны кабана.
– Ваше Величество, Вы целы? – Человек обернулся на вопрос, прозвучавший для него, как гром среди ясного неба: в ходе схватки с животным он и не заметил, как на лесную поляну из чащобы вышли егеря с ещё одной сворой собак. Осмотрев себя, он произнёс не своим голосом:
– Я в порядке, – и, ткнув пальцем в пятна крови на полукафтане, добавил, – это его кровь.
Егеря и вельможи, так же внезапно появившиеся на месте охоты, окружили трофей короля, и громко высказывали Генриху своё восхищение: действительно, в последнее время в близлежащих лесах столь крупный вепрь стал редким гостем, и победа в схватке с ним стоили, пожалуй, победы в турнире.
– Полноте, господа, петь мне дифирамбы! Давайте-ка, лучше освежуем тушу, – и, выхватив из-за пояса кинжал, король с явным удовольствием принялся за работу.
Однако он успел только испачкать свой клинок в крови животного, когда к нему подбежал герольд и, наклонившись над ухом монарха, прошептал несколько фраз.
– Проклятье! – выражение счастья на челе Генриха как ни бывало. – Эти канальи кастильцы имеют особый талант – всякий раз они появляются в самый неподходящий момент и своими богомерзкими действиями портят мне настроение!
Бросив окровавленный кинжал в сердцах на землю и вытерев о кафтан руки, король обратился к смиренно ждущему приказаний герольду:
– Передайте мессиру д'Эно, графу Херефорду и графу Эссексу, что я буду ждать их в своём шатре через полчаса.
И с этими словами Генрих вернулся к своему занятию как будто бы и не было его вспышки гнева…
Королевский шатёр был просторен и светел. Несмотря на то, что охоты, как правило, не затягивались более чем на неделю, он был обеспечен так, как если бы Его Величество пожелал отправиться в паломничество в Святую Землю против сарацин. Тут были сундуки с мехами и изысканнейшими тканями, и ларцы с драгоценностями, и искусно вырезанная мебель. Ближе к центральному столбу, поддерживающему всю конструкцию шатра, стоял большой дубовый стол, сервированный приборами и посудой тончайшей работы. Пожалуй, единственным скромным предметом здесь было простое походное ложе, на котором обычно почивал король.
В шатре находились четверо мужчин: трое вельмож, которых пожелал увидеть Генрих, и шут. В то время как аристократы обсуждали возможную причину столь внезапного вызова, шут отпускал в их адрес колкости, чем доводил вельмож до состояния белого каления. Единственное, что сдерживало их, чтобы не отходить хорошенько пройдоху, так это всем известная любовь короля к шуту. Тем не менее, после очередной выходки монаршего любимчика, мессир д'Эно не выдержал его наглости и схватился за рукоять меча, когда полог шатра распахнулся и во внутрь его стремительно вошёл король:
– Сэр Хью, я вижу, мой шут затронул своими колкостями Вашу нежную душу! Простите его, дурака. Тем более что у нас есть дела посерьёзнее, чем наказывать зарвавшегося наглеца…
Вельможи с поклоном обернулись к королю и замерли с немым вопросом на лицах, а Генрих продолжил:
– Я полагаю, господа, все вы знаете, что третьего дня нами получена депеша от королевского посланника в Памплоне мессира Френсиса Стюарта? И всем вам также наверняка известно, что португальский король имел наглость отказаться от нашего щедрого предложения?
– Да, Ваше Величество, – в один голос ответили собравшиеся.
– Так вот, господа, я собрал всех вас сюда, поскольку не далее, чем полчаса назад, я получил новое известие, которое заставляет меня с тревогой обратить свой взор в будущее. Наш наместник в герцогстве Бретанском извещает нас, что неделю назад мимо мыса Ра прошла эскадра под кастильским флагом, которая держала курс на север. К сожалению, наша Атлантическая флотилия, препоручённая мессиру Ансельму, не смогла перехватить кастильцев.
Слова короля произвели на окружающих ошеломляющее впечатление. Придворные переглянулись между собой. На лицах их читалась обеспокоенность. Наконец, коннетабль Англии прервал затянувшуюся паузу:
– Государь, но ведь это сообщение в купе с вестью мессира Стюарта означает, что Кастилия в ближайшее время начнёт боевые действия против нас.
– Да, сэр Роджер. Я думаю, Вы совершенно правы. И потому Вам надлежит сегодня же отправить гонца к мессиру Пекему с приказом незамедлительно набрать наёмников и быть готовым встретить кастильцев в любой точке ирландского побережья. Особо обратите его внимание на тот факт, что он не должен дожидаться формального объявления войны. В сложившейся ситуации любое промедление смерти подобно. Мы толком не знаем сил кастильцев. Посему задача мессиру Саймону Пекему: завидев противника, атаковать его всеми силами и сбросить в море. В свою очередь, адмирал Моррис должен поддержать всеми силами своей Ирландской флотилии действия нашей Ирландской армии и сжечь флот противника, утопить или захватить его!
– Ваше Величество, сегодня же мой лучший гонец направиться к мессиру Пекему!
– И дайте ему хороший эскорт: чем чёрт не шутит, возможно, кастильцы уже наводнили всю Англию своими шпионами и убийцами.
– Всенепременно, государь, – ответил граф Херефорд и с поклоном удалился.
Едва смолк звон шпор коннетабля Англии, как Генрих продолжил, обращаясь к канцлеру и к главе Палаты тайных дел:
– А нам, государи мои, предстоит решить ещё одно важное дело… Сэр Хью, помнится, Вы мне вчера опять напоминали о просьбе мавританского посла об аудиенции?
– Да, Ваше Величество. Этот сарацин уже третью неделю пытается вымолить Ваше дозволение переговорить с ним с глазу на глаз.
– И чего же он хочет?
– Известно чего, государь: мавританский султан уже не первый год имеет войну с королём Кастилии, но собственных сил ему не достаёт, чтобы одержать победу. Вот и хочет втянуть Вас в богопротивный союз против христианского правителя…
– Отлично! – внезапно прервал витиеватую речь мессира д'Эно Генрих. – Это нам и нужно!! Где сейчас находится посол?
– Он так жаждет встречи с Ваши, – ответил слегка опешивший от слов короля канцлер, – что последовал за Вами и на охоту.
– Просто великолепно! Зовите его!!
– Но, государь, – пришёл в себя сэр Хью, – он же магометанин! Вы собираетесь вступить в союз с правителем таких неверных, как и те, кто захватил Гроб Господень?!
Генрих посмотрел на канцлера и насмешкой в голосе парировал:
– Канцлер, оставьте вопросы веры церковникам, а сами занимайтесь политикой. Хватит с меня архиепископа Кентерберийского, который дошёл до того, что указывает мне, на каких зверей можно охотиться, а на каких нет.
