Покушение на Столыпина весьма перекроило планы саратовского чиновничества. Татищев выехал в Петербург. В городе событие на даче Столыпина было воспринято по-разному: сторонники крестьянской реформы были в негодовании, «Союз русского народа» обвинил в случившимся инородцев, монархические партии призвали объединить силы вокруг Величества, либералы от эсеров до кадетов скептически заявляли, что новая власть показала бессилие и отсутствие поддержки в обществе. Словно невидимая рука щёлкнула пальцами, заказав смуту.
Утром Кухтиль читал в газета сообщения позавчерашнего события на Аптекарском острове в Петербурге.
«...Злоумышленники подъехали к даче министра, когда запись посетителей была прекращена. Прислуга не хотела пускать, но они намеревались силой войти в приемную. Во время столкновения с прислугой один из злоумышленников, одетый в жандармскую форму, обронил снаряд, разорвавшийся со страшной силой.
Разворочены прихожая, дежурная комната, приемная и подъезд, снесен балкон второго этажа и опрокинуты деревянные стены. Министр, принимавший посетителей в кабинете, остался невредим.
«...Дети, находившиеся на снесенном балконе, ранены: старшая дочь в обе ноги, а сын в бедро.»
«...Общее количество пострадавших около 60, из них убито. Вследствие сильного нервного потрясения жена премьер-министра г-жа Столыпина серьезно заболела и, как сообщает слегла в постель.»
«...Передают, что через час после покушения в одну из столичных редакций доставлено было письмо, сутверждающее, что «взрыв на Аптекарском есть первый опыт радиоактивного способа покушения на значительном расстоянии».
Даже далёким от политики людям было понятно, что полиция и жандармы начнут лютовать. В то же время, в суматохе повышалась возможность скрыться подальше от саратовского «гостеприимства».Подтверждением служило отсутствие полицейского в коридлре за дверью. Действительно, городовой покинул свой пост ещё ночью, просто потому, что решил переночевать дома,переложив наблюдение за номером семь на коридорного. Коридорный сдал смену в 6 утра, передав задание городового сменщику. Придя утром в околоток, городовой был направлен на усиление охраны семьи губернатора.
В 8 часов утра Кухтиль вышел из номера, спустился к выходу и нанял извозчика-лихача на вокзал. Ближайший поезд в сторону Москвы отправлялся в полдень. Билеты в первый класс в продаже были. Вернувшись в гостиницу с намерением забрать Марию и Егорку на вокзал, Антон застал в номере вполне бодрого следователя Прозорова, который пил кофе с коньяком. Мария поддерживала беседу. Егорка умывался в ванной комнате, с интересом экспериментируя регуляторами латунного крана.
Мария бросилась к Кухтилю с объятиями, успев шепнуть ему на ухо - «удача». Кухтиль смекнул, что Прозоров пришёл с позитивными намерениями и широко улыбнулся: - -«Геннадий Викторович, рад Вашему визиту!». Больше ничего говорить не стоило. Следовало выждать. Прозоров поклонился.
- «Господин Кухтиль, Ваша вчерашняя игра в судьбу меня заинтересовала. Я был бы не против узнать каково отношение судьбы ко мне сегодня» - рассмеялся следователь.
- «А что Вы ставите на кон, господин Прозоров?» - вкрадчиво спросил шулер.
Два воспитанных, но жуликоватых человека честно смотрели в глаза и понимали друг друга без лишних слов.
«Я ставлю на кон суету в Департаменте полиции, занятость духовных лиц молитвами о мире, и собственную заботу о незаконно преследуемых» - сформулировал Прозоров
Кухтиль осмысливал сказанное не менее пяти секунд и сообщил - «Такая ставка принимается, но игра пойдёт иначе чем вчера».
Кухтиль достал три конверта из секретера, стоящего у окна. Демонстративно положил в один конверт 50 рублей, в другой — 100 рублей в третий две сотенных купюры.
- «Вам, Геннадий Викторович надо будет выбрать один из конвертов, которые я предварительно перемешаю» - пояснил немец. Он перемешал конверты на круглом столе, где ещё стояли чашки с кофе и утренние бутерброды.
«Ваш выбор судьбы, господин Прозоров!» - провозгласил шулер.
Прозорову покозалось, что он проследил конверт с наибольшей суммой. Он ещё мгновение подумал, но в это время в дверь постучали. Кухтиль собрал конверты в стопку. Показалась голова коридорного - «Его преосвященство идёт» - и голова исчезла. Раздался стук в дверь.
- «Прошу» - крикнул Кухтиль. Вошёл епископ. Поклонился, перекрестился. Мария ушла в спальню, где был Егорка. Прозоров смутился и ринулся под благословение, за ним последовал Антон.
Гермоген выглядел степенно и спокойно. Прозорова он знал как судейского чиновника, но без представления. На Кухтиля посмотрел внимательно и тут же создал мнение: не религиозен, далёк от духовности, образован, аккуратен.
Кухтиль тоже оценивал Гермогена: взгляд проникающий внутрь, волевой, самолюбивый, умный. Осторожнее Антон.
Следователь Прозоров оценивал ситуацию профессионально: епископ пришёл без приглашения, его не ждали, будет объяснение. Надо ли покинуть собеседников? И заговорил первым.
- «Ваше преосвященство, мне надлежит закончить допрос свидетеля...»
Дверь неожиданно распахнулась и в проёме показался жандармский поручик в форме с двумя агентами в штатском.
- «Здесь ли проживает мещанка Димитриди?» - и остановился как вкопанный при виде епископа - «простите Ваше преосвященство, служба».
- «В чём дело, поручик?» - спросил епископ.
- «Госпожа Димитриди, подозревается в подделке документов. Пришёл ответ из Кишинёва, где указана прописка упомянутой девицы. Нет такой по указанному адресу».
Вмешался следователь Прозоров - «а постановление окружного суда об аресте есть, поручик?»
«Есть приказ полковника Померанцева. Вы господин Прозоров знаете прекрасно, что жандармское управление имеет право задерживать подозрительных лиц без судебного постановления при поступлении сведений о незаконной деятельности» - ответил жандармский офицер
«Но это дело общей полиции» - сопротивлялся следователь, хоть и понимал, что поручик прав.
«Жандармерия может действовать самостоятельно в случае получения данных о подозреваемых лицах». Не было в то время единого положения о разграничении функций разных служб Департамента полиции.
Епископ молчал.
В дверях спальной комнаты показалась испуганная Мария. Поручик повторил распоряжение об аресте, добавив - «собирайтесь».
Этот испуганно-растерянный взгляд Марии резанул Кухтиля по сердцу. Возникло ощущение бессилия и стыда, что он ни чем не может помочь слабой маленькой и любимой женщине. В бесконтрольной ярости он бросил на стол конверты и пошёл на поручика. Так бывает, что кровь бьёт по мозгам и мышление сходит на нет. Дорогу ему преградил епископ. Кухтиль буквально наскочил на него.
«Мы решим этот вопрос мирно» - медленно и размеренно произнёс Гермоген. Сзади за рубашку Антона схватил Прозоров, агенты в штатском ринулись наперерез, поручик спокойно повернулся - «Это сопротивление?».
Раздался тонкий крик и в бедро поручика ударил маленький кулачок. Егорка с разбегу врезался в ногу поручика.
«Ты плохой плохой. Ты умрёшь скоро» - в истерике кричал маленький защитник своих опекунов. Впервые Антон и Мария видели, как по щекам ребёнка текут ручьями слёзы.
Мария бросилась к нему, тоже заревев.
Кухтиль медленно приходил в сознание. Ярость и ум приходили в равновесие. Он сел на корточки рядом с сидящей на полу Марией, обнял её и сказал тихо - «Я тебя не брошу, даю слово». При этом его лицо снова приняло угрюмо-скучающее выражение, которое не раз видела Мария. Это означало, что он снова думает. Марии стало легче, но тревожили рыдания Егорки, который закатывался от плача. Нужен был доктор. И снова проявил себя Гермоген. Он в своё время слушал курс медицины в Женеве, слушал лекции по основам психиатрии и понёс малыша в ванную комнату, где не раздевая полил его голову холодной водой. Егорка прекратил крик, но часто всхлипывал и срывался на слёзы. Дядька с крестом очень внимательно глядел на Егора и его глаза были внимательными и притягивающими, голос сильным и густым. Ему хотелось верить. Егорка прошептал - «А Мария останется?».
Гермоген сказал - «она уйдёт, но вернётся. Я тебе обещаю. Ты хочешь ей помочь, дитя?»
«Да!».
- «Тогда не плачь, и перекрести Марию. Умеешь?» Молодец» - похвалил кивнувшего Егорку Гермоген. Ему была интересна реакция «гречанки» на крестное знамение.
Они вышли из ванной комнаты. Епископ предложил Егорке попрощаться с Марией. Тот подошёл к Марии и перекрестил. Мария печально улыбнулась и поцеловав Егорку в лоб, после чего, посмотрев на Гермогена, тоже перекрестила Егорку. Затем простилась с Кухтилем, словно расставаясь навсегда и пошла в сопровождении агентов и поручика.
***
В это время старик Щавелев подъезжал в коляске к Саратову со стороны Вольска. Скучный Вольский тракт навевал старику мысли о суетливости жизни и бесперспективности бытия. Да, он ещё нужен обществу, но скоро силы уйдут и останется только смотреть в окно, ходить с поддержкой алчных родственников, рассчитывающих на наследство. Наследство заключалось в доме и участке земли в 20 десятин, а так же в счёте на 7 тысяч рублей. Накопил за военную службу и частную практику. От процентов получалось около 70 рублей в месяц, плюс пенсия 20 рублей, плюс редкая практика и консультации (около 150 рублей в месяц) давали хороший месячный доход до 250 рублей ежемесячно. Даже с учётом налогов бедность не грозила. Ещё посылал внуку, студенту университета по 40 рублей в Москву. Дочь была замужем за чиновником управления железных дорог и приезжала раз в год. Сын погиб в Цусимском сражении 15 мая прошлого года.
Боялся ли он смерти? Совершенно не боялся, он ждал её. Хотелось только умереть сильным и, желательно, глядя смерти в лицо, помолившись.
Людей убивать в жизни не приходилось, хотя смерть видел много раз и сам был дважды ранен. Война. А сейчас мир изменился. Убивают дружка дружку бессмысленно и беспощадно, как на войне. В его время дрались до крови и, бывало, убивали, но не так организованно и демонстративно, как сейчас.
Старик пытался найти обоснование происходящему массовому насилию. Уже в этом веке за пять лет угробили кучу российской элиты. В 1901 убили министра просвещения. В следующем году Сипягина застрелили, министра внутренних дел. В 1903 году уфимского губернатора (эх, забыл фамилию) приговорили, да ещё и бумажку с приговором на труп положили. В 1904 году Бобрикова в Финляндии убили и Плеве, сменившего Сипягина. А в прошлом году как с цепи сорвались: Великого князя Сергея Александровича взорвали, московского генерал-губернатора Шувалова прямо в кабинете застрелили. В Саратове убили военного министра Сахарова, прямо в доме у Столыпина. А у соседей в Тамбове вице-губернатор был убит. Уже в этом году убили троих губернаторов в Поволжье: сначала Тверского губернатора, как биш его, Слепцова, самарского — Блока, и вот теперь пензенского — Хвостова на Аптекарском острове у Столыпина (о покушении Щавелев узнал на переправе в Вольске).
Вообще-то террористические боевые группы революционеров уничтожали намного больше людей, случайно попавших под раздачу. Ещё больше жертв было от действия уголовных разбойничьих шаек, заявляющих о себе как о революционных бойцах максималистах. Некоторые из этих шаек даже держали связь с эсдеками, эсерами и анархистами. Кроме этих агрессивных политических организаций, политический терроризм был присущ «Союзу русского народа», но в большинстве случаев по указанию какой-то невидимой руки, поиск которой идёт и в 21 веке. Впрочем, эта же невидимая рука управляла и указанными политическими партиями, которые именовались левыми. Партии поддерживающие монархию, считались правыми, а в центре находились партии, пытавшиеся угодить власти и порисоваться перед обществом в качестве либералов.
Щавелев не очень разбирался в политических течениях, он просто чувствовал, что над всеми этими социальными агрессивными проявлениями существует некая сила, искусственно возмущающая российское общество.
- «И эта сила находится за пределами России» - заключил вслух старый доктор.
Читать дальше
Утром Кухтиль читал в газета сообщения позавчерашнего события на Аптекарском острове в Петербурге.
«...Злоумышленники подъехали к даче министра, когда запись посетителей была прекращена. Прислуга не хотела пускать, но они намеревались силой войти в приемную. Во время столкновения с прислугой один из злоумышленников, одетый в жандармскую форму, обронил снаряд, разорвавшийся со страшной силой.
Разворочены прихожая, дежурная комната, приемная и подъезд, снесен балкон второго этажа и опрокинуты деревянные стены. Министр, принимавший посетителей в кабинете, остался невредим.
«...Дети, находившиеся на снесенном балконе, ранены: старшая дочь в обе ноги, а сын в бедро.»
«...Общее количество пострадавших около 60, из них убито. Вследствие сильного нервного потрясения жена премьер-министра г-жа Столыпина серьезно заболела и, как сообщает слегла в постель.»
«...Передают, что через час после покушения в одну из столичных редакций доставлено было письмо, сутверждающее, что «взрыв на Аптекарском есть первый опыт радиоактивного способа покушения на значительном расстоянии».
Даже далёким от политики людям было понятно, что полиция и жандармы начнут лютовать. В то же время, в суматохе повышалась возможность скрыться подальше от саратовского «гостеприимства».Подтверждением служило отсутствие полицейского в коридлре за дверью. Действительно, городовой покинул свой пост ещё ночью, просто потому, что решил переночевать дома,переложив наблюдение за номером семь на коридорного. Коридорный сдал смену в 6 утра, передав задание городового сменщику. Придя утром в околоток, городовой был направлен на усиление охраны семьи губернатора.
В 8 часов утра Кухтиль вышел из номера, спустился к выходу и нанял извозчика-лихача на вокзал. Ближайший поезд в сторону Москвы отправлялся в полдень. Билеты в первый класс в продаже были. Вернувшись в гостиницу с намерением забрать Марию и Егорку на вокзал, Антон застал в номере вполне бодрого следователя Прозорова, который пил кофе с коньяком. Мария поддерживала беседу. Егорка умывался в ванной комнате, с интересом экспериментируя регуляторами латунного крана.
Мария бросилась к Кухтилю с объятиями, успев шепнуть ему на ухо - «удача». Кухтиль смекнул, что Прозоров пришёл с позитивными намерениями и широко улыбнулся: - -«Геннадий Викторович, рад Вашему визиту!». Больше ничего говорить не стоило. Следовало выждать. Прозоров поклонился.
- «Господин Кухтиль, Ваша вчерашняя игра в судьбу меня заинтересовала. Я был бы не против узнать каково отношение судьбы ко мне сегодня» - рассмеялся следователь.
- «А что Вы ставите на кон, господин Прозоров?» - вкрадчиво спросил шулер.
Два воспитанных, но жуликоватых человека честно смотрели в глаза и понимали друг друга без лишних слов.
«Я ставлю на кон суету в Департаменте полиции, занятость духовных лиц молитвами о мире, и собственную заботу о незаконно преследуемых» - сформулировал Прозоров
Кухтиль осмысливал сказанное не менее пяти секунд и сообщил - «Такая ставка принимается, но игра пойдёт иначе чем вчера».
Кухтиль достал три конверта из секретера, стоящего у окна. Демонстративно положил в один конверт 50 рублей, в другой — 100 рублей в третий две сотенных купюры.
- «Вам, Геннадий Викторович надо будет выбрать один из конвертов, которые я предварительно перемешаю» - пояснил немец. Он перемешал конверты на круглом столе, где ещё стояли чашки с кофе и утренние бутерброды.
«Ваш выбор судьбы, господин Прозоров!» - провозгласил шулер.
Прозорову покозалось, что он проследил конверт с наибольшей суммой. Он ещё мгновение подумал, но в это время в дверь постучали. Кухтиль собрал конверты в стопку. Показалась голова коридорного - «Его преосвященство идёт» - и голова исчезла. Раздался стук в дверь.
- «Прошу» - крикнул Кухтиль. Вошёл епископ. Поклонился, перекрестился. Мария ушла в спальню, где был Егорка. Прозоров смутился и ринулся под благословение, за ним последовал Антон.
Гермоген выглядел степенно и спокойно. Прозорова он знал как судейского чиновника, но без представления. На Кухтиля посмотрел внимательно и тут же создал мнение: не религиозен, далёк от духовности, образован, аккуратен.
Кухтиль тоже оценивал Гермогена: взгляд проникающий внутрь, волевой, самолюбивый, умный. Осторожнее Антон.
Следователь Прозоров оценивал ситуацию профессионально: епископ пришёл без приглашения, его не ждали, будет объяснение. Надо ли покинуть собеседников? И заговорил первым.
- «Ваше преосвященство, мне надлежит закончить допрос свидетеля...»
Дверь неожиданно распахнулась и в проёме показался жандармский поручик в форме с двумя агентами в штатском.
- «Здесь ли проживает мещанка Димитриди?» - и остановился как вкопанный при виде епископа - «простите Ваше преосвященство, служба».
- «В чём дело, поручик?» - спросил епископ.
- «Госпожа Димитриди, подозревается в подделке документов. Пришёл ответ из Кишинёва, где указана прописка упомянутой девицы. Нет такой по указанному адресу».
Вмешался следователь Прозоров - «а постановление окружного суда об аресте есть, поручик?»
«Есть приказ полковника Померанцева. Вы господин Прозоров знаете прекрасно, что жандармское управление имеет право задерживать подозрительных лиц без судебного постановления при поступлении сведений о незаконной деятельности» - ответил жандармский офицер
«Но это дело общей полиции» - сопротивлялся следователь, хоть и понимал, что поручик прав.
«Жандармерия может действовать самостоятельно в случае получения данных о подозреваемых лицах». Не было в то время единого положения о разграничении функций разных служб Департамента полиции.
Епископ молчал.
В дверях спальной комнаты показалась испуганная Мария. Поручик повторил распоряжение об аресте, добавив - «собирайтесь».
Этот испуганно-растерянный взгляд Марии резанул Кухтиля по сердцу. Возникло ощущение бессилия и стыда, что он ни чем не может помочь слабой маленькой и любимой женщине. В бесконтрольной ярости он бросил на стол конверты и пошёл на поручика. Так бывает, что кровь бьёт по мозгам и мышление сходит на нет. Дорогу ему преградил епископ. Кухтиль буквально наскочил на него.
«Мы решим этот вопрос мирно» - медленно и размеренно произнёс Гермоген. Сзади за рубашку Антона схватил Прозоров, агенты в штатском ринулись наперерез, поручик спокойно повернулся - «Это сопротивление?».
Раздался тонкий крик и в бедро поручика ударил маленький кулачок. Егорка с разбегу врезался в ногу поручика.
«Ты плохой плохой. Ты умрёшь скоро» - в истерике кричал маленький защитник своих опекунов. Впервые Антон и Мария видели, как по щекам ребёнка текут ручьями слёзы.
Мария бросилась к нему, тоже заревев.
Кухтиль медленно приходил в сознание. Ярость и ум приходили в равновесие. Он сел на корточки рядом с сидящей на полу Марией, обнял её и сказал тихо - «Я тебя не брошу, даю слово». При этом его лицо снова приняло угрюмо-скучающее выражение, которое не раз видела Мария. Это означало, что он снова думает. Марии стало легче, но тревожили рыдания Егорки, который закатывался от плача. Нужен был доктор. И снова проявил себя Гермоген. Он в своё время слушал курс медицины в Женеве, слушал лекции по основам психиатрии и понёс малыша в ванную комнату, где не раздевая полил его голову холодной водой. Егорка прекратил крик, но часто всхлипывал и срывался на слёзы. Дядька с крестом очень внимательно глядел на Егора и его глаза были внимательными и притягивающими, голос сильным и густым. Ему хотелось верить. Егорка прошептал - «А Мария останется?».
Гермоген сказал - «она уйдёт, но вернётся. Я тебе обещаю. Ты хочешь ей помочь, дитя?»
«Да!».
- «Тогда не плачь, и перекрести Марию. Умеешь?» Молодец» - похвалил кивнувшего Егорку Гермоген. Ему была интересна реакция «гречанки» на крестное знамение.
Они вышли из ванной комнаты. Епископ предложил Егорке попрощаться с Марией. Тот подошёл к Марии и перекрестил. Мария печально улыбнулась и поцеловав Егорку в лоб, после чего, посмотрев на Гермогена, тоже перекрестила Егорку. Затем простилась с Кухтилем, словно расставаясь навсегда и пошла в сопровождении агентов и поручика.
***
В это время старик Щавелев подъезжал в коляске к Саратову со стороны Вольска. Скучный Вольский тракт навевал старику мысли о суетливости жизни и бесперспективности бытия. Да, он ещё нужен обществу, но скоро силы уйдут и останется только смотреть в окно, ходить с поддержкой алчных родственников, рассчитывающих на наследство. Наследство заключалось в доме и участке земли в 20 десятин, а так же в счёте на 7 тысяч рублей. Накопил за военную службу и частную практику. От процентов получалось около 70 рублей в месяц, плюс пенсия 20 рублей, плюс редкая практика и консультации (около 150 рублей в месяц) давали хороший месячный доход до 250 рублей ежемесячно. Даже с учётом налогов бедность не грозила. Ещё посылал внуку, студенту университета по 40 рублей в Москву. Дочь была замужем за чиновником управления железных дорог и приезжала раз в год. Сын погиб в Цусимском сражении 15 мая прошлого года.
Боялся ли он смерти? Совершенно не боялся, он ждал её. Хотелось только умереть сильным и, желательно, глядя смерти в лицо, помолившись.
Людей убивать в жизни не приходилось, хотя смерть видел много раз и сам был дважды ранен. Война. А сейчас мир изменился. Убивают дружка дружку бессмысленно и беспощадно, как на войне. В его время дрались до крови и, бывало, убивали, но не так организованно и демонстративно, как сейчас.
Старик пытался найти обоснование происходящему массовому насилию. Уже в этом веке за пять лет угробили кучу российской элиты. В 1901 убили министра просвещения. В следующем году Сипягина застрелили, министра внутренних дел. В 1903 году уфимского губернатора (эх, забыл фамилию) приговорили, да ещё и бумажку с приговором на труп положили. В 1904 году Бобрикова в Финляндии убили и Плеве, сменившего Сипягина. А в прошлом году как с цепи сорвались: Великого князя Сергея Александровича взорвали, московского генерал-губернатора Шувалова прямо в кабинете застрелили. В Саратове убили военного министра Сахарова, прямо в доме у Столыпина. А у соседей в Тамбове вице-губернатор был убит. Уже в этом году убили троих губернаторов в Поволжье: сначала Тверского губернатора, как биш его, Слепцова, самарского — Блока, и вот теперь пензенского — Хвостова на Аптекарском острове у Столыпина (о покушении Щавелев узнал на переправе в Вольске).
Вообще-то террористические боевые группы революционеров уничтожали намного больше людей, случайно попавших под раздачу. Ещё больше жертв было от действия уголовных разбойничьих шаек, заявляющих о себе как о революционных бойцах максималистах. Некоторые из этих шаек даже держали связь с эсдеками, эсерами и анархистами. Кроме этих агрессивных политических организаций, политический терроризм был присущ «Союзу русского народа», но в большинстве случаев по указанию какой-то невидимой руки, поиск которой идёт и в 21 веке. Впрочем, эта же невидимая рука управляла и указанными политическими партиями, которые именовались левыми. Партии поддерживающие монархию, считались правыми, а в центре находились партии, пытавшиеся угодить власти и порисоваться перед обществом в качестве либералов.
Щавелев не очень разбирался в политических течениях, он просто чувствовал, что над всеми этими социальными агрессивными проявлениями существует некая сила, искусственно возмущающая российское общество.
- «И эта сила находится за пределами России» - заключил вслух старый доктор.
Читать дальше