Похожие Темы

[Oppius Flavius]

Ромейская империя эпохи Комнинов

Прежде чем дать текст на действительно последнего представителя династии Комнинов, нужно рассказать о "предпоследнем".
Иначе не будет ясна вся драма эпохи.



Мануил Комнин (1143-1180)

Василевс Мануил I, вознесший и затем погубивший мощь Империи ромеев, был человек незаурядный уже внешне. Светловолосый, как и все Комнины, и очень красивый, он, сын мадьярской принцессы, отличался настолько темной кожей, что однажды венецианцы, после ссоры с греками при осаде Корфу, насмехаясь над Мануилом, посадили на галеру разряженного под императора негра и возили его под шутовские славословия.
Мануил I был убежденным поклонник Запада, латинофилом, поставившим себе идеалом тип западного рыцаря, стремившимся постигнуть тайны астрологии. Новый император сразу совершенно изменил суровую придворную обстановку отца. Веселье, любовь, приемы, роскошные празднества, охота, устраиваемые на западный образец поединки-турниры, - все это широкой волной разлилось по Константинополю. Посещения столицы иностранными государями, Конрадом III германским, Людовиком VII французским, Кылыч-Арсланом, султаном Иконийским, и различными латинскими князьями Востока, стоили необычайных денег. Громадное число западноевропейских выходцев появилось при византийском дворе, и в их руки стали переходить наиболее выгодные и ответственные места в империи. Оба раза Мануил был женат на западных принцессах: первая жена его была сестра жены германского государя Конрада III, Берта Зульцбахская, переименованная в Византии в Ирину; вторая жена Мануила была дочь антиохийского князя, Мария, по происхождению француженка, замечательная красавица. Все правление Мануила было обусловлено его увлечением западными идеалами, его несбыточной мечтой восстановить единую Римскую империю через отнятие при посредстве папы императорской короны у германского государя и его готовностью заключить унию с западной церковью. Любитель веселых пиров, турниров, музыки, гурман и галантный кавалер, он казался людям, его знавшим неглубоко, бесцельным прожигателем жизни.

С юных лет Мануил Комнин отличался необыкновенной воинственностью, но в бою лучше управлял своим копьем, чем целой армией. Человек неприхотливый, он мог спать на земле и питаться наравне с воинами самой неизысканной пищей. Физически он был весьма силен. Однажды, приглашенный поучаствовать в турнире в Антиохии, император ударом копья вышиб из седла рыцаря с такой мощью, что тот, вылетев, сбил с коня другого к немалому удивлению крестоносцев. В другой раз, уже в настоящем бою, Мануил рукой поймал за волосы пустившего в него стрелу турецкого лучника и привел в лагерь.
Комнин хорошо владел не только мечом, но и пером, написал трактат в защиту астрологии, неплохо знал хирургию. В конце 60-х гг. XII в., планируя церковную унию (эта затея провалилась из-за всеобщей неприязни греков к «схизматикам»-латинянам), Мануил спорил на публичных диспутах с патриархом Михаилом III. При дворе василевса в чести были ученые люди - такие, как митрополит Афинский Михаил Хониат, его брат историк Никита, митрополит Фессалоники (Солуни) Евстафий и другие. В столице император построил много величественных сооружений.

Мануил грезил возрождением великой Римской империи. При этом мечты не мешали ему быть трезвым политиком и дипломатом. Широко привлекая в Византию западных купцов (после смерти василевса в Константинополе оказалось около шестидесяти тысяч католиков) и наемников, Мануил никогда не забывал об опасности их для империи. Может быть, именно желанием предупредить натиск западных держав и объяснялись его упорные попытки подчинить Италию.
Василевс преобразовал суды и армию. Катафракты Мануила по вооружению приблизились к западным рыцарям, которых он предпочитал ромеям и сравнивал со «стальными котлами», в противовес грекам - «глиняным горшкам». Вениамин из Тудели, еврей-путешественник, посетивший Константинополь около того времени, составил самую нелестную характеристику вооруженным силам Византии:

«Для войны с турецким султаном они [греки] нанимают людей из различных народов, так как у них нет военного мужества: они подобны женщинам, у которых отсутствует сила военного сопротивления».

С неудовольствием писал о прониарских дружинах Мануила и способах их комплектования и содержания современник басилевса византийский хронист Никита Хониат:

«У ромеев принято за правило ... давать на содержание солдатам жалованье и делать им частые смотры, чтобы видеть, хорошо ли они вооружены и заботятся ли надлежащим образом о лошадях, а людей, вновь вступающих в военную службу, наперед испытывать, здоровы ли и сильны они телом, умеют ли стрелять и владеть копьем, и потом уже вносить в военные списки. Но этот царь все деньги, какие должны были идти на содержание солдат, собирал к себе в казнохранилища, как воду в пруд, а жажду войск утолял так называемыми даровыми приношениями обывателей, воспользовавшись делом, придуманным прежними царями и только изредка допускавшимся для солдат, которые часто разбивали врагов. Через это он, сам того не замечая, и ослабил войско, и перевел бездну денег в праздные утробы, и привел в дурное положение ромейские провинции. При таком порядке вещей лучшие воины утратили соревнование в опасности, так как то, что побуждало их выказывать воинскую доблесть, не было уже, как прежде, чем-то особенным ... а сделалось доступным для всех. И жители провинций, которые прежде имели дело с одним лишь государственным казначейством, терпели величайшие притеснения от ненасытной жадности солдат, которые не только отнимали у них серебро и оболы, но и снимали последнюю рубашку ... Оттого всякому хотелось попасть в число солдат, и одни, простившись с иголкою, потому что она с трудом доставляла скудные средства к пропитанию, другие, бросив ходить за лошадьми, иные, отмыв кирпичную грязь, а иные, вычистив с себя кузнечную сажу, - являлись к вербовщикам и, подарив им персидского коня или несколько золотых монет, зачислялись безо всякого испытания в полки, тотчас же снабжались царской грамотой и получали в дел десятины орошенной земли, плодоносные нивы и податных ромеев, которые должны были служить им в качестве рабов».

Впрочем, другой современник императора, Евстафий Солунский, его военные нововведения хвалил, а описывая дипломатическое мастерство Мануила (следовавшего традиционному римскому принципу «разделяй и властвуй»), не скрывал восхищения:

«Кто умел с таким неподражаемым искусством сокрушать врагов одного посредством другого, чтобы приготовить нам невозмущаемый мир и желанную тишину ... так царская политика поднимала турка на турка и мы пели торжественный гимн мира; так скифы уничтожали скифов, а мы наслаждались покоем ... Язык не может назвать народа, которым он бы не воспользовался к нашей выгоде. Одни поселены в нашей земле на правах колонистов, другие же, воспользовавшись милостивыми пожалованиями, обильно расточаемыми царской щедростью, вступили на службу государства из-за жалованья и стали считать чужую землю своим отечеством ... Он перевел в ромейское государство, ради защиты его, множество военных людей из среды наших закоренелых врагов, привил к их дикости нашу мягкость и образовал такой годный плод, который мог произрасти разве что в Божьем саду».

С переходом власти к Мануилу Византия, казалось, вернулась к политике меча, памятной по временам Иоанна Цимисхия и Василия Болгаробойцы. Более того, и в делах внутренних этот император во многом следовал их путем. Боясь центробежных устремлений крупных провинциальных магнатов, он дважды- в 1158 и 1170гг.-запретил приобретать землю всем, кроме стратиотов и членов синклита. В 1158 г. возобновлено было действие известной новеллы Никифора Фоки против увеличения монастырских угодий. Церковь, устрашенная крутым нравом государя (только за первые десять лет правления Мануил сменил пять патриархов), и не пыталась протестовать.
Внешняя политика Мануила отличалась крайней агрессивностью. Василевс-рыцарь не упускал случая показать соседям мощь Византии, порою даже не заботясь о предлоге. Первым последствия императорского гнева ощутил на себе князь Антиохии Раймунд. В 1143 г. он организовал нападение на богатые города Киликии, надеясь, что юный царь, не успевший даже короноваться, спасует, и рейд сойдет князю с рук. Но спешно высланные легионы империи пресекли все попытки антиохийцев утвердиться в спорной области. Раймунд, повинуясь требованию василевса, отправился в Константинополь и покаялся в своей неудачной авантюре над гробом Иоанна II.
В 1147 г. половцы перешли Дунай и заняли крепость Демничик. Мануил направил вверх по реке византийский флот, но кочевники ушли. Греки настигли их недалеко от Галицкой земли и разгромили. Урок степняки получили хороший, и теперь только слух о приближении армии Мануила заставлял половцев поворачивать вспять свои телеги и скрываться в бескрайних степях Приазовья, а после 1160 г. их набеги прекратились вообще.

Византийская граница в Малой Азии подвергалась обычным опустошительным набегам мусульман, разорявшим, истреблявшим и изгонявшим христианское население. Мануилу нужно было обеспечить спокойствие в пограничных областях, для чего он построил или восстановил целый ряд укрепленных центров, преимущественно на тех путях, по которым неприятель большей частью производил свои нападения. Нельзя сказать, однако, чтобы военные действия Мануила против турок были удачны. Вступив в первые годы своего правления в союз с мусульманскими эмирами Каппадокии, Мануил имел своим врагом в Малой Азии одного иконийского, или румского, султана, с которым и начал войну. Императорские войска успешно дошли до главного города султаната, Икония (Конии); но, узнав, вероятно, о полученных султаном подкреплениях, они только разграбили городские предместья и отступили, причем на обратном пути потерпели сильное поражение от сельджуков, чуть не повлекшее за собой настоящей катастрофы для отступавшего войска. Однако, известие о Крестовом походе, который являлся угрозой как для императора, так и для султана, заставил обоих врагов искать мира, который и был заключен.

Западная политика Мануила в первые годы правления была основана, как и при его предшественнике на идее союза с Германией, вызванного сознанием общей опасности перед усилением итальянских норманнов. Прервавшиеся за смертью императора Иоанна переговоры с германским государем Конрадом III были возобновлены. Снова поднялся вопрос, начатый еще при Иоанне, о бракосочетании Мануила с родной сестрой жены германского государя, Бертой Зульцбахской. В своем письме к Мануилу Конрад писал, что этот брак должен быть залогом «вечного союза постоянной дружбы,» что германский государь обещает быть «другом друзей императора и врагом его врагов» и в случае опасности для империи явиться к ней на помощь не только в виде вспомогательных отрядов, но, если нужно, прийти лично со всеми силами германского государства. Брачный союз Мануила с невесткой Конрада, Бертой Зульцбахской, переименованной в Византии в Ирину, скрепил союз двух империй. Последний давал надежду Мануилу освободиться от опасности, грозившей его государству от Рожера II, который, имея перед собой таких двух противников, как византийский и германский государи, не мог уже с прежними надеждами на успех начать борьбу с Византией. (Читайте статью «Сицилийское королевство»)

В 1144 году один из мусульманских правителей-атабегов Мосула, как назывались сделавшиеся независимыми сельджукские наместники, Зенги неожиданно овладел Эдессой. Анонимная сирийская хроника, недавно переведенная на французский, дает детальное описание осады и взятия Эдессы Зенги. Последний, как говорит хронист, «покинул Эдессу через четыре дня после ее взятия... Жители Эдессы выкупили своих пленников, и город был вновь заселен. Правитель Зайн-эд-Дин, неплохой по характеру своему человек, отнесся к ним очень хорошо.» Однако после смерти Зенги в 1146 г., бывший князь Эдессы Жоселин вновь овладел городом. Тогда сын Зенги, Нур-ад-Дин, вновь захватил Эдессу без большого труда. На этот раз произошло избиение христиан. Женщин и детей продавали в рабство и город был почти полностью разрушен. Это было тяжелым ударом для христианского дела на Востоке, так как Эдесское княжество по своему географическому положению являлось форпостом крестоносцев, задачей которого было принимать на себя первую тяжесть мусульманского натиска. Ни Иерусалим, ни Антиохия, ни Триполи помочь эдесскому князю не могли; а между тем, после Эдессы и этим латинским владениям, особенно Антиохии, стала серьезнее угрожать мусульманская опасность.
Падение Эдессы произвело сильное впечатление на Западе. Однако, папа того времени Евгений III не мог стать инициатором и вдохновителем нового крестового предприятия, так как разыгравшееся в сороковых годах в Риме демократическое движение, в котором принимал деятельное участие знаменитый Арнольд Брешианский, создавало для папы в «Вечном Городе» ненадежную обстановку и даже заставило Евгения III на время покинуть Рим. Настоящим инициатором похода был, по-видимому, французский король Людовик VII, а проповедником его, приведшим эту идею в исполнение, был знаменитый монах Бернард из Клерво, огненное слово которого подняло сначала Францию. Перейдя затем в Германию, он убедил принять крест германского государя Конрада III и воодушевил к походу немцев.

Первым через Венгрию выступил Конрад; месяц спустя этой же дорогой направился Людовик. Движение крестоносцев к Константинополю сопровождалось такими же насилиями и грабежами, как и в первый раз.
Когда германские войска остановились у стен столицы, Мануил все усилия употребил на то, чтобы их переправить в Азию до прихода французского ополчения, что, после крупных препирательств с родственником и союзником Конрадом, императору, наконец, удалось. В Малой Азии немцы стали сразу страдать от недостатка пропитания, а затем, подвергшись нападению турок, были перебиты; лишь жалкие остатки германской армии возвратились в Никею.

Подступившие к столице вскоре после переправы немцев в Малую Азию французы еще более тревожили Мануила. Людовик VII, с которым незадолго до похода вступил в переговоры Рожер, убеждавший французского короля идти на Восток через его итальянские владения, был особенно подозрителен императору, как возможный тайный союзник Рожера, «неофициальный союзник Сицилии.» Подозрения Мануила имели под собой серьезную почву.
Рожер, зная, что Мануил был в это время всецело поглощен Крестовым походом и своими отношениями к крестоносцам, забыв об общих интересах христианства и преследуя лишь политические цели, неожиданно захватил остров Корфу и опустошил целый ряд других византийских островов; по свидетельству некоторых западных источников, даже Афины были захвачены. Наконец, высадившиеся отряды норманнов захватили Фивы и Коринф, знаменитые в то время богатством, производством шелка и шелковых тканей. Не довольствуясь захватом большого количества драгоценных материй, «норманны, среди прочих многочисленных пленных, увезли в Сицилию наиболее искусных шелководов и ткачих.»
Когда известие об успешном набеге норманнов на Грецию дошло до стоявших перед Константинополем французов, то последние, раздраженные уже слухами о соглашении Мануила с турками, заволновались. Некоторые приближенные Людовика даже советовали ему овладеть Константинополем. В столь опасном положении император только и мечтал о том, чтобы переправить французов также в Малую Азию. Наконец, был распространен слух, будто бы немцы успешно действуют в Малой Азии. Людовик согласился тогда переправиться через Босфор и даже принес Мануилу ленную присягу. Только очутившись уже в Малой Азии, Людовик узнал правду о горькой судьбе германского войска. Государи свиделись и вместе направились дальше. Как известно, французско-немецкое ополчение, после целого ряда испытаний и бедствий, потерпело позорную неудачу под Дамаском. Разочарованный Конрад на греческом корабле покинул Палестину и направился в Солунь, где находился Мануил, готовившийся к военным действиям против норманнов. Встретившиеся в Солуни Мануил и Конрад, обсудив общее положение вещей, окончательно заключили союз для общих действий против Рожера. После этого Конрад вернулся в Германию.

Еще во время крестового похода Мануил уже принял серьезные меры для борьбы с Рожером, которому желал отомстить за предательский набег на острова и Грецию и который все еще продолжал занимать Корфу. Венеция, смотревшая, как и прежде, с некоторым опасением на усиление норманнов, охотно согласилась поддержать своим флотом византийское предприятие и получила за эту помощь новые торговые привилегии в империи: в Константинополе венецианцам, помимо переданных им по прежним торговым договорам кварталов и пристаней (скал), были отведены новые места и новая пристань (скала). Планы Мануила не ограничивались вытеснением врага с византийской территории; император рассчитывал перенести затем военные действия в Италию и сделать попытку восстановить там прежние византийские владения.
Рожер, видя, какая опасность может ему грозить от союза Византии с Германией, обещавшей сухопутное войско, и Венецией, приславшей флот, развил искусную дипломатическую деятельность, которая должна была создать Византии всевозможные затруднения. Благодаря сицилийскому флоту и интригам, против Конрада внутри Германии поднялся герцог Вельф, давний враг Гогенштауфенов, что помешало германскому государю выступить в Италию в союзе с Византией; сербы, поддержанные уграми (венграми), также открыли военные действия против Мануила, что отвлекло внимание последнего на север. Наконец, Людовик VII, огорченный неудачей Крестового похода, раздраженный против греков и вступивший на обратном пути в дружественное соглашение с Рожером, снова готовил Крестовый поход, который грозил Византии неминуемой опасностью. Аббат Сугерий, управлявший Францией во время отъезда Людовика во второй поход, являлся инициатором нового крестоносного предприятия, а знаменитый Бернард Клервоский был даже готов сам стать во главе ополчения.
Рожер сблизился и с папой. Кроме того, Запад вообще относился неодобрительно к союзу «правоверного» германского государя со «схизматическим» византийским императором. В Италии находили, что Конрад был уже заражен греческим непослушанием, и папская курия делала попытки повлиять на его возвращение на путь истины и усердного служения католической церкви. Папа Евгений III, аббат Сугерий и Бернард Клервоский прилагали старания, чтобы разорвать союз двух империй.
Однако, опасность для Византии оказалась не столь велика. Проект французского похода не был приведен в исполнение из-за холодного отношения к этой идее французского рыцарства и последовавший вскоре смерти Сугерия. Конрад оставался верным союзу с Восточной империей. Но в момент, когда Мануил мог ожидать особенной пользы от своего союза с Германией, Конрад III умер (1152). Смерть его в то самое время, когда был решен поход в Италию, вызвала в Германии толки о неестественной смерти короля, будто бы отравленного придворными докторами, которых тогда вообще поставляла Италия, где была знаменитая медицинская школа в Салерно, находившаяся во владениях Рожера. Наследник Конрада, Фридрих I Барбаросса, вступивший на престол с идеями о дарованной ему Богом неограниченной императорской власти, не мог примириться с разделением своей власти в Италии с восточным императором. В трактате, заключенном вскоре после вступления Фридриха на престол между ним и папой, германский государь, величая Мануила гех, а не Imperator, как обращался к последнему Конрад, обязывался изгнать из Италии восточного императора и не дать ему возможности там обосноваться. Однако, вскоре, в силу каких-то невыясненных причин, Фридрих изменил свои планы и, по-видимому, хотел возвратиться к идее византийского союза. (Читайте статью «Гогенштауфены»)

В 1154 году страшный враг Византии Рожер II умер. Новый сицилийский король Вильгельм I поставил своей целью расторгнуть союз двух империй и союз Византии с Венецией. Республика св. Марка, знавшая о планах Мануила утвердиться в Италии, не могла им сочувствовать; для нее это было бы то же самое, если бы на другом берегу Адриатики утвердились норманны, т.е. оба берега находились бы в одних руках, что закрыло бы венецианским судам свободное пользование Адриатическим морем. В таких обстоятельствах Венеция порвала свои союзные отношения с Византией и, получив крупные торговые выгоды в Сицилийском королевстве, заключила союз с Вильгельмом I.

В 1154 г. Комнин начал боевые действия в Италии. Но стратиг Константин Ангел, возглавивший кампанию на Апеннинском полуострове, попал в плен, а германский король Фридрих Барбаросса, вопреки заключенным ранее соглашениям, не собирался поднимать меч на норманнов. Оставшись без союзника, Мануил стал действовать на свой страх и риск. В 1156 - 1157 гг. византийские полководцы Михаил Палеолог и Иоанн Дука, используя в равной мере и оружие, и подкуп, отняли у норманнов многие города, в том числе Бари и Трани. Однако назначенный после смерти Палеолога Алексей Вриенний проиграл несколько битв, а вскоре сам попал к норманнам в плен, вместе с Иоанном Дукой. Посланный в Италию доместик Алексей Аксух не сумел добиться перевеса, крахом завершилась в 1157 г. попытка греков овладеть Бриндизи.
В 1158 году между Мануилом и Вильгельмом Сицилийским был заключен мир, условия которого точно неизвестны, означавший для Византии отречение от долго лелеемых ею блестящих планов относительно Италии. Благодаря создавшимся новым условиям задачи византийской политики изменились. Она должна была противодействовать стремлениям Гогенштауфенов присоединить Италию. Византийская дипломатия стала деятельно работать в новом направлении. Когда открылась борьба между Фридрихом Барбароссой и северо-итальянскими городами, Мануил деятельно помогал последним денежными субсидиями. Разрушенные Фридрихом стены Милана были восстановлены при помощи византийского императора. Особенно деятельны были его сношения с Генуей, Пизой и Венецией, которая под угрозой немецкой опасности снова обратилась к Византии. Но Мануил, может быть, желая из-за недостатка средств воспользоваться громадными богатствами венецианских купцов на территории его государства, неожиданно велел арестовать всех находившихся в Византии венецианцев и конфисковать их имущества. Возмущенная Венеция отправила против Византии флот, который, однако, благодаря эпидемии должен был вернуться без большого успеха. По всей вероятности, при жизни Мануила добрые отношения между Венецией и Византией восстановлены не были.
Желая ответить на византийскую политику в Италии тем же, Фридрих Барбаросса вступил в сношения с самым опасным врагом Византии на востоке, с Иконийским султаном Кылыч-Арсланом, и убеждал последнего напасть на греческую империю, в надежде, что малоазиатские затруднения отвлекут Мануила от европейских дел.

Между тем, ситуация в Малой Азии становилась все более угрожающей. В Киликии, которая была завоевана Иоанном Комнином, вспыхнуло восстание под предводительством Тороса. Две армии Мануила, посланные против Тороса, потерпели поражение. Ситуация стала еще более тревожной, когда Торос вошел в союз со своим бывшим врагом, князем антиохийским Рено Шатийонским. Они выступили против греков вдвоем. В то же самое время Рено осуществил успешный морской набег на Кипр. Мануил прибыл в Киликию лично. Его прибытие оказалось столь неожиданным, что Торос едва не попал в плен и бежал. В 1158 году Мануил снова стал хозяином положения в Киликии. Торос подчинился императору и был им прощен. Теперь настала очередь Антиохии.
Рено Шатийонский, понимая, что он не в состоянии противостоять византийским войскам, решил добиться прощения Мануила. Император был в Мопсуестии (Мамистра крестоносцев) в Киликии. Рено «появился там как проситель перед Великим Комнином.» Далее разыгралась самая унизительная сцена. С голыми ногами, он пал ниц перед императором и протянул ему рукоять своего меча, отдавая себя в его распоряжение. В то же время, как пишет Гийом Тирский, «он кричал о прощении и кричал так долго, что все почувствовали тошноту от этого и многие французы стали его презирать и осуждать.» Здесь же присутствовали послы от большинства восточных народов, включая отдаленных абасгов (абхазов) и иберов и все находились под сильным впечатлением. Рено признал себя вассалом империи, так что позже (в 1178—1179 гг.) «некто Роберт был послан ко двору Генриха II, короля Англии, послом от двух стран — Византии и Антиохии.» Король иерусалимский Балдуин III лично прибыл в Мопсуестию, где в лагере Мануила он был с почестями принят императором. Однако Балдуин был вынужден заключить с ним договор с обязательством поставлять императору вооруженные силы.
Затем, в апреле 1159 г. Мануил торжественно вступил в Антиохию. Эскортом за ним шли пешком и без оружия Рено Шатийонский и другие латинские князья. Король иерусалимский ехал на лошади, но тоже без оружия. Император следовал по улицам, украшенным коврами, драпировками (hangings) и цветами под звуки труб и барабанов и пение гимнов к собору, ведомый патриархом Антиохийским в его патриарших одеждах. Восемь дней императорские штандарты реяли над городскими стенами.
Подчинение Рено Шатийонского и вход Мануила в Антиохию в 1159 году знаменовали триумф византийской политики по отношению к латинянам. Это был результат более чем шестидесяти лет усилий и борьбы.

Что касается взаимоотношений Мануила с мусульманскими лидерами, то он и Кылыч-Арслан несколько лет имели дружеские отношения и в 1161—1162 гг. султан даже приезжал в Константинополь, где ему был устроен торжественный прием императором. Этот прием детально описан в греческих и восточных источниках. Султан провел в Константинополе восемь дней. Все сокровища и богатства столицы были нарочито показаны знаменитому гостю. Ослепленный блеском дворцового приема, Кылыч-Арслан даже не рискнул сесть рядом с императором. Турниры, скачки и даже морской праздник с демонстрацией знаменитого «греческого огня» были организованы в честь султана. Дважды в день еда приносилась ему на золотой и серебряной посуде и затем не забиралась, а оставлялась в распоряжении гостя. Однажды, когда император и султан обедали вместе, вся посуда и украшения стола были предложены Кылыч-Арслану в качестве подарка.
В 1171 году король иерусалимский Амори I прибыл в Константинополь и был торжественно встречен Мануилом. Гийом Тирский оставил детальное описание этого визита. Это был расцвет славы и могущества Мануила на Ближнем Востоке.
Однако политические результаты визита Кылыч-Арслана в столицу были не очень важными. Был заключен своего рода договор о дружбе, но короткий по длительности. Несколькими годами позже султан объявил своим друзьям и должностным лицам, что чем больший вред причиняет он империи, тем более ценные подарки получает он от императора. В таких обстоятельствах мир на восточной границе долго длиться не мог. Под влиянием различных местных причин, а может быть, и убеждений Фридриха, вспыхнули военные действия.

В начале 1176г. император затеял поход на владения сельджуков. Отстроив крепости Дорилею и Сувлей, он приказал войску двигаться прямо на Иконий. 17 сентября огромная армия Мануила прошла мимо развалин замка Мириокефал, направляясь по горным дорогам к востоку. Колонна, включавшая большой обоз с припасами и осадной техникой, растянулась на многие километры. Арьергард отделяли от авангарда четыре часа пешего пути. В центре, защищая обоз, находились наемники во главе с императорским шурином Балдуином и лучшие полки греческой тяжелой кавалерии. Передовые отряды возглавляли Иоанн и Андроник Ангелы, а также один из удачливейших полководцев василевса, храбрый Андроник Лапарда. Тыл прикрывал мегадука Кондостефан. В середине дня войско достигло клисуры Циврица. Император, полагаясь на страх турок перед такой мощной армией, не позаботился должным образом о разведке. И вот, совершенно неожиданно, по всей длине ромейской колонны с вершин окрестных скал из засад ударили главные силы Кылич-Арслана. Застигнутые врасплох, греки принялись мужественно сражаться. Турки разрезали армию Мануила на три части. Кондостефан сумел повернуть назад арьергард, который закрепился на равнине перед входом в ущелье, успела вырваться и голова войска под командованием Лапарды. Основная же часть армии, отборные части, наемники, гвардия, штаб и огромное число невооруженных рабочих обоза и машин оказались избиваемы в узкой теснине, где было невозможно даже построить отряды к бою. Напрасно Балдуин бросал своих западных латников в отчаянные атаки - наемники почти все, вместе с командиром, полегли под тучами стрел. Напрасно сам Мануил громким голосом сзывал к своему знамени катафрактов - в неразберихе оказались потеряны все нити управления гибнущим войском.
Основной удар приняли на себя отряды гвардии василевса. Бойцы подняли клубы пыли, сражение с обеих сторон превратилось в свалку. Не в силах как-либо влиять на ход битвы командами, император дрался как простой кавалларий. На глазах царя уничтожалась армия, умирали его родственники и лучшие друзья. К вечеру император остался один, без знамени и телохранителей. В щите василевса торчали три десятка стрел, застывшей рукой он сжимал обломок копья и был избит мечами и палицами до такой степени, что не мог самостоятельно поправить съехавший на сторону шлем. Какой-то турок узнал Мануила в лицо, схватил его коня под уздцы и повел в плен. Император очнулся и так хватил врага древком по голове, что тот свалился замертво. Случайно встретившийся катафракт довел государя до укрепленного лагеря Лапарды. Желая пить, изможденный Мануил зачерпнул воды из ручья, но после первых же глотков его вырвало - вода текла пополам с кровью. Император не выдержал и зарыдал, проклиная день, в который довелось ему испить христианской крови. Некий воин в ответ разразился упреками, что кровь ромеев он-де пьет давно, разоряя их войнами, а ныне - возмездие. Мануил ничего не ответил. Невиданная отвага Мануила была сломлена, он распорядился подать свежего коня и решил спасаться бегством. Услышав такое, воины стали шумно поносить императора, по чьей вине они оказались в ловушке. Комнин опомнился и остался. Византийцы дорого продали свои жизни: сельджуки, полностью обескровленные, не могли продолжать битву. Утром Кылыч-Арслан согласился на мир, потребовав лишь срыть укрепления Дорилеи и Сувлея. Днем Мануил возглавил отступление по месту вчерашнего сражения:

«Зрелище, представшее глазам, было достойно слез, или, лучше сказать, зло было так велико, что его невозможно оплакать: рвы, доверху наполненные трупами, в оврагах целые холмы убитых, в кустах горы мертвецов; все трупы были скальпированы, а у многих вырезаны детородные части. Говорят, это сделано было с тем, чтобы нельзя было отличить христианина от турка, чтобы все тела казались греческими, ибо многие пали и со стороны турок. Никто не проходил без слез и стонов, рыдали все, называя по именам своих погибших друзей и родственников» ( Никита Хониат)

Разгром при Мириокефале, унесший цвет армии, подорвал господство византийцев в Малой Азии, завоевания первых двух Комнинов пошли прахом. На восточных границах империя могла теперь только обороняться.

29 мая 1176 г. в сражении при Леньяно объединенная армия папы, сицилийского короля и итальянских городов разбила силы Фридриха Барбароссы. В следующем году в Венеции собрался конгресс, на котором посольства враждующих сторон сумели достичь взаимопонимания. Разногласий, на которых столько лет играл византийский император, более не существовало. Итальянская политика Византии оказалась в тупике, венецианский конгресс нанес Мануилу I удар, сравнимый с поражением при Мириокефале.
После этих двух тяжелых событий Мануил I, император Венгерский, Хорватский, Сербский, Болгарский, Грузинский, Хазарский, Готский (столько почетных титулов присвоил он себе в ознаменование побед ромейского оружия), оказался сломленным. Столько лет его держава напрягала силы, тратила средства в тяжелых войнах - и все зря! Теперь речь шла уже не о возрождении мировой империи, а о спасении надорвавшейся Византии.
К концу жизни император охладел к политике и увлекся вместо нее астрологией до такой степени, что как-то, ожидая вычисленного столкновения двух звезд, распорядился в целях предосторожности вынуть из дворцовых окон рамы со стеклами - чтобы не раскололись от сотрясения. Умер он в Константинополе 24 сентября 1180 г.

Политика Мануила не походила на осторожную и продуманную политику его деда и отца. Будучи охвачен несбыточной мечтой восстановить единство империи и тяготея всем существом своим к западным вкусам и западному укладу жизни, а потому напрягая все усилия на борьбу с Италией и Венгрией, на отношение к Западной империи, Франции, Венеции и другим итальянским городам, Мануил оставил без надлежащего внимания Восток, не сумел помешать дальнейшему развитию Иконийского султаната. В середине XII в. было бы достаточно одного мощного; удара, чтобы разрушить Иконийский султанат и отвоевать всю Азию до Тавра. Мануил, увлеченный честолюбивыми мечтами своей западной политики, дал обмануть себя внешними знаками подчинения, на которые не скупился ловкий султан Икония Кылыч-Арслан II (1156—1192), и безрассудно предоставил ему возможность укрепиться, последовательно разбить своих противников и создать единое и мощное государство на месте мелких княжеств, чьи раздоры были так выгодны для империи. Вместо того чтобы действовать, Мануил в течение одиннадцати лет (1164—1175) ограничивался чисто оборонительной политикой, занимаясь укреплением своих границ; когда же наконец он понял опасность и начал наступление, было слишком поздно. Императорская армия потерпела при Мириокефале (1176) страшный разгром. Правда, успешные кампании в Вифинии и в долине Меандра (1177) частично сгладили несчастные последствия этого разгрома, но все же к концу правления Мануила мусульмане были гораздо сильнее, чем в начале его. Иконийский султанат стал грозным государством, а с 1174 г. в Сирии начал править Саладин.



Андроник Комнин (1183 - 1185)

Посмотрев внимательно, откуда берутся сведения о нашем герое, впору дивиться не людоедской репутации Андроника, а, наоборот, тому, что из написанного о нем при непредвзятом рассмотрении складывается вовсе не столь однозначный образ.

В самом деле, автор основного источника информации об Андронике Комнине, в котором довольно подробно описывается практически вся его жизнь, Никита Хониат, именно во время правления Андроника при не совсем понятных обстоятельствах, но явно вопреки желанию, был отставлен от государственной службы и вернулся к ней только при императоре Исааке Ангеле.
Другой автор, также современник Андроника, Киннам, в своем труде о правлении императоров Иоанна и Мануила Комнинов в подробностях рассказывающий о времени, предшествующем заключению Андроника в тюрьму, воевал против него в рядах мятежников, и, видимо, после подавления бунта был вынужден скрываться.
Наконец, третьим наиболее цитируемым источником информации об Андронике является труд о взятии Константинополя крестоносцами французского дворянина, участника Четвертого крестового похода, Робера де Клари. Непонятно, как вообще можно опираться на этот текст, в интересующей нас части крайне невразумительный. Информация об Андронике у де Клари явно из третьих рук, он валит в одну кучу события, происходящие в разное время и в разных местах, приписывает участникам этих событий поступки и слова, которых они просто не могли делать и говорить, и, наконец, даже самого героя называет не Андроником, а «Андромом». Но в чем де Клари уверен на все сто, так это в том, что такой франконенавистник, как Андроник Комнин, очевидно, редкостный злодей.

Остальные исторические упоминания об этом человеке – у Вильгельма Тирского, в некоторых венецианских источниках и в русских Никоновской и Ипатьевской летописях - куда более отрывочны, и куда менее подробны. Кроме того, из-за досадной склонности византийской знати того времени называть детей крайне ограниченным набором имен (Иоанн, Алексей, Константин, и, в частности, Андроник) не всегда можно понять, о том ли человеке идет речь.

Ах да, забыл еще один источник. В одном из упоминаний об Андронике я обнаружил сказанное между делом: «тогда же Андроник Комнин принял ислам». Подивившись тому, что столь важный факт биографии моего героя упоминается далеко не всеми пишущими о нем, я решил докопаться до первоисточника. И таки нашел его: им оказался труд под названием просто «Путешествие» некоего Ибн Джубайра, где этот араб ухитряется перепутать Андроника не только с его старшим братом, но и с сыном, а также описывает взятие мусульманами Константинополя… в XII веке! Мечтать, как говорится, не вредно. Однако вызывает недоумение слепое следование современных историков такому «свидетельству».
Видимо, они, как и де Клари, считают, что всякая гадость, сказанная про Андроника – непреложная истина, и должна приниматься безо всякой критики.

Все историки и писатели, упоминавшие впоследствии об Андронике, включая немного повернутого на теме любовных связей француза Шарля Диля , и уже названного русского исследователя Византии Васильева , и высоколобого итальянца Умберто Эко с его «Баудолино» , и всех остальных, пользовались, в конечном счете, этим весьма ограниченным количеством трудов нескольких авторов, либо относящихся к Андронику безразлично, либо его откровенно не любящих.
Однако, даже при том, что и младший Хониат, и Киннам, и де Клари, и некоторые другие имели на Андроника изрядный зуб, те же авторы вынуждены сообщать о нем и о его деяниях сведения, вызывающие уважение и даже изумление. Причем, если Киннам сквозь зубы отдает должное только энергии и физическим данным моего героя, то Никита Хониат, увлекшись, описывает законотворчество Андроника с таким восторгом, что можно подумать, будто речь идет о ныне царствующем правителе. Надо полагать, что годы, проведенные вдали от захваченного крестоносцами Константинополя, заставили Хониата всерьез пересмотреть баланс положительных и отрицательных сторон жизни и деятельности Андроника.

Ну, и ко всему вышесказанному, обращу внимание на тот факт, что не в пример английским королям, после Ричарда III остерегавшимся называть наследников этим именем, по крайней мере, у самих ромеев имя Андроник отрицательных эмоций явно не вызывало. Андроник был первым монархом с этим именем на византийском престоле, а после него были и Андроник II и Андроник III и т.д.

Но пора заканчивать с этим затянувшимся вступлением, и приступить, собственно, к рассказу о нашем герое.

1. Потомственный «царёв братан»

Андроник Комнин происходил из императорской династии Комнинов, правившей в державе, ныне известной нам как Византия (сами византийцы называли ее «Ромея», то есть «Рим»), с конца одиннадцатого века. По общепринятому мнению, первым двум императорам из этой семьи – Алексею I и Иоанну II удалось восстановить пошатнувшееся могущество империи, укрепить границы, пополнить разоренную казну, усилить армию и флот державы. Эти двое, не в пример последовавшим за ними ромейским самодержцам, вполне соответствовали времени и месту, которые занимали. (К сожалению, такие правители нечасто случаются в любой стране.)

Андроник был сыном родного брата базилевса Иоанна – Исаака Комнина. В свое время этот Исаак сыграл ключевую роль в восхождении Иоанна на престол. Однако, через некоторое время Иоанн заподозрил брата в намерении самому стать императором, и Исааку пришлось бежать из страны. В скитаниях он провел изрядную часть жизни.
Известно, что у Исаака было как минимум трое сыновей. Об одном из них неизвестно вообще ничего, даже имя. Другого – самого старшего из братьев звали как императора Иоанном. От Исаака он унаследовал как большие способности, так и отцовскую обиду на неблагодарного венценосного родича. Однажды, во время битвы с турками при Неокесарии, в момент, когда чаша весов уже явственно склонилась на сторону ромеев, император заметил, что под итальянским рыцарем, служащем в его армии, ранили коня, и приказал тезке-племяннику отдать своего великолепного жеребца итальянцу. Иоанн выполнил его приказ, и тут же пересев на коня одного из своих слуг, в бешенстве, помчался с копьем на перевес в сторону турок. Не доехав до противника несколько шагов, он, неожиданно и для друзей, и для врагов, перевернул копье древком вперед, снял шлем, и попросил у терпящих поражение турок принять его к себе.
Вместе с турками уехав в Иконийский султанат, Иоанн женился на дочери султана Камеро, принял ислам и с тех пор до самой смерти прожил у турок. В этой истории он уже не появится, и можно было бы о нем забыть. Замечу только, что несколько столетий спустя правители Османской империи утверждали, будто их легендарный предок Осман приходился отуречившемуся Иоанну Комнину правнуком по мужской линии (через сына и внука Иоанна Солиман-шаха и Эртогрула). Таким образом они обосновывали, ни много, ни мало - свои права на константинопольский престол. Впрочем, верить в это серьезных оснований нет.
Также известна по крайней мере одна сестра Андроника - Елена, ставшая второй женой овдовевшего Юрия Долгорукого, и внесшая свой вклад историю в виде сына, впоследствии прославившегося как Всеволод Большое Гнездо. Таким образом, в жилах и Александра Невского, и Дмитрия Донского, и всех московских царей до сына Грозного царя Федора Иоанновича текла царственная кровь Комнинов.

Андроник был средним братом из троих сыновей Исаака. Год его рождения указывается в диапазоне с 1120 по 1124. О его матери неизвестно ничего. Октавиуш Юревич в своей книжке из неких косвенных фактов делает предположение, что она была русской. (Впрочем, этот автор, пожалуй, чересчур увлекается домыслами занимательности ради).
В отличие от Иоанна он с детства воспитывался в Константинополе со своим двоюродным братом, будущим императором Мануилом. Андроник и Мануил были сверстниками, они вместе играли, вместе изучали премудрости богословия, истории и юриспруденции, латыни и греческого, а также обучались искусству фехтования. Определенно, отношения между ними до конца жизни были близкими. Оговоримся только, что близость может быть не только между друзьями, но между заклятыми врагами. Историю жизни Андроника Комнина можно рассказать и как историю превращения дружеского соперничества в смертельную вражду.

Еще с ранних лет, когда способности мальчиков только начинали проявляться, придворные стали в пол-голоса поговаривать о том, что брат наследника смотрелся бы на престоле, пожалуй, лучше, чем сам Мануил.
Андроник был выше его ростом, черты лица у него были более благородными, голос более глубокий. Наконец, у Мануила была еще одна причина, чтобы на всю жизнь заболеть комплексом неполноценности, и завистью к Андронику. В отличие от вполне белокожего брата, Мануил был чудовищно, почти до черноты, смугл. В сочетании с фамильными светлыми волосами, он выглядел как негатив.

Позже, когда дети выросли, выяснилось, что Андроник также обладает острым умом, хорошей памятью и незаурядным чувством юмора: его эпиграммы быстро разлетались по столице. Его образование по тогдашним понятиям было превосходным. Он был известен, как один из лучших фехтовальщиков в известной части мира. Наконец, было бы ошибкой сказать, что он следовал моде. Андроник сам был законодателем моды не только в Константинополе, но и для всей Европы. (Впрочем, что тогда в смысле моды Константинополь был, тем же, что сейчас Париж, так что, ничего удивительного в этом нет). С юности Андроник сознательно и старательно поддерживал свое тело в безупречной форме. Он весьма умеренно ел, и редко употреблял спиртное. Когда же ему случалось злоупотребить выпивкой или закуской, он компенсировал ущерб усиленными тренировками и постом.
Неудивительно, что многие рассматривали его как кандидата на царский престол.
Тем более, что когда в 1143 году Мануил взошел на трон, его политика многим не понравилась.

2. Император-западник

Период правления Мануила казался многим современникам временем редкого блеска империи. Да, Ромея к тому моменту уже прошла пики своего могущества и славы. Давно были отданы арабам Египет и Сирия, постепенно, по кускам на протяжении веков отвалилась Италия, и блистательная Венеция уже больше века силилась забыть о своем «колониальном» прошлом.

Но человек из любой части мира, приехав в Царьград, посмотрев на великолепие единственного на тот момент в Европе города-миллионера , на красоту его дворцов и церквей, на богатство его жителей, изобилие товаров на его рынках, с изумлением или со злостью, кто-то даже вопреки своему желанию, понимал: вот она – столица мира, место пребывания второго властителя после Бога – римского императора. Империя, в блеске провожающая девятнадцатое столетие своего существования, казалась вечной

В столицу, Фессалоники, Никею, Бурсу съезжались торговцы со всей Ойкумены. Из Парижа и Рима в школы империи добирались искатели древней философской греческой и богословской христианской мудрости, историки, жаждущие встречи с древними текстами, и юристы, желающие изучать римское право в том месте, откуда разошелся по миру кодекс Юстиниана. В империю ехали послужить за звонкую монету рыцари и солдаты.

В отличие от своих венценосных предков, император Мануил, казалось, сам был ослеплен этим великолепием. Одной из главных претензий, которую предъявляют нынешнее историки, является то, что, по их мнению, он слишком много внимания уделял европейской политике, безнадежно запустив дела восточные, что впоследствии привело к ужасающим последствиям для державы. Но объяснялось это тем, что Мануил мечтал ни много, ни мало о восстановлении Великого Рима в его древних границах. Он грезил объединением Священной Римской и Ромейской империй. Чтобы понять, насколько эта идея была химерической, достаточно вспомнить, что с момента раздела империи на Запад и Восток к тому моменту прошло семьсот лет.

При этом, с головой погрузившись в хитросплетения европейской политики, Мануил совершенно забросил внутренние дела. Он щедрой рукой раздавал своим придворным, представителям знатных фамилий земли и деньги. Между тем, магнаты в своих владениях все больше становились сами себе государями, и все меньше обращали внимания на центральную власть. Империя незаметно, но угрожающе быстро вползала в феодальную раздробленность.
Наконец, было еще одно обстоятельство, которое, в отличие от совершаемой тихой сапой «приватизацией власти в регионах», бросалось в глаза всем, кто был способен видеть – засилье в империи, и особенно при дворе, многочисленных выходцев из Западной Европы.

В Германии, Франции, Англии о любви Мануила к «франкам» ходили легенды. Робер де Клари простодушно превозносит щедрость и доброту императора ромеев, передавая со слов знающих людей, что будто бы «никогда не случалось, чтобы кто-нибудь, живший по римскому закону, то есть католик, обращаясь к нему за денежной помощью, уходил без того, чтобы тот не повелел выдать ему сто марок». Понятно, что в отличие от де Клари, жителям империи такая похвала казалась весьма сомнительной.
Для того чтобы понять, насколько негативно могли относиться к чужеземцам ромеи, нужно вспомнить, что если в Византии преемственность от античности вовсе не прерывалась, то Западная Европа в это время еще пребывала в форменной дикости, только-только начиная из нее выкарабкиваться.
Приезжавшие с Запада рыцари воспринимались ромеями как дикари, каковыми, собственно, и являлись. Невежественные, грязные, неопрятные, не моющиеся годами, эти «благородные господа» были, к тому же, по сути дела, братвой в не самом дальнем поколении, и в цивилизованном Царьграде вели себя в соответствии со своими «пацанскими» понятиями. Кроме всего прочего, они считали, что отдает долги только тот, кто боится кредитора, и поэтому если какой-то дурак имел несчастье дать им взаймы, отдавали крайне редко. В отличие от несколько более «деликатных» ромейских аристократов, труд и мастерство они презирали нагло и открыто. Наконец, эти гости, втайне зачастую испытывая комплекс неполноценности, не упускали случая «поставить на место» хозяев, пользуясь при этом безнаказанностью под крылом благоволящего к ним императора.
Император полностью переиначил на западно-европейский манер прежде очень религиозно окрашенный и сурово аскетичный быт константинопольского двора. Из старого Буколеонского дворца он перенес свою резиденцию во Влахернский дворец, где завел рыцарские турниры-поединки, атмосферу беспорядочных любовных связей, с толпой друзей из латинского рыцарства ездил на частые охоты, проматывая накопления казны, с великим трудом собранные его предшественниками. Стараясь соответствовать званию властелина мира, преемника великих Цезарей, Мануил устраивал расточительнейшие празднества для многочисленных гостей из Европы и из мусульманских стран.
Ко всему вышеизложенному, не следует также забывать, что к тому времени церковный раскол уже существенно укоренился и в умах латинян, и в душах ромеев. И подданным Мануила было крайне неприятно смотреть, как их император, традиционно считающийся главным защитником православной веры, даже не для государственной надобности, но сердечному расположению проводит время с католиками, открыто насмехающимися над
православным святынями.