При этих словах шут, молча сидевший дотоле в углу шатра, вскочил и, кряхтя и держась за поясницу, стал бубнеть себе под нос, изображая старческий голос архиепископа:
– Христианскому государю не подобает устраивать охоту на кабана, коей есмь зверь дьявола! Из пасти его растут рога!! Он горделив, похотлив, гневен, завистлив, празден и впадает в грех чревоугодия!..
Заслышав бормотание шута, Генрих и граф Эссекс расхохотались в полный голос.
– Браво, любезный моему сердцу дурак! Ты, как всегда, доказал, что умнее и проницательнее некоторых вельмож, – воскликнул король, вытирая выступившие на глаза от смеха слёзы, и добавил уже серьёзным тоном: – Итак, сэр Хью, велите пригласить мавританского посла.
Канцлер с поклоном покинул шатёр.
– Кстати, сэр Хамфри, – Генрих обернулся к оставшемуся с ним главе Палаты тайных дел, – не мешало бы чем-то одарить посланника и его повелителя, как Вы полагаете?
– Ваше Величество, – граф Эссекс как всегда говорил неспешно, тщательно взвешивая каждое слово, – я слышал, что в мусульманских странах очень ценят рабов…
– Вы предлагаете заняться мне продажей своих подданных? – нахмурил брови король. – Право я люблю шутки, но всему есть свои пределы!
Вельможа терпеливо переждал гневную вспышку Генриха и продолжил:
– Государь, торговля единоверцами есть грех, который нельзя оправдать никакими доводами государственной необходимости. Но язычники, которые не признают Господа нашего Иисуса Христа: разве они – люди?
– Продолжайте, сэр Хамфри.
– В подземелье Ноттингемского замка уже несколько лет томится датский пленник, которого Вы можете преподнести в дар мавританскому султану, как знак Вашей расположенности к нему…
– Да, но этот юный датчанин разве ещё жив? Я думал, никто из пленников не пережил первой зимы.
– Он крепок от природы и, хотя сейчас это скелет, а не богатырь, каким Вы его видели раньше, я думаю, хорошая еда и покой быстро вернуть его к жизни, и султан ещё будет благодарить Вас за такого крепкого раба!
– Сэр Хамфри, я всегда поражался Вашему уму! Не зря всё-таки мой брат, король Вильгельм, да упокоит Господь его душу, – при этих словах король и глава Палаты тайных дней осенили себя крестным знамением, – приблизил Вас к себе. Да будет так, как Вы сказали.
Некоторое время Генрих, заложив руки за спину, прохаживался по шатру, затем остановился и произнёс в задумчивости, обращаясь к графу Эссексу:
– Даст Бог, и мы заключим союз с Мавританией и тогда устроим грандиозную охоту на кастильского кабана. Только в этой охоте мы будем играть роль гончих, уступив султану право и честь – хе-хе, пускай рискнёт своей шкурой – нанести смертельный удар кастильскому королю! Или падёт под его клыками!!!
Вновь след взяла собака, но в тот же миг она
Метнулась в гущу леса, завидев кабана.
Спасая пса, охотник помчался к зверю вскачь,
И ринулся на смельчака разгневанный секач.
Песнь о Нибелунгах. Авентюра XVI
(октябрь 1116 г., Нортумбрия, Ноттингемский лес)
Лес переливался всеми цветами радуги. Зелёный, бурый, жёлтый, розовый, огненно-красный, фиолетовый – пожалуй, в мире не осталось таких цветов и оттенков, в которые бы ни была окрашена листва деревьев в Ноттингемском лесу в эту пору года. Сквозь мощное покрывало листвы пробивались редкие лучи давно поднявшегося солнца и пронизывали плотный туман, устилавший землю, отчего становились похожими на Божью благодать, как её любят рисовать в церквах, ниспадающую на паству с разверзшихся небес. Птицы, ещё не потревоженные лучами солнца, молчали. Было тихо.
Внезапно послышался шорох и из зарослей можжевельника на край лесной поляны вышел, ступая осторожной походкой охотника, человек. Невысокого роста, широкоплечий, лет сорока пяти он походил на егеря. Зелёный полукафтан с лосинами, в которые был одет мужчина, с притороченным к левому бедру небольшим рогом и длинным кинжалом на правой стороне пояса, рогатина в руках только утвердили бы постороннего наблюдателя в этом предположении. А открытое лицо с проницательными глазами и гладко выбритым подбородком создавали впечатление о его благородном происхождении.
Сделав несколько шагов, мужчина замер, уставившись взором куда-то перед собой. Он слушал.
Стояла всё та же утренняя тишина, когда не слышно никаких звуков: ни дуновения ветра, ни шелеста листвы.
Через некоторое время, человек удовлетворённо усмехнулся – видимо его острый слух уловил звуки, которые он ожидал услышать, – и, окинув быстрым взглядом поляну, скрылся в близлежащем кустарнике. Там он положил на землю рогатину и, опустившись на одно колено, принялся ждать.
Ждать пришлось не долго. Через какие-нибудь четверть часа откуда-то спереди донёсся трубный зов охотничьего рога, а за ним заливистый собачий лай. Радостный для слуха любого охотника шум приближался, и уже совсем скоро собак и егерей стало слышно так хорошо, будто они находились не далее как в сотне шагов от поляны.
Вдруг раздался хруст ломаемых веток – такой звук раздаётся обычно, когда кто-либо продирается через чащобу, не щадя ни деревьев, ни собственной шкуры – и на поляну буквально вывалился огромный вепрь. Он был чёрен, как тень Вельзевула, а мощные клыки ещё более усиливали его сходство с подручным дьявола.
Охотник, заметив гостя, напрягся. Сердце его учащённо забилось, как перед решающей схваткой на ристалище, но, тем не менее, он не тронулся с места. Ещё было слишком рано.
Вслед за кабаном на поляну выскочила свора гончих. Завидя жертву, они устремились к ней, взяли её в круг, а несколько молодых, неопытных кобелей в охотничьем азарте подскочили к секачу почти вплотную. Казалось кабан, до того стоявший как вкопанный в окружении беснующихся псов, только этого и ждал. Неспеша и даже как бы нехотя, он повёл рылом, вспоров клыками брюхо молодой гончей, ближе всех подобравшейся к нему. Раздался визг. Собаки, не переставая остервенело, до хрипоты лаять, отскочили от своей жертвы, так неожиданно превратившейся в охотника. Дорога для вепря была открыта.
