Бруно Глогер
Император, бог и дьявол: Фридрих II Гогенштауфен в истории и сказаниях
Императорская династия Гогенштауфенов, пожалуй, наиболее ярко олицетворяет собой высокое немецкое средневековье. Однако именно этим монархам в отечественной историографии уделялось явно недостаточное внимание. Образовавшаяся лакуна начала заполняться лишь в последние годы. Но если фигуре Фридриха Барбароссы в последние годы было посвящено достаточно большое количество публикации, то его внуку Фридриху II Гогенштауфену повезло в этом смысле значительно меньше. Тем не менее, масштаб этой личности сопоставим с такими фигурами как Юлий Цезарь или Карл Великий. Он причудливым образом сочетал в себе черты воинственного рыцаря, искателя приключений и восточного деспота. Это был редкостно образованный для своей эпохи человек, обладавший недюжинным умом и политическим талантом. `Преобразователь мира` и `удивление света`, он воплотил в себе все противоречия средневекового мира. Крестоносец, отлученный от церкви, император Священной Римской империи, выступивший против папы, христианин, имевший гарем и принимавший на службу сарацин, Фридрих II был столь же противоречив, сколь и многогранен. Так кем же был Император Фридрих II Гогенштауфен - Богом или Дьяволом?
ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие
1. Священная Римская Империя на пороге XIII столетия.
Император, бог и дьявол: Фридрих II Гогенштауфен в истории и сказаниях
Императорская династия Гогенштауфенов, пожалуй, наиболее ярко олицетворяет собой высокое немецкое средневековье. Однако именно этим монархам в отечественной историографии уделялось явно недостаточное внимание. Образовавшаяся лакуна начала заполняться лишь в последние годы. Но если фигуре Фридриха Барбароссы в последние годы было посвящено достаточно большое количество публикации, то его внуку Фридриху II Гогенштауфену повезло в этом смысле значительно меньше. Тем не менее, масштаб этой личности сопоставим с такими фигурами как Юлий Цезарь или Карл Великий. Он причудливым образом сочетал в себе черты воинственного рыцаря, искателя приключений и восточного деспота. Это был редкостно образованный для своей эпохи человек, обладавший недюжинным умом и политическим талантом. `Преобразователь мира` и `удивление света`, он воплотил в себе все противоречия средневекового мира. Крестоносец, отлученный от церкви, император Священной Римской империи, выступивший против папы, христианин, имевший гарем и принимавший на службу сарацин, Фридрих II был столь же противоречив, сколь и многогранен. Так кем же был Император Фридрих II Гогенштауфен - Богом или Дьяволом?
ОГЛАВЛЕНИЕ
Спойлер (раскрыть)
Предисловие
1. Священная Римская Империя на пороге 13 столетия.
2. Дитя Апулии
3. «Поповский император».
4. Снова по ту сторону Альп
5. Мятеж короля Генриха (VII)
6. Триумф в Германии
7. Далекий император
8. Преобразователь мира?
9. «Он жив и все же не живет»
10. Лже-Фридрихи
11. Легенда о Фридрихе с конца 13 столетия
12. Легенда Киффхаузена
1. Священная Римская Империя на пороге 13 столетия.
2. Дитя Апулии
3. «Поповский император».
4. Снова по ту сторону Альп
5. Мятеж короля Генриха (VII)
6. Триумф в Германии
7. Далекий император
8. Преобразователь мира?
9. «Он жив и все же не живет»
10. Лже-Фридрихи
11. Легенда о Фридрихе с конца 13 столетия
12. Легенда Киффхаузена
Предисловие
Спойлер (раскрыть)
В одном из соборов Палермо, столице могущественной некогда империи, простиравшейся от Сицилии до Апулии, рядом с представителями норманско-сицилийской династии, в пурпурных саркофагах, покрытых каменными балдахинами, покоятся останки императоров дома Штауфенов – Генриха IV и Фридриха II, сына и внука Фридриха Барбароссы. «Век Штауфенов», с 1152 по 1250 г., отмеченный правлением этих трех императором, стал воплощением позднего немецкого средневековья. Почти 100 лет (с 1152 по 1190 и с 1212 по 1250 г.) находился у власти «император Фридрих». Последующие эпохи не принесли Германии правителя, который бы мог соответствовать идеалу законного императора, идеалу, возникшему из фантазии простого народа и основанному на славных воспоминаниях об обоих Штауфенах и на вере в лучшие времена. Этот образ закрепился в народных сказаниях, а позднее и в творчестве романтиков.
После 1871 года сладко-лживая рыцарская романтика уходящего 18 и 19 веков была вытеснена новыми идеями, принадлежащими имперским властям. Новая империя должна была стать такой же большой и могущественной, как прежняя Священная Империя. Прежде всего, она должна была стать такой в умах «мыслящей элиты», представителем которой был поэт Стефан Георге и его «круг». Здесь историческая полуправда смешалась с антинародным культом героев-полубогов и мистическими представлениями о «Новой Империи». Здесь была подготовлена почва для чудовищной идеологии коричневых варваров. Она стала делом рук поэта, сознательно отказавшегося от нацистского образа мысли. Стефан Георге умер в декабре 1933 года в швейцарской эмиграции, хотя и был всячески обласкан Геббельсом. Историк Эрнст Канторович, автор наиболее известной, хотя, разумеется, идеалистически приукрашенной, биографии Фридриха II Гогенштауфена, эмигрировал в США по причине расовой дискр иминации. Там он вторично потерял свою профессорскую должность из-за того, что отказался дать клятву, призванную послужить «барьером против коммунизма». Собор в Палермо стал местом паломничества идеалистически настроенных мечтателей, которые все более отдалялись от народа по мере того, как прославляли свое «великое прошлое». В замечаниях к первому изданию биографии Фридриха II прогермански настроенный Канторович рассказывал о том, как в 1924 году к саркофагу был возложен венок с посвящением: «Ее императорам и героям, нераскрытая Германия». Эти же слова прочитал в 1932 году другой гость этих мест, который уже знал, что представляет собой «нераскрытая Германия». Таким был узкий круг учеников и почитателей Стефана Георге.
Десятью годами позднее в Палермо был командирован один немецкий генерал. Когда же в 1943 году должно было быть спешно организовано отступление, он потребовал дополнительный транспорт для эвакуации саркофагов Штауфенов, которые нежелательно было оставлять во вражеской Италии. И лишь быстрое наступление союзников помогло предотвратить варварство. Южанин, сицилиец Фридрих II Роджер фон Гогенштауфен, прозванный на его родном языке «Федерико», обрел в Палермском соборе вечный покой. Вместе с тем Федерико был германским императором Фридрихом (из-за деда к его имени часто прибавляли «Другой»), которому в отличии от итальянца была отмерена вторая, более долгая жизнь. Простой городской и деревенский люд сделал именно его героем легенд после того, как умер тот далекий сицилиец, и однажды Фридрих вернулся как император мира и спаситель. Обе фигуры – издавна окруженная легендами историческая личность и вырванный из истории героический образ – за служивают того внимания, которое обращено к ним в наши дни. Такой критически трезвый настрой можно найти еще у Генриха Гейне в 1844 в его шедевре «Германия, или Зимняя сказка» при упоминании старого Барбароссы. Чем же вызвано такое отношение? Для ответа на этот вопрос необходимо сделать краткий исторический экскурс.
Честолюбивые планы по покорению мира императора Генриха VI, чья ранняя смерть в 1197 году имела катастрофические последствия для всей римско-германской державы, не оставили ни следа в народном сознании. Его сын, напротив, на сто лет вперед стал воплощением блеска и могущества Священной Римской Империи.
Сын рано умершей норманнской императорствующей вдовы, Федерико, унаследовал охваченное анархией, однако, на тот момент, наиболее развитое централизованное государство Европы, управляемое норманско-сицилийскими чиновниками. Осиротевшее «дитя Апулии», несовершеннолетний монарх стал пешкой в политической игре своего опекуна Иннокентия III, одного из самых могущественных понтификов позднего средневековья. Позднее Фридрих сумел занять принадлежавший его предкам трон Цезарей. Это произошло как благодаря счастливому стечению обстоятельств, так и его личному усердию. В течение десятилетий он пытался удержать на плаву римско-германскую империю, которая рушилась по объективным историческим причинам. Все это, а также его выдающаяся и всесторонне одаренная натура, обеспечили ему место среди великих людей мировой истории. После того, как пятидесятишестилетний император умер от стремительно развившейся болезни, современники придали его образу некое хилиастическое значение. В 1245 году один кардинал назовет его «преобразователем мира», подразумевая под этим подозрительное сходство (если не полную идентичность) с Антихристом. С другой стороны , его имя было связано с религиозно-фанатичными ожиданиями императора мира, который должен явиться в конце времен перед Апокалипсисом. Все больше и больше его образ и образ его деда, наиболее «немецкого» правителя, сливались в одной фигуре императора-мессии. Такое идеализированное единство можно увидеть в одной народной книге, напечатанной в 1519 году, незадолго до начала Крестьянской войны. Образованные современники, такие, как Мартин Лютер или Ульрих фон Гуттен, различали обоих Фридрихов весьма четко. В 17-18 веках некоторые важные элементы легенды Киффхаузена уже были связаны с Барбароссой, как свидетельствует источник 1703 года. После окончательного падения уже немощной империи в 1806 году легенда начала претерпевать до некоторой степени необходимые изменения, происходившие вследствие поэтической обработки и путаницы. Нередко в ущерб исторической правде. Это произошло в период борьбы против Наполеона и возникшего из нее национального движения. Фридрих II, все гдашний сторонник сепаратной политики князей, явно не подходил на роль защитника немецкого единства. А после того, как князья одержали победу и на Венском конгрессе, была сложена песня о «старике Барбароссе, кайзере Фридрихе», «молодому» Фридриху пришлось окончательно обосноваться в Киффхаузенской крепости.
Воспетый и проклятый, Барбаросса слишком быстро стал символом немецкого империализма, будучи прежде воплощением законных национальных ожиданий. Он охраняет «величие империи», как драгоценный клад, и «в свое время» должен вернуться с ним обратно, несмотря на все поэтические предостережения Гейне в 1844 году. Не случайно план разрушительной операции по нападению на Советский Союз был назван именем Барбароссы и положил начало падению «Тысячелетнего Рейха».
Шовинистическая шумиха вокруг Киффхаузена после 1871 года затронута в настоящем очерке лишь в общих чертах. С 17 века легенда о возвращении императора Фридриха II интересовала лишь собирателей фольклора и историков. Она рассказывает о Средневековье, которое в 1500 году уже подходило к концу. Гуманисты 16 века назвали это время «темным». Мы тоже не много знаем о народной жизни и борьбе на этом важнейшем этапе развития европейского феодализма. Чаще всего интерес авторов современных хроник привлекала фигура императора или короля, а позднейшие исследователи следовали их примеру.
Исторические труды, посвященные императору Фридриху II, подтверждают общее правило. Страстная солидарность членов партии в осуждении или восхвалении «врага поповщины» долгое время влияла на описание его жизни и вклада в историю. Со второй половины 19 века и до середины нашего столетия на первый план выдвигался культурно-исторический аспект. Не скрывался ли под маской этого «передового» Гогенштауфена подлинный человек Ренессанса? Однако в последнее время победила точка зрения, согласно которой эта все еще продолжающая удивлять нас личность рассматривается в контексте своего времени. В связи с этим мы попробуем представить историю немецких императоров в тесной связи с народными ожиданиями и мечтами. Они часто были отмечены печатью религиозной утопии, но несмотря на это представляют собой наиболее верное направление в нашей национальной истории. Последующий очерк будет определен именно с этой исторической перспективы. Полная же академическая биография императора Фридриха II по-прежнему останется делом будущего.
