Назаренко А. В. Известие «Славянской хроники» Арнольда Любекского
Обратим внимание на одно интересное известие «Славянской хроники» Арнольда Любекского (ум. в 1211/4 г.), до сих пор, насколько нам известно, в науке вообще никак не комментировавшееся. Мы имеем в виду подробный рассказ о паломничестве в Иерусалим в 1172 г. саксонского герцога Генриха Льва (1142—1180), главы рода Вельфов, грозного соперника императора Фридриха Барбароссы. Рассказ открывает «Хронику» и заключает в себе такие подробности, которые, несмотря на частые искажения имен собственных, могли быть почерпнуты только у очевидца событий. Независимо от того, был ли им сам Арнольд, как иногда считают, или он воспользовался информацией, полученной у своего священноначальника Генриха, любекского епископа в 1172/3—1182 гг., имя которого не раз упомянуто в тексте среди участников паломничества, повествование Арнольда Любекского в данном случае следует признать вполне достоверным.
Интересующий нас эпизод заключается в следующем. Когда на обратном пути из Палестины Генрих Лев на кораблях прибыл в Таре, к нему явились посланцы сельджукского султана Килидж-Арслана II (1156—1188/92), предлагая безопасный путь через владения своего господина. Через три дня неподалеку от Ираклии состоялась встреча герцога с самим иконийским султаном, «который обнял и расцеловал его, говоря, что они — кровные родственники» («... amplexans et deosculans eum, dicens, eum consanguineum suum esse»). На вопрос герцога, сколь близко их родство, султан рассказал ему следующее: «Некая знатная дама из Немецкой земли вышла замуж за короля Руси, который родил от нее дочь, чья дочь оказалась в нашей земле — от нее-то я и происхожу» («Quedam nobilis matrona de terra Theutonicorum nupsit regi Ruthenorum, qui genuit ex ea filiam, cuius filia devenit in terram nostram, de qua ego descendi»: Am. Lubec. I, 9, p. 23—25; более пространный фрагмент этого довольно колоритного рассказа с русским переводом см.: Назаренко, 20006, с. 255—256).
Единственное, чем до сих пор ограничилась историческая наука в отношении приведенного рассказа, — это брошенное мимоходом замечание, что приведенная у Арнольда генеалогия, «вероятно, вымышлена. Нет никаких материалов, которые позволили бы ее проверить» (Свердлов, 2, с. 364, примеч. 13; предложенный в этом издании [там же, с. 361—362] перевод отрывка из «Хроники» Арнольда страдает досадной неточностью, причем в наиболее существенной для историка-русиста части: матерью иконийского султана здесь названа не внучка, а дочь «короля Руси»). В исследовании биографии Генриха Льва К. Иорданом эпизод с иконийским султаном упомянут, но их родство никак не разъясняется (Jordan, 1979, S. 179; см. также: Ehlers, 1997, S. 102). Столь скудный историографический итог в известной степени объясним. Ведь хронист, к сожалению, никак не уточнил хотя бы немецкую часть упомянутой им генеалогической связи. В то же время подозревать его в банальном вымысле или в том, что он простодушно включил в свое сочинение чужой вымысел, на наш взгляд, вряд ли уместно. Вельфы отличались особенным вниманием к своему родословию, и их генеалогическая традиция получила письменную фиксацию одной из первых в Европе— уже в 20-е гг. XII в. (Geneal. Welf., 1881, 1938); как раз на рубеже 60-х и 70-х гг. XI в. в швабском монастыре Вайнгартен, родовом монастыре Вельфов, находившемся тогда во владениях тосканского герцога Вельфа VI (1152—1191), родного дяди Генриха Льва, был создан усовершенствованный вариант этого родословия — так называемая «Вайнгар-тенская история Вельфов» (Hist. Welf., 1869, 1938); ранее, между 1132 и 1137 гг., возник и саксонский извод генеалогии Вельфов (Oexle, 1968, S. 435—497). Поэтому немудрено, что честолюбивый Генрих Лев был так заинтригован новостью, полученной от султана сельджуков. Но это же обстоятельство/и весьма затрудняло возможность правдоподобного вымысла — потенциальный фальсификатор, прежде чем предъявить свою фикцию главе рода Вельфов, должен был бы внимательно ознакомиться с реальной его генеалогией. Вряд ли у иконийского султана была такая возможность. Что касается самого Арнольда или его потенциального информанта, то не видно мотивов, которые могли бы побудить их пускаться в сомнительные генеалогические фантазии по поводу своего сюзерена. Более того, есть другие современные событиям памятники (и они были известны уже издателям критического текста «Славянской хроники» — И. М. Лаппенбергу и Г. X. Пертцу), которые изображают Килидж-Арслана II покровителем христиан и тем самым косвенным образом подтверждают рассказ Арнольда Любекского.
Так, в «Больших кёльнских анналах», одном из наиболее аутентичных источников за третью четверть XII в., в сообщении о паломничестве Генриха Льва также говорится о встрече последнего на обратном пути с неким «королем язычников, который принял его с честью, преподнес множество великолепных даров и по просьбе герцога освободил всех пленных христиан-иностранцев, пребывавших в его стране» («... in reditu vero quidam rex paganus eum honorifice suscipiens, plura et magnifica dona optinuit, omnesque captivos christianos, qui sub regno eius exulabant, interventu ducis absolvit»:Ann. Col. max., a. 1173, p. 785—786). В «Хронике» Роберта (ум. в 1186 г.), настоятеля монастыря в Беке (в Нормандии, юго-западнее Руана), под 1180 г. читаем, что иконийский султан «очень любил христиан и сделал им много доброго» («... multum christianos diligebat et multa bona eis faciebat»: Rob. de Monte, a. 1180, p. 530). Хронист, правда, ошибочно именует Килидж- Арслана II «Сулейманом», т. е. именем его прадеда, основателя династии, и, кроме того, также ошибочно, сообщает под тем же 1180 г. о его смерти (в действительности Килидж-Арслан умер в 1192 г. после распада в 1188 г. подвластного ему султаната на уделы: Гордлевский, 1941, с. 185). Указанного Г. X. Пертцем известия Роберта о том, что жена Килидж-Арслана II была тайной христианкой (Pertz, 1868, р. 24, not. 6), нам обнаружить не удалось; во всяком случае, в статье 1180 г., на которую ссылается Г. X. Пертц, такого известия нет.
Главное, однако, в другом. Информация Арнольда Любекского оказывается вполне верифицируемой благодаря единственной содержащейся в ней конкретной детали — указанию на русское звено, связующее родословия саксонского герцога и иконийского султана. Килидж-Арслан II был сыном султана Месуда I (1116—1156). После смерти Месуда в 1156 г. его сыновья развернули ожесточенную борьбу за престол, т. е. были уже взрослыми людьми. Следовательно, мать Килидж-Арслана II должна была родиться не позднее примерно 1000/10 г., а бабка со стороны матери — не позднее 1080/90 г. Для этого периода (да и для более раннего — вплоть до 1020-х гг.) науке известны только два брака русских князей с немками: во-первых, черниговского князя Святослава Ярославича (в 1073— 1076 гг. — князя киевского) с Одой, дочерью некоей Иды «из Эльсдорфа» (ок. 1070 г.), и, во-вторых, Ярополка Изяславича, в 1078—1086 гг. князя волынского,— с Кунигундой из рода графов Орламюнде (ок. 1072 г.; см. подробно о них в главе XI). Если бы одна из названных немецких принцесс и в самом деле оказалась в кровном родстве с герцогом Генрихом Львом, то это могло бы послужить решающим подтверждением свидетельству Арнольда Любекского.
И что же? Если применительно к Кунигунде Орламюндской кровную связь с предками Генриха Льва установить не удается, то в отношении Оды она обнаруживается без труда. Проблему генеалогических связей Иды из Эльсдорфа, матери Оды, один из отчаявшихся исследователей в свое время назвал «осиным гнездом» (Wespennest), которое лучше не ворошить историку (Jakobs, 1968, S. 184). С тех пор благодаря ряду открытий многое в этой области прояснилось. И хотя, например, личность отца Оды, первого супруга Иды, по-прежнему не имеет совершенно бесспорной идентификации, можно считать установленным, что отцом Иды был брауншвайгский граф Людольф (ум. в 1038 г.), сын императрицы Гизелы, жены германского императора Конрада II (1124—1139), от одного из ее двух первых браков (Wolf A., 1980, S. 39—44; Hlawitschka, 1987, S. 152—153). Поскольку известно, что сыном от брака графа Людольфа и Гизелы был брауншвайгский граф Экберт Старший (ум. в 1068 г.), маркграф Майсенской марки и один из опекунов малолетнего германского короля Генриха IV (1056—1106), на внучке которого (Экберта) Рихеце был женат саксонский герцог, а затем германский король Лотарь III Супплинбургский (1125—1137), то выходит, что Генрих Лев, являясь сыном баварского и саксонского герцога Генриха Гордого (1126—1139) и Гертруды Супплинбургской, дочери Лотаря III и Рихецы, был в чертвертом колене племянником Иды «из Эльсдорфа»:
Таким образом, твердо установленный факт замужества «знатной госпожи из Немецкой земли», говоря словами Арнольда Любекского, Оды за «короля Руси» Святослава Ярославича, одного из сыновей киевского князя Ярослава Владимировича Мудрого (1016—1018, 1019—1054), превосходно объясняет кажущееся столь невероятным известие «Славянской хроники». Правда, остается неясным (по крайней мере, до времени), как внучка Святослава попала в жены к Месуду I. Но само по себе это, разумеется, никоим образом не может подорвать изложенной гипотезы, служа лишь стимулом для новых поисков, которые облегчаются тем, что их направление достаточно четко определено. Наиболее логичным представляется предположение, что либо сама Святославна, либо ее дочь была выдана замуж в Византию, где в силу каких-то обстоятельств оказалась в плену у сельджуков. В этой связи, естественно, вспоминается гипотеза В. Г. Васильевского (1909а, с. 3—55) о планах матримониального союза между Константином, братом византийского императора Михаила VII Дуки (1071—1078), с дочерью анонимного князя — то ли Святослава, то ли Всеволода Ярославича (сам историк предпочитал кандидатуру Всеволода)7. Однако предполагаемой дочери Святослава и Оды к моменту брачных переговоров не могло быть более трех-четырех лет, что уменьшает вероятность такого решения вопроса (Константин родился ок. 1060 г.). Надо иметь в виду и другую возможность: не разделила ли малолетняя Святославна сначала тмутараканское изгнание, а затем и византийский плен своего старшего брата Олега Святославича? И если так, то не вышла ли она в Византии замуж, последовав примеру Олега, женившегося на гречанке Феофано Музалониссе (Янин, 1965, с. 76—90; он же, 1970, с. 24—28), после чего ее дочь тем или иным образом оказалась среди сельджуков? Но и это предположение сталкивается с трудностями. Есть сведения (впрочем, не вполне надежные), что Ода, возвращаясь на родину после смерти Святослава в декабре 1076 г., увезла детей, во всяком случае, — сына Ярослава, с собой (Ann. Stad., a. 1112, р. 319; см. подробнее в главе XI). Однако вскоре после возвращения в 1094 г. из Тмутаракани Олега Святославича Ярослав уже был на Руси; в 1096 г. он участвовал в междукняжеской борьбе на стороне старшего брата (ПСРЛ, 1, стб. 238; 2, стб. 228). Возможно поэтому, что Святославна (если она действительно покинула Русь с матерью) вернулась с братом Ярославом. Тесный союз Олега с императором Алексеем I Комнином (1081—1118), ценой которого, как считают, было возвращение Византии Тмутараканского княжества (Ли-таврин, 1999, с. 499—506), мог при посредничестве той же Феофано быть ок. 1095 г. подкреплен и браком Святославны. Так или иначе, но в деталях вопрос остается открытым.
Итак, после всего сказанного уместно было бы спросить, не была ли именно эта вольная или скорее невольная (в результате плена) династическая связь черниговского княжеского дома с сельджукскими султанами причиной его [черниговского княжеского дома] отмеченных выше сирийских контактов? Ведь для сообщения между «сельджукской» внучкой Святослава Ярославича и ее родным дядей Давыдом Святославичем Черниговским или тем же Николаем-Святошей, ее двоюродным братом, было бы естественно использовать местных сирийских христиан-якобитов — народ чрезвычайно подвижный.