Епископ Гермоген уже и не помнил о неком мальчике и его опекунах. Не до того. Процесс, который он инициировал, развивался сам по себе. Гермоген был расстроен встречей с новым губернатором. Даже не с губернатором, а исполняющим обязанности. Действительно, Татишев был был пока только исполняющим обязанности губернатора. Только через пару лет он официально будет назначен на эту должность. Пока же, испытательный срок, проверка на «профпригодность».
Гермоген готовил проповедь о мире и прощении, но всё время мешали мысли о прошедшей встрече с Татищевым. Мысль «сползала» к возмездию и отмщению. Перекрестился, не помогло.
- «Со Столыпиным было проще. Был грубоват, хитроват, но точно был против разной либеральной заразы. А этот, вишь ты, не удосужился встать под благословение и к руке приложиться. Ведь целуют не руку, а церковь святую. Этаким социалистом-безбожником выставился. Протокол нарушил, свысока к духовной правде отнёсся, руку благословляющую отринул».
Епископу требовалось заполучить влияние на нового главу губернии. Если этого не произойдёт, то инициативу перехватят инородцы и местные либералы. И те и другие являются носителями вредных идей, развращающих простой народ. А это покушение на основы государственности и православия. Спаси, господи, Русь.
Зазвонил телефон. Прокурор сообщал, что есть сведения о разыскиваемом мальчике и его спутниках, но хотелось бы понять для чего этот розыск. Что предъявить этим людям? Епископ не понял о ком идёт речь. Переспросил. Вспомнил. Узнал адрес. Поблагодарил и объяснил собеседнику ситуацию. Есть мальчик, видимо, сирота из Сызрани, с интересными способностями. Его временно опекают двое молодых людей. Желательно, что бы ребёнок не оказался под дурным влиянием. Надо встретиться с этими людьми и посмотреть их настроения. Подозрительно то, что они в ответ на приглашение епископа спешно и секретно покинули Саратов.
Прокурор Аристид Аристидович Миндер согласился, что поведение указанных людей выглядит странным и предложил привезти их к Гермогену в сопровождении полиции. Епископ вздохнул, посмотрел на свою писанину. Должно быть готово к завтрашней обедне. Не было свободного времени сегодня заниматься этим вопросом. Поэтому, он попросил приглядеть за странными молодыми людьми, а завтра он сам найдёт время для посещения их в гостинице «Москва».
На том и согласились. Прокурор позвонил полицмейстеру Дьяконову с просьбой уведомить жильцов номера семь, гостиницы «Москва», что бы те не покидали пределов города до особого разрешения. Полковник Дьяконов, в свою очередь, озаботил участкового пристава, а тот передал приказ околоточному надзирателю.
Здесь надо дать пояснение. Участковый пристав и пристав окружного суда — совершенно разные должности. Судебный пристав был исполнителем решения суда, а участковый пристав — это на подобие современного начальника районного отдела полиции. В его подчинении находились околоточные надзиратели (что-то типа современных участковых инспекторов) и городовые (это как современные ППС-ники).
Но вот незадача. Иногда, российская манера исполнения приказов приобретает странные, гипертрофированные формы.
Так вот, Дьяконов не имел права задерживать без письменного постановления прокурора или судебного следователя. Такого постановления и не предполагалось.
Служака Дьяконов понял ситуацию по своему и обязал участкового пристава Яковлева предупредить гостей «Москвы», что бы они не покидали гостиницы до последующего распоряжения. Пристав Яковлев, который ведал центральным участком был в полной запарке в связи с прибытием губернатора Татищева и поручил исполнение околоточному надзирателю Малашенко, который между прочими делами направился в гостиницу и застал гостей в номере. Ближайший поезд до Рязани был через 4 часа.
- «Господин пристав приказал сказать, что вам, господа, не велено покидать номер до особого распоряжения». У дверей уже стоял городовой.
Кухтиль напрягся. Это была полная неожиданность. Он спросил: - «а что, есть письменное распоряжение?».
- «Так я же Вам говорю, распоряжение господина пристава» - объяснил непонятливому человеку околоточный, бывший пехотный унтер-офицер, и добавил для острастки - «а будете своеволить, заберу в участок» - и распорядился городовому дать знать, «если что не так».
- «А если кто придёт?» - поинтересовался городовой. Околоточный задумался. Деталей еиу не передавали, но со знанием дела он произнёс - «можно».
Вот так из просьбы дождаться гостя вырос домашний арест.
Кухтиль занервничал. «Когда же этот город отпустит меня?» - думал он. За последние дни Антон устал и вот, последствие — эмоции. Хотелось накричать на кого-нибудь, разбить, сломать, порвать. Единственное, что его успокаивало, это то, что деньги он успел перевести почтовым переводом на главпочтамт в Рязань, до востребования.
Достав колоду карт, Антон размышлял о сложившейся ситуации. Мысль не шла. Вызвал коридорного, заказал коньяк и закуску.
Мария молчала. Ей тоже было тоскливо, но она соблюдала правила — не лезть к мужчине, когда он не в духе. Она вспомнила отца. Почему-то всегда при воспоминании о старике Траубере в первую очередь она видела его в шинке, курносого, раскрасневшегося, с потным лбом и смеющегося, с оловянной чаркой в руке. Он бьёт по столешнице свободной рукой в такт звучащей скрипке и тоненько подпевает. Маленькая Мария тянет его за рукав домой, а он смеётся и что-то объясняет собутыльникам показывая на дочь.
Это было очень редко. Большую часть времени Мойша Траубер корпел над пробирками с химическими растворами и реактивами или занимался огранкой хрусталя. Изготовление фальшивых драгоценных камней и очков были средством к существованию семьи Трауберов. Жена Траубера, Либа по своему была счастлива. Дом, дети, муж — вот последовательность её ценностей в этом мире. И дочери она передавала эти ценности. А ещё ежедневно приучала дочь выполнять цниют и хесед. Цниют — скромность внешнего поведения от одежды до поведения и речи. Покрывать голову и руки, говорить тихо, ясно и просто. Хесед — это милосердие, которое не означает прощение. Иногда мать лупила Марию за провинность, приговаривая «это хесед, дочка. Бью тебя, потому что люблю и желаю счастья!».
Пока Мария и Антон ушли в мыслительный путь, Егорка в спальной комнате рассматривал картину с пейзажем, висевшую на стене сбоку от кровати. На полотне, приблизительно 120 на 80 см в горизонтальном формате были изображены река, ближний край берега, дальний берег и лес, отражавшийся в прибрежной воде. Вечерний закат был заглушен облаками. Уже около десяти минут, мальчик смотрел на изображение. Вдруг картина ожила. Зашевелился камыш у берега, слегка закачались ветки деревьев, река текла справа налево. Откуда-то появилась утка и села на воду. Послышался звук ветра и плеск реки. Запахло водой и лесом. Егорке стало холодно. Мальчик оказался словно внутри картины. Ему не было страшно. Он стоял на берегу реки. Оглянувшись назад он увидел не номер гостиницы, а странных людей в шинелях, удивительных головных уборах и с оружием. Люди оглядывались по сторонам, словно выбирая дорогу.
- «Гляньте, хлопчик» - сказал один, с лицом небритого цыгана.
- «Как же ты здесь оказался, дитятко?» - спросил другой с рыжей щетиной и синяком под заплывшим глазом.
Третий, последний, совсем мальчик, с бледным лицом и перевязанной головой вокруг уха, сел напротив Егорки и насуплено произнёс - «Война кругом, беги отсюда».
- «Это же я» - сказал про себя Егорка. И очнулся в номере гостиницы. Он хотел рассказать взрослым о случившемся, но не получилось. Мальчик почувствовал, что и Антон и Мария очень далеко от него. Мальчик почувствовал одиночество. Мария и Кухтиль сидели за столом с маленьким хрустальным графином коньяка, тарелкой сыра и шоколадом. Они говорили о чём-то взрослом, на непонятном Егорке языке.
- «Самое позднее, через неделю полиция получит сведения по запросу о нас, а может быть и раньше» - скучным голосом говорил Кухтиль - «далее будет арест».
«Если ты ничего не придумаешь» - добавила Мария.
Антон вздохнул - «Может быть, позвонить Борелю и провести маленький шантаж?».
Мария молчала. Кухтиль понял, что она против. Ему самому этот вариант не нравился, слишком плебейский, подлый выход. Позвонить репортёру Кондратьеву? Но по отношению к нему и так весь изолгался. Да и вряд ли он сможет чем-то помочь.
Егорка вздохнул. Он был один, далеко от дома и родителей, икона молчала. Он подошёл к окну. На улице толкался народ, телега с кирпичом застряла в рытвине, двое пьяных спорили о чём-то, размахивая руками. Звеня колокольчиками, играла саратовская гармошка, чистильщик обуви зазывал народ на чистку и ремонт сапог. Мужчина и женщина выходят из пролётки. Мальчишки-разносчики газет размахивают вечерней прессой - «Срочная новость! Покушение на премьер-министра Столыпина! Десятки погибших и раненых!»
***
Матвей Савельевич Щавелев обследовал берег что бы уточнить место стоянки «Вани». Старик действовал неторопливо, словно у него впереди целая жизнь. Вот ведь странно, молодые суетятся, ставят рекорды, торопятся кого-то обогнать. Старики не спешат, делают всё размеренно, спокойно, может показаться — лениво. А результаты порой более эффективны. Опыт.
Даже на вытоптанном матросами «Вани» берегу, удалось найти следы сапог, сходных с имеющимся слепком. Найдены сломанные ветки кустов у подъёма к дороге, ведущей в Балаково. Пустая пачка из под махорки.
Жарко. Возница, привезший Щавелева повёл коня на купание.
Старик разглядывал находку. На пачке надпись - «торговый дом Небогатиков и сыновья». Нолинская табачная фабрика. Заинтересовало. Нолинская фабрика не из последних, но далеко от этих мест. Вятская губерния. Дата изготовления: март 1905 года. А между тем, пачка свежая. Надо отправить Эмануилу Эмануиловичу.
Матвей Савельевич пошёл к Балаково передать телеграмму. Путь всего 15 минут. До ближайшей пристани.
***
Секретный агент Саратовского охранного отделения, Иван Шишло, работавший под псевдонимом «Николаев», тоже был в Балаково, по личному поручению ротмистра Мартынова, но занимался он иным поиском. Ему требовалось узнать кто из чужаков побывал в Балаково три или два дня назад, а затем исчез. Сложная задача? Да. Сложность в том, что надо было обойти несколько десятков кабаков. Приезжие могли отметиться в одном из них. Описания четверых у вгента были а наличии.
Одного обозначили «Абрек», с кавказскими чертами лица, бородат и усат. Обрит наголо. Возраст от 30 до 40 лет.
Второй - «эсер» (по найденой прокламации с призывом к террору». Кучерявый брюнет, металлическая коронка справа. Возраст 30-40 лет.
Третий - «курильщик» (на указательных и больших пальцах обеих рук и усах жёлтые пятна от табака). Большого роста, рассечённая правая бровь. Сломанный передний зуб снизу. Возраст 40-50 лет.
Четвёртый - «череп». на вид 25-35 лет. Короткая стрижка. Татуировка на левом предплечье - «череп, свеча. Дата 1899 и слово «Нолинск».
Шишло нашёл сведения о нужных ему лицах, услышав разговор буфетчика и хозяина у ожинадцатого по счёту кабака. Вставляя стекло в оконную раму оба поругивали пришлых, разбивших в драке окно. Собственно, дело было привычное и хозяин сетовал только на мух, периодически залетавших в незастеклённое окно из-за «пришлых атаманов».
Шишло был опытным агентом и называть своё ведомство не стал. А вот судебныйм письмоводителем из Саратова — самое то. И первый вопрос вполне уместный - «Не саратовские шалили?» - и заказал пиво с сухой воблой.
Нет, не саратовские, говорят как уральские, с Камы, похоже. Пили немного — четверть на шестерых.
О чём спорили не известно, говорили тихо, только их старший в канотье что-то им чертил на листе бумаги, а потом сжёг.
Ссориться начали после его ухода, не по пънке. Один черняво-кучерявый ругался с большим мужиком, а лысый кавказец (или перс) их разнимал. Вот и выбили окно локтем. Но заплатили за ущерб сразу и с извинениями.
Шишло подумал, что ему здорово повезло сегодня. Теперь есть с чем ехать к начальству.
Читать дальше
Гермоген готовил проповедь о мире и прощении, но всё время мешали мысли о прошедшей встрече с Татищевым. Мысль «сползала» к возмездию и отмщению. Перекрестился, не помогло.
- «Со Столыпиным было проще. Был грубоват, хитроват, но точно был против разной либеральной заразы. А этот, вишь ты, не удосужился встать под благословение и к руке приложиться. Ведь целуют не руку, а церковь святую. Этаким социалистом-безбожником выставился. Протокол нарушил, свысока к духовной правде отнёсся, руку благословляющую отринул».
Епископу требовалось заполучить влияние на нового главу губернии. Если этого не произойдёт, то инициативу перехватят инородцы и местные либералы. И те и другие являются носителями вредных идей, развращающих простой народ. А это покушение на основы государственности и православия. Спаси, господи, Русь.
Зазвонил телефон. Прокурор сообщал, что есть сведения о разыскиваемом мальчике и его спутниках, но хотелось бы понять для чего этот розыск. Что предъявить этим людям? Епископ не понял о ком идёт речь. Переспросил. Вспомнил. Узнал адрес. Поблагодарил и объяснил собеседнику ситуацию. Есть мальчик, видимо, сирота из Сызрани, с интересными способностями. Его временно опекают двое молодых людей. Желательно, что бы ребёнок не оказался под дурным влиянием. Надо встретиться с этими людьми и посмотреть их настроения. Подозрительно то, что они в ответ на приглашение епископа спешно и секретно покинули Саратов.
Прокурор Аристид Аристидович Миндер согласился, что поведение указанных людей выглядит странным и предложил привезти их к Гермогену в сопровождении полиции. Епископ вздохнул, посмотрел на свою писанину. Должно быть готово к завтрашней обедне. Не было свободного времени сегодня заниматься этим вопросом. Поэтому, он попросил приглядеть за странными молодыми людьми, а завтра он сам найдёт время для посещения их в гостинице «Москва».
На том и согласились. Прокурор позвонил полицмейстеру Дьяконову с просьбой уведомить жильцов номера семь, гостиницы «Москва», что бы те не покидали пределов города до особого разрешения. Полковник Дьяконов, в свою очередь, озаботил участкового пристава, а тот передал приказ околоточному надзирателю.
Здесь надо дать пояснение. Участковый пристав и пристав окружного суда — совершенно разные должности. Судебный пристав был исполнителем решения суда, а участковый пристав — это на подобие современного начальника районного отдела полиции. В его подчинении находились околоточные надзиратели (что-то типа современных участковых инспекторов) и городовые (это как современные ППС-ники).
Но вот незадача. Иногда, российская манера исполнения приказов приобретает странные, гипертрофированные формы.
Так вот, Дьяконов не имел права задерживать без письменного постановления прокурора или судебного следователя. Такого постановления и не предполагалось.
Служака Дьяконов понял ситуацию по своему и обязал участкового пристава Яковлева предупредить гостей «Москвы», что бы они не покидали гостиницы до последующего распоряжения. Пристав Яковлев, который ведал центральным участком был в полной запарке в связи с прибытием губернатора Татищева и поручил исполнение околоточному надзирателю Малашенко, который между прочими делами направился в гостиницу и застал гостей в номере. Ближайший поезд до Рязани был через 4 часа.
- «Господин пристав приказал сказать, что вам, господа, не велено покидать номер до особого распоряжения». У дверей уже стоял городовой.
Кухтиль напрягся. Это была полная неожиданность. Он спросил: - «а что, есть письменное распоряжение?».
- «Так я же Вам говорю, распоряжение господина пристава» - объяснил непонятливому человеку околоточный, бывший пехотный унтер-офицер, и добавил для острастки - «а будете своеволить, заберу в участок» - и распорядился городовому дать знать, «если что не так».
- «А если кто придёт?» - поинтересовался городовой. Околоточный задумался. Деталей еиу не передавали, но со знанием дела он произнёс - «можно».
Вот так из просьбы дождаться гостя вырос домашний арест.
Кухтиль занервничал. «Когда же этот город отпустит меня?» - думал он. За последние дни Антон устал и вот, последствие — эмоции. Хотелось накричать на кого-нибудь, разбить, сломать, порвать. Единственное, что его успокаивало, это то, что деньги он успел перевести почтовым переводом на главпочтамт в Рязань, до востребования.
Достав колоду карт, Антон размышлял о сложившейся ситуации. Мысль не шла. Вызвал коридорного, заказал коньяк и закуску.
Мария молчала. Ей тоже было тоскливо, но она соблюдала правила — не лезть к мужчине, когда он не в духе. Она вспомнила отца. Почему-то всегда при воспоминании о старике Траубере в первую очередь она видела его в шинке, курносого, раскрасневшегося, с потным лбом и смеющегося, с оловянной чаркой в руке. Он бьёт по столешнице свободной рукой в такт звучащей скрипке и тоненько подпевает. Маленькая Мария тянет его за рукав домой, а он смеётся и что-то объясняет собутыльникам показывая на дочь.
Это было очень редко. Большую часть времени Мойша Траубер корпел над пробирками с химическими растворами и реактивами или занимался огранкой хрусталя. Изготовление фальшивых драгоценных камней и очков были средством к существованию семьи Трауберов. Жена Траубера, Либа по своему была счастлива. Дом, дети, муж — вот последовательность её ценностей в этом мире. И дочери она передавала эти ценности. А ещё ежедневно приучала дочь выполнять цниют и хесед. Цниют — скромность внешнего поведения от одежды до поведения и речи. Покрывать голову и руки, говорить тихо, ясно и просто. Хесед — это милосердие, которое не означает прощение. Иногда мать лупила Марию за провинность, приговаривая «это хесед, дочка. Бью тебя, потому что люблю и желаю счастья!».
Пока Мария и Антон ушли в мыслительный путь, Егорка в спальной комнате рассматривал картину с пейзажем, висевшую на стене сбоку от кровати. На полотне, приблизительно 120 на 80 см в горизонтальном формате были изображены река, ближний край берега, дальний берег и лес, отражавшийся в прибрежной воде. Вечерний закат был заглушен облаками. Уже около десяти минут, мальчик смотрел на изображение. Вдруг картина ожила. Зашевелился камыш у берега, слегка закачались ветки деревьев, река текла справа налево. Откуда-то появилась утка и села на воду. Послышался звук ветра и плеск реки. Запахло водой и лесом. Егорке стало холодно. Мальчик оказался словно внутри картины. Ему не было страшно. Он стоял на берегу реки. Оглянувшись назад он увидел не номер гостиницы, а странных людей в шинелях, удивительных головных уборах и с оружием. Люди оглядывались по сторонам, словно выбирая дорогу.
- «Гляньте, хлопчик» - сказал один, с лицом небритого цыгана.
- «Как же ты здесь оказался, дитятко?» - спросил другой с рыжей щетиной и синяком под заплывшим глазом.
Третий, последний, совсем мальчик, с бледным лицом и перевязанной головой вокруг уха, сел напротив Егорки и насуплено произнёс - «Война кругом, беги отсюда».
- «Это же я» - сказал про себя Егорка. И очнулся в номере гостиницы. Он хотел рассказать взрослым о случившемся, но не получилось. Мальчик почувствовал, что и Антон и Мария очень далеко от него. Мальчик почувствовал одиночество. Мария и Кухтиль сидели за столом с маленьким хрустальным графином коньяка, тарелкой сыра и шоколадом. Они говорили о чём-то взрослом, на непонятном Егорке языке.
- «Самое позднее, через неделю полиция получит сведения по запросу о нас, а может быть и раньше» - скучным голосом говорил Кухтиль - «далее будет арест».
«Если ты ничего не придумаешь» - добавила Мария.
Антон вздохнул - «Может быть, позвонить Борелю и провести маленький шантаж?».
Мария молчала. Кухтиль понял, что она против. Ему самому этот вариант не нравился, слишком плебейский, подлый выход. Позвонить репортёру Кондратьеву? Но по отношению к нему и так весь изолгался. Да и вряд ли он сможет чем-то помочь.
Егорка вздохнул. Он был один, далеко от дома и родителей, икона молчала. Он подошёл к окну. На улице толкался народ, телега с кирпичом застряла в рытвине, двое пьяных спорили о чём-то, размахивая руками. Звеня колокольчиками, играла саратовская гармошка, чистильщик обуви зазывал народ на чистку и ремонт сапог. Мужчина и женщина выходят из пролётки. Мальчишки-разносчики газет размахивают вечерней прессой - «Срочная новость! Покушение на премьер-министра Столыпина! Десятки погибших и раненых!»
***
Матвей Савельевич Щавелев обследовал берег что бы уточнить место стоянки «Вани». Старик действовал неторопливо, словно у него впереди целая жизнь. Вот ведь странно, молодые суетятся, ставят рекорды, торопятся кого-то обогнать. Старики не спешат, делают всё размеренно, спокойно, может показаться — лениво. А результаты порой более эффективны. Опыт.
Даже на вытоптанном матросами «Вани» берегу, удалось найти следы сапог, сходных с имеющимся слепком. Найдены сломанные ветки кустов у подъёма к дороге, ведущей в Балаково. Пустая пачка из под махорки.
Жарко. Возница, привезший Щавелева повёл коня на купание.
Старик разглядывал находку. На пачке надпись - «торговый дом Небогатиков и сыновья». Нолинская табачная фабрика. Заинтересовало. Нолинская фабрика не из последних, но далеко от этих мест. Вятская губерния. Дата изготовления: март 1905 года. А между тем, пачка свежая. Надо отправить Эмануилу Эмануиловичу.
Матвей Савельевич пошёл к Балаково передать телеграмму. Путь всего 15 минут. До ближайшей пристани.
***
Секретный агент Саратовского охранного отделения, Иван Шишло, работавший под псевдонимом «Николаев», тоже был в Балаково, по личному поручению ротмистра Мартынова, но занимался он иным поиском. Ему требовалось узнать кто из чужаков побывал в Балаково три или два дня назад, а затем исчез. Сложная задача? Да. Сложность в том, что надо было обойти несколько десятков кабаков. Приезжие могли отметиться в одном из них. Описания четверых у вгента были а наличии.
Одного обозначили «Абрек», с кавказскими чертами лица, бородат и усат. Обрит наголо. Возраст от 30 до 40 лет.
Второй - «эсер» (по найденой прокламации с призывом к террору». Кучерявый брюнет, металлическая коронка справа. Возраст 30-40 лет.
Третий - «курильщик» (на указательных и больших пальцах обеих рук и усах жёлтые пятна от табака). Большого роста, рассечённая правая бровь. Сломанный передний зуб снизу. Возраст 40-50 лет.
Четвёртый - «череп». на вид 25-35 лет. Короткая стрижка. Татуировка на левом предплечье - «череп, свеча. Дата 1899 и слово «Нолинск».
Шишло нашёл сведения о нужных ему лицах, услышав разговор буфетчика и хозяина у ожинадцатого по счёту кабака. Вставляя стекло в оконную раму оба поругивали пришлых, разбивших в драке окно. Собственно, дело было привычное и хозяин сетовал только на мух, периодически залетавших в незастеклённое окно из-за «пришлых атаманов».
Шишло был опытным агентом и называть своё ведомство не стал. А вот судебныйм письмоводителем из Саратова — самое то. И первый вопрос вполне уместный - «Не саратовские шалили?» - и заказал пиво с сухой воблой.
Нет, не саратовские, говорят как уральские, с Камы, похоже. Пили немного — четверть на шестерых.
О чём спорили не известно, говорили тихо, только их старший в канотье что-то им чертил на листе бумаги, а потом сжёг.
Ссориться начали после его ухода, не по пънке. Один черняво-кучерявый ругался с большим мужиком, а лысый кавказец (или перс) их разнимал. Вот и выбили окно локтем. Но заплатили за ущерб сразу и с извинениями.
Шишло подумал, что ему здорово повезло сегодня. Теперь есть с чем ехать к начальству.
Читать дальше