Спойлер (раскрыть)
Отцом Кимона был тот самый Мильтиад, который в 490 г. до н.э. командовал афинским ополчением, одержавшим победу над персидским отрядом при Марафоне. Таким образом, традиция борьбы с персами — а этой борьбе Кимон посвятил всю свою жизнь — была для него наследственной.
Мильтиаду мы посвятили специальную главу в книге «Античная Греция: политики в контексте эпохи. Архаика и ранняя классика». Там же мы приводим и рассматриваем сведения о его происхождении и истории его рода28. Соответственно, здесь нет необходимости заново повторять всю эту информацию. Напомним лишь, что в жизни будущего марафонского победителя имелся достаточно длительный и важный период, когда тот правил в качестве тирана на полуострове Херсонес Фракийский. Именно на этот период падает рождение Кимона. Иными словами, герой данной главы, хоть и был приписан к дему Лакиады, увидел свет не в этом деме29 и вообще не в Аттике, а довольно далеко от нее30.
Не менее знатным, хотя и в другом роде, следует назвать происхождение Кимона по женской линии. Его матерью была вторая жена Мильтиада — Гегесипила, дочь фракийского царя Олора, могущественного соседа правителя Херсонеса (Herod. VI. 39; Plut. Cim. 4)31. У Кимона имелся единокровный
28 Суриков И.Е. Античная Греция: политики в контексте эпохи. Архаика и ранняя классика. М., 2005. С. 270 и след.
29 Принадлежность к дему для афинских граждан была, как известно, наследственной. В сущности, Кимон был приписан к Лакиадам только потому, что оттуда происходил его отец. Не следует забывать и о том, что реформы Клисфена, в ходе которых дем стал базовой единицей административно-территориального деления полиса, имели место уже несколько лет спустя после рождения Кимона (если мы правильно вычисляем его дату, в чем сомневаться, кажется, нет оснований).
30 Строго говоря, нет абсолютной уверенности в том, что Кимон родился именно на Херсонесе. Какое-то время (вряд ли очень большое) на хронологическом отрезке между 513 и 493 гг. до н.э. Мильтиад, вынужденный бежать с полуострова под натиском скифов, провел, скорее всего, на завоеванном им острове Лемнос. Нельзя исключать, что именно тогда супруга подарила ему сына. Вопрос этот вряд ли когда-нибудь будет однозначно разрешен, и, во всяком случае, он не является столь уж принципиальным.
31 Геродот упоминает лишь о браке Мильтиада и Гегесипилы, не указывая, что именно от этого брака родился Кимон. Однако Плутарх, приводя эту информацию, ссылается на абсолютно аутентичную традицию, восходящую к авторам V в. до н.э., современникам и хорошим знакомым Кимона, принадлежавшим к его кружку (см. ниже) — поэту Меланфию и философу Архелаю.
- 204 -
брат Метиох, сын Мильтиада от первой супруги — афинянки. Он, судя по всему, был намного старше; к 493 г. до н.э., т.е. к моменту окончательного бегства Мильтиада из его «княжества», Метиох фигурирует в источниках как уже вполне взрослый человек, командир корабля (Herod. VI. 41).
Гораздо сложнее вопрос о сестре Кимона — уже упоминавшейся Эльпинике, сыгравшей немалую роль в его жизни. Эта женщина32 была одной из самых скандально известных личностей своей эпохи. Она неоднократно подвергалась нападкам, в частности со стороны авторов древней аттической комедии (Eupol. Fr. 208 Kock; ср. Plut. Cim. 4; 15) - в отличие от брата, которого, как мы видели, комедиографы щадили. Эльпинику обвиняли в инцесте с Кимоном, в близости с художником Полигнотом, в том, что она и в целом была «непорядочной» (ουκ εύτακτος). Вокруг Эльпиники концентрировалось такое количество клеветнических сплетен, что в традиции о ней истина безнадежно переплелась с наветами, и ныне чрезвычайно трудно отделить их друг от друга. Причиной столь неприязненного отношения современников к сестре Кимона была, насколько нам представляется, ее «чрезмерно» активная по афинским меркам роль в общественной жизни. Еще в молодости она с помощью выгодного политического брака фактически обеспечила своему брату будущее; в дальнейшем известны, как минимум, два случая ее посредничества между Кимоном и Периклом — в 463/462 и 457 гг. до н.э. (Plut. Pericl. 10; Cim. 14)33. Первое привело к оправданию Кимона в возбужденном против него судебном процессе, второе — к досрочному возвращению этого политика из изгнания остракизмом.
По представлениям граждан демократических Афин, такое участие женщины в «чисто мужских» делах не могло не быть в высшей степени предосудительным. Деятельность Эльпиники отражала не классическую афинскую, а какую-то иную политическую традицию, а именно ту, которая восходила к архаике, к эпохе аристократического господства — для этой эпохи в целом характерно большее влияние пред-
32 О ней см.: Суриков И.Е. Женщины в политической жизни... С. 46 — 47. Обращаем внимание на грубую опечатку в этой работе, происшедшую не по нашей вине. На с. 47 почему-то набрано, что матерью Эльпиники была «фракийская царевна Эльпиника» (правильно — Гегесипила).
33 Хронологию см.: Badian Ε. From Plataea... P. 101 — 102.
- 205 -
ставительниц «слабого пола» на политические процессы, чем для периода демократии. Имеет значение, на наш взгляд, и то обстоятельство, что девушка росла и воспитывалась в полугреческом-полуварварском окружении, что матерью ее была фракиянка царского рода, и это тоже должно было наложить отпечаток на весь стиль поведения Эльпиники.
А в том, что Эльпиника являлась дочерью Мильтиада именно от Гегесипилы, сомневаться не приходится. Правда, в античности существовала традиция34, делавшая Кимона и Эльпинику не родными, а лишь единокровными братом и сестрой, да при этом еще и законными супругами. Как пишет Непот, «женат он (Кимон. — И.С.) был на единокровной сестре Эльпинике, взятой не по любви, а по обычаю, поскольку у афинян разрешалось жениться на сестрах с отцовской стороны». Но здесь — череда грубых ошибок. Во-первых, неверна сама «правовая посылка». Действительно, афинские законы допускали браки в довольно близких, по нашим меркам, степенях родства (между двоюродными братом и сестрой35, даже между дядей и племянницей), но все же не в таких близких — здесь Непот неправ. Во-вторых, достоверно известно, что законной женой Кимона была Исодика из рода Алкмеонидов (Diod. Perieg. FGrHist. 372. F37; Plut. Cim. 4; 16; подробнее см. ниже). В-третьих, если бы Эльпиника была дочерью Мильтиада от первой жены, афинянки, она оказывалась бы старше Кимона, а это не вяжется с данными источников. Она была жива и активна, хотя и немолода, еще в 439 г. до н.э. (Plut. Pericl. 28), а около 480 г. есть все основания говорить о ней как о девушке на выданье (Plut. Cim. 4: ετι κόρης οΰσης και άγαμου; подробнее см. ниже). В целом можно еще раз повторить, что жизнь Эльпиники и ее отношения с братом служили в силу ряда обстоятельств предметом нездорового интереса, что и повело к нагромождению искусственных сложностей в некоторых (в основном поздних) источниках36.
34 Наиболее эксплицитно отразившаяся у Непота (Cim. 1). Плутарху (Cim. 4) эта традиция тоже знакома.
35 Thompson W.E. The Marriage of First Cousins in Athenian Society // Phoenix. 1967. Vol. 21, N 4. P. 273-282.
36 А в таком достаточно раннем тексте, как IV речь Андокида (о ней см.: Суриков И.Е. IV речь корпуса Андокида как исторический источник // ПИФК. 2003. Вып. 13. С. 3- 13) сожительство Кимона с сестрой названо «противозаконней» (παρανομία - Andoc. IV. 33). Тем самым уже отбрасывается всякая возможность законного брака между ними.
- 206 -
Возвращаемся к Кимону. О ранних годах его жизни, о воспитании будущего выдающегося полководца и политика мало что известно. Можно только с полным основанием предположить, что та обстановка, в которой он рос и формировался, не имела ничего общего с реалиями демократических Афин. Этот нюанс представляется нам важным, помогающим многое понять в основных особенностях личности Кимона, как они проявлялись уже в зрелом возрасте.
В то время как в афинском полисе происходили судьбоносные реформы Клисфена, складывалась система классического народовластия, кипела острая политическая борьба, — на Херсонесе Фракийском в этом отношении было все спокойно. Кимон, сын настоящего «владетельного князя», а по матери еще и потомок правителей фракийских племен, возрастал, надо полагать, в аристократической роскоши и богатстве. Полученное им образование было в основном мусическим (пение и игра на кифаре)37. Он имел, естественно, прекрасные манеры, умел держать себя с благородной небрежностью, при этом отнюдь не выглядел надменным и заносчивым, напротив, был прост в обращении, чем впоследствии снискал симпатии многих.
Безмятежное счастье молодого аристократа оборвалось в 493 г. до н.э., когда Мильтиад, преследуемый персами, вынужден был бежать с Херсонеса и со всем семейством (не считая попавшего в руки Дарию старшего сына Метиоха) прибыл в Афины. Тогда же на «исторической родине» оказался и юноша Кимон. Мильтиад вначале стал фактическим лидером государства, выиграл Марафонское сражение, но уже в 489 г. до н.э. стремительно попал в опалу, был приговорен к уплате огромного штрафа в 50 талантов, а вскоре умер.
Началась «черная полоса» в жизни Кимона. Штраф на момент кончины Мильтиада так и остался не выплачен; соответственно, он перешел «в наследство» сыну. Требуемая сумма заведомо являлась столь колоссальной, что частному лицу она была практически не под силу. Это автоматически ставило Мильтиада, а после его смерти — Кимона в разряд государственных должников. Такие лица, согласно афинским законам, подвергались вплоть до выплаты долга частичной атимии, что исключало их сколько-нибудь активное уча-
37 Именно в этом отношении Ион Хиосский (FGrHist. 392. F13) противопоставляет Кимона Фемистоклу, не получившему в отрочестве соответствующих навыков.
- 207 -
стие в общественной жизни. Кимон не мог выставлять свою кандидатуру на занятие полисных должностей, выступать с предложениями в народном собрании или с обвинениями в суде38. Пока это обстоятельство было для него иррелевантным: до достижения тридцатилетия ему и так не разрешалась подобного рода активность — если не жесткими нормами права, то, во всяком случае, установками общественного мнения39. Но рано или поздно вопрос о способе снятия атимии не мог не возникнуть, коль скоро он хотел начать делать политическую карьеру. А неоплаченный долг висел над ним дамокловым мечом долго, почти десять лет.
В 80-е годы V в. до н.э., в период очень напряженной борьбы группировок и первых применений закона об остракизме, несмотря на свою молодость и на невозможность прямого участия в политике, Кимон был уже, судя по всему, прекрасно известен согражданам, более того, по словам Плутарха (Cim. 4), «пользовался в городе дурной славой (ήδόξει... και κακώς ήκουεν)». В складывании этой негативной репутации сыграли роль несколько обстоятельств. В частности, на Кимона переносилась неприязнь, которую многие афиняне испытывали к Мильтиаду, по их мнению, чрезмерно «вознесшемуся» (а «реабилитация» марафонского победителя еще не успела произойти), и которая усугублялась твердой уверенностью греков рассматриваемой эпохи в ответственности потомков за деяния предков40. Невыплаченный долг полису тоже способствовал неприязни к Кимону. Наконец,
38 Непот (Cim. 1) совершает очередную путаницу, утверждая, будто бы Кимон был за неуплату долга посажен в государственную тюрьму. Этого, конечно же, не случилось. В Афинах до рубежа V- IV вв. до н.э. не существовало «долговых ям». См.: Ruschenbusch Ε. Die Quellen zur älteren griechischen Geschichte: Ein Überblick über den Stand der Quellenforschung unter besonderer Berücksichtigung der Belange des Rechtshistorikers // Symposion 1971: Vorträge zur griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1975. S. 73 — 74. Соответственно, не сидел в тюрьме и Мильтиад после вынесенного ему приговора.
39 Даже Алкивиад (ближе к концу того же столетия) начал активную политическую карьеру лишь в тридцатилетнем возрасте. И это несмотря на то, что он едва ли не с детства был прекрасно известен всем согражданам, что он обладал несомненными и блестящими талантами, что установки общественного мнения уже несколько изменились в сторону более терпимого отношения к молодежи. Α fortiori то же самое должно относиться к Кимону.
40 Об этой концепции родовой ответственности см.: Суриков И.Е. Из истории греческой аристократии позднеархаической и раннеклассической эпох. М., 2000. С. 238 и след.
- 208 -
тогда уже начали распространяться по Афинам сплетни о пьянстве молодого человека, о его незаконном сожительстве с сестрой, опекуном (κύριος) которой он остался.