«Пора!» – мелькнула мысль в голове засевшего в засаде человека. Он подхватил массивную рогатину и лёгким, пружинистым шагом устремился к секачу. Он шёл не спеша, слегка пригибаясь, но так, чтобы добыча наверняка заметила его. И та действительно увидела новое препятствие, преграждающее ей путь к воле. Издав воинственный хрюк, кабан устремился на охотника. Пять сотен фунтов мяса и мышц, обтянутые толстой шкурой и жёсткой чёрно-бурой щетиной, неслись напролом, не замечая никаких препятствий у себя на пути. Горе было тому, кто решился бы встать на дороге у зверя.
Несмотря на надвигающуюся на него со скоростью осеннего звездопада опасность, человек и не подумал отвернуть. Он лишь крепко сжал в руках свою рогатину, упёр её одним концом в землю, направив широкий железный рожон в направлении летящего на него секача. И тут же в него врезался кабан. Сила удара была столь велика, что охотник поневоле попятился. Казалось, копьё не выдержит и надломится посередине. Но всё обошлось. Крепкая рогатина, вырезанная из цельного куска ясеня, выдержала удар и под нарастающий визг вепря стала погружаться в его грудь. Кабан, несмотря на причиняемую ему широким рожном боль, шёл на охотника пытаясь добраться своими клыками до человеческой глотки. Однако небольшая перекладинка на копьё в конце концов упёрлась ему в грудь и остановила все попытки животного выйти победителем из схватки. Из раны на груди секача кровь хлестала чёрным фонтаном, орошая всё окрест. Животное издыхало. Наконец, дёрнувшись в последний раз, оно затихло. Кабан был мёртв.
Охотник, оттолкнув рогатиной в сторону массивную тушу секача, вздохнул полной грудью и слегка ошалело посмотрел на добычу. Собаки, наконец, умолкли. Две из них подошли к поверженному вепрю и стали лакать свежую кровь, струящуюся из раны кабана.
– Ваше Величество, Вы целы? – Человек обернулся на вопрос, прозвучавший для него, как гром среди ясного неба: в ходе схватки с животным он и не заметил, как на лесную поляну из чащобы вышли егеря с ещё одной сворой собак. Осмотрев себя, он произнёс не своим голосом:
– Я в порядке, – и, ткнув пальцем в пятна крови на полукафтане, добавил, – это его кровь.
Егеря и вельможи, так же внезапно появившиеся на месте охоты, окружили трофей короля, и громко высказывали Генриху своё восхищение: действительно, в последнее время в близлежащих лесах столь крупный вепрь стал редким гостем, и победа в схватке с ним стоили, пожалуй, победы в турнире.
– Полноте, господа, петь мне дифирамбы! Давайте-ка, лучше освежуем тушу, – и, выхватив из-за пояса кинжал, король с явным удовольствием принялся за работу.
Однако он успел только испачкать свой клинок в крови животного, когда к нему подбежал герольд и, наклонившись над ухом монарха, прошептал несколько фраз.
– Проклятье! – выражение счастья на челе Генриха как ни бывало. – Эти канальи кастильцы имеют особый талант – всякий раз они появляются в самый неподходящий момент и своими богомерзкими действиями портят мне настроение!
Бросив окровавленный кинжал в сердцах на землю и вытерев о кафтан руки, король обратился к смиренно ждущему приказаний герольду:
– Передайте мессиру д'Эно, графу Херефорду и графу Эссексу, что я буду ждать их в своём шатре через полчаса.
И с этими словами Генрих вернулся к своему занятию как будто бы и не было его вспышки гнева…
Королевский шатёр был просторен и светел. Несмотря на то, что охоты, как правило, не затягивались более чем на неделю, он был обеспечен так, как если бы Его Величество пожелал отправиться в паломничество в Святую Землю против сарацин. Тут были сундуки с мехами и изысканнейшими тканями, и ларцы с драгоценностями, и искусно вырезанная мебель. Ближе к центральному столбу, поддерживающему всю конструкцию шатра, стоял большой дубовый стол, сервированный приборами и посудой тончайшей работы. Пожалуй, единственным скромным предметом здесь было простое походное ложе, на котором обычно почивал король.
В шатре находились четверо мужчин: трое вельмож, которых пожелал увидеть Генрих, и шут. В то время как аристократы обсуждали возможную причину столь внезапного вызова, шут отпускал в их адрес колкости, чем доводил вельмож до состояния белого каления. Единственное, что сдерживало их, чтобы не отходить хорошенько пройдоху, так это всем известная любовь короля к шуту. Тем не менее, после очередной выходки монаршего любимчика, мессир д'Эно не выдержал его наглости и схватился за рукоять меча, когда полог шатра распахнулся и во внутрь его стремительно вошёл король:
– Сэр Хью, я вижу, мой шут затронул своими колкостями Вашу нежную душу! Простите его, дурака. Тем более что у нас есть дела посерьёзнее, чем наказывать зарвавшегося наглеца…
Вельможи с поклоном обернулись к королю и замерли с немым вопросом на лицах, а Генрих продолжил:
– Я полагаю, господа, все вы знаете, что третьего дня нами получена депеша от королевского посланника в Памплоне мессира Френсиса Стюарта? И всем вам также наверняка известно, что португальский король имел наглость отказаться от нашего щедрого предложения?
– Да, Ваше Величество, – в один голос ответили собравшиеся.
– Так вот, господа, я собрал всех вас сюда, поскольку не далее, чем полчаса назад, я получил новое известие, которое заставляет меня с тревогой обратить свой взор в будущее. Наш наместник в герцогстве Бретанском извещает нас, что неделю назад мимо мыса Ра прошла эскадра под кастильским флагом, которая держала курс на север. К сожалению, наша Атлантическая флотилия, препоручённая мессиру Ансельму, не смогла перехватить кастильцев.
Слова короля произвели на окружающих ошеломляющее впечатление. Придворные переглянулись между собой. На лицах их читалась обеспокоенность. Наконец, коннетабль Англии прервал затянувшуюся паузу:
– Государь, но ведь это сообщение в купе с вестью мессира Стюарта означает, что Кастилия в ближайшее время начнёт боевые действия против нас.
– Да, сэр Роджер. Я думаю, Вы совершенно правы. И потому Вам надлежит сегодня же отправить гонца к мессиру Пекему с приказом незамедлительно набрать наёмников и быть готовым встретить кастильцев в любой точке ирландского побережья. Особо обратите его внимание на тот факт, что он не должен дожидаться формального объявления войны. В сложившейся ситуации любое промедление смерти подобно. Мы толком не знаем сил кастильцев. Посему задача мессиру Саймону Пекему: завидев противника, атаковать его всеми силами и сбросить в море. В свою очередь, адмирал Моррис должен поддержать всеми силами своей Ирландской флотилии действия нашей Ирландской армии и сжечь флот противника, утопить или захватить его!
– Ваше Величество, сегодня же мой лучший гонец направиться к мессиру Пекему!
– И дайте ему хороший эскорт: чем чёрт не шутит, возможно, кастильцы уже наводнили всю Англию своими шпионами и убийцами.
– Всенепременно, государь, – ответил граф Херефорд и с поклоном удалился.
Едва смолк звон шпор коннетабля Англии, как Генрих продолжил, обращаясь к канцлеру и к главе Палаты тайных дел:
– А нам, государи мои, предстоит решить ещё одно важное дело… Сэр Хью, помнится, Вы мне вчера опять напоминали о просьбе мавританского посла об аудиенции?
– Да, Ваше Величество. Этот сарацин уже третью неделю пытается вымолить Ваше дозволение переговорить с ним с глазу на глаз.
– И чего же он хочет?
– Известно чего, государь: мавританский султан уже не первый год имеет войну с королём Кастилии, но собственных сил ему не достаёт, чтобы одержать победу. Вот и хочет втянуть Вас в богопротивный союз против христианского правителя…
– Отлично! – внезапно прервал витиеватую речь мессира д'Эно Генрих. – Это нам и нужно!! Где сейчас находится посол?
– Он так жаждет встречи с Ваши, – ответил слегка опешивший от слов короля канцлер, – что последовал за Вами и на охоту.
– Просто великолепно! Зовите его!!
– Но, государь, – пришёл в себя сэр Хью, – он же магометанин! Вы собираетесь вступить в союз с правителем таких неверных, как и те, кто захватил Гроб Господень?!
Генрих посмотрел на канцлера и насмешкой в голосе парировал:
– Канцлер, оставьте вопросы веры церковникам, а сами занимайтесь политикой. Хватит с меня архиепископа Кентерберийского, который дошёл до того, что указывает мне, на каких зверей можно охотиться, а на каких нет.
При этих словах шут, молча сидевший дотоле в углу шатра, вскочил и, кряхтя и держась за поясницу, стал бубнеть себе под нос, изображая старческий голос архиепископа:
– Христианскому государю не подобает устраивать охоту на кабана, коей есмь зверь дьявола! Из пасти его растут рога!! Он горделив, похотлив, гневен, завистлив, празден и впадает в грех чревоугодия!..
Заслышав бормотание шута, Генрих и граф Эссекс расхохотались в полный голос.
– Браво, любезный моему сердцу дурак! Ты, как всегда, доказал, что умнее и проницательнее некоторых вельмож, – воскликнул король, вытирая выступившие на глаза от смеха слёзы, и добавил уже серьёзным тоном: – Итак, сэр Хью, велите пригласить мавританского посла.
Канцлер с поклоном покинул шатёр.
– Кстати, сэр Хамфри, – Генрих обернулся к оставшемуся с ним главе Палаты тайных дел, – не мешало бы чем-то одарить посланника и его повелителя, как Вы полагаете?
– Ваше Величество, – граф Эссекс как всегда говорил неспешно, тщательно взвешивая каждое слово, – я слышал, что в мусульманских странах очень ценят рабов…
– Вы предлагаете заняться мне продажей своих подданных? – нахмурил брови король. – Право я люблю шутки, но всему есть свои пределы!
Вельможа терпеливо переждал гневную вспышку Генриха и продолжил:
– Государь, торговля единоверцами есть грех, который нельзя оправдать никакими доводами государственной необходимости. Но язычники, которые не признают Господа нашего Иисуса Христа: разве они – люди?
– Продолжайте, сэр Хамфри.
– В подземелье Ноттингемского замка уже несколько лет томится датский пленник, которого Вы можете преподнести в дар мавританскому султану, как знак Вашей расположенности к нему…
– Да, но этот юный датчанин разве ещё жив? Я думал, никто из пленников не пережил первой зимы.
– Он крепок от природы и, хотя сейчас это скелет, а не богатырь, каким Вы его видели раньше, я думаю, хорошая еда и покой быстро вернуть его к жизни, и султан ещё будет благодарить Вас за такого крепкого раба!
– Сэр Хамфри, я всегда поражался Вашему уму! Не зря всё-таки мой брат, король Вильгельм, да упокоит Господь его душу, – при этих словах король и глава Палаты тайных дней осенили себя крестным знамением, – приблизил Вас к себе. Да будет так, как Вы сказали.
Некоторое время Генрих, заложив руки за спину, прохаживался по шатру, затем остановился и произнёс в задумчивости, обращаясь к графу Эссексу:
– Даст Бог, и мы заключим союз с Мавританией и тогда устроим грандиозную охоту на кастильского кабана. Только в этой охоте мы будем играть роль гончих, уступив султану право и честь – хе-хе, пускай рискнёт своей шкурой – нанести смертельный удар кастильскому королю! Или падёт под его клыками!!!
Глава VII. ДОЛИНОЙ СМЕРТИ.
Спойлер (раскрыть)
Глава VII. ДОЛИНОЙ СМЕРТИ.
Но вышли из левиафановой пасти
Шестьсот кавалеров возвышенной страсти –
Затем, чтоб остаться в веках.
Утихло сраженье, долина дымится,
Но слава героев вовек не затмится,
Вовек не рассеется в прах.
Теннисон А. Атака лёгкой кавалерии
(декабрь 1116 г, Бретань, Пемпонский лес)
Сквозь заросли мрачного векового леса огромной змеёй извивалась колонна всадников, изредка перемежающаяся санями, запряжёнными одной-двумя лошадьми. Снег скрипел под копытами коней, нарушая первозданную тишину, которая обычно царит в зимнем лесу. Животные, похрапывая, устало перебирали ногами. Люди молчали.
В середине колонны друг подле друга ехали двое: величественного вида старец с огромной, до пояса, бородой, покрытой инеем, и дюжего вида молодец, по возрасту почти мальчик. Юноша постоянно ёрзал в седле и время от времени вставал на стременах, видимо, пытаясь увидеть впереди просвет в стене кряжистых дубов. Старик, уткнувшись невидящим взором перед собой, казалось, не обращал внимания на метания своего спутника и думал о чём-то своём. Наконец, в очередной раз не увидев конца Пемпонского леса, юнец, ни к кому не обращаясь, в сердцах бросил:
– Когда же кончится этот проклятый лес! Уж сколько дней едем, а ему ни конца, ни краю не видно! Этак мы и к Сочельнику до Ренна не доберёмся.
От неожиданно разорвавшего окрестную тишь звонкого молодого голоса старец вздрогнул. Обернувшись вполоборота к спутнику, он произнёс назидательным голосом:
– Мой друг, Вы слишком нетерпеливы и горячи. Стоит ли так изводить себя? Никуда от Вас Ренн не денется.