Судя по происхождению и политическим взглядам, «Federico il Secondo» не случайно стал «королем Италии», однако эта сторона его биографии до сих пор была мало освещена в немецкоязычной литературе. История германского императора – это прежде всего история немецкой монархии, даже если интересы Штауфенов-кайзеров разительно отличались от намерений Штауфенов-королей. Фридрих Энгельс писал в своих записках «О распаде феодализма и возвышении буржуазии» о средневековой монархии, что она была прогрессивным типом власти. «Порядок встал на место анархии, а формирующаяся нация выступила против раздробленности в мятежных вассальных государствах. Все революционные элементы, которые формировались на заднем плане, так же нуждались в монархии, как монархия в них». Несмотря на недостаточно серьезный подход императора Фридриха к своим монаршим обязанностям в Германии, народ не посчитал такого рода предательство заслуживающим нак азания. Однако много ли значили его усилия с точки зрения укрепления итальянской государственности, когда с Сицилии он хотел подчинить своей единоличной власти всю Италию? Этот вопрос и теперь еще дискутируется итальянскими исследователями.
После 1228 года король Генрих (VII), старший сын Фридриха, тщетно пытался вырвать немецкую монархию из-под зависимости от князей, пойдя на открытый бунт против отца, но обладая для этого недостаточными средствами. В это время во Франции и Англии династии Капетингов и Плантагенетов создали основы для единых национальных государств. То, что в Германии оставалось мечтой, в остальной Западной Европе стало реальностью.
После 1871 года сладко-лживая рыцарская романтика уходящего 18 и 19 веков была вытеснена новыми идеями, принадлежащими имперским властям. Новая империя должна была стать такой же большой и могущественной, как прежняя Священная Империя. Прежде всего, она должна была стать такой в умах «мыслящей элиты», представителем которой был поэт Стефан Георге и его «круг». Здесь историческая полуправда смешалась с антинародным культом героев-полубогов и мистическими представлениями о «Новой Империи». Здесь была подготовлена почва для чудовищной идеологии коричневых варваров. Она стала делом рук поэта, сознательно отказавшегося от нацистского образа мысли. Стефан Георге умер в декабре 1933 года в швейцарской эмиграции, хотя и был всячески обласкан Геббельсом. Историк Эрнст Канторович, автор наиболее известной, хотя, разумеется, идеалистически приукрашенной, биографии Фридриха II Гогенштауфена, эмигрировал в США по причине расовой дискр иминации. Там он вторично потерял свою профессорскую должность из-за того, что отказался дать клятву, призванную послужить «барьером против коммунизма». Собор в Палермо стал местом паломничества идеалистически настроенных мечтателей, которые все более отдалялись от народа по мере того, как прославляли свое «великое прошлое». В замечаниях к первому изданию биографии Фридриха II прогермански настроенный Канторович рассказывал о том, как в 1924 году к саркофагу был возложен венок с посвящением: «Ее императорам и героям, нераскрытая Германия». Эти же слова прочитал в 1932 году другой гость этих мест, который уже знал, что представляет собой «нераскрытая Германия». Таким был узкий круг учеников и почитателей Стефана Георге.
Десятью годами позднее в Палермо был командирован один немецкий генерал. Когда же в 1943 году должно было быть спешно организовано отступление, он потребовал дополнительный транспорт для эвакуации саркофагов Штауфенов, которые нежелательно было оставлять во вражеской Италии. И лишь быстрое наступление союзников помогло предотвратить варварство. Южанин, сицилиец Фридрих II Роджер фон Гогенштауфен, прозванный на его родном языке «Федерико», обрел в Палермском соборе вечный покой. Вместе с тем Федерико был германским императором Фридрихом (из-за деда к его имени часто прибавляли «Другой»), которому в отличии от итальянца была отмерена вторая, более долгая жизнь. Простой городской и деревенский люд сделал именно его героем легенд после того, как умер тот далекий сицилиец, и однажды Фридрих вернулся как император мира и спаситель. Обе фигуры – издавна окруженная легендами историческая личность и вырванный из истории героический образ – за служивают того внимания, которое обращено к ним в наши дни. Такой критически трезвый настрой можно найти еще у Генриха Гейне в 1844 в его шедевре «Германия, или Зимняя сказка» при упоминании старого Барбароссы. Чем же вызвано такое отношение? Для ответа на этот вопрос необходимо сделать краткий исторический экскурс.
Честолюбивые планы по покорению мира императора Генриха VI, чья ранняя смерть в 1197 году имела катастрофические последствия для всей римско-германской державы, не оставили ни следа в народном сознании. Его сын, напротив, на сто лет вперед стал воплощением блеска и могущества Священной Римской Империи.
Сын рано умершей норманнской императорствующей вдовы, Федерико, унаследовал охваченное анархией, однако, на тот момент, наиболее развитое централизованное государство Европы, управляемое норманско-сицилийскими чиновниками. Осиротевшее «дитя Апулии», несовершеннолетний монарх стал пешкой в политической игре своего опекуна Иннокентия III, одного из самых могущественных понтификов позднего средневековья. Позднее Фридрих сумел занять принадлежавший его предкам трон Цезарей. Это произошло как благодаря счастливому стечению обстоятельств, так и его личному усердию. В течение десятилетий он пытался удержать на плаву римско-германскую империю, которая рушилась по объективным историческим причинам. Все это, а также его выдающаяся и всесторонне одаренная натура, обеспечили ему место среди великих людей мировой истории. После того, как пятидесятишестилетний император умер от стремительно развившейся болезни, современники придали его образу некое хилиастическое значение. В 1245 году один кардинал назовет его «преобразователем мира», подразумевая под этим подозрительное сходство (если не полную идентичность) с Антихристом. С другой стороны , его имя было связано с религиозно-фанатичными ожиданиями императора мира, который должен явиться в конце времен перед Апокалипсисом. Все больше и больше его образ и образ его деда, наиболее «немецкого» правителя, сливались в одной фигуре императора-мессии. Такое идеализированное единство можно увидеть в одной народной книге, напечатанной в 1519 году, незадолго до начала Крестьянской войны. Образованные современники, такие, как Мартин Лютер или Ульрих фон Гуттен, различали обоих Фридрихов весьма четко. В 17-18 веках некоторые важные элементы легенды Киффхаузена уже были связаны с Барбароссой, как свидетельствует источник 1703 года. После окончательного падения уже немощной империи в 1806 году легенда начала претерпевать до некоторой степени необходимые изменения, происходившие вследствие поэтической обработки и путаницы. Нередко в ущерб исторической правде. Это произошло в период борьбы против Наполеона и возникшего из нее национального движения. Фридрих II, все гдашний сторонник сепаратной политики князей, явно не подходил на роль защитника немецкого единства. А после того, как князья одержали победу и на Венском конгрессе, была сложена песня о «старике Барбароссе, кайзере Фридрихе», «молодому» Фридриху пришлось окончательно обосноваться в Киффхаузенской крепости.
Воспетый и проклятый, Барбаросса слишком быстро стал символом немецкого империализма, будучи прежде воплощением законных национальных ожиданий. Он охраняет «величие империи», как драгоценный клад, и «в свое время» должен вернуться с ним обратно, несмотря на все поэтические предостережения Гейне в 1844 году. Не случайно план разрушительной операции по нападению на Советский Союз был назван именем Барбароссы и положил начало падению «Тысячелетнего Рейха».
Шовинистическая шумиха вокруг Киффхаузена после 1871 года затронута в настоящем очерке лишь в общих чертах. С 17 века легенда о возвращении императора Фридриха II интересовала лишь собирателей фольклора и историков. Она рассказывает о Средневековье, которое в 1500 году уже подходило к концу. Гуманисты 16 века назвали это время «темным». Мы тоже не много знаем о народной жизни и борьбе на этом важнейшем этапе развития европейского феодализма. Чаще всего интерес авторов современных хроник привлекала фигура императора или короля, а позднейшие исследователи следовали их примеру.
Исторические труды, посвященные императору Фридриху II, подтверждают общее правило. Страстная солидарность членов партии в осуждении или восхвалении «врага поповщины» долгое время влияла на описание его жизни и вклада в историю. Со второй половины 19 века и до середины нашего столетия на первый план выдвигался культурно-исторический аспект. Не скрывался ли под маской этого «передового» Гогенштауфена подлинный человек Ренессанса? Однако в последнее время победила точка зрения, согласно которой эта все еще продолжающая удивлять нас личность рассматривается в контексте своего времени. В связи с этим мы попробуем представить историю немецких императоров в тесной связи с народными ожиданиями и мечтами. Они часто были отмечены печатью религиозной утопии, но несмотря на это представляют собой наиболее верное направление в нашей национальной истории. Последующий очерк будет определен именно с этой исторической перспективы. Полная же академическая биография императора Фридриха II по-прежнему останется делом будущего.
Судя по происхождению и политическим взглядам, «Federico il Secondo» не случайно стал «королем Италии», однако эта сторона его биографии до сих пор была мало освещена в немецкоязычной литературе. История германского императора – это прежде всего история немецкой монархии, даже если интересы Штауфенов-кайзеров разительно отличались от намерений Штауфенов-королей. Фридрих Энгельс писал в своих записках «О распаде феодализма и возвышении буржуазии» о средневековой монархии, что она была прогрессивным типом власти. «Порядок встал на место анархии, а формирующаяся нация выступила против раздробленности в мятежных вассальных государствах. Все революционные элементы, которые формировались на заднем плане, так же нуждались в монархии, как монархия в них». Несмотря на недостаточно серьезный подход императора Фридриха к своим монаршим обязанностям в Германии, народ не посчитал такого рода предательство заслуживающим нак азания. Однако много ли значили его усилия с точки зрения укрепления итальянской государственности, когда с Сицилии он хотел подчинить своей единоличной власти всю Италию? Этот вопрос и теперь еще дискутируется итальянскими исследователями.
После 1228 года король Генрих (VII), старший сын Фридриха, тщетно пытался вырвать немецкую монархию из-под зависимости от князей, пойдя на открытый бунт против отца, но обладая для этого недостаточными средствами. В это время во Франции и Англии династии Капетингов и Плантагенетов создали основы для единых национальных государств. То, что в Германии оставалось мечтой, в остальной Западной Европе стало реальностью.
1. Священная Римская Империя на пороге XIII столетия.
Спойлер (раскрыть)
Значение императора Фридриха II для немецкой истории – и эту сторону общего биографического портрета необходимо выделить – можно понять только учитывая наследие, доставшееся ему от предшественников. При этом мы имеем ввиду не только обломки империи Генриха VI, на которых после двух роковых веков существования двойной монархии должно было быть возведено новое причудливое здание. К этому наследию принадлежали также «Константинов дар», «имперская церковь» Оттонов, борьба за инвеституру, смертельная вражда между Папой и императором, а также между имперскими князьями и королевской центральной властью. И это лишь некоторые основные пункты.
Не менее важно также держать перед глазами средневековую картину мира и связанный с ней способ видения. Даже наиболее просвещенный и «прогрессивный» человек первой половины 13 века был пропитан этой духовной атмосферой наравне со всеми. Значительную помощь в нашем обзоре может оказать знание поэзии того времени (для более сильного воздействия на народ в ней не хватает аргументации). Несравненно более действенной формой, по сравнению с лирикой или романами в стихах, были политические «шпрухи» (часто в песенной форме), среди авторов которых надо назвать Вальтера фон дер Фогельвайде и Фрайданка. Чтобы избежать языковых разночтений, после пробного перевода оригинального текста Вальтера стало применяться прозаическое переложение Ганса Бёма.
Прежде всего должен быть учтен социальный контекст, который связывается с понятием феодализма.
Сам термин образован от латинского «feudum» (лен). Однако было бы ошибочным видеть в отношениях между церковными и светскими «феодалами», возникших вследствие передачи земель, главный признак феодализма. Решающим фактором было то, что земли принадлежали господам безраздельно, без каких-либо исключений. Крестьяне и ремесленники, в среде которых разделения труда наблюдалось все чаще, должны были выполнять разного рода барщину и платить натуральный оброк. Но развитие городов и рост товарной экономики с увеличением денежного оборота серьезно подорвали «феодальную идиллию» экономики натуральной, производящей не на рынок, а для внутреннего потребления. С одной стороны, феодалы довольно быстро поняли преимущества денежной экономики, которая могла способствовать серьезному укреплению их личной власти. С другой стороны, многие обладатели все более набирающего обороты нового средства платежа – чаще всего ими были разбогатевшие городские буржуа – не выказывали большого желания делиться с хищнически настроенными господами, чьи претензии казались им теперь весьма сомнительными.
Это привело в 12 и 13 веках к вооруженным противостояниям, которые разыгрывались в узких рамках (епископат против епископа) или же в форме «имперских войн» (кампания, предпринятая Штауфенами против верхнеитальянских городов). Император Фридрих играл в этой борьбе с передовыми экономическими силами, которая часто оборачивалась войной с Ватиканом, весьма неоднозначную роль. Идеалистические описания этого трагического конфликта «демонического Штауфена» со времен романтизма были так же неправдоподобны, как и вся история Средневековья.
Времена немецкого рыцарства столь упорно прославлялись романтиками, что сами слова «феодальный» и «рыцарский» даже сегодня употребляются в значениях «великосветский, шикарный» и «вежливый, деликатный». Мы не можем сопротивляться прекрасному слогу миннезингеров, в особенности, если это такой великий стихотворец, как Вальтер фон дер Фогельвайде, который наряду с песнями «низкой любви» писал песни «любви высокой», где важную роль играл литературный вымысел. «Под липами на лугу двоих нас что-то полонило». И в наши дни влюбленные встречаются так же. Однако социально несвободный певец был обязан положить к ногам «прекрасной дамы» более высокого происхождения свое почтение и тоску. Но и он с гордостью именовал себя господином, если был удостоен посвящения в рыцари и принадлежал к тому же ордену, что и император.
Рыцарь должен был всегда почитать и защищать церковь, отдавать долг чести своему сюзерену, быть послушным, не затевать неправедные споры, защищать вдов и сирот. Пропасть между идеалом и реальностью в этике рыцарства была еще больше, чем в миннезанге (на этом поприще подвизались феодалы всех рангов). В уже цитированных в предисловии записках «О распаде феодализма и возвышении буржуазии» Фридрих Энгельс с позиции исторического материализма писал о средних веках, как о «том долгом периоде времени, где разбой был единственным приемлемым источником доходов для свободного человека; к тому же бесконечно длящийся ряд измен, заговоров, коварств и всевозможных подлостей, который скрывается за поэтическим понятием рыцарства, этим мнимым оплотом чести и верности». Хорошим примером литературной отделки может послужить текст известного романа в стихах «Тристан и Изольда», принадлежащего перу выдающегося эпика того времени Готфрида Страсбургского. В этом произведении понятия «честь» и «верность» очевидно сделались пустыми клише и эксплуатируются с поражающим нас пристрастием.
Когда Вольфраму фон Эшенбаху, современнику Вальтера, необходима была короткая формула для определения его статуса, служившего предметом гордости во всем его творчестве, он сказал, что с рыцарями дело всегда обстоит следующим образом: если им повстречается крестьянин, он пожалеет об этой встрече и горько поплатится. Этим замечанием ограничиваются познания поэта, принадлежащего к низшему служилому дворянству, о крестьянах, чьими трудами он жил. Этим же он одновременно осветил глубочайший классовый антагонизм феодального общества между дворянством и крепостными крестьянами. Социальное разделение в сословном государстве считалось данным от Бога и неизменным. Лишь некоторых из дворян, современников Вальтера фон дер Фогельвайде, мог задеть за душу его призыв:
Dich heizet vater maneger vil:
swer min ze bruoder niht enwil,
der spricht diu starken wort uz krankem sinne.
...
Wer kan den herren von dem knehte scheiden,
swa er ir gebeine blozez funde...?
На Слове Божьем покоился не только социальный строй, но и вся картина мира. Часто мы встречаем в поэзии персонифицированную «Госпожу Землю». Она предстает как соблазнительная блудница, которая хочет отвлечь людей от единственно значимого в жизни, от забот о вечном блаженстве. Нужно быть как можно меньше связанным с нею: как в мирском стремлении к счастью, так и в области естественнонаучных опытов. Библия была основным – если не единственным – источником научного знания. Все, что противоречило ей, нещадно подавлялось. Например, учение греческих философов и естествоиспытателей о том, что Земля имеет форму шара, истреблялось со всей возможной жестокостью. В 12 веке еще не оспаривалось представление о мире Козьмы Индикоплеустеса («путешественника в Индию»), который в 535 году писал в своей «Христианской топографии вселенной»: «Мы повторим за пророком Исайей, что форма неба, которое обтягивает мир, похожа на свод; мы согласимся с Иовом, что небо соединяется с землей; мы разделим мнение Моисея, что Земля больше в длину, чем в ширину.» Земля не могла быть шаром, так как в этом случае антиподы должны были бы ходить к верху ногами.
Вплоть до победы теории Коперника в 17 веке в Европе существовали представления о мире, которые дошли до нас с Древнего Востока и из времени Гомера! Им соответствовала карта мира известнейшего астронома античности Клавдия Птоломея Александрийского. Арабский географ аль-Эдриси (род. 1100 в Сеуте, умер 1166 на Сицилии) составил для короля Роджера II, деда Фридриха II, описание Земли, которое отражало все знания арабов о нашей планете. К нему прилагалась изготовленная географом серебряная карта мира. Эта карта кажется стоящей «на голове», Африку и Аравию мы находим «наверху», что соответствовало представлениям сицилийских норманнов, которые рыскали по всему Средиземному морю как завоеватели. Временем правления императора Фридриха II датируется так называемая лондонская псалтырная карта. Она представляет Землю как несколько выпуклый диск, омываемый мировым океаном, в центре которого находится Гроб Господень в Иерусалиме. Земля считалась центром вселенной, Луна и Солнце, так же как и пять известных тогда планет, «движимых ангелами», вращались вокруг нее. И все это Бог создал только для человека, который очень нуждался в Спасении от этого самого мира...
Если мы сравним эту более или менее «официальную» картину мира с географическими познаниями, известными из доклада посланника императора Фридриха Барбароссы при дворе султана Саладина в конце 12 столетия, то мы увидим, насколько расплывчатыми были познания поколения крестоносцев. Этот Бурхгард, клирик в монастыре Святого Томаса в Страсбурге, представлявший высокую государственную власть страсбургского епископата, который, возможно, за два года до этого руководил сарацинским посольством в Эльзасе, спутал Нил с Евфратом. Он назвал Египет, с султаном которого должен был вести дела, Вавилоном. Для людей империи Штауфенов мир был ограничен Европой, а также переднеазиатскими и африканскими странами Средиземноморья, вернее, их побережьями. Вне этой области находился мир фантастических явлений.
Обзор развития римско-немецкой империи кайзеров подводит нас к области политической теологии. Отец церкви Иероним (347-420), создатель «официального» текста Вульгаты, латинской Библии, объяснил пророчество Даниила о четырех царствах Ветхого Завета так, что Римская империя должна быть последним из них и просуществовать до Страшного Суда. Однако эта империя раскололась около 4 века. На протяжении последующих столетий западноримская империя существовала в тени восточноримской, столица которой, Константинополь, стала центром мира. Только после того, как Папа Лев III призвал в 800 году своего покровителя Карла Великого занять императорский трон, западноримская империя возродилась, но продержалась недолго. Когда в 962 году этот трон занял король Оттон I, был заложен фундамент новой уже германской «Римской Империи». При Конраде II в 1033 году она занимала помимо Германии (на востоке чуть дальше Эльбы, на западе – по Шельде и Маасу) территорию «имперской Италии» (северные и центральные районы) и королевство Бургундию (Арелат), которое простиралось от Эльзаса до Роны и Средиземного побережья. В стремлении укрепить идею сакрального начала императорской власти, которая со времен инвеституры подвергалась сомнению, при Фридрихе Барбароссе было введено название «Священной Римской Империи». Дополнение «Германской Нации» появляется в документах лишь с конца 15 века.
Оттон I и его последователи как законные наследники Карла Великого претендовали на право называться «владыками христианского Запада». Поначалу «Западом» именовались все земли западнее Рима, но потом это название распространилось и на всю католическую Европу. Она была отделена от язычников, то есть как от стран, принявших ислам, и некоторых славянских народов, так и от восточноримской империи Константинополя и его греческой православной религии. Римские Папы, выводившие все свои претензии к светской власти из идеи «Константинова дара» (который, впрочем, в 15 веке оказался мистификацией), после столетнего перерыва около 1200 года попытались вернуть себе политический приоритет в светской сфере. Так называемый «дар» состоял в том, что император Константин Великий, признавший в 313 году христианство равноправной государственной религией, якобы передал Папе бразды правления всей западноримской империей. Несмотря на окончательное отделение от патриархов восточной церкви Константинополя (схизму) в 1054 году Папы добились значительного роста их престижа и власти посредством глубокой реформы церкви. Это послужило причиной коленопреклонения Генриха IV в Каноссе (1077). Церковь, посвященная в мирскую жизнь могла оказывать на нее скрытое или прямое влияние, жестко контролируя духовный быт верующих. Требование подчинить императора папской власти, не выдвинутое ранее лишь по причине объективной политической и экономической слабости папства, могло наконец претендовать на успех. Папская церковь очень выиграла от того, что весьма умело использовала рано развившиеся в Италии товарно-денежные отношения (особенно в разросшихся североитальянских комуннах). В результате она обладала бoльшими денежными средствами, чем имперские власти в Германии, все еще привязанная к натуральному хозяйству. Над ней же постоянно висела угроза со стороны христианских еретиков со всевозможными учениями, которые все время указывали на большое несоответствие между теорией и практикой католической «всеохватывающей» церкви. В борьбе против этих людей, презирающих государственную религию, сплотились император и Папа, несмотря на разные взгляды по многим другим вопросам. Несмотря на эти временные соглашения, обе основные власти европейского феодального строя были непримиримыми противниками со второй половины 11 века, хотя в своей основе и походили друг на друга! Две силы – как наставлял в конце 5 столетия один понтифик – должны править миром сообща: светская и духовная. И все же духовная должна иметь некоторое преимущество, так как ей доверена забота о душевном здоровье людей. С помощью поддельной грамоты уже упоминавшегося «дара» Константина Великого, в 9 веке помещенной в так же сфальсифицированных «Псевдоисидорских декреталиях» (приписываемому Святому Исидору собранию церковных документов), честолюбивые католики вели борьбу за абсолютную власть. Литургии, служившиеся Грегором VII в конце 11 века и Иннокентием III во время двойного царствования Филиппа Швабского и Оттона IV, явились высшими точками накала в этом упорном сражении.
Наиболее сильные короли и императоры выступали перед христианской общественностью, соответственно, с радикально противоположными требованиями, преувеличивая сакральность императорской власти. Основатель раннефеодального германского государства, Генрих I (919-936) и Оттоны могли манипулировать папством, как им было угодно, Генрих III упорядочил морально обветшавшее папство (еще в полном согласии с церковным реформаторским движением), а в 1046 году отстранил от должности трех соперничающих Пап и в качестве Patricius Romanorum использовал свое право выдвигать кандидатов на выборах главы католической церкви. Но именно это, утверждаемое саксонскими и салическо-франкскими кайзерами «право на частную церковь», по которому наделенные бенефициями аббаты, епископы и т.д. становились всего лишь высокопоставленными чиновниками, привело к массовому реформаторскому движению против абсолютной секуляризации органов «имперской церкви».
После смерти императора Генриха III (1056) трон занял его шестилетний наследник. Вслед за эпохой расцвета императорской власти это событие вызвало ответное движение в Ватикане, Папа потребовал канонических выборов и внутрицерковного назначения епископов (инвеституру), что должно было резко сократить влияние двора на церковь. Она больше не хотела быть имперской. Вормсский конкордат, заключенный сыном «кайзера Каноссы» Генрихом V в 1122 году, был компромиссом, который лишь отсрочил принятие окончательного решения. Император получил право назначать уже выдвинутых соборным и монастырским капитулами клириков на светские должности с подобающими церемониями.
Центральной германской власти грозила еще одна опасность: соперничество между императором и князьями. Через три года после Вормсского конкордата со смертью Генриха V угасла Салическая династия. Претендентами на трон стали швабский герцог Фридрих фон Гогенштауфен и герцог саксонский Лотар фон Супплинбург. Оба они конфликтовали с соседями, менее могущественными князьями и другими феодалами, за расширение своих владений, поэтому при выборе императора была затронута масса различных интересов. После того как был выбран Лотар, он вынужден был всю жизнь воевать с оппозицией Штауфенов, которые в конце концов унаследовали обширные личные владения угасшей династии на Майне и среднем Рейне, а с ними и собственность, связанную с королевским троном.
Именно это увеличение власти помешало выборам герцога Фридриха. Новый король мог потребовать выдачи части салического наследия и обеспечить этим своему зятю, гвельфу Генриху Гордому, и наследникам значительную власть. Но когда в 1137 году Лотар умер и князья методично (по совету Папы) выбрали королем слабейшего из Штауфенов, Конрада, тот даже не мог думать о том, чтобы потребовать выдачи полагающейся ему собственности в полном объеме. Поэтому Конрад III попытался вместе со сторонниками Штауфенов захватить оставшееся после смерти герцога наследство в обход прямых наследников гвельфов, а также увеличить свою княжескую власть всеми возможными способами. Однако гвельфы царили не только в северной Германии, но и располагали обширными владениями и были влиятельны в Баварии, Швабии и Италии, поэтому оппозиции князей необходимо было найти мирное решение этой проблемы.
Драматическая борьба, разгоревшаяся во второй половине 12 века между Фридрихом Барбароссой и сыном Генриха Гордого, Генрихом Львом, и продолженная императором Генрихом VI, показала, что и в конфликте с гвельфами решение было лишь отсрочено. Нет смысла повторять, что папство продолжало использовать эгоистические устремления князей для своих целей, что уже имело место в борьбе за инвеституру. Некоторое время казалось, что Фридрих Барбаросса одержал твердую победу как над своими церковными противниками, так и над могущественными немецкими князьями. Собрание при дворе в Майнце на Троицу 1184 года, с блестящим парадом войск и посвящением в рыцари сыновей короля, Фридриха и Генриха, показало Фридриха Барбароссу на вершине власти и уважения. Известнейший поэт раннего немецкого миннезанга, Генрих фон Вельдеке, был очевидцем этого события. Он рассказывает: «На многие тысячи марок было там съедено и раздарено. Я думаю, все ныне живущие никогда не видели более великолепного праздника... Императору Фридриху было воздано столько почестей, что можно без преувеличения рассказывать об этом чудеса до самого Судного дня» («маркой» называлась не монета, а единица веса. Около 1200 года она соответствовала приблизительно 220 грамм серебра. Около 1900 года ее достоинство оценивалось с 300 до 450 золотых марок). В мирное время «безработных» рыцарей на военной службе, как и бродячих актеров и фокусников, не нужно было долго просить явится на такой праздник. Если задуматься над тем, сколько было потрачено князьями на долгий путь, чтобы своим присутствием почтить императора, как это случилось в Майнце на удивление современникам, то нет ничего странного в том, что этот день Троицы обсуждался еще многие десятилетия. После ранней смерти императора Генриха VI (1197 год) он стал воплощением «добрых старых времен».
Когда в 1190 году известие о гибели Генриха Барбароссы достигло Германии, выяснилось, что позиции Штауфенов были далеко не такими прочными, как это казалось по внешнему блеску и расцвету их власти. Генрих Лев, игнорировавший крестовый поход Барбароссы, организованный с точки зрения пропаганды весьма успешно, был вынужден бежать в Англию. Но еще до гибели Барбароссы в потоках Селифа в Малой Азии «лев» смог сумел вернутся. Он с успехом организовал княжескую партию, выступившую против Штауфенов.
Вместо того, чтобы противостоять этой опасности надлежащими действиями, то есть бросить все силы на расширение территорий, равнодушный Генрих VI, избранный в 1169 году, пошел на компромисс с Гвельфами и перенес все свое внимание с юго-западной Германии на южную Италию. После смерти короля Вильгельма II трон норманнской империи был свободен. Его и занял Генрих VI, по наследному праву его жены Констанции (сестры Вильгельма), а также в качестве хозяина «старых имперских владений». Его действия были поддержаны меньшинством апульских феодалов, остальные выдвинули своего кандидата, Танкреда фон Лечче. Первая попытка Генриха покорить Сицилию и Апулию с помощью оружия провалилась в 1191- 92 годах. Танкред не мог опираться только на помощь Папы, который был его официальным сюзереном, и хотел любой ценой предотвратить захват церковных земель императором. На его стороне стоял также его родственник, английский король Ричард Львиное Сердце и связанная с ним оппозиционная партия Гвельфов. Единственным успехом этого предприятия явилась коронация, которой Генрих в 1192 году смог добиться от Папы Целестина III.
Когда же в 1192 году по пути домой из неудачного крестового похода Львиное Сердце случайно оказался под властью императора, тот вытянул из него огромный выкуп и даже потребовал, чтобы Англия присягнула ему на верность. С такой серьезной поддержкой в 1194 году, после смерти Танкреда, стал возможен второй захватнический поход. 25 декабря 1194 года Генрих VI с большой роскошью короновался в Палермо как владыка богатого государства норманнов. Драгоценная сицилийско- норманнская коронационная мантия, изготовленная в 1134 – 35 годах арабскими мастерами, принадлежит с тех пор к так называемым инсигниям, знакам господства германских королей и римских императоров, и хранится сегодня в Хофбурге в Вене. Императрица Констанция во время продвижения войск по Италии остановилась у императорского стольника Маркварда фон Аннвайлера в маленьком городке Йези марки Анкона. Там, 26 декабря 1194 года, через день после коронации, появился на свет долгожданный наследник Генриха VI. По желанию матери его должны были звать Константином, однако при крещении он получил оба имени своего великого деда, Фридрих и Роджер. В тоже время распространились непочтительные слухи, ставящие под сомнение происхождение наследника трона: заключенный в 1186 году из политических соображений брак 21-летнего германского короля с норманнкой, которая была на одиннадцать лет старше его и к тому же нелюбима, все же недолго оставался бездетным. Но эти сплетни не нашли подтверждения. Генрих старался сохранить право наследования, которое было обеспечено его сыну в королевстве Сицилия, также и для германского трона. В 1195 и 1196 годах во время своего последнего пребывания в Германии он напрасно пытался заставить князей отказаться от их избирательного права, указывая на их и так неограниченное ленное владение (некоторые из них уже пользовались этой привилегией). Папа Целестин и кардиналы решительно отклонили возможность своего содействия, несмотря на весьма привлекательные материальные предложения, так как иначе было бы навеки закреплено слияние Сицилии и Германии, «unio regni ad imperium», против которого так яро боролось папство. Единственное, чего Генрих смог добиться в этом отношении, был выбор двухлетнего Фридриха Роджера германским королем в декабре 1196 года, пока император снаряжал крестовый поход. Этот крестовый поход должен был стать важной составляющей осуществления его «всемирных» политических планов, которые не в последнюю очередь были определены норманнской традицией. По этому замыслу Германия должна была стать империей «второго плана». При Фридрихе Барбароссе Эльзас и будущий Рейнланд-Пфальц были «сердцем империи». Епископ Отто фон Фрайзинг, родственник императора, с восторгом писал в 1150 году в своих «Деяниях Фридриха» о верхнерейнских низменностях: «Эти просторы... богатые зерном и вином, охотничьими угодьями и рыбой... могли бы дольше всего оставаться во владении королей, если бы те держались севернее от Альп.» Эта чисто естественнонаучная точка зрения и после 1190 года сохраняла большое значение. Но английский выкуп и сказочные сокровища норманнов, хранящиеся вместе с инсигниями империи в Трифельсе, крепости около Ландау, казалось, могли обеспечить политику, основанную на развитых денежных отношениях.
Пфальцские вассальные фамилии, и, прежде всего, императорского стольника Маркварда фон Аннвайлера затмевали норманнских дворян. Фридрих Роджер, сын императора, провел первые свои годы в Фолиньо, дворце герцога фон Сполето, названного в Германии Конрадом фон Урслингеном. То, что влекло немецких феодалов через Альпы, было далеко не мистической «тоской по солнцу юга» (которая одаривала их малярией и дизентерией), а простой жаждой власти и богатства, и еще раз власти и богатства. С этими рыцарями, их свитами и наемными солдатами Генрих хотел создать свою мировую империю. Один греческий писатель описывает его почти болезненное честолюбие. Все его мысли вились вокруг проблемы, каким образом создать огромную монархию и водворить себя на место властителя всех царств. Перед его внутренним взором стояли как пример цезари Антоний и Август. "Он настойчиво стремился к их могуществу и говорил, подобно Александру: «И это, и то – все мое.» Выглядел он при этом измученно и озабоченно". После того, как ему благодаря счастливым обстоятельствам досталась Сицилия, он много раз вмешивался в конфликты между Англией и Францией, как глава мира.
Уже во времена Барбароссы императорские послы вынуждены были отвечать на протесты более «мелких» правителей из-за надменного к ним отношения. «Кто дал немцам право быть судьями у других народов?» – спрашивал разгневанный Иоганн фон Сэлисбари. Теперь уже доподлинно известно, что Генрих IV не только держал Англию в ленниках, но и хотел подчинить себе Францию. Штауфен даже заявил свои права на Кастилию и королевство Арагон, которое занимало некоторые территории, номинально принадлежащие к Провансу, владению империи. Тунис и Триполис – земли, завоеванные норманнами – он также хотел иметь под своей властью как «король Африки». Крестовый поход открыл новые манящие перспективы: брат Генриха Филипп, герцог Швабии, был женат на Ирене, дочери восточноримского императора Исаака Ангелоса, который в 1195 году был смещен братом Алексиосом II. Генрих решил заставить узурпатора подороже заплатить за признание на троне. Он потребовал византийские области на Адриатическом и леванском побережье, а также ежегодную дань, и угрожал в случае несогласия интервенцией. Князья Кипра и Армении, вассалы восточноримского императора, уже принесли ему свои клятвы.
Если задуматься над тем, с какой легкостью Константинополь стал в 1203 году добычей крестоносцев, сражавшихся главным образом за торговые интересы Венеции, то планы Генриха могут показаться вполне выполнимыми. В противовес к этому следует добавить, что в течение последнего года жизни Генриха повсюду крайне обострились мощные оппозиционные движения: в Германии, в Нидерландах, в папской области и прежде всего на Сицилии, где император весной 1197 года чуть не стал жертвой покушения норманнских баронов. Слухи говорили о сочувствии императрицы, у которой среди заговорщиков были родственники. В Швабию к герцогу Филиппу отправились послы: тот должен был забрать своего племянника, трехлетнего Фридриха Роджера, из-под надзора герцогини фон Сполето и привезти его в Германию для коронации. Филипп уже почти достиг Фолиньо, когда ему навстречу явился всадник с ужасной новостью: «Император мертв!» 28 сентября 1197 года 31-летний правитель внезапно скончался в Мессине, следуя за уже отплывшими крестоносцами. Причиной смерти, возможно, стала малярия и дизентерия. Герцог Филипп конечно же осознавал тяжесть возложенной на него ответственности. Как можно быстрее он едет обратно в Германию, чтобы на родине посовещаться с соратниками.
Начиная с осени 1196 года после неурожая в Германии и северной Италии был страшный голод. В долину Мозеля с Арденн стали спускаться стаи голодных волков. «В те времена: гласит хроника, – некоторым людям, гулявшим по берегам Мозеля, являлось привидение в образе огромного человека на вороном коне. Он подъезжал к ним и уговаривал их не пугаться. Его имя Дитрих, некогда он был королем Берна, и он хотел бы сказать им, что уже в ближайшее время на всю римскую империю падут несчастья и бедствия». Это мрачное пророчество сбылось слишком скоро. Уже на смертном одре Генрих VI издал распоряжение, которое должно было обеспечить для «дитя Апулии» (как был повсеместно называем в Германии Фридрих Роджер) сицилийскую и германскую короны. Императорскому стольнику Маркварду фон Аннвайлеру, которому умирающий доверил свое «завещание», было приказано в качестве маркграфа Анконы и графа Романии (с областью вокруг Равенны) признать за Папой права на эти долгое время оспариваемые земли. Кроме того, должна была быть признана папская власть над Сицилией. Тем не менее Марквард не хотел уступать немощному Целестину. Уступка относительно Сицилии уже вскоре потеряла свою ценность, так как вдова императора Констанция восстановила старые норманнские связи. Меж тем ее сюзерена звали уже не Целестин, а Иннокентий III. С начала 1198 года этот 37-летний умный, широко образованный и энергичный отпрыск графской фамилии, правящий в южной Кампанье, сидел на престоле святого Петра. В противники ему сгодился бы только очень сильный император. В этом опасном для дома Штауфенов положении центральная власть все же раскололась из-за двойных выборов и была чрезвычайно ослаблена двойным десятилетним правлением.
Прежде всего позиция Штауфенов в Италии была ослаблена смертью Генриха VI. Когда немецких крестоносцев на Кипре и на Святой Земле настигло неожиданное известие, они вернулись в Италию и были встречены как враги. Констанция сразу приказала всем немцам покинуть ее страну, однако это удалось ей лишь отчасти, как это будет показано в следующей главе.
В Германии партия Штауфенов была несомненно сильнее, чем 16- летний гвельфский претендент на трон Оттон фон Пуату, один из сыновей умершего меж тем Генриха Льва, поддерживаемый своим дядей Ричардом Львиное Сердце. Возведение на трон маленького Фридриха Роджера было в этой ситуации, наоборот, бесполезно, опасности времени требовали у власти абсолютно дееспособного человека. Поэтому выбор должен был пасть на Филиппа Швабского, самого младшего из сыновей Фридриха Барбароссы.
8 марта 1198 года в Мюльгаузене (Тюрингия) он был «призван к императорской власти» князьями, хотя понятия «германский король» и «римский император» уже изменились, и официальная коронация императора Папой по прежнему была невозможна. Это было абсолютно недостижимо для Штауфена, стремящегося по мере сил продолжить итальянскую политику Генриха VI.
Против наследной династии Штауфенов быстро сложилась коалиция князей во главе с архиепископом Адольфом Кельнским, получившая преимущество в связи с отсутствием могущественных противников (они еще не вернулись из крестового похода). Епископ, единственный облеченный такой властью, короновал Гвельфа Оттона «в месте, освященном традицией», старом имперском городе Аахене. Спор между королями Филиппом и Оттоном IV должен был решить меч. Неминуемо разгоревшаяся на этой почве война должна была бы завершиться победой Филиппа, если бы Оттону не оказывалась денежная поддержка из Англии. Штауфен противопоставил этому союз с Францией, и таким образом спор за германский трон стал борьбой за ленные владения Англии на французских землях. Уже через год из-за поражения англичан Оттон попадает в такое бедственное положение, что должен искать защиты у Папы. Это дало Иннокентию возможность реализовать свои претензии на власть в качестве мирового судьи между двумя германскими королями. Во время тайных переговоров Филипп выказал намного меньше уступчивости, чем Оттон, и «наследник Петра» провозгласил Оттона IV законным правителем.
Здесь роковым образом сказалось то, что наследование германского трона не было урегулировано четкими предписаниями. Еще в нашем веке споры между историками велись так же жарко, как и между «создателями королей» за семь веков до этого. Что больше соответствует истиной традиции: «право крови» или свободный выбор? И все же можно сказать, что на рубеже 12-13 столетий перевесил принцип свободного выбора, наиболее могущественные духовные и светские землевладельцы имели непосредственное влияние на трон, не говоря уже о «курфюрстах». Двойные выборы короля в Германии были во многом предопределены усилением княжеской власти: наиболее значительные территориальные правители располагали – как это было показано на примере Генриха Льва в 12 веке – значительными военными резервами и могли успешно конкурировать с королем или императором. Через посредство иноземцев или Ватикана и возникающих с их поддержкой союзов князей под влиянием обстоятельств из «полукоролей» возникали короли-конкуренты. Насколько незначительным было признание Иннокентия II, стало ясно в промежуток до 1207 года, когда в противоречивой борьбе окончательно потерпел поражение его ставленник. Как политик-реалист, к тому же маккиавеллистического склада, Папа тайно сговорился с Филиппом, и в 1208 году измученному междоусобицами народу (прежде всего северной Германии и Тюрингии) стало казаться, что мирная жизнь уже не за горами.
Еще тяжелее, чем потеря имущества и даже человеческих жизней Вальтеру фон дер Фогельвайде, уже однажды цитировавшемуся свидетелю этих страшных времен, казался урон моральный, определенный скрупулезной политикой клерикалов.
Вальтер выступал как сторонник Филиппа, затем Оттона и наконец Фридриха II. Но приписывать ему беспринципность было бы неправильным: Он всегда служил наиболее сильному представителю центральной власти в борьбе против претендентов на абсолютную власть, а также действий секуляризованного папства. К началу спора за трон он произносит слова, которые не умолкнут вплоть до воцарения Фридриха II: «Неверность поджидает в засаде, насилие разбойничает на дорогах, мир и право смертельно ранены...!» Сначала король Филипп должен был восстановить резко павший авторитет Германии перед «вассальным королями» (под ними могли подразумеваться лишь Ричард Львиное Сердце и Филипп II Август Французский). Поэт неустанно воспевает Филиппа, и не менее резво поражение антихристианского Папы, возведшего на королевский престол Гвельфа Оттона, извратив таким образом идею «Константинова дара». «Все князья получили равную долю уважения, и лишь высочайший из них унижен! ...В Риме я слышал, как врали и двух королей предавали. Отсюда возник спор, который все равно рано или поздно должен был произойти... Клирики сражались крепко, но число мирян тоже росло. Тогда многие сложили мечи и снова взялись за епитрахиль: они отлучали от церкви всех, кого хотели, а не того, кого должны были бы. Тогда стали рушить церкви...»
Далекий свидетель напоминает о достойном подражания примере «отшельника», который, отгородившись от мира, живет только для Бога. Схоластические раздумья и казуистика, определявшие суть теологии его времени, он отрицает: «Всемогущий Господь, Ты так всеобъемлющ, что мы напрасно пытаемся поспеть за Тобой».
Это очевидное нарушение устоев с притязаниями на власть привело к усилению уверенности не только поэта, но и широчайших слоев населения в том, что близится Судный день. В 1201 году, под влияниями папских махинаций вокруг самовольно присвоенного права выбора, Вальтер сокрушается: «Мы видели много знаков, которые обозначили его приход, как учит нас Священное Писание. Солнце затмилось, сея на всех дорогах семена неверия... Духовное сословие, которое должно было подготовить нас к пути на небеса, мошенничает в своих плутовских нарядах. Насилие произрастает повсюду, перед судом блекнет справедливость».
Такие настроения снова и снова пронизывали все Средневековье. Даже Мартин Лютер на вершине своей борьбы против Рима, на имперском сейме в Вормсе думал о конце света. Кризисные потрясения традиционных догматов веры и спасительных учений, опустошительные войны, голод и эпидемии – все это заставило человека, погрязшего во всякого рода суевериях, довериться обаянию доктрины, связанной в первую очередь с именем аббата Йоахима фон Фиоре.
Уже в 80-ых годах 12 столетия своеобразное толкование Библии этого цистерианца возбуждало большой интерес. Йоахим объявил, что «вечное Евангелие», предсказанное в откровении Иоанна (14:6), должно наступить в ближайшее время. С помощью сложного «учения о поколениях» он надеялся просчитать, в каких временных пределах Бог положил соответствующие трем его сущностям эпохи, последняя из которых ожидается приблизительно через два поколения. Он также считал возможным, что переходный период может начаться уже сейчас. Ветхий Завет есть эпоха Бога-отца, основанная на рабстве. В эпоху нового завета, начавшуюся с появлением Христа, уже сложились патриархальные отношения, но полной свободы еще не было достигнуто. Она возможна лишь в эпоху Святого Духа под предводительством благочестивых монахов. С этим связывался также конец всей церковной иерархии. Пик этой третьей эпохи должен быть обозначен приходом «нового предводителя», который не заставит себя ждать. Так как Йоахим ограничился лишь основанием в 1192 году в захолустье Фиоре в Калабрии нового монашеского братства, живущего по особо строгому бенедектинскому уставу, то умер он в 1202 году в своей келье, никем не потревоженный, уважаемый Ватиканом и князьями.
Меж тем, его приверженцы и последователи были предрасположены видеть «нового предводителя» и его противника-Антихриста в главных действующих лицах своей эпохи. Так, фигура Фридриха II стояла в центре внимания противоречивых толкований Библии в образе «императора мира» или же «Антихриста» (или его предшественника). Пророчества Йоахима – как это будет видно из историческо-легендарной главы – оказались на долгое время весьма действенным оружием. Ситуация в Священной Римской Империи некоторое время выглядела так, как будто решающей битвы между императором и Папой не произойдет вовсе. Король Филипп, которого Иннокентий III только что признал законным правителем, пал в июне 1208 года от руки убийцы. После этого все немецкие князья быстро обьединились и признали за Оттоном IV право на трон.
Этот могучий и непобедимый воитель, воспитанный в англо- норманнской традиции, так и не обрел в Германии вторую родину и до сих пор не показал себя умным политиком. Папа надеялся, что сможет легко управлять им, и поспешил признать его королем. Оттон, конечно же, должен был сдержать свое обещание 1201 года предоставить Иннокентию управление Италией и пойти на значительные церковно- политические уступки в отношении Германии.
В 1209 новый король переправился через Альпы для императорской коронации. Но когда это произошло, он и не подумал выполнять свои клятвенные обещания. Он бесцеремонно отобрал у Папы причитавшиеся ему земли в пользу империи и уже через несколько недель после коронации решил завоевать королевство Сицилию. Он совершенно очевидно хотел продолжить политику своего кумира, Генриха VI Штауфена. Лишенный военной поддержки Папа был в недоумении. Когда же Оттон действительно преступил сицилийские границы, то единственное, что смог сделать Иннокентий, это предать императора анафеме. В течение 1211 года Оттон практически без усилий завоевал всю южную Италию. Он уже намеревался покорить сам остров. Поговаривали, что в гавани Палермо снаряжен корабль, на котором король Фридрих Роджер собирается бежать в северную Африку. Тогда Иннокентий III после тяжких раздумий решился на единственно возможную меру: при поддержке Франции и князей он выдвинул молодого Штауфена как «короля-конкурента» на германский трон.
После того, как мы опередили историческое развитие, нужно все же сначала сказать, как сложилась судьба Фридриха Роджера после 1197 года, и как обстояло дело с его сицилийской короной.
Не менее важно также держать перед глазами средневековую картину мира и связанный с ней способ видения. Даже наиболее просвещенный и «прогрессивный» человек первой половины 13 века был пропитан этой духовной атмосферой наравне со всеми. Значительную помощь в нашем обзоре может оказать знание поэзии того времени (для более сильного воздействия на народ в ней не хватает аргументации). Несравненно более действенной формой, по сравнению с лирикой или романами в стихах, были политические «шпрухи» (часто в песенной форме), среди авторов которых надо назвать Вальтера фон дер Фогельвайде и Фрайданка. Чтобы избежать языковых разночтений, после пробного перевода оригинального текста Вальтера стало применяться прозаическое переложение Ганса Бёма.
Прежде всего должен быть учтен социальный контекст, который связывается с понятием феодализма.
Сам термин образован от латинского «feudum» (лен). Однако было бы ошибочным видеть в отношениях между церковными и светскими «феодалами», возникших вследствие передачи земель, главный признак феодализма. Решающим фактором было то, что земли принадлежали господам безраздельно, без каких-либо исключений. Крестьяне и ремесленники, в среде которых разделения труда наблюдалось все чаще, должны были выполнять разного рода барщину и платить натуральный оброк. Но развитие городов и рост товарной экономики с увеличением денежного оборота серьезно подорвали «феодальную идиллию» экономики натуральной, производящей не на рынок, а для внутреннего потребления. С одной стороны, феодалы довольно быстро поняли преимущества денежной экономики, которая могла способствовать серьезному укреплению их личной власти. С другой стороны, многие обладатели все более набирающего обороты нового средства платежа – чаще всего ими были разбогатевшие городские буржуа – не выказывали большого желания делиться с хищнически настроенными господами, чьи претензии казались им теперь весьма сомнительными.
Это привело в 12 и 13 веках к вооруженным противостояниям, которые разыгрывались в узких рамках (епископат против епископа) или же в форме «имперских войн» (кампания, предпринятая Штауфенами против верхнеитальянских городов). Император Фридрих играл в этой борьбе с передовыми экономическими силами, которая часто оборачивалась войной с Ватиканом, весьма неоднозначную роль. Идеалистические описания этого трагического конфликта «демонического Штауфена» со времен романтизма были так же неправдоподобны, как и вся история Средневековья.
Времена немецкого рыцарства столь упорно прославлялись романтиками, что сами слова «феодальный» и «рыцарский» даже сегодня употребляются в значениях «великосветский, шикарный» и «вежливый, деликатный». Мы не можем сопротивляться прекрасному слогу миннезингеров, в особенности, если это такой великий стихотворец, как Вальтер фон дер Фогельвайде, который наряду с песнями «низкой любви» писал песни «любви высокой», где важную роль играл литературный вымысел. «Под липами на лугу двоих нас что-то полонило». И в наши дни влюбленные встречаются так же. Однако социально несвободный певец был обязан положить к ногам «прекрасной дамы» более высокого происхождения свое почтение и тоску. Но и он с гордостью именовал себя господином, если был удостоен посвящения в рыцари и принадлежал к тому же ордену, что и император.
Рыцарь должен был всегда почитать и защищать церковь, отдавать долг чести своему сюзерену, быть послушным, не затевать неправедные споры, защищать вдов и сирот. Пропасть между идеалом и реальностью в этике рыцарства была еще больше, чем в миннезанге (на этом поприще подвизались феодалы всех рангов). В уже цитированных в предисловии записках «О распаде феодализма и возвышении буржуазии» Фридрих Энгельс с позиции исторического материализма писал о средних веках, как о «том долгом периоде времени, где разбой был единственным приемлемым источником доходов для свободного человека; к тому же бесконечно длящийся ряд измен, заговоров, коварств и всевозможных подлостей, который скрывается за поэтическим понятием рыцарства, этим мнимым оплотом чести и верности». Хорошим примером литературной отделки может послужить текст известного романа в стихах «Тристан и Изольда», принадлежащего перу выдающегося эпика того времени Готфрида Страсбургского. В этом произведении понятия «честь» и «верность» очевидно сделались пустыми клише и эксплуатируются с поражающим нас пристрастием.
Когда Вольфраму фон Эшенбаху, современнику Вальтера, необходима была короткая формула для определения его статуса, служившего предметом гордости во всем его творчестве, он сказал, что с рыцарями дело всегда обстоит следующим образом: если им повстречается крестьянин, он пожалеет об этой встрече и горько поплатится. Этим замечанием ограничиваются познания поэта, принадлежащего к низшему служилому дворянству, о крестьянах, чьими трудами он жил. Этим же он одновременно осветил глубочайший классовый антагонизм феодального общества между дворянством и крепостными крестьянами. Социальное разделение в сословном государстве считалось данным от Бога и неизменным. Лишь некоторых из дворян, современников Вальтера фон дер Фогельвайде, мог задеть за душу его призыв:
Dich heizet vater maneger vil:
swer min ze bruoder niht enwil,
der spricht diu starken wort uz krankem sinne.
...
Wer kan den herren von dem knehte scheiden,
swa er ir gebeine blozez funde...?
На Слове Божьем покоился не только социальный строй, но и вся картина мира. Часто мы встречаем в поэзии персонифицированную «Госпожу Землю». Она предстает как соблазнительная блудница, которая хочет отвлечь людей от единственно значимого в жизни, от забот о вечном блаженстве. Нужно быть как можно меньше связанным с нею: как в мирском стремлении к счастью, так и в области естественнонаучных опытов. Библия была основным – если не единственным – источником научного знания. Все, что противоречило ей, нещадно подавлялось. Например, учение греческих философов и естествоиспытателей о том, что Земля имеет форму шара, истреблялось со всей возможной жестокостью. В 12 веке еще не оспаривалось представление о мире Козьмы Индикоплеустеса («путешественника в Индию»), который в 535 году писал в своей «Христианской топографии вселенной»: «Мы повторим за пророком Исайей, что форма неба, которое обтягивает мир, похожа на свод; мы согласимся с Иовом, что небо соединяется с землей; мы разделим мнение Моисея, что Земля больше в длину, чем в ширину.» Земля не могла быть шаром, так как в этом случае антиподы должны были бы ходить к верху ногами.
Вплоть до победы теории Коперника в 17 веке в Европе существовали представления о мире, которые дошли до нас с Древнего Востока и из времени Гомера! Им соответствовала карта мира известнейшего астронома античности Клавдия Птоломея Александрийского. Арабский географ аль-Эдриси (род. 1100 в Сеуте, умер 1166 на Сицилии) составил для короля Роджера II, деда Фридриха II, описание Земли, которое отражало все знания арабов о нашей планете. К нему прилагалась изготовленная географом серебряная карта мира. Эта карта кажется стоящей «на голове», Африку и Аравию мы находим «наверху», что соответствовало представлениям сицилийских норманнов, которые рыскали по всему Средиземному морю как завоеватели. Временем правления императора Фридриха II датируется так называемая лондонская псалтырная карта. Она представляет Землю как несколько выпуклый диск, омываемый мировым океаном, в центре которого находится Гроб Господень в Иерусалиме. Земля считалась центром вселенной, Луна и Солнце, так же как и пять известных тогда планет, «движимых ангелами», вращались вокруг нее. И все это Бог создал только для человека, который очень нуждался в Спасении от этого самого мира...
Если мы сравним эту более или менее «официальную» картину мира с географическими познаниями, известными из доклада посланника императора Фридриха Барбароссы при дворе султана Саладина в конце 12 столетия, то мы увидим, насколько расплывчатыми были познания поколения крестоносцев. Этот Бурхгард, клирик в монастыре Святого Томаса в Страсбурге, представлявший высокую государственную власть страсбургского епископата, который, возможно, за два года до этого руководил сарацинским посольством в Эльзасе, спутал Нил с Евфратом. Он назвал Египет, с султаном которого должен был вести дела, Вавилоном. Для людей империи Штауфенов мир был ограничен Европой, а также переднеазиатскими и африканскими странами Средиземноморья, вернее, их побережьями. Вне этой области находился мир фантастических явлений.
Обзор развития римско-немецкой империи кайзеров подводит нас к области политической теологии. Отец церкви Иероним (347-420), создатель «официального» текста Вульгаты, латинской Библии, объяснил пророчество Даниила о четырех царствах Ветхого Завета так, что Римская империя должна быть последним из них и просуществовать до Страшного Суда. Однако эта империя раскололась около 4 века. На протяжении последующих столетий западноримская империя существовала в тени восточноримской, столица которой, Константинополь, стала центром мира. Только после того, как Папа Лев III призвал в 800 году своего покровителя Карла Великого занять императорский трон, западноримская империя возродилась, но продержалась недолго. Когда в 962 году этот трон занял король Оттон I, был заложен фундамент новой уже германской «Римской Империи». При Конраде II в 1033 году она занимала помимо Германии (на востоке чуть дальше Эльбы, на западе – по Шельде и Маасу) территорию «имперской Италии» (северные и центральные районы) и королевство Бургундию (Арелат), которое простиралось от Эльзаса до Роны и Средиземного побережья. В стремлении укрепить идею сакрального начала императорской власти, которая со времен инвеституры подвергалась сомнению, при Фридрихе Барбароссе было введено название «Священной Римской Империи». Дополнение «Германской Нации» появляется в документах лишь с конца 15 века.
Оттон I и его последователи как законные наследники Карла Великого претендовали на право называться «владыками христианского Запада». Поначалу «Западом» именовались все земли западнее Рима, но потом это название распространилось и на всю католическую Европу. Она была отделена от язычников, то есть как от стран, принявших ислам, и некоторых славянских народов, так и от восточноримской империи Константинополя и его греческой православной религии. Римские Папы, выводившие все свои претензии к светской власти из идеи «Константинова дара» (который, впрочем, в 15 веке оказался мистификацией), после столетнего перерыва около 1200 года попытались вернуть себе политический приоритет в светской сфере. Так называемый «дар» состоял в том, что император Константин Великий, признавший в 313 году христианство равноправной государственной религией, якобы передал Папе бразды правления всей западноримской империей. Несмотря на окончательное отделение от патриархов восточной церкви Константинополя (схизму) в 1054 году Папы добились значительного роста их престижа и власти посредством глубокой реформы церкви. Это послужило причиной коленопреклонения Генриха IV в Каноссе (1077). Церковь, посвященная в мирскую жизнь могла оказывать на нее скрытое или прямое влияние, жестко контролируя духовный быт верующих. Требование подчинить императора папской власти, не выдвинутое ранее лишь по причине объективной политической и экономической слабости папства, могло наконец претендовать на успех. Папская церковь очень выиграла от того, что весьма умело использовала рано развившиеся в Италии товарно-денежные отношения (особенно в разросшихся североитальянских комуннах). В результате она обладала бoльшими денежными средствами, чем имперские власти в Германии, все еще привязанная к натуральному хозяйству. Над ней же постоянно висела угроза со стороны христианских еретиков со всевозможными учениями, которые все время указывали на большое несоответствие между теорией и практикой католической «всеохватывающей» церкви. В борьбе против этих людей, презирающих государственную религию, сплотились император и Папа, несмотря на разные взгляды по многим другим вопросам. Несмотря на эти временные соглашения, обе основные власти европейского феодального строя были непримиримыми противниками со второй половины 11 века, хотя в своей основе и походили друг на друга! Две силы – как наставлял в конце 5 столетия один понтифик – должны править миром сообща: светская и духовная. И все же духовная должна иметь некоторое преимущество, так как ей доверена забота о душевном здоровье людей. С помощью поддельной грамоты уже упоминавшегося «дара» Константина Великого, в 9 веке помещенной в так же сфальсифицированных «Псевдоисидорских декреталиях» (приписываемому Святому Исидору собранию церковных документов), честолюбивые католики вели борьбу за абсолютную власть. Литургии, служившиеся Грегором VII в конце 11 века и Иннокентием III во время двойного царствования Филиппа Швабского и Оттона IV, явились высшими точками накала в этом упорном сражении.
Наиболее сильные короли и императоры выступали перед христианской общественностью, соответственно, с радикально противоположными требованиями, преувеличивая сакральность императорской власти. Основатель раннефеодального германского государства, Генрих I (919-936) и Оттоны могли манипулировать папством, как им было угодно, Генрих III упорядочил морально обветшавшее папство (еще в полном согласии с церковным реформаторским движением), а в 1046 году отстранил от должности трех соперничающих Пап и в качестве Patricius Romanorum использовал свое право выдвигать кандидатов на выборах главы католической церкви. Но именно это, утверждаемое саксонскими и салическо-франкскими кайзерами «право на частную церковь», по которому наделенные бенефициями аббаты, епископы и т.д. становились всего лишь высокопоставленными чиновниками, привело к массовому реформаторскому движению против абсолютной секуляризации органов «имперской церкви».
После смерти императора Генриха III (1056) трон занял его шестилетний наследник. Вслед за эпохой расцвета императорской власти это событие вызвало ответное движение в Ватикане, Папа потребовал канонических выборов и внутрицерковного назначения епископов (инвеституру), что должно было резко сократить влияние двора на церковь. Она больше не хотела быть имперской. Вормсский конкордат, заключенный сыном «кайзера Каноссы» Генрихом V в 1122 году, был компромиссом, который лишь отсрочил принятие окончательного решения. Император получил право назначать уже выдвинутых соборным и монастырским капитулами клириков на светские должности с подобающими церемониями.
Центральной германской власти грозила еще одна опасность: соперничество между императором и князьями. Через три года после Вормсского конкордата со смертью Генриха V угасла Салическая династия. Претендентами на трон стали швабский герцог Фридрих фон Гогенштауфен и герцог саксонский Лотар фон Супплинбург. Оба они конфликтовали с соседями, менее могущественными князьями и другими феодалами, за расширение своих владений, поэтому при выборе императора была затронута масса различных интересов. После того как был выбран Лотар, он вынужден был всю жизнь воевать с оппозицией Штауфенов, которые в конце концов унаследовали обширные личные владения угасшей династии на Майне и среднем Рейне, а с ними и собственность, связанную с королевским троном.
Именно это увеличение власти помешало выборам герцога Фридриха. Новый король мог потребовать выдачи части салического наследия и обеспечить этим своему зятю, гвельфу Генриху Гордому, и наследникам значительную власть. Но когда в 1137 году Лотар умер и князья методично (по совету Папы) выбрали королем слабейшего из Штауфенов, Конрада, тот даже не мог думать о том, чтобы потребовать выдачи полагающейся ему собственности в полном объеме. Поэтому Конрад III попытался вместе со сторонниками Штауфенов захватить оставшееся после смерти герцога наследство в обход прямых наследников гвельфов, а также увеличить свою княжескую власть всеми возможными способами. Однако гвельфы царили не только в северной Германии, но и располагали обширными владениями и были влиятельны в Баварии, Швабии и Италии, поэтому оппозиции князей необходимо было найти мирное решение этой проблемы.
Драматическая борьба, разгоревшаяся во второй половине 12 века между Фридрихом Барбароссой и сыном Генриха Гордого, Генрихом Львом, и продолженная императором Генрихом VI, показала, что и в конфликте с гвельфами решение было лишь отсрочено. Нет смысла повторять, что папство продолжало использовать эгоистические устремления князей для своих целей, что уже имело место в борьбе за инвеституру. Некоторое время казалось, что Фридрих Барбаросса одержал твердую победу как над своими церковными противниками, так и над могущественными немецкими князьями. Собрание при дворе в Майнце на Троицу 1184 года, с блестящим парадом войск и посвящением в рыцари сыновей короля, Фридриха и Генриха, показало Фридриха Барбароссу на вершине власти и уважения. Известнейший поэт раннего немецкого миннезанга, Генрих фон Вельдеке, был очевидцем этого события. Он рассказывает: «На многие тысячи марок было там съедено и раздарено. Я думаю, все ныне живущие никогда не видели более великолепного праздника... Императору Фридриху было воздано столько почестей, что можно без преувеличения рассказывать об этом чудеса до самого Судного дня» («маркой» называлась не монета, а единица веса. Около 1200 года она соответствовала приблизительно 220 грамм серебра. Около 1900 года ее достоинство оценивалось с 300 до 450 золотых марок). В мирное время «безработных» рыцарей на военной службе, как и бродячих актеров и фокусников, не нужно было долго просить явится на такой праздник. Если задуматься над тем, сколько было потрачено князьями на долгий путь, чтобы своим присутствием почтить императора, как это случилось в Майнце на удивление современникам, то нет ничего странного в том, что этот день Троицы обсуждался еще многие десятилетия. После ранней смерти императора Генриха VI (1197 год) он стал воплощением «добрых старых времен».
Когда в 1190 году известие о гибели Генриха Барбароссы достигло Германии, выяснилось, что позиции Штауфенов были далеко не такими прочными, как это казалось по внешнему блеску и расцвету их власти. Генрих Лев, игнорировавший крестовый поход Барбароссы, организованный с точки зрения пропаганды весьма успешно, был вынужден бежать в Англию. Но еще до гибели Барбароссы в потоках Селифа в Малой Азии «лев» смог сумел вернутся. Он с успехом организовал княжескую партию, выступившую против Штауфенов.
Вместо того, чтобы противостоять этой опасности надлежащими действиями, то есть бросить все силы на расширение территорий, равнодушный Генрих VI, избранный в 1169 году, пошел на компромисс с Гвельфами и перенес все свое внимание с юго-западной Германии на южную Италию. После смерти короля Вильгельма II трон норманнской империи был свободен. Его и занял Генрих VI, по наследному праву его жены Констанции (сестры Вильгельма), а также в качестве хозяина «старых имперских владений». Его действия были поддержаны меньшинством апульских феодалов, остальные выдвинули своего кандидата, Танкреда фон Лечче. Первая попытка Генриха покорить Сицилию и Апулию с помощью оружия провалилась в 1191- 92 годах. Танкред не мог опираться только на помощь Папы, который был его официальным сюзереном, и хотел любой ценой предотвратить захват церковных земель императором. На его стороне стоял также его родственник, английский король Ричард Львиное Сердце и связанная с ним оппозиционная партия Гвельфов. Единственным успехом этого предприятия явилась коронация, которой Генрих в 1192 году смог добиться от Папы Целестина III.
Когда же в 1192 году по пути домой из неудачного крестового похода Львиное Сердце случайно оказался под властью императора, тот вытянул из него огромный выкуп и даже потребовал, чтобы Англия присягнула ему на верность. С такой серьезной поддержкой в 1194 году, после смерти Танкреда, стал возможен второй захватнический поход. 25 декабря 1194 года Генрих VI с большой роскошью короновался в Палермо как владыка богатого государства норманнов. Драгоценная сицилийско- норманнская коронационная мантия, изготовленная в 1134 – 35 годах арабскими мастерами, принадлежит с тех пор к так называемым инсигниям, знакам господства германских королей и римских императоров, и хранится сегодня в Хофбурге в Вене. Императрица Констанция во время продвижения войск по Италии остановилась у императорского стольника Маркварда фон Аннвайлера в маленьком городке Йези марки Анкона. Там, 26 декабря 1194 года, через день после коронации, появился на свет долгожданный наследник Генриха VI. По желанию матери его должны были звать Константином, однако при крещении он получил оба имени своего великого деда, Фридрих и Роджер. В тоже время распространились непочтительные слухи, ставящие под сомнение происхождение наследника трона: заключенный в 1186 году из политических соображений брак 21-летнего германского короля с норманнкой, которая была на одиннадцать лет старше его и к тому же нелюбима, все же недолго оставался бездетным. Но эти сплетни не нашли подтверждения. Генрих старался сохранить право наследования, которое было обеспечено его сыну в королевстве Сицилия, также и для германского трона. В 1195 и 1196 годах во время своего последнего пребывания в Германии он напрасно пытался заставить князей отказаться от их избирательного права, указывая на их и так неограниченное ленное владение (некоторые из них уже пользовались этой привилегией). Папа Целестин и кардиналы решительно отклонили возможность своего содействия, несмотря на весьма привлекательные материальные предложения, так как иначе было бы навеки закреплено слияние Сицилии и Германии, «unio regni ad imperium», против которого так яро боролось папство. Единственное, чего Генрих смог добиться в этом отношении, был выбор двухлетнего Фридриха Роджера германским королем в декабре 1196 года, пока император снаряжал крестовый поход. Этот крестовый поход должен был стать важной составляющей осуществления его «всемирных» политических планов, которые не в последнюю очередь были определены норманнской традицией. По этому замыслу Германия должна была стать империей «второго плана». При Фридрихе Барбароссе Эльзас и будущий Рейнланд-Пфальц были «сердцем империи». Епископ Отто фон Фрайзинг, родственник императора, с восторгом писал в 1150 году в своих «Деяниях Фридриха» о верхнерейнских низменностях: «Эти просторы... богатые зерном и вином, охотничьими угодьями и рыбой... могли бы дольше всего оставаться во владении королей, если бы те держались севернее от Альп.» Эта чисто естественнонаучная точка зрения и после 1190 года сохраняла большое значение. Но английский выкуп и сказочные сокровища норманнов, хранящиеся вместе с инсигниями империи в Трифельсе, крепости около Ландау, казалось, могли обеспечить политику, основанную на развитых денежных отношениях.
Пфальцские вассальные фамилии, и, прежде всего, императорского стольника Маркварда фон Аннвайлера затмевали норманнских дворян. Фридрих Роджер, сын императора, провел первые свои годы в Фолиньо, дворце герцога фон Сполето, названного в Германии Конрадом фон Урслингеном. То, что влекло немецких феодалов через Альпы, было далеко не мистической «тоской по солнцу юга» (которая одаривала их малярией и дизентерией), а простой жаждой власти и богатства, и еще раз власти и богатства. С этими рыцарями, их свитами и наемными солдатами Генрих хотел создать свою мировую империю. Один греческий писатель описывает его почти болезненное честолюбие. Все его мысли вились вокруг проблемы, каким образом создать огромную монархию и водворить себя на место властителя всех царств. Перед его внутренним взором стояли как пример цезари Антоний и Август. "Он настойчиво стремился к их могуществу и говорил, подобно Александру: «И это, и то – все мое.» Выглядел он при этом измученно и озабоченно". После того, как ему благодаря счастливым обстоятельствам досталась Сицилия, он много раз вмешивался в конфликты между Англией и Францией, как глава мира.
Уже во времена Барбароссы императорские послы вынуждены были отвечать на протесты более «мелких» правителей из-за надменного к ним отношения. «Кто дал немцам право быть судьями у других народов?» – спрашивал разгневанный Иоганн фон Сэлисбари. Теперь уже доподлинно известно, что Генрих IV не только держал Англию в ленниках, но и хотел подчинить себе Францию. Штауфен даже заявил свои права на Кастилию и королевство Арагон, которое занимало некоторые территории, номинально принадлежащие к Провансу, владению империи. Тунис и Триполис – земли, завоеванные норманнами – он также хотел иметь под своей властью как «король Африки». Крестовый поход открыл новые манящие перспективы: брат Генриха Филипп, герцог Швабии, был женат на Ирене, дочери восточноримского императора Исаака Ангелоса, который в 1195 году был смещен братом Алексиосом II. Генрих решил заставить узурпатора подороже заплатить за признание на троне. Он потребовал византийские области на Адриатическом и леванском побережье, а также ежегодную дань, и угрожал в случае несогласия интервенцией. Князья Кипра и Армении, вассалы восточноримского императора, уже принесли ему свои клятвы.
Если задуматься над тем, с какой легкостью Константинополь стал в 1203 году добычей крестоносцев, сражавшихся главным образом за торговые интересы Венеции, то планы Генриха могут показаться вполне выполнимыми. В противовес к этому следует добавить, что в течение последнего года жизни Генриха повсюду крайне обострились мощные оппозиционные движения: в Германии, в Нидерландах, в папской области и прежде всего на Сицилии, где император весной 1197 года чуть не стал жертвой покушения норманнских баронов. Слухи говорили о сочувствии императрицы, у которой среди заговорщиков были родственники. В Швабию к герцогу Филиппу отправились послы: тот должен был забрать своего племянника, трехлетнего Фридриха Роджера, из-под надзора герцогини фон Сполето и привезти его в Германию для коронации. Филипп уже почти достиг Фолиньо, когда ему навстречу явился всадник с ужасной новостью: «Император мертв!» 28 сентября 1197 года 31-летний правитель внезапно скончался в Мессине, следуя за уже отплывшими крестоносцами. Причиной смерти, возможно, стала малярия и дизентерия. Герцог Филипп конечно же осознавал тяжесть возложенной на него ответственности. Как можно быстрее он едет обратно в Германию, чтобы на родине посовещаться с соратниками.
Начиная с осени 1196 года после неурожая в Германии и северной Италии был страшный голод. В долину Мозеля с Арденн стали спускаться стаи голодных волков. «В те времена: гласит хроника, – некоторым людям, гулявшим по берегам Мозеля, являлось привидение в образе огромного человека на вороном коне. Он подъезжал к ним и уговаривал их не пугаться. Его имя Дитрих, некогда он был королем Берна, и он хотел бы сказать им, что уже в ближайшее время на всю римскую империю падут несчастья и бедствия». Это мрачное пророчество сбылось слишком скоро. Уже на смертном одре Генрих VI издал распоряжение, которое должно было обеспечить для «дитя Апулии» (как был повсеместно называем в Германии Фридрих Роджер) сицилийскую и германскую короны. Императорскому стольнику Маркварду фон Аннвайлеру, которому умирающий доверил свое «завещание», было приказано в качестве маркграфа Анконы и графа Романии (с областью вокруг Равенны) признать за Папой права на эти долгое время оспариваемые земли. Кроме того, должна была быть признана папская власть над Сицилией. Тем не менее Марквард не хотел уступать немощному Целестину. Уступка относительно Сицилии уже вскоре потеряла свою ценность, так как вдова императора Констанция восстановила старые норманнские связи. Меж тем ее сюзерена звали уже не Целестин, а Иннокентий III. С начала 1198 года этот 37-летний умный, широко образованный и энергичный отпрыск графской фамилии, правящий в южной Кампанье, сидел на престоле святого Петра. В противники ему сгодился бы только очень сильный император. В этом опасном для дома Штауфенов положении центральная власть все же раскололась из-за двойных выборов и была чрезвычайно ослаблена двойным десятилетним правлением.
Прежде всего позиция Штауфенов в Италии была ослаблена смертью Генриха VI. Когда немецких крестоносцев на Кипре и на Святой Земле настигло неожиданное известие, они вернулись в Италию и были встречены как враги. Констанция сразу приказала всем немцам покинуть ее страну, однако это удалось ей лишь отчасти, как это будет показано в следующей главе.
В Германии партия Штауфенов была несомненно сильнее, чем 16- летний гвельфский претендент на трон Оттон фон Пуату, один из сыновей умершего меж тем Генриха Льва, поддерживаемый своим дядей Ричардом Львиное Сердце. Возведение на трон маленького Фридриха Роджера было в этой ситуации, наоборот, бесполезно, опасности времени требовали у власти абсолютно дееспособного человека. Поэтому выбор должен был пасть на Филиппа Швабского, самого младшего из сыновей Фридриха Барбароссы.
8 марта 1198 года в Мюльгаузене (Тюрингия) он был «призван к императорской власти» князьями, хотя понятия «германский король» и «римский император» уже изменились, и официальная коронация императора Папой по прежнему была невозможна. Это было абсолютно недостижимо для Штауфена, стремящегося по мере сил продолжить итальянскую политику Генриха VI.
Против наследной династии Штауфенов быстро сложилась коалиция князей во главе с архиепископом Адольфом Кельнским, получившая преимущество в связи с отсутствием могущественных противников (они еще не вернулись из крестового похода). Епископ, единственный облеченный такой властью, короновал Гвельфа Оттона «в месте, освященном традицией», старом имперском городе Аахене. Спор между королями Филиппом и Оттоном IV должен был решить меч. Неминуемо разгоревшаяся на этой почве война должна была бы завершиться победой Филиппа, если бы Оттону не оказывалась денежная поддержка из Англии. Штауфен противопоставил этому союз с Францией, и таким образом спор за германский трон стал борьбой за ленные владения Англии на французских землях. Уже через год из-за поражения англичан Оттон попадает в такое бедственное положение, что должен искать защиты у Папы. Это дало Иннокентию возможность реализовать свои претензии на власть в качестве мирового судьи между двумя германскими королями. Во время тайных переговоров Филипп выказал намного меньше уступчивости, чем Оттон, и «наследник Петра» провозгласил Оттона IV законным правителем.
Здесь роковым образом сказалось то, что наследование германского трона не было урегулировано четкими предписаниями. Еще в нашем веке споры между историками велись так же жарко, как и между «создателями королей» за семь веков до этого. Что больше соответствует истиной традиции: «право крови» или свободный выбор? И все же можно сказать, что на рубеже 12-13 столетий перевесил принцип свободного выбора, наиболее могущественные духовные и светские землевладельцы имели непосредственное влияние на трон, не говоря уже о «курфюрстах». Двойные выборы короля в Германии были во многом предопределены усилением княжеской власти: наиболее значительные территориальные правители располагали – как это было показано на примере Генриха Льва в 12 веке – значительными военными резервами и могли успешно конкурировать с королем или императором. Через посредство иноземцев или Ватикана и возникающих с их поддержкой союзов князей под влиянием обстоятельств из «полукоролей» возникали короли-конкуренты. Насколько незначительным было признание Иннокентия II, стало ясно в промежуток до 1207 года, когда в противоречивой борьбе окончательно потерпел поражение его ставленник. Как политик-реалист, к тому же маккиавеллистического склада, Папа тайно сговорился с Филиппом, и в 1208 году измученному междоусобицами народу (прежде всего северной Германии и Тюрингии) стало казаться, что мирная жизнь уже не за горами.
Еще тяжелее, чем потеря имущества и даже человеческих жизней Вальтеру фон дер Фогельвайде, уже однажды цитировавшемуся свидетелю этих страшных времен, казался урон моральный, определенный скрупулезной политикой клерикалов.
Вальтер выступал как сторонник Филиппа, затем Оттона и наконец Фридриха II. Но приписывать ему беспринципность было бы неправильным: Он всегда служил наиболее сильному представителю центральной власти в борьбе против претендентов на абсолютную власть, а также действий секуляризованного папства. К началу спора за трон он произносит слова, которые не умолкнут вплоть до воцарения Фридриха II: «Неверность поджидает в засаде, насилие разбойничает на дорогах, мир и право смертельно ранены...!» Сначала король Филипп должен был восстановить резко павший авторитет Германии перед «вассальным королями» (под ними могли подразумеваться лишь Ричард Львиное Сердце и Филипп II Август Французский). Поэт неустанно воспевает Филиппа, и не менее резво поражение антихристианского Папы, возведшего на королевский престол Гвельфа Оттона, извратив таким образом идею «Константинова дара». «Все князья получили равную долю уважения, и лишь высочайший из них унижен! ...В Риме я слышал, как врали и двух королей предавали. Отсюда возник спор, который все равно рано или поздно должен был произойти... Клирики сражались крепко, но число мирян тоже росло. Тогда многие сложили мечи и снова взялись за епитрахиль: они отлучали от церкви всех, кого хотели, а не того, кого должны были бы. Тогда стали рушить церкви...»
Далекий свидетель напоминает о достойном подражания примере «отшельника», который, отгородившись от мира, живет только для Бога. Схоластические раздумья и казуистика, определявшие суть теологии его времени, он отрицает: «Всемогущий Господь, Ты так всеобъемлющ, что мы напрасно пытаемся поспеть за Тобой».
Это очевидное нарушение устоев с притязаниями на власть привело к усилению уверенности не только поэта, но и широчайших слоев населения в том, что близится Судный день. В 1201 году, под влияниями папских махинаций вокруг самовольно присвоенного права выбора, Вальтер сокрушается: «Мы видели много знаков, которые обозначили его приход, как учит нас Священное Писание. Солнце затмилось, сея на всех дорогах семена неверия... Духовное сословие, которое должно было подготовить нас к пути на небеса, мошенничает в своих плутовских нарядах. Насилие произрастает повсюду, перед судом блекнет справедливость».
Такие настроения снова и снова пронизывали все Средневековье. Даже Мартин Лютер на вершине своей борьбы против Рима, на имперском сейме в Вормсе думал о конце света. Кризисные потрясения традиционных догматов веры и спасительных учений, опустошительные войны, голод и эпидемии – все это заставило человека, погрязшего во всякого рода суевериях, довериться обаянию доктрины, связанной в первую очередь с именем аббата Йоахима фон Фиоре.
Уже в 80-ых годах 12 столетия своеобразное толкование Библии этого цистерианца возбуждало большой интерес. Йоахим объявил, что «вечное Евангелие», предсказанное в откровении Иоанна (14:6), должно наступить в ближайшее время. С помощью сложного «учения о поколениях» он надеялся просчитать, в каких временных пределах Бог положил соответствующие трем его сущностям эпохи, последняя из которых ожидается приблизительно через два поколения. Он также считал возможным, что переходный период может начаться уже сейчас. Ветхий Завет есть эпоха Бога-отца, основанная на рабстве. В эпоху нового завета, начавшуюся с появлением Христа, уже сложились патриархальные отношения, но полной свободы еще не было достигнуто. Она возможна лишь в эпоху Святого Духа под предводительством благочестивых монахов. С этим связывался также конец всей церковной иерархии. Пик этой третьей эпохи должен быть обозначен приходом «нового предводителя», который не заставит себя ждать. Так как Йоахим ограничился лишь основанием в 1192 году в захолустье Фиоре в Калабрии нового монашеского братства, живущего по особо строгому бенедектинскому уставу, то умер он в 1202 году в своей келье, никем не потревоженный, уважаемый Ватиканом и князьями.
Меж тем, его приверженцы и последователи были предрасположены видеть «нового предводителя» и его противника-Антихриста в главных действующих лицах своей эпохи. Так, фигура Фридриха II стояла в центре внимания противоречивых толкований Библии в образе «императора мира» или же «Антихриста» (или его предшественника). Пророчества Йоахима – как это будет видно из историческо-легендарной главы – оказались на долгое время весьма действенным оружием. Ситуация в Священной Римской Империи некоторое время выглядела так, как будто решающей битвы между императором и Папой не произойдет вовсе. Король Филипп, которого Иннокентий III только что признал законным правителем, пал в июне 1208 года от руки убийцы. После этого все немецкие князья быстро обьединились и признали за Оттоном IV право на трон.
Этот могучий и непобедимый воитель, воспитанный в англо- норманнской традиции, так и не обрел в Германии вторую родину и до сих пор не показал себя умным политиком. Папа надеялся, что сможет легко управлять им, и поспешил признать его королем. Оттон, конечно же, должен был сдержать свое обещание 1201 года предоставить Иннокентию управление Италией и пойти на значительные церковно- политические уступки в отношении Германии.
В 1209 новый король переправился через Альпы для императорской коронации. Но когда это произошло, он и не подумал выполнять свои клятвенные обещания. Он бесцеремонно отобрал у Папы причитавшиеся ему земли в пользу империи и уже через несколько недель после коронации решил завоевать королевство Сицилию. Он совершенно очевидно хотел продолжить политику своего кумира, Генриха VI Штауфена. Лишенный военной поддержки Папа был в недоумении. Когда же Оттон действительно преступил сицилийские границы, то единственное, что смог сделать Иннокентий, это предать императора анафеме. В течение 1211 года Оттон практически без усилий завоевал всю южную Италию. Он уже намеревался покорить сам остров. Поговаривали, что в гавани Палермо снаряжен корабль, на котором король Фридрих Роджер собирается бежать в северную Африку. Тогда Иннокентий III после тяжких раздумий решился на единственно возможную меру: при поддержке Франции и князей он выдвинул молодого Штауфена как «короля-конкурента» на германский трон.
После того, как мы опередили историческое развитие, нужно все же сначала сказать, как сложилась судьба Фридриха Роджера после 1197 года, и как обстояло дело с его сицилийской короной.