Мемуары графа ди Кавура(ААР по ПОН-5 за Сардинию, ввиду невысокого темпа игры обновляется нечасто).
1850. Январь – март. «Будьте реалистами – требуйте невозможного!»
«Зато у нас зимы тёплые и вина ароматные!» - успокаивал себя министр, изучая годовой бюджет 1850 года в то и дело подпрыгивающем на ухабах туринской мостовой экипаже. Природный оптимизм сеньора Камилло Микеле Бенсо ди Кавура был почти так же бесконечен, как его аристократическая родословная, а с родословной – уж поверьте – у главы дипломатического ведомства Сардинии было всё в порядке! Записи хронистов хранили упоминание о том, как в середине ХІІІ века папа Иннокентий IV специально оговорил, что церковная анафема республике Кьери на род Кавуров не распространяется. С тех пор прошло шесть веков, однако церковные проклятия беспокоили графа всё так же мало. Гораздо важнее казалась вечная нехватка денег, как в государственной казне, так и в кошельках сардинских подданных. «Зато… О! Зимы и вина!» - очередной ухаб благотворно повлиял на ход итальянской экономической мысли и решение было найдено. «Ке диабле мучо-мучо антрацито?! Температуро офигенно! Сольди престо, э бене травато, веро?» («Сардиния не нуждается в избыточных закупках угля. Наш прекрасный климат позволяет трудолюбивому и образованному народу Сардинии добиться всеобщего процветания в кратчайшие сроки, вместо того, чтобы праздно сидеть на печи! Эта блестящая идея найдёт одобрение во всех слоях общества, не правда ли?») В голове Кавура быстро сменялись основные тезисы речи о новой торгово-экономической политике, к осуществлению которой следовало приступить немедленно, в первые же недели после формирования кабинета. Оставалось лишь подобрать красивое название для правительственной программы. Напрашивающееся: «Выгони Пьетро на мороз» звучало немного недемократично, однако референты и секретари, несомненно, могли подобрать что-то более подходящее для точного и ёмкого выражения идеи комплексных либеральных преобразований, иначе за что эти кабинетные дармоеды получают своё жалование? Бюджетная политика предполагала поощрение частного предпринимательства и масштабные инфраструктурные проекты. Налоговая система выстраивалась в соответствии с этой стратегической линией. Пожалуй, единственной сферой, где частная инициатива подвергалась жёсткому ограничению была оборона: откровенно свинскую практику продажи пороха и ядер за границу следовало запретить по очевидным причинам. В отдалённой перспективе либеральная экономика объективно порождала рост неравенства, но до тех пор, пока богатеющие буржуа вкладывали свои богатства в рост производства, это не являлось реальной проблемой.
Дела военные были одновременно и проще, и сложней. Системы призывной службы в Сардинии не существовало, армия, по старинке, рекрутировалась, по мере надобности. Это приводило к недостатку подготовленных резервистов, но обеспечивало достаточно высокий уровень подготовки кадровых частей. Солдаты его величества Витторио Эммануэля ІІ могли стать крепким орешком даже для какой-нибудь великой державы, вздумай она покуситься на сардинскую независимость, однако в случае продолжительного конфликта восполнение потерь стало бы проблемой. Людей надо было беречь и, руководствуясь этой нехитрой максимой, граф набросал список мероприятий по качественному усилению вооружённых сил. Выделялись средства на создание военно-медицинской службы, улучшение системы управления и снабжения, наконец, на комфортные условия базирования армии и флота. «А самое главное, чтобы наша прекрасная армия ни с кем всерьёз не воевала!» - эта мысль не попала в правительственный меморандум, но была и без того понятна всякому настоящему итальянцу.
Европейская революционная гроза 1848 года отшумела лишь недавно и, собственно говоря, именно благодаря ей либеральный граф и получил свой министерский кабинет. Будь в Сардинии всё по-старому, король не простил бы Камилло его юношеской фронды, выразившейся в открытом пренебрежении к придворной карьере. Вне всякого сомнения, умение решать инженерные и экономические задачи, приобретённое Кавуром во время военной службы в прибрежных крепостях, было гораздо полезнее для государственного деятеля, чем всё, чему он мог бы научиться, оставаясь пажом при королевском дворе. Это было ясно даже самым замшелым консерваторам, но они не могли простить графу того, что он заявил об этом публично: ведь ни один из них, претендовавших на всю полноту власти в государстве, не мог похвастаться опытом какой-либо иной практической деятельности, кроме дворцовых интриг и светских развлечений. Министр отлично понимал, какую репутацию он имеет среди напуганных революцией аристократов и какие последствия эти репутационные издержки влекут. Внесённые им на рассмотрение Государственного Совета законопроекты, как и предполагалось, были одобрены лишь частично. Закон о запрете детского труда прошёл, а закон об ограничении сословных привилегий был отклонён. Камилло хитро улыбнулся… «Будьте реалистами – требуйте невозможного!» - сказал он секретарю, нудно и опасливо докладывавшему о том, что у него есть две новости из парламента: одна хорошая и одна плохая, и он не знает, с которой начинать. Средств на одновременную реализацию обоих законопроектов в казне всё равно не было... Однако, сардинские детишки с завтрашнего дня, получат нормальное детство и, что ещё более важно, прекратят сбивать цены на рынке труда. Жадные буржуа, не имея возможности нанимать задёшево детвору, будут вынуждены повышать производительность взрослых работников, закупая и устанавливая новые станки, паровые машины и прочие удивительные вещи, которые подарил и ещё подарит нам прогресс.
Ах, да, прогресс и наука! Учёные, ежедневно осаждавшие министерскую приёмную, сулили чудеса в будущем и просили денег уже сегодня.
– А можно наоборот, чудеса теперь, а деньги чуточку потом? – вкрадчиво спрашивал Кавур.
– Чудес не бывает! – с академическим апломбом отвечали учёные светила.
– Тогда на что же вы просите деньги? – совсем другим тоном уточнял всесильный министр и просители удалялись, бормоча что-то про иезуитскую схоластику и либеральную ограниченность. Однако, обижаясь на непонимание правительства, учёные проводили больше времени в лабораториях и библиотеках, что и было ожидаемым эффектом от несколько манипулятивных методов ведения дискуссии с представителями научного мира. В перспективе, наиболее многообещающие направления исследований, несомненно, получат государственную поддержку, но сейчас Сардиния не могла себе позволить подобной роскоши.
В мире ощутимо пахло порохом. Противоречия между великими державами не находили своего разрешения и узлы, которые дипломаты не смогут развязать языком, станут развязывать военные, железом и кровью. Маленькой Сардинии, зажатой между грозной Францией и могущественной Австрией, эта перспектива не сулила ничего хорошего. Следовало как можно скорее найти союзников, а лучше – создать систему коллективной европейской безопасности. Сотрудники МИДа падали от усталости… За вежливой и доброжелательной риторикой великих держав чувствовалась стальная твёрдость в отстаивании национальных интересов. Прусский прагматизм, британская уверенность, русская властность, испанская целеустремлённость, французская загадочность – всё это формировало адский коктейль европейской дипломатии. «Ну, доброй выпивкой нас не испугаешь!» - усмехнулся неунывающий граф. Трясучие туринские мостовые сменились бортовой качкой на средиземноморских волнах. Винтовой корвет королевского флота Сардинии «Мозамбано» полным ходом шёл к Мальте. В портфеле министра лежал проект первого секретного соглашения, разработанного его правительством совместно с кабинетом виконта Пальмерстона. В британском и сардинском взгляде на вещи нашлось немало общего и эти совпадения во взглядах, пожалуй, стоили того, чтобы их записать на хорошей гербовой бумаге. Записать и никому никогда не показывать! Впрочем, сам факт существования неких англо-итальянских договорённостей должен был вызвать международный резонанс.
Балканы напоминали пороховую бочку, от которой доносилось зловещее шипение фитиля. Николай І обратил знаменитый холодный взгляд василиска на Дунай и поначалу казалось, что этот взгляд грозит бедой Вене. Обострение отношений между Австрией и княжеством Валахия не прошло мимо Петербурга и повлекло обмен достаточно резкими нотами между кабинетами обеих великих держав, несмотря на существование формального русско-австрийского союза. Ввязываться в схватку гигантов, в случае, если бы конфликт перешёл в горячую фазу, было бы, вероятно, опрометчиво со стороны Сардинии, однако никаких сомнений в том, желательно ли для итальянцев усиление Австрии, и без того владеющей Миланом с Венецией, оказывающей серьёзное влияние на внутреннюю политику мелких итальянских государств и развернувшей армию в Ломбардии, разумеется, не возникало. Правительство открыто дало согласие на базирование русской эскадры в генуэзском порту. Однако обстановка, как это часто бывает в дипломатии, внезапно сменилась на 180⁰.
Россия и Австрия сумели урегулировать возникшие разногласия за счёт третьей стороны. Заплатить за горшки должны были турки. Ультиматум Петербурга был составлен, пожалуй, в заведомо неприемлемой форме и Стамбул проявил твёрдость. Трудно сказать, мудрым ли было подобное решение султана, однако, совершенно определённо, оно было отважным. На Востоке разгоралась война и уже в самое ближайшее время русские и австрийские армии должны были появиться на Дунае и на Кавказе, а может быть, и ещё где-нибудь, если транспортные возможности коалиционного флота позволят крупную десантную операцию.
Шквал дипломатической почты с предложениями о союзе обрушился на Турин. Закрепление силового паттерна в практике разрешения споров с малыми странами, в долгосрочной перспективе, явно противоречило интересам Сардинии. Да и укрепление российско-австрийского альянса, вместо его наметившегося разрушения, вовсе не было сценарием итальянской мечты… Но плодить врагов, имея серьёзные объективные противоречия с двумя великими державами, было бы крайне неразумно. «Нет, это не наша война! И лучше бы её вовсе не было», - подумал граф Кавур и, окончательно определившись, подписал меморандум о необходимости немедленного начала переговоров между Турцией, Россией и Австрией с целью мирного урегулирования конфликта.
1850. Апрель – июнь. Коалиция Миротворцев.
«Зато у нас ласковое море и язык мелодичный!» - о винах после вчерашнего раута с французским генералом и русским адмиралом невозможно было помыслить, а в существование зимы посреди туринского июня не верилось вообще, но оптимизм графа Кавура оставался, возможно, одной из самых незыблемых вещей в этом зыбком, изменчивом мире. Да, мир изменился за прошедшие три месяца и, с определённой точки зрения, изменился к лучшему. Ушли в прошлое бюджетные дыры. Выверенная налоговая, промышленная и торговая политика либерального правительства приносила зримые плоды: поступления в бюджет росли, производство наращивалось, население, уж если не богатело, то, по крайней мере, прекратило нищать и, в целом, экономические перспективы Сардинии казались вполне радужными. Камилло собственноручно взял кувалду, чтобы торжественно вколотить первый стальной костыль новой железной дороги, соединявшей Турин с Алессандрией. Сеть магистралей вскоре должна была покрыть все развитые в промышленном отношении районы Сардинии, что сулило ещё больший рост производства, торговли и налогов в обозримом будущем. Правда, Восточный кризис обусловил некоторый спад внешнеторговой конъюнктуры: воюющие и опасающиеся войны страны стали больше тратить на вооружение и меньше – на импорт товаров, в том числе, сардинских вин и драгоценностей, но, с другой стороны, опустевшие рынки можно было освоить, хотя бы отчасти, а всякая война когда-нибудь и чем-нибудь, да закончится.
Вести, доходившие с турецких фронтов, были скудны и противоречивы. Бавария вступила в войну на стороне русско-австрийской коалиции. Австрийская армия заняла Сараево и продолжила продвижение вглубь Балкан. Войска российского императора форсировали Дунай и заняли Констанцу. На Кавказе был взят батумский порт и осаждён Карс. Однако, судя по публиковавшимся в газетах спискам павших офицеров, потери сторон были невелики. По всей видимости, решающие сражения этой войны пока ещё не состоялись. Эскадра адмирала Альбини, снаряжённая для наблюдения за боевыми действиями в Восточном Средиземноморье и проверки мореходных качеств флота в походных условиях, доносила о корсарских действиях австрийских фрегатов на торговых путях и о небольших отрядах кораблей нейтральных стран, встречавшихся в море то здесь, то там и выполнявших, по всей видимости, те же задачи, что и сардинские моряки.
Полностью игнорировать барабаны войны, пусть даже грохочущие вдалеке, было невозможно. Правительство, неохотно оторвав деньги от блестящих административных и коммерческих проектов, распорядилось сформировать несколько новых частей, прежде всего, для гарнизонной службы и локальных операций. Вести крупномасштабную европейскую войну по всем правилам стратегии Пьемонт, так или иначе, не мог, следовательно, нужда заставляла готовиться к малым, рейдовым действиям и к упорной обороне каждого городка.
Дипломатия этой весной тоже стала совсем другой. Кавур снова ощутил приступ похмелья и поморщился: привычных посольских аристократов сменили солдафоны, что сильно повлияло на меню деловых ужинов. «Может, лучше объявить войну Франции с Россией, и ни с кем, ни о чём больше не договариваться?» - позволил себе помечтать Камилло, но отменить новые встречи с посланцами в эполетах он позволить себе не мог. Ввиду разгоравшейся на востоке войны, изысканная вежливость опытных переговорщиков сменилась сначала недоверием прожжённых политиканов, а затем и открытыми угрозами закалённых вояк. Вместо привычного «согласуем», «наладим» и «организуем» в дипломатической переписке, на разных языках, всё чаще мелькало: «проконтролируем», «вынудим», «сокрушим»… Не то, чтобы Кавур не владел этой манерой общения – иначе он не смог бы руководить каторжниками на инженерных работах под Генуей – просто графу казалось, что дипломат не должен плодить врагов и терять друзей, да и вообще должен бы меньше походить на каторжника.
Однако, как бы там ни было, у внешнеполитического ведомства и у графа лично имелись ощутимые поводы для гордости. В результате плодотворных тайных переговоров между Сардинией и Испанией было заключено секретное соглашение, отражавшее общие подходы двух стран к непростой международной обстановке. Правда, подписание договора сопровождалось довольно серьёзным организационным провалом: на самом деле, предполагался созыв мини-конференции, а итоговый документ должен был стать многосторонним, однако, во-первых, Восточный кризис вызвал перенапряжение европейских дипломатов, разосланных с разнообразными миссиями во все концы света, а во-вторых, у предполагавшихся участников возникли серьёзные разногласия накануне встречи в Турине и, в конце концов, Кавуру пришлось извиняться перед испанской делегацией за то, что вместо обещанного представительного международного сообщества, им придётся ограничиться общением только с представителями МИД Сардинии. Впрочем, послы королевы Изабеллы имели лёгкий, нечванливый характер, к тому же, им сразу был предложен конструктивный выход из сложившейся ситуации, позволявший удовлетворить интересы Испании и преодолеть организационные трудности, оттого скандала не вышло, а вышла, вовсе даже наоборот, взаимовыгодная и перспективная сделка, обещавшая, со временем, вырасти в нечто большее, чем соглашение двух стран по частным вопросам. «Вот все бы так, как эти испанцы!» - подумал Кавур, понимая, впрочем, что все одинаковыми быть не могут, да и слава Богу, в общем-то.
Диалог с надменными французами дался гораздо труднее, а заключённый, в конце концов, договор о праве взаимного транзита войск мог иметь различные, в том числе и неприятные, последствия. «И всё же, - подводил итоги граф, - если французы и австрийцы желают воевать друг с другом, значит, с Сардинией они воевать не хотят».
Переговоры велись, практически, со всеми странами и с большинством из них можно было найти точки соприкосновения, однако, как уже упоминалось выше, Восточный кризис потребовал участия всех, сколько-нибудь опытных, послов и сформировать миссию для подписания соглашения, зачастую, было просто не из кого.
Неожиданным, но приятным достижением сардинской дипломатии, стал международный резонанс, вызванный меморандумом о мировой политической системе, подготовленный МИД по просьбе китайского правительства. Документ готовился исключительно по открытым источникам и служил, преимущественно, справочным целям, помогая новичкам сориентироваться в хитросплетениях европейской политики. Ввиду этого, Камилло решил разослать экземпляры большинству послов ведущих государств мира. Труд Кавура получил немало тёплых отзывов и, независимо от того, насколько заслуженными были эти лестные оценки, способствовал росту дипломатического престижа Пьемонта.
Но важнейшим событием весны-лета 1850 года стала, несомненно, Брюссельская Конференция по Восточному кризису. Представители Великобритании, Франции, Пруссии и Сардинии откликнулись на бельгийское приглашение обсудить угрозы европейской безопасности, возникшие вследствие коалиционного вторжения в Османскую Империю. Не то, чтобы у Турина были какие-то чётко осознаваемые интересы на Балканах и Ближнем Востоке, однако Конференция представляла собой великолепную площадку для формирования дипломатической повестки Европы и граф постарался использовать каждый шанс на разъяснение и продвижение сардинской международно-правовой позиции. Сведения об интересах, считающихся жизненно важными для других участников конференции, тоже представляли немалую ценность. Возникавшие в ходе дипломатических обсуждений трения были, подчас, достаточно острыми, но, в целом, по всем вопросам, значимым для Турина, удалось достигнуть приемлемых компромиссов. Например, как участники Конференции, так и наиболее важные страны из числа не явившихся в Брюссель с пониманием отнеслись к заявлению представителя Сардинии о необходимости освобождения малых государств Италии от австрийского диктата и соответствующая формулировка просочилась в итоговые документы Конференции. «Пармское железо, тосканский уголь, налоги, рекруты!..» - радостно прикидывал Кавур открывающиеся возможности, а рука привычно выводила: «Реализация многовековой итальянской мечты о национальном единстве и избавлении от чужеземного гнёта…» Некоторые идеи, выдвинутые Сардинией в Брюсселе, поддержки не получили, однако и оспорить их, по крайней мере, в рамках обсуждаемого контекста, никто не решился и можно было надеяться на закрепление этих идей в реальной практике международных отношений.
Кое-какие подсмотренные на Конференции приёмы работы иностранных коллег заставляли Камилло всякий раз улыбаться при воспоминании. Так, официально опубликованные Бельгией, как организатором, итоговые документы не всегда совпадали с текстом, одобренным по результатам обсуждения и голосования. Незаметная при поверхностном взгляде редактура сближала смысл международных резолюций с чисто бельгийским видением ситуации. Это было плутовством, но итальянцы любили плутов и граф не считал нужным дезавуировать публикации, во всяком случае, когда искажения не затрагивали по-настоящему важных для Сардинии тем.
Если же говорить о вещах серьёзных, и представляющих интерес не только для Сардинии, но для Европы и мира в целом, то хронология Конференции выглядела следующим образом:
- 25 мая 1850 г. была принята Резолюция Конференции, требовавшая прекращения агрессии и предполагавшая меры по экономической помощи Турции, дипломатической изоляции и торговой блокаде России, Австрии и Баварии.
- 1 июня 1850 г. Россия и Австрия опубликовали совместное заявление о том, что требования со стороны держав, не вовлечённых в Восточный кризис непосредственно, являются недопустимым вмешательством в осуществление суверенных прав и, в силу этого, ничтожны в правовом и политическом смысле.
- 16 июня 1850 г. Конференция предъявила Ультиматум, в котором заявила о создании Коалиции Миротворцев, посылающей последний братский призыв к миру на Востоке и готовой, в случае, если этот призыв будет отвергнут, принести Востоку мир объединёнными усилиями.
Впервые за 35 лет Европа оказалась на пороге войны между великими державами.
1850. Июль – сентябрь. Географические пределы таблицы умножения
«Зато у нас женщины весёлые и казино всю ночь открыты!» - свежие доклады об обстановке внутренней и внешней радовали мало и дочитывать их снова приходилось в карете, но уверенность министра в завтрашнем дне прочно опиралась на дно сегодняшнее и ловко отталкивалась от полузабытого дна прошлого. Заработал первый участок Северо-итальянской железной дороги, а вскоре локомотивы должны были сократить путь из Турина в Геную до суток. Рост производства и налогов, тем не менее, не компенсировал затрат на увеличение армии и небольших торговых преференций, предоставленных турецкому импорту. Восточный кризис обусловил изменение структуры внешней торговли и Кавур с ужасом думал о затратах, которых потребовала бы настоящая война, доведись Сардинии в ней участвовать.
Подготовленный либеральной партией законопроект об ограничении сословных привилегий, пусть со второй попытки, но всё же получил одобрение парламента и Государственного Совета. Теперь на службу в королевской администрации, армии и флоте могли претендовать не только дворяне, а любой подданный, предоставивший документы об образовании и сдаче квалификационных экзаменов. Аристократы воротили нос, но всесильного графа это совершенно не заботило: светская репутация в Турине зависела, скорее, от его расположения, чем от расположения к нему. Привлечение образованных буржуа на государственную службу позволило сформировать топографический и геолого-разведочный департаменты военного министерства. Возможно, офицеры и чиновники новых ведомств не смогут проявить себя в ближайшее время, а кое-кто назовёт подобную службу бесполезной синекурой, однако в будущем картографы и геологи, несомненно, понадобятся для реализации амбициозных правительственных планов.
Гораздо более актуальной причиной для беспокойства казался наметившийся внешнеторговый дисбаланс и сосредоточение французской армии в Северной Италии. В случае, если противоречия между Бонапартом и Веной достигнут критической отметки, долина По становилась основным театром военных действий. Прогнозировать исход франко-австрийского противостояния было трудно, а вот предсказать последствия войны для экономики Пьемонта вполне возможно и без помощи магического кристалла: шахты и заводы, находящиеся в полосе боевых действий, работать в полную силу не смогут. Мысль Кавура всё настойчивее возвращалась к вопросу о том, что угольные копи Тосканы и железные рудники Пармы являются естественным дополнением промышленных мощностей Пьемонта и устранение искусственных границ между итальянцами, проведённых Венским конгрессом по итогам чужих войн и поражений, является одной из самых насущных задач современной европейской политики.
Графа удивляло безрассудство малых немецких государств, с головой бросавшихся в восточную авантюру. В июле Баден объявил о верности своим союзным обязательствам и вступлении в войну с Турцией. Австрия, при этом, гораздо меньше заботилась о судьбе своих саттелитов и, когда, в августе, Пруссия объявила войну Баварии, а затем разгромила баварскую армию в стремительной кампании, ограничилась лишь заявлениями о дипломатической поддержке своего союзника. Соображения о том, что Парма, вероятно, не может надеяться на помощь Габсбургов в большей степени, чем захваченный пруссаками Мюнхен, не могли не прийти в голову членам сардинского кабинета и, постепенно, стали постоянным предметом для обсуждения. Дополнительные доводы в пользу подобных планов давала дипломатическая информация, полученная в ходе секретных переговоров с Пруссией.
Пиренейские государства заключили оборонительный союз, что выглядело вполне разумным шагом. Их примеру попытались последовать Бельгия с Голландией, однако, ввиду ряда неурегулированных разногласий между странами, это оказалось невозможным.
Британская империя вела достаточно тяжёлые боевые действия против бирманских повстанцев.
Сенсацией начала осени стала японо-китайская война. Бог весть, что побудило китайского императора к подобному шагу, но в начале сентября пакетбот принёс депешу о начале конфликта на Дальнем Востоке. Кавур запросил консультаций у обеих сторон, однако ситуация оставалась непонятной для европейских наблюдателей.
Впрочем, развитие Восточного кризиса тоже следовало каким-то причудливым, извилистым и туманным путём. Отклонение русско-австрийской коалицией британского ультиматума создало формальный повод для вступления Англии в войну. Помимо этого, Пруссия, ссылаясь на принципы Коалиции Миротворцев, объявила войну Баварии как одному из государств-агрессоров и добилась достаточно быстрой победы над армией самого крупного из южно-германских союзников Вены. Австрия и Россия сделали резкие заявления о недопустимости действий Берлина и, казалось, что это пролог к началу большой европейской войны, но одними заявлениями дело и ограничилось, тогда как над дворцом баварского короля уже реяли флаги с прусскими орлами.
Тем временем, австрийские войска стремительно продвигались вперёд на Балканах, завершив оккупацию Албании и заняв Софию. Потери турецкой армии достигли 40 тысяч человек, а боевой дух был подорван поражениями. Вместе с тем, по оценкам штабистов Пьемонта, турки могли продолжать сопротивление ещё достаточно долго. Разумеется, легко высказывать подобные предположения, находясь в уютной аудитории военной академии в тысячах миль от фронта… Султану и командованию Османской империи, по всей видимости, беспристрастная аналитика давалась труднее. В сентябре турецкое правительство выступило с инициативой о перемирии и высказало готовность уступить территории России и Австрии ради достижения мира. Прусское правительство заявило о готовности поступиться своими баварскими завоеваниями в обмен на статус-кво на Востоке. Кавур был совершенно искренен, заявляя о своём восхищении благородством и щедростью Берлина, хотя, разумеется, если бы эти предложения меньше соответствовали долгосрочным интересам Сардинии, граф восхищался бы не вслух, а про себя, или, по крайней мере, не в официальных заявлениях, а на страницах мемуаров. Однако, как бы там ни было, прусские предложения были проигнорированы и, более того, в конце сентября Австрия заявила о том, что перемирие сорвано Турцией, атаковавшей позиции австрийских войск у Софии. Заявление казалось заранее спланированной провокацией, хотя определённо сказать что-либо, не имея наблюдателей на фронте, было невозможно. Со стороны хорошо заметен был дрейф условий перемирия, предлагаемых Россией и Австрией, в сторону более жёстких: если сначала речь шла о передаче провинций по усмотрению турецкого правительства и немедленном отводе войск, то чуть позже были предъявлены требования об уступке самых богатых земель (Сараево и Добружи) и сохранении блокады турецких портов, а впоследствии – и вовсе о передаче четырёх провинций и продолжении русско-австрийского наступления на протяжении нескольких недель после начала перемирия, при том, что турецкая армия должна была оставаться неподвижной. Ситуация менялась быстро, однако Кавуру казалось, что шанс на заключение мира, появившийся в начале сентября, теперь упущен, если только турки не считают войну проигранной окончательно. «М-да, британцы не говорят всей правды об Азии, утверждая, что десять заповедей не действуют к востоку от Суэца… На самом деле, четыре правила арифметики там, кажется, тоже бессильны», - подумал Камилло, а вслух произнёс: «Чего стоим? К театру Реджио, к Франческе, престо, престо!!!»
1850 Октябрь - декабрь. Кулинарные хитрости правительственной кухни
«Зато у нас изобрели спагетти!» - Кавур дочитал слегка панический обзор состояния военно-морских сил ведущих держав, согласно которому новейшие винтовые корабли, защищённые бронёй, были способны топить устаревшие парусники, составлявшие основу сардинского флота, без малейшего ущерба для себя. Бюджет Турина, в обозримом будущем, не позволял надеяться на что-либо водоплавающее крупнее макарон, однако министра не слишком беспокоило это обстоятельство: угроза вторжения с моря парировалась заключёнными союзами, а для того, чтобы справиться с накатившим внезапно голодом, порции карбонара было вполне достаточно. Радовало и то, что сытный обед отнюдь не являлся прерогативой министров с уходящей вглубь веков графской родословной: вызванные войной перекосы в торговом балансе удалось выправить, снизив налоги на роскошь и теперь туринские ремесленники снова богатели, вырастая в настоящую буржуазию, ничуть не хуже, чем в Лондоне. Со временем, процветающие мастерские станут основой для заводов, а их хозяева – убеждёнными сторонниками либеральной партии графа ди Кавура. Экономический рост имел свою оборотную сторону: пришлось втихомолку отменить внешнеторговые льготы и преференции для воюющей Турции, хотя Сардиния и продолжала закупать некоторые, не слишком-то необходимые, товары османов.
В ноябре открылась железная дорога Турин-Генуя, что позволяло доставлять товары с севера на юг страны в кратчайшие сроки, а в случае необходимости – и перебросить высадившийся в генуэзском порту союзный корпус поближе к границе. К весне ожидалось завершение новой магистрали, Турин-Алессандрия, после чего все развитые в промышленном отношении регионы Сардинии будут соединены железнодорожной сетью.
Внешнеполитическое ведомство порадовало завершением длительных переговоров с Пруссией. Соглашение далось нелегко, однако подписанный в начале октября секретный договор охватывал широчайший круг вопросов и создавал прочные предпосылки для сотрудничества между Берлином и Турином. Формальный оборонительный союз с Францией, хоть и выходил за рамки спроектированной Кавуром системы коллективной безопасности, но закреплял членство Сардинии в Коалиции Миротворцев и сводил на нет угрозу австрийского вторжения из Ломбардии. Все внешнеполитические препятствия на пути к началу объединения Италии были устранены всего лишь за год и этим достижением, несомненно, можно было гордиться, не забывая, разумеется, о военных и экономических трудностях, способных погубить плоды дипломатических усилий.
Развитие Восточного кризиса подтверждало предположения Кавура о провокационном характере русско-австрийских действий, приведших к срыву перемирия. Священный Союз Габсбургов-Романовых продолжал наступление на Балканах и на Кавказе, не выдвигая больше никаких мирных предложений. Русская армия взяла Варну, а австрийцы вышли на западные подступы к Адрианополю. Вместе с тем, зима должна была затормозить продвижение войск, а сеть турецких крепостей, включавшая Плевну, Адрианополь и Стамбул, оставалась крепким орешком для любого агрессора. Британский кабинет, очевидно, пришёл к тем же выводам о перспективах дипломатического урегулирования конфликта и, в конце октября, объявил войну России. Английский корпус мог стать ядром обороны турецкой столицы, но некоторую путаницу вносило отсутствие официально объявленной войны между Великобританией и Австрией. Трудно было понять, как станут развиваться боевые действия в случае совместного наступления сил Священного Союза на Стамул. Тем временем, лёгкие силы русского флота, базирующиеся на Камчатке и Дальнем Востоке, развернули каперскую войну против британской торговли на западном побережье Америки. Это вызвало резкую реакцию со стороны нейтральных стран, в частности, США и Португалии, возможно, обусловленную реальными опасениями за свой торговый баланс, а может быть, и лицемерную, призванную оправдать агрессивные планы колониальной политики. Камилло был полностью уверен лишь в собственных мотивах: обсуждение вопроса о допустимости войны против морской торговли было вновь использовано Сардинией как повод для обвинений Австрии в подрыве мирного экономического сотрудничества средиземноморских стран. Сохранять серьёзное лицо, рассуждая о грозных австрийских пиратах, было нелегко, однако Кавур как-то умудрялся сдерживать смех или, по крайней мере, находить для него приличные объяснения. На самом деле, пока Сардиния придерживалась нейтралитета, уничтожение торгового тоннажа конкурентов не несло ничего, кроме выгоды для внешней торговли.
1850 год завершился бурным дипломатическим скандалом между Австрией и Пруссией. Эскапада недружественных действий, оскорбительных публикаций в официальной прессе, пограничных инцидентов давала формальный повод к войне обеим сторонам. Вена и Берлин испытывали вполне понятные колебания: прусская армия должна была овладеть баварским анклавом в Пфальце, а австрийцам требовались силы для последнего рывка на Балканах, однако вероятность очередной эскалации Восточного кризиса и превращения его в полномасштабную общеевропейскую войну стала высока, как никогда.
Достаточно неожиданный оборот приняли события на Дальнем Востоке. Китайский император оказался, воистину, благословлён снизошедшим с небес духом Сунь Цзы! Великолепно организованный крупный десант взял Киото и стремительно овладел наиболее развитыми провинциями Японии. Правда, Россия, объявившая о верности союзным обязательствам перед микадо, вступила в войну с Империей Цин и заняла ряд территорий на Дальнем Востоке, но способность «жандарма Европы» успешно сыграть роль «жандарма Азии» вызывала обоснованные сомнения: скорее всего, ни захватить, ни удержать значительную часть Китая русской армии не под силу, по крайней мере, пока продолжается война с Турцией и существует угроза со стороны Коалиции Миротворцев. Японский император с семьёй скрылись из столицы. Парадоксальным образом, успешное спасение правящей династии мало чем отличалось от гибели: ни один чиновник или дипломат не знал, где скрывается микадо или каковы его планы и распоряжения, так что в европейской прессе даже появились утверждения о том, что император Японии – выдуманная, мифическая фигура, прикрывающая произвол крупных кланов, а на самом деле никакого централизованного правительства в стране не существует, а может быть, и не существовало никогда. Кавур не верил конспирологическим выдумкам, хотя бы потому, что сам был изрядным мистификатором. «Ну уж нет, спагетти хороши почти всегда и везде: на вилке, в тарелке и в желудке, но не на ушах!» - эта продуктивная мысль помогла министру закончить обед и понять многие неочевидные положения следующей докладной записки, касавшейся перспектив новейших научных исследований.
1851 Январь – Март. Рисорджименто. Акт первый.
«Зато на суше дела обстоят как нельзя лучше!» – Кавур отложил список кораблей, потерянных британским флотом, который был лишь немногим короче того, что открывает гомеровскую «Илиаду» и подумал о том, что итоги первых трёх месяцев 1851 года, пожалуй, выглядят разнообразней и богаче, чем все события года 1850. Сбылись самые ужасные пророчества: в Европе полыхала большая война и никто не мог с уверенностью сказать, где, когда и чем она закончится. Подданные сардинского короля среагировали на угрозу самым рациональным и естественным образом: все каюты, трюмы и даже палубы судов, отправлявшихся за океан, в Америку, начиная с января, оказались забиты битком, а вот вербовочные пункты армии, напротив, опустели. Генуэзские верфи моментально откликнулись на суливший баснословные барыши спрос, заложив по собственной инициативе серию новых трансатлантических пароходов. Что ж, даже в бегстве итальянцев с Родины за лучшей судьбой Камилло видел свои положительные стороны: поток эмигрантов, рано или поздно, иссякнет, а транспортный тоннаж продолжит служить Сардинии. Проблему нехватки рекрутов и общего снижения демографических показателей тоже удалось решить, причём весьма нетривиальным и почётным для Его Величества Витторио Эммануила ІІ способом. Но обо всём по порядку.
В самом начале года русская армия овладела Плевной. Даже самым заядлым оптимистам стало очевидно, что Османская Империя стоит на пороге военной катастрофы. Коалиция Миротворцев оказалась перед необходимостью либо перейти к действиям, либо расписаться в полном бессилии. 12 января был выдвинут последний ультиматум, где от Священного Союза требовались легко проверяемые конкретные меры в чётко определённые сроки. Кавур, составлявший проект документа, опасался, что дипломатическое мастерство петербуржского и венского кабинетов позволит продолжить наступление на Босфор под прикрытием туманных миролюбивых заверений, однако опасения оказались напрасными – ультиматум был недвусмысленно и даже грубо отклонён. 16 января Пруссия объявила Австрии войну. 18 января её примеру последовала Британия. Сардиния и Франция, в силу конституционных ограничений, не могли реагировать столь же оперативно, однако решения на правительственном уровне уже были приняты, а дипломатические гарантии – твёрдо даны.
На самом деле, политическое решение о подготовке к войне с Австрией было принято, как только стал известен состав участников Брюссельской конференции. Усиление Вены и укрепление её союза с Российской Империей было категорически неприемлемым для Сардинии вариантом развития международной обстановки, а лучшего рецепта освобождения Милана и Венеции из-под власти Габсбургов, нежели война в составе общеевропейской коалиции, придумать было просто невозможно. Тем не менее, в Турине было немало сторонников политики нейтралитета и, для гарантированного парламентского согласия на объявление войны, требовался формальный повод. Достаточно напряжённые отношения между Сардинией и Австрией постоянно порождали трения по тем или иным мелким вопросам и дипломаты научились прекрасно разрешать подобные недоразумения, но в данном случае им было предписано действовать строго противоположным образом: любой конфликт следовало раздуть, предать максимально широкой огласке и представить общественному мнению как неслыханное и нестерпимое для национального достоинства оскорбление. Именно поэтому спорная практика Имперского суда Милана по делам в отношении заговорщиков из «Молодой Италии», согласно которой лица, осуждённые к изгнанию и лишению имперского подданства, лишались также правовых оснований к владению недвижимостью, способная, казалось бы, заинтересовать лишь адвокатов и учёных-юристов, внезапно стала темой номер один в трактирах, клубах и светских салонах. «Габсбурги считают, что владеть итальянской землёй может лишь тот, кто не является патриотом Италии. Ну, а мы убеждены в обратном и готовы настаивать на своей правоте так горячо, что австрийцам и в аду покажется прохладно!» - сардинцы на разные лады повторяли этот нехитрый тезис, всё более распаляясь и отрезая всякую возможность мысли о переизбрании для тех депутатов, что осмелятся проголосовать против немедленного вступления в войну. В итоге, королевская Декларация о войне с Австрией от 25 января 1851 года получила единогласную поддержку. Сардиния связала свою ближайшую судьбу с политическими и военными успехами Коалиции Миротворцев, противопоставив себя могущественному Священному Союзу.
Драматические события середины зимы 1851 года ставили под сомнение мудрость подобного решения. Неприятности начались с Балтики, где эскадра адмирала Нэпира вела блокаду российских портов. Навигационная и ледовая обстановка в Финском заливе была поистине ужасна: свинцово-серое небо сливалось со свинцово-серой водой, спуская свинцово-серые облака всё ниже, всё ближе к предательским отмелям, рифам и ледяному крошеву. Вышколенные британские моряки отвечали всё так же браво: «Йес, сэр!» - на любой, пусть даже абсолютно невыполнимый приказ, но многочисленных аварий, протечек, износа и разрушения такелажа предотвратить не могли. Командующий Балтийским флотом Российской Империи великий князь Константин Николаевич, наблюдая с лоцманского пункта на финском побережье, за профессиональными, но не особенно успешными усилиями стайки английских параходофрегатов по снятию с мели парусного 80-пушечника, не сразу решился отдать приказ о выходе главных сил из Кронштадта в район маневрирования эскадры Нэпира, и недаром: даже этот короткий поход стоил балтийцам немалых усилий, а Ройял Нэви остаётся Ройял Нэви, даже с обледеневшими рулями, разорванными в клочья парусами и протекающей обшивкой. В кровопролитной битве у острова Гогланд, русский флот потерял 4 линейных корабля и один из своих немногочисленных паровых фрегатов, однако сумел одержать несомненную победу. Английский авангард был уничтожен полностью, а главные силы британцев на Балтике – обескровлены и принуждены к снятию блокады. Непосредственно в бою и вскоре после него затонуло 12 английских линкоров и 8 фрегатов. Гордости королевы Виктории был нанесён первый чувствительный удар, усугублённый вскоре новыми бедами.
Эскадра лорда Дондаса на Чёрном море состояла, в основном, из лёгких сил, приспособленных для рейдерских и блокадных действий. Климат южных берегов Российской Империи оказался, по-своему, не менее жесток к морякам, чем балтийский. Здесь британцы страдали от изматывающих зимних бурь и проливных дождей. К тому же, их противником выступал, несомненно, самый талантливый из русских адмиралов – Михаил Лазарев. Экипажи Черноморского флота не уступали англичанам ни в боевой, ни в навигационной подготовке. В итоге, произошедшее у Ингульской бухты сражение стало ещё более оглушительной победой России. Королевский флот недосчитался более, чем трёх десятков боевых вымпелов, в то время, как адмирал Лазарев потерял лишь 2 линейных корабля. 10 февраля воодушевлённая, находящаяся на пике патриотического подъёма Россия объявляет войну Пруссии. Всё, чем могла похвастаться к этому моменту Коалиция – это победы в незначительных кавалерийских стычках у Лейпцига и под Пловдивом да успешная десантная операция на далёкой Аляске. В какой-то момент казалось, что кабинет лорда Пальмерстона не устоит под напором общественного возмущения и вынужден будет подать в отставку, а там – кто знает? Возможно, новое правительство Британии сформировали бы сторонники «партии мира», а Коалиция Миротворцев лишилась бы самого могучего и богатого из своих участников. Однако англичане проявили свойственную им твёрдость, опубликовав исполненный сдержанным достоинством комментарий к своим поражениям: «Империя получила урок. Империя благодарит!»
Сардиния оказала посильную политическую и моральную поддержку дружественному правительству, но, очевидно, самым действенным средством укрепить позиции тори могли стать военные победы над Священным Союзом. Помимо трудной внутриполитической ситуации в Британии, стимулом к активным операциям служил и стратегический замысел прусских союзников, затеявших масштабное наступление через Зальцбург прямо на Вену и умолявших отвлечь к югу хоть часть австрийских сил. Что ж, войска давно готовились к наступлению в Ломбардии!
Армия герцога Фердинанда Савойского включала, примерно 80 тысяч солдат при 400 орудиях. Противостоявшие ей силы австрийцев, под общим командованием фельдмаршала Радецкого, обладали почти полуторным численным превосходством, насчитывая около 130 тысяч человек при 450 орудиях. Однако всей этой ордой распоряжался пожилой, медлительный командующий при помощи дюжины адъютантов, а значительную часть артиллерийского парка составляли неповоротливые и устаревшие крепостные орудия. Организация сардинской армии была принципиально иной. При обоих корпусах и при отдельной кавалерийской дивизии были сформированы штабы, укомплектованные выпускниками военной академии; связь между частями поддерживал специальный батальон телеграфистов; управление огнём мортирных батарей велось при помощи воздушных шаров; для эвакуации и оказания первичной помощи раненым создавались специальные медико-санитарные подразделения; топографический департамент военного министерства прикомандировал к действующей армии полевую типографию и лучших специалистов-картографов, бесперебойно снабжавших командиров превосходными картами. Организованность и мобильность принесла великолепные плоды! У городка Сольферино, где встретились главные силы противоборствующих сторон, сардинская армия сумела не только занять господствующие высоты прежде, чем австрийцы попытались этому воспрепятствовать, но и закрепилась на этих ключевых позициях. На батальоны Радецкого, завершающие запоздалое развёртывание, обрушился ураганный огонь артиллерии, благодаря которому четверть австрийских войск вообще не смогла выйти на обозначенные диспозицией рубежи. Берсальеры, дерзко маневрируя по заранее разведанным маршрутам, занимали фланкирующие позиции, дезорганизуя противника губительными ружейными залпами. Те немногие смельчаки, кто продолжал после этого держаться, опрокидывались скоординированной штыковой атакой. Уже к середине дня исход сражения стал очевиден и Радецкий отдал приказ об общем отступлении на Венецию. В ходе преследования, сардинской кавалерии, которую вёл в бой сам король, удалось захватить австрийский обоз. Деморализованный гарнизон Милана сдался, не оказав серьёзного сопротивления. Общие потери австрийской армии составили до 50 тысяч человек, включая 5 тысяч пленных. Потери армии герцога Фердинанда – до 20 тысяч убитых и раненых. Очищенная от австрийцев густонаселённая Ломбардия с лихвой покрыла американскую эмиграцию, а благодаря захлестнувшей Сардинию волне патриотического ликования на вербовочные пункты стало прибывать втрое больше рекрутов, чем до войны. Миланский текстиль и шелка стали приятным дополнением к экономике, а построенная австрийцами железная дорога органично вписалась в транспортную систему королевства. Впрочем, Кавур отчётливо понимал, что, по крайней мере, до заключения мира, Ломбардия – это, скорее, статья расходов, чем источник доходов. Милан необходимо было укрепить, защитить достаточным гарнизоном, обеспечить необходимым количеством продовольствия и повседневных товаров, наконец, попросту удержать, в случае неприятельского контрнаступления. Тем не менее, освобождение Ломбардии однозначно воспринималось во всём мире как первое удачное подтверждение амбиций Турина на объединение всей Италии.
Действия на море складывались менее радужно. Эскадра герцога Евгения Савойского обнаружила в Ионическом море уступавшую ей в силах австрийскую эскадру под флагом адмирала Дальгруппа и сумела навязать бой. Однако моряки Франца-Иосифа удачно использовали тактическое преимущество отступающей стороны в свободе маневрирования и причинили сардинскому флоту значительно большие потери. 4 фрегата и 6 корветов пришлось оставить, сняв экипажи. Что касается потерь противника, то твёрдо поручиться можно было лишь за взорвавшийся от попадания в крюйт-камеру фрегат и 4 корвета, затонувшие непосредственно в ходе боя. Флаг-офицеры герцога Евгения ручались, что с теми пожарами и повреждениями, которые были замечены ещё на трёх австрийских фрегатах во время их поспешного отхода, до базы дотянуть невозможно, но даже если считать эти оптимистичные предположения достоверными, потери Сардинии всё равно были несколько выше. Выполнение боевой задачи, а именно: прорыв в Венецианский залив и установление блокады портов, - тоже было весьма условным, поскольку блокаду пришлось немедленно свернуть из-за опустевших погребов и поредевших экипажей. В общем, несмотря на то, что герцог Евгений получил причитающиеся ему ордена и восхваления газетчиков, от командования флотом он был отстранён, а над флагманским параходофрегатом «Говерноло» взмыл флаг контр-адмирала Альбини.
Успехи Сардинии, так или иначе, вдохновили союзников, и Коалиция вновь прониклась верой в своё будущее торжество. Прусская армия в конце февраля-начале марта вышла к Вене и взяла неприятельскую столицу в осаду. Официальные публикации в «Дер Бранденбургиш Герольд» были довольно невразумительны, возможно, по соображениям военной цензуры, однако, запросив, на правах союзника, копию реляций прусских командующих, Кавур убедился в том, что в начале марта Пруссией одержана блистательная победа! Две наступавших на Вену прусских армии, под командованием фельдмаршала фон Райхера и генерала фон Пфуля, общей численностью, примерно, в 170 тысяч человек, в серии столкновений, получивших в газетах общее название «Битва за Дунай», разгромили стотысячную армию под командованием фон Митровица. Австрийские потери составили до 70 тысяч человек, в том числе 25 тысяч пленных. Два армейских корпуса были уничтожены целиком. Трофеями победителей стали две сотни орудий, десятки тысяч ружей и ценное воздухоплавательное оборудование. Пруссия потеряла около 25 тысяч солдат. Правда, фон Митровиц сумел отразить штурм города, последовавший вскоре после битвы, но с каждым днём кольцо вокруг Вены сжималось всё теснее и теснее.
Не в силах остановить железную лавину прусского наступления, австрийское командование изо всех сил пыталось его замедлить, совершая отчаянные кавалерийские рейды вглубь Пруссии. Лихим имперским кирасирам и венгерским гусарам удалось занять Нюрнберг, Дюссельдорф, Эрфурт и Мариенбург, однако наиболее авторитетные военные умы Коалиции уверяли, что рейдами войны не выигрываются, и Кавур был склонен согласиться с этим утверждением.
В феврале очередное безумство совершил герцог Баденский, заявив, что «как верный союзник дома Габсбургов и ответственный участник Германского Союза считает для себя вопросом чести немедленное объявление войны Сардинии». Президент Бонапарт немедленно ответил, что «как верный племянник своего великого дяди считает для себя вопросом чести оккупацию Бадена». Это было бы просто дипломатическим курьёзом, если бы не подрывало остатки австрийского престижа у малых германских государств. Военное положение Австрии совершенно очевидным образом исключало возможность вступиться за незадачливого герцога, а это означало, что на Германском Союзе можно было смело ставить крест.
Сложная система международных обязательств Сардинии пополнилась ещё одним секретным договором, на сей раз, с Португалией. Соглашение было не слишком детальным, но, тем не менее, служило ещё одним шагом в реализации задуманного внешнеполитического курса.
Шведский король выдвинул амбициозный дипломатический план урегулирования Восточного кризиса, предложив всем воюющим державам собраться в Стокгольме. Кавур не особенно верил в своевременность и результативность этой конференции, однако выслушать идеи шведов было любопытно, поэтому угол министерского кабинета украшал специальный «дипломатический» саквояж, набитый всем, без чего Камилло становилось тоскливо в подобных поездках. К тому же, жизнь и даже её политическая сфера, не исчерпывалась одним только Восточным кризисом. В Стокгольме можно было обсудить разгоравшееся колониальное соперничество, какой-нибудь приемлемый выход из японо-китайского конфликта, вопросы торговли и чёрт знает, что ещё.
В войне между Китаем и Японией, тем временем, верх брала Поднебесная Империя. Китайские войска в январе овладели Осакой и Киото, а теперь вели планомерную осаду последних очагов японского сопротивления на юге. Русское вторжение в Манчжурию, похоже, не представляло особой угрозы для китайцев, хотя трудно было судить достоверно о чём-то столь далёком и загадочном, как Восток.
