Похожие Темы

[Аспарух]

Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь

[Аспарух]

ГЛАВА IV

МАНУИЛ I И ИОАНН II (1238-1280)

Спойлер (раскрыть)

Ряд Великих Комнинов, занимавших трапезундский престол вслед за Андроником Гидом и Иоан­ном Аксухом, продолжается лицами той же динас­тии, хотя и не всегда в порядке определенного на­следования от отца к сыну или старшему в семье. Было бы не совсем согласно с ходом событий пы­таться излагать их историю по отдельным царство­ваниям, тем более что личные качества трапезундских Комнинов не отличаются характерными осо­бенностями и не представляют таких черт, которые придавали бы им значение исторического типа. Большинство из них не выходят из ряда посред­ственностей, и они более или менее послушно сле­дуют условиям создавшейся к их времени обста­новки. Крайняя скудость сохранившихся известий не дает возможности вникнуть в существо тех внут­ренних затруднений, с какими борются императоры, и выяснить, хотя бы в общем масштабе, те элемен­ты, на кои опиралась их власть. Казалось бы, так естественно рассматривать империю в Трапезунде с точки зрения отдела Византийской империи, как это и наблюдается вообще в относящейся сюда литературе. Но при этом не принимаются в сооб­ражение местные особенности истории и этногра­фический характер населения, в котором эллинизм не занимал доминирующего положения. Следует хотя бы вспомнить древнюю историю Понта и на­правление политики понтийских царей, а равно осо­бенности в языке трапезундских греков. Но глав­нейшее — до сих пор не отдается отчета в том важнейшем для истории Трапезунда явлении, ко­торое представляет сама Трапезундская империя. В этом отношении нельзя не выдвинуть и не под­черкнуть с особенной настойчивостью те условия, которые в начале XIII в. и почти целое столетие после образования империи указывают на преобла­дание в Трапезунде местных, лазистанских тенден­ций, поддерживаемых из Тифлиса и имевших под­держку в симпатиях трапезундских царей.

От 1238 по 1263 г. во главе империи стоял вто­рой сын основателя династии Великих Комнинов — Мануил I. Официальный историк Панарет, хотя не отметивший его царствование никаким конкретным фактом, признает за ним исключительные качества храброго и удачливого воина, из чего можно, по край­ней мере, делать то заключение, что Мануил вел удачные войны, хотя с кем и когда — об этом мож­но лишь делать догадки.

За отсутствием местных известий, которыми можно было бы характеризовать важнейшие пери­оды Трапезундской истории, мы должны дать себе отчет в тех условиях внешней обстановки, в которой постоянно находилась империя. С начала вто­рой половины XIII в., которая падает на время Мануила I, намечается в ближайшем соседстве с им­перией ряд событий, имевших произвести глубокий переворот в сложившихся к тому времени услови­ях политической и экономической жизни мусуль­манских и христианских народов на Ближнем Во­стоке. Разумеем переход военного преобладания от господствовавших народов мусульманского ве­роисповедания с турками-сельджуками во главе к народам монгольско-татарского происхождения, объединенным под властью преемников Чингис­хана. Маленькое государство, расположенное по юж­ному берегу Черного моря от Батума до Синопа, не могло по многим причинам остаться незатронутым подразумеваемым переворотом, хотя счастливо из­бежало роковой опасности опустошения и порабо­щения.

Считаем необходимым бросить взгляд на два факта первостепенной важности с целью освеще­ния времени Мануила I. Это, во-первых, образование четырех улусов по смерти Чингис-хана; во-вторых, падение Багдадского халифата (1258), давшее мон­голам религиозное и политическое преобладание среди мусульманского мира. Этими двумя события­ми мирового значения обусловливается направле­ние истории Трапезунда в половине XIII в.

Весь этот период Трапезундская империя вы­ступала в качестве соперницы Никейской импе­рии, притязания которой восстановить прежние пре­делы империи, нарушенные латинскими завоеваниями, сталкивались с не менее основательными тра-пезундскими стремлениями. Это обстоятельство вы­ражается в разностях официального титула, упот­реблявшегося в Трапезунде в первый период импе­рии и измененного впоследствии, когда Византия, до известной степени укрепленная в своей политиче­ской и церковной роли, могла настойчиво заявить свои притязания со времени вступления Михаила Палеолога в Константинополь. Тогда Трапезунд при­нужден был отказаться от нескольких слов в титу­ле, наносивших ущерб притязаниям Константино­польской империи возглавлять собою православный христианский мир. К этим взаимным притязаниям между той и другой империей мы должны будем возвратиться несколько ниже. В настоящее же вре­мя ограничимся сказанным, чтобы отметить лишь в главных чертах направление событий.

Наступил, однако, крутой поворот в трапезундской политике, следствием которого были суще­ственные перемены в настроениях руководящих политикой лиц. Прежняя партия военных и граж­данских чинов, державшая в своих руках самые выс­шие придворные звания, постепенно уступает мес­то лицам другой партии, причем эта смена сопро­вождалась актами чрезвычайной жестокости, насилия и гибели целых родов. Смерть и конфис­кации имущества постигали не только мужской состав гонимой партии, но и женщин. Рядом с этим усиливаются сношения с Константинополем, вы­ступают притязания на опеку трапезундских Ком-нинов константинопольскими Палеологами, стремление всячески держать в зависимости династию Комнинов то посредством брачных связей, то при посредстве системы заложничества. Ясное дело, что наступил период разгрома прежней грузинской партии и переход влияния к эллинско-константинопольской. К сожалению, мы можем лишь наме­тить этот ход событий в общих чертах, не будучи в состоянии выяснить подробности, при каких происходило ослабление местного грузино-лазистанского влияния и усиление константинопольских палеологовских тенденций. Не подлежит, однако, сомнению тот капитальный факт, что со второй половины XIV в., когда мы можем считать совершившимся указанный перелом, направление истории Трапезундской империи пошло по другому руслу, вследствие чего дальнейшая судьба ее совпадает с событиями Византийской империи. Имеем в виду не только приближение к катастрофе, постигшей весь греческий мир, но и многие подробности и детали, ознакомление с которыми ослабляет у историка и мыслителя самое естественное чувство сожаления и сострадания к современникам эпохи оттоманского завоевания.

После 1230 г. монголы появились в Армении и стали угрожать иконийскому султану. Сопротив­ление Гийяса-эд-дина Кей-Хюсрава II (1236-1245) не спасло султаната, и он должен был признать себя данником монголов. Хотя отдаленность Ма­лой Азии от центра монгольской власти дала воз­можность эту зависимость свести к формальнос­тям, в виде выплаты условленной подати, тем неменее монгольское завоевание существенно изме­нило существовавший доселе порядок в подчинен­ных туркам-сельджукам областях. Мелкие владе­тели в звании бэков, эмиров или ханов, управ­лявшие отдельными частями, при ослаблении иконийского султаната постепенно получили неза­висимость от центральной власти и образовали в Малой Азии целый ряд небольших феодальных владений, находившихся в постоянной вражде одно с другим. Это именно обстоятельство, приносившее много вреда сельскому населению, подвергавшему­ся набегам и опустошениям, создавало для христи­анских империй такую обстановку, благодаря кото­рой она могла лавировать между враждебными те­чениями, заключая то политические, то родственные союзы с тем или иным эмиром и ослабляя тем опасность дружного и соединенного турецко-мон-гольского напора. В особенности трапезундские им­ператоры отличались искусством приобретать себе друзей и союзников между мусульманами посред­ством браков, выдавая за местных эмиров своих красивых дочерей и сестер.

На фоне событий, развивающихся между 1235 г. (разумеем образование четырех улусов) и 1261 г. (падение Багдадского халифата), на долю Мануила I отмечается несколько военных выступлений. Так, при движении монголов в 1244 г. (великий хан Угедей или Октей) получает значение битва при Коusadae, недалеко от Аrcinga на границе Трапезундской империи, где нанесено поражение сельджукскому султану и его союзникам, между которыми был и Мануил I. С этого же времени нужно полагать начало вассальной зависимости его от монго­лов. В 1253 г. Рубрук дает об этом точные сведе­ния. Очевидно, с целью выйти из вассальной зависимости, Мануил обращался с письмом к Людовику и просил его о брачном союзе. Наконец, ему при­надлежит постройка храма св. Софии неподалеку от Трапезунда.

Для царствования Мануила имеется официаль­ный акт, сохранившийся в библиотеке Ватопедского монастыря на Афоне. При исключительной бедности источниками, афонский акт не должен оставаться неиспользованным, хотя бы значение его и казалось на первый взгляд слишком узким[1]. Это есть выписка из протокола патриаршего поместно­го собора от 1 января 1260 г., занимавшегося и воп­росом о Трапезундской митрополии, заверенная хартофилаком Феодором Ксифилином[2]. Конечно, можно пожалеть, что не сохранилось всей деловой обстановки, которою были вызваны и наш акт, и соборное деяние, а между тем она могла бы озна­комить нас с политическими и церковными отно­шениями Трапезунда к Константинополю, а ранее того к Никее, когда Константинополь был еще в руках латинян. Тем не менее следует использо­вать хотя бы только намеки на деловую обстанов­ку. Выписка, относящаяся к вопросу о Трапезунде, начинается с восхваления мира, превосходящего всякий ум. Читатель должен дополнить здесь ри­суемую картину мира таким состоянием, которое нарушало мир, а это было прежде того времени, когда между Константинополем и Трапезундом улажен был церковный вопрос, составлявший предмет со­борного суждения. Оказывается, что церковный вопрос не имел первостепенного значения во вза­имных отношениях империй.

Вопрос ставился — и именно со стороны Кон­стантинополя — шире; в акте говорится об этом так: державный и святой самодержец, совокупляя все распавшиеся члены и части Ромейской импе­рии[3], вместе со всеми другими пригласил к едине­нию и владетеля Трапезунда, и подчиненных ему областей, возлюбленного двоюродного брата, благо­роднейшего, Великого Комнина и возлюбленного сына нашего смирения кир Мануила, и это не по­средством переписки только, но через посольство. Всего же искреннее он настаивал на соединении его брачным родством с его царством.

Вот при каких условиях состоялось соборное суждение о церковном положении Трапезунда. В нашем акте читается по этому вопросу: «И поелику названный высокоблагороднейший великий Комнин и возлюбленный сын нашего смирения ходатайствовал перед нашим смирением и божествен­ным и священным собором нашим об испрошении согласия державного и святого моего автократора на то, чтобы назначаемые в Трапезундскую митрополию архиереи, ради опасности морского пу­тешествия, освобождались от необходимости являться к нашему смирению ради принятия от него рукоположения, но чтобы по благожелательному препоручению нашему получали и наречения и рукоположения на месте (т. е. в Трапезунде) от мес­тного митрополита, как бы от нашего смирения[4]. Обсудив этот вопрос и принимая в соображение, с одной стороны, то, что вызывается согласием на ус­тупку определенного права, с другой же — на про­исходящую отсюда пользу, т. е. единение ромейского племени и вместе семейный союз, мы согла­шаемся на настоящую уступку и делаем следующее определение. Когда наступает время наречения ду­ховного жениха, Трапезундская митрополия сооб­щает об этом в Константинополь, в патриархию, которая посылает в Трапезунд одного из синодаль­ных архиереев или кого-либо из церковных архон­тов. В его присутствии и в присутствии одного из местных архиереев, или местных митрополитов или епископов, с ведома царского уполномоченного и всего областного клира, под председательством митрополита происходит наречение имеющего быть избранным во епископы по каноническим поло­жениям, а потом хиротония, которую совершает или посланный от патриарха, если он в архиерейском сане, или если не имеет этого сана, то другие. Вме­няется в необходимую обязанность имеющих при­нимать там рукоположение архиереев подавать прежде рукоположения собственноручное изложе­ние веры, т. е. святой символ. После же рукополо­жения обязываются во всех совершаемых ими цер­ковных службах и священнослужениях возглашать имя нашего смирения, во свидетельство того, что и они находятся в единении с апостольским патри­аршим престолом Константинополя по каноничес­ким постановлениям. Трапезундский митрополит должен совершать хиротонию только в подчинен­ных ему епископиях и не имеет права совершать рукоположения митрополитов или архиепископов, ибо это право остается за константинопольским престолом. Если же сам трапезундский митропо­лит или другой из митрополитов позволил себе хиротонисовать митрополита или архиепископа без поручения или соизволения нашего смирения, то он подлежит каноническим наказаниям и проще­ниям».

Таково содержание акта, бросающего свет на отношения Трапезунда к Константинополю в цар­ствование Мануила. Из него вытекает, что в 1260 г. был сомнительный мир между империями и что император Михаил Палеолог употреблял энергич­ные меры к восстановлению единения между Константинополем и Трапезундом; между прочим, пред­полагался брачный союз между Комнинами и Палеологами. Трапезунду сделана была важная уступка в смысле церковного управления. Именно, митро­политу Трапезунда было даровано право посвящать на месте нужных для митрополии епископов. Можно думать, принимая во внимание высказанный в акте мотив пользы и соблюдения единения, являющего­ся следствием этой уступки, что ранее уже практи­ковалось в Трапезунде то, что получило теперь формальное признание.

По отношению к выдвигаемому в акте родству между династиями можем указать на свидетель­ство Панарета, что у Мануила одна жена называ­лась Анна Ксилолая, другая — Ирина Сирикена и, наконец, третья — грузинка по имени Русудана, от которой родилась дочь Феодора, из чего следует, что брачного союза между трапезундским и кон­стантинопольским домом при Мануиле не было.

После Мануила, которому приписывается по­строение церкви и монастыря Св. Софии, хотя ныне не сохранилось следов его времени, отмечаемых в истории Финлея[5], правили один за другим два его сына, Андроник II и Георгий. От времени последне­го отмечается довольно любопытный факт: во вре­мя похода его против турок-сельджуков, сделавших набег на пограничные области, Георгий был постыдно оставлен своими военными людьми и попал в плен к неприятелю.

Указанные в приведенном известии намеки при­готовляют нас к исторической драме, начинавшей разыгрываться в последней четверти XIII в.

Ряд царей, начиная с Иоанна II (1266-1280), всту­пают на престол и сходят с исторической сцены, по-видимому, без всякого влияния на события. Тре­буется большая внимательность и настойчивая пыт­ливость, чтобы распознать в этом ряду какой-либо исторический процесс и определенную государ­ственную мысль. Великие Комнины сменяют один другого в последовательном порядке, но ничем себя не отмечают: как будто им приходилось править в спокойное время, как будто турки и монголы не угрожали постоянно маленькой христианской дер­жаве. На самом деле Трапезунд в указанный пе­риод должен был вести и внешнюю и внутреннюю борьбу, и последняя была так же важна, как и пер­вая. Нужно принять в соображение, что Констан­тинопольская империя с чувствами крайнего недо­вольства смотрела на Трапезунд и никак не могла допустить равенства на императорский титул для трапезундских Комнинов. На официальном языке Константинополя трапезундский император никог­да не носил подобного титула; ему усвоялось лишь звание лазистанского владетеля или властителя Трапезунда, иногда просто архонта; в присутствии царя он даже не имел права носить красную пур­пуровую одежду и красную обувь. Но само собою разумеется, дело не ограничивалось подобными чисто внешними выражениями несочувствия к этой конкурирующей с Константинополем империи, а имело гораздо более широкую и чисто полити­ческую постановку. Интрига, тайная работа через специальных агентов — слишком обычное и испытанное средство в руках византийского правительства, и оно с успехом пользовалось им в Трапезунде, и это с тем лучшими надеждами на успех, что агентами его были здесь официальные чины трапезундские как светских, так и церковных кру­гов. Интрига свила себе гнездо на почве, давно уже подготовленной, именно среди политических партий, развившихся в самом Трапезунде и к концу XIII и началу XIV в. представлявших собою уже боль­шую общественную силу. Мы говорили выше о грузинском влиянии при дворе и в администрации, что подавало в Константинополе повод насмешли­во называть Великих Комнинов лазистанскими вла­стителями. На первых порах, т. е. до конца XIII в., трапезундские цари женились большею частью или на туземках, или на тифлисских принцессах. Пер­вые попытки приводить в Трапезунд невест из Палеологовской династии знаменуют уже начало константинопольского засилья, встречая протест среди придворных кругов с преобладанием мест­ных симпатий. В то же самое время происходит другое явление. Палеологи заявляют притязания на опеку династии трапезундских Комнинов с це­лью иметь возможность во всякое время наложить запрещение на то или иное распоряжение, которое не согласовалось с желаниями константинополь­ского правительства; многие члены из династии Комнинов проживали в Константинополе, конеч-но не по доброй воле, и выступали претендентами на власть в Трапезунде, когда это казалось полез­ным и нужным Палеологам или Кантакузинам. Намечаемое политическое раздвоение в Трапезун­де не ограничивалось высшей политикой и дворцо­выми партиями; к нему примыкали представители служилого сословия, преимущественно военные, а последние рекрутировались главнеише из местных и особенно грузинских элементов и частью из наемных отрядов, содержимых выходцами из Кон­стантинополя; понятно, что внутренние смуты и волнения возникали и быстро развивались на по­чве национальной исключительности и нерасполо­жения к константинопольским грекам. Принимая во внимание сказанные обстоятельства, мы не дол­жны преуменьшать значения известий о кровавой, беспощадной и неумолимой внутренней борьбе между партиями.

Иоанн II вступил на престол вслед за получени­ем в столице известий о плене брата его и пред­шественника Георгия. Финлей (с. 397 и cл.) рису­ет картину перемен, происшедших в Трапезунде к этому времени, — именно старается выяснить за­рождение политических партий и внутренних смут в империи. «Иоанн был юный и слабый человек, и вожди аристократической партии надеялись полу­чить в свои руки значительную часть политиче­ских прав». Возникшие затруднения, в какие были поставлены Иоанн и его преемники, объясняются как состоянием общества, так и их собственной неспособностью и дурной администрацией, — таково утверждение Финлея. Но мы мало знаем действительную историю этого времени. Нужно глубже выяснить следствия сношений с Констан­тинополем и усиление в Трапезунде эллинских тенденций, затронувших местные грузино-тифлис­ские и армянские предания.

После сделанных объяснений переходим к из­ложению скудного фактического материала, отно­сящегося к периоду детей Мануила. В общем это довольно бесцветный период, характеризующийся для Георгия тем, что во время войны с турками ему изменили бояре и он попал в плен, а для времени Иоанна — более сложными внешними и внутрен­ними фактами, в которых, однако, нужно разбирать­ся с большою осторожностью.

Прежде всего с особенным удовольствием со­шлемся на одну из глав историка Пахимера, опи­савшего царствование Михаила Палеолога[6]; в этой главе историк говорит исключительно об отноше­ниях Константинополя к Трапезунду и дает пре­красный комментарий к указанному выше синодаль­ному акту времени Мануила. Редко для истории Трапезунда имеем такое живое и реальное наблю­дение очевидца; для занимающего нас здесь вопро­са свидетельство Пахимера высокоценно, а потому мы передадим его с надлежащей полнотой.

«Для Михаила (Палеолога), — говорит он, — составляло заботу не только держать в границах должного повиновения своих близких, но и не имевших никакой связи с империей держать в установ­ленных пределах, которые нельзя было бы престу­пать. Одних он принуждал к умеренности угрозой оружия — это тех, что пользовались автономностью по случайному стечению обстоятельств; они опы­том познавали, как опасно преступать установлен­ные границы и надменно относиться к правам им­перии. По отношению к «архонту» лазов Иоанну, который выставлял напоказ императорские инсигнии, хотя не имел никакого участия в царском дос­тоинстве, частыми посольствами ставил на вид, что ему невозбранно пользоваться по своему усмотре­нию правом властителя, но пусть остерегается зло­употреблять императорским именем и регалиями. Ибо неблагоприлично, чтобы в то время как он, бу­дучи настоящим носителем императорской власти и притом занимая царский престол в царственном городе, допускал, чтобы в то же время и некоторые другие лица позволяли себе величаться этим вели­чайшим достоинством; часть должна согласоваться с целым и не привносить смешения в царский чин. Варвар надмевался и пренебрегал внушениями и притворно прикрывался предлогом, что не с него началось это, но принято от предков, и еще ссылался на то, что приближенные чины не позволят ему обес­честить отеческое достоинство, унаследованное им от предков, что это бесчестие падет и на них в том случае, если он поступится частью императорских привилегий. Для того, кто имеет высшие преимуще­ства, ни красная обувь, ни царское имя не могут быть соблазнительны, а таковы суть, по его словам, высший почет от подчиненных, рабское унижение, дого­ворные соглашения вовне и притом благоприятные во всех отношениях».

«Император решился применить к Иоанну дру­гую систему, как к человеку, принявшему власть в юношеском возрасте. Он задумал привлечь его к себе посредством брачного союза и через то от­влечь подозрения, будто задумывает унизить Трапезундскую империю и вместе с тем угрожает изменением царственных его привилегий (ибо было бы нелепо предположить, чтобы кто-либо желал постыдно нарушить права своих собственных де­тей). Для этого он поручил посольство в Трапезунд вельможам и мудрым мужам, дабы, с одной стороны, самим авторитетом доверенных лиц уси­лить ценность передаваемых речей, с другой — что­бы ум и известность их служила порукой, что сло­ва их искренни и устраняют всякое сомнение. Был отправлен к нему великий логофет Георгий Акрополит[7] и великий эконом великой церкви Ксифилин, которые имели предложить Иоанну брачный союз с третьей дочерью царя, Евдокией. На их же обязанности было убедить Иоанна и его прибли­женных, чтобы последние советовали молодому человеку предпринять путешествие в Константи­нополь с полной уверенностью и с надеждой на добрый прием и успех. Таковы были намерения царя; трапезундские же вельможи ни сами не соглашались на путешествие, ни своему царю не со­ветовали это. С давних времен, говорили они, цари их женились на иностранках из соседних стран, не выходя сами из пределов своей страны, так как на царя все смотрели как на божественное существо и себя ставили относительно его в скромное поло­жение. Как ни старались послы убедить, но на все свои доводы встречали возражения и должны были возвратиться без успеха».

«Но царь не терял надежды; он снова и не­однократно отправлял посольства то с угрозами, то с ласковыми обещаниями, убеждая решиться на пу­тешествие. Наконец он посылает логофета собствен­ного двора Иатропуло и вместе с ним церковного клирика, одного — как авторитетное лицо, ручаю­щееся за обещания царя при передаче важного по­ручения, другого же для большей верности речей, дабы присоединением посредства церкви, которая не имеет обычая, как он и сам утверждал, изменять своему слову, и, с устранением всех поводов к не­доверию, из самых дел ясно было, мог ли император в одно и то же время и усыновить его, и желать ему зла. На этом пришли к соглашению и дали клятву на том, что Иоанн, женившись на дочери царя, возвратится с большими почестями и что прибли­женным его оказан будет милостивый прием. Пос­ле этого сели на большой корабль и отправились в Константинополь. Царь в это время не был дома, а находился в Лопадии. На границе Византийской империи Иоанну было доложено, что сопровождав­шие его послы из Константинополя требуют, чтобы он переменил красную обувь на темную, что скоро царь постановит решение об его привилеги­ях, ибо постановлено, что он возложит на себя сим­волы звания деспота, как скоро сделается сыном царя, и будет ими с честью пользоваться; что же касается употребления красной обуви и двухцвет­ной порфиры, это и вообще было бы некрасиво и, кроме того, неугодно царю. Сказав это и настояв на исполнении требования, прибыли к столице. В Золо­том Роге вышли из корабля и были пышно приняты в одном из городских домов. Спустя несколько дней получили приказание отправиться в Лопадии. С должным почетом принятые там, снова возврати­лись в Константинополь, так как царя побуждали спешить и брак дочери, и полученное известие о выступлении тохаров (т. е. монголов). В конце ме­сяца сентября происходило бракосочетание дочери. Трапезундскому царю пришлось долго гостить в Кон­стантинополе».

Едва ли гостеприимство было для него приятно после всех оскорбительных для него сцен с переоде­ванием. По свидетельству Панарета, он возвратился в Трапезунд 25 апреля 1284 г. с беременной женой. В том же году родился от брака с греческой прин­цессой сын Алексей.

У того же историка Пахимера об Иоанне[8] име­ется еще несколько слов: «В 1297 г. умер Иоанн, повелитель лазов, зять царя, как говорено выше. Он оставил двух сыновей, из которых Алексей получил отцовскую власть, младшего же сына мать его взяла с собой в Константинополь, куда отправи­лась к своему брату и царю».

В связи с изложенным путешествием царя Иоан­на в Константинополь следует рассматривать и другие сохранившиеся известия как об отношени­ях между константинопольским и трапезундским дворами, так и некоторые другие, доселе не полу­чившие достаточного освещения.

Во время, более чем было нужно продолжи­тельное, его пребывания в Константинополе, в Трапезунде происходили такие события, которые тре­бовали присутствия на месте самого царя. Только крайняя скудость известий заставляет нас с осто­рожностью относиться к некоторым фактам, ос­тавляя их без надлежащего освещения. Само со­бою разумеется, наше внимание обращают на себя те обстоятельства, в которых может читаться на­мек на то, как в это время могла реагировать Гру­зия на попытки Палеологов наложить руку на Трапезунд.

Летопись отмечает нападение на Трапезунд гру­зинского царя Давида, опустошение им страны и осаду столицы. Еще более энергичное вмешатель­ство в судьбы Трапезунда последовало с другой стороны. Сестра Иоанна, по имени Феодора, быв­шая в замужестве за грузинским князем Руссуданом, воспользовавшись внутренними смутами в Трапезундской империи и, как следует думать, вакантностью трона, собрала войско и завладела в Трапезунде властью. Это было в 1285 г. Неизвестно, сколько времени она была во главе империи и при каких условиях уступила свою власть Иоанну, который снова занял престол и, как известно, умер в Лимниях в 1297 г. Важно при этом заметить, что мы присутствуем при энергичных попытках со стороны Константинополя и Тифлиса удержать в Трапезунде каждому свою партию. В связи с этим следует предполагать внутреннее брожение между трапезундскими военными и гражданскими служи­лыми чинами, бурная политическая роль которых обнаруживается позже.

На то же время Иоанна падает восстание под предводительством Пападопула, о котором мы ли­шены подробностей. Гораздо серьезнее было для Иоанна освобождение из плена Георгия, его брата, который тоже имел приверженцев и пытался за­владеть престолом. Впрочем, между братьями со­стоялось, по-видимому, соглашение в том смысле, что Георгию предоставлено было право пользовать­ся внешними атрибутами царского титула.

Следствия беспрерывных домашних революций и гражданской войны могут быть легко поняты, но причины последних неясны. Одним из непосред­ственных последствий была утрата большой и важ­ной провинции, Халивии, с ее удивительными ме­таллическими залежами, из коих со времен ар­гонавтов местные жители добывали железо, составляющее предмет местной индустрии. Турк­мены, пользуясь смутами в Трапезунде, изгнали значительную часть прежнего населения и обрати­ли эту область в пастбище для своих стад.

Иоанн II в Европе пользовался славой, далеко не соответствовавшей его реальному положению. Титул императора покрывал его слабость, а рассто­яние скрывало малое протяжение его владений за линией морских прибрежных областей. Папа Ни­колай IV приглашал его принять участие в кресто­вом походе для возвращения Птолемаиды. Иоанну было не до этих предприятий: он должен был осте­регаться домашних движений и принимать меры против туркменов орды Черных Баранов.



[1] Напечатан в Известиях Русского Арх. И-та в Кон­стантинополе, т. VIII, с. 163-171.

[2] Характер акта, хотя и надписанного ????????, т. е. письмо патриарха Никифора, не подлежит сомнению, ибо в заключении читается: ????? antigonose???? ??? ??\ antigonose antigonose antigonose?????, ??? antigonose... и проч., т. е. извлечено из журналов синодских деяний и подпи­сью и печатью заверено.

[3] Напомним, что начало 1260 г. совпадает с первыми месяцами вступления Михаила VIII Палеолога в Констан­тинополь и выполнения греческой «великой идеи», на ко­торую и делается намек.

[4] Здесь в тексте маленький пропуск.

[5] Тhe history of Greece, р. 394-395.

[6] Georgii Pachymeris de Mich. Palaelogo lib. VI, с. 34, р. 519. Воnnае.

[7] Это действительно весьма авторитетный сотрудник Михаила Палеолога, умерший в 1282 г.

[8] Pachymeris, II, lib. III, с. 29 (р. 270 Воnnае).

- - - - - - Сообщение автоматически склеено - - - - - -

ГЛАВА V

КРИТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД В ИСТОРИИ ТРАПЕЗУНДА. КОНЕЦ XIII И НАЧАЛО XIV В.

Спойлер (раскрыть)

За Иоанном следовал его сын Алексей II, и в таком юном возрасте, который устраняет всякую мысль о самостоятельной политике. Поэтому пока­зательно известие Панарета, что он женился на гру­зинке, дочери Бека (тог) Пекби), из которого ясно, что при конце жизни отца его возобладало влияние в Трапезунде местных интересов и что вместе с тем военное положение в войнах с туркменами скло­нилось в пользу империи. Продолжительное прав­ление Алексея II (1297-1330) также обильно вся­ческими интригами и насильственными мерами со стороны Палеологов с целью осуществить свое влияние и авторитет в маленькой империи. На этот раз выдвинута была новая фикция, за которой в Трапезунде не признавали значения и которая, по нашему крайнему разумению, составляла констан­тинопольский вымысел: будто бы царь Иоанн на­значил императора Андроника II Палеолога опеку­ном над Алексеем II и вместе с тем предоставил ему некоторое право над его племянником. Нет никаких оснований видеть в фикции этой опекичего-либо другого, кроме заветной мысли Палеоло-га, для осуществления которой он прибегает к все­возможным ухищрениям. К сожалению, у нацио­нального историка Великих Комнинов на это обра­щено мало внимания; зато из слов историка Пахимера ясно, что такова была излюбленная поли­тика по отношению к Трапезунду. «Царь, — гово­рит Пахимер (II, р. 287), — желая доставить удо­вольствие канцлеру Хумну, как верному слуге и искуснейшему в своем ведомстве, притом же рас­полагавшему громадным приданым для своей до­чери, задумал сочетать ее браком с лазским юно­шей Алексеем, которого был опекуном по завеща­нию отца и которого мать, сестра его, была тогда в Константинополе. Он считал этот брак полезным не только для самого Алексея, но и для эллинских интересов, и в то же время этим он угождал свое­му человеку, соединяя его с высоким родом, и зару­чался его преданностью. Он так настойчиво прово­дил свое намерение к осуществлению, что с тех же пор украсил дочь Хумна отличиями деспины и объ­явил невестой Алексея. И мать согласилась на этот брачный союз и, одобряя царское решение, думала отправиться к сыну и приготовить его к браку. Но он или по чьему-то внушению не был склонен к этому браку, или по иным соображениям, пришед­шим ему, поспешно женился на одной грузинке знатного происхождения. Узнав об этом, царь гром­ко выражал неодобрение, ссылаясь на законы и на свои права опекуна. Он вознамерился расторгнуть брак с грузинкой, выставляя на это следующие основания: свои отцовские права по отношению к Алексею и вместе с тем обязательства по завеща­нию, а равно императорские и родовые привилегии. И не самовластно или по царскому приказу думал он осуществить этот проект, но не менее того с согласия и определения церкви. Поэтому в сноше­ниях с патриархом и его синодом, ссылаясь на цар­ское и отцовское право и вместе с тем выдвигая свои опекунские обязанности по отношению к мо­лодому человеку, недействительным и противоза­конным старался выставить этот союз с грузинкой и считал справедливым расторгнуть брак, как со­стоявшийся против его воли. Когда в синоде стал обсуждаться этот вопрос, некоторые из архиереев, придерживаясь точного смысла законов, соглаша­лись с царским мнением, патриарх же и большин­ство членов твердо отстаивали противоположную мысль, между прочим и потому, что, как стало изве­стно, грузинка была уже беременна от Алексея. Мать же Алексея, желая возвратиться домой, казалось, поддерживала надежды канцлера, говоря, что лично она скорее успеет в расторжении брака, чем если будет давать знать о своих желаниях через других, ибо надеется убедить своего сына личным словом, а не через переписку, и таким образом сделать его послушным царской воле. Последовало разреше­ние царя, и она отправилась морем в Трапезунд. А как она по возвращении не исполнила того, что обещала, это можно было видеть на месте. На прак­тике оказалось, что, предпринимая путь для растор­жения брака, в действительности она все сделалав обратном смысле, сведя на сына всю ответствен­ность за неповиновение царю».

