Предлагаю в данной теме рассмотреть один из интереснейших и любопытнейших вопросов в истории Средневековой Европы. Так называемые "Альбигойские крестовые походы" (1209 - 1229 гг.), а также историю "Альбигойского Лангедока" и немного в предшествовавший и последующий периоды. Меня больше всего интересует военная и политическая составляющая в истории этого периода, идеология катаров, это так вопрос второй, хотя и его можно здесь будет рассмотреть. Крестовый поход внутри Европы. Против региона представители которого сами, не просто отметились, а и прославились в других Крестовых походах. Здесь и могущественные графы Тулузы (герцоги Нарбоннские и маркизы Прованса...), и графы Фуа, и виконты Тренкавели, и Симон IV Монфорский (крестоносец и отец первого? английского лорда-протектора и созывателя первого парламента), и Педро II Католик король Арагона, битва при Мюре, осада Тулузы, Монсегюра, мелкие стычки, набеги и осады. Ну а мистическую составляющую думаю особо трогать не будем, чтобы не отвлекаться от военной составляющей, хотя там конечно тоже много интересного!
Некоторая литература: даю только то что есть на русском языке, и что сам читал.
В.Л.Керов. Народные восстания и еретические движения во Франции в конце XIII - начале XIV века
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Ашиль Люшер Иннокентий III и альбигойский крестовый поход
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь (здесь целый сборник Серия CLIO (издательство Евразия)
Николай Осокин. История альбигойцев и их времени (древняя книга издана в 1869 г.. но до недавних пор была единственным стоящим русскоязычным изданием по теме, да и сейчас не утратила актуальности на мой взгляд).
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Зоя Ольденбург. Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Жак Мадоль Альбигойская драма и судьбы Франции
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Рене Нелли "Катары. Святые еретики"
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Отто Ран. КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ПРОТИВ ГРААЛЯ
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Вот пару статей на тему.
Ссылка на статью в Вики. (Там есть список литературы на английском!)
И ещё статья в журнале "Вокруг Света"
Крестоносцы в стране ОК
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Пюилоран - один из последних оплотов катаров, наряду с Монсегюром и Керибюсом.
П.С.: смотрю у нас тема Средневековой Франции особо не затронута! А так может народ подтянется. Сам я по этой теме читал не особо много, кроме указанных авторов, еще может несколько монографий наберётся. Всего что-то около 15 штук. И при чём все исключительно по на русском.
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
И в английской.
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Некоторая литература: даю только то что есть на русском языке, и что сам читал.
В.Л.Керов. Народные восстания и еретические движения во Франции в конце XIII - начале XIV века
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Ашиль Люшер Иннокентий III и альбигойский крестовый поход
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь (здесь целый сборник Серия CLIO (издательство Евразия)
Николай Осокин. История альбигойцев и их времени (древняя книга издана в 1869 г.. но до недавних пор была единственным стоящим русскоязычным изданием по теме, да и сейчас не утратила актуальности на мой взгляд).
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Зоя Ольденбург. Костер Монсегюра. История альбигойских крестовых походов
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Жак Мадоль Альбигойская драма и судьбы Франции
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Рене Нелли "Катары. Святые еретики"
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Отто Ран. КРЕСТОВЫЙ ПОХОД ПРОТИВ ГРААЛЯ
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Вот пару статей на тему.
Спойлер (раскрыть)
Альбигойские войны
По ряду причин даже некоторым феодалам импонировала катарская вера. Часть из них была настроена антиклерикально вследствие коррумпированности католических иерархов, других привлекала веротерпимость катаров. Все они хотели положить конец церковной десятине, так как довольно значительная доля их доходов оседала в папской казне. Поэтому многие дворяне припиренейской округи, старея, становились "совершенными". Не менее одной трети "parfaits" перед началом альбигойских войн состояло из дворян Лангедока. Ересь перекинулась и на другие части Европы, в особенности на крупные города Германии, Фландрии и Шампани. Рим был весьма обеспокоен таким развитием событий в Лангедоке. Мимо внимания понтифика не прошел, тот факт, что северофранцузские и немецкие дворяне с откровенным вожделением взирали на богатые лангедокские города и деревни. Первая попытка мобилизовать их на искоренение ереси путем массового истребления вероотступников была предпринята папой Александром III на III Латеранском соборе в 1179 г. Кроме обычных уже в таких случаях анафем в адрес вероотступников, собор впервые объявил крестовый поход против них. Собор обещал отпущение грехов на два года всем участникам дохода и "вечное спасение" тем, кто погибнет в борьбе с еретиками. Так же, как и крестоносцы в Палестине, участники этого похода прикрепляли к плащам красные кресты.
Северофранцузским и немецким "рыцарям церкви" не надо было перебираться за моря, но плата же была та же: прощение всех грехов, гарантия места на небе и вся добыча, полученная в войне. Руководство этим походом было поручено аббату Генриху Клервоскому, возведенному по этому случаю в кардинальское звание. Этот первый поход против альбигойцев привлек сравнительно небольшое число участников. Опустошив несколько областей Лангедока, воинство Генриха разъехалось по домам, а он сам вернулся в Рим участвовать, вследствие смерти Александра III, в избрании нового папы.
Иннокентий III, став папой, развил кипучую деятельность, цель которой была превратить папский престол в вершителя судеб всего христианского мира. Он направляет во Францию своих эмиссаров, среди которых цистерцианские монахи Петр Кастельно и Арнольд Амальрик и августинский монах Доминик де Гусман, будущий основатель ордена доминиканцев. Папские легаты обещали сеньорам и французскому королю за участие в репрессиях против еретиков имущество последних и прощение всех грехов. Преданные папскому престолу монахи, противопоставляя аскетизму "совершенных" еще более суровый аскетизм, босые и в лохмотьях бродили по Лангедоку, призывая население к расправе над еретиками.
О катарах, которые почитали за смертный грех убийство не только человека, но и животного (за исключением змеи), станут говорить, как о кровожадных разбойниках. Проповедовавших суровый аскетизм и половое воздержание "совершенных" обвинят в разнузданном разврате и всяческих гнусностях. Но главное, что поставит им в вину инквизиция, направляемая мрачными фанатиками вроде Конрада Марбургского или Роберта Болгарина, будет, конечно, служение дьяволу. В дело пойдет полный набор мерзостей: совокупление с демонами и оргии в альбигойских церквах, каннибальство и осквернение святынь, кровь и зажаренные младенцы - словом, все то, что не раз встретится в следственных протоколах и приговорах, освященных именем божьим. И странное дело - клевета окажется поразительно живучей. Измышлениям изуверов и палачей суждено передаваться из поколения в поколение, переходить от святош к погромщикам, скрепляя страшной печатью чистейший миф.
Однако пока их усилия не приносили результатов. Светские власти Лангедока им явно препятствовали. В 1194 г. правителем графства тулузского, расположенного на территории Лангедока, стал Раймонд VI, относившийся с большой симпатией к катарам и оказывавший им покровительство.
Не располагая поддержкой светских властей, местная католическая иерархия была не в состоянии успешно бороться с катарами. Папские легаты приходили в отчаяние. Кастельно отлучил графа Раймонда от церкви за нежелание сотрудничать в преследовании еретиков. В ответ один из приближенных Раймонда убил папского легата. Это случилось 15 января 1208 г., а уже 10 марта Иннокентий III обратился с поджигательским посланием к верующим христианского мира, призывая к мщению, к крестовому походу против графа Раймонда и его подданных: "Истребляйте нечестие всеми средствами, которые откроет вам Бог!.. Бейтесь бодро с распространителями ереси; поступайте с ними хуже, чем с сарацинами...".
На этот раз Иннокентию III удалось собрать в Северной Франции армию во главе с Симоном де Монфором. Эта армия в огромном своем большинстве состояла из бандитов, заслуживавших виселицы, или из фанатичных христиан, которые видели в крестовом походе против еретиков отличный случай потрудиться во славу церкви и для спасения души. Не решаясь на войну с Монфором или рассчитывая обмануть его, Раймонд проявил раскаяние: по требованию папского легата он сдал без боя крестоносцам семь важнейших крепостей и обещал выполнять все требования Иннокентия III. Его заставили явиться в Сен-Жиль, город, где был убит Кастельно, и предстать обнаженным до пояса перед папским легатом, который встретил его в окружении епископов и при большом стечении народа на паперти местного собора. Легат петлей надел на шею Раймонда епитрахиль и ввел его как бы на поводу в собор, в то время как присутствовавшие били прутьями по плечам и спине кающегося вельможу. У алтаря ему дали прощение, вслед за этим заставили спуститься в склеп и поклониться гробнице Петра де Кастельно, душа которого, как утверждали церковники, "возликовала", узрев такое унижение своего заклятого врага.
Теперь сопротивление крестоносцам в Лангедоке возглавил племянник графа Раймонда - Роже. Против него двинулось из Лиона огромное по тем временам войско крестоносцев в 50 тысяч копий.
Сея по дороге смерть и не встречая решительного сопротивления со стороны катаров, ведь им было запрещено убивать, крестоносцы захватили один из их укрепленных пунктов - г.Безье. Всех жителей согнали на площадь перед церковью святого Назария. Когда крестоносцы спросили аббата Арнольда Амальрика, как отличать еретиков от правоверных католиков, тот ответил: "Бейте их всех, господь узнает своих!". После такого "инструктажа" крестоносцы вырезали всех его 20 тыс. жителей и сожгли город. В письме папе Иннокентию III Арнольд с гордостью писал, что в расчет не принимались "ни возраст, ни пол, ни занимаемое положение". Симон де Монфор проявлял к своим жертвам не меньшее "милосердие". Он не щадил даже тех, кто выражал желание вернуться в католицизм.
Вслед за Безье настал черед Каркассона, где Роже сосредоточил свои главные силы. Крестоносцы осадили город, в котором укрылись тысячи людей из окрестных селений. Каркассон был хорошо укреплен. Крестоносцы решили действовать хитростью. Они предложили Роже начать переговоры о мире, а когда он явился в их лагерь, предательски схватили его и вскоре объявили, что он "умер от дизентерии". Оставшись без вождя, осажденные приняли условия крестоносцев: покинуть город - мужчины в штанах, женщины в рубашках. Ворвавшись в Каркассон, "храброе христианское воинство" разграбило и разрушило город.
Вскоре после падения Каркассона среди крестоносцев начались раздоры на почве дележа награбленного. Часть из них покинула Лангедок, вернувшись восвояси. Чтобы удержать в Лангедоке Монфора, Иннокентий обещал наделить его частью владений графа Тулузского и приказал церковникам передавать ему конфискованные у еретиков ценности. Не довольствуясь этими подачками, Монфор, под видом искоренения ереси, продолжал грабить города и селения Лангедока.
Между тем Раймонд укрепился в Тулузе, откуда вел сложную игру с Иннокентием III. Последний настаивал, чтобы граф самолично искоренял ересь, угрожая в противном случае лишить его всех владений и самого привлечь к суду как еретика. Раймонд обещал, но рвения в преследовании еретиков по-прежнему не проявлял. По приказу папы Монфор попытался было взять Тулузу, но потерпел поражение. Раймонду удалось заручиться поддержкой короля Петра Арагонского, которому было выгодно сохранение тулузского графства в качестве буфера между его владениями и владениями французского короля. Последний в свою очередь не сидел сложа руки, активно помогая Монфору, которому удалось в конце концов нанести поражение Раймонду и вынудить его бежать в Англию. Петр Арагонский погиб в одном из сражений. Иннокентий III созвал в 1215г. для обсуждения церковных дел XII (IV Латеранский) вселенский собор. Тайно явились на собор граф Тулузский и его сын Раймонд Младший, надеясь вымолить у Иннокентия III и соборных отцов прощение и возвратить себе хоть часть своих владений. Хотя старый граф и его 18-летний сын исповедовались во всех своих возможных прегрешениях и клялись, что не будут щадить еретиков, собор окончательно лишил Раймонда его владений, обещав частично их вернуть сыну, если он "будет того достоин". Папский престол уже не нуждался в их услугах, кроме того, землями Лангедока прочно завладели граф Монфор и его приближенные, которые, конечно, и не помышляли возвращать их своим недавним противникам.
Графам Тулузским не оставалось другого выхода, как продолжать борьбу. С Латеранского собора они направились в свои бывшие владения, где вновь подняли знамя восстания. Местное население, изнывавшее от грабежей и расправ крестоносцев, с энтузиазмом поддержало своих прежних правителей. Война Раймондов с Монфором разгорелась с новой силой. Тем временем умер Иннокентий III, его место занял папа Гонорий III, продолжавший политику своего предшественника. Хотя в ответ на призывы нового папы на подмогу к Монфору стекались банды охочих до грабежа рыцарей со всей Европы, Раймонды, опиравшиеся на народную поддержку, в течение нескольких лет удерживали Тулузу. В 1218 г. при осаде этого города Монфор был убит, а его брат и старший сын серьезно ранены. Война продолжалась с переменным успехом еще несколько лет. В 1222 г. умер Раймонд VI. Церковники отказались его хоронить. Теперь войну продолжали Раймонд VII и сын Монфора - Амори. В 1227 г. Амори призвал на помощь войска французского короля Людовика IX, обещав ему отдать свои владения. Соответствующее соглашение было подписано в том же году в г.Мо. Вмешательство Людовика IX вынудило Раймонда VII капитулировать.
Мир был куплен дорогой ценой. По Парижскому трактату 1229 г. дочь Раймонда VII, провозглашенная наследницей его владений, была выдана замуж за брата короля Людовика IX. В результате этой сделки владения Раймонда VII после его смерти перешли к французской короне.
В последний оплот катаров превратился хорошо укрепленный замок Монсегюр, который они считали священным. Эта цитадель находилась на вершине горы, и ее амбразуры и стены были ориентированы по сторонам света, так что позволяли исчислять дни солнцестояния. Среди защитников крепости было всего около сотни военных. Остальные не имели права держать оружие, ибо в глазах "совершенных" оно являлось носителем зла. Но и сотня воинов 10 месяцев противостояла 10 тысячам осаждавших крепость крестоносцев. Все же силы были слишком неравны.
В марте 1244 года Монсегюр пал. Неожиданно осаждавшие предъявили им довольно мягкие условия: всем воинам даровалось прощение за совершенные преступления, а также разрешен свободный выход из крепости вместе со своим имуществом и ценностями; всем "совершенным" была объявлена свобода, если они откажутся от своих еретических заблуждений и принесут покаяние инквизиции в своих грехах.
Для обсуждения этих условий защитники Монсегюра попросили двухнедельное перемирие. Насколько известно, ни один из "parfaits" не принял условий, все они решились на мученическую смерть на костре. Кроме того, еще 15 воинов и 6 женщин дали обет "consolamentum" и превратились в "parfaits", что было равносильно смертному приговору. 15 марта срок истек. Ранним утром следующего дня более 257 "совершенных" во главе со своим престарелым епископом Бертраном д'Ан Марти взошли на костер.
Уцелевшим воинам, оборонявшим Монсегюр, обещали жизнь, если они отрекутся от ереси и признают святые таинства, троицу и папу - наместника святого Петра. Тех, которые отказались, тут же повесили, остальные же, став на колени, заявили о своем отречении. Тогда какой-то монах распорядился привести собаку и стал поочередно совать альбигойцам нож, чтоб испытать, насколько тверды они в своем отречении. Но ни один из них не взял греха на душу и не напитал землю кровью невинной твари. Тогда их всех повесили на ветках дубов. Еще до начала альбигойских войн по всей Европе распространились слухи о несметных сокровищах катаров. Предполагали, что все они запрятаны в пещерах и подземельях Монсегюра. После того как крепость катаров пала, крестоносцами не найдено в ней ничего более или менее представлявшего интерес.
За время перемирия четверо "parfaits" были спрятаны в крепости, а в ночь на 16 марта они бежали и унесли с собой легендарное сокровище катаров. Под пыткой комендант Монсегюра Арно-Роже де Мирпуа показал: "Бежавшие "совершенные" носили имена Хуго, Экар, Кламен и Эмвель. Более о них я ничего не ведаю. Я сам организовал их побег, они унесли с собой наши сокровища и документы. Все катарские тайны содержал сверток". Что же находилось в том свертке? Может быть, религиозные книги, манускрипты, секретные письма или реликвии?
После вооруженного "вразумления" еретиков Лангедок нельзя было узнать: это была опустошенная, разграбленная, распятая земля. Крестоносцы истребили в ходе 20-летней кровопролитной войны в Лангедоке свыше миллиона мирных жителей, превратили его цветущие города и селения в руины. Катары были в буквальном смысле стерты с земли. "Весь христианский мир, - пишет Перрон в своей "Истории альбигойцев", - был потрясен страшным зрелищем: люди, вздернутые на виселицах, сожженные на кострах, замученные пытками только за то, что они отдавали свои помыслы одному всевышнему богу и отказывались верить в пустые церемонии, придуманные людьми".
По ряду причин даже некоторым феодалам импонировала катарская вера. Часть из них была настроена антиклерикально вследствие коррумпированности католических иерархов, других привлекала веротерпимость катаров. Все они хотели положить конец церковной десятине, так как довольно значительная доля их доходов оседала в папской казне. Поэтому многие дворяне припиренейской округи, старея, становились "совершенными". Не менее одной трети "parfaits" перед началом альбигойских войн состояло из дворян Лангедока. Ересь перекинулась и на другие части Европы, в особенности на крупные города Германии, Фландрии и Шампани. Рим был весьма обеспокоен таким развитием событий в Лангедоке. Мимо внимания понтифика не прошел, тот факт, что северофранцузские и немецкие дворяне с откровенным вожделением взирали на богатые лангедокские города и деревни. Первая попытка мобилизовать их на искоренение ереси путем массового истребления вероотступников была предпринята папой Александром III на III Латеранском соборе в 1179 г. Кроме обычных уже в таких случаях анафем в адрес вероотступников, собор впервые объявил крестовый поход против них. Собор обещал отпущение грехов на два года всем участникам дохода и "вечное спасение" тем, кто погибнет в борьбе с еретиками. Так же, как и крестоносцы в Палестине, участники этого похода прикрепляли к плащам красные кресты.
Северофранцузским и немецким "рыцарям церкви" не надо было перебираться за моря, но плата же была та же: прощение всех грехов, гарантия места на небе и вся добыча, полученная в войне. Руководство этим походом было поручено аббату Генриху Клервоскому, возведенному по этому случаю в кардинальское звание. Этот первый поход против альбигойцев привлек сравнительно небольшое число участников. Опустошив несколько областей Лангедока, воинство Генриха разъехалось по домам, а он сам вернулся в Рим участвовать, вследствие смерти Александра III, в избрании нового папы.
Иннокентий III, став папой, развил кипучую деятельность, цель которой была превратить папский престол в вершителя судеб всего христианского мира. Он направляет во Францию своих эмиссаров, среди которых цистерцианские монахи Петр Кастельно и Арнольд Амальрик и августинский монах Доминик де Гусман, будущий основатель ордена доминиканцев. Папские легаты обещали сеньорам и французскому королю за участие в репрессиях против еретиков имущество последних и прощение всех грехов. Преданные папскому престолу монахи, противопоставляя аскетизму "совершенных" еще более суровый аскетизм, босые и в лохмотьях бродили по Лангедоку, призывая население к расправе над еретиками.
О катарах, которые почитали за смертный грех убийство не только человека, но и животного (за исключением змеи), станут говорить, как о кровожадных разбойниках. Проповедовавших суровый аскетизм и половое воздержание "совершенных" обвинят в разнузданном разврате и всяческих гнусностях. Но главное, что поставит им в вину инквизиция, направляемая мрачными фанатиками вроде Конрада Марбургского или Роберта Болгарина, будет, конечно, служение дьяволу. В дело пойдет полный набор мерзостей: совокупление с демонами и оргии в альбигойских церквах, каннибальство и осквернение святынь, кровь и зажаренные младенцы - словом, все то, что не раз встретится в следственных протоколах и приговорах, освященных именем божьим. И странное дело - клевета окажется поразительно живучей. Измышлениям изуверов и палачей суждено передаваться из поколения в поколение, переходить от святош к погромщикам, скрепляя страшной печатью чистейший миф.
Однако пока их усилия не приносили результатов. Светские власти Лангедока им явно препятствовали. В 1194 г. правителем графства тулузского, расположенного на территории Лангедока, стал Раймонд VI, относившийся с большой симпатией к катарам и оказывавший им покровительство.
Не располагая поддержкой светских властей, местная католическая иерархия была не в состоянии успешно бороться с катарами. Папские легаты приходили в отчаяние. Кастельно отлучил графа Раймонда от церкви за нежелание сотрудничать в преследовании еретиков. В ответ один из приближенных Раймонда убил папского легата. Это случилось 15 января 1208 г., а уже 10 марта Иннокентий III обратился с поджигательским посланием к верующим христианского мира, призывая к мщению, к крестовому походу против графа Раймонда и его подданных: "Истребляйте нечестие всеми средствами, которые откроет вам Бог!.. Бейтесь бодро с распространителями ереси; поступайте с ними хуже, чем с сарацинами...".
На этот раз Иннокентию III удалось собрать в Северной Франции армию во главе с Симоном де Монфором. Эта армия в огромном своем большинстве состояла из бандитов, заслуживавших виселицы, или из фанатичных христиан, которые видели в крестовом походе против еретиков отличный случай потрудиться во славу церкви и для спасения души. Не решаясь на войну с Монфором или рассчитывая обмануть его, Раймонд проявил раскаяние: по требованию папского легата он сдал без боя крестоносцам семь важнейших крепостей и обещал выполнять все требования Иннокентия III. Его заставили явиться в Сен-Жиль, город, где был убит Кастельно, и предстать обнаженным до пояса перед папским легатом, который встретил его в окружении епископов и при большом стечении народа на паперти местного собора. Легат петлей надел на шею Раймонда епитрахиль и ввел его как бы на поводу в собор, в то время как присутствовавшие били прутьями по плечам и спине кающегося вельможу. У алтаря ему дали прощение, вслед за этим заставили спуститься в склеп и поклониться гробнице Петра де Кастельно, душа которого, как утверждали церковники, "возликовала", узрев такое унижение своего заклятого врага.
Теперь сопротивление крестоносцам в Лангедоке возглавил племянник графа Раймонда - Роже. Против него двинулось из Лиона огромное по тем временам войско крестоносцев в 50 тысяч копий.
Сея по дороге смерть и не встречая решительного сопротивления со стороны катаров, ведь им было запрещено убивать, крестоносцы захватили один из их укрепленных пунктов - г.Безье. Всех жителей согнали на площадь перед церковью святого Назария. Когда крестоносцы спросили аббата Арнольда Амальрика, как отличать еретиков от правоверных католиков, тот ответил: "Бейте их всех, господь узнает своих!". После такого "инструктажа" крестоносцы вырезали всех его 20 тыс. жителей и сожгли город. В письме папе Иннокентию III Арнольд с гордостью писал, что в расчет не принимались "ни возраст, ни пол, ни занимаемое положение". Симон де Монфор проявлял к своим жертвам не меньшее "милосердие". Он не щадил даже тех, кто выражал желание вернуться в католицизм.
Вслед за Безье настал черед Каркассона, где Роже сосредоточил свои главные силы. Крестоносцы осадили город, в котором укрылись тысячи людей из окрестных селений. Каркассон был хорошо укреплен. Крестоносцы решили действовать хитростью. Они предложили Роже начать переговоры о мире, а когда он явился в их лагерь, предательски схватили его и вскоре объявили, что он "умер от дизентерии". Оставшись без вождя, осажденные приняли условия крестоносцев: покинуть город - мужчины в штанах, женщины в рубашках. Ворвавшись в Каркассон, "храброе христианское воинство" разграбило и разрушило город.
Вскоре после падения Каркассона среди крестоносцев начались раздоры на почве дележа награбленного. Часть из них покинула Лангедок, вернувшись восвояси. Чтобы удержать в Лангедоке Монфора, Иннокентий обещал наделить его частью владений графа Тулузского и приказал церковникам передавать ему конфискованные у еретиков ценности. Не довольствуясь этими подачками, Монфор, под видом искоренения ереси, продолжал грабить города и селения Лангедока.
Между тем Раймонд укрепился в Тулузе, откуда вел сложную игру с Иннокентием III. Последний настаивал, чтобы граф самолично искоренял ересь, угрожая в противном случае лишить его всех владений и самого привлечь к суду как еретика. Раймонд обещал, но рвения в преследовании еретиков по-прежнему не проявлял. По приказу папы Монфор попытался было взять Тулузу, но потерпел поражение. Раймонду удалось заручиться поддержкой короля Петра Арагонского, которому было выгодно сохранение тулузского графства в качестве буфера между его владениями и владениями французского короля. Последний в свою очередь не сидел сложа руки, активно помогая Монфору, которому удалось в конце концов нанести поражение Раймонду и вынудить его бежать в Англию. Петр Арагонский погиб в одном из сражений. Иннокентий III созвал в 1215г. для обсуждения церковных дел XII (IV Латеранский) вселенский собор. Тайно явились на собор граф Тулузский и его сын Раймонд Младший, надеясь вымолить у Иннокентия III и соборных отцов прощение и возвратить себе хоть часть своих владений. Хотя старый граф и его 18-летний сын исповедовались во всех своих возможных прегрешениях и клялись, что не будут щадить еретиков, собор окончательно лишил Раймонда его владений, обещав частично их вернуть сыну, если он "будет того достоин". Папский престол уже не нуждался в их услугах, кроме того, землями Лангедока прочно завладели граф Монфор и его приближенные, которые, конечно, и не помышляли возвращать их своим недавним противникам.
Графам Тулузским не оставалось другого выхода, как продолжать борьбу. С Латеранского собора они направились в свои бывшие владения, где вновь подняли знамя восстания. Местное население, изнывавшее от грабежей и расправ крестоносцев, с энтузиазмом поддержало своих прежних правителей. Война Раймондов с Монфором разгорелась с новой силой. Тем временем умер Иннокентий III, его место занял папа Гонорий III, продолжавший политику своего предшественника. Хотя в ответ на призывы нового папы на подмогу к Монфору стекались банды охочих до грабежа рыцарей со всей Европы, Раймонды, опиравшиеся на народную поддержку, в течение нескольких лет удерживали Тулузу. В 1218 г. при осаде этого города Монфор был убит, а его брат и старший сын серьезно ранены. Война продолжалась с переменным успехом еще несколько лет. В 1222 г. умер Раймонд VI. Церковники отказались его хоронить. Теперь войну продолжали Раймонд VII и сын Монфора - Амори. В 1227 г. Амори призвал на помощь войска французского короля Людовика IX, обещав ему отдать свои владения. Соответствующее соглашение было подписано в том же году в г.Мо. Вмешательство Людовика IX вынудило Раймонда VII капитулировать.
Мир был куплен дорогой ценой. По Парижскому трактату 1229 г. дочь Раймонда VII, провозглашенная наследницей его владений, была выдана замуж за брата короля Людовика IX. В результате этой сделки владения Раймонда VII после его смерти перешли к французской короне.
В последний оплот катаров превратился хорошо укрепленный замок Монсегюр, который они считали священным. Эта цитадель находилась на вершине горы, и ее амбразуры и стены были ориентированы по сторонам света, так что позволяли исчислять дни солнцестояния. Среди защитников крепости было всего около сотни военных. Остальные не имели права держать оружие, ибо в глазах "совершенных" оно являлось носителем зла. Но и сотня воинов 10 месяцев противостояла 10 тысячам осаждавших крепость крестоносцев. Все же силы были слишком неравны.
В марте 1244 года Монсегюр пал. Неожиданно осаждавшие предъявили им довольно мягкие условия: всем воинам даровалось прощение за совершенные преступления, а также разрешен свободный выход из крепости вместе со своим имуществом и ценностями; всем "совершенным" была объявлена свобода, если они откажутся от своих еретических заблуждений и принесут покаяние инквизиции в своих грехах.
Для обсуждения этих условий защитники Монсегюра попросили двухнедельное перемирие. Насколько известно, ни один из "parfaits" не принял условий, все они решились на мученическую смерть на костре. Кроме того, еще 15 воинов и 6 женщин дали обет "consolamentum" и превратились в "parfaits", что было равносильно смертному приговору. 15 марта срок истек. Ранним утром следующего дня более 257 "совершенных" во главе со своим престарелым епископом Бертраном д'Ан Марти взошли на костер.
Уцелевшим воинам, оборонявшим Монсегюр, обещали жизнь, если они отрекутся от ереси и признают святые таинства, троицу и папу - наместника святого Петра. Тех, которые отказались, тут же повесили, остальные же, став на колени, заявили о своем отречении. Тогда какой-то монах распорядился привести собаку и стал поочередно совать альбигойцам нож, чтоб испытать, насколько тверды они в своем отречении. Но ни один из них не взял греха на душу и не напитал землю кровью невинной твари. Тогда их всех повесили на ветках дубов. Еще до начала альбигойских войн по всей Европе распространились слухи о несметных сокровищах катаров. Предполагали, что все они запрятаны в пещерах и подземельях Монсегюра. После того как крепость катаров пала, крестоносцами не найдено в ней ничего более или менее представлявшего интерес.
За время перемирия четверо "parfaits" были спрятаны в крепости, а в ночь на 16 марта они бежали и унесли с собой легендарное сокровище катаров. Под пыткой комендант Монсегюра Арно-Роже де Мирпуа показал: "Бежавшие "совершенные" носили имена Хуго, Экар, Кламен и Эмвель. Более о них я ничего не ведаю. Я сам организовал их побег, они унесли с собой наши сокровища и документы. Все катарские тайны содержал сверток". Что же находилось в том свертке? Может быть, религиозные книги, манускрипты, секретные письма или реликвии?
После вооруженного "вразумления" еретиков Лангедок нельзя было узнать: это была опустошенная, разграбленная, распятая земля. Крестоносцы истребили в ходе 20-летней кровопролитной войны в Лангедоке свыше миллиона мирных жителей, превратили его цветущие города и селения в руины. Катары были в буквальном смысле стерты с земли. "Весь христианский мир, - пишет Перрон в своей "Истории альбигойцев", - был потрясен страшным зрелищем: люди, вздернутые на виселицах, сожженные на кострах, замученные пытками только за то, что они отдавали свои помыслы одному всевышнему богу и отказывались верить в пустые церемонии, придуманные людьми".
Спойлер (раскрыть)
АЛЬБИГО?ЙСКИЕ ВО?ЙНЫ (1209-29) — крестовые походы на юг Франции против альбигойцев.
В конце 11 — начале 12 вв. на юге Франции в Лангедоке и особенно Тулузском графстве распространилась ересь катаров, именовавшихся также альбигойцами. Альбигойская ересь была популярна среди низших слоев населения, особенно среди горожан, поддерживало ее и местное дворянство в стремлении противостоять централизаторским намерениям французских королей.
Папство пыталось вести борьбу против альбигойцев с начала XII в.: они отлучались от церкви в 1119, 1139 и 1163; в 1185 церковь предприняла даже безуспешную попытку организовать крестовый поход против них. Решительное наступление на альбигойцев начал папа Иннокентий III, сторонник жесткой централизации церкви, в т. ч. и в вопросах веры. В 1204 он потребовал от графа Тулузского Раймунда VI решительной борьбы с еретиками на его землях. Раймунд VI, покровительствовавший катарам, прямо не отказался, но и не согласился. В 1207 Иннокентий призвал сюзерена Раймунда, короля Франции Филиппа II Августа исполнить приговор церкви над еретиками. Занятый войной с Англией и опасаясь борьбы на два фронта, Филипп отказался. 15 января 1208 в Тулузе оруженосец Раймунда VI убил папского легата. Папа в начале 1209 объявил крестовый поход против альбигойцев и поддерживавшего их Раймунда VI, хотя тот и принес за это убийство покаяние.
Поход начался в июне 1209. Основную часть крестоносного войска составили бароны и рыцари Северной Франции. Руководителем похода был назначен папский легат Арно Амори. В июле крестоносцами был осажден г. Безье. Накануне штурма воины обратились к легату с вопросом, как отличить еретиков от католиков, которых тоже было немало в осажденном Безье. Амори ответил: «Убивайте всех! Господь отделит своих». Среди крестоносцев выделился Симон де Монфор, мелкий феодал из Иль-де-Франса, славившийся благочестием и неумолимостью. Он стал военным руководителем крестоносцев. Война велась с невероятным ожесточением. Большая часть Лангедока была завоевана к 1215, основную часть этих земель получил Симон де Монфор. На Латеранском соборе, несмотря на сопротивление самого папы, Раймунд VI был приговорен к изгнанию, его сын, Раймунд VII, получил малую долю отцовских владений.
Жестокий режим, установленный крестоносцами в Лангедоке, вызвал всеобщее возмущение. Раймунд VII, поддержанный населением и Англией, вторгся в отцовские владения и вернул их почти все. Новый поход, возглавленный сыном Филиппа Августа, будущим Людовиком VIII, оказался безуспешным. Симон де Монфор погиб 25 июня 1218 при попытке вернуть Тулузу. К 1223 почти весь юг был в руках катаров.
Раймунд VII попытался примириться с папой, но этого не произошло и 28 января 1226 был отлучен от церкви. Наследник Симона де Монфора передал свои владения Франции, и в том же году Людовик VIII начал новый крестовый поход, закончившийся, несмотря на смерть французского короля, разгромом южан. В 1229 Раймунд подписал договор, по которому ему оставлялась часть его графства при условии жесткой борьбы с еретиками. Это считается концом Альбигойских войн. Однако преследования еретиков и терпимо относившихся к ним католиков вызвали восстание в 1240, подавленное Людовиком IX (крестового похода уже не объявляли).
Альбигойские войны привели к включению юга в состав Французского королевства, уничтожению самобытной южнофранцузской цивилизации, послужили одной из причин учреждения инквизиции.
В конце 11 — начале 12 вв. на юге Франции в Лангедоке и особенно Тулузском графстве распространилась ересь катаров, именовавшихся также альбигойцами. Альбигойская ересь была популярна среди низших слоев населения, особенно среди горожан, поддерживало ее и местное дворянство в стремлении противостоять централизаторским намерениям французских королей.
Папство пыталось вести борьбу против альбигойцев с начала XII в.: они отлучались от церкви в 1119, 1139 и 1163; в 1185 церковь предприняла даже безуспешную попытку организовать крестовый поход против них. Решительное наступление на альбигойцев начал папа Иннокентий III, сторонник жесткой централизации церкви, в т. ч. и в вопросах веры. В 1204 он потребовал от графа Тулузского Раймунда VI решительной борьбы с еретиками на его землях. Раймунд VI, покровительствовавший катарам, прямо не отказался, но и не согласился. В 1207 Иннокентий призвал сюзерена Раймунда, короля Франции Филиппа II Августа исполнить приговор церкви над еретиками. Занятый войной с Англией и опасаясь борьбы на два фронта, Филипп отказался. 15 января 1208 в Тулузе оруженосец Раймунда VI убил папского легата. Папа в начале 1209 объявил крестовый поход против альбигойцев и поддерживавшего их Раймунда VI, хотя тот и принес за это убийство покаяние.
Поход начался в июне 1209. Основную часть крестоносного войска составили бароны и рыцари Северной Франции. Руководителем похода был назначен папский легат Арно Амори. В июле крестоносцами был осажден г. Безье. Накануне штурма воины обратились к легату с вопросом, как отличить еретиков от католиков, которых тоже было немало в осажденном Безье. Амори ответил: «Убивайте всех! Господь отделит своих». Среди крестоносцев выделился Симон де Монфор, мелкий феодал из Иль-де-Франса, славившийся благочестием и неумолимостью. Он стал военным руководителем крестоносцев. Война велась с невероятным ожесточением. Большая часть Лангедока была завоевана к 1215, основную часть этих земель получил Симон де Монфор. На Латеранском соборе, несмотря на сопротивление самого папы, Раймунд VI был приговорен к изгнанию, его сын, Раймунд VII, получил малую долю отцовских владений.
Жестокий режим, установленный крестоносцами в Лангедоке, вызвал всеобщее возмущение. Раймунд VII, поддержанный населением и Англией, вторгся в отцовские владения и вернул их почти все. Новый поход, возглавленный сыном Филиппа Августа, будущим Людовиком VIII, оказался безуспешным. Симон де Монфор погиб 25 июня 1218 при попытке вернуть Тулузу. К 1223 почти весь юг был в руках катаров.
Раймунд VII попытался примириться с папой, но этого не произошло и 28 января 1226 был отлучен от церкви. Наследник Симона де Монфора передал свои владения Франции, и в том же году Людовик VIII начал новый крестовый поход, закончившийся, несмотря на смерть французского короля, разгромом южан. В 1229 Раймунд подписал договор, по которому ему оставлялась часть его графства при условии жесткой борьбы с еретиками. Это считается концом Альбигойских войн. Однако преследования еретиков и терпимо относившихся к ним католиков вызвали восстание в 1240, подавленное Людовиком IX (крестового похода уже не объявляли).
Альбигойские войны привели к включению юга в состав Французского королевства, уничтожению самобытной южнофранцузской цивилизации, послужили одной из причин учреждения инквизиции.
Ссылка на статью в Вики. (Там есть список литературы на английском!)
И ещё статья в журнале "Вокруг Света"
Крестоносцы в стране ОК
Спойлер (раскрыть)
В начале XIII века цветущие области нынешней Южной Франции, пораженные ересью катаров, стали добычей благочестивых и беспощадных пришельцев с севера, называвших себя крестоносцами. Поход крестоносцев в страну трубадуров вошел в историю под названием Альбигойских войн.
Юг, отличный от Севера
Своеобразие французского Юга с незапамятных времен является притчей во языцех для всех остальных жителей страны, живущих, соответственно, не на Юге. Из красноречивых свидетельств на эту тему можно составить целую антологию. Так, Расин от души «проклинал» всех, кто встречался ему южнее Валанса. «Клянусь вам, — пишет он Лафонтену, — что я так же нуждаюсь в переводчике, как нуждался бы в нем московит, очутись он в Париже… Вчера мне понадобились обойные гвозди… я послал дядюшкиного слугу в город, наказав ему купить мне сотни две-три этих гвоздей. Он тотчас доставил мне три коробка зажигательных спичек. Судите сами, возможно ли не приходить в ярость от подобных недоразумений!» Двумя веками позже Винсент Ван Гог по приезде в Арль восклицал в письме к брату: «Сказать ли правду и признаться, что зуавы, бордели, восхитительные молоденькие арлезианки, шествующие к первому причастию, священник в стихаре, подобный бешеному носорогу, и любители абсента кажутся мне… выходцами с того света?» Изумление и неудовольствие — именно эти чувства рождает в поколениях французов встреча с Югом собственной страны.
От языковой проблемы, травмировавшей великого драматурга, сегодня в этой стране осталось лишь то, что в Париже называют «южным акцентом» (парижское ухо упрямо не желает слышать действительного фонетического разнообразия южных произношений и диалектов). Но в прежние времена жители Лангедока отличались не только «акцентом». Вплоть до эпохи телевидения, разрушившей их самобытный мир, южане говорили на своем «языке ок» (la langue d’oc, откуда и происходит географическое название «Лангедок»). Такое странное название присвоили южному наречию жители Северной Франции: «ок» на Юге означает «да». В целом же о различиях между Севером и Югом современный французский историк Фернан Бродель пишет следующее: «Как правило, если нечто происходит на Севере, на Юге то же самое совершается иначе. И наоборот. Территория, где говорят «да» посеверному, и территория, где говорят «да» по-южному, — это две почти во всем различные цивилизации. То есть на Севере и на Юге люди по-разному появляются на свет, живут, любят, вступают в брак, думают, веруют, смеются, едят, одеваются, строят дома и распахивают поля, держатся друг с другом».
Одной из причин, объясняющих такую обособленность Юга, является то, что вплоть до XIII века, до Альбигойских войн, власть французских королей в Лангедоке оставалась эфемерной и, в общем-то, представляла собой исторический анахронизм в виде безнадежно потерянного наследия империи Каролингов, канувшей в далекое прошлое. Богатой и многогранной цивилизации теперешнего Юга Франции по большому счету ничто не мешало быть втянутой в орбиту совсем других политических сил и исторических коллизий, например, оказаться Северным Арагоном. Собственно, к тому дело и шло. Но бароны Юга в XIII веке проиграли баронам Севера.
Трубадуры и куртуазная любовь
Со времен древних греков поистине мало кому удалось одарить европейское искусство новыми жанрами. Архитектура, драматургия, музыка, а также науки, в том числе и философия, развивались в античный период вполне успешно. В раннем Средневековье многие культурные традиции были утрачены, но тем не менее в этот период возникли уникальные жанры. Культурная почва Лангедока оказалась в этом смысле весьма благодатной. Именно здесь в убранстве церквей совершилось возрождение забытой со времен древности скульптуры. Ярким примером того может послужить сохранившийся шедевр романской архитектуры — церковь Сен-Жиль. Здесь перед удивительными изваяниями портала церкви, воздвигнутого на средства деда графа Тулузского, сам граф будет каяться в ереси. Вот так немилостиво распорядилась судьба.
Здесь же, на землях Лангедока, сложились и исполнились первые песни трубадуров — лирических поэтов, писавших на «языке ок». Именно их творчество стало истоком различных жанров европейской поэзии на «своих» языках (то есть не на латыни, которая оставалась в Средние века единственным признанным языком Церкви и книг). Более того, в стихах трубадуров, пронизанных удивительным лиризмом, возникли и сложились в целостную систему основные черты куртуазной культуры, в том числе и ее заглавный признак — рыцарство, узаконенное в кодексах чести. Трубадуры не просто реабилитировали любовь (и, между прочим, любовную близость). Вопреки идеологии Церкви любовь к женщине, а не только к Господу Богу, была возведена ими в нравственный канон и поставлена в центр куртуазного универсума. И эта любовь породила множество стихов, с которых, в свою очередь, началась книжная мифология возвышающей и облагораживающей страсти, делающей мужчину рыцарем, а женщину — его госпожой. Отныне благородны любящие.
Во что верили катары?
Здесь, на особенном Юге, пустило корни особое вероучение — так называемая катарская ересь, которая представляла собой довольно самостоятельный вариант вероучения, изначально следующий от христианства. Катары (альбигойцы) полагали, что их религия воплощала порядок и верования первоначальной церкви. Наименование «катары» (что по-гречески значит «чистые») распространили авторы XIX века. А название «альбигойские еретики» впервые появилось в окружении Бернара Клервоского, проповедовавшего в городах Тулузе и Альби в 1145 году. Сами еретики ни альбигойцами, ни катарами себя не называли, свято веря в то, что они и есть доподлинные христиане.
Экстремизм их религиозной идеологии фактически продолжал одну из многих идеологических линий Священного писания христиан, а именно тему основополагающего космического дуализма, финальной борьбы сил Добра и Зла, наиболее остро заявленную в последней книге Нового Завета — Апокалипсисе, или Откровении Иоанна Богослова. Для определения своей позиции катары находили слова любимого ученика Христа, апостола Иоанна: «Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле» (1 Ин, 5, 19), что мир подчинен злу и управляется насилием, что на всем земном с неизбежностью лежит печать Сатаны, и ничего поправить нельзя.
Бесконечно злому миру противостоят бесконечно добрый Господь Бог и созданные им души.
На основе этих идей и выстраивалась мировоззренческая система катаров. В частности — их претензии к существующей Церкви, которая скорее только третировала материальное и мирское, нежели всерьез порывала с миром торжествующего зла и материализма. Такая Церковь, соглашающаяся быть, как говорится в Писании, «от мира сего», не могла нести на себе Божьей благодати и служить спасению верующих. «Исповедоваться священникам — пустое дело, — поясняет попростому один еретик на допросе инквизиции. — Они держат шлюх и хотят нас всех сожрать, вроде того, как волку охота зарезать барана». Радикализм неприятия материального доходил у катар до отрицания святости креста и возможности сооружать церковные здания. Культ и проповедь в частных домах или в чистом поле были, с такой точки зрения, не лучше и не хуже.
Катары не верили ни в ад, ни в рай (есть Бог, который создал души, идеи рая — нет), ни в воскресение из мертвых, ни в Страшный суд. Точнее сказать, адом для них была земная жизнь, и в этом смысле они весьма оригинально пересказали христианский миф об отпадении ангелов. Совращенная князем тьмы часть небесных духов низверглась с небес на землю в мучительный кошмар плотского существования, потому как тот лукаво посулил им «женскую любовь и власть над другими, а также обещал сделать их королями, графами и императорами». Эти небесные духи и стали душами людей и всех животных, которые вынашивают детенышей во чреве. Несчастье падших с неба душ заключается в том, что они не могут вернуться к Богу и вынуждены без конца переселяться из одного земного тела в другое, томясь в этом аду. Вера катаров служила, по их мнению, как раз тому, чтобы пресечь это томление и помочь человеку умереть раз и навсегда. Следуя вероучению катаров, душа после смерти тела уже никуда не переселяется, а ускользает из скорбной земной юдоли и возносится обратно на небеса. Уверовав в правильном направлении, на это может рассчитывать каждый. Будучи творением благого божества, всякая душа добра и равна в ряду других душ. Погубить ее не получится. В конечном итоге человечество придет к тому, что спасутся все души, даже пребывающие в телах инквизиторов: они родятся вновь и станут катарами.
Из «Жизнеописаний трубадуров»
Дальняя любовь Джауфре Рюделя: «Джауфре Рюдель, сеньор Блайи, был муж весьма знатный. Заочно полюбил он графиню Триполитанскую, по одним лишь добрым слухам о ее куртуазности, шедшим от пилигримов, возвращавшихся домой из Антиохии. И сложил он о ней множество песен, и напевы их были очень хорошие, но слова простые. И так хотел он узреть ее, что отправился в крестовый поход и пустился плыть по морю. На корабле одолела его тяжелая болезнь, так что бывшие с ним считали его уже мертвым и, доставивши в Триполи, как мертвого положили в странноприимном доме. Графине же дали знать об этом, и она пришла к нему, к самому его ложу, и заключила в свои объятья. Сразу узнал он, что то сама графиня, и вернулись к нему слух и чувства. И воздал он славу Господу за то, что сохранилась ему жизнь, пока он ее не узрел. И так он и умер у нее на руках. И повелела она похоронить его с великими почестями при храме тамплиеров, сама же по великой горести о нем в тот же день постриглась в монахини».
Съеденное сердце Гильема де Кабестаня: «И когда эн [«эн» — «господин»] Раймон де Кастель Руссильон услыхал кансону, которую сложил Гильем для жены его, он призвал Гильема явиться к нему как бы для беседы довольно далеко от замка, и отрубил ему голову и положил в охотничью сумку, а сердце вырезал из тела и положил вместе с головой. Вернувшись же в замок, он приказал изжарить сердце и подать его на стол жене и заставил ее съесть его; а она не знала, что она ест. Когда же кончила она есть, встал эн Раймон и сказал жене, что съела она сердце эн Гильема де Кабестаня, и показал голову, и спросил ее, пришлось ли сердце Гильема ей по вкусу. И она, как услышала, что он ей сказал, и увидела голову эн Гильема, и узнала ее, то, отвечая ему, сказала, что сердце было такое хорошее и вкусное, что никогда никакая пища и никакое питье не заглушат у нее во рту вкуса, который оставило сердце сеньора Гильема. И тогда кинулся на нее эн Раймон с мечом, она же побежала от него, бросилась с балкона и разбила себе голову».
«Добрые люди»
Религиозная практика катаров отличалась той же непобедимой простотой. Едва ли не единственным ритуалом, благополучно заменявшим у них целый набор церковных таинств (крещение, благословение, исповедь и покаяние, рукоположение в сан, а заодно и последнее причастие), было «утешение» (в этом названии подразумевался библейский эпитет нисходящего на апостолов Святого Духа — Параклета, по-гречески «утешителя»). Этот обряд, исполнявшийся посредством касания головой книги со священными текстами и прочтения молитвы «Отче наш», переиначенной на катарский манер, единожды и бесповоротно приобщал верующего к лучшему миру, гарантируя его посмертное вознесение к Господу. Такой приверженец секты назывался «законченным» или «добрым человеком» и проводил дни в полном отрешении от мирских благ и удовольствий. В частности, он не мог употреблять в пищу продукты животного происхождения, иметь семью и имущество, вступать в интимные отношения.
Члены секты делились на получивших «утешение» и еще не получивших. Первых было немного, и они исполняли роль, приблизительно соответствующую роли католических пастырей. Только «законченные» и «добрые люди» могли произвести над верующим описанный обряд. Вторые откладывали «утешение» до последней минуты и делались «добрыми» на смертном одре. Главное после такого — не начать выздоравливать. Больной должен был уморить себя голодом. А в целом, до смертного одра никакая религиозная мораль верующего не связывала. Раз мир так безнадежно плох, никакой поступок не будет хуже другого. Один крестьянин на допросе инквизиции рассказывал, как он ходил к «добрым людям» спросить о том, можно ли есть мясо, когда у католиков бывает пост? Ему объяснили, что в принципе в постные и скоромные дни мясная пища оскверняет рот одинаково. «Но вам нечего беспокоиться», — сказали божьи люди. «Раз в нашей секте доброму человеку ничего нельзя, то тому, кто несовершенен, все можно», — сказал себе крестьянин.
Один католик, возмущенный тем, что еретики не берут на себя заботы о моральном облике посторонних им людей, оставил следующее свидетельство относительно катаров: «Эти верующие предаются ростовщичеству, воровству, убийствам, клятвопреступлениям и всем плотским порокам. Они грешат с тем большей уверенностью и воодушевлением, что не нуждаются ни в исповеди, ни в покаянии. Им достаточно при смерти прочесть «Отче наш» и причаститься Святого Духа». В католической мысли, декларируют пастыри, все наоборот: мир хороший (речь идет о материальном мире), а человек плохой.
Он стал таковым еще в начале времен: ведь тогда не мир погрешил против Господа, а Адам и Ева. Это преступление и перешло наследственным клеймом на их потомков. Человек запятнан первородным грехом, его душа испорчена. Вот почему люди без Церкви навсегда останутся во власти своих греховных наклонностей.
«Бог узнает своих»
Катары для их религиозных оппонентов были поистине дьявольской выдумкой, и их в конечном счете нужно было изловить и уничтожить. К тому же отличить «доброго человека» от обычного труда не составляло. А вот как распознать того, кто еретик в своих планах на будущее? Ведь единственной формой принадлежности к секте был интерес к «добрым людям».
Современные историки уверяют, что сектантов в Лангедоке никогда не было больше 1/10 от общего населения края. И Лангедок не переставал быть католической страной. Но в нем сделалось нечто такое, отчего у нормальных католиков голова шла кругом.
Меру скандальности ситуации человеку наших дней представить нелегко. Сейчас можно допустить мысль о том, что бывает, когда «народ» хороший и добрый, а «государство» у него плохое и «начальники» — подлецы. Но так были готовы подумать не все и не всегда. Такой авторитетный отец Церкви, как Августин, например, определял общество через образ власти и способы повиновения ей. То есть мир устроен так, что старшие держат в узде младших, а все другое — хаос. Известная же русская пословица про рыбу, которая гниет с головы, противоречит всему политическому и мировоззренческому кругозору средневекового Запада. Тогда подобную констатацию сочли бы за начало светопреставления и канун Судного дня. В книге Апокалипсиса такое подробно описано.
Стоит заметить, что религией бедняков ересь сделалась не раньше времени полного разгрома здешних баронов. Авторы дошедших до сегодняшнего дня источников единодушно говорят о том, что вера катаров периода «до войны» была тесно связана с аристократической средой. Умонастроение баронов Лангедока оставалось для болеющих за христианство неразрешимой загадкой. Последних изумляли веротерпимость аристократии и ее нежелание сокрушить еретическую секту. В окружении князей довольно продолжительное время мирно соседствовали католики и еретики. У епископа Каркасонского «добрыми людьми» были мама и два родных брата. По словам трясущегося от ярости Папы Иннокентия III, у архиепископа Нарбоннского в жизни вообще другие интересы: «вместо сердца у него кошель». Граф Раймон VI Тулузский шутки ради мог позвать архиепископа Тулузского к себе во дворец на ночную проповедь еретиков. В другой раз, нетерпеливо дожидаясь гостей, он заявлял: «Ну, конечно, мир создал дьявол, раз ничего не делается по-моему». Единственным объяснением таких удивительных фактов казалось предположение о тайном обращении баронов Лангедока в религию катаров. Таким образом, альбигойский крестовый поход стал войной с подозреваемыми. Знаменитая фраза папского легата (в действительности, цитата из псалма царя Давида) — «Бог узнает своих» — говорит сама за себя. Итак, убивайте всех, Бог сам разберется, кто еретик, а кто — нет.
Из протоколов инквизиции епископа Памье Жака Фурнье
Гильем Белибаст, осужденный еретик; сожжен в августе 1321 года: «Когда дух выходит из своей оболочки, то есть из мертвого тела, то в испуге и растерянности он начинает метаться. Духи носятся так быстро, что если, к примеру, дух отлетает от тела в Валенсии, а должен соединиться с другим телом в графстве Фуа, и если будет сильный дождь, так едва ли и три капли дождя на него успеют упасть. С такого разгону мятущийся от страха дух кидается в первую свободную дыру, какую найдет, иначе говоря — во чрево любого только что зачавшего животного, чей детеныш еще не имеет души, — будь то животное сукой, крольчихой или кобылой; а то — и в женскую утробу».
Арнаут Скир, доносчик: «Как-то был злой человек и убийца. Когда он умер, его дух вошел в тело быка. У быка был жестокий хозяин, который плохо его кормил и больно колол большим стрекалом. А дух этого быка помнил, что он был человеком. Когда бык умер, дух вошел в тело коня. Тем конем владел один важный сеньор, который его хорошо кормил. Как-то ночью на этого сеньора напали его враги. Он сел на коня и поскакал по горам, где было полно острых камней. В какой-то момент конь застрял копытом промеж двух камней. Он тащил его что есть сил, так что потерял свою подкову, которая там так осталась. Потом сеньор продолжал скакать еще часть ночи. А дух коня все еще помнил, что некогда он помещался в человеческом теле. Когда конь умер, его дух вошел в тело бабы на сносях и воплотился в дитя, которое баба носила в животе. Когда этот ребенок стал взрослым, он дошел до понимания добра [то есть веры катаров]. Потом сделался «законченным». Однажды вместе со своим товарищем он оказался в том самом месте, где конь потерял подкову. Тогда этот человек, чей дух раньше был в коне, и говорит своему товарищу: «Когда я был конем, однажды ночью я потерял подкову, застрявшую между двух камней, а потом целую ночь скакал раскованный». Тогда вдвоем они принялись шарить в камнях, нашли подкову и взяли ее с собой».
Крестовый поход в действии
Кастр, сентябрь 1209 года
«К графу [Симону де Монфору] подвели двух еретиков. Один из них был в той секте «законченным». А другой — вроде как новообращенный и ученик первого. Посовещавшись, граф пожелал, чтобы сожгли обоих. Но тот второй еретик, что, видать, был учеником другого, со страху принялся каяться и обещал отречься от ереси и во всем повиноваться римской церкви. Из-за этого среди наших вышел большой спор. Были такие, кто говорил, что раз тот готов исполнить, чего ему сказано, то и нечего его казнить. Другие, напротив, доказывали, что он заслуживает смерти, ибо ясно, что он был еретиком; а что до его обещаний, то они, очевидно, продиктованы скорее страхом смерти, нежели любовью к христианской религии. И чем же кончилось? Граф согласился, что его следует сжечь, рассудив так: если тот раскаялся взаправду, то тогда огонь послужит искуплению его грехов; если же он солгал, то и будет наказан за свое вероломство».
Такая рассудительность графа подчеркивает не только его рвение в «богоугодном деле», она отчасти обнажает и его происхождение. Ведь для того чтобы сеньору средней руки, каким был Симон де Монфор, обзавестись княжеством, по тем временам требовались немалые усилия и немыслимые таланты. Ведь счастье, как известно, само плывет в руки лишь отпрыскам могущественных домов. О том же, как оно досталось Симону де Монфору, стоит сказать отдельно. В конце лета 1209 года глава крестового похода папский легат Арно Амори тщетно искал того, кто бы не погнушался завоеванными землями виконтов Безье и Каркасона. Герцог Бургундский, граф Неверский, граф де Сен-Поль один за другим отклоняли предложенную честь. «Им не было дела до шкуры, содранной с другого. Не находилось никого, кто не счел бы бесчестием принять эту землю», — говорится в «Песне об Альбигойском походе».
Папский легат Арно Амори сам вознаградил себя при первой возможности. Дальше — больше. Став архиепископом Нарбоннским, он немедленно заявил претензию и на одноименное герцогство. Причем ни он, ни тогда еще здравствующий Симон де Монфор не имели на него ни малейшего права. Герцогство Нарбоннское принадлежало графу Раймону VI Тулузскому. В час дележа добычи два вождя крестоносцев — Арно Амори и Симон де Монфор — не сумели договориться. Последний стал действовать силой оружия, в то время как папский легат Арно Амори, и он же архиепископ Нарбоннский, обрушил на него церковные кары. Так крестовый поход легко перетек в конфронтацию крестоносцев между собой. Сам вдохновитель военной интервенции в Лангедок Папа Римский Иннокентий III писал Симону де Монфору буквально следующее: «Через гонцов возлюбленного сына нашего во Христе славного короля Арагона Педро нам стало известно, что оружие, предназначенное для борьбы с одними еретиками, ты обратил против католиков. Крестоносное воинство ты употребил на то, чтобы проливать кровь праведных и обижать невинных. К великому ущербу арагонского короля ты захватил земли его вассалов, а именно графа Фуа, графа Комменжа и Гастона Беарнского, хотя никаких еретиков там не было и подозрение в ереси население тамошних краев не запятнало… от 17 января 1213 года». В один прекрасный момент Папа Иннокентий III попытался было объявить крестовый поход оконченным, но вождь крестоносцев не хотел отказаться от выгод завоеваний. Остановить его смогла только смерть.
25 июня 1218 года камень из катапульты, установленной на стене осажденной Тулузы, разнес голову Симона де Монфора. «Глаза, мозг, зубы, лоб и челюсти разлетелись в разные стороны». Рассказ об этом происшествии неизвестный составитель «Песни об Альбигойском походе» завершает так: «Если небесное спасение достигается путем убийства женщин и детей, то тогда Симон де Монфор теперь на небесах». Сын убитого Монфора не смог продолжать борьбы на равных и отказался от прав в пользу французского короля. С этого момента южане стали проигрывать. Теперь, по прошествии многих веков, крестовые походы в Лангедок выглядят безнравственно. Мы ждем от крестоносцев бескорыстия, а оно не входило в их планы. Поиски собственной выгоды были неотъемлемой составляющей самой сути крестовых походов, которые сформировались на Западе в XII веке. В позднее Средневековье углубление религиозного чувства приблизит конец подобных кампаний.
Из «Альбигойской истории» Петра из Во-де-Сенре
Брам, март 1210 года «Они [крестоносцы] добрались до одного замка, который назывался Брам. Найдя замок готовым к обороне, они обложили его и взяли приступом за три дня безо всяких осадных машин. Людям из замка, которых было больше ста, они выкололи глаза и отрезали носы, оставив одному из них один глаз, чтоб тот отвел остальных в [замок] Кабаре для ума наших врагов».
Минерв, июль 1210 года «Аббат [папский легат Арно] приказал, чтобы сеньор замка и все, кто в замке был, хотя бы даже еретики, если они желают примириться с церковью и подчиниться ей, были отпущены живыми; а замок останется графу [Симону де Монфору]. Даже «законченные люди», коих там было превеликое множество, могли бы быть отпущены, если хотят обратиться в католическую веру. Услышав такое, один благородный рыцарь, католик с головы до ног, де Мальвуазен понял, что еретики, для уничтожения которых крестоносцы пришли, могут быть отпущены на свободу. Испугавшись, как бы страх не заставил их выполнить то, что от них требовали наши, — ибо еретики, почитай, уже были в наших руках, — он воспротивился аббату и сказал в лицо, что наши на такое ни за что не согласятся. Аббат ему в ответ: «Не бойся, тех, кто захочет обратиться, я думаю, найдется очень немного».
Лавор, май 1211 года «Вскоре из замка [Лавор] вывели сказанного Аймерика, который был сеньором Монреаля, и человек восемьдесят других рыцарей. Благородный граф [Симон де Монфор] предложил их всех повесить. Но когда вешали Аймерика, самого главного среди них, виселица обрушилась, так как из-за чрезмерной спешки ее плохо вкопали в землю. Граф, видя, какая отсюда может выйти заминка, велел перебить остальных. Крестоносцы набросились на них с превеликой охотой и, не сходя с места, перебили всех так быстро, как только у них получилось. Хозяйку замка, которая приходилась Аймерику сестрой и была наихудшей еретичкой, бросили в колодец и по воле графа забросали камнями. Несметное число еретиков наши крестоносцы сожгли с большой радостью».
Новые лики церкви
С ересью катаров сопряжена, наверное, самая значительная новация в истории монашества со времен его распространения на Западе, а именно — создание нищенствующих орденов. Один из хронистов пишет: «Нужно было, чтобы в нашей стране имелись ереси, дабы этот край и весь мир узрели славу и пользу братьев-проповедников». Нищенствующая братия не просто походила на «добрых людей», а фактически перенимала пастырский опыт еретических сект. Говоря без обиняков, она балансировала на грани между впадением в ересь и возвратом к первоначальной христианской бедности с самоизоляцией от мира зла. Только так могла быть услышана проповедь нищенствующих братьев. Святой Доминик, основатель ордена братьев-проповедников, или иначе доминиканцев, начал действовать в Лангедоке. Именно под Тулузой были устроены первые доминиканские монастыри.
«Где не действует благословение, подействует палка», — будто бы говорил святой Доминик. Святая инквизиция — другой оригинальный продукт той среды и эпохи. Она развилась в чрезвычайный церковный трибунал по делам о ереси. Чтобы этого достигнуть, то есть изъять предмет из компетенции традиционного суда епископа, в 1233 году Папа Римский Григорий IX доверил розыск еретиков доминиканцам. Даже по прошествии стольких веков нельзя не сочувствовать людям, угодившим в лапы инквизиции. Но как ни страшно такое сказать, она явилась для христианской церкви чем-то вроде требования времени. Старый епископский суд был всем хорош, но для решения новой задачи он не годился. В гуманном и благородном судебном поединке состязающихся сторон ереси было не одолеть. Поиск новых форм увенчался изобретением тайного следствия и тайного судопроизводства, налаженной системы доносов, расставленных подследственным ловушек, провокаций, пытки как средства исторгнуть признание и имена соучастников в преступлении против веры.
Чтобы лишить силы и уничтожить конкурирующую Церковь, требовалось найти и уничтожить ее главарей. Но еще важнее было их запугать и терроризировать, насадить новую религиозную атмосферу — взаимное недоверие и доносительство. Для раскаявшихся еретиков наказанием было временное или пожизненное заключение в крепости, покаянные паломничества или же ношение особого знака — желтого креста. Стоит заметить, что инквизиция обрекала на смерть немногих. Никакого сравнения со страшными временами альбигойских походов! Сжечь побольше норовили лишь светские власти, поскольку им переходило имущество жертв. Около 1255 года тулузский инквизитор, доминиканский монах Рено Шартрский в отчаянии обращается к Альфонсу де Пуатье по поводу самовольно сожженных еретиков, кому суд инквизиции назначил наказанием тюремный застенок. И это лишь один пример.
Кажется, никакая другая ересь Средних веков не стала причиной столь значительного развития церковных институтов. Никакой еретической секте не были знакомы такая приспособляемость и динамизм. Церковь же выигрывала тем, что обнаруживала способность и волю к масштабным переменам, даже если многим авторитетным людям церковной епархии таковые представлялись весьма рискованными. Учреждение той же инквизиции, скандально нарушавшей каноническую форму церковного суда, многими католическими прелатами было встречено прохладно или неодобрительно. Ересь прошла — инквизиция осталась. Что же касается катаров, то повлиять на облик католической Европы они так и не смогли. Зато усилия по их изоляции и истреблению имели без преувеличения масштабные последствия: несмотря на то что крестовый поход в целом был архаической затеей, он стал своего рода рубежом мировоззренческих эпох и предопределил путь в новую религиозную жизнь позднего Средневековья.
Из посланий Папы Иннокентия III
Папскому легату Арно, архиепископу Нарбоннскому, 18 января 1213 года «Приведя крестоносцев в землю графа Тулузского, вы захватили не только те места, которые населяли еретики. Ваши загребущие руки дотянулись и до тех краев, где ереси не было в помине… Идя против справедливости, вы так беззастенчиво и нагло присваиваете чужое, что упомянутому графу только и осталось, что замок Монтобан да город Тулуза».
Хроника альбигойского похода
1095 год
18—25 ноября, Клермонский церковный собор, положивший начало практике крестовых походов
1145 год
Проповедь Бернара Клервоского в Тулузе и Альби; появление названия «альбигойские еретики»
1184 год
Октябрь, декреталия Папы Луция III, утвержденная в качестве постановления Веронского церковного собора и ставшая началом создания инквизиции
1204 год
28 мая, обращение Папы Иннокентия III к французскому королю Филиппу Августу с просьбой о военном вмешательстве в Окситании
31 мая, Арно Амори, аббат монастыря Сито, монахи монастыря Фонфруад Пейре де Кастельноу и Рауль назначены специальными поверенными Папы Римского в Окситании — его легатами
1207 год
Май, отлучение, наложенное папским легатом Пейре де Кастельноу на Раймона VI, графа Тулузского
1208 год
15 января, убийство легата Пейре де Кастельноу в Сен-Жиле
10 марта, Иннокентий III объявляет организатором преступления графа Раймона Тулузского и вновь просит о вмешательстве французского короля Филиппа Августа
1209 год
8 июня, покаяние Раймона VI, графа Тулузского, в Сен-Жиле
22 июля, взятие крестоносцами города Безье
1—15 августа, осада и взятие Каркасона. Симон де Монфор принимает власть над землями дома Транкавелей, виконтов Безье и Каркасона Сентябрь, новое отлучение Раймона VI
10 ноября, смерть 15-летнего виконта Раймона Роджьера, заключенного в одной из башен Каркасонской крепости
1210 год
В марте были искалечены крестоносцами сто пленников замка Брам
17 июня — 22 июля, осада и взятие Минерва; сожжение ста сорока человек Август — 11 ноября, осада и взятиеТерма
1211 год
Апрель, Раймон Роджьер, граф Фуа, в сражении при Монже истребляет от полутора до пяти тысяч немецких и фламандских крестоносцев
1 апреля — 5 мая, осада и взятие Лавора. Казнь восьмидесяти пленных рыцарей, сожжение четырехсот еретиков. Владелица замка Лавор брошена в ко лодец и засыпана камнями
1213 год
Январь, Папа Иннокентий III пытается объявить крестовый поход оконченным. Церковный собор в Лаворе, провоцируя продолжение борьбы, фактически отказывает графу Раймону Тулузскому в возможности примирения
12 сентября — битва при Мюре, решающая победа крестоносцев. Гибель выступившего на стороне графа Тулузского короля Арагона Педро II
1215 год
1 июня, наследник французского престола принц Людовик и Симон де Монфор торжественно вступают в Тулузу
11—30 ноября, Четвертый Латеранский собор провозглашает Симона де Монфора графом Тулузским
1216 год
Май — 28 августа, осада и взятие Бокера Раймоном VII
1218 год
25 июня, при осаде Тулузы Симон де Монфор убит камнем, брошенным из катапульты. Его сын Амори становится во главе крестоносцев
1224 год
Февраль, граф Амори передает свои права новому французскому королю Людовику VIII
1226 год
Сентябрь — октябрь, королевский крестовый поход. Взятие крестоносцами Безье, Каркасона, Памье, Альби, Родеза и других городов
8 ноября, французский король Людовик VIII внезапно умирает от дизентерии
1229 год
Январь и апрель, договоры в Мо и Париже. Создание в Нижнем Лангедоке двух королевских сенешальств с центрами в Бокере и Каркасоне. Дочь и наследница графа Раймона VII Тулузского Жанна должна выйти замуж за Альфонса де Пуатье, брата нового французского короля Людовика IX
1233 год
Папа Римский Григорий IX вручает розыск еретиков ордену доминиканцев. Фактическое создание инквизиции
1240 год
7 августа — 11 октября, неудачная осада Каркасона Раймоном Транкавелем
1242 год
28 мая, убийство инквизиторов в Авиньоне в ходе военной вылазки из замка Монсегюр
1244 год
16 марта, падение Монсегюра («синагоги Сатаны») и сожжение двухсот еретиков
1249 год
27 сентября, кончина Раймона VII, последнего графа Тулузского из дома де Сен-Жиль
1255 год
Весна, взятие последнего оплота открытого военного сопротивления еретиков — замка Керибюс в горах Корбьер
1271 год
21 и 22 августа, кончина бездетных Альфонса де Пуатье и его жены Жанны. Верхний Лангедок переходит во владение французской короны по праву наследования
Дмитрий Тушинский
Юг, отличный от Севера
Своеобразие французского Юга с незапамятных времен является притчей во языцех для всех остальных жителей страны, живущих, соответственно, не на Юге. Из красноречивых свидетельств на эту тему можно составить целую антологию. Так, Расин от души «проклинал» всех, кто встречался ему южнее Валанса. «Клянусь вам, — пишет он Лафонтену, — что я так же нуждаюсь в переводчике, как нуждался бы в нем московит, очутись он в Париже… Вчера мне понадобились обойные гвозди… я послал дядюшкиного слугу в город, наказав ему купить мне сотни две-три этих гвоздей. Он тотчас доставил мне три коробка зажигательных спичек. Судите сами, возможно ли не приходить в ярость от подобных недоразумений!» Двумя веками позже Винсент Ван Гог по приезде в Арль восклицал в письме к брату: «Сказать ли правду и признаться, что зуавы, бордели, восхитительные молоденькие арлезианки, шествующие к первому причастию, священник в стихаре, подобный бешеному носорогу, и любители абсента кажутся мне… выходцами с того света?» Изумление и неудовольствие — именно эти чувства рождает в поколениях французов встреча с Югом собственной страны.
От языковой проблемы, травмировавшей великого драматурга, сегодня в этой стране осталось лишь то, что в Париже называют «южным акцентом» (парижское ухо упрямо не желает слышать действительного фонетического разнообразия южных произношений и диалектов). Но в прежние времена жители Лангедока отличались не только «акцентом». Вплоть до эпохи телевидения, разрушившей их самобытный мир, южане говорили на своем «языке ок» (la langue d’oc, откуда и происходит географическое название «Лангедок»). Такое странное название присвоили южному наречию жители Северной Франции: «ок» на Юге означает «да». В целом же о различиях между Севером и Югом современный французский историк Фернан Бродель пишет следующее: «Как правило, если нечто происходит на Севере, на Юге то же самое совершается иначе. И наоборот. Территория, где говорят «да» посеверному, и территория, где говорят «да» по-южному, — это две почти во всем различные цивилизации. То есть на Севере и на Юге люди по-разному появляются на свет, живут, любят, вступают в брак, думают, веруют, смеются, едят, одеваются, строят дома и распахивают поля, держатся друг с другом».
Одной из причин, объясняющих такую обособленность Юга, является то, что вплоть до XIII века, до Альбигойских войн, власть французских королей в Лангедоке оставалась эфемерной и, в общем-то, представляла собой исторический анахронизм в виде безнадежно потерянного наследия империи Каролингов, канувшей в далекое прошлое. Богатой и многогранной цивилизации теперешнего Юга Франции по большому счету ничто не мешало быть втянутой в орбиту совсем других политических сил и исторических коллизий, например, оказаться Северным Арагоном. Собственно, к тому дело и шло. Но бароны Юга в XIII веке проиграли баронам Севера.
Трубадуры и куртуазная любовь
Со времен древних греков поистине мало кому удалось одарить европейское искусство новыми жанрами. Архитектура, драматургия, музыка, а также науки, в том числе и философия, развивались в античный период вполне успешно. В раннем Средневековье многие культурные традиции были утрачены, но тем не менее в этот период возникли уникальные жанры. Культурная почва Лангедока оказалась в этом смысле весьма благодатной. Именно здесь в убранстве церквей совершилось возрождение забытой со времен древности скульптуры. Ярким примером того может послужить сохранившийся шедевр романской архитектуры — церковь Сен-Жиль. Здесь перед удивительными изваяниями портала церкви, воздвигнутого на средства деда графа Тулузского, сам граф будет каяться в ереси. Вот так немилостиво распорядилась судьба.
Здесь же, на землях Лангедока, сложились и исполнились первые песни трубадуров — лирических поэтов, писавших на «языке ок». Именно их творчество стало истоком различных жанров европейской поэзии на «своих» языках (то есть не на латыни, которая оставалась в Средние века единственным признанным языком Церкви и книг). Более того, в стихах трубадуров, пронизанных удивительным лиризмом, возникли и сложились в целостную систему основные черты куртуазной культуры, в том числе и ее заглавный признак — рыцарство, узаконенное в кодексах чести. Трубадуры не просто реабилитировали любовь (и, между прочим, любовную близость). Вопреки идеологии Церкви любовь к женщине, а не только к Господу Богу, была возведена ими в нравственный канон и поставлена в центр куртуазного универсума. И эта любовь породила множество стихов, с которых, в свою очередь, началась книжная мифология возвышающей и облагораживающей страсти, делающей мужчину рыцарем, а женщину — его госпожой. Отныне благородны любящие.
Во что верили катары?
Здесь, на особенном Юге, пустило корни особое вероучение — так называемая катарская ересь, которая представляла собой довольно самостоятельный вариант вероучения, изначально следующий от христианства. Катары (альбигойцы) полагали, что их религия воплощала порядок и верования первоначальной церкви. Наименование «катары» (что по-гречески значит «чистые») распространили авторы XIX века. А название «альбигойские еретики» впервые появилось в окружении Бернара Клервоского, проповедовавшего в городах Тулузе и Альби в 1145 году. Сами еретики ни альбигойцами, ни катарами себя не называли, свято веря в то, что они и есть доподлинные христиане.
Экстремизм их религиозной идеологии фактически продолжал одну из многих идеологических линий Священного писания христиан, а именно тему основополагающего космического дуализма, финальной борьбы сил Добра и Зла, наиболее остро заявленную в последней книге Нового Завета — Апокалипсисе, или Откровении Иоанна Богослова. Для определения своей позиции катары находили слова любимого ученика Христа, апостола Иоанна: «Мы знаем, что мы от Бога и что весь мир лежит во зле» (1 Ин, 5, 19), что мир подчинен злу и управляется насилием, что на всем земном с неизбежностью лежит печать Сатаны, и ничего поправить нельзя.
Бесконечно злому миру противостоят бесконечно добрый Господь Бог и созданные им души.
На основе этих идей и выстраивалась мировоззренческая система катаров. В частности — их претензии к существующей Церкви, которая скорее только третировала материальное и мирское, нежели всерьез порывала с миром торжествующего зла и материализма. Такая Церковь, соглашающаяся быть, как говорится в Писании, «от мира сего», не могла нести на себе Божьей благодати и служить спасению верующих. «Исповедоваться священникам — пустое дело, — поясняет попростому один еретик на допросе инквизиции. — Они держат шлюх и хотят нас всех сожрать, вроде того, как волку охота зарезать барана». Радикализм неприятия материального доходил у катар до отрицания святости креста и возможности сооружать церковные здания. Культ и проповедь в частных домах или в чистом поле были, с такой точки зрения, не лучше и не хуже.