Кимон в десятилетие между Марафоном и Саламином подвергался даже опасности остракизма. Безусловно, опасность эта вряд ли была реальной, и Кимон, конечно, не числился в главных «кандидатах» на изгнание, таких как Аристид или Ксантипп, но нет ничего удивительного в том, что несколько десятков или даже сотен афинских граждан предпочитали писать на черепках именно его имя (как об этом свидетельствуют данные найденных острака). Пожалуй, единственным из крупных политических лидеров, оказывавшим в этот период Кимону поддержку, был Аристид «Справедливый» (Plut. Cim. 5), как мы уже отмечали выше, в главе, посвященной этому последнему.
В целом по мере демократизации афинского полиса представители знатных аристократических родов, к числу которых относился Кимон, оказывались во все более непростой для себя ситуации. Демос, особенно после Марафонской победы, властно брал в свои руки бразды правления; увеличивалась роль беднейших, наиболее радикально настроенных слоев гражданского населения, т.е. тех людей, которые уже в силу самой природы вещей поглядывали на аристократов с подозрением, видя в них потенциальных врагов. Кто-то из членов знатной элиты смог (да и то до поры до времени) приспособиться к новым политическим условиям, выступая в роли вождей-простатов простонародья (мы демонстировали это в главе о Фемистокле). Кимону (как в свое время его отцу Мильтиаду) такая линия была в целом чужда. Позже, в годы зрелости, он относился к демосу скорее покровительственно, несколько свысока, хотя и без олигархической неприязни. У нас еще будет случай в этом убедиться.
Политическим идеалом Кимона всегда оставалась Спарта. Он поддерживал с ней самые тесные контакты, слыл главным афинским лаконофилом. Спартанцы уважали Кимона, и он платил им взаимностью. В высшей степени характерен тот факт, что одного из своих сыновей он назвал Лакедемонием (Plut. Cim. 16)41. Это интереснейший пример «геополи-
41 Лакедемоний впоследствии тоже сыграл некоторую роль в афинской истории. В частности, в конце 30-х годов V в. до н.э. он был стратегом и командовал эскадрой кораблей (Thuc. I. 45. 2; Plut. Pericl. 29). Но в целом он не входил в число наиболее влиятельных лидеров государства. Харак-
- 209 -
тической» ономастики. Другой сын Кимона звался Фессалом — имя тоже с предельно ясной подоплекой42. Сложнее ситуация с еще одним его сыном, близнецом Лакедемония. Плутарх (Cim. 16; Pericl. 29) не вполне точно передает его имя как Элей, производя соответственно от области Элиды. Эпиграфически зафиксировано более точное написание имени данного лица — Улий (IG. IV. 2. 672с)43. Иными словами, к Элиде это имя не имеет никакого отношения; скорее можно говорить о его ионийском происхождении (в некоторых полисах Ионии Зевс в одной из своих ипостасей носил эпиклезу «Улий»). Дж. Дейвис справедливо считает, что в таком имянаречении отразилось стремление к гегемонии над ионийскими греками, т.е. и оно тоже имело «геополитический» характер44. Итак, в ономастической сфере Кимон совершенно не следовал укоренившимся в греческом мире традициям45, выступал новатором, давая некоторым из своих сыновей имена не по предкам и родственникам, как было принято, а связанные с различными регионами греческого мира46.
Плутарх упоминает только этих трех сыновей Кимона. Однако еще в одном, довольно позднем источнике (Schol. Aristid. P. 151. 8 Jebb — III. P. 515 Dindorf) содержится указа-
терно, в частности, что политическую группировку Филаидов после смерти Кимона возглавил его свойственник Фукидид, сын Мелесия, а не Лакедемоний. Очевидно, последний не обладал для этого достаточными способностями.
42 Фессал, сын Кимона, встречается в источниках еще в 415 г. до н.э., когда он выступил в суде официальным обвинителем Алкивиада в процессе о профанации мистерий (Plut. Alc. 19; 22). Плутарх приводит даже текст обвинительного заявления.
43 Улий в 425 г. до н.э. занимал полисную должность ситофилака (Aristoph. Equ. 407 cum schol.). Таким образом, целый ряд сыновей Кимона нашел определенное место в общественной жизни Афин, но место это было достаточно скромным. По словам Аристотеля (Rhet. II. 1390b30), потомки Кимона выродились «в глупость и вялость».
44 Davies J.K. Athenian Propertied Families, 600-300 B.C. Oxford,1971. P. 302. Об имени Улий в роде Филаидов см. также: Thomas R. Oral Tradition and Written Record in Classical Athens. Cambridge, 1989. P. 162.
45 Об ономастических традициях греков см.: Brenne S. Ostrakismos und Prominenz... S. 49 — 72 (с подробными указаниями на предшествующую лит.); Карпюк С.Г. Общество, политика и идеология классических Афин. М., 2003. С. 200 и след.
46 Известно, правда, что уже Фемистокл назвал двух из своих многочисленных дочерей Италией и Сибаридой (Plut. Them. 22), что тоже демонстрирует геополитические амбиции. Однако сыновья Фемистокла носили вполне традиционные имена.
- 210 -
ние на то, что у него имелись еще три сына, названные в более традиционной манере: Мильтиад (по деду), Кимон (по отцу) и Писианакт (по одному из родственников с материнской стороны). Эта информация, несмотря на поздний характер, вполне может быть в своей основе аутентичной. Действительно, Лакедемоний, Улий и Фессал, судя по времени их деятельности, родились у Кимона, когда ему было уже за сорок. Вполне логично предположить наличие более ранних детей (женился Кимон, как мы увидим, в возрасте около тридцати лет). В таком случае, остается считать, что эти трое старших сыновей Кимона умерли в детстве или в молодости, коль скоро они не оставили никаких следов в истории Афин.
Говоря о потомстве Кимона, мы несколько забегаем вперед, но нам это необходимо для того, чтобы разобраться с матримониальной ситуацией в семье интересующего нас политика. Матерью всех его сыновей, по авторитетному свидетельству периегета Диодора, писателя IV в. до н.э. (FGrHist. 372. F37), была его законная супруга Исодика. Правда, существует информация, восходящая будто бы к Стесимброту (ар. Plut. Cim. 16; ср. Plut. Pericl. 29), согласно которой дети (все или часть) рождались у Кимона от некоей женщины-клиторянки (έκ γυναικός... Κλειτορίας), т.е. гражданки города Клитор в Аркадии. Однако, даже независимо от факта тенденциозной субъективности большинства сообщений Стесимброта, в данном случае мы просто имеем дело с «псевдоперсоной», возникшей в результате порчи рукописной традиции. Как было аргументированно показано47, изначально в тексте, из которого происходит этот пассаж, говорилось не о «женщине-клиторянке», а об «оскверненной женщине» (γυναικός... άλιτηρίας). Так была названа Исодика, принадлежавшая к роду Алкмеонидов, над которым тяготела «Килонова скверна»48. Но уже ко времени Плутарха в данный нарративный памятник вторглось искажение, в результате которого и «появилась на свет» никогда в действительности не существовавшая женщина из Клитора.
Об Исодике, строго говоря, известны только две вещи: что она умерла раньше мужа, который очень тяжело воспринял ее кончину (Plut. Cim. 4), и что она, как только что было
47 Piccirilli L. Γυνή Κλειτορία...; Cromey R.D. Op. cit.
48 Об этом родовом проклятии см. наиболее подробно: Суриков И.Е. Из истории греческой аристократии...
- 211 -
сказано, происходила из Алкмеонидов, из боковой ветви рода49. И вот эта последняя деталь для нас здесь наиболее важна. Мы вновь выходим на проблему «триумвирата родов», о которых уже упоминали в главах II и III и, соответственно, сейчас можем ограничиться лишь кратким напоминанием. На рубеже 80 —70-х годов V в. до н.э. Алкмеониды, Филаиды и Керики объединились с целью более успешного противостояния чрезвычайно возросшему влиянию Фемистокла. Альянс был, по афинским обычаям, демонстративно маркирован политическими браками. Первый из них связал Кимона с Исодикой, а второй оказался для его дальнейшей судьбы, пожалуй, даже едва ли более важным. Сестра Кимона Эльпиника была выдана замуж за «богатейшего из афинян» — Каллия, сына Гиппоника, возглавлявшего род Кериков (Nep. Cim. 1; Plut. Cim. 4; Athen. XIII. 589d).
Каллий, чье состояние оценивалось в 200 талантов, был одним из очень немногих граждан афинского полиса, кому было под силу заплатить в государственную казну 50 талантов причитавшегося с Кимона долга и тем снять с последнего атимию. Именно это и было сделано50, и для Кимона открылась наконец, дорога в «большую политику». Да и в целом союз трех родов оказался чрезвычайно выгодным именно для него; он больше, чем кто-либо, выиграл от создания этой коалиции, что нам уже очень скоро предстоит увидеть. Немаловажно уже то, что Кимон, решив свои финансовые проблемы, в одночасье шагнул из бедности в богатство, что позволило ему вернуться к привычной с детства жизни «на широкую ногу»51.
49 Отцом Исодики был Евриптолем, отцом этого последнего — Мегакл, брат реформатора Клисфена (не путать с Мегаклом, сыном Гиппократа, приходившимся Клисфену племянником).
50 Вряд ли, конечно, Каллий заплатил за Кимона весь долг. Во-первых, семья Мильтиада сама была весьма состоятельной (Herod. VI. 41 — херсонесский тиран бежал в Афины с большими сокровищами), и это состояние, несомненно, ушло на частичную ликвидацию задолженности. Во-вторых, сообщается (Ephor. FGrHist. 70. F64), что семья жены Кимона, Исодики, тоже была богатой; ей было дано роскошное приданое, что тоже внесло свой вклад в расчеты с государством.
51 Если верно наше предположение (см. выше, в гл. II), что организатором союза трех родов выступил Аристид, это многое объясняет. Очевидно, «справедливый» политик выстраивал весь союз специально «под Кимона». Эксплицитно сообщается (Plut. Cim. 5), что именно в нем Аристид видел потенциальный противовес Фемистоклу, против которого коалиция и создавалась.
- 212 -
* * *
Первым крупным историческим событием, в котором источниками отмечено прямое участие Кимона, была эвакуация афинян из города в 480 г. до н.э., под угрозой нашествия Ксеркса. Как пишет Плутарх (Cim. 5), «в это-то время Кимон с сияющим лицом первым показался на Акрополе, куда он поднялся через Керамик в сопровождении товарищей, неся в руках конские удила, чтобы посвятить их богине... Посвятив удила, вооружившись одним из висевших в храме щитов и помолившись богине, он спустился к морю и тем самым первый показал пример неустрашимости». Плутарх трактует этот эпизод как готовность Кимона с энтузиазмом принять план обороны на море, предложенный Фемистоклом («это как бы означало, что сейчас государство нуждается не в конном войске, а в бойцах-моряках»). Так ли это в действительности? Трудно сказать. Работая с сочинениями Плутарха, нужно всегда проводить четкое разграничение между конкретными фактами (большей частью аутентичными) и интерпретациями, принадлежащими самому автору, которые как раз нередко бывают спорными и сомнительными. Сейчас перед нами именно такой случай. Странным показалось бы подобное проявление симпатий Кимона к Фемистоклу — политическому противнику52. Может быть, этот его демонстративный жест (а таких и впоследствии немало было в его жизни) символизировал совсем иное: присягу на верность святыням Акрополя, которые поневоле приходилось на время оставить...53
Кимон участвовал в Саламинском сражении в качестве рядового воина, проявив героизм (Plut. Cim. 5). А практически сразу после этого ему уже начинают давать важные государственные поручения. Так, в 479 г. до н.э. он вместе с Ксан-
52 Впоследствии, в период остракизма, опалы и осуждения Фемистокла Кимон входил в число тех, кто нападал на него (Plut. Aristid. 25). Когда некий Эпикрат помог скрывавшемуся Фемистоклу, организовав побег из Афин его жены и детей, Кимон выступил обвинителем в судебном процессе против Эпикрата и добился смертного приговора (Plut. Them. 24). Всё это свидетельствует, мягко говоря, отнюдь не о взаимных симпатиях двух выдающихся политических деятелей.
53 Фемистокл, со своей стороны, характеризовался далеко не такими «почвенническими» взглядами. Как мы помним, он вполне допускал даже возможность отбытия гражданского коллектива Афин в полном составе в Южную Италию с целью основания там нового полиса.
- 213 -
типпом и Миронидом вошел в состав посольства в Спарту, направленного по инициативе Аристида (Plut. Aristid. 10). Как правило, послами становились опытные, авторитетные политики, имевшие серьезный вес в гражданской общине и за ее пределами54. В свете сказанного включение в состав дипломатической миссии, причем весьма важной, молодого человека, едва-едва достигшего тридцатилетия и только начинающего свою карьеру, выглядит даже не вполне обычным. Объяснение ситуации, на наш взгляд, возможно только одно: для спартанцев имя Кимона было не пустым звуком. Очевидно, к описываемому моменту уже проявились лаконофильские черты личности и деятельности Кимона, установились его контакты с Лакедемоном (вне сомнения, наследственные и ксенические). В Спарте он был желанным гостем, способным реально повлиять на ход событий.
А уже в 478 г. до н.э. мы встречаем Кимона в должности стратега (вместе с Аристидом) в ходе морских кампаний Эллинского союза в Эгеиде (Plut. Aristid. 23; Cim. 6). Этот год, как известно, был отмечен событиями огромного исторического значения: расколом между Афинами и Спартой по вопросу о целесообразности дальнейших военных действий и созданием Делосского союза. Главным «локомотивом» событий с афинской стороны выступил Аристид — «отец» симмахии, а Кимон изо всех сил помогал ему в этом. Затем Аристид отошел от активной политической деятельности, а для Кимона она только начиналась. Как самый талантливый из полководцев, каких афиняне имели в то время, он неоднократно избирался стратегом. Это происходило снова и снова, почти без перерывов, год за годом на протяжении более чем полутора десятилетий. По сути, он долго оставался фактическим главой созданного Афинами морского союза.
В 477 г. до н.э.55 имела место первая крупная операция симмахии против персов — осада крепости Эйон в Северной
54 Послы, в отличие от многих должностных лиц, избирались не жребием, а голосованием. См.: Mosley D.J. Envoys and Diplomacy in Ancient Greece. Wiesbaden, 1973. P. 43. Вполне правомерно Μ. Хансен, составляя каталог виднейших афинских политиков IV в. до н.э., включает в него наряду с полководцами и политическими ораторами также известных из источников послов. См.: Hansen М.Н. The Athenian Ecclesia II: A Collection of Articles 1983- 1989. Copenhagen, 1989. P. 25 ff.
55 В датировке внешнеполитических событий, о которых в дальнейшем пойдет речь, следуем хронологическим выкладкам Э. Бадиана. См.: Badian Ε. From Plataea... P. 99 ff.
- 214 -
Эгеиде, в месте впадения в море реки Стримон. Этот важный стратегический пункт56 находился в руках персидского гарнизона, которым командовал некий Бог (имя такое). Кампания при Эйоне неплохо освещена в источниках различного времени57. Осада оказалась затяжной: персы оборонялись очень мужественно, а их военачальник проявил настоящую самоотверженность: он держался до последнего, а когда провиант в блокированном городе оказался на исходе и никаких надежд не оставалось, поджег крепость и сам покончил с собой, бросившись в огонь. Только таким образом Эйон попал в руки греческого войска Кимона — полуразрушенный и почти без добычи, на которую так надеялись (сокровища Бог перед гибелью выбросил в реку).
Тем не менее успех был достигнут. Он, в частности, позволил попытаться начать колонизацию привлекательного стримонского региона. Там афиняне основали поселение под названием «Девять путей». Впрочем, на этот раз колонисты не смогли продержаться долго и были разгромлены окрестными фракийцами (Thuc. I. 100. 3; Schol. Aeschin. II. 32). Однако к этим событиям Кимон уже не имел отношения. Позже на Стримоне, как известно, возник знаменитый Амфиполь — афинская колония с очень бурной судьбой58.
Остановимся вкратце еще на одном нюансе, связанном со взятием Эйона. В этой операции афинянам оказал существенную помощь деньгами и людьми знатный фессалиец Менон, сын Менеклида, из города Фарсал. За это постановлением экклесии Менону были дарованы права афинского гражданства (Demosth. XXIII. 199). Такая награда в V в. до н.э. давалась очень редко; еще более интересно, что Менон действительно переселился из Фарсала в Афины, был приписан к дему Гаргетт и впоследствии принимал активное участие
56 К этим фракийским землям, изобиловавшим рудниками по добыче драгоценных металлов, афиняне стремились уже издавна.
57 Herod. VII. 107; Thuc. I. 98; Demosth. XIII. 23; XXIII. 199; Diod. XI. 60. 2; Plut. Cim 7; Polyaen. VII. 24. См. также об этом событии: Isaac В. The Greek Settlements in Thrace until the Macedonian Conquest. Leiden, 1986. P. 60; Касаткина H.A. Завоевание Эйона во Фракии // Мат. VII чтений памяти проф. Н.П. Соколова. Н. Новгород, 2002. С. 28 - 30 (с несколько иной датировкой — 476/475 г. до н.э.).
58 Heskel J. The North Aegean Wars, 371-360 B.C. Stuttgart, 1997. P. 15- 17; Hansen O. The Athenian Colony of Brea = Amphipolis?// Hermes. 1999. Bd. 127, H. 1. S. 121-122.
- 215 -
в политической жизни59. Он входил в окружение Кимона (видимо, породнился с ним) и, подобно последнему, возможно, даже подвергся остракизму в начале 50-х годов V в. до н.э.
Кимон очень гордился проведенной им операцией при Эйоне, наверное, потому, что это была его первая самостоятельная победа. Для прославления и увековечения этой победы он по разрешению демоса установил в Афинах стелы со стихотворными надписями. Надписи полностью приведены Плутархом (Cim. 7)60. Характерно, что в них идет речь только об «афинянах» и нигде не упоминается имя Кимона. Известно, что в этот период ощутивший свое могущество и убежденно придерживавшийся коллективистских традиций державный демос отнюдь не питал склонности признавать личную роль тех или иных граждан в военных либо каких бы то ни было мероприятиях. Это в свое время познал на собственном горьком опыте Мильтиад. Кимон, не настаивая на подчеркивании в надписях своей персоны, конечно же, помнил о судьбе отца. Однако даже в подобном «безличном» виде надписи, как замечает Плутарх (Cim. 8), «казались, по содержанию своему, людям того времени верхом почета»: ведь до Кимона и такая скромная почесть никому не даровалась.
В 476 г. Кимон, вновь занимая должность стратега, провел еще одну удачную кампанию. На этот раз захвачен был Скирос — остров в северо-западной части Эгейского моря, принадлежавший к группе Спорад (об этом событии см.: Thuc. I. 98. 2; Diod. XI. 60. 2; Plut. Thes. 36; Cim. 8). Населявшее Скирос племя долопов промышляло пиратством, что препятствовало нормальному развитию морской торговли в Эгеиде. Овладев островом, основав там свое поселение и изгнав пиратов, афиняне решили эту проблему.
Со взятием Скироса связана весьма интересная пропагандистская акция Кимона, в которой активно использовались элементы мифа и ритуала. Являясь лидером афинского полиса, Кимон активнейшим образом эксплуатировал мифологию Тесея, который постепенно становился величайшим «национальным» героем Афин, аттическим аналогом
59 О Меноне см.: Raubitschek А.Е. Menon, Son of Menekleides // Hesperia. 1955. Vol. 24, Ν 4. P. 286-289; Martin T.R. Sovereignty and Coinage in Classical Greece. Princeton, 1985. P. 61-62; Helly B. La glose d'Hesychius Μενωνίδαι: penestes thessaliens ou ostracises atheniens? // RPLHA. 1994. vol. 68, N 1/2. P. 135- 146.
60 Анализ стихов см. в раб.: Jacoby F. Some Athenian Epigrams from the Persian Wars // Hesperia. 1945. Vol. 14, N 3. P. 185 ff.
- 216 -
Геракла61. Согласно легендарной традиции, Тесей в конце своей жизни был свергнут с афинского престола и бежал именно на остров Скирос, где то ли умер, то ли был убит. Кимон объявил о том, что им найдена могила Тесея. Было уже наготове соответствующее прорицание от Дельфийского оракула, предписывавшее афинянам доставить прах героя на родину. Об этой религиозной санкции наверняка заблаговременно позаботился сам Кимон62; впрочем, она очень хорошо укладывалась и в политику дельфийского жречества. Уже не в первый раз из Дельфов раздавались приказы о «перевозе останков» древних героев. Ранее они, как правило, адресовались спартанцам. Таким образом в Спарте оказались «останки Ореста» (Herod. I. 67 — 68) и «останки Тисамена» (Paus. VII. 1. 8)63. Такого рода акции всегда носили ярко выраженный легитимирующий характер. Доставляя на свою территорию «останки» былых ахейских владык, лакедемоняне тем самым обосновывали свои претензии на «ахейское наследство» Пелопоннеса, на гегемонию на полуострове. И теперь в высшей степени характерно, что в Афинах получил совершенно аналогичную санкцию не кто иной как лаконофил Кимон.
61 О популярности образа Тесея в Афинах эпохи Кимона см.: Dugas Ch. Revolution de la legende de Thesee // REG. 1943. Vol. 56. P. 1-24; Sourvinou-Inwood Chr. Theseus Lifting the Rock and a Cup near the Pithos Painter //JHS. 1971. Vol. 91. P. 94- 109; Davie J.N. Theseus the King in Fifth-Century Athens// G&R. 1982. Vol. 29, N l.P. 25-34; Hurwit J.M. The Art and Culture of Early Greece, 1100-480 B.C. Ithaca, 1985. P. 311 ff.; Shapiro H.A. Theseus...; GouSchin V. Athenian Synoikism of the Fifth Century B.C., or Two Stories of Theseus // G&R. 1999. Vol. 46, N 2. P. 168- 187. По одной из версий генеалогической традиции, род Филаидов, к которому принадлежал Кимон, по женской линии восходил к Тесею (Τιβέριος Μ. Θησεύς και Παναθήναια // AAAD. Ρ. 133). Наиболее подробно об эволюции мифологического образа Тесея в Афинах в целом см.: Calame С. Thesee et l'imaginaire athenien: Legende et culte en Grece antique. Lausanne, 1990.
62 Он поддерживал хорошие отношения с дельфийским жречеством. Несколько позже, в 60-е годы, по инициативе Кимона в Дельфах была установлена скульптурная группа работы Фидия. В ее состав входили статуи божеств, знаменитых афинских легендарных героев (эпонимов фил, Код-ра, а также, что интересно, Тесея), кроме того Филея, основателя рода Филаидов, и наконец, отца Кимона Мильтиада (Paus. X. 10. 1—2). См.: Neer R. The Athenian Treasury at Delphi and the Material of Politics // Classical Antiquity. 2004. Vol. 23, N 1. P. 82.
63 Leahy D.M. The Bones of Tisamenus//Historia. 1955. Bd. 4, Η. 1· S. 26-38; Huxley G. Bones for Orestes // GRBS. 1979. Vol. 20, N 2. P. 145-148.
- 217 -
«Останки Тесея» были с большой помпой возвращены в Афины64 и перезахоронены; на месте их нового пребывания основали святилище Тесейон, игравшее в дальнейшем довольно важную роль в религиозной жизни полиса65. Мероприятие, о котором идет речь, было, бесспорно, многоплановым по своим импликациям; Кимон как бы в определенной степени отождествлял себя со славнейшим афинским героем, подчеркивал черты сходства между собою и им66. Еще один аспект проблемы был относительно недавно подчеркнут У.Р. Коннором67. Тесей, согласно одной из традиций, бытовавших в классических Афинах, вынужден был покинуть город потому, что его изгнали остракизмом. И теперь его «возвращение» должно было восприниматься современниками как возвращение из остракизма (добавим, такое восприятие тем более вероятно, что буквально за несколько лет до этой акции, в 480 г. до н.э., имело место досрочное возвращение жертв первых остракофорий, которое не могли еще не вспомнить). Привозя на родину останки героя, который в свое время несправедливо пострадал от сограждан, Кимон как бы имплицитно предостерегал на будущее против чрезмерно сурового обращения демоса со своими политическими лидерами. Для него, кстати, подобный намек был более чем актуален»: его отец Мильтиад подвергся осуждению экклесией, да и сам он имел основания опасаться остракизма (и, как показали дальнейшие события, не напрасно). Эпизод с «останками» Тесея следует признать типичным образчиком пропагандистской акции, выросшей из недр мифоритуального комплекса.
Эпизод, о котором шла речь, безусловно, прибавил Кимону популярности и влиятельности. Да и в целом его положе-
64 Podlecki A.J. Cimon, Skyros...; Fell Μ. Op. cit.
65 Ранее за Тесейон ошибочно принимали тот храм на западной стороне афинской Агоры, который, как ныне безоговорочно установлено, в действительности являлся Гефестейоном, храмом Гефеста и Афины (кстати, он тоже, возможно, был заложен еще при Кимоне и лишь достроен при Перикле: Delvoye Ch. Op. cit. P. 807). Настоящее местонахождение Тесейона пока еще достоверно не установлено.
66 Интересно, что позже, в 40-е годы V в. до н.э., аналогичное отождествление с Тесеем практиковал и Перикл. См.: Суриков И.Е. Перикл, Амис и амазонки // Из истории античного общества. Н. Новгород, 1999. Вып. 6. С. 147— 152. Судя по всему, Тесей с определенного момента (с Писистрата? с Клисфена?) вообще стал парадигмой для любого афинского политика, занимающего лидирующую позицию в полисе.
67 Connor W.R. Theseus and his City // RPAGW. P. 115 - 120.
- 218 -
ние с каждым годом продолжало укрепляться, он быстро становился в Афинах «политиком номер один», не имеющим сопоставимых по значимости конкурентов. Тому способствовало несколько обстоятельств. Во-первых, на протяжении 70-х годов произошла, если можно так выразиться, «расчистка политического поля». Аристид отошел от активной государственной деятельности. Влияние Фемистокла значительно упало, и в конце рассматриваемого десятилетия он был подвергнут остракизму (см. предыдущую главу). На те же 70-е годы до н.э. приходится смерть или гибель Ксантиппа68, а сын его Перикл был еще слишком молод, чтобы стать достойным соперником Кимона (это в конце концов произошло, но лишь некоторое время спустя). Во-вторых, Кимона всячески поддерживал древний аристократический Совет Ареопага, усилившийся в этот период (об этом говорилось выше, в главе I).
В-третьих, альтернативы Кимону не существовало еще и в том отношении, что он, вне всяких сомнений, являлся лучшим военачальником из всех, каких имели Афины в это время. Более того, не будет преувеличением назвать его крупнейшим представителем полководческого искусства в Греции первой половины V в. до н.э. Здесь следует учитывать, что в военном деле периода ранней классики, характеризовавшемся, по нашим современным меркам, в общем-то достаточно простыми и незамысловатыми стратегическими и тактическими приемами, колоссальную роль играл личный фактор, а именно — персональный пример полководца, его авторитет в армии, его способность подвигнуть воинов на удар по противнику. Как раз этими качествами Кимон располагал в избытке. Он пользовался, насколько можно судить, безоговорочным уважением со стороны воинов, умел повести их за собой. Плутарх (Cim. 5) говорит в связи с Кимоном о «благородстве, достойном удивления. Ибо, не уступая отвагою своей Мильтиаду, а разумом Фемистоклу, он, по общему признанию, был справедливее (δικαιότερος) их обоих». Кимону здесь приписывается справедливость (δικαιοσύνη) — одна из наиболее ценимых эллинами черт, как мы видели, описывая биографию Аристида.
Весь свой талант военачальника Кимон обратил на борьбу против державы Ахеменидов. Под его руководством афи-
68 Суриков И.Е. Ксантипп, отец Перикла: штрихи к политической биографии // ПИФК. 2000. Вып. 8. С. 106.
- 219 -
няне неуклонно теснили персидские силы из Эгеиды, нанося им поражение за поражением как на море, так и на суше. Территориально военные действия все более смещались в восточную часть акватории Эгейского моря. Афинский флот смог отвоевать у персов греческие полисы Карии и Ликии (Diod. XI. 60. 4). Захватчики были полностью изгнаны с полуострова Херсонес Фракийский (Plut. Cim. 14)69· Этот регион в стратегических планах Кимона занимал, следует полагать, особое место» там правил его отец Мильтиад, там родился и он сам. Возвращая теперь Херсонес, Кимон не только исполнял свой военный долг по отношению к Афинам, но и долг, так сказать, семейный, родовой.
Впрочем, не только с врагами с Востока Кимону приходилось иметь дело на данном хронологическом этапе. В 471 г. до н.э. он провел операцию по изгнанию из Византия спартанского регента Павсания (Thuc. I. 131. 1; Plut. Cim. 6). Этот амбициозный политический лидер, в свое время выигравший Платейское сражение и командовавший (правда, недолго) флотом Эллинского союза, затем фактически вышел из подчинения властям Спарты, да и вообще из-под чьего бы то ни было контроля. Он своевольно захватил важный в стратегическом отношении Византий и несколько лет управлял этим полисом, можно сказать, был его тираном70. Такое его поведение не устраивало, нужно думать, прежде всего самих спартанцев, которые, скорее всего, дали «добро» на его удаление из города. Ведь Эллинский союз, не забудем, де-юре продолжал еще существовать, и Кимон в период своего преобладающего влияния в Афинах не давал Спарте никаких поводов для недовольства. Вполне закономерно, что именно на его долю выпало изгнать Павсания. А Византии после этой кампании, естественно, оказался под афинским контролем и вошел в состав Делосского союза, всё увеличивавшегося и усиливавшегося.
Иногда считают71, что в ходе той же экспедиции 471 г. до н.э. Кимон взял у персов Сеет на Геллеспонте. Здесь есть определенная нестыковка. По данным весьма авторитетных Источников (Herod. IX. 117 sqq.; Thuc. I. 89. 2), Сеет был осво-
69 Касаткина H.A. Афинские владения... С. 62 — 63.
70 Совершенно справедливо Г. Берве рассматривает этот период деятельности Павсания в контексте истории греческой тирании. См.: Берве Г. Тираны Греции. Ростов-н/Д., 1997. С. 224 и след.
71 См.: например: Radian Ε. From Plataea... P. 100, 211. Менее категорично: Isaac В. Op. cit. P. 176-177.
- 220 -
божден флотом под командованием Ксантиппа не позже весны 478 г. до н.э. Почему же его пришлось брать вторично? Разве что предположить, что первое освобождение города оказалось кратковременным и персы вскоре вновь овладели им... Но в традиции о таком развитии событий нет ни слова; почему же мы должны домысливать факты?
Здесь явно вкралось какое-то недоразумение, и идет оно от свидетельства Иона Хиосского (FGrHist. 392. F13)72, приводимого со ссылкой на рассказ самого Кимона» «Союзники, захватив в Сесте и Византии множество варваров, поручили Кимону произвести дележ добычи, и тот распорядился так, что по одну сторону поставили самих пленных, а по другую сложили украшения, которые они носили; союзники стали порочить такой дележ, называя его несправедливым, и тогда он предложил им взять любую из частей: какую бы они не оставили, афиняне-де будут довольны. По совету самосца Герофита, считавшего, что лучше приобрести вещи персов, чем самих персов, союзники взяли себе наряды и украшения, оставив на долю афинян пленных. Все сочли тогда, что этим дележом Кимон просто выставил себя на посмеяние» союзники уносили золотые запястья, ожерелья, шейные цепочки, персидские кафтаны, пурпурную одежду, афинянам же пришлось взять себе нагие тела мало привычных к труду людей. Вскоре, однако, съехавшиеся из Фригии и Ликии друзья и родственники пленных стали выкупать их, платя за каждого большие деньги, так что у Кимона собрались средства, которых хватило на содержание флота в течение четырех месяцев, а кроме того, немало золота и выкупных сумм осталось и для казны».
Сам по себе этот колоритный, запоминающийся эпизод, скорее всего, действительно имел место» он вряд ли мог быть выдуман (сочинить такое просто невозможно), тем более что источником сведений о нем является воспоминание автора-современника, а в конечном счете — сообщение самого главного участника событий, Кимона73. Но правильно ли во временном и территориальном отношении он приурочен традицией? Некоторые детали заставляют в этом усомниться.
72 Оно отразилось впоследствии у Плутарха (Cim. 9) и Полиена (I. 34. 2)·
73 Эта стратагема Кимона, описанная Ионом, судя по всему, получила широкий резонанс в греческом мире. Так, под ее впечатлением спартанский царь Агесилай, воюя в начале IV в. до н.э. в Малой Азии, продавал пленных персов обнаженными (Xen. Ages. I. 28; Plut. Ages. 9).
- 221 -
Обратим внимание на то, что в рассказе речь идет о Сесте и Византии, где были захвачены персы, которых делил Кимон. Не говорим уже о том, что эти два пункта находятся довольно далеко друг от друга, так что они не могли стать объектом одной операции, после которой, как было принято, происходил раздел добычи. Важнее другое, откуда в Византии в 471 г. до н.э. вообще взялись персы? Город, как мы видели, находился уже под властью греков, управлял им опальный спартанский регент. У Персии Византий был отвоеван в 478 г. до н.э., и Кимон даже участвовал в этой кампании (в качестве одного из афинских стратегов), однако верховное командование тогда осуществлял и, следовательно, добычей распоряжался отнюдь не он, а Павсаний.
Остается допустить некий lapsus memoriae у Иона: хиосский рапсод сам факт со слов Кимона передал верно, а вот в отношении того, где и когда этот факт имел место, допустил путаницу. Мы предполагаем, что в действительности речь должна идти о ситуации после битвы при Евримедонте. Выскажем этот тезис просто как возможную гипотезу, поскольку его детальная аргументация (с привлечением изображения на «вазе Евримедонта») потребует отдельной работы, а здесь это увело бы нас слишком далеко в сторону.
Кстати, именно к только что упомянутой битве как раз самое время перейти. Здесь мы выходим на самое эффектное из военных свершений Кимона, которое поставило его как полководца просто-таки на недосягаемую высоту. Более того, и в общем масштабе Греко-персидских войн победа при Евримедонте стала самой крупной и самой громкой со времен Саламина и Платей. К сожалению, ввиду неудовлетворительного освещения в источниках хронологии этого периода практически невозможно назвать время сражения с точностью до года. Датировки в исследовательской литературе колеблются от 469 до 466 г. до н.э. (автору этих строк, как и Э. Бадиану, кажется немного более вероятной вторая из этих датировок), и остается утешаться тем, что временной зазор не столь уж велик и может считаться непринципиальным.
Об этой победе Кимона сообщает ряд античных авторов (Thuc. I. 100. 1; Diod. XI. 60-62; Plut. Cim. 12-13; Polyaen. I. 34. 1). На основании комбинации содержащихся у них данных вырисовывается следующая общая картина. Афинянам стало известно, что в устье речки Евримедонт (на юго-западном побережье Малой Азии) концентрируются крупные персидские силы, как морские, так и сухопутные, явно предназна-
- 222 -
ченные для вторжения в Эгеиду. Кимон решил нанести упреждающий удар и во главе флота Делосского союза, насчитывавшего около 200 триер, внезапно прибыл к месту дислокации персов, застав противника врасплох. Персы в сложившейся ситуации медлили, ожидая дополнительных сил; им было известно, что из Финикии на помощь идет еще одна эскадра кораблей. Кимон же, напротив, отнюдь не медлил, а действовал со всей возможной быстротой и оперативностью, атаковав превосходящие силы врага. Вначале в морском бою он полностью разгромил базировавшийся у Евримедонта персидский флот, состоявший почти из 350 судов; части этих последних удалось покинуть место сражения, но до 200 кораблей попали в плен. Затем Кимон, высадившись на берег, нанес поражение сухопутному войску персов и захватил их лагерь. Но и этим дело еще не кончилось: афинский командующий сразу же снова вышел в море и разбил подходившую к Евримедонту и упоминавшуюся выше финикийскую эскадру из 80 судов.
Итак, в один и тот же день была одержана «тройная» победа! Случай беспрецедентный в истории античного военного искусства. Есть мнение74 (представляющееся нам достаточно вероятным), что именно после битвы при Евримедонте был заключен первый «Каллиев мир» с Персией» персидский царь (неясно, был ли это еще Ксеркс или уже Артаксеркс I) после столь сокрушительного поражения решил пойти на прекращение военных действий и согласился на переговоры. Для их ведения в Сузы прибыло афинское посольство во главе с Каллием, сыном Гиппоника (кстати, зятем Кимона)75. Детали заключенного тогда мирного договора неизвестны, но не приходится сомневаться в том, что он был выгодным для Афин. Если (как делает Э. Бадиан) попытаться определить его условия по аналогии с позднейшим
74 Badian Ε. From Plataea... P. 1-72. Там же подробнейшим образом разбираются античные свидетельства о Каллиевом мире и обширная современная историография этого спорного вопроса.
75 Традиционно Каллиев мир датируют 449 г. до н.э. Однако Геродот (VII. 151) эксплицитно указывает на то, что посольство Каллия имело место в 60-е годы V в. до н.э. Единственно возможным выходом из противоречия является тот, который и предложен Э. Бадианом: признать, что по ходу Греко-персидских войн между Афинами и державой Ахеменидов был заключен не один, а несколько мирных договоров (как минимум два). К этому вопросу см. также: Суриков И.Е. Два очерка об афинской внешней политике классической эпохи // МГДА. Ч. 1. С. 105—107.
- 223 -
Каллиевым миром 449 г. до н.э., то окажется, что персы давали обязательство не вводить свой флот в Эгейское море. Но здесь мы можем только гадать, что вряд ли конструктивно. Ясно только одно: некоторые греческие полисы Малой Азии пока еще по-прежнему оставались под контролем Ахеменидов.
Мильтиаду мы посвятили специальную главу в книге «Античная Греция: политики в контексте эпохи. Архаика и ранняя классика». Там же мы приводим и рассматриваем сведения о его происхождении и истории его рода28. Соответственно, здесь нет необходимости заново повторять всю эту информацию. Напомним лишь, что в жизни будущего марафонского победителя имелся достаточно длительный и важный период, когда тот правил в качестве тирана на полуострове Херсонес Фракийский. Именно на этот период падает рождение Кимона. Иными словами, герой данной главы, хоть и был приписан к дему Лакиады, увидел свет не в этом деме29 и вообще не в Аттике, а довольно далеко от нее30.
Не менее знатным, хотя и в другом роде, следует назвать происхождение Кимона по женской линии. Его матерью была вторая жена Мильтиада — Гегесипила, дочь фракийского царя Олора, могущественного соседа правителя Херсонеса (Herod. VI. 39; Plut. Cim. 4)31. У Кимона имелся единокровный
28 Суриков И.Е. Античная Греция: политики в контексте эпохи. Архаика и ранняя классика. М., 2005. С. 270 и след.
29 Принадлежность к дему для афинских граждан была, как известно, наследственной. В сущности, Кимон был приписан к Лакиадам только потому, что оттуда происходил его отец. Не следует забывать и о том, что реформы Клисфена, в ходе которых дем стал базовой единицей административно-территориального деления полиса, имели место уже несколько лет спустя после рождения Кимона (если мы правильно вычисляем его дату, в чем сомневаться, кажется, нет оснований).
30 Строго говоря, нет абсолютной уверенности в том, что Кимон родился именно на Херсонесе. Какое-то время (вряд ли очень большое) на хронологическом отрезке между 513 и 493 гг. до н.э. Мильтиад, вынужденный бежать с полуострова под натиском скифов, провел, скорее всего, на завоеванном им острове Лемнос. Нельзя исключать, что именно тогда супруга подарила ему сына. Вопрос этот вряд ли когда-нибудь будет однозначно разрешен, и, во всяком случае, он не является столь уж принципиальным.
31 Геродот упоминает лишь о браке Мильтиада и Гегесипилы, не указывая, что именно от этого брака родился Кимон. Однако Плутарх, приводя эту информацию, ссылается на абсолютно аутентичную традицию, восходящую к авторам V в. до н.э., современникам и хорошим знакомым Кимона, принадлежавшим к его кружку (см. ниже) — поэту Меланфию и философу Архелаю.
- 204 -
брат Метиох, сын Мильтиада от первой супруги — афинянки. Он, судя по всему, был намного старше; к 493 г. до н.э., т.е. к моменту окончательного бегства Мильтиада из его «княжества», Метиох фигурирует в источниках как уже вполне взрослый человек, командир корабля (Herod. VI. 41).
Гораздо сложнее вопрос о сестре Кимона — уже упоминавшейся Эльпинике, сыгравшей немалую роль в его жизни. Эта женщина32 была одной из самых скандально известных личностей своей эпохи. Она неоднократно подвергалась нападкам, в частности со стороны авторов древней аттической комедии (Eupol. Fr. 208 Kock; ср. Plut. Cim. 4; 15) - в отличие от брата, которого, как мы видели, комедиографы щадили. Эльпинику обвиняли в инцесте с Кимоном, в близости с художником Полигнотом, в том, что она и в целом была «непорядочной» (ουκ εύτακτος). Вокруг Эльпиники концентрировалось такое количество клеветнических сплетен, что в традиции о ней истина безнадежно переплелась с наветами, и ныне чрезвычайно трудно отделить их друг от друга. Причиной столь неприязненного отношения современников к сестре Кимона была, насколько нам представляется, ее «чрезмерно» активная по афинским меркам роль в общественной жизни. Еще в молодости она с помощью выгодного политического брака фактически обеспечила своему брату будущее; в дальнейшем известны, как минимум, два случая ее посредничества между Кимоном и Периклом — в 463/462 и 457 гг. до н.э. (Plut. Pericl. 10; Cim. 14)33. Первое привело к оправданию Кимона в возбужденном против него судебном процессе, второе — к досрочному возвращению этого политика из изгнания остракизмом.
По представлениям граждан демократических Афин, такое участие женщины в «чисто мужских» делах не могло не быть в высшей степени предосудительным. Деятельность Эльпиники отражала не классическую афинскую, а какую-то иную политическую традицию, а именно ту, которая восходила к архаике, к эпохе аристократического господства — для этой эпохи в целом характерно большее влияние пред-
32 О ней см.: Суриков И.Е. Женщины в политической жизни... С. 46 — 47. Обращаем внимание на грубую опечатку в этой работе, происшедшую не по нашей вине. На с. 47 почему-то набрано, что матерью Эльпиники была «фракийская царевна Эльпиника» (правильно — Гегесипила).
33 Хронологию см.: Badian Ε. From Plataea... P. 101 — 102.
- 205 -
ставительниц «слабого пола» на политические процессы, чем для периода демократии. Имеет значение, на наш взгляд, и то обстоятельство, что девушка росла и воспитывалась в полугреческом-полуварварском окружении, что матерью ее была фракиянка царского рода, и это тоже должно было наложить отпечаток на весь стиль поведения Эльпиники.
А в том, что Эльпиника являлась дочерью Мильтиада именно от Гегесипилы, сомневаться не приходится. Правда, в античности существовала традиция34, делавшая Кимона и Эльпинику не родными, а лишь единокровными братом и сестрой, да при этом еще и законными супругами. Как пишет Непот, «женат он (Кимон. — И.С.) был на единокровной сестре Эльпинике, взятой не по любви, а по обычаю, поскольку у афинян разрешалось жениться на сестрах с отцовской стороны». Но здесь — череда грубых ошибок. Во-первых, неверна сама «правовая посылка». Действительно, афинские законы допускали браки в довольно близких, по нашим меркам, степенях родства (между двоюродными братом и сестрой35, даже между дядей и племянницей), но все же не в таких близких — здесь Непот неправ. Во-вторых, достоверно известно, что законной женой Кимона была Исодика из рода Алкмеонидов (Diod. Perieg. FGrHist. 372. F37; Plut. Cim. 4; 16; подробнее см. ниже). В-третьих, если бы Эльпиника была дочерью Мильтиада от первой жены, афинянки, она оказывалась бы старше Кимона, а это не вяжется с данными источников. Она была жива и активна, хотя и немолода, еще в 439 г. до н.э. (Plut. Pericl. 28), а около 480 г. есть все основания говорить о ней как о девушке на выданье (Plut. Cim. 4: ετι κόρης οΰσης και άγαμου; подробнее см. ниже). В целом можно еще раз повторить, что жизнь Эльпиники и ее отношения с братом служили в силу ряда обстоятельств предметом нездорового интереса, что и повело к нагромождению искусственных сложностей в некоторых (в основном поздних) источниках36.
34 Наиболее эксплицитно отразившаяся у Непота (Cim. 1). Плутарху (Cim. 4) эта традиция тоже знакома.
35 Thompson W.E. The Marriage of First Cousins in Athenian Society // Phoenix. 1967. Vol. 21, N 4. P. 273-282.
36 А в таком достаточно раннем тексте, как IV речь Андокида (о ней см.: Суриков И.Е. IV речь корпуса Андокида как исторический источник // ПИФК. 2003. Вып. 13. С. 3- 13) сожительство Кимона с сестрой названо «противозаконней» (παρανομία - Andoc. IV. 33). Тем самым уже отбрасывается всякая возможность законного брака между ними.
- 206 -
Возвращаемся к Кимону. О ранних годах его жизни, о воспитании будущего выдающегося полководца и политика мало что известно. Можно только с полным основанием предположить, что та обстановка, в которой он рос и формировался, не имела ничего общего с реалиями демократических Афин. Этот нюанс представляется нам важным, помогающим многое понять в основных особенностях личности Кимона, как они проявлялись уже в зрелом возрасте.
В то время как в афинском полисе происходили судьбоносные реформы Клисфена, складывалась система классического народовластия, кипела острая политическая борьба, — на Херсонесе Фракийском в этом отношении было все спокойно. Кимон, сын настоящего «владетельного князя», а по матери еще и потомок правителей фракийских племен, возрастал, надо полагать, в аристократической роскоши и богатстве. Полученное им образование было в основном мусическим (пение и игра на кифаре)37. Он имел, естественно, прекрасные манеры, умел держать себя с благородной небрежностью, при этом отнюдь не выглядел надменным и заносчивым, напротив, был прост в обращении, чем впоследствии снискал симпатии многих.
Безмятежное счастье молодого аристократа оборвалось в 493 г. до н.э., когда Мильтиад, преследуемый персами, вынужден был бежать с Херсонеса и со всем семейством (не считая попавшего в руки Дарию старшего сына Метиоха) прибыл в Афины. Тогда же на «исторической родине» оказался и юноша Кимон. Мильтиад вначале стал фактическим лидером государства, выиграл Марафонское сражение, но уже в 489 г. до н.э. стремительно попал в опалу, был приговорен к уплате огромного штрафа в 50 талантов, а вскоре умер.
Началась «черная полоса» в жизни Кимона. Штраф на момент кончины Мильтиада так и остался не выплачен; соответственно, он перешел «в наследство» сыну. Требуемая сумма заведомо являлась столь колоссальной, что частному лицу она была практически не под силу. Это автоматически ставило Мильтиада, а после его смерти — Кимона в разряд государственных должников. Такие лица, согласно афинским законам, подвергались вплоть до выплаты долга частичной атимии, что исключало их сколько-нибудь активное уча-
37 Именно в этом отношении Ион Хиосский (FGrHist. 392. F13) противопоставляет Кимона Фемистоклу, не получившему в отрочестве соответствующих навыков.
- 207 -
стие в общественной жизни. Кимон не мог выставлять свою кандидатуру на занятие полисных должностей, выступать с предложениями в народном собрании или с обвинениями в суде38. Пока это обстоятельство было для него иррелевантным: до достижения тридцатилетия ему и так не разрешалась подобного рода активность — если не жесткими нормами права, то, во всяком случае, установками общественного мнения39. Но рано или поздно вопрос о способе снятия атимии не мог не возникнуть, коль скоро он хотел начать делать политическую карьеру. А неоплаченный долг висел над ним дамокловым мечом долго, почти десять лет.
В 80-е годы V в. до н.э., в период очень напряженной борьбы группировок и первых применений закона об остракизме, несмотря на свою молодость и на невозможность прямого участия в политике, Кимон был уже, судя по всему, прекрасно известен согражданам, более того, по словам Плутарха (Cim. 4), «пользовался в городе дурной славой (ήδόξει... και κακώς ήκουεν)». В складывании этой негативной репутации сыграли роль несколько обстоятельств. В частности, на Кимона переносилась неприязнь, которую многие афиняне испытывали к Мильтиаду, по их мнению, чрезмерно «вознесшемуся» (а «реабилитация» марафонского победителя еще не успела произойти), и которая усугублялась твердой уверенностью греков рассматриваемой эпохи в ответственности потомков за деяния предков40. Невыплаченный долг полису тоже способствовал неприязни к Кимону. Наконец,
38 Непот (Cim. 1) совершает очередную путаницу, утверждая, будто бы Кимон был за неуплату долга посажен в государственную тюрьму. Этого, конечно же, не случилось. В Афинах до рубежа V- IV вв. до н.э. не существовало «долговых ям». См.: Ruschenbusch Ε. Die Quellen zur älteren griechischen Geschichte: Ein Überblick über den Stand der Quellenforschung unter besonderer Berücksichtigung der Belange des Rechtshistorikers // Symposion 1971: Vorträge zur griechischen und hellenistischen Rechtsgeschichte. Köln, 1975. S. 73 — 74. Соответственно, не сидел в тюрьме и Мильтиад после вынесенного ему приговора.
39 Даже Алкивиад (ближе к концу того же столетия) начал активную политическую карьеру лишь в тридцатилетнем возрасте. И это несмотря на то, что он едва ли не с детства был прекрасно известен всем согражданам, что он обладал несомненными и блестящими талантами, что установки общественного мнения уже несколько изменились в сторону более терпимого отношения к молодежи. Α fortiori то же самое должно относиться к Кимону.
40 Об этой концепции родовой ответственности см.: Суриков И.Е. Из истории греческой аристократии позднеархаической и раннеклассической эпох. М., 2000. С. 238 и след.
- 208 -
тогда уже начали распространяться по Афинам сплетни о пьянстве молодого человека, о его незаконном сожительстве с сестрой, опекуном (κύριος) которой он остался.
Кимон в десятилетие между Марафоном и Саламином подвергался даже опасности остракизма. Безусловно, опасность эта вряд ли была реальной, и Кимон, конечно, не числился в главных «кандидатах» на изгнание, таких как Аристид или Ксантипп, но нет ничего удивительного в том, что несколько десятков или даже сотен афинских граждан предпочитали писать на черепках именно его имя (как об этом свидетельствуют данные найденных острака). Пожалуй, единственным из крупных политических лидеров, оказывавшим в этот период Кимону поддержку, был Аристид «Справедливый» (Plut. Cim. 5), как мы уже отмечали выше, в главе, посвященной этому последнему.
В целом по мере демократизации афинского полиса представители знатных аристократических родов, к числу которых относился Кимон, оказывались во все более непростой для себя ситуации. Демос, особенно после Марафонской победы, властно брал в свои руки бразды правления; увеличивалась роль беднейших, наиболее радикально настроенных слоев гражданского населения, т.е. тех людей, которые уже в силу самой природы вещей поглядывали на аристократов с подозрением, видя в них потенциальных врагов. Кто-то из членов знатной элиты смог (да и то до поры до времени) приспособиться к новым политическим условиям, выступая в роли вождей-простатов простонародья (мы демонстировали это в главе о Фемистокле). Кимону (как в свое время его отцу Мильтиаду) такая линия была в целом чужда. Позже, в годы зрелости, он относился к демосу скорее покровительственно, несколько свысока, хотя и без олигархической неприязни. У нас еще будет случай в этом убедиться.
Политическим идеалом Кимона всегда оставалась Спарта. Он поддерживал с ней самые тесные контакты, слыл главным афинским лаконофилом. Спартанцы уважали Кимона, и он платил им взаимностью. В высшей степени характерен тот факт, что одного из своих сыновей он назвал Лакедемонием (Plut. Cim. 16)41. Это интереснейший пример «геополи-
41 Лакедемоний впоследствии тоже сыграл некоторую роль в афинской истории. В частности, в конце 30-х годов V в. до н.э. он был стратегом и командовал эскадрой кораблей (Thuc. I. 45. 2; Plut. Pericl. 29). Но в целом он не входил в число наиболее влиятельных лидеров государства. Харак-
- 209 -
тической» ономастики. Другой сын Кимона звался Фессалом — имя тоже с предельно ясной подоплекой42. Сложнее ситуация с еще одним его сыном, близнецом Лакедемония. Плутарх (Cim. 16; Pericl. 29) не вполне точно передает его имя как Элей, производя соответственно от области Элиды. Эпиграфически зафиксировано более точное написание имени данного лица — Улий (IG. IV. 2. 672с)43. Иными словами, к Элиде это имя не имеет никакого отношения; скорее можно говорить о его ионийском происхождении (в некоторых полисах Ионии Зевс в одной из своих ипостасей носил эпиклезу «Улий»). Дж. Дейвис справедливо считает, что в таком имянаречении отразилось стремление к гегемонии над ионийскими греками, т.е. и оно тоже имело «геополитический» характер44. Итак, в ономастической сфере Кимон совершенно не следовал укоренившимся в греческом мире традициям45, выступал новатором, давая некоторым из своих сыновей имена не по предкам и родственникам, как было принято, а связанные с различными регионами греческого мира46.
Плутарх упоминает только этих трех сыновей Кимона. Однако еще в одном, довольно позднем источнике (Schol. Aristid. P. 151. 8 Jebb — III. P. 515 Dindorf) содержится указа-
терно, в частности, что политическую группировку Филаидов после смерти Кимона возглавил его свойственник Фукидид, сын Мелесия, а не Лакедемоний. Очевидно, последний не обладал для этого достаточными способностями.
42 Фессал, сын Кимона, встречается в источниках еще в 415 г. до н.э., когда он выступил в суде официальным обвинителем Алкивиада в процессе о профанации мистерий (Plut. Alc. 19; 22). Плутарх приводит даже текст обвинительного заявления.
43 Улий в 425 г. до н.э. занимал полисную должность ситофилака (Aristoph. Equ. 407 cum schol.). Таким образом, целый ряд сыновей Кимона нашел определенное место в общественной жизни Афин, но место это было достаточно скромным. По словам Аристотеля (Rhet. II. 1390b30), потомки Кимона выродились «в глупость и вялость».
44 Davies J.K. Athenian Propertied Families, 600-300 B.C. Oxford,1971. P. 302. Об имени Улий в роде Филаидов см. также: Thomas R. Oral Tradition and Written Record in Classical Athens. Cambridge, 1989. P. 162.
45 Об ономастических традициях греков см.: Brenne S. Ostrakismos und Prominenz... S. 49 — 72 (с подробными указаниями на предшествующую лит.); Карпюк С.Г. Общество, политика и идеология классических Афин. М., 2003. С. 200 и след.
46 Известно, правда, что уже Фемистокл назвал двух из своих многочисленных дочерей Италией и Сибаридой (Plut. Them. 22), что тоже демонстрирует геополитические амбиции. Однако сыновья Фемистокла носили вполне традиционные имена.
- 210 -
ние на то, что у него имелись еще три сына, названные в более традиционной манере: Мильтиад (по деду), Кимон (по отцу) и Писианакт (по одному из родственников с материнской стороны). Эта информация, несмотря на поздний характер, вполне может быть в своей основе аутентичной. Действительно, Лакедемоний, Улий и Фессал, судя по времени их деятельности, родились у Кимона, когда ему было уже за сорок. Вполне логично предположить наличие более ранних детей (женился Кимон, как мы увидим, в возрасте около тридцати лет). В таком случае, остается считать, что эти трое старших сыновей Кимона умерли в детстве или в молодости, коль скоро они не оставили никаких следов в истории Афин.
Говоря о потомстве Кимона, мы несколько забегаем вперед, но нам это необходимо для того, чтобы разобраться с матримониальной ситуацией в семье интересующего нас политика. Матерью всех его сыновей, по авторитетному свидетельству периегета Диодора, писателя IV в. до н.э. (FGrHist. 372. F37), была его законная супруга Исодика. Правда, существует информация, восходящая будто бы к Стесимброту (ар. Plut. Cim. 16; ср. Plut. Pericl. 29), согласно которой дети (все или часть) рождались у Кимона от некоей женщины-клиторянки (έκ γυναικός... Κλειτορίας), т.е. гражданки города Клитор в Аркадии. Однако, даже независимо от факта тенденциозной субъективности большинства сообщений Стесимброта, в данном случае мы просто имеем дело с «псевдоперсоной», возникшей в результате порчи рукописной традиции. Как было аргументированно показано47, изначально в тексте, из которого происходит этот пассаж, говорилось не о «женщине-клиторянке», а об «оскверненной женщине» (γυναικός... άλιτηρίας). Так была названа Исодика, принадлежавшая к роду Алкмеонидов, над которым тяготела «Килонова скверна»48. Но уже ко времени Плутарха в данный нарративный памятник вторглось искажение, в результате которого и «появилась на свет» никогда в действительности не существовавшая женщина из Клитора.
Об Исодике, строго говоря, известны только две вещи: что она умерла раньше мужа, который очень тяжело воспринял ее кончину (Plut. Cim. 4), и что она, как только что было
47 Piccirilli L. Γυνή Κλειτορία...; Cromey R.D. Op. cit.
48 Об этом родовом проклятии см. наиболее подробно: Суриков И.Е. Из истории греческой аристократии...
- 211 -
сказано, происходила из Алкмеонидов, из боковой ветви рода49. И вот эта последняя деталь для нас здесь наиболее важна. Мы вновь выходим на проблему «триумвирата родов», о которых уже упоминали в главах II и III и, соответственно, сейчас можем ограничиться лишь кратким напоминанием. На рубеже 80 —70-х годов V в. до н.э. Алкмеониды, Филаиды и Керики объединились с целью более успешного противостояния чрезвычайно возросшему влиянию Фемистокла. Альянс был, по афинским обычаям, демонстративно маркирован политическими браками. Первый из них связал Кимона с Исодикой, а второй оказался для его дальнейшей судьбы, пожалуй, даже едва ли более важным. Сестра Кимона Эльпиника была выдана замуж за «богатейшего из афинян» — Каллия, сына Гиппоника, возглавлявшего род Кериков (Nep. Cim. 1; Plut. Cim. 4; Athen. XIII. 589d).
Каллий, чье состояние оценивалось в 200 талантов, был одним из очень немногих граждан афинского полиса, кому было под силу заплатить в государственную казну 50 талантов причитавшегося с Кимона долга и тем снять с последнего атимию. Именно это и было сделано50, и для Кимона открылась наконец, дорога в «большую политику». Да и в целом союз трех родов оказался чрезвычайно выгодным именно для него; он больше, чем кто-либо, выиграл от создания этой коалиции, что нам уже очень скоро предстоит увидеть. Немаловажно уже то, что Кимон, решив свои финансовые проблемы, в одночасье шагнул из бедности в богатство, что позволило ему вернуться к привычной с детства жизни «на широкую ногу»51.
49 Отцом Исодики был Евриптолем, отцом этого последнего — Мегакл, брат реформатора Клисфена (не путать с Мегаклом, сыном Гиппократа, приходившимся Клисфену племянником).
50 Вряд ли, конечно, Каллий заплатил за Кимона весь долг. Во-первых, семья Мильтиада сама была весьма состоятельной (Herod. VI. 41 — херсонесский тиран бежал в Афины с большими сокровищами), и это состояние, несомненно, ушло на частичную ликвидацию задолженности. Во-вторых, сообщается (Ephor. FGrHist. 70. F64), что семья жены Кимона, Исодики, тоже была богатой; ей было дано роскошное приданое, что тоже внесло свой вклад в расчеты с государством.
51 Если верно наше предположение (см. выше, в гл. II), что организатором союза трех родов выступил Аристид, это многое объясняет. Очевидно, «справедливый» политик выстраивал весь союз специально «под Кимона». Эксплицитно сообщается (Plut. Cim. 5), что именно в нем Аристид видел потенциальный противовес Фемистоклу, против которого коалиция и создавалась.
- 212 -
* * *
Первым крупным историческим событием, в котором источниками отмечено прямое участие Кимона, была эвакуация афинян из города в 480 г. до н.э., под угрозой нашествия Ксеркса. Как пишет Плутарх (Cim. 5), «в это-то время Кимон с сияющим лицом первым показался на Акрополе, куда он поднялся через Керамик в сопровождении товарищей, неся в руках конские удила, чтобы посвятить их богине... Посвятив удила, вооружившись одним из висевших в храме щитов и помолившись богине, он спустился к морю и тем самым первый показал пример неустрашимости». Плутарх трактует этот эпизод как готовность Кимона с энтузиазмом принять план обороны на море, предложенный Фемистоклом («это как бы означало, что сейчас государство нуждается не в конном войске, а в бойцах-моряках»). Так ли это в действительности? Трудно сказать. Работая с сочинениями Плутарха, нужно всегда проводить четкое разграничение между конкретными фактами (большей частью аутентичными) и интерпретациями, принадлежащими самому автору, которые как раз нередко бывают спорными и сомнительными. Сейчас перед нами именно такой случай. Странным показалось бы подобное проявление симпатий Кимона к Фемистоклу — политическому противнику52. Может быть, этот его демонстративный жест (а таких и впоследствии немало было в его жизни) символизировал совсем иное: присягу на верность святыням Акрополя, которые поневоле приходилось на время оставить...53
Кимон участвовал в Саламинском сражении в качестве рядового воина, проявив героизм (Plut. Cim. 5). А практически сразу после этого ему уже начинают давать важные государственные поручения. Так, в 479 г. до н.э. он вместе с Ксан-
52 Впоследствии, в период остракизма, опалы и осуждения Фемистокла Кимон входил в число тех, кто нападал на него (Plut. Aristid. 25). Когда некий Эпикрат помог скрывавшемуся Фемистоклу, организовав побег из Афин его жены и детей, Кимон выступил обвинителем в судебном процессе против Эпикрата и добился смертного приговора (Plut. Them. 24). Всё это свидетельствует, мягко говоря, отнюдь не о взаимных симпатиях двух выдающихся политических деятелей.
53 Фемистокл, со своей стороны, характеризовался далеко не такими «почвенническими» взглядами. Как мы помним, он вполне допускал даже возможность отбытия гражданского коллектива Афин в полном составе в Южную Италию с целью основания там нового полиса.
- 213 -
типпом и Миронидом вошел в состав посольства в Спарту, направленного по инициативе Аристида (Plut. Aristid. 10). Как правило, послами становились опытные, авторитетные политики, имевшие серьезный вес в гражданской общине и за ее пределами54. В свете сказанного включение в состав дипломатической миссии, причем весьма важной, молодого человека, едва-едва достигшего тридцатилетия и только начинающего свою карьеру, выглядит даже не вполне обычным. Объяснение ситуации, на наш взгляд, возможно только одно: для спартанцев имя Кимона было не пустым звуком. Очевидно, к описываемому моменту уже проявились лаконофильские черты личности и деятельности Кимона, установились его контакты с Лакедемоном (вне сомнения, наследственные и ксенические). В Спарте он был желанным гостем, способным реально повлиять на ход событий.
А уже в 478 г. до н.э. мы встречаем Кимона в должности стратега (вместе с Аристидом) в ходе морских кампаний Эллинского союза в Эгеиде (Plut. Aristid. 23; Cim. 6). Этот год, как известно, был отмечен событиями огромного исторического значения: расколом между Афинами и Спартой по вопросу о целесообразности дальнейших военных действий и созданием Делосского союза. Главным «локомотивом» событий с афинской стороны выступил Аристид — «отец» симмахии, а Кимон изо всех сил помогал ему в этом. Затем Аристид отошел от активной политической деятельности, а для Кимона она только начиналась. Как самый талантливый из полководцев, каких афиняне имели в то время, он неоднократно избирался стратегом. Это происходило снова и снова, почти без перерывов, год за годом на протяжении более чем полутора десятилетий. По сути, он долго оставался фактическим главой созданного Афинами морского союза.
В 477 г. до н.э.55 имела место первая крупная операция симмахии против персов — осада крепости Эйон в Северной
54 Послы, в отличие от многих должностных лиц, избирались не жребием, а голосованием. См.: Mosley D.J. Envoys and Diplomacy in Ancient Greece. Wiesbaden, 1973. P. 43. Вполне правомерно Μ. Хансен, составляя каталог виднейших афинских политиков IV в. до н.э., включает в него наряду с полководцами и политическими ораторами также известных из источников послов. См.: Hansen М.Н. The Athenian Ecclesia II: A Collection of Articles 1983- 1989. Copenhagen, 1989. P. 25 ff.
55 В датировке внешнеполитических событий, о которых в дальнейшем пойдет речь, следуем хронологическим выкладкам Э. Бадиана. См.: Badian Ε. From Plataea... P. 99 ff.
- 214 -
Эгеиде, в месте впадения в море реки Стримон. Этот важный стратегический пункт56 находился в руках персидского гарнизона, которым командовал некий Бог (имя такое). Кампания при Эйоне неплохо освещена в источниках различного времени57. Осада оказалась затяжной: персы оборонялись очень мужественно, а их военачальник проявил настоящую самоотверженность: он держался до последнего, а когда провиант в блокированном городе оказался на исходе и никаких надежд не оставалось, поджег крепость и сам покончил с собой, бросившись в огонь. Только таким образом Эйон попал в руки греческого войска Кимона — полуразрушенный и почти без добычи, на которую так надеялись (сокровища Бог перед гибелью выбросил в реку).
Тем не менее успех был достигнут. Он, в частности, позволил попытаться начать колонизацию привлекательного стримонского региона. Там афиняне основали поселение под названием «Девять путей». Впрочем, на этот раз колонисты не смогли продержаться долго и были разгромлены окрестными фракийцами (Thuc. I. 100. 3; Schol. Aeschin. II. 32). Однако к этим событиям Кимон уже не имел отношения. Позже на Стримоне, как известно, возник знаменитый Амфиполь — афинская колония с очень бурной судьбой58.
Остановимся вкратце еще на одном нюансе, связанном со взятием Эйона. В этой операции афинянам оказал существенную помощь деньгами и людьми знатный фессалиец Менон, сын Менеклида, из города Фарсал. За это постановлением экклесии Менону были дарованы права афинского гражданства (Demosth. XXIII. 199). Такая награда в V в. до н.э. давалась очень редко; еще более интересно, что Менон действительно переселился из Фарсала в Афины, был приписан к дему Гаргетт и впоследствии принимал активное участие
56 К этим фракийским землям, изобиловавшим рудниками по добыче драгоценных металлов, афиняне стремились уже издавна.
57 Herod. VII. 107; Thuc. I. 98; Demosth. XIII. 23; XXIII. 199; Diod. XI. 60. 2; Plut. Cim 7; Polyaen. VII. 24. См. также об этом событии: Isaac В. The Greek Settlements in Thrace until the Macedonian Conquest. Leiden, 1986. P. 60; Касаткина H.A. Завоевание Эйона во Фракии // Мат. VII чтений памяти проф. Н.П. Соколова. Н. Новгород, 2002. С. 28 - 30 (с несколько иной датировкой — 476/475 г. до н.э.).
58 Heskel J. The North Aegean Wars, 371-360 B.C. Stuttgart, 1997. P. 15- 17; Hansen O. The Athenian Colony of Brea = Amphipolis?// Hermes. 1999. Bd. 127, H. 1. S. 121-122.
- 215 -
в политической жизни59. Он входил в окружение Кимона (видимо, породнился с ним) и, подобно последнему, возможно, даже подвергся остракизму в начале 50-х годов V в. до н.э.
Кимон очень гордился проведенной им операцией при Эйоне, наверное, потому, что это была его первая самостоятельная победа. Для прославления и увековечения этой победы он по разрешению демоса установил в Афинах стелы со стихотворными надписями. Надписи полностью приведены Плутархом (Cim. 7)60. Характерно, что в них идет речь только об «афинянах» и нигде не упоминается имя Кимона. Известно, что в этот период ощутивший свое могущество и убежденно придерживавшийся коллективистских традиций державный демос отнюдь не питал склонности признавать личную роль тех или иных граждан в военных либо каких бы то ни было мероприятиях. Это в свое время познал на собственном горьком опыте Мильтиад. Кимон, не настаивая на подчеркивании в надписях своей персоны, конечно же, помнил о судьбе отца. Однако даже в подобном «безличном» виде надписи, как замечает Плутарх (Cim. 8), «казались, по содержанию своему, людям того времени верхом почета»: ведь до Кимона и такая скромная почесть никому не даровалась.
В 476 г. Кимон, вновь занимая должность стратега, провел еще одну удачную кампанию. На этот раз захвачен был Скирос — остров в северо-западной части Эгейского моря, принадлежавший к группе Спорад (об этом событии см.: Thuc. I. 98. 2; Diod. XI. 60. 2; Plut. Thes. 36; Cim. 8). Населявшее Скирос племя долопов промышляло пиратством, что препятствовало нормальному развитию морской торговли в Эгеиде. Овладев островом, основав там свое поселение и изгнав пиратов, афиняне решили эту проблему.
Со взятием Скироса связана весьма интересная пропагандистская акция Кимона, в которой активно использовались элементы мифа и ритуала. Являясь лидером афинского полиса, Кимон активнейшим образом эксплуатировал мифологию Тесея, который постепенно становился величайшим «национальным» героем Афин, аттическим аналогом
59 О Меноне см.: Raubitschek А.Е. Menon, Son of Menekleides // Hesperia. 1955. Vol. 24, Ν 4. P. 286-289; Martin T.R. Sovereignty and Coinage in Classical Greece. Princeton, 1985. P. 61-62; Helly B. La glose d'Hesychius Μενωνίδαι: penestes thessaliens ou ostracises atheniens? // RPLHA. 1994. vol. 68, N 1/2. P. 135- 146.
60 Анализ стихов см. в раб.: Jacoby F. Some Athenian Epigrams from the Persian Wars // Hesperia. 1945. Vol. 14, N 3. P. 185 ff.
- 216 -
Геракла61. Согласно легендарной традиции, Тесей в конце своей жизни был свергнут с афинского престола и бежал именно на остров Скирос, где то ли умер, то ли был убит. Кимон объявил о том, что им найдена могила Тесея. Было уже наготове соответствующее прорицание от Дельфийского оракула, предписывавшее афинянам доставить прах героя на родину. Об этой религиозной санкции наверняка заблаговременно позаботился сам Кимон62; впрочем, она очень хорошо укладывалась и в политику дельфийского жречества. Уже не в первый раз из Дельфов раздавались приказы о «перевозе останков» древних героев. Ранее они, как правило, адресовались спартанцам. Таким образом в Спарте оказались «останки Ореста» (Herod. I. 67 — 68) и «останки Тисамена» (Paus. VII. 1. 8)63. Такого рода акции всегда носили ярко выраженный легитимирующий характер. Доставляя на свою территорию «останки» былых ахейских владык, лакедемоняне тем самым обосновывали свои претензии на «ахейское наследство» Пелопоннеса, на гегемонию на полуострове. И теперь в высшей степени характерно, что в Афинах получил совершенно аналогичную санкцию не кто иной как лаконофил Кимон.
61 О популярности образа Тесея в Афинах эпохи Кимона см.: Dugas Ch. Revolution de la legende de Thesee // REG. 1943. Vol. 56. P. 1-24; Sourvinou-Inwood Chr. Theseus Lifting the Rock and a Cup near the Pithos Painter //JHS. 1971. Vol. 91. P. 94- 109; Davie J.N. Theseus the King in Fifth-Century Athens// G&R. 1982. Vol. 29, N l.P. 25-34; Hurwit J.M. The Art and Culture of Early Greece, 1100-480 B.C. Ithaca, 1985. P. 311 ff.; Shapiro H.A. Theseus...; GouSchin V. Athenian Synoikism of the Fifth Century B.C., or Two Stories of Theseus // G&R. 1999. Vol. 46, N 2. P. 168- 187. По одной из версий генеалогической традиции, род Филаидов, к которому принадлежал Кимон, по женской линии восходил к Тесею (Τιβέριος Μ. Θησεύς και Παναθήναια // AAAD. Ρ. 133). Наиболее подробно об эволюции мифологического образа Тесея в Афинах в целом см.: Calame С. Thesee et l'imaginaire athenien: Legende et culte en Grece antique. Lausanne, 1990.
62 Он поддерживал хорошие отношения с дельфийским жречеством. Несколько позже, в 60-е годы, по инициативе Кимона в Дельфах была установлена скульптурная группа работы Фидия. В ее состав входили статуи божеств, знаменитых афинских легендарных героев (эпонимов фил, Код-ра, а также, что интересно, Тесея), кроме того Филея, основателя рода Филаидов, и наконец, отца Кимона Мильтиада (Paus. X. 10. 1—2). См.: Neer R. The Athenian Treasury at Delphi and the Material of Politics // Classical Antiquity. 2004. Vol. 23, N 1. P. 82.
63 Leahy D.M. The Bones of Tisamenus//Historia. 1955. Bd. 4, Η. 1· S. 26-38; Huxley G. Bones for Orestes // GRBS. 1979. Vol. 20, N 2. P. 145-148.
- 217 -
«Останки Тесея» были с большой помпой возвращены в Афины64 и перезахоронены; на месте их нового пребывания основали святилище Тесейон, игравшее в дальнейшем довольно важную роль в религиозной жизни полиса65. Мероприятие, о котором идет речь, было, бесспорно, многоплановым по своим импликациям; Кимон как бы в определенной степени отождествлял себя со славнейшим афинским героем, подчеркивал черты сходства между собою и им66. Еще один аспект проблемы был относительно недавно подчеркнут У.Р. Коннором67. Тесей, согласно одной из традиций, бытовавших в классических Афинах, вынужден был покинуть город потому, что его изгнали остракизмом. И теперь его «возвращение» должно было восприниматься современниками как возвращение из остракизма (добавим, такое восприятие тем более вероятно, что буквально за несколько лет до этой акции, в 480 г. до н.э., имело место досрочное возвращение жертв первых остракофорий, которое не могли еще не вспомнить). Привозя на родину останки героя, который в свое время несправедливо пострадал от сограждан, Кимон как бы имплицитно предостерегал на будущее против чрезмерно сурового обращения демоса со своими политическими лидерами. Для него, кстати, подобный намек был более чем актуален»: его отец Мильтиад подвергся осуждению экклесией, да и сам он имел основания опасаться остракизма (и, как показали дальнейшие события, не напрасно). Эпизод с «останками» Тесея следует признать типичным образчиком пропагандистской акции, выросшей из недр мифоритуального комплекса.
Эпизод, о котором шла речь, безусловно, прибавил Кимону популярности и влиятельности. Да и в целом его положе-
64 Podlecki A.J. Cimon, Skyros...; Fell Μ. Op. cit.
65 Ранее за Тесейон ошибочно принимали тот храм на западной стороне афинской Агоры, который, как ныне безоговорочно установлено, в действительности являлся Гефестейоном, храмом Гефеста и Афины (кстати, он тоже, возможно, был заложен еще при Кимоне и лишь достроен при Перикле: Delvoye Ch. Op. cit. P. 807). Настоящее местонахождение Тесейона пока еще достоверно не установлено.
66 Интересно, что позже, в 40-е годы V в. до н.э., аналогичное отождествление с Тесеем практиковал и Перикл. См.: Суриков И.Е. Перикл, Амис и амазонки // Из истории античного общества. Н. Новгород, 1999. Вып. 6. С. 147— 152. Судя по всему, Тесей с определенного момента (с Писистрата? с Клисфена?) вообще стал парадигмой для любого афинского политика, занимающего лидирующую позицию в полисе.
67 Connor W.R. Theseus and his City // RPAGW. P. 115 - 120.
- 218 -
ние с каждым годом продолжало укрепляться, он быстро становился в Афинах «политиком номер один», не имеющим сопоставимых по значимости конкурентов. Тому способствовало несколько обстоятельств. Во-первых, на протяжении 70-х годов произошла, если можно так выразиться, «расчистка политического поля». Аристид отошел от активной государственной деятельности. Влияние Фемистокла значительно упало, и в конце рассматриваемого десятилетия он был подвергнут остракизму (см. предыдущую главу). На те же 70-е годы до н.э. приходится смерть или гибель Ксантиппа68, а сын его Перикл был еще слишком молод, чтобы стать достойным соперником Кимона (это в конце концов произошло, но лишь некоторое время спустя). Во-вторых, Кимона всячески поддерживал древний аристократический Совет Ареопага, усилившийся в этот период (об этом говорилось выше, в главе I).
В-третьих, альтернативы Кимону не существовало еще и в том отношении, что он, вне всяких сомнений, являлся лучшим военачальником из всех, каких имели Афины в это время. Более того, не будет преувеличением назвать его крупнейшим представителем полководческого искусства в Греции первой половины V в. до н.э. Здесь следует учитывать, что в военном деле периода ранней классики, характеризовавшемся, по нашим современным меркам, в общем-то достаточно простыми и незамысловатыми стратегическими и тактическими приемами, колоссальную роль играл личный фактор, а именно — персональный пример полководца, его авторитет в армии, его способность подвигнуть воинов на удар по противнику. Как раз этими качествами Кимон располагал в избытке. Он пользовался, насколько можно судить, безоговорочным уважением со стороны воинов, умел повести их за собой. Плутарх (Cim. 5) говорит в связи с Кимоном о «благородстве, достойном удивления. Ибо, не уступая отвагою своей Мильтиаду, а разумом Фемистоклу, он, по общему признанию, был справедливее (δικαιότερος) их обоих». Кимону здесь приписывается справедливость (δικαιοσύνη) — одна из наиболее ценимых эллинами черт, как мы видели, описывая биографию Аристида.
Весь свой талант военачальника Кимон обратил на борьбу против державы Ахеменидов. Под его руководством афи-
68 Суриков И.Е. Ксантипп, отец Перикла: штрихи к политической биографии // ПИФК. 2000. Вып. 8. С. 106.
- 219 -
няне неуклонно теснили персидские силы из Эгеиды, нанося им поражение за поражением как на море, так и на суше. Территориально военные действия все более смещались в восточную часть акватории Эгейского моря. Афинский флот смог отвоевать у персов греческие полисы Карии и Ликии (Diod. XI. 60. 4). Захватчики были полностью изгнаны с полуострова Херсонес Фракийский (Plut. Cim. 14)69· Этот регион в стратегических планах Кимона занимал, следует полагать, особое место» там правил его отец Мильтиад, там родился и он сам. Возвращая теперь Херсонес, Кимон не только исполнял свой военный долг по отношению к Афинам, но и долг, так сказать, семейный, родовой.
Впрочем, не только с врагами с Востока Кимону приходилось иметь дело на данном хронологическом этапе. В 471 г. до н.э. он провел операцию по изгнанию из Византия спартанского регента Павсания (Thuc. I. 131. 1; Plut. Cim. 6). Этот амбициозный политический лидер, в свое время выигравший Платейское сражение и командовавший (правда, недолго) флотом Эллинского союза, затем фактически вышел из подчинения властям Спарты, да и вообще из-под чьего бы то ни было контроля. Он своевольно захватил важный в стратегическом отношении Византий и несколько лет управлял этим полисом, можно сказать, был его тираном70. Такое его поведение не устраивало, нужно думать, прежде всего самих спартанцев, которые, скорее всего, дали «добро» на его удаление из города. Ведь Эллинский союз, не забудем, де-юре продолжал еще существовать, и Кимон в период своего преобладающего влияния в Афинах не давал Спарте никаких поводов для недовольства. Вполне закономерно, что именно на его долю выпало изгнать Павсания. А Византии после этой кампании, естественно, оказался под афинским контролем и вошел в состав Делосского союза, всё увеличивавшегося и усиливавшегося.
Иногда считают71, что в ходе той же экспедиции 471 г. до н.э. Кимон взял у персов Сеет на Геллеспонте. Здесь есть определенная нестыковка. По данным весьма авторитетных Источников (Herod. IX. 117 sqq.; Thuc. I. 89. 2), Сеет был осво-
69 Касаткина H.A. Афинские владения... С. 62 — 63.
70 Совершенно справедливо Г. Берве рассматривает этот период деятельности Павсания в контексте истории греческой тирании. См.: Берве Г. Тираны Греции. Ростов-н/Д., 1997. С. 224 и след.
71 См.: например: Radian Ε. From Plataea... P. 100, 211. Менее категорично: Isaac В. Op. cit. P. 176-177.
- 220 -
божден флотом под командованием Ксантиппа не позже весны 478 г. до н.э. Почему же его пришлось брать вторично? Разве что предположить, что первое освобождение города оказалось кратковременным и персы вскоре вновь овладели им... Но в традиции о таком развитии событий нет ни слова; почему же мы должны домысливать факты?
Здесь явно вкралось какое-то недоразумение, и идет оно от свидетельства Иона Хиосского (FGrHist. 392. F13)72, приводимого со ссылкой на рассказ самого Кимона» «Союзники, захватив в Сесте и Византии множество варваров, поручили Кимону произвести дележ добычи, и тот распорядился так, что по одну сторону поставили самих пленных, а по другую сложили украшения, которые они носили; союзники стали порочить такой дележ, называя его несправедливым, и тогда он предложил им взять любую из частей: какую бы они не оставили, афиняне-де будут довольны. По совету самосца Герофита, считавшего, что лучше приобрести вещи персов, чем самих персов, союзники взяли себе наряды и украшения, оставив на долю афинян пленных. Все сочли тогда, что этим дележом Кимон просто выставил себя на посмеяние» союзники уносили золотые запястья, ожерелья, шейные цепочки, персидские кафтаны, пурпурную одежду, афинянам же пришлось взять себе нагие тела мало привычных к труду людей. Вскоре, однако, съехавшиеся из Фригии и Ликии друзья и родственники пленных стали выкупать их, платя за каждого большие деньги, так что у Кимона собрались средства, которых хватило на содержание флота в течение четырех месяцев, а кроме того, немало золота и выкупных сумм осталось и для казны».
Сам по себе этот колоритный, запоминающийся эпизод, скорее всего, действительно имел место» он вряд ли мог быть выдуман (сочинить такое просто невозможно), тем более что источником сведений о нем является воспоминание автора-современника, а в конечном счете — сообщение самого главного участника событий, Кимона73. Но правильно ли во временном и территориальном отношении он приурочен традицией? Некоторые детали заставляют в этом усомниться.
72 Оно отразилось впоследствии у Плутарха (Cim. 9) и Полиена (I. 34. 2)·
73 Эта стратагема Кимона, описанная Ионом, судя по всему, получила широкий резонанс в греческом мире. Так, под ее впечатлением спартанский царь Агесилай, воюя в начале IV в. до н.э. в Малой Азии, продавал пленных персов обнаженными (Xen. Ages. I. 28; Plut. Ages. 9).
- 221 -
Обратим внимание на то, что в рассказе речь идет о Сесте и Византии, где были захвачены персы, которых делил Кимон. Не говорим уже о том, что эти два пункта находятся довольно далеко друг от друга, так что они не могли стать объектом одной операции, после которой, как было принято, происходил раздел добычи. Важнее другое, откуда в Византии в 471 г. до н.э. вообще взялись персы? Город, как мы видели, находился уже под властью греков, управлял им опальный спартанский регент. У Персии Византий был отвоеван в 478 г. до н.э., и Кимон даже участвовал в этой кампании (в качестве одного из афинских стратегов), однако верховное командование тогда осуществлял и, следовательно, добычей распоряжался отнюдь не он, а Павсаний.
Остается допустить некий lapsus memoriae у Иона: хиосский рапсод сам факт со слов Кимона передал верно, а вот в отношении того, где и когда этот факт имел место, допустил путаницу. Мы предполагаем, что в действительности речь должна идти о ситуации после битвы при Евримедонте. Выскажем этот тезис просто как возможную гипотезу, поскольку его детальная аргументация (с привлечением изображения на «вазе Евримедонта») потребует отдельной работы, а здесь это увело бы нас слишком далеко в сторону.
Кстати, именно к только что упомянутой битве как раз самое время перейти. Здесь мы выходим на самое эффектное из военных свершений Кимона, которое поставило его как полководца просто-таки на недосягаемую высоту. Более того, и в общем масштабе Греко-персидских войн победа при Евримедонте стала самой крупной и самой громкой со времен Саламина и Платей. К сожалению, ввиду неудовлетворительного освещения в источниках хронологии этого периода практически невозможно назвать время сражения с точностью до года. Датировки в исследовательской литературе колеблются от 469 до 466 г. до н.э. (автору этих строк, как и Э. Бадиану, кажется немного более вероятной вторая из этих датировок), и остается утешаться тем, что временной зазор не столь уж велик и может считаться непринципиальным.
Об этой победе Кимона сообщает ряд античных авторов (Thuc. I. 100. 1; Diod. XI. 60-62; Plut. Cim. 12-13; Polyaen. I. 34. 1). На основании комбинации содержащихся у них данных вырисовывается следующая общая картина. Афинянам стало известно, что в устье речки Евримедонт (на юго-западном побережье Малой Азии) концентрируются крупные персидские силы, как морские, так и сухопутные, явно предназна-
- 222 -
ченные для вторжения в Эгеиду. Кимон решил нанести упреждающий удар и во главе флота Делосского союза, насчитывавшего около 200 триер, внезапно прибыл к месту дислокации персов, застав противника врасплох. Персы в сложившейся ситуации медлили, ожидая дополнительных сил; им было известно, что из Финикии на помощь идет еще одна эскадра кораблей. Кимон же, напротив, отнюдь не медлил, а действовал со всей возможной быстротой и оперативностью, атаковав превосходящие силы врага. Вначале в морском бою он полностью разгромил базировавшийся у Евримедонта персидский флот, состоявший почти из 350 судов; части этих последних удалось покинуть место сражения, но до 200 кораблей попали в плен. Затем Кимон, высадившись на берег, нанес поражение сухопутному войску персов и захватил их лагерь. Но и этим дело еще не кончилось: афинский командующий сразу же снова вышел в море и разбил подходившую к Евримедонту и упоминавшуюся выше финикийскую эскадру из 80 судов.
Итак, в один и тот же день была одержана «тройная» победа! Случай беспрецедентный в истории античного военного искусства. Есть мнение74 (представляющееся нам достаточно вероятным), что именно после битвы при Евримедонте был заключен первый «Каллиев мир» с Персией» персидский царь (неясно, был ли это еще Ксеркс или уже Артаксеркс I) после столь сокрушительного поражения решил пойти на прекращение военных действий и согласился на переговоры. Для их ведения в Сузы прибыло афинское посольство во главе с Каллием, сыном Гиппоника (кстати, зятем Кимона)75. Детали заключенного тогда мирного договора неизвестны, но не приходится сомневаться в том, что он был выгодным для Афин. Если (как делает Э. Бадиан) попытаться определить его условия по аналогии с позднейшим
74 Badian Ε. From Plataea... P. 1-72. Там же подробнейшим образом разбираются античные свидетельства о Каллиевом мире и обширная современная историография этого спорного вопроса.
75 Традиционно Каллиев мир датируют 449 г. до н.э. Однако Геродот (VII. 151) эксплицитно указывает на то, что посольство Каллия имело место в 60-е годы V в. до н.э. Единственно возможным выходом из противоречия является тот, который и предложен Э. Бадианом: признать, что по ходу Греко-персидских войн между Афинами и державой Ахеменидов был заключен не один, а несколько мирных договоров (как минимум два). К этому вопросу см. также: Суриков И.Е. Два очерка об афинской внешней политике классической эпохи // МГДА. Ч. 1. С. 105—107.
- 223 -
Каллиевым миром 449 г. до н.э., то окажется, что персы давали обязательство не вводить свой флот в Эгейское море. Но здесь мы можем только гадать, что вряд ли конструктивно. Ясно только одно: некоторые греческие полисы Малой Азии пока еще по-прежнему оставались под контролем Ахеменидов.