А Мария сидела в камере жандармского управления, вполне прилично покрашенной и рассчитанной на четверых человек. Камера относилась к гауптвахте. Именно поэтому здесь был относительный порядок, не считая запаха карболки, кислых щей и мочи. Кровати были заправлены. Стоял стол и две лавка. В углу ведро и умывальник. Все вещи Марии проверили (мужчины — какая низость) и разрешили взять с собой в камеру. А вот еду Мария взять не сподобилась. Будет ждать ужина. Так ей объяснил старый стражник, закрывший за нею дверь.
В помещении находилась ещё одна женщина, в чёрной плотной юбке и бордовой кофте, сидевшая за столом на лавке. Мария поздоровалась, женщина сухо кивнула.
Так они и сидели молча около десяти минут, каждая со своими мыслями и горестями. Мария второй раз находилась в казённом помещении. Первый раз это случилось в Одессе, когда её по ошибке забрали в участок, заподозрив в расклейке прокламаций с призывом «Долой, чего-то там!». Пробегавшая мимо Марии девушка в шикарной соломенной шляпке, сунула ей в руки корзинку с листками и бутылкой клея, покрытую марлей. Наивная Мария хотела сказать «Спасибо, не надо», но была схвачена городовым. Вот тогда она и познакомилась с Антоном Кухтилем, который приходил за выигрышем в 18 рублей к околоточному надзирателю. Марию вели в камеру, а Кухтилю показалось, что на встречу ему тащат за шиворот маленького рыжего котёнка, который в безысходности и смирении застыл в руках полицейского. Нахальный Антоха предложил партнёру по игре простить долг за освобождение девицы, с добавлением 10 рублей сверху. Околоточный возмутился и потребовал пятьдесят, ибо за меньшую сумму он не готов марать честь мундира. Сошлись на двадцати сверху. В дальнейшем, Мария смеялась, говоря, что является рабыней смелого рыцаря, выкупившего её у злых разбойников. Теперь она вновь надеялась на своего хитроумного рыцаря. Надо только потерпеть и её спасут, иначе... Мария не хотела думать, что придётся расставаться с Антоном и жить под надзором полиции в каком-нибудь Шклове.
За дверью послышался лязг засова и показался дежурный вахмистр со следователем Прозоровым.
-»Госпожа Димитриди, Вы завтра будете отпущены под домашний арест» - проговорил вахмистр.
Прозоров выдвинулся вперёд и положил на край стола бумажный пакетик с печеньем фирмы «Сiу и К» - «надеюсь, мы с Вами ещё выпьем кофе по французски во время допроса» - игриво произнёс он.
В то время в российские камеры можно было заказать самые изысканные кулинарные изделия, если только имеешь деньги. Вахмистр получил аж три рубля и был уведомлён Прозоровым, что бы его подозреваемую не обижали.
Мужчины вышли, стражник закрыл дверь.
-»А кто с Димитриди делит камеру» - поинтересовался следователь.
- «Геннадий Викторыч, ей богу, не осведомлён. Вы же знаете, я больше за порядком смотрю, что бы дисциплина там и прочее. А что за женщина — дык, известно, социалистка. Нашли книжку не правильную» - ответил вахмистр и замолчал. Он уважал опытного следователя, но извините, ведомство не наше.
Между тем, в камере уже шёл разговор. Не бывает такого, что бы две женщины не разговорились после длительного десятиминутного молчания. Разговор начала Мария, предложив сокамернице самое известное российское печенье. Семья французов Сиу мощно заявила о своей продукции ещё в 19 веке и пользовалась самой широкой известностью повсеместно в России. Впрочем и сейчас печенье «Юбилейное» пользуется популярностью среди россиян.
Разговор завязался сам по себе. Через пятнадцать минут Мария уже рассказала новой подруге о Кухтиле, Егоре и плавании к Сызрани, включая убийство на пароходе. Собеседница представилась Верой Лыткиной 25 лет, матерью троих детей: семи, пяти и четырёх лет.. Она была арестована при обыске комнаты её родного брата, которого разыскивает полиция. Была найдена какая-то книжка про войну, но она и читать толком не умеет. А брат Федя здесь в Саратове, но у своей сожительницы Нюры прячется. Дети с кем сейчас? С соседями. А мужа нет. Зарезали год назад. И Вера ударилась в рёв. Некоторым женщинам просто надо выреветь плохие воспоминания и от этого становится легче. Мария присоединилась, получился душевный дует. Просморкавшись и умывшись, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Женщины уже дружили.
***
Фехтование полезная вещь. Во дворе Офицерского собрания на Константиновской (Советской) улице была спортивная площадка для этого спортивного занятия. Была и соответствующая амуниция. Молодые офицеры любили размяться в свободное время. Здесь и застала ротмистра Мартынова весть о новом покушении. На этот раз, на командира Семёновского полка генерал-майора Мина. Четырьмя выстрелами... в спину, на перроне... на глазах у семьи! По роду службы Мартынов научился владеть своей мимикой, поэтому никто ни чего не заметил. Но смывая пот под умывальником, ротмистр сердито фыркал и стискивал зубы. Он злился на всех. И на себя. Он чувствовал, что государственное здание, ещё десять лет назад казавшееся крепким, дало трещины даже по фасаду. Когда идёт истребление государственного аппарата, хорошего не жди. Не зная Столыпина лично, Мартынов был наслышан о его жёстких и неожиданных ответах даже в мелочах. Ему рассказывали, что однажды Столыпин, приехав в недавно бунтовавшее село, резким ударом ноги выбил поднесённые ему хлеб-соль, хотевших задобрить губернатора бунтовщиков. Плохо переносил новый премьер подлое лицемерие. Теперь же от него можно было ожидать ещё более жёстких мер. Аресты пойдут один за одним. Бедная, глупая, несчастная Россия! Кто-то из поэтов написал
«Несчастная Россия, который век подряд
Ты птицей рвёшься в небо, а попадаешь в ад!..»
Мартынов поднялся к себе в кабинет. Он понимал, что сейчас пойдут предписания, указы и команды об усилении борьбы с террористами. В Саратове не всё гладко. В связи с этим ротмистр, вспомнил о старом жандармском генерале А.И. Иванове, который за долгие годы своей службы в Саратовской губернии вынес твердое убеждение о Саратове как о закоренелом революционном гнезде. Мартынов перед отъездом в Саратов приехал проконсультироваться к генералу о будущем месте своей службы. Генерал, услышав о Саратове, в суматохе начал бегать по кабинету и выкрикивал: «Вертеп разбойников, самое гнездо революционеров...» - задумался и добавил - «Начиная с Каракозова». В его устах слово «саратовец» звучало как «подлец».
Саратов, действительно, был резервной базой известного «Союза социалистов-революционеров». Именно в этом городе эсеры начинали планировать свою деятельность и, только потом перебрались в Москву. В Саратове осталась их резервная типография, лаборатория и место залегания на дно для Боевой группы. Для этих целей был куплен дом на краю Глебучева оврага с прорытым подземным спуском к лодке на речке Вонючке, что бы можно было оперативно уйти на острова или в Затон. Была так же взята в долговременную аренду дача на Кумысной поляне. При нелегальном положении и преследовании здесь можно было затаиться. Как-никак — лес. Была ещё лавка «Разная мелочь», где шла торговля спичками, свечами, табаком, трубками, мундштуками, леденцами, бижутерией, нитками, иголками газетами и прочей мелочью. Эта лавка находилась на Соборной площади, возле Гостиного двора, где теперь стоит РУЖД. Место было выбрано неспроста. Самый активный и суетной пятачок Саратова. Передача информации наименее заметна.
Ни «Союз эсеров» ни автономная Боевая группа не использовала территорию Саратова для эксов. Таи, где живёшь, не пачкай. Поэтому в Саратове было спокойнее, чем в других губернских городах Поволжья. Законсервированный подпольный штаб исполнял пока функцию перевалочного пункта и был скрыт от других революционных организаций.
Мартынов не знал этого. Ещё бы! В его отделении (как и по всему ведомству) была огромная кадровая дыра, как в службе наружного наблюдения, так и в службе внутреннего наблюдения (служба секретных агентов). Чем они отличались? Внешнее наблюдение за политически неблагонадёжными персонами ведут филёры. Внутреннее наблюдение ведут сексоты (секретные сотрудники), внедрённые в революционные организации.