Неудивительно, что в византийском обществе образовалась весьма внушительная «национальная» партия. И поскольку лидером противостоящей ей «западной» партии, по факту, был сам император, то вопрос о том, почему лидером «националов» стал считаться Андроник, полагаю праздным. Хотел он того, или нет, он должен был им стать.
Впрочем, о том, что его «националистические» взгляды были искренними, можно судить по тому, что они оставались таковыми и после смерти Мануила, когда соперничать было уже не с кем.

3. Царьградский плейбой.

Почему-то принято считать, что Мануил был как-то неадекватно мягок в отношении своего кузена. После этого утверждения обычно начинаются домыслы на тему того, чем такая мягкость была вызвана. Лично я вижу снисходительность Мануила к Андронику разве что в том, что он его ни разу не убил. И то сказать, в иные моменты император, скорее, просто опасался это сделать, предвидя бурю негодования в столице. Кроме того, что у Андроника были политические сторонники, все-таки, веселого и великолепного царского брата просто любили. Многие воспринимали его чуть ли не как эталон того, каким может быть ромей. (Разумеется, это не относится к мужьям его многочисленных любовниц).

Мануил явно с самой юности воспринимал его как опасного соперника.
Косвенным подтверждением этого, при определенной интерпретации может быть не совсем ясная история пленения Андроника турками почти сразу после восхождения Мануила на престол. Тогда на охоте Андроник был схвачен турками и целый год провел на положении почетного пленника у Иконийского султана. Мануил знал, где находится его брат, но выкупил его только тогда, когда его власть в империи достаточно укрепилась. Возможно, этот момент можно считать началом ухудшения братских отношений.

Стремился ли Андроник к власти над империей с самой ранней молодости? Люди, пишущие о нем, и его современники, и жившие позднее историки, полагают этот факт само собой разумеющимся, не утруждаясь, впрочем, поиском веских аргументов. Лично я полагаю, что этот человек считал, что ему принадлежит весь мир. По крайней мере, жил и действовал Андроник именно так. Не знаю, известен ли ему был лозунг «красть - так миллион, спать – так с королевой», но он к этому стремился, и ему это удалось не один раз. Для заговорщика же он, на мой взгляд, слишком явно проявлял недовольство политикой брата, позволяя себе крайне рискованные шуточки.
Вплоть до того, что однажды, на конной прогулке с императором проезжая мимо площади, на которой стояли изваяния ярящихся друг на друга волчицы и гиены, а между ними два столба, он сказал что-то вроде: «Гляди-ка, брат, какое хорошее место для того, чтобы народ мог убить надоевшего императора».

Несмотря на кажущуюся невозможность такого поведения, оно, однако, было вполне типично для Андроника. Он, вообще, отличался причудливым совмещением талантов как располагать к себе людей, так и заводить злейших врагов. Царев кузен, будучи, несомненно, неглупым человеком, явно не слишком старался обуздывать свои страсти.
В каком-то смысле, национальная партия за это его и ценила. Никто, кроме него не мог так откровенно «истину царю с улыбкой говорить».
К сожалению, это его следование своим порывом имело, разумеется, и отрицательные стороны. Так, будучи в силу своих физических и умственных способностей самым желанным кавалером для дам и девиц в обозримой части Вселенной, он ухитрялся из них выбирать именно тех, связь с которыми создавала ему наибольшие проблемы.

Будучи уже женатым (предположительно на грузинской принцессе), и имея сына Мануила, в 1151 году он завел продолжительную открытую связь с вдовой Евдокией Комниной, приходившейся ему двоюродной племянницей. Когда родственники Андрониковой любовницы пытались обратить его внимание на недостойность подобной кровосмесительной связи, да еще при живой жене, Андроник, посмеиваясь отвечал на это, что, во-первых, он, как верноподданный, берет пример со своего государя, а, во-вторых, что степень его родства с любовницей, если опять же брать за пример императора, не так уж и близка.
Дело в том, что Мануил, женатый на родственнице германского императора Берте Зульцбахской (в православии – Ирине), тоже открыто жил со своей любовницей Феодорой, также приходившейся ему племянницей, но в его случае вообще отнюдь не двоюродной. Ну и, наконец, для полного анекдота осталось добавить, что пассия Мануила приходилась пассии Андроника… родной сестрой.

Не имея внятного повода наказать Андроника (нельзя же человека репрессировать за то, что он любовник сестры твоей любовницы! – смеяться будут) в 1152 году Мануил решил отправить его на удачно подвернувшуюся войну.

4. Царская охота.

На восточном краю владений империи – в далекой Киликии объявился бежавший из империи армянский царь Торос (Феодор), начавший активные боевые действия против ромеев. Андоник был назначен начальником войска, направленного для войны с Торосом.
Поначалу война для ромеев шла успешно. Андронику удалось загнать Тороса с его войском в крепость Мопсуэстию, после чего началась длительная осада, которая, собственно, и погубила все дело. Заскучав, и, видимо, полагая войну уже выигранной, Андроник стал небрежно относиться к руководству войском, затеял празднества, и завел сразу несколько интрижек с местными красотками.

Однажды ночью, Торос, пользуясь темнотой и проливным дождем, разломал стену крепости и со всем войском буквально свалился на голову ромеям, ворвавшись в византийский лагерь, где в это время шла шумная пирушка.
По свидетельствам очевидцев, увидев неприятеля, Андроник проявил чудеса мужества и рыцарского мастерства, со свойственным ему изяществом, и даже некоторой театральностью сражаясь одновременно с несколькими врагами. К сожалению, хороший боец не значит хороший полководец. Война была безнадежно проиграна.

Вернувшись по приказу императора в Константинополь, Андроник получил изрядную нахлобучку, … и назначение губернатором на противоположную границу империи – в Наис (нынешний сербский Ниш) и Браничево, охранять покой державы от венгров.
Этот эпизод жизни Андроника имеет, по крайней мере, две противоположных интерпретации. По одной, Андроник установил связь с венгерским придворным провизантийским «подпольем» и затеял интриги против враждебного Константинополю венгерского короля. По другой, Андроник, напротив, затеял тайные переговоры с венгерским королем о совместных действиях против Мануила, в результате которых венгры должны были получить изрядную часть византийских владений на Балканах, а Андроник – императорскую корону.
Рассказывают о неких письмах Андроника своим венгерским подельникам, чудесным образом попавших в руки императора. Якобы в этих письмах изменник договаривался с неприятелем о коварном плане, согласно которому Андроник должен был в условленное время лично заколоть Мануила, после чего венгры, стоящие наготове на границе, должны были вторгнуться в пределы империи. Один источник сообщает, что их зачем-то передал Мануилу… сам венгерский король.

Мануил вызвал Андроника для объяснений, но Андроник уверенно придерживался версии заговора против венгерского короля. Не назначив никакого наказания, Мануил, тем не менее освободил Андроника от поста губернатора и велел оставаться в свите при нем для дальнейших распоряжений. Некоторые историки видят в этом решении свидетельство особенной мягкости, которую император проявлял к своему кузену. На мой взгляд, снисходительность тут не при чем. За свое сорокалетнее правление Мануил показал себя вполне вменяемым человеком. Как бы мягко он к Андронику не относился, не стал бы он держать в непосредственной близости от себя без кандалов на руках и ногах лучшего фехтовальщика Европы, собирающегося его убить. Ясно, что мотивы у Мануила были совсем другие, а какие именно, я думаю, будет ясно дальше.

В то время императорский двор временно дислоцировался в македонской Пелагонии. Туда Мануил и направил Андроника, не давая ему кокретных поручений. Там наш герой опять встретил уже упоминавшуюся Евдокию, с которой возобновил отношения. Между тем, там же находились зять Евдокии, Иоанн Кантакузин, и ее брат Иоанн, носивший высокий титул протосеваста, по странному стечению обстоятельств бывший влиятельным человеком в западнической партии, близкий к императрице Ирине.
Однажды ночью, когда Андроник находился в палатке у Евдокии, молодая женщина обратила его внимание на то, что палатка окружена вооруженными людьми, явно замышляющими недоброе. Она даже предложила Андронику способ избежать встречи с ними – переодеться в платье ее служанки и выйти неузнанным под видом женщины. Однако, по какой-то причине ее любовнику этот план не понравился, он просто разрезал заднюю стенки палатки, выскочил из нее с обнаженным мечом и… нос к носу столкнулся с самим протосевастом Иоанном. Воспользовавшись замешательством врагов, Андронику удалось удрать.
В течение нескольких дней на него покушались еще несколько раз. Однако, по свидетельству того же Киннама, Андроник был в самом расцвете сил, с одним дротиком в одиночку ходил на кабана, и успешно отбивался от врагов.
Но, полагаю, он уже все понял. Несмотря на то, что о нападениях на него знал весь лагерь, никто из злодеев схвачен не был. Да и не стали бы они с такой настойчивостью посягать на жизнь брата и однокашника императора, если бы не были твердо уверены: наказания не будет.
Между тем, по лагерю распространялись и другие слухи. Будто бы сам Андроник с целым отрядом друзей-исаврийцев дважды покушался на жизнь самого императора, и самодержца оба раза спасала от гибели бдительность и смелость …протосеваста Иоанна, брата Евдокии. Правда, странным образом, сам Мануил узнал об этих покушениях только через несколько дней от императрицы, которой о них рассказал тот же Иоанн. В эту галиматью не верил даже недолюбливавший Андроника Никита Хониат.

Однажды император увидел Андроника, обнимающего своего коня и шепчущего ему что-то на ухо. Мануил подошел к брату и спросил, о чем он разговаривает со своим любимцем. На что Андроник по своему обычаю, не чинясь, ответил: «Я прошу его побыстрей скакать, когда я сбегу отсюда, убив своего главного врага.»

Тут император решил, что игры пора кончать. Через несколько дней Андроник был взят под стражу и заключен в башню Большого императорского дворца в Константинополе.

5. Воля к воле.

Обстоятельства побегов Андроника из тюрьмы настолько занимательны, что авторы даже кратких описаний его жизни в этом месте резко снижают темп и рассказывают о них во всех подробностях. Не будет исключением и это повествование.

В тюрьме без суда и следствия Андроник просидел девять лет – с 1155 по 1164 год.
Видимо, быстро поняв, что венценосный родственник собирается выпустить его из узилища только вперед ногами, наш герой принялся за дело. Руками он прокопал в толстой стене башни длинный лаз, который, однако, уткнулся в каменную кладку акведука. Но не тот был человек Андроник, чтобы отчаяться. В декабре 1158 года он залез в проделанную дыру и завалил вход в нее, так что лаз стал незаметен. Пришедшие с обедом тюремщики обнаружили камеру пустой, и подняли переполох.
В отсутствие царя, о бегстве главного узника империи оповестили императрицу. Она развернула бурную деятельность по поиску беглеца. Был обыскан весь Константинополь и стоящие в портах корабли, городские ворота были заперты, по городам и весям были отправлены гонцы с приказом отыскать и привезти беглеца. Наконец, как вероятную соучастницу бегства арестовали жену Андроника и заключили … в его же камеру.
Когда ночью Андроник вылез из своего тайника, женщина была очень напугана, однако, разглядев мужа, и, увидев вместо своего блестящего бабника изможденного тюрьмой плачущего человека, тоже залилась слезами. И все простила. Через девять месяцев у нее родился сын Иоанн.
Некоторое время Андроник выжидал в камере, днем прячась в тайнике, а ночью выходя к жене. Когда же шум в городе затих, а охрана тюрьмы, не ожидая от Андрониковой жены особой прыти, резко ослабила бдительность, однажды, воспользовавшись тем, что тюремщик забыл закрыть дверь в камеру, Андроник просто вышел из тюрьмы. Ему уже почти удалось добраться до границы империи, но, замерзнув зимней ночью в горах, он постучался в дом, хозяин которого, верно опознав в нем беглого узника, сдал беглеца властям.

На этот раз Андроник просидел в тюрьме шесть лет. Первое время за ним очень бдительно смотрели, затем, вняв просьбам его несчастной жены, царскому кузену дали в слуги придурковатого раба-иноземца, надеясь, что плохое знание греческого не позволит Андронику использовать прислужника для организации побега. Тут они его опять недооценили. Как-то раз, когда охрана напилась после обеда принесенным тем же слугой вином, Андроник подговорил слугу сделать восковой слепок ключей от камеры. Тот отнес слепок родным Андроника, которые по нему изготовили новый ключ. Немного ранее жена и сын Андроника в амфоре с вином передали ему большой пук веревок.

Ночью верный слуга отпер дверь тюрьмы и выпустил своего господина. Поскольку выход из тюрьмы был во внутренний двор дворца, сначала Андронику пишлось спрятаться там. К его счастью, после того, как Мануил покинул Большой дворец, за старой царской резиденцией совершенно перестали следить, и двор быстро зарос высокой травой, в которой беглец легко схоронился и просидел там два дня. Наконец, в одну из ночей он перекинул заготовленную веревку через крепостную стену и стал через нее перелезать. Когда он уже спускался с внешней стороны, его заметил стражник, стоявший на стене, который поинтересовался у Андроника, кто он таков, и почему в столь поздний час лазает по стене брошенного дворца. Андроник быстро сориентировался и назвался должником казны, которого заключили в темницу до уплаты долга. Стражника такой ответ, а также золотой браслет, подаренный нашим героем, вполне устроили.

Наконец, уже когда Андроник бежал к берегу Мраморного моря к ожидающей его лодке, его заметили стражники, патрулирующие берег. Завидев их, Андроник побежал К НИМ ОТ ЛОДКИ, громко на ломаном греческом крича: «Помогите бедному рабу! Мой хозяин зол на меня и хочет убить!» Его друг, ожидавший в лодке, все понял и подыграл ему, страшно ругаясь в адрес «нерадивого раба» и прося стражников поймать неслуха за вознаграждение. В результате хохочущие стражники сами затащили упирающегося беглеца в лодку, и оттолкнули ее от берега.

Получив недалеко от Константинополя помощь от ожидавших его родных, Андроник добрался до города Анхиала на Черном море, где один его друг посодействовал в его дальнейшем бегстве. И … уже на границе империи валашские пастухи опознали его, схватили и выдали властям.
Другой бы на месте Андроника после стольких неудач покорился судьбе, но Андроникова воля к свободе таки одержала верх. Будучи препровождаемым в Константинополь, Андроник начал имитировать понос и бегать в кусты через каждые полчаса. Через несколько остановок, когда охране это уже порядком надоело, в очередной раз отправившись в сторону от дороги, он воткнул в землю посох, набросил на него дорожный плащ и нахлобучил сверху шляпу. Оставив охранников наблюдать за чучелом, Андроник убежал.

Через некоторое время он добрался до Галицкого князя Ярослава Осмомысла, который принял его как родного.

6. Андроник на Руси.

Вынесенное мной в название первой главки выражение «царёв братан» это не неуместный жаргонизм, а цитата из русской Ипатьевской летописи. Не могу не процитировать этот в высшей степени поэтичный текст: "Прибеже ис Царягорода братан царев кюр Андроник к Ярославу у Галич и прия и Ярослав с великой любовью, и да ему Ярослав неколико городов на утешение."

Этот Ярослав упоминается в «Слове о полку Игореве», хотя, конечно, неспециалистам больше известна его дочь Евфросинья, плач которой в интерпретации химика Бородина вошел в сокровищницу мировой оперной попсы. Прозвище этого князя – Осмомысл- можно перевести как «Мудрый» (привет Фоменко сотоварищи). В тогдашней ослабленной междоусобицами Руси, Ярослав Галицкий был весьма влиятельным правителем, и, не будучи сам киевским Великим князем, пару раз оказывался «делателем» Великих князей. Под его управлением Галицкая Русь строила сложные политические интриги как в отношениях с близлежащей Венгрией, так и с несколько более далекой Византией.

Некоторые историки считают, что в Галицию Андроник «прибеже» для того, чтобы, сорганизовавшись там со своими старыми подельниками-венграми, осуществить свой план вторжения вместе с ними в империю с целью захвата власти. В подтверждение этих намерений приводят, в частности, тот факт, что Андроник из «скифов» (то есть русских) набрал себе небольшое войско. Но это-то как раз проще объяснить тем, что, как уже упоминалось, Ярослав отдал ему «в утешение», а, вернее сказать, в управление несколько городов. Ну а для управления и обороны целой области без дружины Андронику было не обойтись. Да и не мог Андроник набирать себе войска во владениях Ярослава для вторжения в империю постольку, поскольку сам Ярослав к такому вторжению вовсе намерений не имел. А ссориться по-крупному с Византией только ради Андроника он вряд ли стал бы.
Бежать же ради сговора с венграми к Галицкому князю для Андроника было еще более странно. Отношения между Венгрией и Галицией были очень сложными и менялись от мира до вооруженных столкновений почти непредсказуемым образом. И опять же, вряд ли бы на них такое уж большое влияние мог оказать опальный кузен византийского императора. Гораздо более логичным для Андроника в таком случае было бы тогда уже ехать в саму Венгрию.

Почему же Андроник отправился именно на Русь и именно в Галич?
Если версия Юревича справедлива, и Андроник, действительно, был сыном Ирины Володаревны, то Ярослав ему приходился двоюродным братом. Возможно и другое объяснение, которое, впрочем, не противоречит первому. История странствий отца Андроника расследована не до конца. Известно, между тем, что несколько лет Исаак скитался по чужим странам вместе со своим средним сыном. И ничему не противоречит версия о том, что одну из продолжительных остановок беглые царские родственники сделали на Руси, может быть, у родственников жены Исаака.

Так или иначе, Ярослав, действительно, относился к Андронику, если не как к брату, то как близкому другу и товарищу в делах. Царский брат с князем вместе ездили на охоту, на советах Андроник сидел по правую руку от Ярослава и имел весьма весомое право голоса.

Мануил, до которого дошли слухи о местонахождении Андроника, видимо, после долгих раздумий решил, что, находясь вдали, энергичный братец будет более опасен для него, чем на свободе, но рядом и под присмотром. Через некоторое время в Галич прибыла делегация из двух митрополитов, специально, чтобы предложить Андронику вернуться с обещанием «все простить». Сан послов должен был серьезно подтвердить честность намерений Мануила, так как если бы он нарушил обещание, переданное через духовных лиц такого ранга, это вызвало бы негодования у искренне верующих православных в империи.
Андроник понимал, что, несмотря на расположение к нему Ярослава, а, может быть, как раз имея в виду эту дружбу, было бы неблагодарным и опасным заставлять князя выбирать между ним и отношениями с Византией.
И, подумав, он согласился вернуться.
Ярослав, довольный разрешением проблемы, выгодным для всех сторон, «с великой честью» проводил Андроника до границ своих владений.

…Я не раз читал, будто бы Андроник «много лет прожил на Руси». Между тем Никоновская летопись датирует появление Андроника в Галиче 1164 годом, а отбытие уже 1165-м.
Вероятно, историков вводит заблуждение то значение, которое до конца жизни Андроника имели для него Русь, русские люди и русские обычаи.
Карамзин писал о нем: "...Сей изгнанник чрез несколько лет достиг сана Императорского: будучи признательным другом Россиян, он подражал им во нравах: любил звериную ловлю, бегание взапуски и, низверженный с престола, хотел вторично ехать в наше отечество"

Пожалуй, это был самый русофильский из византийских императоров.
Что, впрочем, и неудивительно, если учесть, что сам он, весьма вероятно, был сыном русской, приходился шурином Юрию Долгорукому, и благодаря этому, а также в результате пребывания в Галицком княжестве имел немало дружеских и родственных связей среди русских. И врядли после его возвращения в Византию эти связи прерывались.
Грузинская летопись, в частности, сообщает, что во время посещения грузинского царя Георгия III в 1170 году Андроника, кроме его собственных детей, сопровождали дети его сестры. Есть основания предполагать, что это были дети Юрия Долгорукого, в свое время бежавшие с матерью в Византию от Андрея Боголюбского.

Придя к власти, в своих царских покоях Андроник велел изобразить сцены из русской турьей охоты, в которой он в свое время с удовольствием участвовал. Личной охраной Андроника, оставшейся с ним до конца, была варяжско-русская дружина. Наконец, в последнее свое бегство Андроник отправился, переодевшись русским купцом, и, как уже было сказано, направлялся он именно на Русь.

Стоит также заметить, что, вернувшись из Галицкой Руси, Андроник ввел в моду до того времени диковинный для греков, но весьма распространенный у русских предмет одежды. Вот как его описывает Никита Хониат: «[куски плотной ткани от пояса] опускаясь до чресел, раздваиваются и так плотно обнимают тело, что как будто пристают к нему.»
Имеются в виду ... штаны.

7. Между первым возвращением и вторым бегством.

Мануил сдержал свое слово. Андроник не был заключен под стражу и вернулся в Константинополь. За время его отсутствия умерла его несчастная жена, а красавица Евдокия успела выйти замуж.

Через короткое время он отправился на войну с венграми в те края, где некогда губернаторствовал. Здесь высветилась еще одна грань его многочисленных талантов: Андроник руководил сооружением метательных машин, посредством которых ромеи проломили стену города Зевгмин, до этого долго успешно противостоявшего осаде.

Казалось бы, расположение императора к его кузену полностью восстановлено. Однако очень скоро случилось событие, вновь выявившее непримиримые (идеологические) разногласия между братьями.
Неожиданно для многих Мануил объявил своим наследником жениха царевны Марии венгерского королевича Стефана Белу, носящего милое прозвище Деспот, и потребовал от придворных присягнуть ему. Большая часть знати была ошарашена этим весьма странным требованием, но побоялась возражать императору. Единственным, кто открыто воспротивился этому абсурдному решению, оказался Андроник Комнин. При большом скоплении знатных особ империи, он заявил Мануилу, что царь еще достаточно молод, чтобы иметь детей мужского пола. (К тому же, за несколько лет до этого император женился на молодой красавице Марии, дочери французского князя Антиохии.) Но больше всего его возмутило то обстоятельство, что Мануил выбрал в наследники иноземца, человека чуждой культуры и происхождения. Неужели же, спросил он у присутствующих, императору не удалось найти среди ромеев никого достойного для занятия византийского престола?
Имел ли он в данном случае в виду себя? Почему бы и нет? Во всяком случае, видимо, Мануил его понял именно так.

И как по заказу, в Киликии опять объявился уже известный нам армянский царь Торос, в очередной раз посягнувший на ромейские владения. И опять Мануил отправил на борьбу с ним своего двоюродного брата. В 1166 году Андроник был назначен губернатором Киликии и Кипра и возглавил войска, ведущие боевые действия против Тороса. И в состоявшейся в скором времени решающей битве армия Тороса нанесла византийцам во главе с Андроником жестокое поражение. Андроник был взбешен: армянский царь уже второй раз ломал его только начинавшую налаживаться жизнь на родине. Комнин бросился в самую гущу врагов, прорвался к Торосу и сбил его копьем с коня. Он гибели армянина спасли только дамасский панцирь и оправившаяся от замешательства свита, бросившаяся со всех сторон на Андроника. Нашему герою удалось отбиться и ускакать к своим.
Увы, в XII веке бой между полководцами уже не решал исхода битвы.

Вернувшись в лагерь, разбитый Андроник узнал, что в столицу уже поскакали соглядатаи его врагов докладывать императору, как он на пару со своим старым приятелем Торосом опять предал интересы Ромеи. Второй раз на десять лет в башню Андроник не хотел. Но вместо того, чтобы скрыться подальше от византийских границ, он решил сначала отомстить братцу. Отомстить таким образом, какой мог прийти в голову только Андронику Комнину.

В то время в основанном крестоносцами вассальном Византии Антиохийском княжестве изнывала от скуки его младшая дочь антиохийского князя Раймунда – 22-хлетняя Филиппа. Принцесса приходилась императрице Марии родной сестрой, и, как и она, отличалась прославленной Вильгельмом Тирским красотой, высокомерием и не слишком большим интеллектом.
Предусмотрительно прихватив с собой казну Кипра и Киликии, Андроник прибыл в Антиохию и смиренно попросил у Филиппы временного убежища от обозленного на него царя. Получив ее согласие, опытный ловелас использовал весь арсенал своего любовного опыта. Он посещал княжну, осыпая изысканными комплиментами и восхищаясь ее неземной красотой, сравнимой разве что с редким для ее пола умом. Покидая покои княжны, он в глубокой задумчивости бродил около княжеского замка в виду ее окон. Подкупленные им слуги и приближенные Филиппы как бы между прочим рассказывали при ней о его невероятных подвигах и многочисленных достоинствах. И, как говорится, крепость пала.

В один прекрасный день Мануил узнал, что беглый киликийский губернатор скрывается от него вовсе не у турок и не у русских, а в совсем не далекой от границ империи Антиохии в постели у Филиппы. Анекдот ситуации, между прочим, заключался в том, что православная церковь в то время категорически запрещала, вне зависимости от степени знатности, лицам той степени родства, что была у Андроника и Филиппы вступать в брак, полагая такое супружество богопротивным инцестом. То есть, Андроник просто не мог на ней жениться, даже если бы хотел. (А он и не хотел).
Император оказался в дурацком положении. При сложившихся обстоятельствах арест Андроника неизбежно был бы воспринят «общественным мнением», как месть за лишение невинности сестры императорской жены. Мануил был готов к тому, чтобы его не любили, но не к тому, чтобы над ним потешались. Стараясь раньше времени не поднимать шум, и отложив вопрос о наказании Андроника на потом, Мануил срочно отправил в Антиохию не слишком знатного, но подающего надежды Константина Коломана, поставив перед ним две очень важные цели: взял в свои руки управление бесхозным княжеством, где происходило черт знает что, и занять место Андроника в сердце Филиппы.

Первое поручение Коломану более или менее удалось выполнить, но когда Филиппа поняла, чего он от нее хочет, она хохотала как сумасшедшая.
«Неужели Вы думаете, - давясь презрительным смехом, сказала она, - что я предпочту такому знатному кавалеру и блестящему рыцарю, как Андроник Комнин, какого-то безвестного выскочку, да еще такого коротышку.»
Видимо, упоминание о росте окончательно подкосило незадачливого жениха. Потрясенный тяжкой душевной травмой, нанесенной ему жестокой княжной, Коломан бросился в Киликию восстанавливать утраченное чувство собственного достоинства, воюя с турками и армянами. Вел он себя во время боевых действий несколько более опрометчиво, нежели это требовалось, попал в плен, и императору пришлось его выкупать за большие деньги.

Забавно, но приезд Коломана дал Андронику хороший повод оставить уже надоевшую ему Филиппу. Бедная девушка долго не могла поверить, что Андроник ее бросил. Только через десять лет она вышла замуж за старого и больного Гумфреда Торонтского, коннетабля Иерусалимского королевства и очень скоро угасла от тоски по неверному любовнику.

А Андроник, между тем, добрался до Иерусалимского королевства, также вассального Византии. Не знаю уж, чем он так очаровал короля Амори (Амальрика), но тот принял его с распростертыми объятиями, и даже отдал в лен крепость Верит (ныне Бейрут).
Что называется, жить бы Андронику спокойно, да жить. Но…
В то время в находящейся неподалеку Аккре проживала вдова прежнего короля Феодора Калузина, византийская принцесса, племянница императора Мануила. Отданная за Балдуина в тринадцать лет, мужа она потеряла очень скоро, и по большому счету замужем толком и не была. К моменту появления в Палестине Комнина ей был всего 21 год. Слегка осмотревшись, Андроник заехал в гости к родственнице и был ею принят очень хорошо. Через короткое время она нанесла ему ответный визит, во время которого, видимо, их отношения эволюционировали в уже совсем не родственные.

Эта связь не могла долго оставаться в тайне, и слухи о ней дошли до столицы. По Константинополю пошли веселые разговоры о том, что Андроник, похоже, вознамерился перетрахать все окружение императора, медленно сужая круги.
Взбешенный Мануил, отбросив на этот раз всякие попытки замять скандал, отправил в вассальный Иерусалим гонцов с приказом срочно Андроника схватить, ослепить и препроводить под стражей к царю. На счастье нашего героя, письмо вовремя попало в руки Феодоре, которая предупредила любовника. Сославшись на срочные дела, Андроник быстро собрался и отбыл из Палестины. Феодора вызвалась проводить его до границы, однако больше в Иерусалимское королевство не вернулась.

8. Рыцарь и королева в бегах

Судя по всему, эта романтическая история наделала много шума. О ней, безо всякой связи с основными сюжетами своих повествований, перевирая важнейшие детали, с удовольствием рассказывают и француз де Клари, и араб Ибн Джубайр, и Хониат.
Влюбленные друг в друга прославленный рыцарь с благородной сединой в буйной шевелюре и юная и прекрасная королева-вдова, убегая от гнева рассерженного ими императора, переезжали из страны в страну, в каждом новом месте производя форменный фурор.

Сначала они ненадолго останавливаются в Дамаске. Затем, делают более продолжительную остановку в Харране, где Феодора производит на свет плод их любви – сына Алексея. Они посещают Иконию, куда еще при отце Мануила бежал старший брат Андроника, и добираются до жемчужины мусульманского мира – Багдада. Как в калейдоскопе мелькают курдско-сирийский Мардин и причерноморский Эрзрум. В Ширване за помощью к Андронику обращается томящийся в узилище будущий классик персидской поэзии Хагани и благодаря заступничеству Андроника поэт оказывается на воле.
В 1170 году, заехав в Иверию к родственникам своей покойной жены, Андроник помогает грузинскому царю Георгию разгромить ширванского шаха. Через некоторое время в пути рождается второй ребенок Андроника и Феодоры – дочь Ирина.
Принимаемые радушно в каждом новом месте, влюбленные нигде надолго не задерживались. Некоторые историки объясняют это тем, что, дескать, правители этих стран боялись гнева императора Мануила. Хотелось бы, однако, заметить, что гнев не менее грозного императора Иоанна, как мы знаем, не помешал султану Иконии принять его тезку – брата нашего героя. Думаю, следует обратить внимание на то, что несмотря на посещение ряда стран, весьма враждебно настроенных в отношении его соотечественников, не в пример многим другим христианам Андроник, храбрый и искусный воин, не был замечен ни в одной войне с Византией на стороне ее врагов. Также, если бы он и в самом деле обратился в ислам, Хониат не преминул бы об этом сообщить, однако, он на эту тему молчит, как рыба.
В результате наш герой оказался в безвыходном положении. Из стран дружественных или зависимых от Византии, Андроника и Феодору выпроваживали, чтобы не портить отношений с империей. Из стран же враждебных к ромеям, Андроник бежал сам, не желая воевать против своих. Руководило ли им искреннее чувство, либо забота о своей репутации в тайной надежде когда-нибудь занятьпрестол – о том предлагаю судить читателю.

После пяти лет Андрониковых скитаний, в 1173 году халдейский эмир Салтух подарил ему укрепленный замок на границе с Византией. Андроник набрал ватагу удальцов и занялся разбоем, наводя ужас на проезжих купцов. За это церковь, припомнив ему до кучи и сожительство с близкой родственницей, отлучила его от церкви, к чему Андроник, впрочем, отнесся вполне равнодушно.
На протяжении нескольких лет знатному лиходею удавалось ускользать от охотящихся на него византийских войск, пока трапезундский дука (герцог-наместник) Никифор Палеолог не сделал ход конем – в отсутствие Андроника захватил Феодору и их детей. Это был удар ниже пояса. После некоторых раздумий мятежный Комнин смирил гордыню и обратился к императору с просьбой о милости. Себе Андроник просил только обещания сохранить жизнь и не сажать на цепь в темницу. И Мануил согласился исполнить его условие.

Прибыв в Константинополь, Андроник, не веря в надежность царского обещания, сделанного через наместника Трапезунда, явился на прием к Мануилу в рубище, обмотанный тяжелой железной цепью, и остановился в дверях. Мануил, в некотором замешательстве, предложил ему подойти поближе, но тут Андроник улегся на пол, заявил, что недостоин, и потребовал, чтобы кто-нибудь его подтащил к трону за цепь. Мануил, пожав плечами, приказал одному человеку из свиты выполнить просьбу кающегося И придворный с готовностью выполнил поручение императора. Звали этого придворного Исаака Ангел. (Запомним это имя)
В присутствии большого скопления знати Мануил еще раз объявил о прощении Андроника, однако, удалив его в ссылку в далекую провинцию на берегу Черного моря в тихий городок Эней. Туда же на Андроником последовала Феодора. С этого момента хронисты, взахлеб рассказывавшие о чудесной романтической истории Андроника и Феодоры, будто забывают о верной спутнице нашего героя, не сообщая о ее дальнейшей судьбе ничего. Судя по всему, в скором времени она умерла от какой-то болезни.

Неизвестно, писал ли Андроник оттуда кому-нибудь из своих друзей, что, мол, если уж пришлось в империи родиться, лучше жить в провинции у моря.
По свидетельствам современников в Энее Андроник вел тихую жизнь разбойника на покое. Так и представляешь себе, как седовласый красавец, согбенный годами, но с прежним блеском в глазах, рассказывает о своих удивительных приключениях и чудесах далеких земель, увиденных им в скитаниях, очередной очарованной провинциалке, рассеянно поглаживая ее по коленке.

Кто бы мог подумать, глядя на эту пасторальную картину, что главное приключение Андроника Комнина еще впереди.

9. Две Марии и трон империи.

В марте 1180 года император Мануил неожиданно заболел и слег. После нескольких месяцев болезни уже всем стало понятно, что царь не жилец и пора подумать о том, что будет с империей после него. У Мануила был сын Алексей, законный и очевидный наследник престола, но ему было всего двенадцать лет.

Справедливо боясь неизбежной после смерти царя борьбы за реальную власть между его близкими, многие придворные уговаривали умирающего царя назначить наследнику умного и влиятельного опекуна-регента и заставить многочисленных Мануиловых родственников признать его главенство. Но Мануил только посмеивался в ответ, говоря, что ни в каком опекуне нет необходимости, потому что астрологи пообещали ему еще четырнадцать лет жизни, и он вот-вот поднимается, и опять предастся любовным утехам с молодыми женщинами и другим рыцарским удовольствиям. С этими словами на немеющих губах, постриженный в монахи и нареченный Матфеем третий император из династии Комнинов 24 сентября 1180 года отошел в мир иной.

Объявленный императором Алексей II был легкомысленным мальчиком, отец еще толком не успел приступить к его подготовке к царскому венцу. Юный царь проводил время в играх со сверстниками, охоте и совершенно не занимался государственными делами, да и по малолетству вряд ли был к этому способен.
Фактической правительницей великой империи стала его мать императрица-вдова Мария, как я уже говорил, бывшая дочерью французского князя Антиохии Раймунда, и сестрой несчастной принцессы Филиппы, так бессердечно соблазненной и брошенной нашим героем.
Соединение редкой красоты и невеликого ума роднило ее с другой Марией-«чужеземкой» – французской королевой Марией-Антуанетто . И ее судьба в какой-то степени оказалось прообразом судьбы той, ныне более известной монархини-красавицы. Для начала, оказавшись в положении Пенелопы, заведомо не ждущей домой Одиссея, из всех претендентов на ее сердце она выбрала едва ли не самого худшего – племянника Мануила красивого и недалекого протосеваста Алексея Комнина, любителя ночных попоек и дневного сна. Правление этой парочки сочетало отсутствие всех достоинств правления Мануила, который был, несмотря на все свои ошибки, все же выдающимся полководцем и дипломатом, с сохранением его главных недостатков. И в первую очередь, это касается засилия при дворе и в государстве в целом выходцев из Западной Европы, воспринимающих Византию и ее жителей, исключительно как источник доходов, место «удачной охоты». И было уже не понятно, отчего казна пустеет больше – от многочисленных расточительных пиров, который василисса закатывала своим французским и итальянским друзьям, или от воровства, ставшего при ней уже совершенно бесконтрольным. Между тем на западе империи, пользуясь отсутствием в соседней великой державе твердой воли и власти, несостоявшийся зять Мануила, а ныне венгерский король Бела III один за другим занимал далматинские города (их империи уже никогда не вернет).
Последствия не заставили себя долго ждать. Прежде любимую в народе императрицу стали называть Ксена – «чужеземка». Увы, в империи оказалось очень много ксенофобов.

В столице оппозицию западнической власти Ксены и протосеваста Алексея возглавила дочь Мануила, которую также как императрицу звали Мария. По иронии судьбы, если фаворитом и, возможно, тайным мужем Марии-чужеземки был грек Алексей Комнин, то мужем руководительницы национальной партии был франко-палестинский рыцарь Ренье Монферратский, незадолго до смерти Мануила возведенный в ранг кесаря. Началось длительное и ожесточенное противостояние. Вокруг дочери Мануила в своем неприятии самоубийственной для империи политики императрицы и ее любовника объединилась часть знати, духовенство и изрядная часть простого люда Константинополя Неудавшийся заговор царевны Марии, в котором приняли участие сыновья Андроника Комнина Иоанн и Мануил, закончившийся ее бегством в собор Святой Софии, странным образом превратился в триумф национальной партии, особенно после того, как попытавшийся сместить фактически поддержавшего заговор патриарха Феодосия протосеваст Алексей малодушно отказался от своего намерения, испугавшись мощного негодования константинопольских жителей, защитивших своего любимца.
Можно было бы сказать, что заговор закончился ничем, если бы благополучное возвращение заговорщиков к себе домой не показало всем участникам противостояния слабость власти императрицы и нерешительность и малодушие ее главного помощника.

Но неудача заговора показала также, что ни патриарх Феодосий, ни Мария Комнина, ни тем более чужеземец Ренье Монферратский не были теми фигурами, которые были бы способны сокрушить власть императрицы, поддерживаемой многочисленной латинской диаспорой. И национальная партия обратила свои взоры в сторону энейского изгнанника.
В каком-то смысле это был звездный час Андроника. Казалось, что сами камни Царьграда вопиют о его возвращения. В многочисленных письмах к нему обращались представители знати и высокопоставленные священнослужители. Поразительно, но даже царевна Мария, непосредственно ответственная за вторую опалу и многолетнее изгнание нашего героя, просила Андроника о вмешательстве в ситуацию в столице и империи. Да что там кесарисса Мария! Сама императрица Мария во время мятежа антизападников обращалась в Андронику за помощью. Она-то на что надеялась?

Еще одна Мария, дочь нашего героя, приехала к отцу с призывом от имени знати и народа Константинополя спасти гибнущую империю. Весной 1182 года Андроник с небольшим войском, набранным в Пафлагонии, выступил в сторону столицы.

10. Триумф Андроника.

Поход Андроника на Царьград напоминает походы полководцев и политических деятелей других времен и народов, идущих по стране, уставшей от глупого или чересчур жестокого правления бездарного короля-императора-президента: от возвращения Наполеона с острова Эльба до «великого» наступления кубинских барбудос на радостно ожидающую их Гавану.

Армия Андроника росла на глазах. К ней присоединялись жители провинций, по которым она шла. Иоанн Дука закрыл перед Андроником ворота Никеи, но тот ее просто обошел. Губернатор Фракисии Иоанн Комнин удержал в повиновении эту область протосевасту, но на большее у него сил не хватило и препятствовать продвижению войск Андроника он не смог. Никомедия перешла на сторону пафлагонцев.
Протосеваст Алексей выслал навстречу Андронику войско под руководством его тезки Андроника Ангела. Однако, поскольку солдаты Ангела не горели желанием сражаться против любимца и надежды всей империи, битва около крепости Херакса быстро закончилась полным разгромом Ангела. Не собираясь отвечать перед протосевастом за поражение, Андроник Ангел со всеми шестью сыновьями перешел на сторону Андроника Комнина. Увидев в своем лагере столько ангелов сразу Андроник весело заметил что-то вроде: «Ну теперь, с таким небесным воинством мне поражение уж точно не грозит». И процитировал из Евангелия: «Се, посылаю Ангела Моего перед лицом твоим, который проиготовит путь твой пред тобою.»

Победный марш остановился, достигнув пролива, на другом берегу которого был Константинополь. Для произведения наибольшего эффекта Андроник применил хитрость, впоследствие использованную Кутузовым под занятой Наполеоном Москвой, велев по ночам разводить как можно больше костров, создавая впечатление бесчисленных войск, ждущих приказа переправиться в столицу. Воодушевленная примером Ангелов знать стала понемногу линять из столицы в лагерь Андроника Комнина. Флот, который мог бы помешать десанту, во главе с прославленным полководцев и влиятельным царедворцем Андроником Контостефаном также перешел на его сторону.
Перепуганный протосеваст Алексей отправил к Андронику проповедника Геогия Ксифилина с предложением о мире на условиях роспуска Андроником своей армии в обмен на высокий пост в империи. В ответ Андроник прислал ему ультиматум, в котором потребвал от Алексея – отчета в его беззакониях, от императрицы Марии – пострижения в монахини, и возвращения юному императору всей полноты власти.
И тут проявилась вся бездарность и малодушие протосеваста. Обладая еще очень большой властью, располагая средствами казны и поддержкой весьма многочисленной в столице и хорошо вооруженной латинской диаспоры, он не делал ничего, чтобы устранить нависшую над ним опасность, а просто сидел и ждал своей участи. В один прекрасный день его собственная стража, состоявшая из германских наемников, арестовала его и переправила в лагерь Андроника, где он вскоре был ослеплен.
И, наконец, 2 мая 1182 года армия Андроника, переправившись через пролив на кораблях имперского флота, вступила в столицу.

Говорят, будто в эти дни в небе над Константинополем появилась ярко-красная комета. По мнению одних, она предвещала кровавое правление Андроника, по мнению других, знаменовала события, непосредственно последовавшие за ее появлением.
Еще до того момента, как нога первого солдата из войска Андроника ступила на землю ромейской столицы, по Царьграду пронесся слух, будто франкские рыцари, в царствие Мануила во множестве поселившиеся в части столицы, примыкающей к бухте Золотой Рог, куда должны подойти корабли Андроникова воинства, собираются не пустить спасителя империи в город. Жители Константинополя бросились громить кварталы столицы, населенные латинянами. Вот тут они им припомнили все – и наглое высокомерие баронов, и невероятную жадность западных купцов, и, конечно же, еще свежий в памяти разъяренных ромеев прошлогодний штурм латинскими наемниками по приказу ненавистной чужеземки святыни православия – собора Святой Софии, с укрывшейся там кесариссой Марией.
Ворвавшиеся в Латинский квартал горожане не щадили ни женщин, ни детей, ни больных, ни стариков. Было сожжено множество домой и церквей. Не успевшего убежать посла Святого Престола толпа поймала и обезглавила. Больше четырех тысяч латинян было продано в рабство. Части латинян удалось бежать на Принцевы острова. Так они собрали остатки своего флота и еще долго, мстя за страшное избиение 2 мая, в гневе опустошали ромейские поселения по берегам Черного и Средиземного моря.

События этого дня являются, наверное, одной из главных причин крайне негативного отношения к Андронику западных историков и летописцев. Однако справедливости ради заметим: никто не может определенно сказать, отдавал ли Андроник приказ устраивать избиение латинян. Самого же Андроника в это время в Константинополе не было. Он остался в своем лагере, и пробыл в нем еще целых десять месяцев. Чего он ждал? О чем так долго раздумывал этот уже далеко не молодой человек, стоя в двух шагах от радостно ожидающего его Царьграда?

Только в апреле 1183 года, когда народ и синклит стали настойчиво звать его в столицу, Андроник переехал через пролив между Малой Азией и Европой. Можно сказать, что это был его Рубикон.

Сначала он посетил виллу Филопатий, где в это время в двусмысленном положении полупленников содержались юный император и его мать. Встретившись с Алексеем, Андроник со слезами на глазах обнял его, царице же он отпустил лишь короткий кивок, и, не глядя на нее, поинтересовался у присутствующих, что здесь делает эта женщина. Затем старший Комнин удалился с двоюродным племянником в его покои, и оба беседовали о чем-то с глаза на глаз примерно полдня.
После этого Андроник отправился к столице, у ворот которой его приветствовали представители знати во главе с кесариссой Марией и патриархом Феодосием.
Здесь состоялся весьма любопытный разговор главы церкви с фактическим главой государства. Патриарх встретил Андроника фразой из Книги Иова: «Я слышал о тебе слухом уха, теперь же мои глаза видят тебя». Зная сюжет этой книги, можно понять, насколько двусмысленно это прозвучало. Андроник, вспомнив источник цитаты, и усмехнувшись, сказал присутствующим: «Вот смиренный армянин», намекнув на происхождение Феодосия. Дело в том, что у ромеев было принято считать армян людьми себе на уме, никогда не говорящими того, что думают на самом деле. В свою очередь, Андроник посетовал на то, какой тяжелый груз он взваливает на свои плечи, беря на себя тяжесть защиты прав юного императора в столь сложные времена. «Рад это слышать, - мрачно заметил Феодосий, - А то я, узнав о твоем прибытии в столицу, грешным делом подумал, что Алексей II уже мертв». Андроник понял, что от этого «союзника» надо поскорее избавляться. