Золотая баба]. Рассказ о Золотой бабе приобрел большую известность в западно-европейской литературе XVI и 1-й половины XVII в.; редкий писатель, говоря о Московии, не упоминает о ней. В русской литературе впервые, кажется, она упоминается в Софийской первой летописи под 1398 г. по поводу кончины Стефана Пермского, где сказано, что он «живяше посреде неверных человек, ни бога знающих, ни закона водящих, моляшеся идолом, огню и воде, и камню, и Золотой бабе, и вълхвом, и древъю» (Полн. собр. рус. летописей. — СПб., 1851. — Т. 5. — С. 250). Далее, в послании митрополита Симона «Пермскому князю Матвею Михайловичу и всем пермичам большим людем и меньшим» (1510 г.) говорится о поклонении пермичей Золотой бабе и болвану Войпелю; «однако, в чем заключается это поклонение, из послания не видно, но, вероятно, до митрополита доходили очень скудные сведения об этой религии» (Трапезников В. Чудские идолы и пермские боги // Атеист. — 1930. — № 52. — С. 69 и след.). Между тем около того же времени сведения о Золотой бабе появились уже и в европейской литературе. Первым иностранцем, давшим ее описание, был М. Меховский; впрочем, весьма вероятно, что первый глухой намек на этого идола сделал уже Ю.П. Лэт. Меховский ок. 1517 г. получил известие от пленных москвитян, находившихся в Кракове: «За землею, называемою Вяткою, при проникновении в Скифию, — пишет он, — находится большой идол Zlotababa, что в переводе значит золотая женщина или старуха; окрестные народы чтут ее и поклоняются ей; никто, проходящий поблизости, чтобы гонять зверей или преследовать их на охоте, не минует ее с пустыми руками и без приношений; даже если у него нет ценного дара, то он бросает в жертву идолу хотя бы шкурку или вырванную из одежды шерстину и, благоговейно склонившись, проходит мимо». Следующим иностранцем, подробно описавшим идол, был Герберштейн (неточный перевод этого известия дан у И. Толстого и Н. Кондакова: Русские древности. — СПб., 1889. — Т. 3. — С. 32—33). См. также статью Саларева: О золотой бабе, северной богине // Вести. Европы. — 1815; копия ее — в бумагах Евгения Болховитинова (Петров Н.И. Описание рукописных собраний, находящихся в г. Киеве. — М., 1904. — Вып. 3. — С. 291). Рассказ Герберштейна с некоторыми вариациями повторен у Климента Адамса (1556) в его отчете королеве Марии о первом плавании англичан в Белое море («Anglorum Navigation, напечатан сначала в сборнике Гэклюйта, а затем вошел в компиляцию «Respublica Moscovlae et urbes» (Lugduni Batavorum, 1630); no мнению Х. Лопарева «описание идола у Кл. Адамса напоминает скорее шаманов»); из Герберштейна же, вероятно, взял этот рассказ Гваньини, прибавивший указание, что идол был «высечен из камня»: (?) — de lapidum excisum (рассказ Гваньини воспроизведен у нас ниже). Наконец к Герберштейну, вероятно, восходит также рассказ Тевэ (см. у нас ниже). Изображение Золотой бабы появилось также на ряде иностранных карт: у Антония Вида (1542), Ант. Дженкиисона (1562); изображена она также на обеих картах Герберштейна, причем любопытно, что рисунок мало в чем напоминает его собственный рассказ. На основании всех перечисленных известий по вопросу о Золотой бабе высказан был ряд догадок о ее происхождении, значении и т.д. Н. Костомаров (Славянская мифология.— Киев, 1847. — С. 30), комментируя рассказ Гваньини, обращал внимание на то, что этот идол, бывший в почете у финских народов, носил русское имя Златой бабы, что и дало ему повод заключить отсюда, что божество заимствовано от славян; делаемые им сближения Золотой бабы со славянской богиней Сива, или Жива, на основании показания Длугоша о горе, называемой Бабою («Baba, mons altissimus supra fluvium Sota»...), с находящимся на ней городе «Живце», конечно, совершенно произвольны и неправдоподобны. А.