Большинство из восьми вольнонаёмных филёров, доставшихся от предшественника Фёдорова уволились по причине малой зарплаты (от 20 до 30 рублей). Семеро филёров, переданных из ГЖУ и общей полиции, ещё были не готовы к серьёзной работе. Это были унтер-офицеры, известные в Саратове как служащие в жандармерии. Какие из них филёры. Ежедневно Мартынов по два часа занимался с одним из сотрудников, натаскивая их по методу Евстратия Медникова, знаменитого начальника службы внешнего наблюдения в Московской охранке, ушедшего недавно в отставку.
Что касается секретных агентов внутреннего наблюдения, то здесь нужны были люди образованные, незаурядные, талантливые и морально сильные, своего рода разведчики в логове врага. Эти агенты были ненавидимы революционерами даже больше, чем филёры. В левой печати их называли провокаторами, утверждая, что сексоты призывают людей к неповиновению властям, к выступлениям против существующего строя, а затем, многие, поддавшиеся провокации, оказывались на каторге и в ссылках. Вопрос о сексотах остаётся спорным и поныне. Действительно, «гапоновщина» имела место, но было множество агентов, которые просто вели разведывательную работу по убеждению в том, что государственность не должна быть разрушена.
Секретных агентов у Мартынова было всего трое. Один сейчас работал с ячейкой РСДРП в Саратове, второй был отправлен в Балашов для внедрения в эсеровскую группу, поднимающую сельские бунты в уезде, а третий, уже известный Иван Шишло, самый перспективный из трёх, находился с поручением в Балаково, но его деятельность в связи с массовым убийством была лишь фрагментом более серьёзной игры Мартынова. Последнее телеграфное сообщение, пришедшее сегодня, гласило:
6, 1-0 (2 близко 4). Предположительно Урал, Предуралье. ? Адамов.
В переводе это значило: Шесть человек, за день до события. Двое по приметам сходны с искомыми. Предположительно с Урала или Предуралья. Жду приказаний. Адамов.
Мартынов пошёл в комнату с телеграфным аппаратом. Текст телеграммы был коротким - «Возвращайтесь».
Теперь предстояло свести «дебет с кредитом». Нужны дополнительные средства для содержания личного состава. У Мартынова в должниках ходило половина отделения. Просто беда, скоро самому придётся брать взаймы. Сейчас ехать в «чёрный кабинет» и опять траты рублей десять.
«Чёрными кабинетами» назывались комнаты на почтамтах, где жандармы перлюстрировали корреспонденцию подозрительных лиц. В Саратове к 1906 году такой службы не было. Поэтому Мартынов поступил иначе, просто завербовав молодого чиновника почты Константина Гартвига. Тот, будучи женатым, был застукан на связи с дочкой начальника, за которой велось негласное наблюдение. Предложение о сотрудничестве 27-летний болван воспринял с энтузиазмом. Дополнительный заработок ему был нужен, так как кроме жены, Александры и дочки начальника, Полины у него была ещё крестьянка Саратовского уезда, Глафира с очень круглым задом и его кузина, Герта, похожая на худенького подростка.
- «Константин Андреевич, чем порадуете?» - спросил ротмистр, когда они вышли во внутренний двор почтамта.
Молодой человек протянул составленный перечень писем, требующих просмотра и добавил - «вчера был странный перевод большой суммы денег телеграфом в Рязань».
- «В чём странность? Ведь с этого года безлимитные переводы разрешены» - насторожился Мартынов.
- «Так ведь 30 тысяч. А мы все суммы больше 10 тысяч фиксируем. Это же почта, а не банк».
- «А какой адрес получателя?»
Молодой клерк вынул из кармана записную книжку, полистал.
- «До востребования, рязанский почтамт. На имя Кухтиля Антона Ивановича.».
- «Кто отправитель?»
Гартвиг захлопнул записную книжку и замолчал.
- - «Ах, да, конечно.» - Мартынов, незаметно вздохнув, достал десять рублей.
- «Был предъявлен паспорт на имя Кухтиля Антона Ивановича» - доложил вымогатель принимая купюру.
Эта фамилия была в памяти Мартынова, но с кем и с каким делом она была связана, ротмистр не помнил. Однако, странный фокус — переводить деньги самому себе. Аккуратно проверив письма на предмет лояльности, Мартынов поехал снова на службу. Время близилось к восьми вечера.
***
Кухтиль, прижатый Борелем к стенке, всё же выдержал.
- «Господин Борель, и я и моя спутница живём по фальшивым документам. Любая встреча с полицией для нас проблематична. Кроме того, мы взяли обязательства перед сиротой, что бы доставить его в Сызрань для поиска его родителей. Но нас преследовали. Поэтому мы оказались на борту Вашего парохода. Он просто поклонился и направился к выходу.