– Полноте Вам, сэр Августин. Вы же прекрасно знаете, что меня интересуют не прелести местных красавиц, а кастильское войско, высадившееся в Бретани, которое вот-вот начнёт осаду города.
– Право, Гарри, не стоит спешить.
– Пожалуй, Вы правы, – согласился Гарри. – Не отмени отец моей поездки на континент минувшим летом, и я прохлаждался бы сейчас где-нибудь в Гиени в Заморской армии графа Честера. А так я еду на войну!
В голосе юноши послышались мечтательные нотки. Бросив взгляд на молодого человека, сэр Августин увидел хорохорившегося молодого петушка. «Мальчишка, поди, уже возомнил себя победителем дона Феррана», – мелькнуло в убелённой сединами голове. Но юнцу старик ответил всё тем же терпеливым голосом:
– Ваш батюшка мудрый человек, Гарри. Впрочем, это и не удивительно: только лучших вассалов Его Величество удостаивает должности коннетабля Англии, а уж исполнять её при трёх королях подряд может воистину наимудрейший человек королевства…
При этих словах щёки молодого человека залил румянец удовольствия – как ни как, а речь шла о его отце, – что не укрылось от глаза многоопытного вельможи, который продолжил, как ни в чём не бывало:
– Тем не менее, я полагаю, что сэр Роджер, отправляя Вас с поручением в Канн, меньше всего заботился о том, чтобы дать Вам возможность отличиться в битве и заработать лавры воителя… Впрочем, теперь это и не важно: в любом случае, до весны у Вас такой возможности не будет.
Последние слова прозвучали для молодого графа Херефорда, как гром среди ясного неба. Пожалуй, и гроза в Рождество не стала бы для него более неожиданной новостью, чем весть о том, что с войной, на которую он направлялся, придётся обождать.
– Но почему? Ведь не сегодня – завтра враг начнёт осаду Ренна.
– Это же очевидно, мой друг, – отозвался сэр Августин. Он неторопливо взял мех, прикреплённый к седлу, промочил горло вином и передал сосуд собеседнику. Затем так же неспешно утёр внутренней стороной широкой ладони рот и принялся загибать пальцы:
– Во-первых, войско дона Феррана уже осадило Ренн…
– Но как?! – вскрикнул от неожиданной вести Гарри. Рука его с мехом застыла в нескольких дюймах ото рта: казалось, он уже забыл о жажде. – Как такое могло произойти? И почему в таком случае, зная, что Ренн подвергся опасности, мы тащимся, как на поклонение святым мощам?..
Жестом старец заставил юнца замолчать и продолжил:
– … войско дона Феррана осадило Ренн, но сил у кастильцев не так уж и много, да и город за последние годы изрядно расширился: неприятель просто не в состоянии окружить его полностью. Посему мы преспокойно сможем войти в него через северные или восточные ворота…
– Да, но враг может пойти на приступ, если ещё не сделал этого, – опять не вытерпел молодой граф.
Сэр Августин укоризненно покачал головой:
– Терпение, мой друг, и Вы всё узнаете. В городе есть небольшой гарнизон. И хотя во главе его стоит юный Фронс Уолкли, молодость вождя является скорее не недостатком, а достоинством. Уж поверьте, граф, я знаю, о чём говорю: мессир Уолкли мой выученик в ратном деле, – сказав это, он замолчал, как будто что-то вспомнив. Через некоторое время сэр Августин продолжил:
– Впрочем, это не самое главное. Не далее, как сегодня утром, на биваке, я получил голубиной почтой депешу от Вашего батюшки. Так вот неделю назад недалеко от Дублина войско мессира Пекема сбросило в море кастильский десант. Думаю, до дона Феррана уже дошла эта весть. И если это так, то он вряд ли решится на штурм: скорее будет действовать наверняка.
Молчавший до этого Гарри вновь подал голос, подбодрённый радостной вестью:
– Слава Господу нашему Иисусу Христу!!! – при этих словах оба собеседника – и юный витязь, и убелённый сединами ветеран – осенили себя крестным знамением. – Но в таком случае, почему бы нам, сэр Августин, не напасть на кастильцев и связать их боем, в то время как гарнизон Ренна, предупреждённый гонцом, совершит вылазку и нанесёт удар им спину?
– Вы храбрый юноша, Гарри, но смерть на поле брани не всегда является доблестью. В том, чтобы положить своих людей без всякого проку, нет чести. Сил у дона Феррана может быть и не достаточно для штурма Ренна, но их в самый раз, чтобы разбить войско мессира Уолкли в поле. Наши же полторы сотни латников не смогут стать ему поперёк горла: он их съест и не подавится.
Сбитый с толку, молодой человек потёр ладонью подбородок:
– Но в чём же тогда смысл нашего похода?
– Мы должны подкрепить силы города и дождаться весны, когда на помощь подойдёт Заморская армия сэра Эдгара Хоббса. Вот тогда мы и дадим бой кастильцам, бой, который… – в этот момент речь сэра Августина была прервана треском ломаемых сучьев, раздавшемся где-то спереди. Послышалось ржание лошадей и обрывки приветствий. Вскоре собеседники увидели приближающихся к ним двух всадников. Через несколько мгновений они оказались достаточно близко, чтобы можно было внимательно рассмотреть их: «Латники передового отряда!» – понял граф Херефорд.
– Итак, мой друг, – обратился старик к ближайшему к себе всаднику, опередив своим вопросом Гарри, – Вы, видимо, спешите известить нас о том, что мы, наконец, достигли стен Ренна?
– Сэр Августин, – задыхаясь от быстрой скачки, ответил вестовой, – мы… действительно… подошли… к Ренну… Город… в трёх… полётах… стрелы… Но… это… не главная… весть…
– Не главная? – недоумённо повёл бровью старец.
Латник помолчал некоторое время и, переведя дух, вскоре продолжил:
– Да, не главная… Кастильцы пошли на приступ!
От удивления Гарри потерял дар речи, зато спокойствия сэра Августина, которым он на протяжении нескольких дней тушил огонь нетерпения юноши, как не бывало:
– Проклятье!!! Выходит, я сам себя перехитрил!
Посокрушавшись так некоторое время, старик к удивлению Гарри быстро унял свой гнев и приказал дать шпор коням: теперь военные хитрости ни к чему – нужно было спасать товарищей…
Через полчаса отряд сэра Августина вышел на опушку леса и принялся строиться в несколько линий. Между лошадьми и санями засновали оруженосцы, подавая своим господам шлемы, латы, вооружения. Вокруг царила подготовительная суматоха, предшествующая всякому сражению.