Мы не можем не настаивать на той мысли, что константинопольско-трапезундские отношения сла­гались весьма неблагоприятно вследствие настой­чивого желания Палеологов держать Трапезунд в своем подчинении, между тем так симпатии Вели­ких Комнинов и трапезундских бояр, а равно поли­тические интересы Трапезундской империи скло­нялись более на сторону союзов и связей с вос­точными соседями, преимущественно с грузинами. На этой почве возникли всяческие осложнения, которые нуждаются в выяснении.

Период, отмеченный правлением Алексея II, мож­но рассматривать как время ослабления констан­тинопольского влияния. Это доказывается как неу­дачей брачного проекта, так и прекращением но­вых попыток к утверждению в Трапезунде исключительно национальных эллинских тенден­ций. Рядом с этим следует отметить несколько реальных успехов в достижении обеспеченности Трапезунда против туркменских нападений. Осо­бенно успешны были принятые Алексеем II меры к ослаблению вреда, наносимого синопскими кор­сарами как на море, так в особенности береговым селениям, которые подвергались грабежам и хище­ниям. Памятники Вазелонского монастыря дают в этом отношении красноречивое свидетельство бед­ственного положения сельского населения, у кото­рого многие члены семьи попадали в плен, вслед­ствие чего приходило в расстройство хозяйство и прежние культурные места обращались в паст­бища для скота. Несомненно, громадную услугу ока­зал царь своим предприятием защитить стеной тре­тью часть города, именно восточную, которая осо­бенно страдала от грабежей и пожаров. Новая стена, оконченная, как свидетельствует сохранившаяся надпись, в 1324 г., имела целью защитить восточ­ную часть города от моста через ров до самого моря. С тех пор в случае приближения неприяте­ля и высадки его жители города обеспечены были тем, что обширное ровное пространство, включен­ное в черту города и окруженное стеной, давало возможность искать приюта за стенами значитель­ной части даже и пригородных деревень.

В пользу личных качеств царя Алексея говорит и более или менее благоприятное устройство отно­шений с итальянскими торговыми республиками. Это вопрос громадной важности во всей истории Трапезунда; в целях сбережения места мы долж­ны сослаться на соответствующие места сочине­ния Гейда[1].

У Алексея II было четыре сына, из них старшие Андроник и Василий, за которыми следовали еще два[2]. Этот наиболее интересный, хотя по многим основаниям также и трагический период трапезундской истории, позволяет понять до некоторой степени лишь установленная выше точка зрения на борьбу влияний в Трапезунде, константинополь­ского и тифлисского. Как можно догадываться, со смертью Алексея (1297 г.) наступил последний и решительный момент схватки между партиями, при­чем в борьбе за политическое влияние приняли участие служилое и поместное сословие Трапезундской империи, взаимная ожесточенная и кровопро­литная война между которыми могла окончиться только после истребления одной из партий.

Чтобы последовавшая за смертью Алексея II картина сменяющихся быстро событий выступила перед нами в должном освещении, мы должны сопоставить несколько однородных фактов, дав им необходимое освещение.

И прежде всего под 1333 г. у Панарета нахо­дим следующее известие: «22 сентября в понедель­ник прибыл из Константинополя великий Комнин царь Василий и принял царскую власть». Почему он жил в Константинополе, почему не вступил на престол еще в 1330 г. по смерти старшего брата Андроника, наконец, как он избежал той же судьбы, какая постигла его младших братьев? Все эти недо­умения должны быть разрешены по догадкам. В Тра­пезунде, по-видимому, место для него было готово, и не может быть сомнения, что он был кандидатом Палеологов, хотя, конечно, были и другие кандидаты, но в то время они не имели силы. Какая была партия, которая могла выступить против Василия и его приверженцев, ясно из первых действий Ва­силия. Подвергаются казни два крупных государственных мужа: великий дука Леки Чанцичей и сын его, великий доместик Чампа. Это были пер­вые чины государства; первый управлял обширной областью на правах военного и гражданского гу­бернатора, второй стоял во главе трапезундского войска. Ясное дело, что в их руках была вся власть до прибытия Василия, в период восьмимесячного управления малолетнего Мануила. Характеризует Василия и то, что племянника своего он заключил под стражу, а через несколько месяцев лишил жиз­ни. Что воцарение Василия не было мирным актом, а революционным, прекрасное доказательство это­го мы усматриваем в дополнительном сведении летописца: жена великого дуки из семьи Скрикяна была побита камнями. Но весь драматизм положе­ния раскрывают неэллинские имена жертв, в кото­рых нужно видеть вождей партии, враждебной кон­стантинопольской. Таким образом, не подлежит со­мнению тот кардинальный в занимающей нас истории факт, в котором нельзя не усматривать не менее вредной для Трапезундской империи поли­тической обстановки, чем обстановка, вытекавшая из соседства с туркменскими владениями. Эта очень горячая родственная опека, которая так настойчиво проводилась в отношениях к Трапезунду и кото­рая в случае нужды поддерживалась эмиссарами из династии Великих Комнинов, проживавших в качестве заложников в Константинополе, находи­ла себе противодействие частью в самой династии, частью в высших правительственных лицах, кото­рые и делаются жертвами политической реакции.

Мы подчеркиваем это положение дел как потому, что в нем заключается большой трагизм трапезундской династии, так еще и вследствие того об­стоятельства, что в нем заключается ключ к объяс­нению политической судьбы империи. Тесный союз с Константинополем для нее всегда был менее вы­годен и полезен, чем родственные и политические связи с соседними мусульманскими властителями. Независимо от вышесказанного, константинополь­ская интрига производила большие опустошения в среде высших чинов военного и гражданского слу­жилого класса.

Финлей (с. 417 и cл.) весьма живо описывает внутреннюю смуту, разъедавшую Трапезунд в те­чение 20-25 лет. Но, по нашему мнению, им непра­вильно понята и объяснена причина этой упорной смуты, вследствие чего допущено им много произ­вольных, малообоснованных заключений. В самом деле, едва ли следует все зло видеть там, где указы­вает его английский историк, т. е. в испорченно­сти высших классов и народа: «Никакие меры, — говорит он, — не казались чересчур сильными, если имелось в виду достижение богатства и власти при помощи гражданских смут или убийства. Руково­дители различных партий возбуждали народ к вол­нениям и подстрекали к бунту с целью удовлетво­рения собственного честолюбия. Как скоро умер Андроник, министры, духовенство, вельможи, губер­наторы провинций и полководцы начали интриго­вать один против другого, с целью получить едино­личное влияние в центральном управлении и распоряжение всеми придворными ведомствами. Это был благоприятный момент для туркменов, чтобы сделать нападение на империю. Но при политиче­ской внешней опасности все партии одушевлены были желанием выиграть на популярности и выя­вить особенный патриотизм в защите отечествен­ной земли. И туркмены в 1332 г. испытали пол­ное поражение при Осомато, потеряв большую часть лошадей и багаж. Тем не менее в городе продолжались интриги и борьба партий. Чтобы положить конец анархии, из Константинополя был приглашен на царство второй сын Алексея II, Васи­лий. Он прибыл в Трапезунд в сентябре 1333 г. и был провозглашен царем. Мануил низложен, и его восьмимесячное правление служило лишь ареной для всяких беспорядков и насилий. Началось но­вое восстание под водительством одного евнуха, носившего звание великого дуки, и Мануил был убит в этом движении.

«Царствование его продолжалось 7 1/2 лет. Оно знаменуется проявлением необыкновенного свое­волия и независимого положения высших чинов, каковое они получили во время предыдущей анар­хии. Главные провинциальные чины приобрели ранг маленьких суверенов и, пользуясь богатством и влиянием, стали во главе столичных партий. Схоларии, или привилегированная милиция, приобрели устройство и степень влияния подобно оттоман­ским янычарам. Император оказался в необходи­мости окружить себя отрядом франков, грузин и византийцев, которым доверил охрану цитаделии дворца. Их дерзость и хищения усиливали непо­пулярность правительства».

Василий был женат на Ирине, незаконной доче­ри византийского императора Андроника III. Его личное поведение вызывало общественное недоволь­ство. Случившееся в его время затмение солнца народ объяснял как знак божественного гнева и проявил свое нерасположение к царю оскорблени­ем и бросанием камней. Ирина была бездетна. Василий жил в открытой связи с местной женщи­ной, носившей также имя Ирины, от которой имел двух сыновей. Он желал им передать наследство власти и вступил в законный брак со своей лю­бовницей в 1339 г., в месяце июле. В следующем году он умер. Об Ирине Палеолог, законной жене Василия, было мнение, что она не без вины в смер­ти мужа. Она была объявлена правительницей им­перии. Утвердившись во власти, она сослала своих соперников и сыновей мужа в Константинополь с просьбой содержать их в качестве заложников. Но в Трапезунде продолжались смуты. Предлагаем выдержку из истории Никифора Григоры, современ­ного писателя, который делает следующую оценку событий[3].

«Из лиц, принадлежавших к сенаторскому со­словию в этой стране, наиболее могущественные блеском славы и силой богатства придерживались своего плана. Дабы получить свободу издеватель­ства над властью и вести и направлять тамошние дела так, как внушает им произвол, они принимают на себя личину приглашения занять царство одно­го из незаконных сыновей Василия. Вследствие чего, когда Комнин высадился в Трапезунде, они не на­шли удобным прямо обнаружить на деле свои пла­ны, дабы, поняв их намерения, городской дим не оказал им сопротивления, тем более что он имел опору в двух недавно прибывших с Комнином ла­тинских кораблях, но, немедленно приняв его с дол­жным почетом, препроводили в царский дворец. С наступлением же вечера заключили его во двор­це как в темнице, а из приставленного к нему про­стого народа, кто не успел спастись бегством на военные корабли, одних посекли мечом, других поса­дили в темницу, а на следующий день его самого отправили морем под стражу к евнуху, принадле­жавшему к партии сенаторского сословия и в то время командовавшему крепостью Лимнии, кото­рая отстояла на 200 почти стадий от митрополии Трапезунда. Следствием таких обстоятельств дела империи, сосредоточившиеся в руках двух или трех сенаторов, велись небрежно и в полной тайне, а днем выражалось недоброжелательство или замыш­лялся бунт. Но так как те, которым удалось избе­жать этой опасности, возвратились в Константи­нополь, а это были из партии (??????) схолариев, их заботой было всемерно мстить тем насильникам. Почему, действуя в Константинополе на царицу Анну словами и всяческими обещаниями, убедили ее дать им на Трапезундскую империю сына царя Михаила Комнина, которому шел тогда 20-й год.

Наняв три латинских корабля и взяв с собой ца­ревича, на десятый день они вошли в трапезундскую гавань. А как находившиеся в городе пре­жние повстанцы выступили с оружием, то начался против них бунт дима, и совокупными усилиями латинского отряда извне городские ворота были взломаны, и без всякого труда повстанцы были по­беждены и имущества их разграблены».

«Итак, когда власть перешла на сына Комнина и схоларии, виновники переворота, достигли громад­ной силы, их постигло воздаяние за содеянные им прежде злодейства. Главные виновники, двое пер­вых по достоинству и славе, поплатились жизнью и имуществом, а занимавшие вторую и третью сте­пень присуждены были к пожизненному изгнанию. Но не прошло и трех полных лет, как был низвержен и новый властитель. Ибо, нимало не обращая внимания на убеждения старых схолариев, он пред­почитал общество сверстников, составлял с ними тайные сообщества, проводил с ними в пирах и попойках ночи и дни, наслаждаясь обществом жен­щин, игравших на цитрах и плясавших, и расточал на них царскую казну Трапезундской империи. Недовольные этим схоларии возвратили содержав­шегося в Лимниях отца молодого государя, Михаи­ла Комнина — ибо стерегущий его там евнух умер — и восстановили его на царском троне, а того беспокойного отправили в узах под стражу в Византию».

«Получив власть, Михаил Комнин выполнял обя­зательства, данные под клятвой. Сущность же соглашений, скрепленных клятвой, в какие он всту­пил со схолариями, содействовавшими возведению его на трон и приобревшими могущество выше дру­гих сенаторов, которое равнялось с царским, состо­яла в следующем. Он сохранял лишь титул импе­ратора, во всех же исполнительных делах они были советниками и решителями и имели главное и не­ограниченное полномочие как в публичных, так и в тайных делах. С течением времени их самоволь­ные действия, с одной стороны, восстановили про­тив них дим, с другой же — и враждебная ослаб­ленная партия начала постепенно усиливаться и стала на сторону дима в борьбе; тогда начались ссоры и взаимная вражда, приведшая обе партии к сознанию необходимости усиления императорской власти Михаила Комнина. Вследствие этого он утвердил за собой верховную власть, так как никто не препятствовал ему осуществить свое решение».

В другом месте у того же писателя читаем (I, р. 548 и след.):

«Этой весной Василий, властвовавший в Трапезунде, скончался после кратковременной болезни; может быть, божественный гнев неожиданно изъял его из живых. Ибо, женившись на Ирине, сестре царя, и пожив с ней короткое время в законе и согласии, затем перенес расположение на любов­ницу, именем также Ирину. Находясь с ней в не­законном сожитии, возненавидел законную супру­гу. С течением же времени замечая, что царица не может примириться с фальшивым положением, но взывает к небу и земле и всем выражает свое сердечное горе, он изгнал ее из царского дворца. Он не остановился бы и перед причинением ей на­сильственной смерти, если бы не боялся дима, ко­торый выражал по этому случаю сильное против него негодование и волновался. В церковных пес­нопениях, в праздничных торжествах и в публич­ных зрелищах имя Ирины провозглашалось, однако, рядом с царским, и таким образом Василий в одно и то же время удовлетворял и своей незаконной привязанности, и народному желанию, пользуясь одноименностью обеих женщин. Вследствие этого родилось подозрение, что смерть Василия произо­шла от тайных козней царицы Ирины. По смерти же его от той или иной причины законная супруга вступила во дворец с полной царской властью; из­гнав из него наложницу, она с согласия сената вы­сылает ее вместе с детьми в Константинополь, Вме­сте с тем через особое посольство просила своего отца прислать к ней такое лицо, с которым она могла обвенчаться и сделать его участником власти. Ког­да послы прибыли в Константинополь, царь был тогда в Солуни, и они решились идти к нему... Так как проходило время, а дела в Трапезунде под жен­ским правлением не шли надлежащим порядком, то в городе начались волнения и смута. Вследствие того царица Ирина послала быстроходную триеру с другими послами и с трапезундским архиеписко­пом с тем, чтобы они поторопили царя с исполне­нием прежней ее просьбы. По прибытии в Кон­стантинополь послы, не нашедши царя на месте, отправили к царю нескольких всадников, знатнейших по роду и достоинству. Но они не нашли царя в Солуни. Оставаясь на месте, они решились чисьменно уведомить царя о причине своего прибытия. Поелику же власть, способствуя возбуждению женской похотливости, нарушает все преграды, стал носиться слух, что царица находится в тайной связи с трапезундским великим доместиком. Когда слух стал распространяться, он привел в волнение дим и особенно родовитых вельмож, и одни присоединились к Цанихиту, тогда особенно могу­щественному по богатству и славе, другие же — к великому доместику. Так взволновался город и раз­делился на две партии, и дело перешло в междуусобную войну, в которой были перебиты очень многие с той и другой стороны, и между ними Цанихит».

«Явилась другая женщина с большим, чем Ирина, правом на трон. Это была Анна Анахутлу, стар­шая дочь Алексея II, принявшая пострижение и жившая до сих пор в уединении. Противополож­ная Ирине партия убедила ее бросить монашеское платье и бежать в Лазику, где она была провозгла­шена императрицей как ближайшая законная на­следница своего брата Василия. Лазы, цаны и все провинциалы предпочитали природную госпожу из дома Великих Комнинов господству палеологовской линии, решившей притом выйти замуж за иност­ранца. Анна шла спокойно в Константинополь, не встречая сопротивления. Правительство Ирины не пользовалось популярностью и ради ее личного поведения, и тех потерь, какие нанесла всем классам последняя экспедиция против турок, так как ее константинопольские наемники разбежались, не вступая в борьбу с неверными, которые приблизи­лись к стенам и сожгли подгородние селения, оста­вив почерневшие развалины и такое количество непогребенных трупов, что страшная смертность была последствием этого».

При таких условиях Анна явилась в Трапезунд, была немедленно допущена в цитадель и признана всеми законной царицей. Ирина лишена власти, процарствовав 1 год и 4 месяца.

30 июня 1341 г. после трехнедельного правле­ния Анны прибыл в Трапезунд Михаил, второй сын Иоанна II. Он был предназначен константинополь­ским правительством в мужья Ирине, но он был в возрасте 56 лет, и она была свергнута прежде его прибытия в Трапезунд с 3 военными кораблями и с отрядом войска. Михаил высадился без всякой оппозиции, был встречен Никитой, предводителем схолариев, и казалось, что его права на трон будут одобрены всеми партиями. Но то обстоятельство, что он являлся мужем Ирины, был окружен визан­тийскими наемниками и поддерживался партией схолариев, тревожило туземную партию, т. е. гру­зинскую, которая свергла Ирину. Архиепископ Ака­кий принял Михаила с должной церемонией, но скоро его постигла измена и ссылка в заточение в Лимнии.

Приверженцы партии Палеологов отправили в Константинополь посольство с тем, чтобы выста­вить претендентом на власть в Трапезунде сына Михаила Иоанна, проживавшего в Константинополе. По прибытии его в Трапезунд там произошла неумолимая резня представителей местной партии.

Иоанн был у власти только два года (1342-1344); затем был восстановлен и провозглашен царем отец его Михаил, правивший до 1349 г.

Анархия была в полном разгаре, когда в 1349 г. выдвинут был на престол юноша одиннадцатилет­него возраста, второй сын императора Василия, по имени Иоанн, принявший популярное имя основа­теля империи Алексея. Ему удалось удержаться на шатком престоле до 1390 г. и перенести в исто­рию имя Алексея III, окруженное почетной памя­тью. Ниже мы посвящаем особую главу изложе­нию тревожных событий второй половины XIV в., а здесь, ради сбережения места, позволяем себе ог­раничиться ссылкой на Финлея, давшего несколько страниц (р. 444-446) изложению его царствова­ния[4], и на новейшего историка Миллера, который дал более полный перечень событий его времени[5]. Алексею III принадлежит широкое использование системы брачных союзов с соседними магометан­скими владетелями в качестве меры укрепления политических связей. Так, сестра его Мария была в замужестве за ханом орды Белых Баранов[6] Кутлубеком, другая сестра Феодора — за эмиром Халивии Хаджи Омаром, дочь Евдокия за эмиром Таджеддином, которому была уступлена крепость Лимнии, другая дочь Анна — за Багратом грузинским, третья дочь — за эмиром Арсинги Эрзинжан. Та­кова была вызванная естественными условиями и, может быть, симпатиями политика трапезундских императоров, против которой настойчиво действо­вали Палеологи и Кантакузины.



[1] Heyd-Raynand, Histoire du Commerce du Levant au Moyen-age, Leipzig, 1886.

[2] Мануил и Георгий, убитые старшим братом Андро­ником. Панарет дает Мануилу прозвание то? 'antigonose??, а Георгию — тоу '????????.

[3] Nicephori Gregorae Byzant. Hist. р. 680.

[4] Ср. Nicephori Gregorae LIII, 11 (еd. Воnn. р. 678-680).

[5] William Miller. Trebizond. The Last Greek Empire. London, 1926, р. 55 и ел.

[6] Государство Ак-Коюнлу, существовавшее в Западном Иране в первой половине XV в. — Примеч. ред.

- - - - - - Сообщение автоматически склеено - - - - - -

ГЛАВА VI

АДМИНИСТРАЦИЯ, ВОЕННЫЕ ОКРУГА.

ПОЛУЗАВИСИМАЯ ХАЛДИЯ

Спойлер (раскрыть)

Прежде чем продолжать изложение безотрад­ных событий внешней истории, попытаемся бросить взгляд на другие стороны переживаемой империей жизни с целью хотя бы до некоторой степени по­нять, чем же держался среди всевозможных домаш­них интриг и внешних опасностей этот государ­ственный организм.

При значительной скудости материалов по от­ношению к внутренней истории те сведения, какие почерпаются из актов Вазелонского монастыря, имеют большую цену. Правда, эти сведения отры­вочны и случайны, но ими дополняется то, что мы знаем из других источников. Принято думать, что Трапезундская империя была вполне подражанием и продолжением Византийской, но это мнение не имеет за собою положительных данных, которые основывались бы на исследовании источников. Многое, конечно, представляет сходство, как резуль­тат продолжительного господства в Трапезунде об­щеимперского закона и администрации, но местные особенности, вытекающие из сожительства на территории Трапезундской империи разных народно­стей, а равно влияние соседних с империей народов, должны были наложить особую печать на внут­реннюю жизнь Трапезунда и повлиять на устрой­ство империи, в особенности в период ее созида­ния в первой половине XIII в., когда она была неко­торое время совершенно изолирована от сношений с коренными греческими областями.

Небольшая территория, какую занимала Трапезундская империя, правда, и не нуждалась в очень слож­ной административной организации. Сохранившиеся известия, не исключая и Панарета, историка Трапе­зунда, знакомят более с центром, с царским двором в Трапезунде и если делают намек на администрацию, то на центральную, и притом имеют дело с высшими чинами администрации. Между тем акты знают толь­ко глухую провинцию, маленькую область, находив­шуюся под влиянием Вазелонского монастыря, и, сле­довательно, в них преобладают интересы провинции и исполняют административную работу мелкие чины. Тем любопытнее находимые здесь указания, которые легко, впрочем, могут быть проверены теми же самы­ми актами, вращающимися в той же самой сфере земельных отношений, привлекающих внимание цен­тральной администрации по случаю многократно по­вторяющихся одинаковых правонарушений.

Прежде всего выступает военный характер уст­ройства империи, хотя едва ли она содержала зна­чительное войско.

Мы знаем теперь три военных округа, или бан­ды, на которые была разделена империя. Действие земельных актов монастыря происходит в банде Мацуке, иногда называемой также Палеомацука, хотя последняя составляла отдельное селение в этой банде. Когда в акте имеется в виду обозначить место нахождения данной местности, усадьбы или участка, о котором в акте идет речь, то называется прежде всего банда, в нашем случае Мацука, по­том селение и, наконец, стась: так, например, в бан­де Мацука, в селении Хортокопи, в стаси Паладиана (?? ?? ????? antigonose? ?? ?? ????? antigonose? ??? ?? ?????? ?? antigonose).

Второй округ известен по хрисовулу царя Алек­сея III Комнина в пользу монастыря Сумелы (1364г.). Этот округ, в который входит и самый монастырь, назывался бандой Гимора. Подразделе­нием его служили также селения и стаей, как мож­но заключить по содержанию самого документа.

Наконец, третий военный округ представлял со­бой Трапезундский округ, т. е. банда Трапезунд.

Во главе каждого округа стоял дука (????), но­сивший также звание «кефала» («головы») округа и другие чины. На актах он подписывается всегда так: раб святого нашего государя и императора Великого Комнина (всегда без указания имени) и судья всей банды Мацука, орфанотроф Севаст Пилина [? ?????? ??? ????? ???? ???????? ??? ???????? ??? ???????? ???????? ??? ?????? ????? antigonose ??? antigonose??? ???????? ? ???????] (Г. 84 v.) раб святого нашего государя и императора Великого Комнина и судья царского дворца и всего Трапезун­да, ничтожный иконом Великой церкви ГеоргийДоранит [6 ?????? ??? ????? ???? ???????? ??? ???????? ??? ??????? ????????} ??? ?????? ??? antigonose ????? ??? ????? antigonose??? ? ??????? antigonose ??? ??????? antigonose ???????? ? antigonose] (f. 85 v.).

Принимая в соображение те указания, какие находим в актах, мы должны приходить к заклю­чению, что основным принципом административ­ного устройства империи была военная организация. Тип такой организации был выработан в Визан­тийской империи, начиная с VIII в., и с некоторыми изменениями может быть наблюдаем до турецкого завоевания. Это так называемое фемное устрой­ство, выражавшееся в разделении империи на во­енные округа, подчиненные военным начальникам округов со званием стратигов. В зависимости от стратигов находились как военные части, располо­женные в округе, так и гражданское население входившей в военный округ области. Конечно, в Трапезунде произошли разные отступления от при­нятой в империи системы, бывшие в зависимости от местных условий, главное же — от развития по-местно-вотчинных тенденций в среде крупных зем­левладельцев.

Для подробностей относительно этого устрой­ства в Византии можем сослаться на собственную статью «Военное устройство Византийской импе­рии»[1], которая до известной степени подготовляет и к пониманию трапезундского устройства. Византийская фема в смысле военного управления пред­оставляла собой округ или дивизию с 10 000 воен­ных людей, помещенных в военных участках, выде­ленных в той области, где организовался подобный округ. Под стратигом стояли подчиненные ему во­енные чины: турмархи (начальники турм), началь­ники кавалерийских банд и другие низшие чины. Все гражданское управление в этих частях было в руках военных чинов. Теперь легко понять, в чем трапезундское управление отличалось в смыс­ле организации военного округа от константино­польского. Во главе округа стоит дука, иначе кефал, хотя позже XI в. и в Византии находим некоторые округа, особенно пограничные с опасными соседя­ми, получившие некоторую реформу в управлении, с отменой звания стратига. Наши материалы не сообщают, сколько в банде было военных людей: константинопольский военный чин с этим именем, занимавший третье место в организации фемы и следовавший за турмархом, имел под командой 1000 человек. Но это, конечно, далеко не разрешает вопроса о Трапезундской банде, во главе которой стоял ?о?? или дука, большой чин, имевший отдель­ное и самостоятельное командование. Точно так же мы не нашли никакого намека в наших актах на военные участки в той или иной банде, хотя военные чины появляются в судопроизводстве провинции то в качестве свидетелей, то истцов и ответчиков. Можно считать весьма вероятным, что в Трапезунде военная система не основывалась наземельных наделах. По-видимому, главная оборони­тельная сила империи состояла в наемных отрядах и не превышала для внутренней стражи 30 000, боль­шей частью всадников. Если считать по 10 000 на военный округ, то это количество приближалось бы к действительности.

Некоторые косвенные указания на администра­тивную систему империи заимствуются, с одной стероны, из прекрасного, полного неприкрашенного реализма, описания своего перехода от Трапезунда до Эрзинжана испанского посла Гонзалес де Кла-вихо[2], с другой — из актов, принадлежащих монас­тырю Иоанна Предтечи в Вазелоне. Если первый позволяет судить о центральном правительстве, то монастырские акты бросают свет на провинцию, на состояние крестьянского населения и на его отно­шение к местному землевладельцу и к провинци­альным административным чинам.

В указанном дневнике путешествия Клавихо есть весьма важное показание, что второй переход продолжался до Палеомацуки. Выше мы заметили, что Мацука был военный округ, в котором был между прочим расположен монастырь Вазелон и об административном положении коего мы до не­которой степени осведомлены по «кодику» монас­тыря. О распространении этого округа получаются еще сведения из истории Панарета. Под 6869/ 1361 г. он говорит: «Царь Алексей и мать его Кира Ирина, некоторые из архонтов и я между ними оказались в Мацуке в обители Сумелы для молит­вы». Оказывается, что Сумела также находилась в том же округе Мацука; расстояние между монас­тырями до 20 верст (6 ч. пути). За три года перед тем у Панарета сообщается следующее: «По наше­му недосмотру сделал набег в Мацуку Хаджи Омар с большим отрядом и полонил много скота и иму­щества в области от Палеомацуки до Дикесима», т. е. ныне Дживизлыка. Нужно строго оценить от­меченный здесь факт. Расстояние от Трапезунда до Дживизлыка не больше 20 верст; следовательно, столица была в явной опасности, но это мало тре­вожило правительство, защищенное крепкими сте­нами в своем кремле.

Чтобы составить себе понятие об администра­ции империи, мы должны отправляться от тех не­многих фактов, которые так выразительно отмечены у Клавихо и которые рельефно выступают перед нами из наблюдений над историей центра и провинции.

Нужно думать, что тремя военными округами и ограничивалась та часть империи, которая стояла в непосредственной зависимости от Великих Комнинов. Остальное хотя не порывало связей с им­перией, но находилось в разных степенях посред­ственной зависимости, так что между императором и населением выступала посредствующая власть в лице великого дуки или кефала и ему подчинен­ных чинов.

Попытаемся бросить взгляд на управление преж­де всего упомянутых военных округов, т. е. банды Трапезунда, Мацуки и Гимора, а затем перейдем к тем областям, которые находились в полузависи­мом от центральной власти положении.

Но прежде чем переходить к рассмотрению это­го вопроса, нам следует возвратиться к трем воен­ным округам Трапезундской империи. Что касает­ся великого дуки Трапезундского округа, его поло­жение, если отправляться от ранга великого дуки половины XIV в. Никиты Схолария, было в то же время сопряжено с самыми первыми военными и административными правами в государстве, так что составить понятие об администрации банды Тра­пезунда на основании тех данных, какие имеются в нашем распоряжении, было бы весьма затрудни­тельно. Тем не менее отметим: (f. 85) раб св. нашего государя и Великого Комнина и судья царско­го двора и всего Трапезунда, смиренный иконой великой церкви Георгий Доранит; (f. 59 v., 94 v.) дука и кефал всей банды Трапезунда и эпикерн Георгий Симат (Mikloshich Acta, V, р. 469); (fol. 37) примикирий банды Мацуки Иоанн Пиксарит; алагатор той же банды Евгений Псома (так назывался чин, заведовавший почтовым делом).

Лучше обстоит дело с бандой Мацука или Палеомацука. Этот округ лежал на юг от Трапезун­да, начинался от нынешнего Дживизлыка и вклю­чал в себя монастырь св. Иоанна Предтечи Вазелон, в архиве которого сохранилось несколько грамот; на основании этих последних и получа­ется возможность судить об администрации ок­руга. Прежде всего во главе административного персонала мы встречаем представителей тех же родов, какие занимали высшие места и в банде Трапезунд. Любопытно также отметить, что чины, имеющие управление или командование в Мацуке, носили вместе с тем придворные или им­перские титулы[3].

В дарственных и купчих актах встречаем много и других чинов того же округа: частью при испол­нении ими службы, частью в качестве поместных владельцев, покупщиков и, наконец, свидетелей при совершении актов. Было уже замечено, что инте­реснейшая сторона здесь заключается в наблюде­нии за некоторыми именами скупщиков мелких земельных участков. В более ранних актах они являются простыми владельцами и подписываются без прибавки ? ??????, что служит признаком при­вилегированного положения, а в позднейших уже являются в рядах административных лиц с титула­ми и званиями, присвоенными служилому классу архонтов.

По отношению к третьему округу банды Гимора главные сведения черпаются из Сумелийского хрисовула[4]. Имея в виду, что в этом округе нахо­дился знаменитый Сумелийский монастырь, можно заранее догадываться, что в хрисовуле должны заключаться хотя бы косвенные указания на адми­нистративное устройство этого округа. И действи­тельно, не только относительно самой банды Гимора[5], но и других округов в хрисовуле можно нахо­дить ценные данные. Так, утверждая за монастырем разные прежние привилегии и пожалования: водя­ные мельницы, недвижимые имущества, дома, гости­ницы и другие доходные статьи — хрисовул не ограничивает действие жалуемых прав только од­ной бандой Гимора, но распространяет их на другие военные округа, т. е. Мацуку и Трапезунд[6]. При этом мы находим в хрисовуле и прямую ссылку на банду Мацука со следующим важным добавле­нием: «Местечко Дувера (существует и поныне), с поселенными в нем париками и владельцами сво­бодных родовых участков, равно как обитателями Куспидия, находилось во владении названной оби­тели по хрисовулу деда моего; хотя они по тому же хрисовулу пользуются свободой и не подлежат ве­домству гражданских властей, тем не менее, поль­зуясь безнаказанностью, приставленные к сбору податей и других казенных взысканий в области Мацуки лица, невзирая на хрисовул, как дикие зве­ри вторгаются в чужую область, нанося вред и убыт­ки по судебным тяжбам и почтовой гоньбе, а дру­гие, обирая париков у монастыря, способствуют переходу их к архонтам и вельможам».

Восстановляя право монастыря над селением Дувера, Куспидий и др. и над париками, имеющи­ми здесь быть приписанными, хрисовул выражает строгое запрещение против новых попыток по­вторения подобных незаконных действий, причем называет те чины, которые могли оказаться в этом виновными: уполномоченный (antigonose), дука, примикирий, практор, катепан[7]. Освобождая перечис­ленных в хрисовуле поименно 40 париков от вся­ких повинностей и обложений, как ныне действу­ющих, так и впредь имеющих быть объявленными, равно от суда дуки округа и поборов и притесне­ний со стороны практоров и катепана, царь Алек­сей делает одну оговорку, на которой считаем нуж­ным особенно остановиться. Эта оговорка каса­ется одной статьи, относящейся специально к селению Дувера, о которой говорено выше. С это­го селения, именно с особой доходной статьи, на­званной капалий, пожертвовано в пользу монастыря 200 аспров и еще 300 аспров на охрану укреплений монастыря[8].

По всем до сих пор полученным данным Трапезунд находился в кольце трех упомянутых банд, пределами которых, однако, не исчерпывалась госу­дарственная территория империи. На восток, запад и юг, в расстоянии 30-40 верст от столицы, за пре­делами этих банд, находились города, крепости и целые области, состоявшие в особого рода соеди­нении с империей. Лучшее известие об этом пред­ставляет приведенное выше описание пути Клавихо. Оказывается, что на третий день пути от Трапезунда в южном направлении Клавихо переночевал близ Цигана, укрепления, расположенного на скале и занятого отрядом вельможи, состоявшего на служ­бе императора кир Льва Кавасита. Он занимал пост дуки или кефала провинции Халдия (никогда не называется бандой) и вместе с тем великого доме­стика военных сил империи. Таким образом, от Цигана и далее на юг до Гюмуга-хане, Келкита и Байбурта (по линии Эрзинжан) шла провинция Халдия, страна чрезвычайно гористая и малодоступ­ная, снабженная по линии Трапезундского движе­ния товаров маленькими укреплениями, занятыми гарнизонами дуки Халдии. Мы видели из описа­ния Клавихо, какое значение имели эти крепости, как призрачна была здесь власть трапезундского им­ператора. Великий дука Халдии был полузависимый владетель своей области: его сдерживал в пределах подчинения императору только страх перед сосед­ними турецкими эмирами, а с другой стороны, импе­ратор должен был во многом смотреть сквозь паль­цы на действия дуки Халдии из опасения его согла­шения с враждебными империи соседями.

Область, занимаемая Халдией, до такой степени гориста, что в ней нет ни одной долины, которая превышала бы 5000 метров в длину. В древности страна была известна разработкой руд, по преиму­ществу была обильна добыча серебра; отсюда на­именование главного города Аргирокастра, тур. Гю-муш-хане. В эпоху смуты, последовавшей в поло­вине XIV в., Каваситы в качестве дук Халдии были значительно ослаблены. В особенности в 1360 г. Панарет отмечает любопытный факт, нанесший удар дукам Халдии. Отмечено, что в этом году царь сделал поход в Халдию для постройки крепости, тогда же был лишен Кавасит звания кефала, а под 1363 г. отмечено о захвате их в плен[9]. Каваситы имели командование в провинции Халдии. У Панарета под 6851/1344 г. упоминается Лев Кава­сит в звании великого доместика, под 6857/1350 Иоанн Кавасит в звании великого дуки, под 6859/ 1352 Лев Кавасит, бывший протовестиарий, под 6863/1356 в звании дуки Халдии Иоанн Кавасит. В 6864/1357 он погиб. В 6868/1361 Иоанн Кава­сит (очевидно, другой член той же фамилии) ли­шен должности кефала провинции Халдии. Но в начале следующего века в стране господствуют те же Каваситы. В истории Трапезундской империи почти на каждом шагу встречаемся с утратившими в настоящее время значение укрепленными замка­ми или оберегаемыми постоянно живущими в них гарнизонами укрепленными местами. Эти крепос­ти, часто становившиеся точкой опоры для мест­ных административных чинов, вступавших в борь­бу с центральной властью, несомненно, имели чрез­вычайно важное значение в истории Трапезунда, хотя и не так легко выяснить их положение.

Важное значение в этой области после Аргирокастра имел город и крепость Цанха (?????), от­куда имеет происхождение известная в истории империи семья Цанихитов (antigonose). Упомина­ется великий коноставль и кефал Палеомацуки Кон­стантин Цанихит (Ваз. акты ful. 87), эмир-гаум Цанихит (Панар. а. 1344), Севаст Цанихит (а. 1332), великий стратопедарх Севаст Цанихит; Михаил Цанихит, ослеплен в 1349 г. (Панар. 276); эпикерн Иоанн Цанихит, завладел крепостью Цаниха в 1332 г. Другая крепость — Хериана (Х??????). Под 1355 г. о ней упоминается в таких выражени­ях: «Вышедши в поход, дука Халдии Иоанн Кава­сит захватил Хериану и пленил ее».

В Трапезундской империи, в особенности на окраинах, встречаем многократные попытки к образованию самостоятельных политических групп, которые служили резким выражением центробежных стремлений в составляющих эту империю частях.

После Трапезунда важнейшее значение имели города: Триполи, Керасунт, Орду, Самсун, Униэ, и исключительно важное значение имела крепость Лимнии.

Начнем с Триполи. Он находился между Трапезундом с востока и Керасунтом с запада. Несмот­ря на свое выгодное морское положение, Триполи, или ныне Тиреболи, никогда не играл значительной роли вследствие соперничества и близости, с одной стороны, Трапезунда, с другой — Керасунта. Из Триполи пути сообщения с внутренней страной через Эрзинжан, Камаху, Сивас и Карахиссарь го­раздо короче и менее подвержены опасностям от высоких гор и заносов снегом, чем из других при­морских городов. Правда, в эпоху империи этот город нередко видел в своих стенах царей, которые охотно избирали его для летнего пребывания. Во время покорения города турками местные жители спаслись в крепость Петрома, находящуюся в 25 верстах от Триполи. Поблизости были серебря­ные руды, в настоящее время оставленные.

Керасунт носит имя от знаменитых еще в древ­ности вишневых садов. Керасунтский порт прежде имел большое значение; следы прежних сооруже­ний для безопасной стоянки судов можно видеть еще и ныне. В эпоху империи это была сильная крепость, остатки которой и в настоящее время свидетельствуют о важном значении его в военном отношении. Как самый город, так и ближайшие ок­рестности обилуют остатками церковной старины.

Не в дальнем расстоянии от Керасунта нахо­дился город Орду, турецкой постройки. Окрестнос­ти его представляют исторический интерес; побли­зости был город Котиора, нередко упоминаемый в эпоху Трапезундской империи. Точно так же по­близости следы города Полесиона, давшего имя всей области, мыс Ясон и многочисленные остатки церк­вей и монастырей. Гавань Бона, лучшая по всему побережью Черного моря, Терме, откуда Термодань Трапезундской эпохи, которым означается граница империи, приводят нас к местности, где была погра­ничная крепость Лимнии, о которой мы предлага­ем в дальнейшем специальное исследование. Там же даны замечания о средневековых укреплениях и городах: Фица, Униэ, Терме, Чартамба (на Итиль Ирмаке), которые отделяли империю от византий­ской области Пафлагонии.

По большой дороге от Трапезунда к Эрзеруму находится несколько пунктов, имевших в Средние века большое значение. Таков город Эрзинжан (Еrzinga, Еriza), известный с первых годов христи­анской эры, Кемаха, или Камаха, на Евфрате, в 38 километрах от Эрзинжана и в 214 от Эрзерума. О древности города свидетельствуют крепостные со­оружения. Байбурт находился на большой и поли­тической дороге к Персии через Эрзерум, играл важное торговое значение в Средние века как по­граничная крепость, охраняемая гарнизоном, на обязанности коего была и безопасность торговых ка­раванов; он находится в 77 километрах от Эрзин­жана на р. Чорохе, впадающей в море у Батума. Испир также на р. Чорохе в 77 километрах от Байбурта, в 143 от Эрзинжана и в 55 от Эрзерума. Сатала, пограничный город (Sadagh), митрополичья кафедра. Последние города, начиная от Эрзинжана, постепенно выпадали из-под власти империи, пере­ходя под власть турецких и сельджукских эмиров.



[1] Известия Русского Археолог. Института в Констан­тинополе, т. VI, с. 154.

[2] Narrative of the Embassy of Ruy Gonzales de Clavijo to the court of Timour at Samarkand а. d. 1403-1406. London Hakluyt Society. 1869.

[3] Так, fоl. 87 Вазелонских актов имеет подпись: раб (? ??????) державного и святого нашего государя и царя Ве­ликого Комнина великий коноставль и кефал Палеомацуки Константин Цанихит. Несколько выше имеем подпись: раб и пр. «судья всей Мацуки и орфанотроф Севаст Пилина»; (fоl. 84 v.) дука Палеомацуки Константин Хапсономит (fоl. 92 дука Мацуки); (I. 94) раб св. нашего государя и царя вел. Комнина дука и кефал всей банды Мацуки эпикерний Георгий Симати (то же лицо встречаем и во главе банды Трапезунда); (fоl. 95) примикирий Феодор Псален, дука Лев Ликудопул участвуют в судебном деле о двух ореховых деревьях.

[4] Мikloshich et Muller. Acta et diplomata graeca. V. р. 276 а. 1364.

[5] ?? ?? ????? ???????? ??? ???? ??????? ??? ?? ????? ??? antigonose ??? ?? ??????? ???????...

[6] ?? ????? ??????? ??? ??????? ??? ??????? antigonose?.

[7] И не будет позволено кому-либо впредь вступаться... из уполномоченных, дук, примикириев и остальных прак­торов и катепанов, в данный момент исполняющих свои обязанности (??? ???? ??????? ??? ??? ????? antigonose??... ???? ?? ??? antigonose ??? ?????? ??? antigonose??? ??? ?????? ?? ???? antigonose ??????? antigonose ??? antigonose ??? ?????…)

[8] Пожаловано с капалия Дувера 700 аспров и еще 300 аспров из этого же капалия в пользу укреплений монас­тыря (antigonose? ??? ??? ??? ???????? ??? ???????? ????? ????????, ??? ????? ??' ????? ??? ???????? ????? ????? antigonose ???? ??? ??? ??????? ???????)

[9] ???????? ? ???????? ??? ??? ??????? ??????? ??? ?????? (нужно читать: ??? ?????) ??? ??? ??? antigonose ???????? -??????? ??? antigonose???. 1363 ?? ??? antigonose antigonose??? ??? antigonose??.

- - - - - - Сообщение автоматически склеено - - - - - -

ГЛАВА VII

ПОГРАНИЧНАЯ КРЕПОСТЬ И МОРСКАЯ ГАВАНЬ ЛИМНИИ

Спойлер (раскрыть)

В истории Трапезундской империи весьма важ­ное значение имеет крепость и гавань Лимнии. Это была, с одной стороны, своего рода «Петропавловс­кая крепость», с другой — излюбленное место сто­янки имперского флота, сторожевой пост трапе-зундской государственной территории. У писате­лей весьма часто встречаются упоминания о Лимниях, по которым легко составить себе идею политического и военного значения местности. Но крайнее удивление вызывает то обстоятельство, что на обычных картах положение этой крепости не обозначено, а если на некоторых и указывается, то без твердых оснований, и потому не может быть приурочено к строго определенной местности. Между тем одно из главных требований истории, стоящее впереди других, — определить время и место события, т. е. хронология и география. Так как вопрос о Лимниях представляется малозатро­нутым в географии Черноморского побережья, то находим уместным начать с рассмотрения лето­писных данных, в которых упоминается эта местность. К крайнему сожалению, мы не могли найти руководящих указаний по нашему вопросу ни в превосходных географических сочинениях Карла Риттера и Реклю, ни у путешественников по Ма­лой Азии и Черноморскому побережью, как, напри­мер, у Гамильтона. Вследствие этого у историков Трапезундской империи Фальмерайера и Финлея местоположение Лимнии возбуждает сомнение и у них самих, и у читателей.

Главные места о Лимниях находятся у историка Панарета. В первый раз Лимнии упоминаются под 1297 г.: «И затем снова сел на свой стол Колоио-анн Комнин, и процарствовав все 18 лет, умер в Лимниях в августе... 1297» (??? ????? antigonose? ??? ?? ??????? ? antigonose?? ? ???????? ??? antigonose? ?? ????? ??? 18 ???????? ?? ???? ???????? ????? antigonose ...????? 1297)). В царствование это­го государя, прибавляет писатель, турки овладели Халивией, и постигли эту страну большие опустоше­ния, так что не стало в ней ни людей, ни животных. Второе упоминание под 1340 г.: «В месяц июль 8-го дня евнух вышел из Лимнии с большим войс­ком» (???? ?? ??????? ???? ?' ????? ????? ? ????? ???? ??????? ? ???????? ?? ??? ??????? ???? ?????? ????). В это время Трапезунд испытывает небыва­лую невзгоду, выразившуюся в жестоком междуусобии. Лимнии не раз играли в этом и следую­щем году значение как место заключения государ­ственных преступников, где их и казнили.

Для целей наших разысканий преимуществен­но важны следующие места: под 1340-1343 гг., под 1351, 1356, 1366, 1379 и 1386, которыми мы и вос­пользуемся в следующей главе.

Таким образом, на расстоянии почти сотни лет занимающая нас крепость играет в летописи Трапезунда важную роль, и тем удивительнее то об­стоятельство, что с конца XIV в. память о ней до крайней степени затемняется. В самом деле, хотя на карте Spruner-Menke (Hand-Atlas) нанесена ме­стность Лимния между Униэ (Оinaeum) и Самсуном, но это сделано вопреки историкам, как об этом свидетельствует следующее замечание в атласе (Vorvort, 47): «Заключение Фальмерайера о поло­жении Limnia неприемлемо... В 1379 г. трапезунд-ский император, обручив свою дочь с Тажеддином-челеби в Инее (Униэ), отправился в Лимнию имен­но с целью передать ее своему зятю, о чем умалчивает придворный историк». Правда, почтен­ному географу можно было бы указать, что под 1386г. у того же придворного историка находим совершенно неприкровенное признание, что царский зять, вышеупомянутый, был теперь эмиром Лимний и что, следовательно, в известии Панарета под 1379г. следовало сделать небольшую поправку текста. Но что положение Лимний и после Фаль­мерайера не выяснено, об этом можно заключить по заметке в истории Финлея[1] (р. 440 п.). Само собой разумеется, в дальнейшем нам предстоит считаться главным образом с приведенными мес­тами Панарета, в коих можно находить при сопос­тавлении их и надлежащем анализе достаточный материал для твердых заключений по поставленно­му вопросу о положении Лимний. Но прежде чем приступить к этому, считаем необходимым обра­титься к авторитетным известиям тех путешествен­ников, которые заведомо посещали те местности, где находилась крепость Лимний. Не может возни­кать сомнения в том, что в названии Лимний име­ем греческое слово ?????, т. е. местность на озере, гавань с лежащими поблизости озерами, откуда упот­ребление множественного числа «Лимний». Но возьмем хотя бы подробный перечень морских га­ваней и населенных мест на южном берегу в тру­де Гамильтона. По пути от Трапезунда к Синопу он отмечает Inji-liman, к востоку Joros, Buyun-liman, Kaik-liman, Bona-liman. Последний, говорит он, счи­тался лучшей стоянкой и предпочитается даже Синопской гавани. Эта гавань находится на восток от Орду[2]. И притом, проследив весь путь Гамиль­тона до Самсуна, мы должны прийти к заключе­нию, что у него не отмечена та гавань и крепость при ней, которая нас занимает. Как это объяснить? Невероятно, чтобы трапезундская крепость Лимний была совсем уничтожена, хотя замечание Клавихо[3] о гавани Леона, у которой находится замок наверху скалы, разграбленный генуэзцами тому назад четыре года, могло бы гораздо основательнее быть при­менено к Лимниям, чем к Леону[4]. Некоторый свет на встречающиеся в таких материалах пробелы по отношению к ознакомлению с черноморскими бе­регами бросают заметки, встречающиеся у Гамиль­тона и у других, из которых видно, что иногда путе­шественники предпочитали пользоваться морски­ми средствами передвижения, чтобы не подвергаться непреодолимым затруднениям пути по берегу[5], и потому оставляли необследованными некоторые ча­сти береговой полосы. То же самое можно указать в описании Риттера.

Сославшись на приведенное выше место из Га­мильтона, знаменитый географ говорит о пути из Тиреболи в Керасунт[6]: «Чтобы избежать невоз­можного, а для нагруженной лошади недоступного пути, я предпочел водяной способ: на парусном суд­не до Керасунта. Пусть будущий путешественник восполнит этот перерыв в обозрении береговой полосы». Но для нашей цели первостепенное зна­чение должно иметь описание озерной области при устьях Кизил-Ирман или Галис, в особенности не­большое пространство между тур. Unich и Самсуном, по словом Риттера, не превышающее 12 миль[7]. Эта местность описана им весьма подробно, причем, ссылаясь на турецкого писателя Евлия-Эфенди[8], Риттер замечает, что дорога к Бафре не описана ни одним путешественником, хотя во времена Евлия Бафра была гаванью Везир-Кепрю. Вся эта область, которую сравнивают с Кара-Тепе Богаз, представ­ляет местность, открытую для исследования в бу­дущем. От Бафры, лежащей на запад от Самсуна, Галис образует настоящую дельту, разделяясь на несколько рукавов. Здесь лежат по обеим сторо­нам устьев огромные стоячие воды weite Sumpflagunen). Важнейшее озеро на восточной стороне есть озеро Гаммасили, в котором, может быть, сле­дует видеть уже Аппианом упоминаемый ????? mit der Einfahrt Indschir Burun, вероятно, гавань древних на севере от Сопоршт, а на запад — Аладжим (Zalecus). Здесь находится маленькое озеро со сладкой водой, принадлежащее к дельте главного течения Галиса. Лагуны на восток от Баф­ры далеко обширнее, чем это показано на карте, и имеют протяжение до 15 миль. Несколько страниц из 18 тома «Землеведения» Карла Риттера могут достаточно свидетельствовать, что в том простран­стве, которое должно было бы показать следы боль­шой военной крепости, имевшей в империи перво­степенное после трапезундских укреплений значе­ние, не было найдено остатков в то время, когда Гамильтон и изучивший его Риттер путешествова­ли по береговой полосе южного Черноморья. Труд­но, конечно, ждать, объясняется ли это тем, что к началу XIX в. все следы крепости были уничто­жены, или тем, что занимающая нас местность не подвергалась надлежащему обследованию и была обойдена. Принимая же во внимание, что мы имеем дело с пограничным укреплением, которое нарочито было возведено для защиты против соседей, стано­вившихся из Синопа, Амасии и Эрзинжана весьма опасными для империи, мы должны представить себе это укрепление настолько значительным, что оно не могло окончательно быть сровнено с землей, хотя бы и подвергалось частым грабежам и нападениям.

Прекрасный и добросовестный путешественник XVII в., известный Евлий-эфенди, посетивший эту местность в 1648 г., тоже не дает сведений об этой крепости[9]. Но его замечание, что крепость Униэ (Оniа), построенная одним из трапезундских импе­раторов, отвоевана у греков Кейкубатом и проч., могло бы скорее относиться к Лимниям, а не к Униэ. Евлий, так же как и европейские путешественники XIX века, утверждает, что самый лучший порт на Черном море находится там, где крепость Шипа, т. е. Бона, Лиман Гамильтона и Риттера[10].

Мы не можем в заключение не обратить вни­мания на две странички Гамильтона[11], из которых видно, что забытая крепость Лимнии может случайно попасть на глаза какому-либо просвещенно­му путешественнику.

«Нашедши пристанище, я спросил моего грече­ского хозяина насчет Демир-Наден или железных руд, которые надеялся найти поблизости, но ничего не мог узнать. Он сказал, что единственно интерес­ный предмет около Униэ есть крепость на вершине высокой скалы, в часовом расстоянии, с удивитель­ной лестницей, драгоценными предметами, банями и т. д., высеченными в скале. Я заинтересовался узнать, что подало повод к такому рассказу, сейчас же нанял в проводники двух мальчиков и достиг после 1 1/2-часовой ходьбы в долине Униэ-су подо­швы горы с крепостью. Она находится на вершине высокой почти отвесной скалы, окруженной глубо­кими расщелинами и лесистыми холмами, покры­тыми изредка зеленой травой, и возвышается почти на 500 ф. С южной стороны она соединена узкой полосой земли с холмом, на котором стоит деревня Кале-Кей, но и отсюда крепость стоит на круче в 200 ф. и открывает вид на храм с 4 колоннами, выбитыми на гладкой стене скалы, через которую ведет отверстие в маленькую пещеру, где по пре­данию жил прежде пустынник. Пещера ныне недо­ступна. По обеим сторонам храма находятся изоб­ражения в красках (antigonose??, по словам моего хозяина) греческих святых. Верхняя часть холма была до такой степени крута, что мои проводники тщетно искали тропинки на вершину. Поблизости нашел я замечательный ход, пробитый в скале и, очевидно, направлявшийся вниз. В настоящее вре-мя он почти доверху наполнен камнями и водой и должен был быть или входом в крепость, или тай­ным проходом, чтобы доставлять воду в крепость. Мои старания найти в деревне вожака были на­прасны, ибо взрослых мужчин не нашлось. Точно так же мы не могли отыскать другой подземный ход, о котором говорили греческие мальчики. Об­манутый в моих надеждах недостаточными успе­хами, сошел я к водоему и думал уже возвратиться в Униэ, как заметил на опушке леса три или четы­ре почерневшие хижины; это были, к моему изум­лению, Еinsenschmiden (antigonose??), и мой провод­ник присовокупил, что соседние холмы полны же­лезных руд. Это было истинное удовольствие, и притом такое неожиданное — напасть на халивов с их горными работами и кузницами. Между тем тут никто не работал, и мне не от кого было полу­чить сведения, как и где добывалась медь. Хотя было поздно, когда я возвратился домой, тем не менее я решился вследствие сделанных наблюдений остать­ся еще на день в Униэ, чтобы ознакомиться с воп­росом обработки железных руд. Мой греческий хозяин выразился с чисто восточной непоследова­тельностью, что горы наполнены железом»[12].

Нам следует теперь возвратиться к отмеченным выше местам Панарета и попытаться анализировать их и объяснить их частью из них самих, частью из параллельных текстов. Лимнии, очевидно, принадлежали к разряду тех крепостей, возникших по тре­бованию условий времени и имевших целью защи­ту против турецких набегов, о которых дает поня­тие прекрасная страница из книги проф. Рамзэя[13]. Направление дорог определялось соображениями легкого сосредоточения войск различных про­винций вдоль дороги, которая была защищена кре­постными сооружениями. Те, которые я видел, гово­рит автор, обыкновенно представляли одинаковый характер: все поставлены на высокой отвесной скале и представляли огромную естественную за­щиту, но они не могли выдерживать продолжитель­ной осады, хотя фактически были недоступны для штурма. Такие крепости были весьма приспособле­ны против того характера военных набегов, кото­рым подвергалась Малая Азия со стороны сасанидских и сарацинских войск; это были обыкно­венно совершенно разбойнические экспедиции, кончавшиеся к концу осени. Серия крепостей, кото­рые не могли быть взяты как только блокадой и голодом, составляли удивительную систему защи­ты против таких врагов. Вследствие этого подоб­ные крепости были ядром новых городов, и значе­ние их постепенно вырастало в византийский пе­риод, когда города из-за малой их способности к обороне были оставляемы жителями или обраща­лись в простые деревни.

Множество местных и географических назва­ний с именем ?????? можно найти в книге Рамзэя. И притом не подлежит сомнению то обстоятель­ство, что наименование ?????? указывает на озер­ную систему, т. е. на соединение в данной местно­сти по крайней мере двух озер[14].

Как показано было выше, в первый раз о Лимниях Панарет упоминает под 1297 г. Место Пана-рета получает более яркое значение, если мы по­ставим в нем на первое место вторую часть, за ключающуюся в том, что в царствование Иоаннa, правившего 18 лет и умершего в Лимниях в 1297 г., турки-сельджуки овладели частью империи, назы ваемой Халивия, и производили такие опустошо ния в стране, что целые области остались необита­емыми для людей и животных. Можно, таким обра­зом, думать, что Лимнии возникли как крепость в это время и что они построены были для защиты части Халивии от турок. Очевидно, для дальнейше­го получает особенный интерес выяснение геогра­фического термина Халивия. Так называлась об­ласть, идущая к югу от мыса Ясона, где было постро­ено укрепление Бона с одной стороны и ряд береговых крепостей в направлении к Самсуну, меж­ду прочим Униэ и Лимнии. К югу от этой узкой береговой полосы обширная область, орошаемая течением реки Лирис и верховьями соединяющая эту область с Эрзинжаном и Камахой, Халивия с главным городом Неокесария (Никсар). Это страна железной руды, известная из древности чудесными рассказами. Напор на эту береговую полосу со стороны турок был тем опаснее, что греческие владения в XIII в. были обнажены со всех сторон и могли держаться лишь благодаря уступкам, союз­ным и родственным договорам и тщательному со­держанию построенных здесь крепостей. Лимнии, достроенные в устьях Лириса, служат ключом позиции и были особенно важны в смысле защиты западной границы империи. Точное положение ее остается неизвестным. По всей вероятности, они сменены были появившимся в турецкое время на течении той же реки городом Чершембе. Во всяком случае, не подлежит сомнению, что Лимнии находились на этом сторожевом пункте.

По поводу изучаемого места Панарета следует еще сделать замечание к словам «снова сел на стол свой Калоиоанн». Этот оборот речи очень хорошо иллюстрируется приведенным в словаре Дюканжа местом[15], где ??? ????? antigonose? ??? ?? ??????? ? antigonose?? прямо толкуется как престол импе­ратора (? ?????? ??? antigonose).

Пропускаем места из военной истории Трапезунда (1340-1343 гг.), из которых выясняется во­енное и государственное значение крепости, чтобы не вводить в это специально топографическое и археологическое исследование исторического со­держания. Но имеем все основания подчеркнуть известия под 1351 г. и 1356 г. Первое дает очень любопытный термин для командующего крепостью, ? antigonose???. Вторым же дается точное обозна­чение местонахождения Лимний. Это известие за­ключается в следующем. Декабря 19, индикта 10, 6865 (1356) г., пошли с царем в Лимний, выход на Рождество сделали в Керасунте, Крещение празд­новали в Ясонии, тогда было побито 14 турок. От­сюда прошли в Лимний и опять вернулись; про­быв в отсутствии всего три месяца, снова благопо­лучно прибыли в Трапезунд. Следует вспомнить, что Керасунт был пограничной чертой между Трапезундом и областью, занятой уже тогда турками; за небольшой полосой турецких владений снова были трапезундские укрепления: прекрасная гавань и крепость Бона и далее укрепление Ясона, или Ясонии, где и проведены были праздники. Осталь­ное время царь Алексей III провел в крепости Лимниях, находящейся ближе к Самсуну и оберегав­шей имперские владения от беспокойных соседей с другой стороны. Подтверждаемый картами сред­невековых итальянских путешественников, так на­зываемый Periplus Ponti Euxini octaplus[16] дает под­робную картину морских стоянок и гаваней по Черному морю в XIV в. После Керасунта в на­правлении к Самсуну в перипле значится: la vona, т. е. гавань и крепость Voaa, Vatka, Omnio-Honio, т. е. Униэ, la Limnia-Limonia-Liminia, т. е. наша кре­пость Лимний.

В конце концов приведенное от 1356 г. место Панарета, сопоставленное с итальянскими геогра­фическими картами, дает не подлежащее дальнейшим спорам местоположение для занимающей нас трапезундской пограничной крепости. Несмотря, однако, на указанные обстоятельства, местность Лимний все же нуждается в осмотре и в дальнейших разысканиях. Казалось бы, для местных греков всего легче было ликвидировать этот вопрос. Но то, что мы находим в работе Иоаннида[17], кото­рый внимательно относился к своей задаче и, конечно, не по слухам говорит о статистике и географии империи, мало приближает нас к разгадке. После ????? он называет местность Митрополию с остатками церквей и с кладбищем, затем ??????? ? ?????, т. е. Vatiza периплов, и полагает между Унией и Ватицей расстояние в 5 часов пути. Последняя известна по своей гавани и по остаткам древних церквей, а равно и по теплым источникам. Но что всего любопытнее, так это следующие слова Иоаннида: «Здесь был город и знаменитые в эпоху Комнинов Лимнийские укрепления (?? ??????? ??? ??????)». Не могу этого понять, потому что Лимнии лежали не в направлении к Ватице, а в проти­воположном; гаванью же, как известно, была Бона. В смысле политического положения зависящей от Лимний области, а равно административного строя этой окраины имело значение то, что глава большой партии и комендант крепости, Кавасит Иоанн, носит титул antigonose???. В 1360 г. он был лишен власти над крепостью[18], и это произошло не без влияния политических обстоятельств, стоящих в связи с наступлением эмира из Байбурта и с постройкой нового укрепления.

По отношению к занимающей нас крепости труд­но было ограничиться выяснением той стороны, которая касается ее местоположения. Лимнии и во всех других отношениях характеризуют эпоху и представляют большой интерес в истории Трапе­зундской империи.

Они имели первостепенное значение не только в военной, но и в политической и церковной исто­рии Трапезунда, о чем дает понять замечание Фальмерайера: «Она должна была быть весьма сильной крепостью, ибо долго могла держаться против по­бедоносной дворцовой партии и служила для импе­ратора Михаила»[19].

Не касаясь той политической борьбы, на кото­рую делает намек Фальмерайер, обратим внима­ние лишь на два известия, стоящие в связи с Лимниями. Под 1379 г. читается у Панарета следую­щее: «После длинных переговоров и обмена посольствами между царем (разумеется Алексей III) и Таджеддином челеби, 14 августа, индикта 7, выступил царь, имея два больших корабля и два antigonose??, взяв с собой и дочь свою киру Евдо­кию. Когда пришли в Керасунт, получено было известие, что Трапезунду угрожает.

Оставив дочь в Керасунте, царь с архонтами возвратился в Трапезунд, укрепил кремль и принял Меры к защите страны. В конце же сентября вы­ступил из Трапезунда и, захватив свою дочь в Керасунте, прибыл в Иней (Униэ), где было свидание с челеби и где дочь царя, кира Евдокия, была обру­чена с этим туркменским эмиром 8 октября, ин­дикта 3, 6888 г. Тогда царь сдал Таджеддину Лимнии». Заключительные слова историка оставляют некоторые сомнения ввиду нижесообщенного им известия под 1386 г.: «Выступил в поход в месяце октябре зять царя, эмир Лимнии Таджеддин, про­тив другого царского зятя, эмира Халивии Хадтимира, прозываемого Сулейман-бек». Но в этом походе пал Таджеддин. Однако Лимнии с тех пор пере­стали быть пограничной Трапезундской крепостью. Все эти данные ярко освещают показную сто­рону Трапезундской империи, сдающей свои пози­ции турецким эмирам и покупающей мир, хотя бы на короткое время, брачными с ними союзами.

Наконец, положение вопроса о Лимниях может представить значение и в некоторой степени выясняется с точки зрения тогдашней церковной истории. Уже то обстоятельство, что начальник крепости носит титул antigonose???, дает понять, что в термине Лимнии заключается не только понятие о крепости, но и об административном округе. Ока­зывается, Лимнии были епископской кафедрой. Ког­да в начале XVI в. митрополия Амасийская, опус­тошенная набегами мусульман и частью утратившая прежнее христианское население, перестала фактически существовать, удовлетворение духовных потребностей остатков христианского в ней насе­ления было возложено на епископа Лимний. В кон­це XIV в. епископ Лимний кир Иосиф формально получил право на управление митрополией Амасии[20]. Этим пока можно закончить выяснение по­ставленной в настоящей главе темы.



[1] Limnia ceded to Tadjeddin cannot have been the fortress mentioned by Nicephorus Gregoras as only two hundred stades distant from Trebizond. It appears to have been the name of a district between Kerasunt and Oinaeum.

[2] Hamilton, немецкий перевод, с. 235, 236, 237, 246, 252.

[3] Срезневский И. И. Дневник путешествия к двору Тимура в Самарканд в 1403-1406 гг., с. 114.

[4] Следует прочитать у Гамильтона с. 253-254 и срав­нить с замечанием Клавихо о гавани Леона и турецком владетеле местности Арзамире.

[5] Hamilton, S. 241.

[6] Ritter, Die Erdkunde v. Asien, XVIII, 5. 833.

[7] Ritter, 5. 846.

[8] Ibid. 5. 437.

[9] Euliya-Efendi. Narrative of Travels in Europe, Asia and Africa. London. I860, trad. Hammer, II, p. 40.

[10] It is a good port, where the largest ships can anchor at any time.

[11] Hamilton. Reisen in Kleinasien, Pontus und Armenien. I, S. 256-267 (XVI Kapitel.. Экскурсия из Униэ).

[12] Ibid. р. 257 и далее конец главы посвящен описанию работ по добыванию железа в этой интересной стране Халивии.