- «Молодой человек!» - прозвучало за спиной - «покидая кабинет, Вы рискуете остаться в большом проигрыше. Если сейчас Вы расскажите о том, что произошло на пароходе, то можете рассчитывать на мою поддержку. Вы же знаете, что там происходило на самом деле. Хотите честность на честность? Я бы мог начать первым. Например, я не подозреваю Вас как участника убийства, но ...» - Борель специально замолчал, предлагая собеседнику самому продолжить информационный обмен.
Кухтиль думал. И начинал склоняться к обмену. - «делец нуждается в полезной информации не меньше, чем я в освобождении Марии. Но деньги придётся возвращать. Что важнее — деньги или Мария?».
В нём боролись снова природная немецкая рассудочность и русская приобретённая безрассудность. Немец Кухтиль шептал «ведь не убьют же Марию, а только выселят. Ты приедешь к ней, женишься а деньги будут целы». Русский бил кулаком в грудь, рвал рубаху (обязательно косоворотку) и кричал «насрать на деньги. Девчонка в тюрьме мается. Каждый час для неё каторга!».
- «Я взял саквояж на палубе и деньги из него забрал, а саквояж утопил» - неожиданно для себя проговорил Кухтиль. И замолчал.
Борель пошёл лиловыми пятнами. Антон, на удивление почувствовал облегчение. Молчание длилось больше полуминуты. Наконец Борель пришёл в себя и спокойно продолжил - «в саквояже кроме денег было то, что важно для некоторых людей».
«В саквояже были бумаги канцелярского характера, книги и драгоценности».
У Бореля удивлённо дёрнулась бровь, но теперь он задавал последовательные вопросы, а Кухтиль сыпал ответами, хотя временами оба замолкали.
Через сорок минут Борель составил представление о сложившихся на сегодняшний день обстоятельствах. Документы с большой вероятностью находятся под водой. Деньги найдены. Наводчик и организатор на пароход неизвестны (пока). Этот Кухтиль пройдоха, но его можно использовать. А пока надо разобраться с его делом.
Попросив Антона подождать в приёмной, Борель начал звонить. Сначала был телефонный разговор с епископом. Затем беседа со следователем Прозоровым, третий звонок был окружному прокурору, а в завершение консультация с адвокатом, Скворцовым.
Читать дальше
В помещении находилась ещё одна женщина, в чёрной плотной юбке и бордовой кофте, сидевшая за столом на лавке. Мария поздоровалась, женщина сухо кивнула.
Так они и сидели молча около десяти минут, каждая со своими мыслями и горестями. Мария второй раз находилась в казённом помещении. Первый раз это случилось в Одессе, когда её по ошибке забрали в участок, заподозрив в расклейке прокламаций с призывом «Долой, чего-то там!». Пробегавшая мимо Марии девушка в шикарной соломенной шляпке, сунула ей в руки корзинку с листками и бутылкой клея, покрытую марлей. Наивная Мария хотела сказать «Спасибо, не надо», но была схвачена городовым. Вот тогда она и познакомилась с Антоном Кухтилем, который приходил за выигрышем в 18 рублей к околоточному надзирателю. Марию вели в камеру, а Кухтилю показалось, что на встречу ему тащат за шиворот маленького рыжего котёнка, который в безысходности и смирении застыл в руках полицейского. Нахальный Антоха предложил партнёру по игре простить долг за освобождение девицы, с добавлением 10 рублей сверху. Околоточный возмутился и потребовал пятьдесят, ибо за меньшую сумму он не готов марать честь мундира. Сошлись на двадцати сверху. В дальнейшем, Мария смеялась, говоря, что является рабыней смелого рыцаря, выкупившего её у злых разбойников. Теперь она вновь надеялась на своего хитроумного рыцаря. Надо только потерпеть и её спасут, иначе... Мария не хотела думать, что придётся расставаться с Антоном и жить под надзором полиции в каком-нибудь Шклове.
За дверью послышался лязг засова и показался дежурный вахмистр со следователем Прозоровым.
-»Госпожа Димитриди, Вы завтра будете отпущены под домашний арест» - проговорил вахмистр.
Прозоров выдвинулся вперёд и положил на край стола бумажный пакетик с печеньем фирмы «Сiу и К» - «надеюсь, мы с Вами ещё выпьем кофе по французски во время допроса» - игриво произнёс он.
В то время в российские камеры можно было заказать самые изысканные кулинарные изделия, если только имеешь деньги. Вахмистр получил аж три рубля и был уведомлён Прозоровым, что бы его подозреваемую не обижали.
Мужчины вышли, стражник закрыл дверь.
-»А кто с Димитриди делит камеру» - поинтересовался следователь.
- «Геннадий Викторыч, ей богу, не осведомлён. Вы же знаете, я больше за порядком смотрю, что бы дисциплина там и прочее. А что за женщина — дык, известно, социалистка. Нашли книжку не правильную» - ответил вахмистр и замолчал. Он уважал опытного следователя, но извините, ведомство не наше.
Между тем, в камере уже шёл разговор. Не бывает такого, что бы две женщины не разговорились после длительного десятиминутного молчания. Разговор начала Мария, предложив сокамернице самое известное российское печенье. Семья французов Сиу мощно заявила о своей продукции ещё в 19 веке и пользовалась самой широкой известностью повсеместно в России. Впрочем и сейчас печенье «Юбилейное» пользуется популярностью среди россиян.
Разговор завязался сам по себе. Через пятнадцать минут Мария уже рассказала новой подруге о Кухтиле, Егоре и плавании к Сызрани, включая убийство на пароходе. Собеседница представилась Верой Лыткиной 25 лет, матерью троих детей: семи, пяти и четырёх лет.. Она была арестована при обыске комнаты её родного брата, которого разыскивает полиция. Была найдена какая-то книжка про войну, но она и читать толком не умеет. А брат Федя здесь в Саратове, но у своей сожительницы Нюры прячется. Дети с кем сейчас? С соседями. А мужа нет. Зарезали год назад. И Вера ударилась в рёв. Некоторым женщинам просто надо выреветь плохие воспоминания и от этого становится легче. Мария присоединилась, получился душевный дует. Просморкавшись и умывшись, посмотрели друг на друга и рассмеялись. Женщины уже дружили.
***
Фехтование полезная вещь. Во дворе Офицерского собрания на Константиновской (Советской) улице была спортивная площадка для этого спортивного занятия. Была и соответствующая амуниция. Молодые офицеры любили размяться в свободное время. Здесь и застала ротмистра Мартынова весть о новом покушении. На этот раз, на командира Семёновского полка генерал-майора Мина. Четырьмя выстрелами... в спину, на перроне... на глазах у семьи! По роду службы Мартынов научился владеть своей мимикой, поэтому никто ни чего не заметил. Но смывая пот под умывальником, ротмистр сердито фыркал и стискивал зубы. Он злился на всех. И на себя. Он чувствовал, что государственное здание, ещё десять лет назад казавшееся крепким, дало трещины даже по фасаду. Когда идёт истребление государственного аппарата, хорошего не жди. Не зная Столыпина лично, Мартынов был наслышан о его жёстких и неожиданных ответах даже в мелочах. Ему рассказывали, что однажды Столыпин, приехав в недавно бунтовавшее село, резким ударом ноги выбил поднесённые ему хлеб-соль, хотевших задобрить губернатора бунтовщиков. Плохо переносил новый премьер подлое лицемерие. Теперь же от него можно было ожидать ещё более жёстких мер. Аресты пойдут один за одним. Бедная, глупая, несчастная Россия! Кто-то из поэтов написал
«Несчастная Россия, который век подряд
Ты птицей рвёшься в небо, а попадаешь в ад!..»
Мартынов поднялся к себе в кабинет. Он понимал, что сейчас пойдут предписания, указы и команды об усилении борьбы с террористами. В Саратове не всё гладко. В связи с этим ротмистр, вспомнил о старом жандармском генерале А.И. Иванове, который за долгие годы своей службы в Саратовской губернии вынес твердое убеждение о Саратове как о закоренелом революционном гнезде. Мартынов перед отъездом в Саратов приехал проконсультироваться к генералу о будущем месте своей службы. Генерал, услышав о Саратове, в суматохе начал бегать по кабинету и выкрикивал: «Вертеп разбойников, самое гнездо революционеров...» - задумался и добавил - «Начиная с Каракозова». В его устах слово «саратовец» звучало как «подлец».
Саратов, действительно, был резервной базой известного «Союза социалистов-революционеров». Именно в этом городе эсеры начинали планировать свою деятельность и, только потом перебрались в Москву. В Саратове осталась их резервная типография, лаборатория и место залегания на дно для Боевой группы. Для этих целей был куплен дом на краю Глебучева оврага с прорытым подземным спуском к лодке на речке Вонючке, что бы можно было оперативно уйти на острова или в Затон. Была так же взята в долговременную аренду дача на Кумысной поляне. При нелегальном положении и преследовании здесь можно было затаиться. Как-никак — лес. Была ещё лавка «Разная мелочь», где шла торговля спичками, свечами, табаком, трубками, мундштуками, леденцами, бижутерией, нитками, иголками газетами и прочей мелочью. Эта лавка находилась на Соборной площади, возле Гостиного двора, где теперь стоит РУЖД. Место было выбрано неспроста. Самый активный и суетной пятачок Саратова. Передача информации наименее заметна.
Ни «Союз эсеров» ни автономная Боевая группа не использовала территорию Саратова для эксов. Таи, где живёшь, не пачкай. Поэтому в Саратове было спокойнее, чем в других губернских городах Поволжья. Законсервированный подпольный штаб исполнял пока функцию перевалочного пункта и был скрыт от других революционных организаций.
Мартынов не знал этого. Ещё бы! В его отделении (как и по всему ведомству) была огромная кадровая дыра, как в службе наружного наблюдения, так и в службе внутреннего наблюдения (служба секретных агентов). Чем они отличались? Внешнее наблюдение за политически неблагонадёжными персонами ведут филёры. Внутреннее наблюдение ведут сексоты (секретные сотрудники), внедрённые в революционные организации.
Большинство из восьми вольнонаёмных филёров, доставшихся от предшественника Фёдорова уволились по причине малой зарплаты (от 20 до 30 рублей). Семеро филёров, переданных из ГЖУ и общей полиции, ещё были не готовы к серьёзной работе. Это были унтер-офицеры, известные в Саратове как служащие в жандармерии. Какие из них филёры. Ежедневно Мартынов по два часа занимался с одним из сотрудников, натаскивая их по методу Евстратия Медникова, знаменитого начальника службы внешнего наблюдения в Московской охранке, ушедшего недавно в отставку.
Что касается секретных агентов внутреннего наблюдения, то здесь нужны были люди образованные, незаурядные, талантливые и морально сильные, своего рода разведчики в логове врага. Эти агенты были ненавидимы революционерами даже больше, чем филёры. В левой печати их называли провокаторами, утверждая, что сексоты призывают людей к неповиновению властям, к выступлениям против существующего строя, а затем, многие, поддавшиеся провокации, оказывались на каторге и в ссылках. Вопрос о сексотах остаётся спорным и поныне. Действительно, «гапоновщина» имела место, но было множество агентов, которые просто вели разведывательную работу по убеждению в том, что государственность не должна быть разрушена.
Секретных агентов у Мартынова было всего трое. Один сейчас работал с ячейкой РСДРП в Саратове, второй был отправлен в Балашов для внедрения в эсеровскую группу, поднимающую сельские бунты в уезде, а третий, уже известный Иван Шишло, самый перспективный из трёх, находился с поручением в Балаково, но его деятельность в связи с массовым убийством была лишь фрагментом более серьёзной игры Мартынова. Последнее телеграфное сообщение, пришедшее сегодня, гласило:
6, 1-0 (2 близко 4). Предположительно Урал, Предуралье. ? Адамов.
В переводе это значило: Шесть человек, за день до события. Двое по приметам сходны с искомыми. Предположительно с Урала или Предуралья. Жду приказаний. Адамов.
Мартынов пошёл в комнату с телеграфным аппаратом. Текст телеграммы был коротким - «Возвращайтесь».
Теперь предстояло свести «дебет с кредитом». Нужны дополнительные средства для содержания личного состава. У Мартынова в должниках ходило половина отделения. Просто беда, скоро самому придётся брать взаймы. Сейчас ехать в «чёрный кабинет» и опять траты рублей десять.