Сам полководец в окружении графа Херефорда и ещё нескольких человек выехал на рекогносцировку, толку от которой, впрочем, оказалось очень мало: разверзшиеся перед самым подходом английского войска хляби небесные исторгли из себя снег, много снега. Пелена крупных хлопьев, сливаясь с белым ковром полей, скрывала от сэра Августина и его спутников поле битвы. И лишь где-то впереди смутно угадывалась мрачная громада Ренна. Единственное, на что пока ещё можно было ориентироваться – звуки, и они свидетельствовали, что там, в нескольких сотнях ярдов от кромки Пемпонского леса, гибнут люди. А доносившийся до слуха полководца звук ломающегося дерева, говорил опытному ветерану, что кастильцы занялись городскими воротами, которые при таком обороте дела долго не продержатся.
– Ну, что же, – произнёс сэр Августин не столько для своих спутников, сколько для себя, как бы подводя итоговую черту под тяжёлыми размышлениями, – будем атаковать! – Сказал, и кавалькада устремилась к выстроившемуся уже на опушке войску…
Воины заняли каждый своё место в общем строю, устремив взгляды полутора сотен пар глаз на своего полководца – старика, гарцевавшего перед ними на изрядно подуставшем коне. Ещё какой-нибудь час назад, он, укутавшись в свой меховой плащ и выставив наружу длинную посеребрённую годами и инеем бороду, больше напоминал в канун Сочельника Отца Рождества, но теперь, надев на себя старые, видавшие многие сражения латы, взяв в руки меч и почуяв запах смерти, он производил впечатление постаревшего Тора. С таким вождём можно было идти хоть на дьявола, хоть на всех чертей ада!
Медленно окинув взором две не слишком длинные линии латников, сэр Августин усмирил своего коня, привстал на стременах и прокричал громким, но уже не таким мощным как некогда голосом:
– Воины! За прошедшие дни мы покрыли с вами расстояние от Канна до Ренна. Наши лошади устали и хотят оказаться в тёплой конюшне и отведать заслуженную порцию овса. Мы устали и хотим вдоволь поесть и выпить. Но на нашем пути встал враг, враг, который подло нарушил Божий мир, вторгся в английские пределы и сейчас бьётся с нашими братьями там, – при этих словах полководец вынул из ножен меч и, развернувшись вполоборота, указал им себе за спину, туда, откуда доносились крики людей, звон мечей и треск ломаемого дерева. – Нас мало. Меньше, чем нужно, чтобы разбить врага, но в самый раз, чтобы умереть с честью. Вы вольны в своём выборе. Я же свой выбор уже сделал – я пойду на врага и буду драться в одном строю со своими братьями там. Каждый из вас может присоединиться ко мне, либо уйти. Я никого винить не буду. Итак, куда вы пойдёте?
И в ответ раздался в едином порыве рёв полутора сотен глоток:
– На них!!!
Сэр Августин, разворачивая своего коня мордой туда, где должны были находиться стены Ренна, прокричал:
– Ну что же, тогда – на них!!! И да поможет нам Бог!
Раздался тоскливо-сиплый звук рога, и английские латники неспешным шагом двинулись вперёд.
Гарри ехал в первой шеренге. Признаться, сперва, как только латники построились, и сэр Августин готовился сказать речь, граф Херефорд испытал неприятные минуты: его бил озноб. Причём не от холода, а от самого настоящего страха. Кому скажи – позору не оберёшься! Он, известный удалец, и вдруг – испугался!!! Впрочем, как только сэр Августин заговорил, от его слов повеяло какой-то внутренней силой, подействовавшей на Гарри успокоительным образом, а услышав крики всадников в общем порыве, он и сам почувствовал себя единым целым с этими людьми, ему захотелось лететь вперёд на своём верном коне, колоть и рубить кастильцев.
Постепенно, пройдя расстояние в один полёт стрелы, английское войско перешло на рысь. Стали хорошо видны очертания городских стен и башен, а не какая-то бесформенная тёмная громада. Чуть позже латники увидели поле брани, и то, что им открылось, вызвало оторопь и чувство горечи: враг взломал городские ворота, и бой шёл в проёме надвратной башни.
Лошади перешли в галоп. Земля под ними сотрясалась. Казалось, на кастильцев сейчас обрушится гнев богов. Ещё немного и англичане сэра Августина с криками и ругательствами врезались в ряды неприятелей. Раздался треск ломаемых копий, разрубаемых щитов, человеческие вопли и лошадиное ржание.
Практически сразу сломав копьё, Гарри вынул меч и стал рубить им направо и налево, сея окрест себя смерть. Кругом был враг, но юноша знал, что его товарищи где-то рядом и всегда прикроют его спину. Когда же он после очередного удара поднял голову, то понял, что из полутора сотен латников, устремившихся на подмогу гарнизону Ренна, в живых остался едва десяток. Воины мессира Уолкли в своей героической попытке отстоять ворота города были вырезаны почти до последнего. Несмотря на численный перевес неприятеля и проигранное сражение, англичане и не думали сдаваться в плен. Тогда дон Ферран бросил против них добрую сотню свежих, ещё не успевших побывать в бою идальго.
Видя новую волну неприятелей, молодой граф Херефорд приготовился к сшибке, когда его конь, поражённый в брюхо кем-то из кастильцев, вздыбился и опрокинулся на спину, придавив седока. От боли и тяжести навалившейся на него туши юноша слабел. Теряя сознание, он понимал, что доживает последние мгновения своей короткой жизни. И не было никаких фанфар и прочих глупых детских мечтаний. Впрочем, теперь они ему были и не нужны. Он знал, что сейчас умрёт, но также знал и то, что предложи ему кто-нибудь другую судьбу, он ни за что бы не отказался от своей. Последнее, что он увидел, было полотнище штандарта с крестом святого Георга, выроненное кем-то из англичан и опустившееся ему на лицо.
Но вышли из левиафановой пасти
Шестьсот кавалеров возвышенной страсти –
Затем, чтоб остаться в веках.
Утихло сраженье, долина дымится,
Но слава героев вовек не затмится,
Вовек не рассеется в прах.
Теннисон А. Атака лёгкой кавалерии
(декабрь 1116 г, Бретань, Пемпонский лес)
Сквозь заросли мрачного векового леса огромной змеёй извивалась колонна всадников, изредка перемежающаяся санями, запряжёнными одной-двумя лошадьми. Снег скрипел под копытами коней, нарушая первозданную тишину, которая обычно царит в зимнем лесу. Животные, похрапывая, устало перебирали ногами. Люди молчали.