[13] Ramsay. The Historical Geography of Asia Minor, р. 200.

[14] Ramsay, р. 414: I have assumed the truth of prof. G. Hirschfeld`s excellent that the double lakes now called Egerdir Gol and Hawiran Gol were in ancient time called ??????.

[15] Glossarium Graecitates. Арреnd., р. 171 з. v. ???????.

[16] Таfel, Constantini Porphyrogeniti De provinciis imperii Byzantini. Tubingae, 1847.

[17] antigonose, ??????? ??? antigonose? antigonose???, р. 207.

[18] ??? antigonose ??????? ???????? ??? antigonose???).

[19] Fallmerayer. Geschichte der Kaiserthums von Trapezunt, S. 303.

[20] Mikloshich et Muller. Acta patriarchates Constantinopolitani, 1.88 (а. 1317); 11. 865 (а. 1384).

- - - - - - Сообщение автоматически склеено - - - - - -

ГЛАВА VIII

ЛИКВИДАЦИЯ ВРАЖДЕБНЫХ КОНСТАНТИНОПОЛЮ ПАРТИЙ

Спойлер (раскрыть)

Со смертью Василия I (1333-1340) новая эпоха, новый порядок вещей начинается в Трапезунде. Единство уступает место множеству, анархия бе­рет перевес над порядком, вассалы пересиливают корону...

Такими словами Фальмерайер[1] характеризует эпоху Трапезундской империи с половины XI в. и до ее падения. Хотя его труд появился уже около ста лет назад, но изучение Трапезундской истории с тех пор мало подвинулось вперед, и с основными воззрениями Фальмерайера необходимо в настоя­щее время соображаться. Несомненно, он правиль­но определил состояние, в котором была империя в половине XIV в., т. е. хорошо понял разъедаю­щие ее организм язвы, оценил духовный и культур­ный маразм греческого правительства и Трапезундского поместного дворянства, но, как мы постара­емся далее показать, не мог с достаточной ясностью уяснить себе и читателю историческую эволюцию совершавшихся явлений и представить их в над­лежащей перспективе.

Фальмерайер вообще бросает суровый приговор греческой нации и усматривает в средневековой истории Греции многочисленные признаки поли­тического и нравственного упадка народа. Это тот самый ученый, который в двадцатых годах прошед­шего века выступил с известной теорией полного ослабления этнографического состава коренного на­селения Греции и замены его славянскими и албан­скими племенами.

Всматриваясь внимательно в течение трапе-зундской истории, нельзя не прийти к заключению, что в ней мало таких проявлений духовной куль­туры, которые служили бы к украшению челове­ческого общества. Финлей произносит не менее безотрадное суждение по поводу той же эпохи ис­тории Трапезунда[2]. Империя стала на многие годы добычей гражданской войны и внутренних смут... В XIV в. ни правительство Трапезунда, ни констан­тинопольское, ни самый греческий народ не чув­ствовали никакого расположения подчинить свою силу, страсти, предрассудки или свои партии влия­ниям закона и справедливости. Но нигде ослеп­ленное самоволие отдельных лиц не выражает так ярко деморализованное состояние греческого об­щества, как в Трапезунде.

Предполагая заняться выяснением истории этого бурного периода Трапезундской империи, мы считаем необходимым предварительно указать, что круг наблюдений новых историков, равно как и совре­менного событиям греческого писателя не дают воз­можности оценить и нарисовать в ясной картине те причины, которые вызвали и поддерживали на­мечаемый разлад между императорской властью и служилой аристократией. Отправляясь от тех на­блюдений, которые сделаны Никифором Григорой, новые историки не отрешились от точки зрения современника на переживаемые события и пред­ставили картину в той же перспективе, как и сред­невековый греческий писатель. Между тем в ис­тории, так малоизвестной и скудно разработанной, какою является история Трапезунда, казалось бы, всего больше нужно было остерегаться обобщений, построенных на немногочисленных и непроверен­ных наблюдениях.

Попытаемся войти в рассмотрение дошедших до нас фактов и выяснить, в каком свете рисуется деятельность главных лиц, участвовавших в со­бытиях после смерти Василия I (1340 г.). Как ни скудны сообщаемые официальным историком тра-пезундских Комнинов данные, тем не менее в ис­тории Панарета пока остался единственный ключ к разгадке секретов придворной истории. Он под­черкивает сильное влияние константинопольской партии в Трапезунде; у него же можно видеть по-.стоянные и красной нитью проходящие влияния, идущие из Греции. Все говорит об интриге, загово­рах и честолюбивых притязаниях, в которых глав­ную и исполнительную роль играли местные тра-пезундские вельможи, носители высших админист­ративных военных и гражданских званий, которые как будто по наследству переходили на членов од­них и тех же родов. Если мы не лишены средств выяснить значение иноземных, идущих из Констан­тинополя и из Тифлиса влияний, то гораздо больше трудностей встречаем по отношению к оценке ту­земных партий: на какой, собственно, почве развива­лась борьба, чем она питалась и где находила себе материальную поддержку? Эти последние вопросы для своей постановки и объяснения нуждаются в более точном знании внутренней истории Трапе-зунда, земельного строя, социальных и экономиче­ских условий, торговли и проч. Если бы оставаться при том воззрении, что Трапезунд составляет в ис­тории нечто обособленное и оригинальное, что его история стоит вне общих законов развития, то, ко­нечно, всякая попытка к уразумению поставленной выше проблемы, при скудости местных известий, была бы обречена на неуспех. Но так как об этом на самом деле нельзя думать, ибо империя была образо­вана членами константинопольской династии и при содействии сильной поддержки из Грузии, и так как зерно ее населения было все же эллинское или эл­линизированное, хотя и значительно разбавленное местными грузино-армяно-тюркскими элементами, то не может быть сомнения, что в главных чертах ад­министративного, земельного и финансового устрой­ства Трапезундская империя не порывала с предани­ями Византии и может быть изучаема с точки зре­ния эволюции Византийской империи.

Переходя к описанию положения дел по смерти Василия, мы находим у Панарета следующее. Ближайшие к престолу члены царской семьи были: царица-вдова Ирина Палеолог, дочь императора Андроника Палеолога (внебрачная). Непосредствен­ной семьи от этого брака не было, но была побоч­ная семья от сожительницы Василия, местной уро­женки, именем также Ирина, которая дала ему чет­верых детей: двоих мужеского и двоих женского пола. Вместе с царицей, принадлежавшей к кон­стантинопольской династии, на время утвердилось в Трапезунде палеологовское влияние, выразивше­еся прежде всего в том, что супруга Василия завла­дела царством[3], мужское же поколение покойного императора, дабы обезопасить от его притязаний императрицу-вдову, сослано в лице царевичей Алек­сея и Иоанна, вместе с матерью их, в Константино­поль, пока в почетное изгнание и под верное на­блюдение. Казалось бы, кризис благополучно мино­вал. Но вот начинает развиваться внутренняя драма, весьма характерная для истории Трапезунда, кото­рую и предстоит нам разъяснить.

Обнаружилась борьба между партиями, которые по этому случаю в первый раз историк называет своим именем, хотя о признаках ожесточенной враж­ды между высшими сановниками можно судить уже и по тому, что происходило при вступлении на цар­ство Василия, т. е. в 1333 г. Партии недостаточно охарактеризованы, но названы главные вожди, и прежде всего антиправительственной партии, т. е. враждебной Ирине Палеолог и иностранному ви­зантийскому элементу. Во главе стоял великий стратопедарх кир Севаст Цанихит; с ним заодно были члены рода Схолариев и Мизоматов, кир Константин Доранит, могущественный род Каваситов, представитель рода Камахинов, несколько чле­нов городского сената и царской гвардии[4]. Повстан­цы организовались в вооруженную силу, но не овладели ни акрополем, ни средним городом, а за­няли укрепленный монастырь Евгения, находящий­ся против кремля и отделенный от него глубоким скалистым рвом, служившим естественной защи­той города. Противоположная, т. е. правительствен­ная, партия, поддерживавшая Ирину Палеолог, орга­низовалась в городе; она описана еще более сла­быми чертами. Во главе партии стояли члены служилого рода Амичаранты[5], несколько граждан­ских и военных чинов и часть гвардии; и вместе с правительницей они удержались на акрополе[6]. Не­чего и говорить, что сюда же должна была примк­нуть константинопольская свита Ирины. Она мог­ла долго держаться в стенах кремля, но, очевидно, не была в состоянии начать осаду монастыря Евге­ния. Дела оставались в неопределенном положении около двух месяцев, пока партия Ирины Па­леолог не получила возможности выступить про­тив своих соперников. Это произошло в начале июля 1340 г. В первый раз тогда выступает значе­ние в политической и военной истории Трапезунда пограничной западной крепости и морской гава­ни Лимний, которая приобрела первостепенное по­ложение по важности интересов, защищаемых ею на восточной границе империи. В описываемое вре­мя крепостью командовал, с титулом великого дуки, один из представителей знатных служилых родов, не названных, впрочем, у Панарета; дука, примкнув к правительству Ирины Палеолог, дал ему перевес над партией, засевшей в монастыре Евгения. В от­ношении к дуке у Панарета, называющего его про­сто евнух (? ????????) Иоанн, сквозит некоторая доля пренебрежения. По его словам, этот Иоанн пришел в Трапезунд с большим войском (и, несомненно, на кораблях), снял орудия с судов и направил их про­тив обители, чем и решено было дело в пользу Ирины Палеолог. Следует отметить два обстоятель­ства, сопровождавшие вступление великого дуки, коменданта Лимний: почти полное разрушение от огня и осады знаменитого монастыря, утратившего при этом свои богатства и украшения[7], и громад­ный удар, нанесенный партии противников Ирины Палеолог, которые были, по всей вероятности, пого­ловно захвачены в плен, отправлены в заточение в Лимнии и там перебиты[8]. Историк даже не на­зывает их поименно, но холодно обозначает самый факт, хотя все же у него больше реальности и жи­вости, чем у Никифора Григоры, который сообщает следующее[9]: «Между тем, так как Трапезундское государство не могло управляться хорошо и твердо под женским управлением, которое начало произ­водить смуту и волновать народ, Ирина, царица Трапезундская, нашлась вынужденной послать бы­строходную триеру с другими послами (о первом посольстве писатель говорит ранее), с коими был и митрополит, чтобы ускорить исполнение первой просьбы к царю[10]. Носился слух, что царица нахо­дится в тайной связи с великим доместиком. Ког­да слух стал распространяться шире, это возбудило движение в народе и особенно в высшем классе (???? ???????? antigonose?). Одни пристали к Цанихиту, тогда могущественному богатством и славой, другие стали на сторону великого доместика. Так произошла смута; город Трапезунд разделился на два лагеря, и началась усобица, в которой, по слу­хам, погибло много и других лиц из обеих партий, и с ними Цанихит».

К характеристике политического положения в 1333 г. и для выяснения сталкивавшихся в Трапезунде противоположных влияний любопытно еще обратить внимание на особое движение, в котором выступают грузинские политические интересы. Оказывается, что сестра умершего Василия, царев­на Анна, принявшая монашеский обет, бежала в Грузию и там организовала военный отряд с це­лью борьбы с приверженцами константинополь­ской партии. Пожар в монастыре Евгения, жесто­кая расправа с побежденной партией и неудачи в борьбе с турецкими отрядами из Амиды — все это дало в распоряжение царевны Анны значи­тельные преимущества над Ириной, которая долж­на была уступить свое место сопернице в июле 1341 г.

Между тем в Константинополе внимательно следили за трапезундскими делами. Там жили не­которые члены из дома трапезундских Комнинов, в которых константинопольские Палеологи всегда имели пригодное орудие для проведения своих аген­тов и для достижения своих планов в Трапезунде; туда же, как сейчас будет видно, бежали некото­рые лица из разгромленной евнухом Иоанном партии. 30 июля 1341 г. прибыл в Трапезунд, со­провождаемый тремя военными судами, кир Миха­ил, брат царя Алексея II. С ним были Никита Схоларий и Григорий Мизомат, игравшие важную роль в движении прошедшего года и спасшиеся в Кон­стантинополь после разгрома их партии. Этот имен­но момент смуты отмечен в известии Никифора Григоры, которое приведено выше. Из него вытека­ет с несомненной ясностью, что константинополь­ские притязания поддерживаемы были в Трапезунде не партией сенаторского сословия и не мест-ными чинами служилой аристократии, а преимуще­ственно опирались, в смысле военной силы, на ла­тинский отряд, пришедший на наемных кораблях, и на городской дим.

Чтобы понять, кто пытался овладеть движени­ем и в чью пользу оно направлялось, необходимо заглянуть несколько вперед и посмотреть, кто в нем в конце концов выиграл. Никифор Григора выставляет как один из главных мотивов, почему трапезундские дела в то время дошли до крайней степени напряжения, политику великого доместика Иоанна Кантакузина, который далеко не питал рас­положения поддерживать в Трапезунде Ирину Палеолог[11]. По этому случаю мы обязаны ему очень важным сообщением, справедливость которого под­тверждается всей историей Трапезунда, ни разу не испытавшей династического переворота, несмотря на крайне настойчивые стремления придворной аристократии ограничить царскую власть. Кантакузин потому считал непрактичным слишком рез­ко вмешиваться в трапезундские дела, что не нахо­дил там между различными течениями ни одного такого, которое могло бы возобладать над другими; даже могущественная партия Схолариев расколо­лась на части. Что было прочно и против чего было опасно идти, это — основное государственное за­коноположение о несменяемости на престоле Ве­ликих Комнинов. «У них был закон, — говорит Григора[12], — имевший ненарушимую силу, не допускать к царской власти никого из родовой аристократии, за исключением прямого потомства Комнинов». В этом был для Трапезунда очень важный коррек­тив против Константинополя, где партийная борь­ба часто имела своей целью стремление к сверже­нию династии и достижению царской власти. Так как Ирина Палеолог думала поддержать свои при­тязания на власть браком с одним из константино­польских царедворцев, о чем и вела уже перегово­ры, то нужно понимать отрицательное отношение Кантакузина к ее планам именно в этом смысле.

Тем не менее, как мы видим, из Константинопо­ля прибыла военная эскадра и при ней представи­тель законной династии в лице Михаила, имевше­го уже около 60 лет от роду. В Трапезунде была разыграна комедия, как она изложена у Никифора Григоры, сопровождавшаяся взятием под стражу принца Михаила и заключением его в крепости Лимнии. Партия константинопольского влияния с наемными отрядами из итальянцев и из греков была ослаблена и разбежалась. Перевес оказался на стороне туземной, т. е. национальной партии.

Теперь мы можем ознакомиться с представите­лями этой национальной партии. Панарет перечис­ляет врагов ее, когда говорит об изгнании в Кон­стантинополь царицы-правительницы Ирины, а Гри­гора неодобрительно характеризует ее правление такими словами: «Правительственные дела нера­диво и в секрете направлялись двумя или тремя сенаторами, а дим был ими недоволен и готовил восстание». Между искавшими спасения в Кон­стантинополе был Никита Схоларий, Григорий Мизомат, вместе с братом Михаилом, Константин Доранит, вместе с сыном Иоанном и др. Они не те­ряли времени даром и скоро возвратились в Трапезунд с другим претендентом на престол в лице кир Иоанна, сына захваченного и сосланного в Лимнии Михаила. В 1342 г. он был венчан на царство в храме Богородицы «Златоглавой»; спо­собствовавшая его воцарению константинопольская партия стала во главе правительства и в свою оче­редь насильственно и ожесточенно стала пресле­довать побежденную партию[13]. При этом преследо­вании жертвами стали представители Амицантариев; между прочим, мать кир Георгия, Саргала, была задушена; той же участи подверглась и царица Анна Анахутлу[14]. Это была критическая эпоха для гру­зинской партии. Положение дел, однако, нимало не изменилось. Иоанн III стал номинальным госуда­рем, но не был в состоянии овладеть смутой и на­править в русло своеволие служилого сословия. Поэтому произошла новая революция, в пользу содержавшегося в Лимниях отца его, кир Михаила. Орудием переворота был великий дука Схола­рий. «Поелику тюремщик кир Михаила, — говорит Панарет, — великий дука, упомянутый евнух, был убит в Лимниях в марте 1343 г., отправился вели­кий дука Схоларий и привел кир Михаила, который воцарился в мае 1344 г.». Для своего сына он при­думал жестокое наказание: заключил его в пеще­ру Саввы. Это изысканное место заключения нахо­дится в скале под Трапезундом; туда можно было подниматься на веревке и оттуда вид был на море и находящийся при подошве скалы Трапезунд[15].

Под 1344 г. находим самое обстоятельное изло­жение новых пожалований в чины по табели о рангах, «поелику (прежние) первые архонты были лишены жизни»[16], хотя и этого оказалось недоста­точно. В следующем 1345 г. подверглись аресту великий дука Схоларий, великий доместик Мизомат и другие из их партии.

В 1349 г. кир Никита Схоларий овладел звани­ем великого дуки, потому что на его стороне был отряд из крепости Кенхрина. Тогда же он женился на дочери Сампсона, о котором под 1351 г. снова замечается: 6 татас; М\.%аг\Ъ 6 2ац\|/юу. В следую­щем 1350 г. отмечается «смута и волнение среди архонтов»[17], вследствие которой постигла катастро­фа всю семью Доранитов. Были захвачены: великий стратопедарх Феодор Доранит по прозванию Пилели, брат его протовестиарий Константин До­ранит и все его поколение, и заключены каждый в усадьбе архонтов[18]. Вскоре, однако, они были осво­бождены от заключения.

В 1351 г. смута продолжалась; в январе был схвачен протовестиарий Лев Кавасит, и на его мес­то возведен упомянутый выше Пилели, т. е. бывший великий стратопедарх Доранит. В мае того же года начинается реакция против той партии, или против того движения, которое сейчас было отмечено: Пи­лели с приверженцами захватил акрополь[19] и взял в плен великого дуку Схолария. Из этого последнего замечания можно судить, что борьба шла между пред­ставителями родов Схолария и Доранита, хотя на стороне первого оказывается трапезундская чернь, потребовавшая освобождения его. Опираясь на со­чувствие царя и народа, Схоларий восторжествовал над соперниками и достиг того, что Пилели с сыном и зятем и с сыновьями Ксенита были захвачены и сосланы в крепость Кенхрину. Немного спустя кара постигла и Константина Доранита, бывшего граж­данским и военным губернатором в Лимниях, бра­та протовестиария Пилели. В следующем году Дораниты повешены в замке Кенхрина.

В каком отношении к этим событиям стоит известие, помещенное под 1351 г. и сообщающее о захвате вооруженной рукой замка Цанихи епикерном Иоанном Цанихитом, можно заключить из вы­яснения положения этой фамилии в занимающей нас смуте: Цанихиты принадлежали к туземной аристократии. Наконец в 1355 г., после того как великий дука Схоларий бежал в Керасунт, он всту­пил в переговоры с правительством, очевидно, по­ставившие императора в крайнее затруднение[20]. Здесь мы видим уже не партию, а часть правитель­ства, ведущую переговоры с официальным царским правительством в куле или в кремле. Когда пере­говоры не увенчались успехом, наступили военные действия. Этот порядок вещей, отмеченный под 1355 г., должен быть нами вполне выяснен, если мы не захотим оставаться впотьмах насчет той неле­пой, при первом взгляде, грубой и беспринципной борьбы, в которой взаимно истребляют себя пред­ставители знатных служилых родов трапезундс-кого государства.

Месяца марта 22, лета 1355, прибыл подТрапе-зунд великий дука Схоларий вместе с сыном сво­им паракимоменом с одним военным судном и 11 барками; тогда же пришел и протовестиарий Ва­силий Хупакф[21]. Высказано много пустых слов и взаимных горьких упреков, вновь достигнуто согла­шение, и отошли в Керасунт. В том же году, в мае месяце, вооружив два военных судна с достаточ­ным числом малых судов, царь выступил с матерью и с супругой и с митрополитом против Керасунта, занятого Схоларием; в это время в Кера-сунте был паракимомен, а Схоларий в Кенхрине. Произошло сражение, и была настоящая война; на­конец достигнуто соглашение[22], и Керасунт «покло­нился» царю. Между тем паракимомен ушел из Керасунта к своему отцу в Кенхрину, и там собра­лась вся партия Схолария. А царь, оставив в Три­поли флот и деспину, возвратился в Трапезунд, взял кавалерийский отряд, выступил морем и, заняв местность с суши, всех окружил в Кенхрине. Пос­ле сражения все поклонились царю и приветство­вали. Царь и его отряд возвратился, Схоларий же с приверженцами остался на месте; туда же прибыл вместе со своей партией из Лимний протовестиа-рий. Торжество царской власти усиливается собы­тием, случившимся в то же лето: выступил в по­ход дука Халдии Иоанн Кавасит, взял Хариэну и попленил; тогда же освобождена Арогэна и пере­шла под царскую власть.

Наконец, чтобы не оставалось сомнения насчет побежденных сторонников Схолария, имеется из­вестие от октября того же 1355 г.: выступили ве­ликий доместик Мизомат и великий стратопедарх Сампсон в Кенхрину, и приняли Схолария и его приверженцев, и возвратились, и произошло мир­ное устроение[23]. Весьма жаль, что Панарет нигде не сообщает условий, на каких произошло согла­шение.

Очень знаменательные факты сообщены под 1360 г. и 1361 г. Они представляют завершение драмы, так долго затянувшейся. В 1360 г., говорит историк, пошел царь в Халдию для постройки кулы[24]; тогда же лишен был власти дуки в Халдии Иоанн Кавасит[25]. Под следующим же годом читаем: меся­ца июля 4 числа, в послеобеденный час, скончался великий дука Никита Схоларий[26]; это сильно опеча­лило царя, он присутствовал на церемонии выноса его тела в белой одежде ради траура, как водится на царских похоронах, — так следует понимать выражение ????? ???????? ???? ?????.

В этой скучной и длинной, двадцать лет продол­жающейся смуте, в которой нередко гибли от меча и веревки на виселице целые роды из служилого и поместного класса и которую представлять здесь со всеми подробностями могло бы казаться не со­всем уместным, мы думаем найти данные столько же для понимания ее, как и для объяснения ее зна­чения в истории Трапезунда. Прежде всего стоит обратить внимание, что в течение целых 16 лет на сцене находится один и тот же славный вождь ан­типравительственной партии в лице великого дуки

Никиты Схолария, который возведен был в этот сан в 1344 г. после смерти евнуха Иоанна, убитого в Лимниях, где он был всесильным распорядите­лем самой царской семьи. После длинного периода настойчивой борьбы Никита наконец сдался, но на почетных условиях, как о том свидетельствует из­вестие Панарета об исключительном внимании, оказанном ему императором Алексеем III на его похоронах в 1361 г. С этих пор в летописи на долгое время прекращаются известия об острых неудовольствиях между короной и высшими чина­ми служилой аристократии. И потому здесь мы находим вполне своевременным остановить вни­мание на пройденном двадцатилетии внутренней смуты.

На какой же почве шла борьба?

Нельзя не признать, что при настоящем состоя­нии наших знаний весьма трудно было бы подво­дить к одному общему мотиву все разнообразие от­меченных фактов, которые сами по себе как будто лишены связи и не подчиняются какому-либо руко­водящему принципу. Панарет, хотя и сам принимав­ший личное участие в описываемых событиях, слиш­ком формально относится к своей задаче, запрото-коливает факты, не выражая личного участия ни к одной партии. Краткость его сообщений поразитель­на. Он передает фотографически то, что происходи­ло на его глазах, и так как его изображения соответ­ствуют реальности, то нам остается вдуматься, на­бросать краски на проходящие в его истории тени и оживить его фотографические снимки.

Трапезундская империя организовывалась под сильным воздействием соседнего грузинского цар­ства. Первые цари, хотя и происходившие от цар­ственной династии константинопольских Комнинов, всеми своими симпатиями, несомненно, тянули в сторону Грузии, а по семейным традициям и вооб­ще к азиатскому Востоку, откуда набирали для себя военную силу, преимущественно кавалерию, и от­куда почерпали, на первых по крайней мере порах, всю административную оснастку, т. е. служебный, военный и гражданский персонал. С первых же лет империи должна была народиться, однако, эллин­ская партия, состоявшая из ближайшей свиты, из части гвардии, наконец, беженцев и выходцев из Константинополя, которая должна была постепен­но стремиться к устранению местных — грузин­ского и армянского — элементов и к господству в гражданской и военной администрации. Такова одна сторона подмечаемых нами волнений. К 1340-м гг. первая фаза исторической эволюции была законче­на. Она кратко отмечена у Панарета в следующем известии, стоящем во внутренней связи с перехо­дом Михаила из крепкого заточения в Лимниях на царский престол в Трапезунде, причем сын его Иоанн, возведенный на престол партией бояр, дол­жен был переменить обаятельную власть на самое суровое заключение в пещере Саввы. Все вероя­тия говорят за то, что наказание было придумано восторжествовавшей политической партией, кото­рая принудила Михаила заранее дать согласие как на эту меру, так и на другую, о которой мы находимизвестие под 1344 г. Душой всего переворота и коренной перемены внутренней политики был Никита Схоларий, который лично отправился в Лимнии, вступил в соглашение с тамошним узни­ком Михаилом и возвел его на царство, и которого Панарет при этом случае напрасно величает вели­ким дукой[27]. Заслуги Схолария и его партии вознаг­раждены были новым царем весьма щедро и отме­чены у Панарета очень отчетливо; только факт не освещен и не поставлен в надлежащей перспекти­ве. Он говорит: «поелику же первые архонты ли­шены были жизни», т. е., как нужно дополнить, были перебиты восторжествовавшей политической партией, то произошел целый ряд новых пожалова­ний и назначений в звания, принадлежащие по та­бели о рангах первым архонтам. Прежде чем, одна­ко, перечислить эти назначения, спросим себя: кто же были эти перебитые, освободившие целый ряд высших мест? К сожалению, только намек на это можно находить в известиях под 1332-1333 гг. Под этими годами великим дукой был Леки Чан-чичей или Цанцицей; сын его Чамна или Цамна был великим доместиком. Их постигла казнь, и не только их самих, но и семьи их подверглись страш­ным бедствиям; достаточно указать, что жена ве­ликого дуки побита камнями. Следует вдуматься в названные, чуждые греческому языку, личные име­на, а равно дать себе некоторый труд выяснить при­чину похода на Трапезунд в следующем 1366г. некоего Сихасы, сына Томарты и др. в связи с этим фактом, чтобы прийти к заключению, что здесь мы имеем указание на катастрофу, постигшую господ­ствовавшее доселе в Трапезунде грузинское влия­ние и сопровождавшуюся жестоким избиением и казнями представителей этой партии, которым при­надлежали высшие места в управлении.

Итак, возвращаясь к тому положению, какое от­мечено Панаретом в 1344 г., мы видим, что после­довала полная перемена в составе правительствен­ных лиц. На место погибших первых архонтов: 1) Никита Схоларий возведен в звание великого дуки, 2) Григорий Мизомат — великого стратопедарха, 3) Лев Кавасит — великого доместика, 4) Константин Доранит — протовестиария, 5) сын его — епикерна, 6) Иоанн Кавасит — великого ло­гофета, 7) его сын Схоларий в сан паракимомена, 8) Михаил Мизомат — эмир-чауша, 9) Стефан Цанихит — великого коноставла. Если ставшая во главе правительства партия имела ту цель, которая, казалось бы, была вполне осуществлена удалением лиц грузинского и армянского происхождения, то назначениями в 1354 г. ее положение было впол­не обеспечено, и господство ее членов покоилось на реальных основах. Чтобы составить себе поня­тие о политическом выигрыше партии, мы должны здесь войти в некоторые подробности насчет осо­бенных привилегий, соединявшихся с этими званиями, которые тем более закрепили власть и богат­ство за несколькими родами, что почетные титулы и звания часто распределялись между лицами одного дома и что те роды, которые завладели этими звани­ями, нередко состояли между собой в родстве, т. е. были не чужды сословного и классового духа. На этой почве развиваются дальнейшие притязания того сословия, с которым предстояло вступить в едино­борство императорской власти в Трапезунде.

Титул великого дуки, который носят высшие чины служилой аристократии, обозначал, собствен­но, военного и гражданского губернатора фемы Халдии, к которой, по старой административной системе, причислялся и Трапезунд. Но во все время Трапезундской империи дука Халдии, столько же по традиции, как и по окраинному положению этой области, подверженной постоянной опасности от врагов и защищенной многочисленными замками и крепостями, пользовался громадным влиянием и значением и мог держать в своих руках двор и судьбы империи. Постепенное образование и раз­витие власти великого дуки, начало которого на­блюдается еще до Крестовых походов, не входит здесь в нашу задачу. Мы можем привести одно место из договора Алексея I Комнина с князем Боэмундом в 1109 г.[28]: «Хрисовулом нашего цар­ского величества пожалован дукат (Антиохия) во всей совокупности со всеми в нем замками и об­ластями. Эта власть не ограничивается моим лицом, но по силе вашего хрисовула я волен передать ее, кому мне заблагорассудится». Нужно сейчас же сделать ограничение, что императоры трапезундские никогда не выпускали из своих рук права распоря­жения коронными званиями и чинами, но не подле­жит сомнению, что замки и крепости с военными людьми и гражданское население фемы были в пол­ной власти великого дуки. Кир Никита Схоларий является в занимающий нас период типическим вы­ражением византийского административного чина, который растратил свое влияние и громадную силу в борьбе с чинами своего же сословия и не был в состоянии дать настоящее сражение в борьбе про­тив императорского принципа, в интересах ограни­чения его и проведения в жизнь феодализации. Гре­ческие бояре и в XIV в. стоят на той же стадии, что и предшественники их в Х-ХП вв.

Поучительный урок выносится и из рассмотре­ния судьбы носителей других высших званий и титулов. Излишне говорить, что мы имеем перед собой совершенное повторение византийской та­бели придворных и административных чинов. Ого­ворку следует допустить лишь в том смысле, что трапезундская летопись могла не оставить нам па­мяти о всех званиях и титулах. Но зато здесь мы можем наблюдать историю родов и фамилий, ве­дущих мелкую борьбу из-за власти между собой и с центральным царским правительством через целые столетия. Самые древние фамилии, прини­мавшие деятельное участие в интриге за изучаемое нами двадцатилетие, суть Цанихиты. Крепость Цаниха в Халдии дана этому роду. Цанихиты вошли в русло политических событий с первых же лет образования Трапезундской империи, как можно су­дить по надписи в церкви Иоанна, что на скале, в предместье Трапезунда. Родственная с ними и так­же местная фамилия Камахины, от крепости Комаха также в Халдии, к изучаемому периоду утратила свое передовое значение. Но крупная роль в XIV в. принадлежала Каваситам, Доранитам и Мизоматам; несколько труднее судить о роли фамилии Сампсон, с которой Схоларии вступили в брак и тем выдви­нулись на первое место между всеми родами.

Мы видели, что все аристократические роды выступают в качестве носителей придворных и го­сударственно-административных военных и граж­данских званий, из коих каждое имеет эпитет «ве­ликий», как и сами Комнины не ограничиваются простым фамильным, хотя и достаточно громким прозванием, а прозываются и титулуются «Великий Комнин».

Итак, звания дуки, логофета, коноставла, протовестиария, паракимомена, стратопедарха, наконец, кефалатикевона или кефалия — вот предмет домога­тельства трапезундских бояр. Нет сомнения, что эти звания не простая форма, не пустой звук, а что с ними соединялись как материальные выгоды, так и особенно честь и фактическая власть, иначе говоря, владение военными и гражданскими должностями, имущественные права по отношению к земельной собственности, власть над местным населением и т. д. По-видимому, с каждым званием соединялись особенные права по службе и по владению земель­ными угодьями. Но когда в одной семье соединя­лось, как это часто было в изучаемый период, не­сколько привилегированных званий, то с этим вме­сте власть такого рода становилась опасной для других родов. Схоларии, в качестве носителей ти­тула великого дуки, соединяют и звание паракимомена (Панарет, 1355 г.); Дораниты были носителя­ми протовестиарита и вместе кефалиями в Лимниях (там же, под 1351 г.); Каваситы носят звание великого доместика и великого логофета (там же, 1344 г.). Великий коноставл вместе с тем оказыва­ется военным начальником банды Мацуки, эпикерн Георгий Симат — дукой и кефалией банды Трапезундской[29]. Последние два примера относятся к концу XIV в. (а. 6894); они особенно интересны в применении к общему вопросу о военном уст­ройстве, ибо банда есть и военный отдел фемы, и вместе с тем административный округ.

Таким образом, Трапезундская служилая арис­тократия в смысле сословного, замкнутого в себе и стремящегося к определенным целям класса, по всем данным, которые указаны выше, была на вер­ном пути к феодализации империи и образованию отдельных и независимых от царской власти синь­орий. В начале XV в. испанский путешественник Клавихо и отмечает этот характер небольших вла­дений, выделившихся из связи с империей, и тем не менее феодальным государством Трапезунд не был.

Политическое развитие сословий не пошло даль­ше того, что наблюдается в Византии в XII в. пе­ред IV Крестовым походом.

Из названных выше девяти чинов, ставших во главе правительства в 1344 г., главенство принад­лежало Никите Схоларию, который в качестве ве­ликого дуки, т. е. военного и гражданского губерна­тора Трапезунда, овладел высшей властью. Катаст­рофа прежней, теперь вполне ослабленной, партии стояла в связи с придворным переворотом, возве­дением на престол содержавшегося в крепости Лимниях Михаила II. Этот переворот был делом Никиты Схолария и его приверженцев. Об этом читаем в истории Никифора Григоры[30] очень важ­ную заметку: «Когда таким образом правительство перешло на сторону сына Комнина и партия Схолариев, произведшая этот переворот, получила громад­ную силу, она отомстила своим противникам сле­дующим образом. Двое из самых главных винов­ников, первые по славе и значению, поплатились жизнью и лишением имущества, приверженцы же их второстепенного и третьестепенного значения осуждены были на вечное изгнание». Те двое, о которых упоминает здесь Григора, не называя их по имени, должны были быть великий дука Леки Чанчичей и сын его великий доместик Чамна, как пока­зывают чуждые греческому языку звуки, лица грузинско-армянского происхождения.



[1] Fallmerayer. Geschichte der Kaiserthums von Trapezunt, S. 179.

[2] Finlay. The history of Grecce and of the Empire of Trebizond, р. 420.

[3] Стала царствовать императрица госпожа Ирина Палеологина [???????? ??? antigonose? antigonose?? ???? ??????] (???????? неспроста сказано).

[4] ??? ????? ??? ?????? ??? ??? ??????? ??? antigonose. Для понимания ср. Сеdreni II, 563.8; 651.10.

[5] antigonose???, в другом месте antigonose????

[6] antigonose ??? ?? ???????? ??? ??????. Кула — башня, здесь вместо кремля.

[7] ??? antigonose? ? ????, ??? ????? ?? ????? ????? antigonose??говорит с обычной протокольной краткостью Панарет.

[8] ??? ? antigonose? ??? ?????? ???????? antigonose????? ??? ?? ?????? ??? ???? ?? ??? ????????

[9] Niceph. Greg. р. 550-551.

[10] Шла речь о подыскании мужа для Ирины.

[11] Niceph. Greg. р. 679: ???? ??? ??? ??? antigonose???? antigonose? ??????? ??? ??????? antigonose? ??? ????? ?????, ???' ?? ?????? ???????? ???????.

[12] р. 679: ????? ??? ???????? ???? ?????? antigonose, ???' ??' ??????? antigonose ??? ??????? ????? ???????? antigonose, -??? ??? ???? ?? ????? ?? ???????? ???????? ???????.

[13] ??? ?????? ??????? ????? ??? ?????? ?????.

[14] Панарет, 1342 г.: ???? antigonose?? ??? ?? ???????? ?? antigonose???? (конечно, antigonose????) ??? ? ??? antigonose?? ????? ? ??????? ???????? ?? ????????, ??? ??? ???? ???????? ??? ? antigonose?.

[15] Тюрьмой для лишенных власти константинопольских царей были Принцевы острова с прекрасным видом на столицу.

[16] ???? ?? ?? ?????? ???????? ??? ??? antigonose????.

[17] ??????? ???????? ??? ?????? ????? ??? ????????.

[18] ??? antigonose???? ??????? ????? ??? ?? ??? ???????? ???????.

[19] ??????? ? ?????? ??? ??? ?????? ??? ??? ??? ????.

[20] ??? ?????? ?? antigonose? ??? ????? antigonose ??1 antigonose??? ??? ??????? ???????

[21] Под 1358 г. он назван Схоларием.

[22] ???? ?? ??? ????? ??? ??? ??????? ??????? antigonose?... ??? ???? ??????? ?? ???? ??? ???????? ????.

[23] ??? ???????? ???????? antigonose?.

[24] ???????? ? ???????? ??? ??????? ??????? ??? ??????.Я не сомневаюсь, что нужно читать: ??? ?????.

[25] Кавасит, несомненно, был тогда великим дукой, как видно у того же Панарета под 1355 г.; тем любопытнее термин: ???????? ??? antigonose????

[26] Напоминаем, что это тот самый великий дука, кото­рый вел неустанную и ожесточенную борьбу с царским правительством.

[27] Под 1348 г.: поскольку евнух был выслан в Лимнии [?????? ? ???????? ?? ???? ???????? ????????] (конечно, по распоряжению Схолария), отправился великий дука Схо­ларий и возвел кир Михаила [??????? ? ????? ???? ? ???????? ??? ???????? ??? ??? ??????].

[28] Аnnае Соmn. XIII. 12 (II, р. 243. 8).

[29] Mikloshich et Muller. Acta patriarchates Constantinopolitani, V, 469.



[30] Niceph. Gregor, р. 681.

[Аспарух]

ГЛАВА IX

ЦАРИ АЛЕКСЕЙ III (1349-1390) И МАНУИЛ III (1390-1417).

ГРАНИЦЫ ИМПЕРИИ В КОНЦЕ XIV в.

Спойлер (раскрыть)

Почти 70 лет падает на два царствования, со­ставляющие замечательный период в истории по­степенного крушения Трапезундской империи, а вместе с тем и окончательной катастрофы эллин­ского мира. На изучении этого периода всего легче вскрываются главные причины, содействовавшие па­дению империи, и обнаруживаются недостатки как в организации ее и в отношении частей к целому, так и в отсутствии политической системы, которая дала бы преобладание наиболее численному и од­нородному элементу населения над мелкими этно­графическими группами. Выясняется до не подле­жащей сомнениям очевидности, что первый период от основания до второй половины XIV в. проходит при более благоприятных условиях и имеет опре­деленную цель, во всяком случае, легче доступен пониманию и объяснению, как вытекающий из оп­ределенных предпосылок, чем последний, где иссле­дователь до известной степени теряется в массе внешних воздействий и влияний на течение исто­рии, которых не поняли или не были в состояниииспользовать в интересах империи Великие Ком-нины Х1У-ХУ вв.

Сын Василия и Ирины Трапезундской Алексей проживал в Константинополе, когда партия Схолариев, свергнув Мануила в 1349 г., пригласила его, хотя ему не исполнилось еще 12 лет, на царство. Объявленный царем сенатом и народом, он коро­новался в церкви Евгения. Алексей получил вос­питание в Константинополе и пользовался покро­вительством Иоанна Кантакузина, который поддер­живал его, в намерении устранить линию Великих Комнинов в лице Михаила и Иоанна III от власти, ввиду их союза с Палеологами. Чтобы закрепить эту связь между двумя фамилиями, незаконно за­хватившими власть, юный Алексей, едва достигши 14 лет, был помолвлен с Феодорою, дочерью Никифора, родственника Иоанна Кантакузина.

Сорокалетний период времени Алексея III, срав­нительно с предшествующими царствованиями, мог бы представить достаточно материала, чтобы сде­лать определенное представление насчет реаль­ных условий, в которых была империя и в кото­рых приходилось жить трапезундским императо­рам. Большим преимуществом можно считать уже и то, что на время Алексея III падает жизнь един­ственного историка Трапезунда, Панарета, и что сам царь выступает перед нами в окружении, хотя и немногих, официальных актов, знакомящих с жизнью провинции; таков его хрисовул в пользу монастыря Сумелы. Замечание позднейшего писа­теля о том, что Трапезунд оберегаем был от окружавших его турок горами и крепостными сооруже­ниями, не допускавшими неприятеля до захвата столицы империи, может особенно характеризовать это время[1].

Между тем до последнего времени не было оказано надлежащего внимания изучению этой эпохи второй половины XIV в., обильной указани­ями на переживаемое империей время. Мiller весь­ма поверхностно говорит об упомянутом хрисову-ле и не оценил его значения в приложении имен­но к тому времени, когда он издан, т. е. к 1365 г. Он сказал только, что «этот длинноватый доку­мент дает нам возможность бросить взгляд на социальные условия сельского населения, на кре­постной быт, систему обложения податями, на мо­настырское крупное землевладение и на недоста­ток общественной безопасности. Предисловие его дает понять, что Алексей больше доверял духов­ному, чем материальному оружию для защиты империи и больше полагался на монастыри, чем на крепости»[2].

Однако стоит лишь взвесить известия того вре­мени, изложенные современником в лице Панаре­та, чтобы понять уместность тех мер, какие приня­ты были Алексеем III для защиты Сумелы. Опас­ность от турецких эмиров, занимавших соседние крепости и горные ущелья, была постоянная и не­отразимая. Правда, это не были походы с большими военными силами; столкновения кончались иног­да десятком убитых, но они свидетельствуют о край­ней беззащитности трапезундских владений и о не­достаточности военных сил, которые набирались главным образом из инородцев, занимавших окру­жающие горы. После того как столица была защи­щена стенами и стала пользоваться безопасностью от неожиданных нападений, окрестности и ближай­шие селения продолжали находиться под угрозой турецких конных отрядов. Так, под 1358 г. Панарет извещает: «По нашей небрежности напал на Мацуку Хаджи Омар с большим отрядом и увел боль­шой полон и захватил много скота и имущества в области Палеомацуки и до Дживислыка». После­днее место находится в 15 верстах от столицы, а Мацука отстоит не более как на 30 верст. Во вто­рой половине XIV в. оберегаемая до того времени дукой Халдии, находившимся под номинальной вла­стью царя, провинция Халдия была захвачена тур­ками, и прежние укрепления, такие как Лимнии, Кенхрина, подпали под власть турок.

Под 1360 г. имеется известие, что царь пытался было устроить в Халдии укрепление, но там уже была другая власть, в лице эмира Байбурта, кото­рый выступил против царя с 300 всадников и зас­тавил его отказаться от своего намерения. Нужно хорошо взвесить это обстоятельство: неприятель имеет 300 всадников и заставляет императора от­ступить! Под 1374 г. сообщается известие, которое дает прекрасную характеристику политической си­стемы трапезундских царей по отношению к соcедним эмирам: «После многих переговоров и обмена посольствами между царем и Таджеддином выступил царь с дочерью, госпожой Евдокией, продвинулся до Инея и там, свидевшись с челеби, со­единил с ним дочь свою Евдокию», а в то же время получено известие, что в столицу собирается другой турецкий эмир тоже с брачными целями. Сам царь развозит своих дочерей и годных к замужеству родственниц, чтобы заручиться родством с турецкими эмирами!

Ввиду такого положения дела сообщаемые в хрисовуле в пользу Сумелы изъятия и привилегии не должны быть рассматриваемы как выражение ложной политики, внушенной преувеличенными религиозными чувствами.

Хрисовул в пользу монастыря Сумелы занимает весьма важное место между источниками, касающимися социальных условий и крестьянского землевладения в Трапезундской империи и вообще в средние века. Рядом с актами Вазелонского монастыря Сумелийский хрисовул раскрывает новые любопытные черты в истории развития Средневековья, которые нами затронуты в нашем издании актов и о которых мы здесь не будем говорить. Лишь с целью дать оценку настроениям Алексея III укажем следующее место[3]: «Селение Дувера с населяющими его париками и гоникариями, равно как жители Куспидия и окрестностей подведены хрисовулом приснопамятного царя деда моего под состояние париков обители Сумелы, не подлежащих ни­каким взысканиям и вполне свободных. Но с тех пор и до настоящего времени лица, уполномоченные собирать подати и другие государственные сборы в области Мацуки, от времени до времени, по своево­лию и не обращая внимания на хрисовул, как дикие звери, нападали на эти селения, и одни грабили их и притесняли по отправлению суда и гоньбы вне оче­реди (разумеется, конская повинность) и по спор­ным делам о владениях[4], другие же, удаляя париков из-под власти монастыря, ставят их в подчинение архонтам и крупным владельцам».

Памятник рисует положение дел в самом близ­ком расстоянии от столицы и дает ясное доказа­тельство, что во второй половине XIV в. империя находилась в отчаянном положении. Внешние вра­ги еще поддавались на приманку красивых дочерей и сестер императорской семьи, служилая же арис­тократия и владельцы укрепленных замков стави­ли царскую власть в беззащитное положение. Сумелийский хрисовул и заслуживает изучения именно с этой стороны.

За Алексеем III следует царь Мануил III, пра­вивший империей до 1417 г. Это был в высшей степени тревожный период, сопровождавшийся втор­жением Тамерлана, битвой при Анкаре и пораже­нием на Косовом поле. Правда, вторжение монго­лов миновало Трапезундскую империю, но, вследствие завоевания монголами Самсуна границы империи сократились, ограничиваясь береговой поло-гсой от Батума до Инея, за исключением маленькой территории Лимний, принадлежавшей эмиру Арсамиру, сыну Таджеддина, зятя Алексея III. Победы Тимура над турецкими племенами сельджукидов обезопасили Мануила от грозного Баязида, но зато принудили признать некоторые обязательства по отношению к Тимуру в лице его наместника, мир­зы Халила. Южные области по направлению от Трапезунда к Эрзеруму, защищенные горами и кре­постными сооружениями, находились во владении Каваситов, издавно имевших полузависимое поло­жение в Халдии.

Таково было политическое состояние Трапезунд­ской империи при Мануиле, прекрасно обозначен­ное в дневнике испанского посла Клавихо. Происхо­дившие на Востоке события нашли себе отклик во всей Европе. Король Кастилии Генрих III, с особен­ным интересом следивший за восточными делами и имевший о битве при Анкаре точные сведения от своего посла, принял решение в мае 1403 г. отпра­вить посольство ко двору Тамерлана в Самарканд с целью, между прочим, собрать сведения о всех местах и народах, которые придется увидеть посоль­ству на пути. Для этого член посольства Рюи Гон-залес де Клавихо стал вести поденную запись все­го виденного и испытанного и составил чрезвычай­но важный дневник, получивший первостепенное значение для знакомства с эпохой XIV в., и в част­ности с положением в это время Трапезундской империи. Для некоторых вопросов Клавихо дает незаменимые сведения, которыми нельзя не восполь­зоваться[5].

Из Кадикса до Константинополя и Трапезунда посольство шло морем, а потом сухим путем вплоть до Самарканда. В марте 1404 г., идя у берегов Черно­го моря, посол отмечает турецкие города, бывшие преж­де греческими: Инеболи, Синоп, которые принадлежали теперь рыцарю Еспандиару, платившему дань Тамер­лану. Самсун находился в генуэзской и мусульман­ской власти. Неподалеку находился город Иней, где владел грек Мелиссино, подвластный Тамерлану. Область прежней крепости Лимнии (Leona) принад­лежала эмиру Арзамиру. Только от Триполи начина­лись земли, находившиеся во власти трапезундского императора. На пути к столице упоминаются города Кориле, Виополь (Viopoli), Фока, наконец, Платана, ко­торая находится в 15 верстах от Трапезунда.

12 апреля 1404 г. был прием во дворце. Клави­хо называет императора Мануила III и сына его Алексея IV, упоминает, что он платил дань Тамер­лану и другим турецким эмирам, соседям его. Опи­сав город Трапезунд и его памятники, достаточно с ними ознакомившись в течение двухнедельного пре­бывания, посол отправился в дальнейший путь в воскресенье 26 апреля.

Посол оставался в столице империи от 11 до 126 апреля 1404 г. Ему предстояло направиться в ставку Тамерлана обыкновенным караванным путем, каким шли тогдашние торговые люди из Трапезунда в Персию. Уже и в этом отношении сообщения Клавихо имеют громадную цену. Но в особенности для характеристики административ­ной власти центрального правительства в Трапезунде они не имеют ничего равного в литературе предмета. Приготовившись для трудного и продол­жительного перехода, путешественники выступи­ли в поход. Так как нынешняя шоссейная дорога на Эрзинжан и Эрзерум прошла приблизительно по прежнему караванному пути, то мы без осо­бенных трудностей можем проследить направле­ние Клавихо в пределах империи. И прежде все­го отметим, что для сопровождения его и охраны был назначен военный отряд, которому было при­казано находиться при посольстве, пока оно было на территории империи. Первый день пути шел по высоким горам, перерезанным долинами и горными речками. Хотя неизвестно, сколько часов посольство находилось в пути, но ночевка была на реке Пикситис, тур. Деирмен-дере, в разрушенной церкви. Все вероятности говорят за то, что переход продолжался не больше 3-4 часов, так что ночевка была на расстоянии 15-20 верст от сто­лицы. Это обстоятельство весьма важно отметить ввиду того, что случилось потом в понедельник утром. Именно когда караван был готов в даль­нейший путь, охранный отряд заявил, что неможет следовать далее, потому что имеет основа­ния бояться нападения со стороны врагов царя. В 20 верстах расстояния от Трапезунда уже имя царя не внушало страха, уже были враждебные для центральной власти влияния, хотя путешествен­ники находились еще в пределах империи. Это подтверждается и в самом повествовании Клави-хо, из которого видно, что после следующего днев­ного перехода, в понедельник, караван остановил­ся на ночлеге у царского замка, называемого Палеомацука, находившегося под властью царя. Военный округ Мацука, а в нем замок Палеомацука, хорошо известен по земельным актам; здесь была область влияния монастыря Завулонского, здесь жило деревенское население, о состоянии которого позволяют судить живые свидетели, т. е. акты купли, продажи, дарения и вообще движения земельной собственности. Можно думать, что вто­рой ночлег имел место в расстоянии не больше 40 верст от столицы, может быть даже менее, если принять в соображение замечание Клавихо, что в одном месте путь был завален свалившейся сверху скалой, что и было причиной остановки в этот день ранее срока. В среду путешествие было со­пряжено с большими трудностями: горы покры­ты снегом, переправа через горные ручьи. Оста­новка на ночь была близ крепости Цигана (еще 15 верст), построенной на утесистой скале с един­ственным ходом в замок через деревянный мост. Эта крепость принадлежала греческому рыцарю кир Льву Каваситу. Как наименование горного прохода и крепости Цигана, так и имя крупного в то время трапезундского вельможи, занимавшего пост дуки или кефалия Халдии и великого доместика, т. е. главнокомандующего военными силами импе­рии, очень показательны в данном случае. Посоль­ство находилось еще в границах империи, а между тем уже начинают сказываться центробежные стрем­ления, ибо в Цигане и в дальнейших укреплениях по тому же пути обнаруживаются, по-видимому, те самые, как выражалась покинувшая посольство ох­рана, враждебные царю силы, с которыми она не хо­тела вступать в борьбу. Все это обнаружилось на следующий день, когда посольство приблизилось к укреплению по имени Кадака, в котором следует видеть нынешнее Ардаса. К этому отожествлению следует приходить как на основании текста Клавихо, так и по другим данным, о которых сообщено будет ниже. У нашего путешественника находим в опи­сании очень определенные черты, применимые имен­но к Ардасе. Она построена на крутом утесе побли­зости от реки. Дорога шла по узкой тропе берегом реки; над самым утесом крепости идти можно было только поодиночке. Небольшое число людей могло защищать этот проход против целой армии, и друго­го пути нет во всей местности[6].

В Ардасе Клавихо со своими спутниками был в среду. Здесь были еще владения трапезундские, но с владетелем крепости произошли очень горя­чие объяснения, характеризующие положение дел. Из крепости вышли люди с требованием перего­ворить с путешественниками насчет имеющейся при них клади, и по этому поводу Клавихо делает следующее замечание: в замке живут воры и дур­ные люди, да и сам начальник их — вор; по этой дороге путешествуют только большими каравана­ми, соединяясь вместе, несколько купцов, которые обязаны выдавать большие подарки начальнику этой области и его людям. К вечеру (т. е. в сре­ду) прибыли к крепости по имени Дориле (Dorile), которая имела прекрасный вид[7]. Послы узнали, что повелитель страны жил в этом замке, и они по­слали драгомана с тем, чтобы известить о себе, кто они. Но, приближаясь к самой крепости, уви­дели всадника, который сказал им, что начальник крепости предлагает им остановиться и сложить свой багаж в ближайшей церкви. Он же объяс­нил, что существует обычай, обязательный для пу­тешественников, вносить известную пошлину в пользу начальника крепости, и что им следует исполнить это. Далее он сказал, что его господин имеет в горах военных людей, ведущих с турками войну, что он живет от сборов с путешественни­ков, следующих этой дорогой, и от военной добычи. Если бы послы пожелали посетить начальника крепости, чтобы оказать ему внимание, то им было выражено мнение, что предпочтительнее этого не делать, а что утром на следующий день он сам по­сетит их.

Утром 1 мая начальник крепости Кавасит, окру­женный военной свитой в 30 человек, прибыл к месту расположения лагеря путешественников. Кавасит предложил послам сесть рядом с ним. В разговоре он дал понять, что его область скалис­та и непроизводительна и что он находится в по­стоянной войне с турками, своими соседями. Вслед­ствие этого его людям нечем жить, исключая того, что дают путешественники и что им удастся до­быть у соседей. Поэтому они должны оказать ему содействие одеждой и деньгами. Послы отвечали, что они не купцы, что государь их, испанский ко­роль, послал их к Тимур-беку и что у них нет ниче­го для уплаты или выдачи подарков.

Посол Тамерлана заметил, что ему хорошо из­вестно, что трапезундский император есть госпо­дин этой земли и вместе вассал Тамерлана, и при­соединил, что все у них имеющееся принадлежит Тимуру и, следовательно, они должны свободно сле­довать через эту землю. Но прибывшие из крепо­сти возразили, что хотя и справедливо все, что ска­зал посол Тамерлана, но что единственный источ­ник существования для них заключается в том, о чем они говорили, и во всяком случае путешественникам придется уплатить то, что с них требу­ется. Ввиду такого категорического заявления по­слы предложили один кусок ярко-красной мате­рии и серебряный кубок, а монгольской посол дал кусок багряной материи флорентийского произ­водства и штуку полотна. Но это не удовлетворило посетителей, и они просили надбавки. Несмотря на все вежливые слова, обращенные к ним, они про­должали настойчиво требовать исполнения их просьбы, говоря, что словами делу не поможешь. Тогда послы принесли еще кусок камлотовой ма­терии и передали его военным людям из крепос­ти. Наконец последние удовлетворились, и на­чальник крепости сказал, что караван будет снаб­жен его охраной до области Арсинга, которая принадлежит Тамерлану[8]. Наняты были лошади под караван, оплачен эскорт, и в пятницу послы дви­нулись в путь. Утром, в час обедни, они подошли к крепости, также принадлежавшей Каваситу, где дол­жны были снова уплатить пошлину. В полдень они были в долине, где, по дошедшим до них слухам, была крепость, принадлежавшая туркам, находив­шимся в войне с Каваситом; там же был военный отряд, подстерегавший путешественников. К вече­ру они подошли к городу Аlan-gogasa; здесь поки­нул их отряд, данный Каваситом. В этом укреплении караван вступил на почву, занятую монголь­скими чинами.

Переданное выше прекрасное описание пути че­рез области Трапезундской империи дает весьма живое представление не только о тех средствах, какими держалась призрачная власть императора в якобы принадлежащих ему имперских владени­ях, но и о существе этой «самодержавной» власти на весьма ограниченной территории. За 30 верст от столицы уже были полузависимые начальники крепостей, владевшие своими военными людьми и ведшие войну с соседями.

Мануил умер в 1417 г. Он был дважды женат, в первый раз на Евдокии Грузинской в 1377 г., от которой имел сына Алексея IV, во второй — на Анне Филантропине из Константинополя, от которой не имел потомства. Алексея подозревали, что он уско­рил смерть своего отца Мануила III.

Для характеристики настоящего положения воп­роса по изучению истории Трапезунда находим нуж­ным указать на с. 70 новейшей истории Трапезун­да Миллера, где рассказано, без всякого основания, об устройстве усыпальницы Алексея III близ хра­ма Богородицы «Златоглавой» в Трапезунде, меж­ду тем как в действительности должна была бы идти речь об усыпальнице Алексея IV.

В истории империи важнейшее значение сле­дует придавать политическим и этнографическим отношениям на южной и западной границе. Здесь никогда положение не было прочным; всегда оно колебалось вследствие перехода военного засилья и преобладания на сторону враждебных империи сил. Ознакомить читателя хотя бы до некоторой степени с историей указанных пограничных от­ношений побуждает нас глубокая уверенность в том, что в них скрывается разгадка судьбы Тра­пезундской империи, ее счастливых и трагичес­ких дней.

Фема Халдия, с городом Трапезундом во главе, организована была еще в VIII в. В состав ее вхо­дило несколько (до шести) крепостей или городов, между ними Келцина, Херианы, Эрзинжан, Байбурт[9]. С течением времени в этой области, имевшей ис­ключительное значение, образуются и другие зам­ки и укрепления, получающие военный и полити­ческий характер. Будучи пограничной областью Византийской и затем Трапезундской империи, фема Халдия была организована в областях, до­вольно слабоколонизованных эллинами и населен­ных племенами инородческого происхождения: ла­зами, грузинами, армянами и разными горными пле­менами, искони тянувшимися к культурным местам из Средней Азии. В Халдии не могло образовать­ся такого государственного центра, к которому бы, как объединяющему и сосредоточивающему, охот­но тянулись все группы населения, имеющие нео­динаковое происхождение и язык, различный об­раз жизни и занятий. Таковы горные обитатели Халивии, занимавшиеся разработкой месторождений руды, земледельческое население банды Мацуки и жители больших приморских городов, жив­шие торговлей. Греческое население терялось в массе инородцев и не было в состоянии подчи­нить их своему языку и обычаям, т. е. эллинизиро­вать. Кроме того, следует принять во внимание, что горный, пересеченный труднодоступными ущелья­ми характер области затруднял сношения между горными жителями и долиною и способствовал образованию небольших, в себе замкнутых терри­торий, имевших тенденцию к самостоятельной орга­низации и к автономному управлению под влас­тью местного господина, который из укрепленно­го замка управлял небольшой территорией. Таков в общих чертах тип, представляемый организмом Трапезундской империи.

Выше мы говорили об образовании подобного автономного центра, имевшего первостепенное зна­чение, сначала как пограничная крепость империи, а позднее как укрепление и враждебное империи политическое образование, которое возглавляет мусульманский эмир. Это восточная пограничная крепость и морская гавань Лимнии, игравшая важ­ную роль в XIV в. Наблюдение по истории образо­вания этого военного и политического центра при­водит к заключению, что он имел в XIII и XIV вв. двоякое значение: военного поста для всей Хали­вии и морской гавани для империи. Как показыва­ет изучение фактов, сообщаемых у Панарета, пока Лимнии были во власти Великих Комнинов, импе­рия могла считать себя более или менее обеспеченной как со стороны моря, так и с южной сухопут­ной границы. Потеря же этой крепости, хотя и имев­шая вид передачи ее в приданое за Евдокией, до­черью Алексея III (в 1380 г.), сопровождалась гро­мадными несчастиями для империи и ослаблением ее политической силы и авторитета. В ближай­шие затем годы в Лимниях оказывается владель­цем эмир Таджеддин, а в одном из замков Хали-вии другой зять царя, сын Хаджи Омара. Вот по­чему для нашей цели было чрезвычайно важно установить географическое положение этой кре­пости, чтобы понять ее значение для восточной и южной границы империи. Нужно было подверг­нуть проверке положение Фальмерайера о мес­тонахождении Лимний между Униэ и Самсуном. Где же искать эту крепость? Так называлась об­ласть, идущая на юг от мыса Язона, где было укреп­ление Бона с одной стороны и ряд береговых ук­реплений по направлению к Самсуну, между про­чими Униэ и Лимний при устьях Лириса, может быть, в местности города Чершамос. Течение реки Лирис соединяло эту область с Эрзинжаном и Камахой, т. е. с Халивией. С конца XIV в., таким образом, оборонительная линия с военной сторо­ны была прервана: в Самсуне и Лимниях утвер­дились турки.

Это положение дел хорошо иллюстрируется для второй половины XIV в. у Панарета. Он дает по­годную запись пограничных событий, которые, если принять в соображение беспрерывность, настойчи­вость и неизменный характер беспокойного состояния тревоги на всем протяжении обращенной к неприятелю черты имперской области, представ­ляют для наблюдателя неподражаемый образец сред­невековой среды. Это не война в общепринятом понятии; это набег небольших отрядов, предприни­маемый на незащищенную область, удача которого зависит от простой случайности — успела ли угро­жаемая сторона выставить в нужном месте защит­ников. Не требовалось их много; успех предприя­тия зависит от нескольких десятков участвующих в набеге, жертвы исчисляются тоже небольшим числом погибших. Нужно вдуматься в смысл со­общений Панарета и оценить характер его извес­тий, чтобы хотя до некоторой степени понять смысл политики Великих Комнинов, стремившихся к миру на границе на условиях предложения соседу своей сестры или дочери. В конце первой половины XIV в. начинаются известия о нападении турецких эми­ров, завладевших Амисом, на Халивию. Это была пограничная область, населенная особым племенем, от которого и получила название; она была извест­на обилием металлических руд и добычей угля[10].

В этой области был укрепленный замок, имев­ший большое значение в истории этого времени. С тех пор как Амис был потерян для греков и как турецкие эмиры и беки, находившие поддержку у соплеменных им владетелей Синопа, усилились здесь, для Трапезундской империи вся надежда оставалась в укрепленных замках, или «кулах», в которых сидели имперские гарнизоны. В особен­ности стало безнадежно положение на этой грани­це, когда крепость Лимнии была уступлена во вла­дение зятю царя Таджеддину, в приданое за доче­рью царя Евдокией. Постепенное обращение Халивии в турецкое господство Панарет просле­дил весьма последовательно. Приведем несколько мест.

В царствование Иоанна III[11] турки заняли Халивию и было жестокое опустошение, стали необита­емы целые области. В 1341 г. напали турки из Амиса, греки обратились в бегство без сражения, погибло много христиан. В 1348 г. напали отряды турок из Эрзинжана, Байбурта и Амиса, вели войну три дня и постыдно отступили. В 1352 г. отправи­лась сестра царя кира Мария и вышла замуж за Кутлубека, сына Турала, эмира Амиса. В 1355 г. дука Халдии занял Кехриану, в следующем году по дья­вольскому попущению пошли с царем на Кенхрину; после первоначального успеха в шестом часу обратились в беспорядочное бегство перед неболь­шим отрядом. В 1358 г., по нашей небрежности, напал на Мацуку Хаджи Омар и увел большой по­лон, захватив много скота и имущества в Палеомацуке и до Дживизлыка (т. е. в расстоянии от 15 до 30 верст от столицы). В 1360 г. выступил царь в Халдию для постройки укрепления, но ему вос­препятствовал эмир Байбурта Хаджи-Латиф с 300 всадников. В 1365 г. прибыл зять царя Кутлубек эмир с супругой Марией в наш город. В 1372 г. и в следующих годах отчаянная борьба идет за кре­пость Галаху, потеря которой сопровождается заме­чанием Панарета, что от этой потери погибла Халдия. Под 1374 г. писатель сообщает: «Взята Галаха... снова перешла под власть царя, скоро потом опять занята врагом».

Около 1380 г. последовало событие, окончательно подорвавшее авторитет царя на юге вследствие уступки крепости Лимнии эмиру Таджеддину. После многих переговоров, говорит Панарет, и пересылок посольствами между царем и челеби Таджеддином, выступил царь с дочерью Евдокией, продвинулся до Униэ и там, свидевшись с челеби, соединил с ним дочь свою Евдокию. Под 1387 г. Таджеддин уже именуется эмиром Лимнии, и он оказывается в войне с другим зятем царя Сулейман-беком, сы­ном эмира Халивии Хаджимира (Хаджи-Омера). Таков трагический процесс постепенного ослабле­ния политической власти Великих Комнинов. Пос­ле этих неприкрашенных сообщений Панарета мо­жет представляться удивительным не то, что Трапезундская империя продержалась до 1461 г., а наоборот то, что она не пала еще в XIV в.

В истории постепенного ослабления империи и вообще в судьбах ее как государственного орга­низма главную роль играли два обстоятельства: 1) притязания константинопольских Палеологов удержать Трапезунд в своей опеке и 2) малосоз­наваемая и независимая от воли трапезундских императоров историческая эволюция, в корне под-тачивающая их авторитет, в особенности на окра­инах. Если принять во внимание, что в XIII в. южные окраины империи опирались еще на ли­нию Эрзинжан-Байбурт (последняя отстояла не менее как на 100 верст от столицы), а в конце XIV в. в названных городах была уже чужезем­ная власть, возглавляемая монгольским ханом и фактически осуществляемая или турецкими эми­рами, командовавшими вновь возникавшими кре­постями, или представителями кочевой Белобаранной или Чернобаранной орды[12]. Все события внутренней и внешней истории стояли в зависи­мости от этих обстоятельств и решались не в трапезундском кремле, а в окраинных укреплен­ных замках Халдии и Халивии занимавшими их военными чинами — то в званиях, жалуемых им­перией, то зависевшими от монгольской или ту­рецкой власти. В целях выяснения исторической эволюции того вида политической организации, какая представляется в изучаемой нами импе­рии, настояла бы существенная необходимость в исследовании постепенного роста и возвышения пограничных замков до роли, какую владеющие ими военные чины играют в политических судь­бах империи. Пока мы остерегаемся придавать им имя, соответствующее западноевропейским средневековым владетелям феодальных замков, но, по существу, многое в явлениях трапезунд-ской истории напрашивается на сравнение с за­падным Средневековьем[13]. Хотя бы для облегче­ния будущих исследователей находим полезным подчеркнуть здесь значение тех замков и крепо­стей, о которых была выше речь. Не возвращаясь здесь к прекрасной характеристике у Клавихо роли Каваситов, занимавших укрепленные замки по большому караванному пути от Трапезунда к Эрзинжану, собиравших пошлину со всех путе­шественников и обязанных защищать свою об­ласть против турецких нападений, обратим здесь внимание на положение провинции Халдии, пос­ле того как, с переходом Лимний к эмиру Таджеддину, эта часть фемы с Халивией и Ларахеной сделалась гнездом враждебных замыслов против «пашей», как говорит Панарет, или трапезундской Халдии. Здесь, равно как в юго-восточ­ном направлении, выросли в XIII—XIV вв. замки и крепости, обладавшие значительной силой и бывшие не только свидетелями, но часто и ору­дием для достижения важных политических ре­зультатов как для империи, так и ее противни­ков. Во время русской оккупации Трапезундской области в 1916-1917 гг. мне неоднократно при­ходила мысль заняться исследованием этой час­ти бывшей империи; но тогда академик Н. Я. Марр организовал особую экспедицию для изучения пограничной полосы между Грузией, Малой Арме­нией и турецкой окраиной. Было бы весьма же­лательно увидеть в печати результаты работ этой экспедиции. В настоящее время ограничиваюсь перечислением тех замков и укреплений, кото­рые нуждались бы в точном обозначении их ме­стонахождения в XIV в.: Кенхрини-Кенхрина, Келзина (близ Эрзерума, к югу от него), Камаха (там же), Хасдениха, Херисина (область), Еарогсина, Галахи.



[1] Наithon. Нistoria orientalis, с. XIII.

[2] Мiller. Ор. cit., р. 663.

[3] Fallmerayer. Original-Feragmente, Erste Abteilung. S. 97.

[4] Чтение оригинала ???????? – ???? antigonose? antigonose возбуждает сомнение.

[5] Мы располагали английским изданием «Ruy Gonzalez de Clavijo to the Court of Timour at Samarkand, by Clements E. Markham» London, 1859, и русским переводом под редак­цией И. И. Срезневского «Дневник путешествия ко двору Тимура в Самарканд», СПб, 1881 (Сборник ОРЯС, т. 28).

[6] Linch Armenia. Travels and Studies, London, 1901, vol. II, р. 243. Линч описывает всю нынешнюю шоссейную доро­гу от Трапезунда до Эрзерума (II, р. 240, 225). От Трапезун­да до Ардасы у него насчитывается до 60 миль. Другой, более краткий путь идет на Сумелу; ясно, что Клавихо держался первого пути.

[7] Отождествить это название весьма трудно. Нужно было бы ожидать Аргирокастр в Халдии или нынешний Гюмушхане, где, по всей вероятности, была резиденция дуки Халдии, с которым испанский посол и вступил здесь в личные объяснения.

[8] Clavijo, р. 67, the lane of Arsinga, и далее, р. 68, а town of Arsinga. Следует думать здесь не о городе, а об области, зависящей от Эрзерума. Границы между трапезундскими и монгольскими владениями были между Гюмушхане и Байбуртом.

[9] См. мою статью «Выделение Трапезунда из состава Византийской империи», с. 23 и прим. 7 (Seminarium Kondakovianum, I, Рrague, 1927).

[10] Fallmerayer. Original-Fragmente. I, 5. 115-118.

[11] Описываются события середины XIV в.

[12] Чернобаранная орда — эмират Кара-Коюнлу, суще­ствовавший на рубеже XIV и XV вв. в Северном Иране и Азербайджане. — Примеч. ред.

[13] К тому же выводу мы пришли при изучении Вазелонских актов.

- - - - - - Сообщение автоматически склеено - - - - - -

ГЛАВА X

ПОСЛЕДНИЕ ВЕЛИКИЕ КОМНИНЫ И ПАДЕНИЕ ИМПЕРИИ

Спойлер (раскрыть)

После Мануила III вступил на престол Алексей IV, который около 1446 г. погиб насильственной смер­тью. Через 15 лет, т. е. в 1461 г., пала Трапезундская империя под ударами турок.

Мы предполагаем рассмотреть этот период и заняться вместе с изложением его истории указа­нием тех явлений, которые неизбежно вели эту империю к распадению, даже и в том случае, если бы не висело над ней в виде дамоклова меча ту­рецкое движение. Вся изворотливость и диплома­тическое искусство, которое не раз спасало трапе-зундских императоров от опасных положений и давало им вид призрачной самостоятельности, все брачные союзы с христианскими соседними владе­телями и мусульманскими эмирами, наконец, вступ­ление в вассальные отношения к наиболее опас­ным из турецких соседей с уплатой им дани, все это оказалось не достигающим цели ввиду исклю­чительно неблагоприятных условий внутреннего уклада империи, господствовавшей в ней админис­тративной системы и партийной борьбы, а ещеболее нравственной распущенности и порочности, господствовавшей одинаково как среди членов цар­ской семьи, так и правящих классов.

И местным наблюдателям тогдашней жизни, и историкам, описывавшим черты быта и нравы по­следнего периода Трапезундской империи, не могло не представляться ясным положение дел, угрожав­шее неизбежной катастрофой. Едва ли справедли­во искать главного и единственного виновника меж­ду великими Комнинами, на которого было бы воз­можно возлагать ответственность за неприятие мер к устранению опасности. Ход событий направлял­ся более общими историческими причинами и мало зависел от доброго желания и воли нескольких лиц. Недоставало прежнего организующего духа среди господствующего эллинского элемента, да и нельзя сказать, чтобы на территории империи было много греков; недоставало той могущественной силы эл­линизации, которая умела прежде подчинять свое­му влиянию соседние народы. Эллинизм мало на­ходил в своих недрах энергии и упорного противо­действия в X в. и в последующих веках как на западе, так и на востоке. Казалось, эллинский гений истощился, принеся громадные жертвы на пользу мировой культуры. Государство имело большие доходы от торговли, но деньги шли в царскую каз­ну и в руки служилых людей, между тем не было средств на постройку флота и на наем военных людей. Столкновения с соседними эмирами часто решались не в пользу империи немногочисленны­ми отрядами конницы, иногда в сотни и даже десятки людей. На середину указанного периода па­дает величайшее событие изучаемого века, падение Константинополя, и переход азиатского и юго-вос­точного «Рума» под власть османских турок. Трапезундские Великие Комнины были свидетеля­ми искусной политики и военного успеха Баязида и Магомета II и, несмотря на это, повторяли, как по заученному, ошибки своих константинопольских родичей. Нужно серьезно вдуматься в трагичес­кое положение дел, чтобы признать за ними исклю­чительное значение в истории; к нему нужно при­менить, чтобы понять его, не только количествен­ные нормы, и измерять настроения современников описываемой катастрофы не исключительно тем­пом данного момента, который создавался посте­пенно и зависел от сложных причин.

Редко где с такой краткостью и точностью оп­ределяется состояние Трапезундской империи, как у историка Лаоника Халкокондила[1]. «О колхидских царях, — так называет он Трапезундских властите­лей, — повествуется, что они прежде были визан­тийскими императорами и происходили из дома Комнинов. Когда эти последние лишились власти[2], сын царя, за смертью своего отца, убитого народом по ненависти к нему, бежал в область Колхиды и в Трапезунд, где туземцы поставили его князем Кол­хиды и перенесли империю в Трапезунд. С тех пор они царствуют здесь до настоящего времени, будучи эллинами по происхождению и удерживая греческие обычаи и язык. Вступают в брачные отношения с варварскими соседями, называемыми Белобаранными, равно как с внуками Темира (ра­зумеется Тамерлан), детьми Цокая и Караюсуфа, дабы не подвергать свою страну опустошительным их набегам. Точно так же вступают в брачные со­юзы с византийскими греками; между прочим, дочь царя Алексея Комнина выдана за Иоанна, царя кон­стантинопольского»[3].

Познакомимся сначала с последними великими Комнинами.

Алексей IV, вступивший на престол в 1417 г., не имел ни достаточных военных сил, ни располо­жения и умения бороться с врагами, главным обра­зом с туркменскими вождями, утвердившими свою власть между Синопом и Бассорой, и всю прави­тельственную мудрость полагал в том, чтобы не порывать налаженных подкупами, подарками и брач­ными союзами отношений с туркменскими эмира­ми. Большой штат гражданских и военных чинов, окружавший трапезундских императоров, в кото­ром были представители разных инородческих групп, сводил властолюбивые счеты и не пренебре­гал никакими преступными средствами, чтобы по­лучить перевес над соперником. Трудно отыскать в истории столь испорченные нравы и так мало внимания к интересам подчиненного населения. У историка, очевидца описываемых событий[4], находим иногда поразительные картинки из семейной жизни Алексея IV. Так, он говорит, как сын Алексея Иоанн, прозванный Калояном, заподозрил свою мать в преступной связи с придворным чином. Легкие нравы, обычные при этом дворе, не могут возбуж­дать больших сомнений в основательности подо­зрений. Но вот как поступил Иоанн в защиту чес­ти отца. Убив фаворита царицы-матери, он подверг заключению отца и мать в одной башне и намере­вался поступить с матерью так же, как с любовни­ком. Отцу угрожала если не смерть, то, во всяком случае, лишение власти. Только энергичное вмеша­тельство партии придворных спасло на этот раз царя и царицу. Калоян бежал в Грузию; права на­следства на царский титул переданы были разгне­ванным отцом второму сыну, носившему имя Скандария (Искандер). Когда он умер еще при жизни отца, Калоян стал домогаться потерянных прав во­оруженной рукой, будучи поддержан могуществен­ной партией Каваситов, которая нередко и в пре­дыдущее время выступала против своих государей, Великих Комнинов, с оружием в руках. Но здесь мы снова предоставим слово тому же историку, которого цитировали выше.

«Между тем царь Иоанн женился в Грузии на дочери царя Александра, а потом отправился в Кафу[5] и искал там владельца военного судна, чтобы идти войной на Трапезунд против своего отца. Отыс­кав там нужного человека в лице генуэзца, имевшего большой корабль[6], снабженный всяким во­оружением, он облек его званием протостратора, хорошо вооружил судно снарядами и двинулся к Трапезунду. Высадившись вне города в местности Фоки, раскинул лагерь в самой обители и заручил­ся тайными помощниками в партии Каваситов, из­менивших царю Алексею. Ибо, держа стражу в поместье Ахант, где стоял царь Алексей с военны­ми запасами и оружием, Каваситы вошли с Иоан­ном в соглашение насчет свободного пропуска к царю Алексею его людей. Алексей находился в палатке и не подозревал никакой опасности, когда подосланные сыном убийцы напали на него в по­луночный час и умертвили». Историк не решился так смело возложить ответственность на отцеубийцу Иоанна IV. Он нашел возможным облегчить обви­нение, сославшись на новый гнусный поступок от­цеубийцы, именно на то, что он через несколько времени одному из исполнителей его воли отсек руку, другому выколол глаза, «так как не желал, что­бы они совершили убийство, а только — чтобы доставили его к нему живым».

Приняв царство (1446-1458 гг.), Иоанн поспе­шил демонстрировать свою невиновность в убий­стве отца устройством ему торжественного погре­бения в обители Богородицы «Богопокровенной», а впоследствии перенес тело его в митрополию. Здесь мы находим необходимым сделать малень­кое отступление. Во время моих археологических исследований в Трапезунде в 1916-1917 гг. уда­лось напасть на следы места погребения царя Алек­сея; этому вопросу была посвящена специальная статья в журнале «Византийский Временник» (т. XXIII). Не входя в подробности, изложенные в указанной статье, ограничимся несколькими заме­чаниями на приведенный текст об убийстве царя Алексея. Действие происходило близ Трапезунда, на морском берегу, где был подгородный монастырь Фоки, расположенный при впадении реки Пикситис (ныне Деиртенх) в море. Заняв монастырь — с ним был небольшой отряд на торговом судне, наня­том в Феодосии у генуэзского купца — Иоанн и вступил в переговоры с Каваситами, если уже ра­нее не был уверен в их содействии. Что касается положения Аханта или Ахантака, где находился царь Алексей, эта подгородная дача или царское поместье было также в указанной местности, еще ближе к городу, как можно заключить из слов Панарета под 1336 г.: «Было сражение в Ахантаке и на холме Митры». Последний господствует над городом.

Весной 1451 г. прибыл в Трапезунд историк Сфрандзи (это было за два года до падения Кон­стантинополя) с поручением от Константина XII поискать для него невесту[7]. Посол не только имел передать ценные подарки, но поразил трапезундс-ких граждан и удивительной роскошью своей сви­ты: с ним были вельможи, воины, монахи, певцы и музыканты с инструментами. Посетив грузинский двор, где греки узнали о смерти Мурада II, Франци прибыл в Трапезунд. На приеме император с удо­вольствием говорил о полученных известиях и хва­лился, что с новым султаном у него обеспечен мир. Но Сфрандзи заметил, что, по его мнению, перемена не сулит впереди ничего хорошего, потому что ста­рый султан заботился о спокойствии, а новый с юности враждебно настроен против христиан и опасен для греческих государств. Ясно, что в Трапезунде питались на этот счет совершенно други­ми идеями.

Для знакомого с характерами последних Ком-нинов не может возникать сомнения насчет окон­чательного исхода борьбы между мусульманами и христианскими государствами как в Азии, так и в юго-восточной Европе. В самом деле, достаточно бросить взгляд на ту и другую сторону перед окон­чательным кризисом или еще лучше сравнить по­литику османских турок в Х1У-ХУ вв. с непра­вильными действиями и ограниченным кругозором греческих властителей, не понявших весьма про­стого факта, что продвижение турок во Фракию и укрепление их в Галлиполи было тем дамокло­вым мечом, который неминуемо должен был пора­зить не только греков, но и восточное христиан­ство. Греческое царство оказалось ниже мусуль-манско-турецкого государственного образования, которое в одно и то же время наносило удар Ви­зантийской и Трапезундской империи. К сожале­нию, у нас еще не было до сих пор опыта рассмот­рения этой проблемы в параллельном изложении.

Позволим себе указать здесь на многочисленные факты, по внутреннему их значению вполне одина­ковые для обеих греческих империй. Одинаковая сознательная и методическая политика проводилась османскими турками. Давший имя этому турецко­му племени Осман, сын Сулеймана, должен быть признан настоящим основателем государства на плоскогорье близ Конии. Отсюда, тесня сельджук-ских беев и византийских владетелей, турки скоро продвинулись к западу и утвердились в Никее, ограничив малоазиатские области Византии бере­говой полосой. Осману помогло счастье, говорят ис­торики: разгром сельджуков и ослабление их мон­голами, истощение малоазиатских областей и анар­хия в Византии, произведенная смутами, вызванными интригами Иоанна Кантакузина. Турецкие отряды еще в XII в. являлись обычными наемниками в византийской военной службе, и притом как у никейских императоров, так и у соперников их из Палеологов и Кантакузинов. Турецкие султаны в Конии уживаются с христианами, не разрушают го­родов и не теснят население непосильными побо­рами, держат у себя на службе греческих админис­траторов и советников. Окраины обоих государств имеют сходную организацию.

Османы переносят свою столицу ближе к им­перии и утверждаются в Ескишеире. Так действу­ет Осман, который далеко не разоряет занимаемую страну, а организует ее. В 1301 г. он одержал побе­ду под Никомидией. Пока вождь Каталонов Рожер был в живых, Осман действовал осторожно, нозатем турки переправились на другую сторону Бос­фора и заняли Галлиполи. Завоеванием Никоми-дии в 1326 г. заканчивается карьера Османа. По его смерти в том же направлении действует сын его Урхан. В 1330 г. взята Никея, но так же без ненужных разрушений и истреблений. Урхан орга­низует небольшую флотилию и переходит на евро­пейский берег. Успехи Урхана в отношении Ви­зантии совпадают с междуусобиями внутри импе­рии. Кантакузин выдает за Урхана свою дочь, и последний помогает грекам в войне со Стефаном Душаном. Турки познакомились с Фракией, хоро­шо оценили ее значение и стремились к Адриано­полю, который был заветной их целью. После зем­летрясения 1354 г., разрушившего укрепления Гал­липоли, начинается усиленная колонизация турок из Азии в Европу. Преемник Урхана Мурад (1359-1389 гг.) преследовал сознательную цель устро­иться во Фракии так же прочно, как в Вифинии, где столица была перенесена уже в Бруссу. Брусса стала процветать под турецким господством и на­селение ее достигло 200 000 человек. В числе ис­ключительных мер, принятых османами, была орга­низация войска из христианских детей (янычар). В 1365 г. османы завоевали Адрианополь и пере­несли в него свою столицу. В XV в. население Адрианополя с 15000 доросло до нескольких сот тысяч. Новые завоевания османов во Фракии от­резали Константинополь от сухопутного сообще­ния с христианскими державами Европы. Недав­ние выходцы из Азии образовали в Европе государство, которое становится решающим на Балка­нах и входит в круг европейских государств. Когда в 1453 г. Магомет II принял окончательные меры для завоевания Константинополя, оказавшиеся в распоряжении его средства были гораздо выше того, что было необходимо для его цели. Против его силь­ной артиллерии и громадных пехотных войск Кон­стантинополь мог выставить не больше 5000 тузем­ного ополчения да десяток тысяч иностранцев, при­сланных из разных стран Европы. Так ничтожны были ресурсы, которыми могло располагать визан­тийское правительство, изолированное на Босфоре от всяческих сношений с востоком и западом.

Положение Трапезундской империи, бывшее да­леко не лучшим в рассуждении средств обороны, казалось еще более безнадежным по отношению к общему плану действий, каким руководились по­следние Комнины, братья Иоанн IV и Давид, и их ничтожные, чуждые сознания общественных инте­ресов советники.

Хотя Трапезунд оставался непосредственно не­затронутым монгольским и турецким вторжением, но нельзя не признать того, что береговая полоса империи на Черном море по направлению к Сино-пу, равно как и континентальная граница по направ­лению к Эрзинжану, область которого уже в нача­ле XIV в. не принадлежала грекам, постепенно со­кращалась и постепенно лишалась тех естественных твердых в виде неприступных крепостей и горных ущелий твердынь, которым империя была обязана своей безопасностью.

Не стало крепости и морской гавани Лимний, не стало береговой полосы между Синопом и Керасунтом, захваченными турецкими эмирами, пони­зилось и морское могущество империи вследствие недостатка развития флота: в XIV в. упоминается не флотилия, а судно или два, какими располагают императоры; неприятель угрожает столице тоже не флотом, а вооруженным судном. Напомним во­енные операции Иоанна IV и Давида против Трапезунда с одним судном, нанятым у иноземцев в Крыму. Припомним также описание пути испан­ского посла к Тимуру в 1404 г. Вышедши из Тра-пезунда, посольство через два дня оказывается уже в полосе чуждого государства, где не признается власть императора. По направлению к Арсинге Трапезундская империя простиралась лишь на два дня пути, не более 40 или 50 верст, и на этом про­странстве не было безопасности от соседних эми­ров, владевших горными укрепленными замками в Халдии и полузависимых от империи вассалов, ка­ков известный Кавасит. Ко времени Иоанна IV ис­торик Халкокондил рассказывает о следующем обстоятельстве.

Один шейх, по имени Эртебиль, сделал поход на Трапезунд, собрав военный отряд с целью взять и опустошить город. И царь Иоанн, собрав также войско пешее и морское вместе с пансевастом и его дружиной (идет речь о Кавасите), пришел в обитель Фоки, называемую Кардильской (в Кардилу — ?? ?? ???????) и находящуюся поблизости от столицы.

Пансеваст со своими и царскими людьми имел намерение напасть на шейха с моря, где его найдет. Между тем шейх Эртебиль занял местность, назы­ваемую Мелиари, овладев клисурой Кананий. Итак, отряд пансеваста, под его предводительством, при­шел к месту, когда шейх уже занял клисуру; тем не менее, надеясь на помощь со стороны флота, ко­торый должен был помогать пансевасту против шейха, он напал на него. Но была неблагоприятная погода для морских операций. Так как дул сильный ветер, то моряки не высадились на берег, чтобы подать помощь сухопутному отряду. Это дало воз­можность шейху напасть на пансеваста с таким успехом, что в сражении погиб сам пансеваст, его сын и еще 30 человек. Оставшиеся в живых спас­лись бегством по направлению к ставке царя Иоан­на, который и сам поспешил на корабли, чтобы спа­стись в столицу, затем и все другие — кто сухим путем, кто морем. Шейх расположился лагерем в монастыре Фоки, где была стоянка царя Иоанна. Захвачено было в плен много народа, из них не­сколько было умерщвлено в виду города. Проведя здесь три дня, неприятель отступил по направле­нию к Месохалдии, которая принадлежала пансева­сту. Оставляя территорию империи, шейх вознаг­радил себя за свою неудачу, захватив громадную добычу и множество пленников.

О положении населения в этой части империи можно судить частью по актам Вазелонского мо­настыря и по хрисовулу в пользу монастыря Суме-лы, частью по аналогии с явлениями, происходив-шими в малоазиатских прибрежных областях, ко­торые империя не была в состоянии защищать против надвигавшейся волны турок. Как относи­тельно городов и селений в феме Халдии, извест­ной своими недоступными крепостями Галаха, Кенхрина, Херианы, так и греческой Вифинии, в Никомидии и Никее, по занятии их турками, туземное население, уступавшее под напором врагов и стра­давшее от потери имущества и полона, не было, од­нако, вконец уничтожаемо, и между греками и ту­рецкими колонистами образовался род сожитель­ства, в котором туземное население находило даже улучшение того положения, в каком оно было до сих пор под властью Палеологов. Нередки указа­ния на то, что турецкое порабощение оказывалось благом для сельского населения и сравнительным счастьем после непосильных налогов, нападений врагов и внутренних смут и раздоров между Палеологами и Кантакузинами. Мы хорошо помним время, когда психология русского обывателя реаги­ровала на внешние события, выражавшиеся в за­хвате немцами западных областей во время вели­кой европейской войны, такими жалкими словами: «Мы калуськие (калужские), до нас ёя не дойдет». То же чувство утраты идеи отечества резко отме­чается в сознании греческого обывателя. Утрата семьи, благосостояния, земельного владения и всего, что составляет смысл жизни для обыкновенного сельского обывателя, — это всегда и везде сопро­вождалось болезненными явлениями, лишавшими человека бодрости и способности к сознательному самоопределению, а в целых группах людей и об­щественных организациях подтачивало живые силы, способные при надлежащем руководстве и направ­лении возбуждать столько инициативы и давать такое напряжение нравственных сил, каковым ха­рактеризуются лучшие страницы человеческой истории. Летопись византийской истории и памят­ники Трапезундской империи не дают историку случая указать в своем изложении черты высоко­го исторического подъема или самопожертвования; таковых конец XIV в. и XV в. не обнаруживает в истории греческих империй.

После приведенных общих замечаний, к каким приводят излагаемые здесь события всемирного значения, обращаемся к заключительным страни­цам в истории Трапезундской империи. Двенадца­тилетнее (1446-1458 гг.) правление Иоанна IV было собственно медленным умиранием империи. Пе­реход власти, за смертью Мурада II, к Магомету II внушил как трапезундскому царю, так и другим гре­ческим владетелям разных областей легкомыслен­ную идею о возможности изгнания турок из Евро­пы соединенными силами греков с западно-евро­пейскими христианами. Осуществлению этой идеи и пересылке посольств, с целью соглашения инте­ресов разных государств в организации общего движения на турок, посвящены были последние годы Иоанна и брата его Давида. Переговоры и пере­сылка посольствами с указанной целью, не остав­шиеся неизвестными для Магомета II, имели послед­ствием только ускорение решительных мер про-тив Трапезунда и усиление недовольства против греков. Нам предстоит здесь остановиться на со­бытиях последнего трехлетия перед падением Тра­пезунда, выбрав из сохранившихся известий те, ко­ими больше характеризуется не внешняя обстанов­ка, неизбежно приводившая, как естественный процесс развития создавшегося положения, к тра­гическому концу, а те факты, в которых выдвигает­ся на первое место неуловимый для наблюдения внутренний процесс, влияющий на обнаружение воли и на действия лиц, поставленных на страже соблюдения равновесия в человеческих органи­зациях.

По смерти Иоанна остался сын его, малолетний Алексей, и две дочери, выданные за соседних эми­ров. В политическом отношении вся надежда воз­лагалась на образование коалиции из европейских и азиатских государей. Первоначальные меры по переговорам начаты были Иоанном и продолже­ны его братом Давидом. Вождем азиатской час­ти коалиции намечался Узун-Хасан, внук Кара Юлуха, женатого на сестре Мануила, хана Белобаранной орды в Месопотамии (Диарбекир). Даже туда доходил слух о красоте дочери Иоанна по имени Феодоры (она же Кат?). Хасан обещал слу­жить всеми средствами трапезундскому царю, если за него будет отдана дочь его. Давид проводил сестру в Месопотамию в сопровождении грече­ского духовенства. Относительно Запада большие надежды, хотя без достаточных оснований, возла­гались на папу и на герцога Филиппа Бургундского.

Шестая и последняя глава истории Трапезунда Миллера[8], обнимающая события от 1458 г. до 1461 г., дает такой реальный взгляд на внутренние собы­тия занимающего нас времени, что, сославшись на несколько страниц в этой главе и на последние страницы книги Финлея[9], мы можем остановить внимание лишь на заключительном акте трагедии.

В письме к Филиппу Бургундскому от 29 апре­ля 1459 г. царь Давид рассказывает, как он отдал свою племянницу за Хасана с целью привлечения его в лигу, как сам он выйдет с 20 галерами и 20 000 войска, Хасан с 50 000, Георгий VIII Грузин­ский с 60 000, подчиненный ему грузинский герцог с 20 000 кавалерии, Дадиан Липарит, князь Мигре-лии, с 60 000, Рабия, князь Абхазии, с его братом и баронами, с 30 000; кроме того, готы и аланы дали обещание сражаться под знаменем короля Георгия Грузинского. Из других князей султан Карамании и Измаил Синопский будут защищать свою страну от турок. В конце своего письма, побуждая Филип­па сделать диверсию на Венгрию, Давид дает обе­щание освободить Иерусалим и передать Филиппу Иерусалимское королевство. Папа Пий II, на имя которого было адресовано это письмо, замечает от себя в январе 1460 г., что он послал в Трапезунд и к другим восточным князьям францисканца Людо­вика Болонского, чтобы организовать лигу. С дру­гой стороны, трапезундские послы посетили евро-

пейских государей и, между прочим, в декабре 1460г. заключили торговый договор с Флоренци­ей. Но все же эти меры не имели никакого успеха, потому что Трапезундская империя пала прежде осу­ществления намеченных целей. Папа выражался: «Трудное дело не только вооружить христиан, но и собрать их для обсуждения вопроса о вооружении». Давид неосторожно выбрал это же время, чтобы просить об отмене дани, которую платил султану его брат. Еще хуже было то, что он поручил мужу своей племянницы, Хасану, переговоры по этому вопросу с Магометом II. Послы его приняли высо­комерный тон, не только предлагая отмену дани, но еще уплату даров за 60 лет. Это вывело из себя Магомета, который весной 1461 г. решил начать поход против Трапезунда.

О походе Магомета на Трапезунд сообщается подробно и живо в известиях писателя Михаила Дуки[10].

«В 1461 г. Магомет приготовил флот в 200 су­дов и 10 военных кораблей; весной, переправив­шись через залив, прибыл в Бруссу, причем никто не имел ни малейшего подозрения о его намерени­ях. Сообщу и нечто удивительное. Его учитель в законе, он же и судья судей в то время, понадеяв­шись на близкие отношения к султану и на уваже­ние, которое последний питал к своему учителю, спросил его, находясь с ним наедине: «Господин, приготовленную сухопутную и морскую силу куда намереваешься направить?» Он же, посмотрев на него гневно, сказал: «Знай, что, если бы я убедился, что хотя бы один волос в моей бороде догадывает­ся о моей тайне, я бы вырвал его и бросил в огонь». Дрожали от страха все населявшие Ликостомий Влахи, Кафа и Трапезунд и Синоп, острова Эгейско­го моря, Родос и окружающие его малые острова, Хиос и Лесбос, хотя и платившие дань, но знавшие его непостоянство. Султаны же из Вифинии при­были в Анкиру Галатскую и расположились лаге­рем. Сюда же прислал эмир Синопа с большими дарами своего сына, который приветствовал его униженно. Приняв его благосклонно, он объявил ему свою волю для передачи его отцу и, отправляя его вестником того, что следовало передать, присо­вокупил: передай своему отцу, что я намерен иметь Синоп в своей власти; если он отдаст его добро­вольно, то я охотно дам ему вознаграждение, усту­пив Филиппопольскую область, если же нет, то скоро буду на место. Флот прибыл морем в Си­ноп. Сын же Измаила, синопского эмира, передал своему отцу то, что он слышал от тирана, который, как скоро узнал о прибытии в Синоп флота, и сам двинулся туда сухим путем. Измаил в смущении вышел из Синопа и, встретив султана, смиренно поклонился ему. Магомет благосклонно принял его и отдал приказ захватить его сокровища, коней, мулов, верблюдов и все, что бы ни нашлось в его кладо­вых, и запретил касаться всего этого. Устроив дела в Синопе и поставив начальником одного из вер­ных ему рабов, сам пошел во Внутреннюю Армению. А вышеупомянутый эмир Узун-Хасан нахо­дился со своими приближенными в гористых об­ластях Персии, не имея достаточно сил, чтобы встре­титься с тираном».

Причины, побудившие могущественного в то время султана Узун-Хасана отказаться от выступ­ления против Магомета II и от помощи грекам, пытается выяснить тогдашний историк Лаоник Халкокондил, мнение которого считаем нужным привести здесь сполна[11].

«Прошедши Севастию, вторгся в область Хасана... Там встречает его мать Хасана, имеющая под­нести богатые дары и исполнить поручение от сво­его сына. Будучи принята царем (Магометом II), она произносит следующие слова: «Царь, сын Амурата Оттомана, я исполняю посольство моего сына Хасана, который с благорасположением относится к тебе и не завидует твоей счастливой судьбе и не уклоняется от исполнения твоей воли, в чем бы она ни выразилась. От себя я скажу тебе, дивный муж, вот что. С какой целью ты наносишь зло нам, твоим единоплеменникам, как врагам? Или не зна­ешь, как на бурного Баязида, сына Мурата, престу­пающего меру именно в этом отношении и слиш­ком прегрешившего против единоплеменников, неумолимая судьба наложила свою руку и нанесла погибель от царя Тимура? И как ты доселе кротко относился к соплеменникам и ни с кем не посту­пал немилосердно, то божество дарует тебе многое и великое благополучие, введя в сонм героев и даруя пространную и счастливую область и города и царства, подвластные тебе и сдавшиеся в плен. И это тебе, конечно, известно, что никаким образом, если погрешишь в этом, тебе не удастся нанести вред соплеменникам, как некоторые грубейшие и бесстыднейшие по природе и по душе представля­ют себе, что нигде на земле судьба не вмешивается в человеческие дела, но что дела между ними на­правляются случаем. Нет, не все что бы то ни было, что бы кто позволил себе, и было бы для него по­зволительно и законно. Но тирану и царю благо­приятствует счастье в том случае, когда справед­ливость сопутствует делам. Посмотрим на разда­ваемые жребии, худой и добрый, они различаются надвое, как люди заслуживают того или другого. Кому присужден лучший жребий, того и смерть не освобождает от обязательства, и он терпит строгое наказание (т. е. если не оправдал в жизни жребия, ему выпавшего). И в других случаях божество обычно настаивает на исполнении условия, кото­рым кто-либо связал себя, и без сомнения погубит, если договор нарушен. Ты дошел до высшей степе­ни благополучия, как никто из царей вселенной, ради того, что повинуешься божеству и не преступаешь священных обычаев, властвуя над всеми людьми. Необходимо человеку до смерти выполнять обяза­тельства, данные им божеству или полубогу (герою). И ты несправедливо поступаешь с нами, твоими соплеменниками, рабами того божества, по отно­шению к которому судьба поставила нас в обязательство и которое не остановит нас, тобою оскор­бляемых и обижаемых, без защиты»[12].

Царь держал такой ответ: «Твои слова, жена, во всем справедливы; знай, однако, что упоминаемое взаимное обязательство дает несколько больше прав царю и тирану, что и доказывается самим делом. Если о ком известно, что он притесняет еди­ноплеменников, нужно доказательство, кто насту­пает и кто защищается против нападающего. Мы, исполняя это, предупредили его, чтобы он не вхо­дил в наши области, но он совсем не удержался и не перестал угрожать наступлением. Тем не менее, выставляя это против твоего сына, я уклоняюсь от того, чтобы нападать на его область, под условием, что он не войдет снова в нашу страну и не окажет поддержки и помощи царю трапезундскому». Пос­ле этих слов мать Хасана заключила с ним союз».

Магомет нашел в Трапезунде полезного сотруд­ника в лице известного Георгия Амирузи, в то вре­мя бывшего казначеем царя. В своем письме к Виссариону Амирузи натурально умалчивает об этом, но исторические источники того времени об­виняют его в измене и в тайных сношениях с Магометом. В своем письме к Виссариону от 11 де­кабря 1461 г. Амирузи говорит, что атака турок была так неожиданна, что не было времени собрать вой­ско, ибо турецкий флот имел более 100 кораблей и сухопутных сил было более 150000. Город пал 26 октября 1461 г.

Султан провел зиму в Трапезунде. Админист­рация этого важного приобретения, составлявшего передовой пост между элементами, враждебными оттоманскому господству, требовала серьезного внимания, чтобы предупредить возможность буду­щих волнений. На политику Магомета не влияли гуманные чувства сострадания, и он принимал страш­ные меры. Только треть христианского населения, и то из низших классов, была оставлена в столице, и эта часть расположена в отдельном квартале Филиппа. Богатые греки Каваситы и другие члены земельной аристократии переведены в Констан­тинополь. Их имения в стране и даже в столице переданы оттоманским служилым людям, за исключением немногих, оставшихся за ренегатами. Остат­ки населения, молодежь того и другого пола, были выделены как рабы для султана и армии. Дети знат­ных фамилий, лучшие по силе и красоте, выделены в качестве пажей или в административные шко­лы как ученики; 800 мальчиков зачислены в кор­пус янычар; масса народа роздана солдатам в раб­ство. Христианское население изгнано из центра города, дома розданы мусульманской колонии, и мно­гие годы ни один христианин не мог появляться в кремле.

Цитадель получила гарнизон в отряде янычар, а императорский дворец занял паша.

Лишенный трона Давид недолго наслаждался плодами столь бесчестного поведения: немного лет он жил близ Сереса, затем был арестован и пере­слан в Константинополь. Султан подозревал его в секретных сношениях с Узун-Хасаном. Магомет присудил к смерти всю семью. Давиду предложе­но принять мусульманство.

В заключение заметим, что наиболее удачная глава (именно VI)[13] в истории Трапезунда, написан­ная Фальмерайером, которая по фактическому ма­териалу и до сих пор не оставляет желать ничего лучшего, нуждалась бы в изменении категоричес­кого приговора, вынесенного всей греческой нации: «Греческая жизнь носила в себе зерно смерти» (с. 244). Не могли бы мы возразить лишь против такого положения, что разгром старой системы, ослабление и истребление прежней могуществен­ной партии (грузинской) и переход влияния к чис­то эллинской, поддержанной из Константинополя партии, не послужили к выгоде и пользе Трапезунд-ской империи, в которой не вся сила была в эллин­ском элементе.



[1] Laonici Chalcocondylae. IX, р. 461 еd. Воnn.

[2] Причем по ошибке назван Исаак вместо Алексея.

[3] Разумеется, дочь Алексея IV Мария, вышедшая замуж за Иоанна VI.

[4] Современником следует назвать Халкокондила Дуку.

[5] Т. е. в Крым, в Феодосию.

[6] Такова военная сила, с которой можно было идти про­тив трапезундского императора!

[7] G. Phrantzae. Annales, III, р. 206 § 9, еd. Воnn.

[8] Мiller. Тrebizond, the last Greek Empire, р. 96.

[9] Finlay. Тhe History of Greece, р. 481.

[10] Ducae Michaelis. Р. 340-343, еd. Воnn.

[11] Laonici Chalcocondilae. De rebus turcicis, 1. IX, р. 492.

[12] Рассказ о переговорах с Магометом матери Хасана и о заключении мира представляется нам в изложении Халкондила весьма любопытным эпизодом, который, однако, едва ли основывается на исторической почве. Не входя здесь в обсуждение довольно сложных вопросов, которые нужда­лись бы в отдельной главе или экскурсе, заметим, что об отдельном договоре между Магометом и Узун-Хасаном перед падением Трапезунда нельзя думать уже потому, что в 1473 г. Магомет напал на него за его продолжающиеся сношения с Венецией, о чем любопытные сведения сооб­щены в статье Ebersolt, Bytzantin. Zeitschrift, XV, S. 223 (Itineraire de Chypre en Perse d`apr?s le Parsinus, 1712); в особенности же характером свободного творчества, от­влечением от реальной действительности отличается са­мое содержание речи матери Хасана. Чтобы вникнуть в смысл этой речи, вложенной христианским писателем в уста магометанки с целью воздействовать на Магомета И, недостаточно проникнуться положениями, извлеченными из Корана, а необходимо войти в историю развития фи­лософской мысли XV в. в связи с гуманистическим дви­жением.

[13] Blick auf den inner Zustand des Reiches unter Manuel III.

- - - - - - Сообщение автоматически склеено - - - - - -

ПРИЛОЖЕНИЕ

Спойлер (раскрыть)

I. Надпись в церкви Иоанна на скале, что за городской стеной



Эта надпись не один раз была издаваема и ком­ментирована[1], но, по нашему крайнему разумению, без достаточного выяснения ее смысла и содержа­ния. Кроме того, неоднократное и тщательное на­блюдение букв и характера письма на месте и впо­следствии по эстампажу привели меня к заключе­нию, что некоторые места надписи были прочитаны первыми издателями неправильно. И независимо от всего прочего, надпись с такой датой, которая современна основанию Трапезундской империи и которая бросает некоторый свет на жизнь окраи­ны города Трапезунда в начале XIII в., заслужива­ет вообще большего внимания, чем сколько ей уде­лялось.

Иеромонах Варнава, виновник строительства и росписи церкви Иоанна, внес в коммеморативную надпись, начертанную над входом в церковь, исто­рию покупки места от прежних владетелей, с ука­занием размеров его в длину и в ширину и, что особенно необычно в такого рода коммеморативных памятниках, называет свидетелей, бывших при акте покупки. Кроме того, в надпись внесены та­кие выражения, которые носят характер деловой юридической терминологии, чем, по-видимому, выда­ется важность памятника как действительного юри­дического акта. Любопытны также, с одной сторо­ны, греческие и варварские имена и термины, на основании коих можно составить некоторое пред­ставление о характере населения Трапезунда, с дру­гой же — указания на общественное положение упоминаемых в надписи лиц. В истории города Трапезунда этой надписи принадлежит большое место, если дать подобающее освещение находимым в ней намекам. С точки зрения языка надпись так­же представляет любопытный материал.

Прежде чем переходить к тексту надписи, пред­лагаем некоторые наблюдения внешнеописатель-ного характера. Древняя церковь пророка и крес­тителя Иоанна «на скале» едва ли в настоящее время может быть признана в том здании, которое среди местного населения известно под двумя на­именованиями: ??????? (всесвятая) и ????? ??????? (св. Иоанн).

По нашему крайнему разумению, это не больше как часовня при кладбище, служащая для временного помещения в ней умерших до погребения, с деревянной настилкой вместо свода и с алтарным местом и престолом, устроенным в четырехуголь­ной постройке, которая не имеет апсиды. Ничего архаического в ней нет. Высокая кладка за алтар­ным местом представляет собой не что иное, как закрепление почвы или контрфорс, имеющий це­лью задержать почву, угрожающую местному клад­бищу. Самая надпись читается над входными две­рями, и едва ли можно утверждать, что здесь же она находилась в старой церкви, построенной иеромо­нахом Варнавой.

Плита с надписью имеет в длину 1,73 м, в вы­соту 0,30 '/2 м, длина строки 1,59 м, высота букв от 0,025 м до 0,03 м. Так как в надписи отмечена первоначальная величина всего участка земли, то не лишено значения указать размеры нынешнего здания: длина с востока к западу 5,075 м, попереч­ный размер с севера на юг 2,32 м. Надпись была в руках неизвестного любителя, который восстано­вил ее чтение черной краской. Можно думать, что он хотел облегчить для сограждан понимание над­писи, нашедши ее уже покрытой белой краской, которая, заполняя очертания выбитых по камню букв, делала затруднительным чтение. Но он перешел должную меру в осуществлении своего намере­ния: его буквы краской не соображены с начерта­нием высеченных на камне, часто выходят за ли­нию строки и представляют новое чтение. Вслед­ствие этих обстоятельств надпись и после работы над ней Пападопуло-Керамевса может возбуждать в некоторых словах сомнения. Следует еще отме­тить, что поблизости от этой часовни построена в новейшее время (около середины прошлого века) новая приходская церковь во имя Иоанна Предтечи, которая, по-видимому, заменила старую. Во всяком случае, кроме надписи от старой церкви не сохра­нилось никаких следов. Для дальнейших объясне­ний нужно еще принять в соображение, что цер­ковь построена за чертой города, и даже стена царя Алексея II, проведенная здесь в 1324 г., оставила ее вне защиты. Не может быть сомнений, что это не могло не отражаться весьма неблагоприятно на ее судьбе.

Текст надписи у Пападопуло-Керамевса и у Милле читается за самыми незначительными исключения­ми, которые отметим ниже, почти одинаково. Он представляет следующее чтение в 9 строках.

1. ?????? [???]?? ?? ? ??????? ? ????? ?? ? ??? ?????? ??? ???? ?? ? antigonose ? ??? ???????? ??? ??? ???? ????? ??? ??????[?]-

2. ????? ??? [?]?????? ??? ??? ??? ??????? ??? ??? antigonose ?? ?????? ?????? ??? ???? ???? ??? ?????? ??? ???????

3. ??? ???[?]? ? ??[? ?]??????? ??? ? ??? ??????? ??? [???]?????? ?? ???? ????? ???????? ??? antigonose ????? ??? ?

4. ?? ??? ???? ???? ??? ??????. ???????? ??? [??]??? ?????[?]? ???? ??? ???????? ???? ????? ??? antigonose ??????? ??

5. ??? ???????? ??? ?????? ???????? ? ????? ??? ????? ???? ???????? ??? ???????? ??? ??????? ????????

6. ???????? ? antigonose? ??? antigonose ??? antigonose ??? ??[?]?????? ????? ??? ???????? ??? antigonose??

7. ??? ??????? ??? ????? ??? ???????? ??? ????? ??? ????[?]? ???[?]? ????????. ??? ??????? ?? ?????? ??? antigonose

8. ? [?] ??? ??? [?]????? ???????? ???[?]?[?](?)?? ??????[??? ?? ??? ?????? ?? antigonose ??? ?????? ????? ????? ?????-

9. ?? ?? ???????? ????[???]??: ????? <??" ??? ???

Переходя к объяснению надписи, мы должны прежде всего дать себе отчет в формальной поста­новке вопроса. Перед нами посвятительная или даже лучше ктиторская запись, вырезанная на кам­не по распоряжению иеромонаха Варнавы, который был главным деятелем при постройке церкви. По этому поводу считаем нужным выдвинуть обстоя­тельство, оставшееся неотмеченным первыми изда­телями надписи. Поп Василий, упоминаемый в тре­тьей строке и купивший участок, должен быть то­жественным с иеромонахом Варнавой 9-й строки. Это доказывается прозванием ????????, хорошо читаемым при имени попа и испорченным при имени иеромонаха, причем, однако, порча до такой степени незначительна, что не помешала Милле именно в этом смысле раскрыть недостающие буквы на эстампаже, хотя Пападопуло-Керамевс удержался от этого и поставил буквы ????. Значение указан­ного обстоятельства заключается в том, что между актом покупки места и постройки церкви, которые соединены в ктиторском акте, прошло такое время, которое было достаточно, чтобы священник Васи­лий принял монашество и имя Варнавы. Независи­мо от всего прочего, это дает ключ к объяснению происхождения и состава записей, что представляет ряд последовательно развивающихся событий, а это в свою очередь отразилось как на редакции, так и на литературном построении самого памятника.

Взглянем прежде всего на хронологию, обозна­ченную в последней 9-й строке. В издании Милле, который принял в этом отношении мнение гре­ческого издателя, отмечена здесь одна особенность, на которую укажем ниже, но тот и другой прочли год 6814 индикта 4, т. е. пометили надпись 1306 г. христианской эры. По нашему мнению, здесь допу­щена ошибка, которая замечена нами и на месте, при тщательном наблюдении, и представляется та­ковой же и в настоящее время при изучении эс-тампажа. И вообще, не представляется ли стран­ным замечание, сделанное по этому поводу у Мил­ле, когда он говорит: в 9-й строке ? и Г «erreur du graveur qui avait l`habitude d`ecrire ces signes precedemment. Il faut les supprimer». Если еще по­нятно мне преследование буквы ?, которая дей­ствительно изображена на камне после стигмы, обо­значающей число 6000, когда она перечеркнута внизу поперечной чертой, то уже совершенно напрасно такое же движение против воображаемой при том буквы Г. После знака индикта в 9-й строке гречес­кий издатель поставил ?, а французский прочитал перед ? еще букву, именно Г. Как легко понять, оба издателя разошлись в понимании хронологии надписи, причем первый совсем не заметил буквы ? и обошел молчанием тот знак, который находится в обозначении индикта перед ?, второй же, хотя и отметил начертание Т, но изобразил воображаемый знак П, который не имеет значения и который по­тому он спокойно вычеркивает. Первый же изда­тель, хотя перед ним не могли не выступать труд­ности в обозначении хронологии, с легким серд­цем затушевал их, чтобы спокойно привести по равенству 6814 г. индикта 4 с датой 1306 г. хрис­тианской эры.

На самом деле в обозначении даты есть ошиб­ка. Если бы даже было доказано, что ошибка за­ключается именно в самом памятнике, то и тогда нельзя скрывать ее; на камне читается

????? ????,antigonose???? ????????, 671 1, т. е. 1203-1204 гг.

После ????? несомненно читается стигма с пе­ресечением внизу, за ним широкое рукописное пcи и за ними уже омега, но последняя не входит в кадр других численных знаков, наполовину меньше их и относится к употребительному в рукописях обозначению при цифре порядкового числительно­го: ????????, antigonose?, antigonose, и т. п.

Доселе мы считались с тысячами и сотнями. Далее на камне изображены десятки и единицы, и в этом отношении следует отметить недосмотр. У обоих издателей прочитано ??, между тем как на камне несомненно ?А, т. е. не 14, а 11. Следует уделить немного внимания тому обстоятельству, что поперечная черта выше в этом случае, чем в сход­ственной букве в индикте; во всей надписи начер­тание буквы А никак не позволяет смешения ее с ?. Следствием допущенной издателями ошибки в чтении буквы ?, произошла ошибка в чтении индикта, и притом ошибка двойная: греческий из­датель пожертвовал ?, или цифрой для десятка, а Милле заметил этот знак, но прочитал его как Г или как такой знак, который при данном сочетании не представлял значения и потому подлежал выпущению. На самом деле вместо индикта 4 следова­ло читать индикт 14; греческое начертание ? с низко лежащей поперечной чертой здесь весьма вырази­тельно. Ошибка в чтении индикта дает разницу на 10 лет, следовало читать ??, а не ?.

При том истолковании знаков хронологии, ка­кое мы предлагаем, дата надписи изменяется на сто лет, но вместе с тем получаемое лето от сотворе­ния мира 6711 вступает в непримиримую вражду с индиктом 14. Первые издатели, позволительно думать, предусматривали это обстоятельство и уст­ранили его допущением указанных выше умолча­ний. Получаемый при допущенном ими чтении 6814 г. индикт 4 устраняет, по-видимому, затрудне­ния и дает случай первому издателю заявить: «Чет­вертый индикт 6814 г. точно совпадает с 1306 г. от Р. X.»[2]. Допущенная первым издателем свобода в чтении действительно восстанавливает согласие между индиктом и христианским счислением. Если читать 6714 (=1206 г. и. э.), то получим индикт 9; если читать 6711 (=1203-1204 г. н. э.), то найдем индикт 7, знаменательную дату в истории Трапезунда, показанную у Панарета[3]. Для вычислений необходимо считаться с сентябрьским годом ин­дикта.

Сделанное выше замечание о тожестве попа Василия, покупщика участка, и иеромонаха Варна­вы, строителя церкви, приготовляет читателя к раз­решению предстоящей нам задачи касательно про­тиворечивых цифр в хронологии.

Как легко понять из формального анализа над­писи, находимого у издателя, текст ее составлен из двух актов: а) запроданного акта на участок земли и б) дарственного, или посвятительного, акта в пользу церкви Иоанна Предтечи. Первый акт имел центральную фигуру в попе Василии, второй в иеромонахе Варнаве; но так как это должно быть одно и то же лицо, то, несомненно, между покупкой земли и дарственным актом должно было пройти некоторое время, в которое была именно построе­на и украшена росписью церковь (??????? ??? antigonose ????), и бывший священник сделался иеро­монахом. При выставлении хронологии на камне в надписи и произошла та путаница в несоответствии индикта и лета от Р. X., которая обнаруживается на памятнике. При составлении текста надписи име­лось у составителя перед глазами два документа, если не более: акт покупки участка земли и посвя­тительная запись; и на том и на другом, как естет ственно полагается, неодинаковая хронология. Как разрешил иеромонах Варнава или то лицо, кому он поручил составление ктиторской записи, хроноло­гический вопрос, это зависело от степени его книж­ного образования. По нашему мнению, к нему едва ли можно предъявить литературные запросы. До­пустимо предположение, что в 6711 г. индикта 7, на который падают 4 месяца 1203 г. и остальные ме­сяцы с января по сентябрь 1204 г., сделана покупка места, а индикта 14, т. е. через семь лет, именно в 1210—1211 гг., храм окончен постройкой, снабжен росписью и изучаемой нами посвятительной кти­торской записью. При этом в обозначении хроно­логии по недосмотру одна дата попала из акта по­купки места, другая из записи о постройке церкви. Дальнейшие затруднения в чтении надписи ка­саются личных имен. Всего приведено, если счи­тать попа Василия и иеромонаха Варнаву за раз­ных лиц, 13 имен, из коих 6 упоминаются в акте приобретения земли священником Василием. Нуж­но понять взаимные их отношения и объяснить причастность к маленькому участку, о котором идет речь. Прежде всего, кто первоначальный владелец участка, от чьего имени он продается? Это совсем не разрешается объяснениями первого издателя, который еще усугубляет путаницу внесением не­известно откуда взятого Иоасафа как редактора записи[4]. Как читаем в первой строке, участок, на коем построен храм Иоанна Крестителя, что на скале, принадлежал кир Феодору Камахину и Ири­не Цанихитиссе; но в третьей строке выступают новые лица — кир Григорий и Никита, которые и продали эту землю священнику Василию. От вы­яснения отношений между названными в надпи­си лицами зависит и понимание и чтение некото­рых неотчетливо сохранившихся мест. Следует еще обратить внимание и на то, что упомянутые в над­писи имена принадлежат не простым обывателям, но именитым людям, на что указывает и употреб­ление при имени почтительного «кир», и прозва­ние по месту жительства, а может быть, и по зе­мельным владениями или по замку; таковы Камаха, Цаниха. Между Феодором и Ириной нужно предполагать не только совладение участком в предместье Трапезунда, но и родственные отноше­ния, которые были обозначены в запродажном акте, бывшем под руками составителя записи. Как можно догадываться, в этом акте были слова от имени Феодора Камахина: я договариваюсь про­дать хорафий, который я имею в наследство от моего брата и сестры (??????? antigonose? ?? ???????? ???? ??? ?? antigonose?? ??? ??????? ??? ??? ??? ???????.). Во всяком случае, Ирина Цанихитисса, урожденная Камахина. была выдана за­муж за одного из Цанихитов; Феодор Камахин продавал участок с ее согласия, что и было обозна­чено в акте[5]. Но не в этом еще главное значение всего вопроса, а в появлении в 3-й строке двух новых имен, кир Григория и Никиты, которые соб­ственно и продали участок попу Василию. Теперь предстоящая нам к разрешению проблема ослож­няется: ясное дело, что участок перешел во владе­ние попа Василия не прямо от Камахинов, а после того как он побывал во владении Григория и Ники­ты. Если так мы понимаем ход дела, то в связи с тем должны получить иное объяснение некоторые выражения в первых строках надписи. Концом второй строки (предпоследнее слово) заканчивает­ся первая часть с покупкой, оканчивающаяся на словах: на вечные времена (??? ???? ???? ??? ??????). В этой части имеется указание лишь на то, что уча­сток был в собственности Камахинов и сдан в продажу[6]. После указанных слов следует вторая часть о покупке участка священником из рук Гри­гория и Никиты.

Соответственно тому является потребность ис­правления некоторых слов надписи против предполагаемого первыми издателями чтения. Строки 2-й выражение ??? ??????? (у Пападопуло), ??? (?)?????? (у Милле) могло бы быть понимаемо бли­же к чтению Пападопуло-Керамевса, если бы в на­чальной букве N (эстампаж) не было вязи, указы­вающей предпочтительно на чтение ???????? (т. е. эфенди). Но самое важное то, что следует в самом конце строки. Первый издатель оставил последнее слово без прочтения, второй дает ??? ???????, что вполне совпадает с ходом дела и соответствует чертам на эстампаже. Итак, ???????, т. е. приобре­ли, купили проданный Камахинами участок. Глагол ???????, ?????? в смысле владения, покупки, впол­не здесь на месте: ???????? antigonose ?? antigonose? ?? ??????? (Тrinchera, СХСIV); ???????? ???? ???????? (ibid. ССХLVП).

Наиболее неудачною оказалась в передаче 3-я строка, которая касается покупщиков. Греческий издатель дает здесь ??????(?), французский ??? ???(1)?. Совершенно непонятно у первого чтение ???, у вто­рого лебю, ибо буква омикрон в ??? совершенно ясна, тгебкх же в данном случае не могли быть ни покупщиками, ни продавцами. Если последнее сло­во предыдущей строки значит «приобрели» или «купили», то в 3-й строке нужно ждать наименова­ние субъекта. Мы предлагаем читать вместо ??? ???, т. е. двое, следующее слово ?? ???, «и купили вместе двое».

По отношению к тем же строкам сделаем еще замечание. Так как надпись не есть собственно юридический акт, хотя и составлена на основании подобных актов, бывших под руками последнего ре­дактора, то в ней можно наблюдать следы довольно неискусного пользования выражениями, взятыми из актов. Таковы формулы, встречаемые во 2-й и в 4-й строках: ??? ???? ???? ??? ??????. Они прямо просят­ся в запродажную запись и, конечно, из таковой же попали в наш памятник. Но нельзя сказать, чтобы употребление их было вполне уместно. Еще можно с ними примириться во второй строке, если отправ­ляться из речения ??? ??????, хотя в подобных же случаях и актах формула ??? ???? ???? имеет несколько иное употребление: ??? ???? ???? ??????? ??? antigonose ??????? или ??? ???? ???? ??????? ??? ????????. Это можно видеть в актах у Мiklovich et Muller, напр, т. VI, №; ХШ1 а. 1213, ХLIХа. 1213, LVIIIа. 1214, LХ а. 1214, LX1 а. 1216; то же самое у Тrinchera, XXV, LХХIII. Но мы не можем признать уместным это выражение в 4-й строке, перед определением раз­меров участка и занимаемой им площади. Эти на­блюдения могут служить для характеристики редак­ции памятника, в котором недостает литературной и логической точности.

В конце 4-й строки даны размеры участка: с севера на юг, т. е. по длине, 12 оргий или около 24 м, с востока на запад, т. е. в ширину 3 оргии и 3 спифамы (четверти). Следует принять в соображение, что измерение нынешнего здания дает следующие величины: в длину снаружи (в.-з.) 10,8 м, в шири­ну (с.-ю.) 5 м. Уже этого сопоставления мер доста­точно, чтобы понять, что на подобном участке мог­ла быть только скромная постройка.

Остается отметить еще замечание к 7-й строке. Несомненна ошибка в чтении ???????? ??? ?????. Нужно читать ?????, что вполне оправдывается сле­дами буквы X на эстампаже. Наконец, в 8-й и 9-й строках прозвание иеромонаха Варнавы, не прочи­танное первым издателем, восстановлено вторым, и совершенно основательно antigonose, как в 3-й строке. Местность этого имени и доныне сохрани­лась близ Гюмуть-хана.

В 7-й строке выражения ??????? ?? ?????? ??? ???????&? — выстроена с основания и украшена рос­писью — устраняют всякие сомнения в том, что нынешнее здание, которое представляет собой соб­ственно барак, куда ставятся до погребения гробы умерших, не есть то древнее сооружение, о кото­ром свидетельствует запись и которое, по всей ви­димости, или окончательно разрушено, или вошло в постройку нового храма в честь того же Иоанна Предтечи, построенного в близком от него рассто­янии в прошедшем столетии.

В заключение нам остается рассмотреть содер­жание 5-й и 6-й строк. Здесь перечисляются свиде­тели, бывшие при акте или давшие свои подписи под актом. В редакции этой части нужно отметить неловкость, которой бы не допустил опытный пи­сец приказа. Именно, и в этом случае остались следы двух актов: с одной стороны, «свидетели там случившиеся»[7], с другой, — следует перечень свидетелей в надлежащем порядке, с указанием их Служебного положения — как служилые и чинов­ные лица подписываются на официальных актах и как они действительно значились в том акте, в самом начале его, который был под руками составителя ктиторской надписи. Таковых приведено пять, между ними на первом месте нас встречают если не те же самые лица, которым ранее принадлежал участок, то, во всяком случае, члены той же семьи, носящие знакомые нам дворянские прозвания Цанихитов и Камахинов. Это были: 1) Феодор Цанихит, 2) Григорий Камахин, с упоминанием родства с первым, 3) Георгий Туркопул, 4) Феодосий Аарон, 5) Феодор Хаджи и многие другие. В приложении к первым двум нужно понимать слова «рабы свя­того нашего государя и царя Великого Комнина»[8].

Если наше заключение о хронологии надписи встретит одобрение, если надпись действительно носит дату 1210-1211 г. индикта 14, то она будет одним из первых сохранившихся памятников ос­нователя Трапезундской империи, Алексея I великого Комнина, и в то же время древнейшим памятников столицы Трапезундской империи. Слишком мало мы знаем о том, как строилась империя и как Трапезунд становился на высоту столичного города. Новая церковь строилась в отдаленном предместье города, которое даже в 1324 г., когда была возведена новая стена, имевшая назначением дать защиту от пиратов и вражеских нападений насе­лению, не помещавшемуся в прежнем городе (ныне средний), оказалась вне линии городских стен. Оче­видно, иеромонах Варнава имел уверенность в бла­гоприятном положении дела, не считал купленное им место опасным для жизни. Камахины и Цани-хиты, как это и отмечено первыми издателями, име­ют в истории Трапезунда влиятельное значение. Хотя своим званием они обязаны областям или замкам, от которых ведут прозвание, но в начале XIII в. имеют уже оседлость в Трапезунде, куда призывала их служба и политическая деятельность. Не лишено значения и то обстоятельство, что обе фамилии находятся в родственных связях. Между свидетелями, давшими свои имена под актом про­дажи, находим лиц, выдающих своими именами или прозваниями свое негреческое происхождение, что позволяет думать о пестроте населения Трапезун­да. Тут встречаем и Цаниха, и Камахина, и Турко-пула, и Хаджи, и Аарона, т. е. инородцев грузинско­го, армянского, турецкого, еврейского и тюркского происхождения, в чем нужно видеть характерную черту состава населения империи.



П. Колокольня при храме Св. Софии в Трапезунде



Стенные росписи в колокольне Св. Софии име­ют значительный художественный и археологиче­ский интерес, между прочим в том отношении, что они помечены определенной датой, указывающей на последнее десятилетие перед завоеванием Тра­пезунда турками в 1461 г. Здесь мы не предпола­гаем, однако, входить в рассмотрение этой росписи, а ограничиваемся наблюдениями над двумя компо­зициями, обратившими на себя наше внимание тем, что содержание их не подходит к общему тону церковной стенной живописи. Среди росписи господских и богородичных праздников мы нашли на за­падной и восточной стене два изображения, одно против другого, особенного характера, в которых, на первый взгляд, не усматривается отношения ни к христологической идее, ни к культу Богородицы. На западной стороне две композиции: Рожде­ство Христово и Сретение. Выше этих композиций на темном фоне, изображающем пещеру, в полу­круглом своде или нише, которая сверху донизу по краям снабжена растительным орнаментом, напо­добие узкой бахромы, находится стоящая во весь рост, лицом к зрителю, фигура с распростертыми до высоты плеча руками, в которых продолговатый ку­сок белого полотна с 11 аллегорическими предме­тами. Говорим аллегорическими, потому что было бы весьма трудно по внешнему виду составить о них точное представление: это род детских кукол, или свитков материи, обвязанных тесьмой и установленных на неровной поверхности раскрытого полотна. Прежде чем продолжать описание, заме­тим, что выше пещеры, по бокам ее, свешиваются ступни ног; это служит указанием того, что зани­мающая нас композиция составляет собственно при­надлежность другой, находящейся выше, в которойизображена тайная вечеря или сошествие Св. Ду­ха. Апостолы возлежат вокруг стола, крайние из них с протянутыми ногами, достигающими пещеры. Значение фигуры с раскрытым платом до изве­стной степени определяется остатками греческой надписи по обеим сторонам лица: сохранилось МОС, недостает начальных букв; надпись восстанавлива­ется в речении КОСМОС, которое и должно слу­жить точкой отправления в наших дальнейших рас­суждениях. Переходим к самой фигуре. Она пред­ставляет человека в зрелом возрасте, одетого в узкий шелковый красного цвета кафтан с длинными рукавами, обшитыми золотыми каймами по концам и с золотыми оплечьями. Краски несколько полиня­ли, но ясно, что одежда сделана из материи с орнамен­том, свойственным царским мастерским. О лице го­ворить не приходится, так как трудно было уловить краски на оригинале, как их недостает и в копии, сделанной художником Н. К. Клуге. Что касается головного убора, то он скорее должен быть причис­лен к стеммам, чем к головным уборам придворно­го вельможи. Особенно в этом отношении следует обратить внимание на жемчужные цепочки, спуска­ющиеся от стеммы вниз и идущие по бокам лица до подбородка. Как известно, эти привески, или препен-дулии, были именно отличием царской стеммы от головных уборов высших придворных лиц. Любо­пытным отличием головного убора на нашей фигу­ре следует признать и то, что он представляет собой металлический обруч, расширяющийся кверху, но не имеющий ни тульи, ни закругления.

На противоположной стороне от описанной фигуры находилось другое изображение, по-види­мому, также аллегорического или мистического значения. Здесь также нужно различать архитек­турную обстановку и вложенную мастером мысль в композицию. Что касается первой, то прежде всего нужно считаться с горницей, изображающей соше­ствие Св. Духа, если противоположная посвящена тайной вечере; под этой горницей, совершенно как в первой, описанной выше композиции, находится , полукруглая ниша, ведущая в помещение с темным фоном, окруженное бахрамой растительного орна­мента. В середине представлены две фигуры впол­оборота одна к другой; в приподнятых руках одной и в правой руке другой фигуры находится свиток, напоминающий те свитки, что изображены на раз­вернутом полотне противоположной композиции. Обе фигуры в живом обмене словами, о чем сви­детельствуют жесты и приподнятые руки.