«Чёрными кабинетами» назывались комнаты на почтамтах, где жандармы перлюстрировали корреспонденцию подозрительных лиц. В Саратове к 1906 году такой службы не было. Поэтому Мартынов поступил иначе, просто завербовав молодого чиновника почты Константина Гартвига. Тот, будучи женатым, был застукан на связи с дочкой начальника, за которой велось негласное наблюдение. Предложение о сотрудничестве 27-летний болван воспринял с энтузиазмом. Дополнительный заработок ему был нужен, так как кроме жены, Александры и дочки начальника, Полины у него была ещё крестьянка Саратовского уезда, Глафира с очень круглым задом и его кузина, Герта, похожая на худенького подростка.
- «Константин Андреевич, чем порадуете?» - спросил ротмистр, когда они вышли во внутренний двор почтамта.
Молодой человек протянул составленный перечень писем, требующих просмотра и добавил - «вчера был странный перевод большой суммы денег телеграфом в Рязань».
- «В чём странность? Ведь с этого года безлимитные переводы разрешены» - насторожился Мартынов.
- «Так ведь 30 тысяч. А мы все суммы больше 10 тысяч фиксируем. Это же почта, а не банк».
- «А какой адрес получателя?»
Молодой клерк вынул из кармана записную книжку, полистал.
- «До востребования, рязанский почтамт. На имя Кухтиля Антона Ивановича.».
- «Кто отправитель?»
Гартвиг захлопнул записную книжку и замолчал.
- - «Ах, да, конечно.» - Мартынов, незаметно вздохнув, достал десять рублей.
- «Был предъявлен паспорт на имя Кухтиля Антона Ивановича» - доложил вымогатель принимая купюру.
Эта фамилия была в памяти Мартынова, но с кем и с каким делом она была связана, ротмистр не помнил. Однако, странный фокус — переводить деньги самому себе. Аккуратно проверив письма на предмет лояльности, Мартынов поехал снова на службу. Время близилось к восьми вечера.
***
Кухтиль, прижатый Борелем к стенке, всё же выдержал.
- «Господин Борель, и я и моя спутница живём по фальшивым документам. Любая встреча с полицией для нас проблематична. Кроме того, мы взяли обязательства перед сиротой, что бы доставить его в Сызрань для поиска его родителей. Но нас преследовали. Поэтому мы оказались на борту Вашего парохода. Он просто поклонился и направился к выходу.
- «Молодой человек!» - прозвучало за спиной - «покидая кабинет, Вы рискуете остаться в большом проигрыше. Если сейчас Вы расскажите о том, что произошло на пароходе, то можете рассчитывать на мою поддержку. Вы же знаете, что там происходило на самом деле. Хотите честность на честность? Я бы мог начать первым. Например, я не подозреваю Вас как участника убийства, но ...» - Борель специально замолчал, предлагая собеседнику самому продолжить информационный обмен.
Кухтиль думал. И начинал склоняться к обмену. - «делец нуждается в полезной информации не меньше, чем я в освобождении Марии. Но деньги придётся возвращать. Что важнее — деньги или Мария?».
В нём боролись снова природная немецкая рассудочность и русская приобретённая безрассудность. Немец Кухтиль шептал «ведь не убьют же Марию, а только выселят. Ты приедешь к ней, женишься а деньги будут целы». Русский бил кулаком в грудь, рвал рубаху (обязательно косоворотку) и кричал «насрать на деньги. Девчонка в тюрьме мается. Каждый час для неё каторга!».
- «Я взял саквояж на палубе и деньги из него забрал, а саквояж утопил» - неожиданно для себя проговорил Кухтиль. И замолчал.
Борель пошёл лиловыми пятнами. Антон, на удивление почувствовал облегчение. Молчание длилось больше полуминуты. Наконец Борель пришёл в себя и спокойно продолжил - «в саквояже кроме денег было то, что важно для некоторых людей».
«В саквояже были бумаги канцелярского характера, книги и драгоценности».
У Бореля удивлённо дёрнулась бровь, но теперь он задавал последовательные вопросы, а Кухтиль сыпал ответами, хотя временами оба замолкали.
Через сорок минут Борель составил представление о сложившихся на сегодняшний день обстоятельствах. Документы с большой вероятностью находятся под водой. Деньги найдены. Наводчик и организатор на пароход неизвестны (пока). Этот Кухтиль пройдоха, но его можно использовать. А пока надо разобраться с его делом.
Попросив Антона подождать в приёмной, Борель начал звонить. Сначала был телефонный разговор с епископом. Затем беседа со следователем Прозоровым, третий звонок был окружному прокурору, а в завершение консультация с адвокатом, Скворцовым.
Читать дальше