В середине колонны друг подле друга ехали двое: величественного вида старец с огромной, до пояса, бородой, покрытой инеем, и дюжего вида молодец, по возрасту почти мальчик. Юноша постоянно ёрзал в седле и время от времени вставал на стременах, видимо, пытаясь увидеть впереди просвет в стене кряжистых дубов. Старик, уткнувшись невидящим взором перед собой, казалось, не обращал внимания на метания своего спутника и думал о чём-то своём. Наконец, в очередной раз не увидев конца Пемпонского леса, юнец, ни к кому не обращаясь, в сердцах бросил:
– Когда же кончится этот проклятый лес! Уж сколько дней едем, а ему ни конца, ни краю не видно! Этак мы и к Сочельнику до Ренна не доберёмся.
От неожиданно разорвавшего окрестную тишь звонкого молодого голоса старец вздрогнул. Обернувшись вполоборота к спутнику, он произнёс назидательным голосом:
– Мой друг, Вы слишком нетерпеливы и горячи. Стоит ли так изводить себя? Никуда от Вас Ренн не денется.
– Полноте Вам, сэр Августин. Вы же прекрасно знаете, что меня интересуют не прелести местных красавиц, а кастильское войско, высадившееся в Бретани, которое вот-вот начнёт осаду города.
– Право, Гарри, не стоит спешить.
– Пожалуй, Вы правы, – согласился Гарри. – Не отмени отец моей поездки на континент минувшим летом, и я прохлаждался бы сейчас где-нибудь в Гиени в Заморской армии графа Честера. А так я еду на войну!
В голосе юноши послышались мечтательные нотки. Бросив взгляд на молодого человека, сэр Августин увидел хорохорившегося молодого петушка. «Мальчишка, поди, уже возомнил себя победителем дона Феррана», – мелькнуло в убелённой сединами голове. Но юнцу старик ответил всё тем же терпеливым голосом:
– Ваш батюшка мудрый человек, Гарри. Впрочем, это и не удивительно: только лучших вассалов Его Величество удостаивает должности коннетабля Англии, а уж исполнять её при трёх королях подряд может воистину наимудрейший человек королевства…
При этих словах щёки молодого человека залил румянец удовольствия – как ни как, а речь шла о его отце, – что не укрылось от глаза многоопытного вельможи, который продолжил, как ни в чём не бывало:
– Тем не менее, я полагаю, что сэр Роджер, отправляя Вас с поручением в Канн, меньше всего заботился о том, чтобы дать Вам возможность отличиться в битве и заработать лавры воителя… Впрочем, теперь это и не важно: в любом случае, до весны у Вас такой возможности не будет.
Последние слова прозвучали для молодого графа Херефорда, как гром среди ясного неба. Пожалуй, и гроза в Рождество не стала бы для него более неожиданной новостью, чем весть о том, что с войной, на которую он направлялся, придётся обождать.
– Но почему? Ведь не сегодня – завтра враг начнёт осаду Ренна.
– Это же очевидно, мой друг, – отозвался сэр Августин. Он неторопливо взял мех, прикреплённый к седлу, промочил горло вином и передал сосуд собеседнику. Затем так же неспешно утёр внутренней стороной широкой ладони рот и принялся загибать пальцы:
– Во-первых, войско дона Феррана уже осадило Ренн…
– Но как?! – вскрикнул от неожиданной вести Гарри. Рука его с мехом застыла в нескольких дюймах ото рта: казалось, он уже забыл о жажде. – Как такое могло произойти? И почему в таком случае, зная, что Ренн подвергся опасности, мы тащимся, как на поклонение святым мощам?..
Жестом старец заставил юнца замолчать и продолжил:
– … войско дона Феррана осадило Ренн, но сил у кастильцев не так уж и много, да и город за последние годы изрядно расширился: неприятель просто не в состоянии окружить его полностью. Посему мы преспокойно сможем войти в него через северные или восточные ворота…
– Да, но враг может пойти на приступ, если ещё не сделал этого, – опять не вытерпел молодой граф.
Сэр Августин укоризненно покачал головой:
– Терпение, мой друг, и Вы всё узнаете. В городе есть небольшой гарнизон. И хотя во главе его стоит юный Фронс Уолкли, молодость вождя является скорее не недостатком, а достоинством. Уж поверьте, граф, я знаю, о чём говорю: мессир Уолкли мой выученик в ратном деле, – сказав это, он замолчал, как будто что-то вспомнив. Через некоторое время сэр Августин продолжил:
– Впрочем, это не самое главное. Не далее, как сегодня утром, на биваке, я получил голубиной почтой депешу от Вашего батюшки. Так вот неделю назад недалеко от Дублина войско мессира Пекема сбросило в море кастильский десант. Думаю, до дона Феррана уже дошла эта весть. И если это так, то он вряд ли решится на штурм: скорее будет действовать наверняка.
Молчавший до этого Гарри вновь подал голос, подбодрённый радостной вестью:
– Слава Господу нашему Иисусу Христу!!! – при этих словах оба собеседника – и юный витязь, и убелённый сединами ветеран – осенили себя крестным знамением. – Но в таком случае, почему бы нам, сэр Августин, не напасть на кастильцев и связать их боем, в то время как гарнизон Ренна, предупреждённый гонцом, совершит вылазку и нанесёт удар им спину?
– Вы храбрый юноша, Гарри, но смерть на поле брани не всегда является доблестью. В том, чтобы положить своих людей без всякого проку, нет чести. Сил у дона Феррана может быть и не достаточно для штурма Ренна, но их в самый раз, чтобы разбить войско мессира Уолкли в поле. Наши же полторы сотни латников не смогут стать ему поперёк горла: он их съест и не подавится.
Сбитый с толку, молодой человек потёр ладонью подбородок:
– Но в чём же тогда смысл нашего похода?
– Мы должны подкрепить силы города и дождаться весны, когда на помощь подойдёт Заморская армия сэра Эдгара Хоббса. Вот тогда мы и дадим бой кастильцам, бой, который… – в этот момент речь сэра Августина была прервана треском ломаемых сучьев, раздавшемся где-то спереди. Послышалось ржание лошадей и обрывки приветствий. Вскоре собеседники увидели приближающихся к ним двух всадников. Через несколько мгновений они оказались достаточно близко, чтобы можно было внимательно рассмотреть их: «Латники передового отряда!» – понял граф Херефорд.
– Итак, мой друг, – обратился старик к ближайшему к себе всаднику, опередив своим вопросом Гарри, – Вы, видимо, спешите известить нас о том, что мы, наконец, достигли стен Ренна?
– Сэр Августин, – задыхаясь от быстрой скачки, ответил вестовой, – мы… действительно… подошли… к Ренну… Город… в трёх… полётах… стрелы… Но… это… не главная… весть…
– Не главная? – недоумённо повёл бровью старец.
Латник помолчал некоторое время и, переведя дух, вскоре продолжил:
– Да, не главная… Кастильцы пошли на приступ!
От удивления Гарри потерял дар речи, зато спокойствия сэра Августина, которым он на протяжении нескольких дней тушил огонь нетерпения юноши, как не бывало:
– Проклятье!!! Выходит, я сам себя перехитрил!
Посокрушавшись так некоторое время, старик к удивлению Гарри быстро унял свой гнев и приказал дать шпор коням: теперь военные хитрости ни к чему – нужно было спасать товарищей…
Через полчаса отряд сэра Августина вышел на опушку леса и принялся строиться в несколько линий. Между лошадьми и санями засновали оруженосцы, подавая своим господам шлемы, латы, вооружения. Вокруг царила подготовительная суматоха, предшествующая всякому сражению.
Сам полководец в окружении графа Херефорда и ещё нескольких человек выехал на рекогносцировку, толку от которой, впрочем, оказалось очень мало: разверзшиеся перед самым подходом английского войска хляби небесные исторгли из себя снег, много снега. Пелена крупных хлопьев, сливаясь с белым ковром полей, скрывала от сэра Августина и его спутников поле битвы. И лишь где-то впереди смутно угадывалась мрачная громада Ренна. Единственное, на что пока ещё можно было ориентироваться – звуки, и они свидетельствовали, что там, в нескольких сотнях ярдов от кромки Пемпонского леса, гибнут люди. А доносившийся до слуха полководца звук ломающегося дерева, говорил опытному ветерану, что кастильцы занялись городскими воротами, которые при таком обороте дела долго не продержатся.
– Ну, что же, – произнёс сэр Августин не столько для своих спутников, сколько для себя, как бы подводя итоговую черту под тяжёлыми размышлениями, – будем атаковать! – Сказал, и кавалькада устремилась к выстроившемуся уже на опушке войску…
Воины заняли каждый своё место в общем строю, устремив взгляды полутора сотен пар глаз на своего полководца – старика, гарцевавшего перед ними на изрядно подуставшем коне. Ещё какой-нибудь час назад, он, укутавшись в свой меховой плащ и выставив наружу длинную посеребрённую годами и инеем бороду, больше напоминал в канун Сочельника Отца Рождества, но теперь, надев на себя старые, видавшие многие сражения латы, взяв в руки меч и почуяв запах смерти, он производил впечатление постаревшего Тора. С таким вождём можно было идти хоть на дьявола, хоть на всех чертей ада!
Медленно окинув взором две не слишком длинные линии латников, сэр Августин усмирил своего коня, привстал на стременах и прокричал громким, но уже не таким мощным как некогда голосом:
– Воины! За прошедшие дни мы покрыли с вами расстояние от Канна до Ренна. Наши лошади устали и хотят оказаться в тёплой конюшне и отведать заслуженную порцию овса. Мы устали и хотим вдоволь поесть и выпить. Но на нашем пути встал враг, враг, который подло нарушил Божий мир, вторгся в английские пределы и сейчас бьётся с нашими братьями там, – при этих словах полководец вынул из ножен меч и, развернувшись вполоборота, указал им себе за спину, туда, откуда доносились крики людей, звон мечей и треск ломаемого дерева. – Нас мало. Меньше, чем нужно, чтобы разбить врага, но в самый раз, чтобы умереть с честью. Вы вольны в своём выборе. Я же свой выбор уже сделал – я пойду на врага и буду драться в одном строю со своими братьями там. Каждый из вас может присоединиться ко мне, либо уйти. Я никого винить не буду. Итак, куда вы пойдёте?
И в ответ раздался в едином порыве рёв полутора сотен глоток:
– На них!!!
Сэр Августин, разворачивая своего коня мордой туда, где должны были находиться стены Ренна, прокричал:
– Ну что же, тогда – на них!!! И да поможет нам Бог!
Раздался тоскливо-сиплый звук рога, и английские латники неспешным шагом двинулись вперёд.
Гарри ехал в первой шеренге. Признаться, сперва, как только латники построились, и сэр Августин готовился сказать речь, граф Херефорд испытал неприятные минуты: его бил озноб. Причём не от холода, а от самого настоящего страха. Кому скажи – позору не оберёшься! Он, известный удалец, и вдруг – испугался!!! Впрочем, как только сэр Августин заговорил, от его слов повеяло какой-то внутренней силой, подействовавшей на Гарри успокоительным образом, а услышав крики всадников в общем порыве, он и сам почувствовал себя единым целым с этими людьми, ему захотелось лететь вперёд на своём верном коне, колоть и рубить кастильцев.
Постепенно, пройдя расстояние в один полёт стрелы, английское войско перешло на рысь. Стали хорошо видны очертания городских стен и башен, а не какая-то бесформенная тёмная громада. Чуть позже латники увидели поле брани, и то, что им открылось, вызвало оторопь и чувство горечи: враг взломал городские ворота, и бой шёл в проёме надвратной башни.
Лошади перешли в галоп. Земля под ними сотрясалась. Казалось, на кастильцев сейчас обрушится гнев богов. Ещё немного и англичане сэра Августина с криками и ругательствами врезались в ряды неприятелей. Раздался треск ломаемых копий, разрубаемых щитов, человеческие вопли и лошадиное ржание.
Практически сразу сломав копьё, Гарри вынул меч и стал рубить им направо и налево, сея окрест себя смерть. Кругом был враг, но юноша знал, что его товарищи где-то рядом и всегда прикроют его спину. Когда же он после очередного удара поднял голову, то понял, что из полутора сотен латников, устремившихся на подмогу гарнизону Ренна, в живых остался едва десяток. Воины мессира Уолкли в своей героической попытке отстоять ворота города были вырезаны почти до последнего. Несмотря на численный перевес неприятеля и проигранное сражение, англичане и не думали сдаваться в плен. Тогда дон Ферран бросил против них добрую сотню свежих, ещё не успевших побывать в бою идальго.
Видя новую волну неприятелей, молодой граф Херефорд приготовился к сшибке, когда его конь, поражённый в брюхо кем-то из кастильцев, вздыбился и опрокинулся на спину, придавив седока. От боли и тяжести навалившейся на него туши юноша слабел. Теряя сознание, он понимал, что доживает последние мгновения своей короткой жизни. И не было никаких фанфар и прочих глупых детских мечтаний. Впрочем, теперь они ему были и не нужны. Он знал, что сейчас умрёт, но также знал и то, что предложи ему кто-нибудь другую судьбу, он ни за что бы не отказался от своей. Последнее, что он увидел, было полотнище штандарта с крестом святого Георга, выроненное кем-то из англичан и опустившееся ему на лицо.