Катары не верили ни в ад, ни в рай (есть Бог, который создал души, идеи рая — нет), ни в воскресение из мертвых, ни в Страшный суд. Точнее сказать, адом для них была земная жизнь, и в этом смысле они весьма оригинально пересказали христианский миф об отпадении ангелов. Совращенная князем тьмы часть небесных духов низверглась с небес на землю в мучительный кошмар плотского существования, потому как тот лукаво посулил им «женскую любовь и власть над другими, а также обещал сделать их королями, графами и императорами». Эти небесные духи и стали душами людей и всех животных, которые вынашивают детенышей во чреве. Несчастье падших с неба душ заключается в том, что они не могут вернуться к Богу и вынуждены без конца переселяться из одного земного тела в другое, томясь в этом аду. Вера катаров служила, по их мнению, как раз тому, чтобы пресечь это томление и помочь человеку умереть раз и навсегда. Следуя вероучению катаров, душа после смерти тела уже никуда не переселяется, а ускользает из скорбной земной юдоли и возносится обратно на небеса. Уверовав в правильном направлении, на это может рассчитывать каждый. Будучи творением благого божества, всякая душа добра и равна в ряду других душ. Погубить ее не получится. В конечном итоге человечество придет к тому, что спасутся все души, даже пребывающие в телах инквизиторов: они родятся вновь и станут катарами.
Из «Жизнеописаний трубадуров»
Дальняя любовь Джауфре Рюделя: «Джауфре Рюдель, сеньор Блайи, был муж весьма знатный. Заочно полюбил он графиню Триполитанскую, по одним лишь добрым слухам о ее куртуазности, шедшим от пилигримов, возвращавшихся домой из Антиохии. И сложил он о ней множество песен, и напевы их были очень хорошие, но слова простые. И так хотел он узреть ее, что отправился в крестовый поход и пустился плыть по морю. На корабле одолела его тяжелая болезнь, так что бывшие с ним считали его уже мертвым и, доставивши в Триполи, как мертвого положили в странноприимном доме. Графине же дали знать об этом, и она пришла к нему, к самому его ложу, и заключила в свои объятья. Сразу узнал он, что то сама графиня, и вернулись к нему слух и чувства. И воздал он славу Господу за то, что сохранилась ему жизнь, пока он ее не узрел. И так он и умер у нее на руках. И повелела она похоронить его с великими почестями при храме тамплиеров, сама же по великой горести о нем в тот же день постриглась в монахини».
Съеденное сердце Гильема де Кабестаня: «И когда эн [«эн» — «господин»] Раймон де Кастель Руссильон услыхал кансону, которую сложил Гильем для жены его, он призвал Гильема явиться к нему как бы для беседы довольно далеко от замка, и отрубил ему голову и положил в охотничью сумку, а сердце вырезал из тела и положил вместе с головой. Вернувшись же в замок, он приказал изжарить сердце и подать его на стол жене и заставил ее съесть его; а она не знала, что она ест. Когда же кончила она есть, встал эн Раймон и сказал жене, что съела она сердце эн Гильема де Кабестаня, и показал голову, и спросил ее, пришлось ли сердце Гильема ей по вкусу. И она, как услышала, что он ей сказал, и увидела голову эн Гильема, и узнала ее, то, отвечая ему, сказала, что сердце было такое хорошее и вкусное, что никогда никакая пища и никакое питье не заглушат у нее во рту вкуса, который оставило сердце сеньора Гильема. И тогда кинулся на нее эн Раймон с мечом, она же побежала от него, бросилась с балкона и разбила себе голову».
«Добрые люди»
Религиозная практика катаров отличалась той же непобедимой простотой. Едва ли не единственным ритуалом, благополучно заменявшим у них целый набор церковных таинств (крещение, благословение, исповедь и покаяние, рукоположение в сан, а заодно и последнее причастие), было «утешение» (в этом названии подразумевался библейский эпитет нисходящего на апостолов Святого Духа — Параклета, по-гречески «утешителя»). Этот обряд, исполнявшийся посредством касания головой книги со священными текстами и прочтения молитвы «Отче наш», переиначенной на катарский манер, единожды и бесповоротно приобщал верующего к лучшему миру, гарантируя его посмертное вознесение к Господу. Такой приверженец секты назывался «законченным» или «добрым человеком» и проводил дни в полном отрешении от мирских благ и удовольствий. В частности, он не мог употреблять в пищу продукты животного происхождения, иметь семью и имущество, вступать в интимные отношения.
Члены секты делились на получивших «утешение» и еще не получивших. Первых было немного, и они исполняли роль, приблизительно соответствующую роли католических пастырей. Только «законченные» и «добрые люди» могли произвести над верующим описанный обряд. Вторые откладывали «утешение» до последней минуты и делались «добрыми» на смертном одре. Главное после такого — не начать выздоравливать. Больной должен был уморить себя голодом. А в целом, до смертного одра никакая религиозная мораль верующего не связывала. Раз мир так безнадежно плох, никакой поступок не будет хуже другого. Один крестьянин на допросе инквизиции рассказывал, как он ходил к «добрым людям» спросить о том, можно ли есть мясо, когда у католиков бывает пост? Ему объяснили, что в принципе в постные и скоромные дни мясная пища оскверняет рот одинаково. «Но вам нечего беспокоиться», — сказали божьи люди. «Раз в нашей секте доброму человеку ничего нельзя, то тому, кто несовершенен, все можно», — сказал себе крестьянин.
Один католик, возмущенный тем, что еретики не берут на себя заботы о моральном облике посторонних им людей, оставил следующее свидетельство относительно катаров: «Эти верующие предаются ростовщичеству, воровству, убийствам, клятвопреступлениям и всем плотским порокам. Они грешат с тем большей уверенностью и воодушевлением, что не нуждаются ни в исповеди, ни в покаянии. Им достаточно при смерти прочесть «Отче наш» и причаститься Святого Духа». В католической мысли, декларируют пастыри, все наоборот: мир хороший (речь идет о материальном мире), а человек плохой.
Он стал таковым еще в начале времен: ведь тогда не мир погрешил против Господа, а Адам и Ева. Это преступление и перешло наследственным клеймом на их потомков. Человек запятнан первородным грехом, его душа испорчена. Вот почему люди без Церкви навсегда останутся во власти своих греховных наклонностей.
«Бог узнает своих»
Катары для их религиозных оппонентов были поистине дьявольской выдумкой, и их в конечном счете нужно было изловить и уничтожить. К тому же отличить «доброго человека» от обычного труда не составляло. А вот как распознать того, кто еретик в своих планах на будущее? Ведь единственной формой принадлежности к секте был интерес к «добрым людям».
Современные историки уверяют, что сектантов в Лангедоке никогда не было больше 1/10 от общего населения края. И Лангедок не переставал быть католической страной. Но в нем сделалось нечто такое, отчего у нормальных католиков голова шла кругом.
Меру скандальности ситуации человеку наших дней представить нелегко. Сейчас можно допустить мысль о том, что бывает, когда «народ» хороший и добрый, а «государство» у него плохое и «начальники» — подлецы. Но так были готовы подумать не все и не всегда. Такой авторитетный отец Церкви, как Августин, например, определял общество через образ власти и способы повиновения ей. То есть мир устроен так, что старшие держат в узде младших, а все другое — хаос. Известная же русская пословица про рыбу, которая гниет с головы, противоречит всему политическому и мировоззренческому кругозору средневекового Запада. Тогда подобную констатацию сочли бы за начало светопреставления и канун Судного дня. В книге Апокалипсиса такое подробно описано.
Стоит заметить, что религией бедняков ересь сделалась не раньше времени полного разгрома здешних баронов. Авторы дошедших до сегодняшнего дня источников единодушно говорят о том, что вера катаров периода «до войны» была тесно связана с аристократической средой. Умонастроение баронов Лангедока оставалось для болеющих за христианство неразрешимой загадкой. Последних изумляли веротерпимость аристократии и ее нежелание сокрушить еретическую секту. В окружении князей довольно продолжительное время мирно соседствовали католики и еретики. У епископа Каркасонского «добрыми людьми» были мама и два родных брата. По словам трясущегося от ярости Папы Иннокентия III, у архиепископа Нарбоннского в жизни вообще другие интересы: «вместо сердца у него кошель». Граф Раймон VI Тулузский шутки ради мог позвать архиепископа Тулузского к себе во дворец на ночную проповедь еретиков. В другой раз, нетерпеливо дожидаясь гостей, он заявлял: «Ну, конечно, мир создал дьявол, раз ничего не делается по-моему». Единственным объяснением таких удивительных фактов казалось предположение о тайном обращении баронов Лангедока в религию катаров. Таким образом, альбигойский крестовый поход стал войной с подозреваемыми. Знаменитая фраза папского легата (в действительности, цитата из псалма царя Давида) — «Бог узнает своих» — говорит сама за себя. Итак, убивайте всех, Бог сам разберется, кто еретик, а кто — нет.
Из протоколов инквизиции епископа Памье Жака Фурнье
Гильем Белибаст, осужденный еретик; сожжен в августе 1321 года: «Когда дух выходит из своей оболочки, то есть из мертвого тела, то в испуге и растерянности он начинает метаться. Духи носятся так быстро, что если, к примеру, дух отлетает от тела в Валенсии, а должен соединиться с другим телом в графстве Фуа, и если будет сильный дождь, так едва ли и три капли дождя на него успеют упасть. С такого разгону мятущийся от страха дух кидается в первую свободную дыру, какую найдет, иначе говоря — во чрево любого только что зачавшего животного, чей детеныш еще не имеет души, — будь то животное сукой, крольчихой или кобылой; а то — и в женскую утробу».
Арнаут Скир, доносчик: «Как-то был злой человек и убийца. Когда он умер, его дух вошел в тело быка. У быка был жестокий хозяин, который плохо его кормил и больно колол большим стрекалом. А дух этого быка помнил, что он был человеком. Когда бык умер, дух вошел в тело коня. Тем конем владел один важный сеньор, который его хорошо кормил. Как-то ночью на этого сеньора напали его враги. Он сел на коня и поскакал по горам, где было полно острых камней. В какой-то момент конь застрял копытом промеж двух камней. Он тащил его что есть сил, так что потерял свою подкову, которая там так осталась. Потом сеньор продолжал скакать еще часть ночи. А дух коня все еще помнил, что некогда он помещался в человеческом теле. Когда конь умер, его дух вошел в тело бабы на сносях и воплотился в дитя, которое баба носила в животе. Когда этот ребенок стал взрослым, он дошел до понимания добра [то есть веры катаров]. Потом сделался «законченным». Однажды вместе со своим товарищем он оказался в том самом месте, где конь потерял подкову. Тогда этот человек, чей дух раньше был в коне, и говорит своему товарищу: «Когда я был конем, однажды ночью я потерял подкову, застрявшую между двух камней, а потом целую ночь скакал раскованный». Тогда вдвоем они принялись шарить в камнях, нашли подкову и взяли ее с собой».
Крестовый поход в действии
Кастр, сентябрь 1209 года
«К графу [Симону де Монфору] подвели двух еретиков. Один из них был в той секте «законченным». А другой — вроде как новообращенный и ученик первого. Посовещавшись, граф пожелал, чтобы сожгли обоих. Но тот второй еретик, что, видать, был учеником другого, со страху принялся каяться и обещал отречься от ереси и во всем повиноваться римской церкви. Из-за этого среди наших вышел большой спор. Были такие, кто говорил, что раз тот готов исполнить, чего ему сказано, то и нечего его казнить. Другие, напротив, доказывали, что он заслуживает смерти, ибо ясно, что он был еретиком; а что до его обещаний, то они, очевидно, продиктованы скорее страхом смерти, нежели любовью к христианской религии. И чем же кончилось? Граф согласился, что его следует сжечь, рассудив так: если тот раскаялся взаправду, то тогда огонь послужит искуплению его грехов; если же он солгал, то и будет наказан за свое вероломство».
Такая рассудительность графа подчеркивает не только его рвение в «богоугодном деле», она отчасти обнажает и его происхождение. Ведь для того чтобы сеньору средней руки, каким был Симон де Монфор, обзавестись княжеством, по тем временам требовались немалые усилия и немыслимые таланты. Ведь счастье, как известно, само плывет в руки лишь отпрыскам могущественных домов. О том же, как оно досталось Симону де Монфору, стоит сказать отдельно. В конце лета 1209 года глава крестового похода папский легат Арно Амори тщетно искал того, кто бы не погнушался завоеванными землями виконтов Безье и Каркасона. Герцог Бургундский, граф Неверский, граф де Сен-Поль один за другим отклоняли предложенную честь. «Им не было дела до шкуры, содранной с другого. Не находилось никого, кто не счел бы бесчестием принять эту землю», — говорится в «Песне об Альбигойском походе».
Папский легат Арно Амори сам вознаградил себя при первой возможности. Дальше — больше. Став архиепископом Нарбоннским, он немедленно заявил претензию и на одноименное герцогство. Причем ни он, ни тогда еще здравствующий Симон де Монфор не имели на него ни малейшего права. Герцогство Нарбоннское принадлежало графу Раймону VI Тулузскому. В час дележа добычи два вождя крестоносцев — Арно Амори и Симон де Монфор — не сумели договориться. Последний стал действовать силой оружия, в то время как папский легат Арно Амори, и он же архиепископ Нарбоннский, обрушил на него церковные кары. Так крестовый поход легко перетек в конфронтацию крестоносцев между собой. Сам вдохновитель военной интервенции в Лангедок Папа Римский Иннокентий III писал Симону де Монфору буквально следующее: «Через гонцов возлюбленного сына нашего во Христе славного короля Арагона Педро нам стало известно, что оружие, предназначенное для борьбы с одними еретиками, ты обратил против католиков. Крестоносное воинство ты употребил на то, чтобы проливать кровь праведных и обижать невинных. К великому ущербу арагонского короля ты захватил земли его вассалов, а именно графа Фуа, графа Комменжа и Гастона Беарнского, хотя никаких еретиков там не было и подозрение в ереси население тамошних краев не запятнало… от 17 января 1213 года». В один прекрасный момент Папа Иннокентий III попытался было объявить крестовый поход оконченным, но вождь крестоносцев не хотел отказаться от выгод завоеваний. Остановить его смогла только смерть.
25 июня 1218 года камень из катапульты, установленной на стене осажденной Тулузы, разнес голову Симона де Монфора. «Глаза, мозг, зубы, лоб и челюсти разлетелись в разные стороны». Рассказ об этом происшествии неизвестный составитель «Песни об Альбигойском походе» завершает так: «Если небесное спасение достигается путем убийства женщин и детей, то тогда Симон де Монфор теперь на небесах». Сын убитого Монфора не смог продолжать борьбы на равных и отказался от прав в пользу французского короля. С этого момента южане стали проигрывать. Теперь, по прошествии многих веков, крестовые походы в Лангедок выглядят безнравственно. Мы ждем от крестоносцев бескорыстия, а оно не входило в их планы. Поиски собственной выгоды были неотъемлемой составляющей самой сути крестовых походов, которые сформировались на Западе в XII веке. В позднее Средневековье углубление религиозного чувства приблизит конец подобных кампаний.
Из «Альбигойской истории» Петра из Во-де-Сенре
Брам, март 1210 года «Они [крестоносцы] добрались до одного замка, который назывался Брам. Найдя замок готовым к обороне, они обложили его и взяли приступом за три дня безо всяких осадных машин. Людям из замка, которых было больше ста, они выкололи глаза и отрезали носы, оставив одному из них один глаз, чтоб тот отвел остальных в [замок] Кабаре для ума наших врагов».
Минерв, июль 1210 года «Аббат [папский легат Арно] приказал, чтобы сеньор замка и все, кто в замке был, хотя бы даже еретики, если они желают примириться с церковью и подчиниться ей, были отпущены живыми; а замок останется графу [Симону де Монфору]. Даже «законченные люди», коих там было превеликое множество, могли бы быть отпущены, если хотят обратиться в католическую веру. Услышав такое, один благородный рыцарь, католик с головы до ног, де Мальвуазен понял, что еретики, для уничтожения которых крестоносцы пришли, могут быть отпущены на свободу. Испугавшись, как бы страх не заставил их выполнить то, что от них требовали наши, — ибо еретики, почитай, уже были в наших руках, — он воспротивился аббату и сказал в лицо, что наши на такое ни за что не согласятся. Аббат ему в ответ: «Не бойся, тех, кто захочет обратиться, я думаю, найдется очень немного».
Лавор, май 1211 года «Вскоре из замка [Лавор] вывели сказанного Аймерика, который был сеньором Монреаля, и человек восемьдесят других рыцарей. Благородный граф [Симон де Монфор] предложил их всех повесить. Но когда вешали Аймерика, самого главного среди них, виселица обрушилась, так как из-за чрезмерной спешки ее плохо вкопали в землю. Граф, видя, какая отсюда может выйти заминка, велел перебить остальных. Крестоносцы набросились на них с превеликой охотой и, не сходя с места, перебили всех так быстро, как только у них получилось. Хозяйку замка, которая приходилась Аймерику сестрой и была наихудшей еретичкой, бросили в колодец и по воле графа забросали камнями. Несметное число еретиков наши крестоносцы сожгли с большой радостью».
Новые лики церкви
С ересью катаров сопряжена, наверное, самая значительная новация в истории монашества со времен его распространения на Западе, а именно — создание нищенствующих орденов. Один из хронистов пишет: «Нужно было, чтобы в нашей стране имелись ереси, дабы этот край и весь мир узрели славу и пользу братьев-проповедников». Нищенствующая братия не просто походила на «добрых людей», а фактически перенимала пастырский опыт еретических сект. Говоря без обиняков, она балансировала на грани между впадением в ересь и возвратом к первоначальной христианской бедности с самоизоляцией от мира зла. Только так могла быть услышана проповедь нищенствующих братьев. Святой Доминик, основатель ордена братьев-проповедников, или иначе доминиканцев, начал действовать в Лангедоке. Именно под Тулузой были устроены первые доминиканские монастыри.
«Где не действует благословение, подействует палка», — будто бы говорил святой Доминик. Святая инквизиция — другой оригинальный продукт той среды и эпохи. Она развилась в чрезвычайный церковный трибунал по делам о ереси. Чтобы этого достигнуть, то есть изъять предмет из компетенции традиционного суда епископа, в 1233 году Папа Римский Григорий IX доверил розыск еретиков доминиканцам. Даже по прошествии стольких веков нельзя не сочувствовать людям, угодившим в лапы инквизиции. Но как ни страшно такое сказать, она явилась для христианской церкви чем-то вроде требования времени. Старый епископский суд был всем хорош, но для решения новой задачи он не годился. В гуманном и благородном судебном поединке состязающихся сторон ереси было не одолеть. Поиск новых форм увенчался изобретением тайного следствия и тайного судопроизводства, налаженной системы доносов, расставленных подследственным ловушек, провокаций, пытки как средства исторгнуть признание и имена соучастников в преступлении против веры.
Чтобы лишить силы и уничтожить конкурирующую Церковь, требовалось найти и уничтожить ее главарей. Но еще важнее было их запугать и терроризировать, насадить новую религиозную атмосферу — взаимное недоверие и доносительство. Для раскаявшихся еретиков наказанием было временное или пожизненное заключение в крепости, покаянные паломничества или же ношение особого знака — желтого креста. Стоит заметить, что инквизиция обрекала на смерть немногих. Никакого сравнения со страшными временами альбигойских походов! Сжечь побольше норовили лишь светские власти, поскольку им переходило имущество жертв. Около 1255 года тулузский инквизитор, доминиканский монах Рено Шартрский в отчаянии обращается к Альфонсу де Пуатье по поводу самовольно сожженных еретиков, кому суд инквизиции назначил наказанием тюремный застенок. И это лишь один пример.
Кажется, никакая другая ересь Средних веков не стала причиной столь значительного развития церковных институтов. Никакой еретической секте не были знакомы такая приспособляемость и динамизм. Церковь же выигрывала тем, что обнаруживала способность и волю к масштабным переменам, даже если многим авторитетным людям церковной епархии таковые представлялись весьма рискованными. Учреждение той же инквизиции, скандально нарушавшей каноническую форму церковного суда, многими католическими прелатами было встречено прохладно или неодобрительно. Ересь прошла — инквизиция осталась. Что же касается катаров, то повлиять на облик католической Европы они так и не смогли. Зато усилия по их изоляции и истреблению имели без преувеличения масштабные последствия: несмотря на то что крестовый поход в целом был архаической затеей, он стал своего рода рубежом мировоззренческих эпох и предопределил путь в новую религиозную жизнь позднего Средневековья.
Из посланий Папы Иннокентия III
Папскому легату Арно, архиепископу Нарбоннскому, 18 января 1213 года «Приведя крестоносцев в землю графа Тулузского, вы захватили не только те места, которые населяли еретики. Ваши загребущие руки дотянулись и до тех краев, где ереси не было в помине… Идя против справедливости, вы так беззастенчиво и нагло присваиваете чужое, что упомянутому графу только и осталось, что замок Монтобан да город Тулуза».
Хроника альбигойского похода
1095 год
18—25 ноября, Клермонский церковный собор, положивший начало практике крестовых походов
1145 год
Проповедь Бернара Клервоского в Тулузе и Альби; появление названия «альбигойские еретики»
1184 год
Октябрь, декреталия Папы Луция III, утвержденная в качестве постановления Веронского церковного собора и ставшая началом создания инквизиции
1204 год
28 мая, обращение Папы Иннокентия III к французскому королю Филиппу Августу с просьбой о военном вмешательстве в Окситании
31 мая, Арно Амори, аббат монастыря Сито, монахи монастыря Фонфруад Пейре де Кастельноу и Рауль назначены специальными поверенными Папы Римского в Окситании — его легатами
1207 год
Май, отлучение, наложенное папским легатом Пейре де Кастельноу на Раймона VI, графа Тулузского
1208 год
15 января, убийство легата Пейре де Кастельноу в Сен-Жиле
10 марта, Иннокентий III объявляет организатором преступления графа Раймона Тулузского и вновь просит о вмешательстве французского короля Филиппа Августа
1209 год
8 июня, покаяние Раймона VI, графа Тулузского, в Сен-Жиле
22 июля, взятие крестоносцами города Безье
1—15 августа, осада и взятие Каркасона. Симон де Монфор принимает власть над землями дома Транкавелей, виконтов Безье и Каркасона Сентябрь, новое отлучение Раймона VI
10 ноября, смерть 15-летнего виконта Раймона Роджьера, заключенного в одной из башен Каркасонской крепости
1210 год
В марте были искалечены крестоносцами сто пленников замка Брам
17 июня — 22 июля, осада и взятие Минерва; сожжение ста сорока человек Август — 11 ноября, осада и взятиеТерма
1211 год
Апрель, Раймон Роджьер, граф Фуа, в сражении при Монже истребляет от полутора до пяти тысяч немецких и фламандских крестоносцев
1 апреля — 5 мая, осада и взятие Лавора. Казнь восьмидесяти пленных рыцарей, сожжение четырехсот еретиков. Владелица замка Лавор брошена в ко лодец и засыпана камнями
1213 год
Январь, Папа Иннокентий III пытается объявить крестовый поход оконченным. Церковный собор в Лаворе, провоцируя продолжение борьбы, фактически отказывает графу Раймону Тулузскому в возможности примирения
12 сентября — битва при Мюре, решающая победа крестоносцев. Гибель выступившего на стороне графа Тулузского короля Арагона Педро II
1215 год
1 июня, наследник французского престола принц Людовик и Симон де Монфор торжественно вступают в Тулузу
11—30 ноября, Четвертый Латеранский собор провозглашает Симона де Монфора графом Тулузским
1216 год
Май — 28 августа, осада и взятие Бокера Раймоном VII
1218 год
25 июня, при осаде Тулузы Симон де Монфор убит камнем, брошенным из катапульты. Его сын Амори становится во главе крестоносцев
1224 год
Февраль, граф Амори передает свои права новому французскому королю Людовику VIII
1226 год
Сентябрь — октябрь, королевский крестовый поход. Взятие крестоносцами Безье, Каркасона, Памье, Альби, Родеза и других городов
8 ноября, французский король Людовик VIII внезапно умирает от дизентерии
1229 год
Январь и апрель, договоры в Мо и Париже. Создание в Нижнем Лангедоке двух королевских сенешальств с центрами в Бокере и Каркасоне. Дочь и наследница графа Раймона VII Тулузского Жанна должна выйти замуж за Альфонса де Пуатье, брата нового французского короля Людовика IX
1233 год
Папа Римский Григорий IX вручает розыск еретиков ордену доминиканцев. Фактическое создание инквизиции
1240 год
7 августа — 11 октября, неудачная осада Каркасона Раймоном Транкавелем
1242 год
28 мая, убийство инквизиторов в Авиньоне в ходе военной вылазки из замка Монсегюр
1244 год
16 марта, падение Монсегюра («синагоги Сатаны») и сожжение двухсот еретиков
1249 год
27 сентября, кончина Раймона VII, последнего графа Тулузского из дома де Сен-Жиль
1255 год
Весна, взятие последнего оплота открытого военного сопротивления еретиков — замка Керибюс в горах Корбьер
1271 год
21 и 22 августа, кончина бездетных Альфонса де Пуатье и его жены Жанны. Верхний Лангедок переходит во владение французской короны по праву наследования
Дмитрий Тушинский
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
Пюилоран - один из последних оплотов катаров, наряду с Монсегюром и Керибюсом.
П.С.: смотрю у нас тема Средневековой Франции особо не затронута! А так может народ подтянется. Сам я по этой теме читал не особо много, кроме указанных авторов, еще может несколько монографий наберётся. Всего что-то около 15 штук. И при чём все исключительно по на русском.
- - - - - - Сообщение автоматически склеено - - - - - -
Статья во французской вики.Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
И в английской.
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь
- - - - - - Сообщение автоматически склеено - - - - - -
И в испанской.Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь