Большое количество случаев, имевших печальный исход, должно было отбить у римлян охоту использовать слонов. И они действительно в конечном итоге пришли к тому, что признали невозможным совладать с этими животными именно в тех случаях, когда их непокорство было опаснее всего. Стало ясно, что неудобства и затраты, связанные с их содержанием, намного превосходят ту пользу, которую от них можно получить, и римляне, которые завели их у себя в подражание другим народам, по здравому размышлению к концу республики от них отказались. Впрочем, после покорения Карфагена и подчинения Сирии и Македонии, можно было не опасаться встретить этих животных на полях сражений, и это был убедительный довод в пользу того, чтобы не вести их за собой.
Нерасположение, предметом которого стали отныне слоны, было свойственно и царям Азии, поскольку мы не видим, чтобы они когда-нибудь появлялись в армиях Митридата и Тиграна или у парфян, которые, тем не менее, могли легко обзавестись ими, если бы пожелали. Что касается последних, то их основную силу составляла кавалерия, и, возможно, они боялись стеснять себя видом войск, который замедлял бы быстрые перестроения их армий и сеял беспорядок в их эскадронах.
Впрочем, нет ничего удивительного в том, что варварские народы, которым были неизвестны подлинные принципы военного искусства, безгранично полагались на слонов как на колесницы, грохот музыкальных инструментов, пестроту и богатство одежд, как, наконец, на все, что способно потрясти чувства и ослепить воображение. Это создавало видимость силы и под пустым бахвальством скрывало реальную слабость. Вместе с тем великие полководцы древности, привыкшие полагаться на боевые качества войск, всегда не доверяли этим опасным помощникам, свирепость которых, как мы видели, могла расстроить все комбинации военной науки и поставить в зависимость от случая хорошо продуманную операцию. По правде говоря, Александр, прибыв в Индию, испытал определенное беспокойство относительно впечатления, которое слоны могли произвести на его армию. Однако как только он лично убедился в реальных масштабах опасности, он успокоился и придавал так же мало значения этим животным, как и тем, кто их использовал2. Курций Руф заставляет его привести хорошее объяснение этому в знаменитой речи, с которой Александр обращается к своим солдатам на берегу Гифасиса: «Что касается меня, — сказал он, — то я всегда испытывал такое презрение к этим четвероногим, что, будучи в состоянии противопоставить их неприятелю, никогда не желал их использовать: я знал очень хорошо, что они более опасны для армии, за которую они сражаются, чем для армии противника»3.
Мы уже отмечали, что римляне никогда не придавали слонам большого значения: они стали использовать их поздно и делали это недолго. Сципионы, Марии, Помпеи могли бы вести слонов в свои походы, поскольку в Риме их тогда содержалось большое количество, но они не пожелали извлечь пользу из этого обстоятельства. Цезарь крайне мало считался с ними, и Гирций, находившийся под влиянием этого великого военачальника, говорит о слонах как о средстве, не заслуживающим никакого доверия. «Эти дикие животные, — пишет он, — даже после долгих лет обучения и службы в бою часто столь же опасны для друзей, как и для врагов»4.
Пренебрежительное отношение к слонам сохранилось в военном сознании римлян вплоть до конца империи. Самое большее, в одном или двух случаях предпринимались слабые попытки вновь взять их на службу. Император Клавдий хотел, чтобы слоны приняли участие в его походе в Британию, он даже велел снарядить некоторое их количество, но это оказалось ненужным, и пользы от них не было (Dion. Cass., IX, 4). Дидий Юлиан, не лучший полководец, чем Клавдий, в отчаянии желавший сопротивляться Септимию Северу, также имел намерение противопоставить ему слонов и надеялся с успехом бросить их против иллирийской кавалерии, следовавшей за знаменами его конкурента. Тогда он приказал вооружить и обучить тех слонов, которых держали для проведения зрелищ. Однако достичь цели так и не удалось: слоны не давали ни сесть на себя, ни нагрузить, они сбрасывали на землю людей и башни (Xiphilin., Epitoma, LXXIII, 16; Herodian., II, 39)5. Метод, использовавшийся ранее для дрессировки этих животных, без сомнения, вышел из употребления, и никто не мог его применить. Каракаллу, страстного почитателя Александра, постоянно сопровождали подобие фаланги и отряд слонов. Он полагал, что таким образом уподобляется завоевателю Индии, оружие и одежду которого он к тому же часто использовал (Xiphilin., Epitoma, LXXVII, 7).
Эти тщеславные парады и бесплодные попытки доказывают только то, что использование слонов стало не более чем воспоминанием, и подобная практика была заброшена. Именно об этом со всей определенностью говорит Арриан, живший во времена Адриана и Антонина: «Было бы бесполезно объяснять старые слова и построения колесниц и слонов, использование которых почти везде прекращено» (Arrian., Tactica, 22). Элиан, посвятивший свою «Тактику» императору Адриану, говорит, что упоминает колесницы и слонов только потому, что не хочет упустить ничего из того, что касается военного дела греков. Наконец, пассаж из Тита Ливия, который мы избрали эпиграфом данной главы, равным образом доказывает малое доверие, которое испытывали к слонам со времен этого историка.
Получив исключительно мирную роль, слоны появляются отныне лишь в играх и больших церемониях, проходящих в вечном городе. Именно концом республики датируется своего рода «захват» цирка этими животными. Действительно, только в это время римляне, когда возросло их политическое влияние, могли регулярно обеспечивать себя слонами, чтобы украшать свои зрелища. Первым, кто выставил на арене этих величественных животных был, по словам Плиния, курульный эдил Клавдий Пульхер. Это произошло в 655 г. от основания Рима. Двадцатью годами позже братья Луций и Марк Лукуллы, также курульные эдилы, заставили сражаться слонов с быками (Plin., HN, VIII, 7). Помпей и Цезарь, оба воевавшие в Африке и приведшие оттуда слонов, пожелали выставить перед народом трофеи своих побед. Первый по случаю своего второго консулата показал бой приблизительно 20 слонов с гетульскими охотниками, вооруженными дротиками. Плиний описывает события этого сражения, которое едва не приобрело трагический исход для зрителей, поскольку слоны, пришедшие в ярость, попытались сломать решетку, за которой находился народ. Но урок не прошел напрасно: после этого происшествия было принято решение окружить арену рвом, наполненным водой6.
Цезарь также приказал привести в Рим слонов, которых захватил в битве при Тапсе. Он воспользовался ими для придания особой пышности своему триумфу. Известно, что для того, чтобы еще больше ослепить толпу, он пожелал устроить несколько следующих одна за другой торжественных процессий, каждая из которых напоминала бы о всех войнах, которые он окончил в Галлии, Понте, Египте и Нумидии. Декорации, приготовленные для этих шествий, представляли страны, где были одержаны победы. В день триумфа над Африкой было показано 40 слонов, построенных в две шеренги, которые шли перед диктатором, когда он поднимался на Капитолий, и несли в своих хоботах факелы7. Идея этого спектакля была заимствована у царей Египта и Сирии, которые иногда появлялись в сопровождении слонов, обученных нести факел, которым дали название antigonose?, т. е. факелоносцы8.
Цезарь также устроил блистательные празднества, чтобы отметить свой третий консулат: Рим никогда еще не видел столь потрясающего зрелища, как по разнообразию представлений, так и по их великолепию. Однако наиболее примечательными стали два боя слонов: в первом 20 животных сражались против 500 человек пехоты, во втором такое же количество слонов сражалось против 500 пехотинцев и равного количества всадников, но на этот раз на слонах были башни, в которых находилось по три лучника (Plin., HN, VIII, 7; Sueton., Jul. Caes., 39; Dion. Cass., XLIII, 4; Appian., Bell., civil., II, 102).
Затем диктатор начал приготовления к походу против парфян, о котором мечтал, и хотел, чтобы в нем приняли участие слоны, возможно, для того, чтобы поразить народы Азии демонстрацией царского величия, поскольку все его мысли были заняты тогда господством и царским достоинством. Поэтому он отправил множество конвоев из этих четвероногих в порт Брундисия, где их должны были погрузить на корабли вместе с 10 легионами и 10 тысячами всадников, уже собранными на том же самом побережье, только трагический конец этого выдающегося человека помешал приготовленным войскам выйти в море, и Антоний, который уже мечтал наследовать диктатору, завладел и армией, и слонами. Скоро, однако, юный Октавий, амбиции которого уже стали проявляться, прибыл в Италию, щедрыми раздачами завоевал расположение старых солдат Цезаря и, встретив слонов, идущих из Брундисия, приказал отправить их в Рим (Dion. Cass., XLV, 2; Appian., Bell, civil., III, 11, 12)9, несомненно, для того, чтобы воспользоваться ими во время зрелищ, которые предполагал устроить и которые действительно состоялись, когда он захватил власть. Именно Август после завоевания Египта показал римлянам носорога, гиппопотама и крокодилов, которых вывез из этой страны (Dion. Cass., LI, 3). С полным основанием следует полагать, что он доставил оттуда же и слонов, которых мог легко заполучить, потому что они всегда содержались в Александрии.
Достаточно примечательная деталь, имеющая отношение к сюжету нашего исследования, состоит в том, что во времена этого императора в Риме имелся белый слон, которого показывали во время зрелищ народу: этот факт мы не можем не признать, если поверим столь известному стиху Горация: Sive elephas albus vulgi converteret ora10 (Horat., Epist., II, 1, 196)11. Если позволено сделать несколько предположений относительно обстоятельств, которые могли привести это редкое животное на берега Тибра, то я склонен утверждать, что он был получен в качестве дара от одного из государей Индии, которые, как мы об этом рассказали, отправляли посольства и богатые подношения императору Августу12.
Можно считать установленным фактом, что начиная с утверждения режима империи слоны постоянно принимают участие в зрелищах и крупных процессиях, проходящих в столице. Мы также склонны полагать, что в Риме существовали места, где содержались слоны, предназначавшиеся для обычных представлений в цирке и амфитеатре13, как и то, что стойла для этих животных располагались в прибрежных частях Лациума и особенно в Ардее и Лавренте, откуда их приводили в случае необходимости, чтобы выпустить на арену.
Среди представлений, в которых показывали слонов, наиболее удивительными были устроенные Германиком. Тогда эти животные исполнили почти невероятные номера. Их видели не только сражающихся оружием и танцующих пирриху, они разыгрывали шутовские представления и настоящую пантомиму. Двенадцать животных появились на арене одетыми в странные платья и костюмы драматических актеров, разделяясь и объединяясь подобно танцевальным хорам (Aelian., Animal., II, 11). Другие были обучены идти группами по четыре слона, каждая из которых несла в носилках пятого, изображавшего роженицу, только что разрешившуюся от бремени14. Затем они рассаживались вокруг накрытых столов, проходя среди приглашенных, между ложами, не задев их, брали пищу с золотых и серебряных блюд с гротескной непринужденностью, которая больше всего веселила зрителей15.
Однако испытанием, наиболее необычным для столь тяжеловесных четвероногих, было взбираться по одному или, возможно, по двум тросам, натянутым от основания арены к вершине ограждения и, что еще более удивительно, возвращаться этим опасным путем. Подобным фактам трудно верить, если бы не свидетельства современников. Такой удивительный номер слоны исполняли не только в играх, данных Германиком16, они повторили его и в других случаях. Нерон (Sueton., Nero, 11) и Гальба17 показали народу подобные представления. Но еще более невероятно то, что находились смельчаки, садившиеся на этих животных, когда они поднимались и опускались по тросам: один римский всадник, согласно Светонию, дал подобное доказательство своего бесстрашия на играх, проводившихся по приказу Нерона18.
Чаще всего слонов заставляли сражаться против гладиаторов, называвшихся bestiarii, и иногда против других животных, особенно против быков. Домициан иногда устраивал подобное представление, как можно понять из эпиграмм Марциала (Martial., Epigr., De spectac., 17; 19)19. Гелиогабал показал по случаю своего брака с Корнелией Паулой бой тигров со слонами, и один из слонов был при этом убит (Xiphilin., Epitoma, LXXIX, 9).
Когда Тит праздновал освящение своего амфитеатра, он приказал вывести на арену слонов, и, согласно свидетельству Ксифилина (Id., ibid., LXXIX, 9), тогда погибло четыре из них. Адриан нашел им более полезное применение, поскольку использовал 24 слона, чтобы перевезти знаменитый колосс Нерона и поставить его около амфитеатра, которому тот должен был дать свое имя. Эта операция, справедливо считающаяся одной из самых блестящих с точки зрения механики древних, была поручена архитектору Детриану или Деметриану, который перевез колосс, подняв его в стоячем положении, и установил на новом, предназначенном ему месте20.
Антонин Пий, наследник Адриана, устроил зрелища и бои животных, в которых приняли участие слоны (SHA, Anton. Pius, 10)21. Коммод также часто заставлял их появляться на арене. Этот венценосный гладиатор сам выходил иногда на арену, чтобы сражаться с наиболее свирепыми животными. Передают, что он был так невероятно силен, что однажды вступил в бой со слоном и одним ударом копья распростер его мертвым у своих ног22. Согласно Диону Кассию и Лампридию, он проделал то же самое с гиппопотамом, тигром и бесчисленным множеством других животных.
Септимий Север отпраздновал великолепными играми вторую годовщину своего правления. По этому поводу были опять устроены бои большого множества редких животных и особенно слонов, один из которых был убит (Xiphilin., Epitoma, Dion. Cass., LXXVI, 1). Каракалла также часто устраивал подобные зрелища.
Великие секулярные празднества, во время которых император Филипп отпраздновал тысячелетний юбилей основания Рима, были последним событием, когда в представлениях в большом количестве участвовали слоны. Организаторам игр хотелось, чтобы великолепие празднеств отвечало величию события: среди животных, выставленных для народного развлечения, было 32 слона (SHA, Gordian., 33)23. Число слонов, которые содержались в Риме, значительно поубавилось двадцатью или тридцатью годами позже — Галлиен смог вывести только десять животных на празднества, которые давал на десятый год своего правления (SHA, Gallien., 8). Но Аврелиан привез затем некоторое количество слонов с Востока, и двадцать из них шли перед ним на Капитолий в день его триумфа (SHA, Aurelian., 33). Возможно, тогда же правительство отказалось от содержания стойл для слонов. В самом деле, начиная с этой эпохи мы не видим, чтобы слоны появлялись в цирке и амфитеатре, хотя там еще долго продолжали устраивать бои диких животных всяких видов. Потом, когда Рим перестал быть императорской резиденцией, в нем уже не проводили столь блистательные и дорогостоящие празднества. И слонам нашли другое применение, их стали впрягать в парадные колесницы, на которых везли изображения богов и императоров во время крупных процессий и апофеозов. Август был первым, кто удостоился этого отличия: во время триумфального шествия его статуя была вывезена из цирка на колеснице, которую тянули слоны (Xiphilin., Epitoma, LXI, 16; Sueton., Claud., 11 ; Plin., HN, XXXIV, 10). Калигула оказал ту же почесть своей сестре Друзилле, а Клавдий — своей бабке Ливии, после того как те были причислены к богам (Dion. Cass., LIX, 2; Sueton., Claud., 11). Септимий Север приказал поставить статую Пертинакса на колесницу, влекомую слонами, сопровождал ее в цирке, где она была выставлена для оказания ей почестей римлянами (Xiphilin., Epitoma, LXXIV, 4)24. Медали, выбитые в память апофеозов Нервы, Адриана, Антонина, Марка Аврелия и двух Фаустин, часто изображали их на подобных колесницах: действительно, это животное по причине продолжительности своей жизни, которую предполагали большей, чем это есть на самом деле, рассматривалось как символ вечности. Поэтому часто на таких медалях можно прочесть слова «AETERNITATI AUG.» («Вечности Авг[уста]») «AETERNITAS» («Вечность»)25.
Иногда императоры сами хотели показаться перед народом, подобно восточным царям, на колесницах, которые везли слоны. Полагают, что первый пример был подан Августом. Однако Гелиогабал пошел еще дальше: он показал четыре колесницы, каждая из которых была запряжена четырьмя слонами, и не пренебрег тем, чтобы самому выполнять обязанности возницы (SHA, Heliogabal., 23, 1).
Право владеть слонами было прерогативой главы государства, очень редко его предоставляли частным лицам26. Тем не менее, Дион Кассий упоминает об одном военачальнике Августа по имени Корнификий, который появлялся на улицах Рима верхом на слоне и получил эту привилегию зато, что спас армейский корпус (Dion. Cass., XLIX, 1). Аврелиан, который до своего восшествия на трон уже успел отличиться выдающимися деяниями, также получил разрешение сохранить у себя слона, подаренного ему царем Персии, к которому был отправлен в свое время в качестве посла (SHA, Aurelian., 5, 6). В некоторых редких случаях императоры отправляли слонов чужеземным государям, с которыми желали установить дружбу. Мы можем привести пример Адриана, подарившего одно из этих животных Фарасману, царю Иберии (SHA, Adrian., 17, 11).
Чтобы закончить с тем, что касается истории слонов в первые века империи, мы добавим, что среди памятников, которые украшали Рим, было множество изображений этих животных. Плиний упоминает четырех слонов из обсидиана, которых Август приказал поставить в храме Согласия (Plin., HN, XXXVI, 67). Имеется письмо Кассиодора, министра Теодориха, к магистратам Рима, побуждающее их восстановить бронзовые фигуры слонов, которые находились на Священной дороге27. Эти памятники хранили, по всей видимости, воспоминание о какой-то победе, или же представляли собой колесницы, запряженные слонами, на которых возвышались статуи императоров. В самом деле, из одной эпиграммы Марциала следует, что на триумфальной арке Домициана были установлены такие колесницы, которыми, казалось, управляет позолоченная статуя этого императора (Martial., Epigr., VIII, 65)28.
В древних описаниях Рима имеется упоминание о травяном слоне (elephas herbarius), статуе или, возможно, фонтане, который находился в центре овощного рынка у подножья Тарпейской скалы. Предполагают, что это был один из многочисленных памятников, которыми Август украсил город и что имя Herbarius он получил потому, что был установлен на доход от пошлин, которые платили продавцы трав и овощей29. Наконец, в «Analecta» П. Мабийона есть надпись, дающая название Elephantus (Слон) одному месту в Риме, из чего делают вывод, что, здесь стояла статуя слона30.