С. Уваров, исходя из указанного выше места Софийской летописи, предполагал, что этот идол был каменной бабой. Н.И. Веселовский в статьей «Мнимые каменные бабы» (Вестн. археологии и истории. — 1905. — Вып. 17. — С. 4—12) произвел пересмотр этого вопроса и пришел к заключению, что с каменными бабами Золотая баба не имеет ничего общего; «упоминание о детях указует скорее всего на эмблему плодородия». Н.С. Трубецкой (К вопросу о Золотой бабе // Этнографическое обозрение. — 1906. — Кн. 1—2. — С. 56—65) пытался еще более уточнить это соображение и на основании ряда сближений с вогульской мифологией пришел к заключению, что Золотая баба была изображением вогульской богини Куальтысьсан-торум. От русских исследователей ускользнули два иностранных мнения по этому поводу. Н. Michow (Die aеltesten Karten von Russland. — Hamburg, 1884. — S. 39—42), собрав ряд указаний о Златой бабе картографов и писателей, высказал предположение, что она была «сделанной из глины и позолоченной статуей мадонны, которая завезена и оставлена была на севере русскими во время одной из завоевательных экспедиций. По крайней мере, нечто подобное рассказывают о мужском идоле, который в эпоху покорения Сибири казаками был найден у остяков и по их собственным словам ранее почитался в России в качестве изображения Христа. Он был вылит из золота и сидел на блюде, так что вероятно это была крестильница. Остяки лили на нее воду и гадали, а, выпивая эту воду, были вполне уверены, что с ними отныне не случится никакого несчастья» (Mueller G.Fr. Sammlung Russischer Geschichte. - SPb., 1763-1764. - Bd 66. — S. 322; Миллер Ф.И. Описание Сибирского царства. — СПб., 1787. — Т. 1. — С. 155-157; ср.: Павловский В. Вогулы. — Казань, 1907. — С. 185). Эта догадка любопытна, но малоправдоподобна хотя бы уже потому что русские не имели скульптурных образов мадонн, а если и имели, то они резались из дерева (как, например, собранные в пермском музее интересные культовые деревянные скульптуры) и, кроме того, конечно, едва ли куда вывозились из церквей. В другой своей работе Н. Michow (Das erste Jahrhundert russischer Kartographie. — Hamburg, 1906. — S. 24) обращает внимание на то, что как описание Златой бабы, так и изображение ее на европейских картах уже в XVI в. пережило известную эволюцию. У М. Меховского (1517) она представляется обыкновенной женской статуей; на карте А. Вида (1542) она изображена в виде статуи, держащей рог изобилия; в копии этой карты, сделанной Hogenberg'oм (1570), она приняла вид мадонны и держит ребенка на руках; у Себ. Мюнстера (1544) ребенок превратился в золотую дубинку; изображение Золотой бабы на латинской карте Герберштейна походит на статую Минервы с копьем в руках, но на его же немецкой карте 1557 г. она опять представлена Золотой старухой («Guldene vetl»), сидящей на троне с ребенком на руках; наконец, на карте А. Дженкинсона (1562) Золотая баба изображена также мадонной, но не с одним, а уже с двумя детьми (ряд рисунков воспроизведен у Анучина: Древности. — М., 1879. — № 14. — С. 53—60) Эти изменения, которые претерпевало изображение Золотой бабы на Западе, свидетельствуют, конечно, о том, что сведения, доходившие о ней, были сбивчивы и противоречивы; поэтому при изучении вопроса было бы рискованно всецело основываться на европейских известиях, а тем более рисунках. Лишь одно обстоятельство заслуживает полного внимания. D. Morgan (Early voyages and Travels to Russia and Persia. — London, 1886. — Vol. 1. — P. CXXVIII-CXXIX) подметил, что чем позже встречается рассказ о Золотой