При некотором внимании легко заметить, что в одном изображении нужно видеть парадное одея­ние, в другом простое, принадлежащее нижнему чину дворцового ведомства. Это легко свидетель­ствуется как головным бором, так и верхней одеж­дой: широкий фиолетового цвета плащ до колен, или далматика, под ним узкий хитон с длинными руха-вами у одного и просто зеленый хитон, опоясанный темным поясом, у другого; цветной материи око­лыш с белым верхом как головной убор одного и род чалмы, т. е. широкий плат, обвязанный вокруг головы, у другого.

Указанные аллегорические изображения заслу­живают внимания и объяснения по связи с други­ми подобными же памятниками. Не расширяя пока наблюдений вне круга трапезундских памятников, обращаемся прежде всего к рукописи Публичной библиотеки в Ленинграде, происходящей из Трапе-зунда, на которую мы указывали в другом месте[9]. В ней находятся две миниатюры, могущие идти здесь в сравнение: сошествие Св. Духа и тайная вечеря. Что касается первой, то в ней все 12 апостолов, по евангельскому сказанию, собраны в горницу и си­дят за столом полукругом или скобой. Ниже и, по-видимому, вне храмины множество мужей и жен; из них некоторые стараются подняться в горницу, где находятся апостолы, над коими Дух сходит в виде солнечных лучей. Под горницей пещера или ниша на темном фоне, о значении которой выска­зываются различные соображения.

Что касается композиции тайной вечери, то она, по внешней архитектурной идее, вполне подходит к столу, описанному у Константина Порфирородно­го, с возлежанием участвующих в пиршестве. Хри­стос изображен отдельно и простирает правую руку; точно так же и апостолы изображены с простер­тыми руками для принятия евхаристии. Затем об­ращает на себя внимание темный фон в середине композиции, или ниша, у которой стоит муж в бе­лой одежде, касающийся правой рукой чаши, укра­шенной жемчугом. В чаше находится предмет, который, однако, трудно определить. Нет сомнения, что как композиции в колокольне Св. Софии, так и миниатюры в рукописи трапезундского происхож­дения должны быть истолкованы с одной и той же точки зрения.

Н. В. Покровский дал широкую постановку теме, которая нас здесь занимает, в своем известном издании «Евангелие в памятниках иконографии». В IX главе у него представлен большой материал для изучения композиции сошествия Св. Духа, в связи с которой находится изображение царя с рас­крытым платом, или убрусом. У Н. В. Покровского выдвигаются два положения по отношению к этой композиции. В более древних памятниках вне хра­мины, где собрались апостолы, изображается толпа народа или даже разных племен, между коими фи­гура царя; в позднейших же памятниках, гречес­ких и русских (ХУ-ХУШ вв.), группа народов (???????, ?????) отпадает, и вместо того ставится под триклинием, или палатой, в полусфере на тем­ном фоне, старец в царском облачении с убрусом. Второе положение Н. В. Покровского состоит в том, что «космос» или фигура с убрусом составля­ет исключительную принадлежность композиции сошествия Св. Духа.

Н. В. Покровский, пытаясь объяснить появле­ние фигуры с убрусом из самих иконографичес­ких памятников, едва ли подвинул вперед объясне­ние проблемы, которая все же остается недостаточ­но понятной. И что всего любопытнее — почему арка или полукруглая ниша на темном фоне, кото-рая должна идейно изображать внутреннее поме­щение, приурочена лишь к композиции сошествия Св. Духа? Почему не остановила внимания иссле­дователя хотя бы у него же данная[10] миниатюра лицевого акафиста в Петербургской дух. академии, рис. 225, где изображены Богородица, подле нее спя­щий младенец и внизу арка на темном фоне, и в ней царь в далматике с убрусом? И не следует ли отказаться от предположения, что изображение пе­щеры или арки с фигурой или фигурами имеет связь единственно с композицией сошествия Св. Духа? Если же исходная мысль неверна, т. е. если занима­ющая нас подробность не составляет принадлеж­ности одной композиции, а распространяется на другие, то несомненно и то, что к объяснению ее нужно подходить иначе, и, значит, стоящая перед нами проблема не решена.

Возьмем еще миниатюру из Кахриэ Джами в Константинополе[11], помещенную в труде об этой мечети Ф. И. Шмита. В композиции «Моление Анны» появляется в полуарке маленькая фигура, не имеющая, по-видимому, никакого отношения к изображаемому типу. Припоминается и еще такая же особенность в некоторых миниатюрах компо­зиции Благовещения.

Но центр тяжести нашего рассуждения должен основываться на двух композициях, копии которых сняты в колокольне церкви Св. Софии в Трапезунде и которые описаны нами в начале этой ста­тьи. Уже то обстоятельство, что мы имеем там две композиции одну против другой и что они поме­щены между росписями господских и богородич­ных праздников в одной весьма небольшой церк­ви, устроенной в колокольне, должно устранять всякие предположения о том, что обе они составля­ют принадлежность одной композиции. Напротив, нельзя ни минуты сомневаться, что аллегорическое изображение сопутствует в одном случае картине тайной вечери, или евхаристии, в другом — соше­ствия Св. Духа.

Что касается тех свитков, которые расположе­ны на убрусе и которые находятся в руках двух фигур другой композиции, то принимаемое число их за 12 не оправдывается счетом на нашем па­мятнике, где значится лишь 11. Как объяснение смысла этих маленьких связанных тесьмой пред­метов, так и показание числа их основывается, в сущности, на очень позднем русском толковании, приводимом в названном сочинении Н. В. По­кровского. В старинном русском сборнике XVII в. (Соф. библ., № 1522, л. 21) на вопрос, чего ради пишется у сошествия Св. Духа человек «седяй в темном месте, старостию одержим и на нем риза червлена, а на главе его венец царский и в руках имеяй убрус бел и в нем написано 12 свитков», предлагается такой ответ: «человек в темне мес­те, понееже весь мир в неверии прежде бяши... а еже царский венец понеже царствование в мире грех а еже в руках убрус и в нем 12 свитковсиречь 12 апостол участием своим весь мир про-светиша».

Мы не так далеко подвинулись в разъяснении проблемы в сравнении с книжником-резонером XVII в.

В статье профессора Усова о Сирийском еван­гелии Лаврентьевской библиотеки во Флоренции[12] рассмотрен довольно обширный материал изобра­жений сошествия Св. Духа и сделана солидная по­пытка разобраться в объяснении фигуры с убру­сом с надписью ??????. Хотя автор не профессио­нальный археолог, тем не менее он чутьем угадывает, что нельзя к занимающей нас композиции отно­ситься как к эволюции идеи о собрании племен и народов перед храминой, в которой были апосто­лы. И вместе с тем он не ставит в основу своих заключений ту мысль, что царь с убрусом, в сооб­ществе с двумя или даже с одним предстоящим, составляет признак позднейшей композиции XV и последующих веков. С. А. Усов ссылается на руко­пись XII в., именно на хорошо известный кодекс Григория Богослова[13], где в композиции сошествия Св. Духа встречается совершенно такая же сцена из двух лиц, находящихся, по мнению автора, как будто в споре. Один одет богато, в голубую одеж­ду с золотой каймой и с диадемой на голове; дру­гой имеет на голове повязанный красный платок, что на нашей копии толкуется как употребитель­ный на Востоке головной покров (чалма). Пусть объяснение, данное автором этим фигурам, не име­ет обязательного значения (Исайя и Давид), но для нас важны указания, что появление двух фигур в своде на картинах сошествия Св. Духа есть явле­ние весьма распространенное. Точно так же мы считаем необходимым подчеркнуть и то обстоя­тельство, что ??????, в смысле аллегорического царя с убрусом и с предстоящими или без них, не есть исключительная принадлежность одной компози­ции сошествия Св. Духа. Так, в сборнике XV в. Парижской Национальной Библиотеки, как указы­вает С. А. Усов, содержащем Притчи Соломона и извлечения из Гиппократа, на л. 164, находится ал­легорический рисунок, изображающий костцсх; в виде старца, которому стоящие с ним рядом мужчина и женщина, «как бы лаская поглаживают волосы; и бороду». По объяснению проф. Усова, фигура царя должна быть объясняема в смысле пророка Дави­да, а в боковых — а где их одна, то в боковой — в смысле или представителей церкви из обрезанных и из язычников, или весь крещеный мир. Со време­нем, по мнению Усова, изображение пророка Дави­да и Исайи стилизовались в царя и смерда.

Но до какой степени шатки выводы автора в окончательном его суждении, показывает следую­щее место (51 с.): мистический смысл изображе­ния в иконе сошествия Св. Духа есть образное пред­ставление установления таинства священства. В нашей иконописи мы имеем и параллель образования рядом с историческим и мистического сю­жета. Именно такое двоякое изображение мы име­ем и для таинств евхаристии и крещения. Таким образом, для трех важнейших таинств церкви на­шей мы имеем по два перевода: один историчес­кий, другой мистический. Последний распростра­нен на православном Востоке, первый на Западе. Эти заключения трудно поставить в связь с основ­ными посылками, выводимыми из памятников, как реальные факты.



III. Кремль



Трапезундский акрополь, или кремль, представ­ляет собой небольшую и неровную площадь, окру­женную стенами и глубоким рвом. С северной и южной стороны он был защищен, кроме того, баш­нями, возведенными еще раньше возникновения империи. Кремль был соединен с городом ворота­ми, и доступ в него был строго охраняем боковыми укреплениями. В Средние века в кремле жила цар­ская семья; там же были сосредоточены государ­ственные учреждения, дворец для приема иностран­ных послов, казначейство и казармы для гарнизо­на. В общем, сохранившиеся остатки импозантных кремлевских зданий представляются лучшим ос­татком старины, еще не совсем погибшей от жес­токих ударов судьбы. В турецкую эпоху кремль пользовался тем преимуществом, что в нем разре­шалось пребывание исключительно или для наслед­ника престола, или для генерал-губернатора, что не допускало ломки прежних зданий и перестройки их и что доступ в него был закрыт для местных обывателей и для иностранцев. Здесь в одной из башен, обращенных в церковь, найдены остатки фресковой живописи, в которой мы имеем основа­ние усматривать изображение основателя империи, царя Алексея, а в надписи — память о родоначаль­никах династии Великих Комнинов.

Легко понять, что важность и новизна открыв­шегося здесь для изучения разнообразного архео­логического материала, как архитектурного, так и относящегося к истории быта, должны были не толь­ко придать особенный интерес памятникам крем­ля, но и вызвать чувство сожаления, что очередь приступить к нему наступила лишь в конце лета 1917 г. Стали носиться слухи о предстоящей воз­можности в близком будущем эвакуации занятой русскими войсками области. По многим призна­кам можно было догадаться, что наступает после­дний срок нашего пребывания в Трапезунде. Это следовало заключать и по отношениям к нам со стороны местного населения, а равно и по несме­лой выжидательной роли, какую усвоили себе рус­ская администрация и командование. Вместе с тем неожиданно выросло раздражение и нетерпимость со стороны греческого духовенства, начавшего под­стрекать против нас местную молодежь из школь­ных учителей и учащихся. Находя более удобным занятия под открытым небом и в стороне от мест публичного наблюдения и любопытства, я в после­днее время пребывания в Трапезунде, в августе и сентябре 1917 г., чаще стал ходить в кремль и знакомиться с положением уцелевших в нем ос­татков здания.

Необходимо принять во внимание, что построй­ка в кремле ориентирована в направлении к Кон­стантинополю. Чтобы судить о плане дворца и жилых помещений, следует считаться с направле­ниями фундаментов, сложенных из громадных бло­ков, характерных для римской эпохи до Юстиниа­на. Дворец и парадные здания расположены были над сохранившимися фундаментами и остатками импозантных зданий. Ключ архитектурных и архе­ологических проблем лежит в раскопках тех со­оружений, которые идут на юг, к конечной башне, т. е. к куле Иоанна. На глубине 2,5—3,2 м здесь можно добраться до первоначального уровня, на ко­тором строились старые здания, и систематически подойти к дворцу.

С большим удовольствием вспоминается зна­комство с военным инженером Михаилом Эдуар­довичем Керном, который заинтересовался моими исследованиями в кремле и помог мне если не разрешить, то правильно поставить некоторые спе­циальные и технические вопросы. Для успеха изу­чения необходимо было предпринять раскопки в кремле и освободить от земли фундаменты. По предварительному соображению Керна нужно было снять до 97 000 куб. м земли, что обошлось бы до 1500 рублей. Впоследствии, сделав несколько на­бросков и примерных траншей, он увидел, что зада­ча гораздо труднее и что исполнение ее потребует не менее 5 тысяч рублей. Ввиду позднего времени (сентябрь 1917 г.) и недостатка средств нужно было отложить дальнейшие исследования до следующе­го года. Но зимой наступили такие события, кото­рые заставили русскую армию эвакуировать заня­тую область. Таким образом, археологическое ис­следование акрополя, требовавшее раскопок, не удалось, и я ограничиваюсь здесь наблюдениями, вне­сенными в сохранившийся у меня дневник, в кото­ром находятся заметки от августа и сентября 1917 г. Благодаря двум планам, из коих один, в красках, представляет часть кремлевских зданий, а другой дает общий вид акрополя и рисует отношение его к среднему и нижнему городу, составленным М. Э. Керном, облегчается для будущих исследова­телей выполнение бесспорно завлекательной зада­чи, стоящей в связи с изучением трапезундского кремля. Стоит напомнить здесь, что эти развалины дают внимательному наблюдателю в некоторых от­ношениях даже больше, чем здания константино­польского кремля, в особенности после пожара, про­исшедшего незадолго до начала великой европей­ской войны.

Трапезундский акрополь, о парадных построй­ках которого местный историк Панарет говорит, между прочим, в выражении «?????? ?????» (вели­кая крепость), для первого исследователя этой гре­ческой империи Фальмерайера представлял возмож­ность больших открытий. Он мечтал между про­чим о библиотеке великих Комнинов, скрытой в нижних помещениях дворцовых зданий. В настоящее время едва ли есть место для больших надежд на важные находки.

Некоторые наблюдения над развалинами могли бы, однако, дать ключ к необходимости дальнейших расследований. Если смотреть с севера на юг от дворцовой церкви, перед вами стены и террасы, но ближе к церкви фундаменты квадратной построй­ки, где сохранился вход на стену, откуда открывался вид на гору Митры, имеющую особенную важность в изучении древностей Трапезунда. Поблизости от дворцовой церкви по западной стене видны 4 арки; здесь было большое здание и в восточном направ­лении арок были пилоны, в которых можно пред­полагать устои крыльца, по которому поднимались во дворец. Так как кремль представлял не ровную площадь, а подъем по направлению к югу, то в нем устроены были три террасы, постепенно поднима­ющиеся. Ближайшие к церкви остатки с большой залой и арками привлекают особое внимание.

Для защиты города в южной части кремля по­строена была царем Калоиоанном огромная кула, или башня, которая отсутствием в ней дверей и лестниц и полной недоступностью возбуждает лю­бопытство местных искателей кладов. Эта башня, обращенная на юг и имеющая перед собой откры­тую ровную площадь, называемую эпифания, была главным оплотом кремля против внешнего врага, ибо не имела перед собой естественных преград в виде глубокого обрывистого оврага, спускающегося с юга на север к морю, по краям которого шли сте­ны. На открытой площади, в расстоянии полуверсты от кремля, находится старая церковь, обращен­ная в мечеть. Этот квартал известен у местных турок под именем «кендинар», а греки усвояют цер­кви название св. Акиндина, основываясь на истол­ковании турецкого слова. Мне кажется более ос­новательным вспомнить здесь об аналогичном тер­мине для одной из константинопольских башен, также имевшей наименование от Сеntenarium — кентинарий.

Во время оккупации Трапезунда первой заботой русской власти было воспользоваться его естествен­ными средствами защиты и приспособить их для устройства здесь сильной военной крепости. Зем­ляные работы вокруг города с проведением дорог по возвышенностям, правда, служили для нас пре­пятствием при выполнении археологических задач, но все же необходимо здесь отметить наблюдения, сделанные на горе Митры, господствующей над го­родом с восточной стороны. Эта местность для ар­хеолога имеет большой интерес в том отношении, что с ней соединяются известия о языческом куль­те древнего Трапезунда и находившемся на горе святилище Митры. Так как на этой горе, называе­мой теперь Бое-Тепе, расположены были военные батареи и поставлены пушки, то постоянно встре­чались затруднения для посещения и осмотра этих мест. Один раз удалось наконец попасть туда и до­статочно ориентироваться.

Точкой определения для дальнейших замечаний будет служить турецкая мечеть, обращенная рус­скими в казарму, близ которой находилась русская, так называемая турецкая, батарея. В юго-западном направлении от этой мечети находятся остатки древних сооружений, заметные по каменной клад­ке и неровностям почвы. В одном месте обнару­жено сводчатое здание с пробитым в последнее время сводом в одну камеру. Спустившись в эту камеру через пробитый свод, я очутился в неболь­шом продолговатом помещении, наполненном зем­лей и мусором. Все ведет к мысли, что земля насы­пана сверху с целью завалить доверху эту камеру, которая находится в полной сохранности: сложена из больших тесаных камней с прокладкой цемента и не имеет вида разрушения. Кроме этой камеры, на том же месте наблюдаются ясные признаки дру­гих сооружений, своды коих с небольшими высту­пами стен засыпаны слоем земли. Все сооруже­ние имеет около 90 кв. м, как легко заключить по линии стен и неровностей почвы. На поверхности в некоторых местах видны провалы и небольшие трещины, которые в глубине образуют пустоты. В соседстве колодец, хорошо обложенный тесаным камнем, но заваленный и запущенный.

При тех условиях, в которых происходил ос­мотр места, не было возможности убедиться, какого назначения это здание; тем не менее, по всем при­знакам, от него нужно отправляться в поисках сле­дов святилища Митры, о котором говорят римские писатели. Следует также принять во внимание, что турецкая мечеть построена из материала, взятого от разрушенной церкви, основание которой можно видеть поблизости. Намечаемое место имеет высокое значение в археологии Трапезунда и должно, при благоприятных условиях, сделаться предметом тщательных разысканий и раскопок. Во время им­перии здесь находились монастырь и храм св. Иоан­на Агиаста, расположенный на равнине горы с не­сравненным видом на город и море, а самый храм был построен на месте бывшего святилища Митры. Историк Панарет отмечает под 1365 г., т. е. в царствование Алексея III, посещение Трапе­зунда зятем царя, эмиром Амиса Кутлубеком, же­натым на Марии, сестре императора. После офици­ального приема при дворе почетный гость провел 8 дней в палатках у храма св. Иоанна Агиаста.



[1] Пападопуло-Керамевс. ? ?? antigonose???????? antigonose antigonose?? ????????. antigonose ??? ??' ?????, 1887, а. 114; Евангелиди. ??????? ??? ???????? antigonose???, а. 84. Мillet. Вulletin dе Соrrespondance Hellenique, XX, р. 496.

[2] ? ?'antigonose ??? (??? ??????? ??????) ????? 6814 antigonose ??????? ?? 1306 ???? ?. ?..

[3] Пришел Великий Комнин господин Алексей и занял Трапезунд в апреле 6711 г.

[4] Пападопуло-Керамевс. antigonose?! antigonose ?????-???????, 115: ?? ?????? ?? ??? antigonose? ??????? antigonose? antigonose? ? ??????? ????? ??? ?????? ??? antigonose??.

[5] Следует принять во внимание средневековые земель­ные акты, купчие и запродажные, в которых проводится методически формальная сторона состава подобных актов. Miklovich et Miller. Acta et diplomata graeca, passim; в частности Trinchera, Syllabus graecarum membranarum.

[6] ??? ???? ??.... ??? ?????? ??? ???? ???? ??? ?????? (1 и 2 строки). Параллельные выражения в актах земельных: ???????? ???? ?????? ??????, ????? ?? ??? ??????. Тrincheraа, СLV, СХСVII, ССХIII и др.

[7] ??? ??? ???????? ?????? ???????? — правописание восстановлено нами

[8] ? ????? (??. ?? ??????) ??? ????? ???? ???????? ??? ???????? ??????? ????????.

[9] ИАН.1917, с. 719.

[10] Евангелие в памятниках иконографии, с. 462.

[11] Издание Русского Археологического Института в Константинополе, альбом, табл. XXI, № 71.

[12] Древности. Труды Московского Археологического Общества, т. XI, вып. П. Москва, 1886, с. 39-50 (С. А. Усов. Сочинения. Т. II, М. 1892).

[13] Национальная библиотека в Париже, № 550.

- - - - - - Сообщение автоматически склеено - - - - - -

ИМЕННОЙ УКАЗАТЕЛЬ

Спойлер (раскрыть)

А

Адриан Севаст 50

Акакий, трапезундский митрополит 162

Акила, священномученик 93

Ала-ад-дин, Иконийский султан 121

Аладин, султан 107

Александр, грузинский царь 253

Алексей I Великий Комнин, трапезундский импе­ратор 66, 68, 69, 71, 73, 74, 75,76,87,90,91

Алексей I Комнин, ви­зантийский император (1081-1118)63,64,81,86, 220

Алексей II Великий Ком­нин, трапезундский импе­ратор 111, 143, 147

Алексей III Великий Ком­нин, трапезундский импе­ратор 29, 36, 163, 167, 170, 175,194,196,216,226,227, 229,230,231,239,242

Алексей IV Великий Ком­нин, трапезундский импе­ратор 232,239,249,252,253, 254, 255

Алексей Пактиари 108

Алексей, сын Василия 145, 293

Алексей, сын Иоанна IV 264

Алексей, сын Мануила 87

Ангелы, династия визан­тийских императоров 69

Андроник I Гид, трапезун­дский император 28, 37,43, 45, 77,94,103,104,105,106, 107,108,111,113, 116, 120, 121, 122, 125

Андроник I Комнин, ви­зантийский император (1182-1185)65,66,90,91

Андроник II Великий Ком­нин, трапезундский импе­ратор (1182-1185) 135

Андроник II Палеолог, ви­зантийский император (1282-1328) 45, 147

Андроник III Палеолог, ви­зантийский император (1328-1341)156,204

Андроник Комнин, сын Алексея I Комнина 63

Андроник Комнин, сын Исаака Комнина 65, 87

Андроник, полководец Никейской империи 75

Анна Анахутлу, трапезундская императрица 161, 162,207,210

Анна Комнина, дочь Алек­сея I Комнина 63, 64, 81, 83,84,85,86

Анна Ксилоя, жена Ману­ила I 135

Анна Савойская 157

Анна Филантропина, суп­руга Мануила III 239

Аппиан 187

Арсамир, сын Таджеддина 231

Атигаранты, род 204



Б

Баграт грузинский 164

Багратиды, грузинский царский дом 66, 67

Батый, сын Джучи 95, 96

Баязид Йылдырым, осмаснкий султан 251, 268

Боэмунд, князь 220



В

Валериан, священномуче­ник 93

Варнава, трапезундский митрополит 45

Василий I Великий Ком­нин, трапезундский импе­ратор 152,153,155,156,157, 159,160,161,199,201,203, 207, 226

Василий I Македонянин, византийский император (867-866) 85

Василий Хупанф 213

Великие Комнины, динас­тия трапезундских импе­раторов 125,128,129,135, 136,137,148,150,153,161,171,208,241,243,250,251, 253

Вениамин Тудельский, ка­стильский путешествен­ник 31

Виссарион Никейский, ис­торик XV в. 26, 271



Г

Гамильтон, путешествен­ник 183, 185, 186, 187,188

Гейд 151

Генрих III 231

Георгий III, грузинский царь 67

Георгий VIII, грузинский царь 265

Георгий Акривициот, трапезундский полковник 110

Георгий Акрополит, визан­тийский историк 141

Георгий Амирузи 271

Георгий Великий Комнин, трапезундский император 135,138, 139, 145

Георгий Доранит 167, 172

Георгий Кодин, византий­ский историк 80, 81, 83

Георгий Симат 172,223

Георгий Торник, трапезун­дский полководец 113

Герасим, иерей 111

Гийяс-эд-дин Кей-Хюсрав I, иконийский султан 103

Гийяс-эд-дин Кей-Хюсрав II, иконийский султан 129

Гонсалес де Клавихо, испанский посол 170, 171, 176,185,223,231,232,233, 234, 235, 236, 247

Григорий Мизомат 207, 210,211,214,219



Д

Давид VII, грузинский царь 144

Давид Великий Комнин, тра­пезундский император 259, 260,263,264,265,266,272

Давид Комнин, брат Алек­сея 166, 69, 71, 73, 74, 75

Давид, сын Мануила 87

Дадиан Липарит, князь Мигрелии 265

Джелал-ад-дин, хорезмшах 121

Дораниты, знатный трапе-зунтский род 212



Е

Евгений Псома 172

Евгений, священномученик 38,39,40,41,43, 50,56, 61,92, 109, 115, 116, 118, 119

Евгеник, византийский пи­сатель 26

Евдокия, дочь Алексея III 164,196,197,242,244,245

Евдокия, дочь имп. Алек­сея I Комнина 63

Евдокия, дочь имп. Миха­ила VIII Палеолога 141

Евдокия, супруга имп. Ма­нуила III 239

Евлий-челеби, турецкий писатель 25,29, 31,32,187, 188

Елена, мать Константина I Великого 89



И

Ибн-ал-Асир, мусульман­ский историк 97, 99, 100, 102, 103

Игорь, великий князь ки­евский 33

Измаил Синопский 265, 267

Иоанн I Аксух, трапезун­дский император 76, 77, 122, 125

Иоанн II Великий Комнин, трапезундский император 44,136,138,140,141,142, 143,144,145,146,147,162

Иоанн II Комнин, визан­тийский император (1118-1143)44,63,64, 183

Иоанн III Великий Ком­нин, трапезундский император 163,210, 217, 226, 244

Иоанн IV Великий Ком­нин, трапезундский импе­ратор 253,254,259,260,261, 263, 264

Иоанн VI Кантакузин, ви­зантийский император (1347-1354)208,226,257

Иоанн Асан, севастократор 83

Иоанн Доранит 210

Иоанн Кавасит, дука Халдии 187, 195,214,219

Иоанн Киннам, византий­ский историк 65

Иоанн Комнин, брат имп. Алексея I Комнина 86

Иоанн Комнин, сын Исаа­ка Комнина 65, 87

Иоанн Лазаропул, трапе­зундский митрополит 42

Иоанн Пиксарит 172

Иоанн Цанихит 213

Иоанн Цанкси 113

Иоанн, дука (евнух) 205, 207,216

Иоанн, сын Василия I

Иоаннид 195

Иосиф, епископ Лимний 198

Ирина Дукена, супруга Алексея I Комнина 63, 64

Ирина Палеолог, трапезундская императрица 55, 156,159,160,162,203,204, 205, 206, 207,208, 209

Ирина Сирикена, супруга имп. Мануила I 135

Ирина, супруга имп. Ва­силия II 56, 159,203,226

Исаак II Ангел, византий­ский император (1185-1195; 1203-1204) 69

Исаак Комнин, брат имп. Алексея I Комнина 86, 87

Исаак Комнин, сын Алек­сея I Комнина 63, 64, 65, 86



К

Каваситы, род 204, 247, 271

Камахины, род 204

Кандидий, священномученик 93

Кантакузины 138, 164, 262

Комнины, династия визан­тийских императоров 63,66,67,69,70,71,72,73,217

Кондаков Н. П., русский византист и искусствовед 78,79,80,83

Константин I Великий, ви­зантийский император (306-337) 89

Константин VII Порфиро­родный, византийский им­ператор (913-959) 80, 83, 84,85

Константин Доранит, протовестиарий 204, 210, 212, 219

Ксенит 212

Ксифилин, эконом 141

Куник А. А., академик Им­ператорской АН 69

Кутлубек, эмир Амиса 163, 244

Кылидж-Арслан 11, султан 68



Л

Лазарь, скевофилак 106

Лаоник Халкокондил, ви­зантийский писатель 251, 268

Лев Кавасит, великий до­местик 176, 177,219,234, 237, 238

Леки Чанцичей (Чанчичей, Цанцицей) 153, 218

Людовик 131



М

Магомет II, османский султан 251,259, 263, 266, 267, 268, 272

Мануил I Великий Ком­нин, трапезундский импе­ратор 39,126,130,131,132, 133,134, 135, 139

Мануил I Комнин, ви­зантийский император (1143-1180) 65

Мануил II Великий Ком­нин, трапезундский импе­ратор 153, 155

Мануил III Великий Ком­нин, трапезундский импе­ратор 45,230,231, 232, 239, 249

Мануил Комнин, севастократор 66, 68, 83, 87,90,91, 92

Мария Комнина, дочь имп. Алексея I Комнина 63

Мария, сестра Алексея III 163,244

Марр Н. Я., академик 247

Мелик, сельджукский сул­тан 43, 107, 109, 117

Мелиссино 232

Миллер В. 15, 163, 227

Михаил I Великий Ком­нин, трапезундский импе­ратор 157,158,159,162,163, 196,207,209,211,217,218

Михаил VIII Палеолог, ви­зантийский император (1261-1282)106, 128, 134

Михаил Мизомат, эмир-хауш 210, 219

Михаил Панарет, трапе­зундский хронист 126, 135, 143,147,166,170,171,177, 183,184,185,190,192,193,195,201,203,205,209,211,214,217,218,223,226,241,242,243,244, 245, 247

Мурад I, османский сул­тан 258

Мурад II, османский сул­тан 256, 263



Н

Никита Схоларий 172, 207, 210,211,212,213,221,224

Никита Фалвит 113

Никифор Вриенний, ке­сарь 64

Никифор Григора, визан­тийский историк 156, 201, 206,207, 208,209,224

Никифор Мелиссин, ке­сарь 81

Никифор Палеолог, прави­тель Трапезунда 71

Николай IV, папа 146

Николай Калофет 113

Нифонт, митрополит тра­пезундский 45



О

Осман I, османский сул­тан 257, 258



П

Палеологи, династия ви­зантийских императоров 128, 135, 137,138, 144,147, 150,162,164,207,226,257, 262

Пападопул 145

Пахимер, историк 139, 143, 148

Пий II, папа 265



Р

Рабия, князь Абхазии 265

Рамзэт, проф. 191

Рейс-хетум, сельджукский наместник Синопа 104, 108,113

Реклю, географ 183

Риттер Карл, географ 183, 186, 187, 188

Рожер 257

Рубрук 131

Руссудан, грузинский князь 144

Русудана, супруга Мануила I 135



С

Савва, правитель Амисы 75

Сампсон, стратопедарх 211,214

Саргала, мать кир Георгия 210

Севаст Пилина 167

Севаст Цанихит, стратопе­дарх 204

Синандин, полководец Да­вида Комнина 74

Снхаса, сын Гомарты 219

Скандария (Искандер), сын Алексея IV 252

Смирнов Д. В. 32

Соловьев С. М., русский историк 103

Стефан Сурожский, рус­ский святой 61

Стефан Цанихит, великий коноставл 219

Субудай-батагур, полково­дец Чингисхана 96, 102, 103

Сфрандзи, историк 255, 256

Схоларии, знатный трапе­зундский род 212

Схоларии, сын Иоанна Кавасита 219



Т

Таджеддин, эмир, зять Алексея III 164, 184, 196, 197,231,242,244,245,247

Тамара, грузинская цари­ца 67, 68,69

Тамерлан 230,232,233,237, 238,252

Тизенгаузен 106

Тимур 231,237, 260, 268



У

Угедей 130

Узун-Хасан, наместник

Трапезунда 30, 264, 265,266,271,272

Урхан, сын Османа 238



Ф

Фальмерайер Я., немец­кий византист 15, 69, 183, 184,196,199,242,272

Феодор I Ласкарь, никейский император (1208—1222)71,72,73,74,75

Феодор Акривициот 113

Феодор Доранит, великий стратопедарх 212

Феодор Ксифилин, хартофилак 131

Феодора Комнина Кантакузина, трапезундская им­ператрица 45

Феодора, дочь имп. Алек­сея I Комнина 63

Феодора, дочь имп. Мануила ! 135,144

Феодора, дочь Иоанна IV 264

Феодора, сестра Алек­сея III 164

Феодора, супруга имп. Алексея III 226

Филипп Добрый, бургунд­ский герцог 264, 265

Финлей Дж., англ, визан­тинист 15,69,135,139,154, 163,183,184,200,265

Фома, спафарокандидат 42



Х

Хаджи Омар 164,171,228, 242, 244

Хаджи-Латиф, эмир Байбурта 244



Ц

Цанихиты, знатный трапезундский род 161, 178, 206, 213,222



Ч

Чингис-хан 95, 127



Э

Эртебиль, шейх 260, 261



Ю

Юстиниан, византийский император (527-565) 2