Глава VII
В день, назначенный для триумфа, участвовавшие в нём собрались рано утром на Марсовом поле, на левом берегу Тибра. Я же в это время, как и полагалось триумфатору, пребывал в цирке, который был возведён во время моей цензуры для проведений народных собраний. Моё облачение было подобно одеянию статуи Юпитера Капитолийского. Поверх вышитой пальмовыми ветвями туники, была одета украшенная золотыми звёздами пурпурная тога, а ноги были обуты в позолоченные сапоги. В одной руке я держал лавровую ветвь, в другой сжимал богато украшенный скипетр из слоновой кости с изображением орла наверху. Голову же венчал лавровый венок.
Но вот наконец томительные минуты ожидания кончились. Стоя на декорированной золотом и слоновой костью колеснице, запряжённой в ряд четвёркой коней с позолоченной сбруей, я ехал мимо жителей Рима вверх на Капитолийский холм, к храму Юпитера. Тяжёлый золотой венок из дубовых листьев с лентами и драгоценными камнями, держал над моей головой государственный раб, в задачу которого также входило нашептывать мне о том, что я всего лишь человек. Это было совсем не нравоучение, а особое сакральное действо, отгоняющее беду. Ведь въезжая в Рим во главе войска с огромным количеством золота и славы, появляется необходимость в защите от дурного глаза, и ревности Юпитера, уподобляясь которому я даже окрасил лицо ярко-красным суриком. И именно по этой причине, легионеры распевали солдатские песенки, высмеивающие меня. Перед колесницей шли ликторы в красных военных плащах, неся фасции, обвитые лавровыми ветвями. Консулы, преторы, квесторы, эдилы, а также сенаторы, сопровождали квадригу. Далее следовали увенчанные лавровыми венками легионеры, с надетыми на туники ременными креплениями, на которых были закреплены военные награды. Некоторые из солдат держали бронзовые богато декорированные парадные щиты. Вслед за ними, на ста пятидесяти повозках везли произведения искусства, статуи и картины, захваченные в Кампании и Апулии. Ещё сто пятьдесят повозок были загружены трофейным оружием, среди которых были длинные галльские мечи, нумидийские дротики, ливийские копья, греческие трёхсаженные сариссы и кампанские гладиусы, а также щиты, панцыри, шлемы, и конская сбруя. Позади этой колонны несли сосуды наполненные серебряными монетами, богато украшенные, тонкой работы чаши и вазы. Как только под крики толпы, юноши в праздничных, богато расшитых одеждах, провели белых быков предназначенных для жертвоприношения, из-за поворота улицы показалась вереница пленных. Они шли закованные в цепи, понуря головы, со скорбными лицами. Среди них были как знатных родов кампанцы и тарентийцы, так и галлы и иберы, взятые в плен в ходе Ганнибаловой войны. Рядом с ними несли карикатурные изображения Ганнибала и Магарбала, кампанских, и тарентийских военачальников. Толпа римских граждан медленно двигалась вслед, выкрикивая оскорбления и проклятия, кидая камни в пленных.
Торжественное вступление в столицу закончилось в храме Юпитера Капитолийского, в котором я посвятил Юпитеру лавры фасц и принёс в жертву быков. Затем последовало угощение магистратов и сенаторов. Легионеры были вознаграждены динариями, а для всей прочей публики были устроены гладиаторские бои на аренах цирков и раздача хлеба.
Успехи на военном поприще и последовавший за ними блистательный триумф, вызвали зависть у Квинта Фабия Максима. В то время, когда римский народ славил мои победы и достижения, ему отводилась роль второстепенного соконсула. Наши взаимоотношения стали натянутыми, а негласный дуумвират распался, так и не успев сформироваться. Квинт Фабий Максим присоединился к партии оптиматов Публия Корнелия Сципиона и стал ярым сторонником в борьбе с партией популяров, тем самым стремясь оттеснить плебс от законодательного процесса, и поставить Сенат в центре республиканского политического строя. В свою очередь, я возглавил партию популяров, противостоявшей оптиматам и отражавшей интересы плебса, в противовес интересам сенатской аристократии.
Противостояние партий вылилось в противобоство между мной с одной стороны и Публием Корнелием Сципионом, и Квинтом Фабием Максимом с другой, в стремлении к главенству в республике. Когда я начал осуществлять процесс предоставления ветеранам муниципальных наделов земли в Лигурии, Квинт Фабий Максим выступил против, ссылаясь на дурные знамения. Тогда я силой выдворил своего бывшего соконсула с форума, а тот, в свою очередь, подал жалобу, но никто из сенаторов не осмелился выступить с докладом о насилии над бывшим консулом, даже Публием Корнелием Сципионом предпочёл остаться безучастным. Оскорблённый Квинт Фабий Максим перестал выходить из дому и лишь в эдиктах выражал свои протесты, требуя расследования проводимых мной мероприятий истекшего года, а их политический союз с Публием Корнелием Сципионом неизбежно распался. В тоже время, прекрасно осознавая то, что мои позиции среди римского плебса сильны как никогда, Публий Корнелий Сципион пошёл на примирение, предложив забыть прошлые противоречия и конфликты, и объединить усилия во благо республики. Поскольку народный трибун подстрекаемый Квинтом Фабием Максимом, потребовал меня к ответу по нескольким обвинениям за осуществлённые действия во время консульства, мне не оставалось ничего другого, кроме как вновь объединиться с представителями нобилитета и заключить соглашение с Публием Корнелием Сципионом. Дальнейшие действия не заставили себя долго ждать, мой новый политический союзник, с помощью подкупленных других народных трибунов добился того, чтобы меня не привлекали к судебным разбирательствам. После произошедших событий я также стремится к тому, чтобы иметь среди магистратов верных и преданных людей.
Между тем, консулами на следующий 540 год от основания Рима, были избраны Публий Корнелий Сципион и Квинт Фульвий Флакк, ставший марионеткой в руках оптиматов. В свою очередь, за оказанную поддержку и содействие на выборах, Публий Корнелий Сципион добился желаемых для меня полномочий проконсула Сицилии, с правом ведения военных действий против Сиракуз. Предлогом для объявления войны послужило письмо Гиерона II, предоставленное мной и обнародованное в Сенате. Письмо было адресовано правящей аристократической верхушки Тарента, в котором тиран Сиракуз не только высказывал свою прокарфагенскую позицию, но и подтверждал то, что он сформировал хорошее войско из сиракузских граждан, и будет готов в ближайшее время отплыть на кораблях к Тарентийскому заливу для оказания помощи эллинам Великой Греции, в их борьбе против Рима. Но Гиерон II опоздал, задержанный, по-видимому, бушевавшими у побережья Сицилии штормами. Теперь стало понятно и то, почему не были присланы обещанные критские лучники и легковооружённые пехотинцы на момент Ганнибаловой войны.
Сенат подошёл к подготовке военной кампаний с присущими римлянам размахом и основательностью. В первую очередь была выделена колоссальная сумма на постройку трирем. Эти парусно-гребные суда, со сравнительно небольшой осадкой и водоизмещением, достигали в длину до тридцати пяти метров, и имели максимальную ширину на уровне гребцов верхнего яруса до шести метров. На носу трирем находились заострённые деревянные брусы, окованные железом. В верхнем ряду насчитывалось тридцать одно весло, в среднем и нижнем по двадцать восемь вёсел в ряду. Девятиметровые мачты были оснащены прямым парусом, впрочем, имелись и дополнительные паруса трапециевидной формы на форштевне. Также неотъемлемой частью каждого корабля являлся абордажный ворон, приспособление применявшееся для абордажного боя.
В тоже время, для противостояния армии Сиракуз на суше, была собрана большая армия. Одних только принципов и гастатов насчитывалось две тысячи четыреста двадцать четыре человека. Одна тысяча десять триариев, при необходимости, готовы были стать последней линией защиты. Конницу составляли эквиты экстраординарии, численностью в двести сорок всадников.
Поздним летом 541 года от основания Рима, совершив полагающиеся жертвоприношения, я погрузил солдат на корабли и отплыл от берегов Италии. Ветер дул попутный, море было спокойное и триремы стремительно неслись к берегам Сицилии, так что плаванье выдалось недолгим, и неутомительным.
Высадка была сопряжена с немалыми трудностями. Проблема состояла в том, что берег в месте высадки был пологий и песчаный, поэтому отмели простираются на большие расстояния под водой, делая невозможным подход трирем непосредственно к линии прибоя. Глубина воды на предельном приближении к побережью доходила от одного до полутора метров. В результате легионеры, спускавшиеся с кораблей, были вынуждены несколько сот метров нести на себе не только собственные доспехи и оружие, но и необходимые предметы из корабельного груза, к тому же в совершенно неприспособленных для такой высадки сандалиях. Легионеров, нащупывающих ногами дно на глубине и бредущих в полосе прибоя, радовало только то, что они не встречали никакого сопротивления со стороны греков.
Последовавшая за высадкой осада Сиракуз была сопряжена с возведением непрерывной контрвалационной линией, для воспрепятствования осаждённым прорвать блокаду или совершать вылазки. Поскольку имелась угроза прихода вражеских подкреплений извне, также была возведена вторая линия укреплений, обращенная наружу. Между двумя линиями имелось свободное пространство, доходившее в ширину нескольких сотен метров, что позволяло когортам быстро переходить к любому участку укреплений. О том же, чтобы овладеть городом с помощью силы, нечего было и думать. Я был прекрасно наслышан не только о несметных богатства Сиракуз, но и об Архимеде. Этот греческий математик не побрезговал заняться инженерным ремеслом и взял в свои руки всю техническую сторону обороны города, доведя до совершенства боевые машины, которыми Сиракузы славились ещё со времён тирана Дионисия.
Ситуация изменилась в начале зимы 541 года от основания Рима, когда к берегам Сицилии причалили сиракузские биремы, с тремя тысячами шестьюстами войнами в трюмах под предводительством Гиерона II. Так осаждающие оказались в перспективе тоже быть осажденными.
Тогда я принял решение, казавшееся единственно правильным – нанести упреждающий удар по армии противника. Тем же утром, римский легион покинул лагерь и отправился на юго-запад от Сиракуз, по направлению к армии сиракузского тирана.
После форсированного марша, когорты легионеров развернулись в три линии, шахматным порядком. Четвёртую линию составили триарии. Эквиты экстраординарии, заблаговременно были укрыты в роще позади правого фланга. В тоже время, Гиерон II растянув пехоту по фронту и выдвинув на фланги конницу, медленно, но неуклонно приближался к римским позициям. Я не стал медлить и отдал приказ об атаке.
Между тем, во время марша, левый фланг римского построения слишком выдвинулся вперёд, что могло поставить его под удар вражеской кавалерии. Но Гиерон II не воспользовался предоставленной возможностью и в скором времени, римский фронт выровнялся, приняв на себя первый натиск сиракузских гоплитов. Поле боя наполнилось криками сражающихся и стонами раненых, скрежетом металла, и грохотом сталкивающихся щитов. Эти душераздирающие звуки яростной битвы далеко разносились вокруг, отражаясь эхом в голосах воинов. Особенно сложно пришлось легионерам, сражавшимся на правом фланге.
В последующие мгновения, сиракузская конницам нанесла удары по обоим флангам римского легиона и предприняла попытку прорвать центральную часть фронта. Ситуация усугубилась тем, что в тылу появились пельтасты, покинувшие Сиракузы и пришедшие на подмогу Гиерону II. К тому же, имеющийся в распоряжении сиракузского тирана литобол, непрерывно метал камни внушительного размера. Хоть они и не причиняли особого вреда, но оказывали сильное моральное воздействие на легионеров. В бой были введены триарии и эквиты экстраординарии.
Римские легионеры не только выдержали удар противника, но и перейдя в контрнаступление, опрокинули левый фланг сиракузской армии. Сражение ещё кипело в центре и на левом фланге, но натиск греков быстро ослабевал. Эквиты экстраординарии, зашедшие в тыл противника, переломили ход битвы в пользу Рима. Гиерон II пал от римского гладиуса, армия Сиракуз обратилась в паническое бегство и лишь сиракузские царские гоплиты продолжали отчаянно сопротивляться в полном окружении.
Надеюсь, что сей автор будет и в дальнейшем радовать нас своими работами! 