бабе, тем дальше на восток отодвигается ее местопребывание; прежде всего ее помещают на территории Вятки или Перми; на карте Вида она помещена уже в Обдории (Abdoria), на запад от Оби; наконец, ее помещают на Обь или даже еще восточнее: у Петрея (1620), например, который сравнивает ее с Изидой, она помещена именно па берегах Оби. В XVII в. известия о Золотой бабе почти совсем прекращаются, хотя еще у Левека в его «Histoire de la Russie» мы найдем весьма фантастическую картинку с ее изображением. Перемещение идола с запада на восток — факт несомненный и требующий объяснения. Первоначально Золотая баба (если речь идет об одном идоле, а не о нескольких) находилась, видимо, на западе от Урала; об этом говорят русские свидетельства, приведенные выше. Нужно думать далее, что это был идол вогульский; попытки связать известия о Золотой бабе с зырянским Олимпом нужно признать неудачными. «Некоторые исследователи религиозной жизни Коми и их потомков культу Золотой бабы придают особое значение, — пишет М.А.Лебедев (Пермь Великая. Исторические очерки. — ЖМНП. — 1917. — № И—12. — С. 154—155), — и от ее имени склонны производить даже самое название зырян как "людей (кум — человек), почитающих з[с]ар женщину (ан)"». Но кажется, что это любительская филология: зырянское название кумира Зарни-ан (транскрипция Михайлова, см.: Красов. Зыряне и св. Стефан Пермский. — СПб., 1896. — С. 14) есть не что иное, как Золотая баба (золото — зарни, от иран. zaranja). Скорее всего, что культ Золотой бабы приписан зырянам ошибочно (Смирнов И.Н. Пермяки. — Казань, 1891. — С. 263). Наибольшее количество известий свидетельствует о том, что уже в середине XVI столетия Золотая баба находилась за Уралом. Ряд данных позволяет утверждать, что у вогулов в XVII и еще в XVIII вв. в глуши зауральских лесов находился ряд идолов, среди них, вероятно, и Золотая баба. Так, например, какой-то золотой идол находился в пещере верховьев Сосвы (Вестн. ИРГО. — 1857. — Т. 5. — С. 23-31); на р. Конде в непроходимой лесной чаще стоял главный идол вогульского народа, обоготворяемый также и остяками. «Внешний вид и устройство его неизвестны были и самим обоготворявшим. Постоянно охраняемая двумя стражами в красных одеждах, с копьями в руках, его кумирня была закрыта для вогулов. Один только старейший и главный шаман имел право входить в кумирню, узнавать волю идола, который, по словам вогулов, если требовал жертвы, то издавал голос младенца» (Завалишин Ипполит. Описание Западной Сибири. — М., 1862. — Т. 1. — С. 250—251, 286, Павловский В. Вогулы. — Казань, 1907. — С. 185—186); кажется, именно этого идола, которой, судя по указанию на младенца, мог быть и Золотой бабой, описывает и Григ. Новицкий в 1715 г., называя его Кондийским (Краткое описание о народе остяцком / Под ред. Л Н. Майкова. — СПб., 1884. — С. 56—59). Описание Золотой бабы сохранила нам сибирская летопись: «Ту бо у них молбише большее богыне древней, нага с сыном на стуле седящая, приемлюще дары от своих, и дающе ей статки во всяком промысле; а иже кто по обету не даст, мучит и томит; а кто принесет жалеючи к ней, тот перед нею пад умрет имяше бо жрение и съезд великий» (Краткая сибирская летопись (Кунгурская) / Изд Зоста. — СПб., 1880. — С. 21). Причина перенесения идола в отдаленные местности восточного Приуралья, на Конду и, наконец, в Обдорский край — по-видимому, завоевательные успехи сибирских казаков и распространение христианства, часто жестоко и насильственно прививавшегося инородческому населению Сибири. От одного старого вогула с р. Конды К.Д. Носилов записал любопытное предание о Золотой бабе. «Она не здесь, — рассказывал вогул, — но мы ее знаем. Она тогда же [с приходом русских] через наши леса была перенесена верными людьми на Обь; где она теперь, у остяков ли где в Казыме, у самоедов ли где в Тазу, я точно не знаю, но с той поры, как она здесь была, у нас остался с нее слиток — Серебряная баба, которая и до сих пор хранится у одного вогула в самой вершине нашей реки (Конды)."— Ты видел ее, дедушка? — спрашивал путешественник у рассказчика. — Не раз, не два видел на своем веку, ответил Савва. — Какая же она? — Серебряная... — На кого же походит? Как сделана? — На бабу походит, бабой и сделана... — Одета? — Нет, голая... Голая баба — и только. Сидит. Нос есть, глаза, губы, все есть, все сделано, как быть бабе... — Большая? — Нет, маленькая, всего с четверть, но тяжелая такая, литая; по Золотой бабе ее и лили в старое время; положили ту в песок с глиной, закопали в землю, растопили серебра ковш и вылили и обделали, и вот она и живет. — Где же она у этого ямнельского вогула хранится? — В юрте хранится, в переднем углу. Как зайдешь к нему в юрту, у него в переднем углу полочка небольшая сделана, занавесочкой закрыта, за ней в ящике старом она и сидит. Как откроешь ящик — и увидишь ее на собольей шкурке. — Что же ей приносят? — Большие шелковые платки, потом серебро она любит и шкурки дорогие. — Куда же это все после идет? — На нее идет, серебро кладут в ящик, шкурки стелют пол нее; платками ее закрывают, окутывают"» (Носилов К.Д. У вогулов. Очерки и наброски. — СПб., 1904. — С. 109—119. «О Серебряной бабе» см. еще. Инфантьев П.П. Путешествие в страну вогулов. — СПб., 1910). «Серебряная баба охранялась менее золотой, — замечает Н. Трубецкой (Этнографическое обозрение. — 1906. — № 1. — С. 52), — и финскому ученому Карьялайнену, кажется, удалось приобрести ее и перевезти в Гельсингфорс». По смыслу этого рассказа Золотая баба, с которой отлита была серебряная копия, уже своими размерами мало подходит к той, о которой рассказывают западно-европейские писатели. Однако записанное Носиловым предание интересно тем, что подтверждает существование у вогулов золотых женских идолов. Были они также и у остяков. М.А. Лебедев (Указ. соч. — С. 155) обращает внимание на то, что, по известию Герберштейна, Золотая баба стояла там, «где Обь впадает в океан, т.е. собственно уже в самоедско-вогульском крае, где женские кумиры довольно нередки, где и теперь на острове Я(л)мале находится жертвенное место самоедов — Яумал-хе (состоящее из семи отдельных куч идолов-сядаев), на поклонение которому они приезжают даже из Урала» (сведения об Яумал-хе: Житков Б. Краткий отчет о путешествии на полуостров Ялмал // Зап. РГО. — СПб., 1909. — Т. 38. — С. 482—483, 496); ср. замечание Ю.И. Кушелевского (Северный полюс и земля Ялмал. — СПб., 1868. — С. 114): «В настоящее время коренных идолов, напр., Золотой бабы и других уже нет, а существуют их копии, которые поддерживаются не народно, а избранными, в особенности шаманами, из одних только корыстолюбивых их видов»; никаких следов культа Золотой бабы ни у вогулов, ни у остяков не нашел St. Sommier (Un'estate in Siberia fra Ostiachi, Samoiedi etc. — Firenze, 1885. — P. 249-250). He знаю, на основании каких данных Хр. Лоларев (Самарово. Село Тобольской губ, и округа: Материалы и воспоминания о его прошлом. — СПб., 1892. — С. 3—4) полагает, что Золотая баба находилась «при самом впадении Иртыша в Обь у Белых гор (ныне деревня Белогорье)».
Остается еще упомянуть об одной гипотезе, недостаточно обоснованной, несмотря на то что она имеет уже двухвековую давность. Еще Страленберг (Historie der Reisen in Russland, Siberien und der Grossen Tartarey. — Leipzig, s a. — S. 103—105) высказал предположение, что Золотая баба — тот же идол, который под именем Иомалы описан в скандинавских сагах при рассказе о наездах скандинавов в Белое море. По известиям саг, этот идол биармийского божества находился в священной ограде близ северного берега Двины; он был из дерева, на шее имел драгоценное ожерелье, а на коленях держал чашу с монетами. Вспоминая, что «финские племена зовут своих божков Jumis, Jumala Junn» и что лопари «небесного бога называют Jmmel или Jubmal», Страленберг сопоставляет имя биармийского божества со шведскими словами Gammal и Gumma, которые означают 'Старик' и 'Старуха', и замечает при этом: «Как я сам приметил у остяков и у других сибирских язычников, они часто называют своих главнейших богов русскими словами "старик" и "старуха"»; отсюда он делает заключение о родстве биармийского божества с описанной у Герберштейна Золотой бабой. Недавно В. Трапезников (Указ. соч. — С. 69-70), сравнивая биармийскую Иомалу с «Иома-бабой», сверхестественным существом пермяцкой или зырянской демонологии, также утверждал, что скандинавы, судя по саге, ограбили храм Золотой бабы. Несмотря на соблазнительность этой гипотезы, ее следует признать пока недоказанной; не говоря уже о затруднительности пользования сагами как историческим источником (ср.: Кузнецов С.К. К вопросу о Биармии // Этнографическое обозрение. — 1905, — № 2-3), следует заметить, что новейшая лингвистика отказывается объяснить имя Иомалы из западно-финских языков; недавно А.И.Соболевский предложил сопоставить Иомалу с древнеиндийским божеством подземного мира Joma и с рассказом русской начальной летописи о божестве заволоцкой чуди, «сидящем» или «живущем» в бездне, т.е. в глубине земли (Древняя Пермь: К вопросу о Биармии // Изв. О-ва археологии, истории и этнографии при Казан, ун-те. — 1929. — Т. 34, вып. 3—4. — С. 22—26): если это предположение правильно, то сопоставление Иомалы с Золотой бабой отпадает само собой. Напомним кстати, что еще Н.С.Трубецкой (Этнографическое обозрение. — 1906. — № 1—2. — С. 55) довольно резко заявлял о том, что сопоставление Золотой бабы с Иомалой — «мысль совершенно нелепая и основанная на совершенном невежестве в области угро-финской этнографии», но все же думал, что Золотая баба была известна пермякам под именем Калдысин. Ничего не объясняет также и случайное звуковое сходство Иомалы и Ялмала, точнее Яумала (по Житкову, «яу-мал» — устье, конец реки; устье Обской губы, полуостров Ямал — «конец земли»), тем более, что не может быть и речи о путешествии скандинавов в XI в. к устью Оби (которое они, якобы, приняли за устье Двины), к жертвенному месту самоедов — Яумал-хе. На основании интересного собрания пермских деревянных скульптур, среди которых «имеются изображения с инородческими физиономиями», Н.Н. Серебренников (Пермская деревянная скульптура. — Пермь, 1928. — С. 35) высказал догадку, что «наиболее почитавшееся название — Сидящий спаситель заменило, по-видимому, особо чтимую прежде Златую бабу финно-угорских народов, которая, надо думать, по своей сидящей позе имеет что-то общее с сидящим Буддой восточных народностей, с которыми финно-угорские народы имели некоторое родство и по крови и еще больше по взаимодействию культур». J. Baddeley (Op. cit. — P. LIV) отождествляет Золотую бабу с «тибетской и китайской богиней бессмертия Kwan-In». О богине Kwan-In (Kva-non) и генетической связи ее с Авалокитешварой см.: Karutz, Maria in fernen Osten. — Muenchen, 1925. По вопросу о связи культа Золотой бабы с религиями Дальнего Востока нужны, однако, специальные разыскания, вне которых подобные догадки будут иметь мало цены.
Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь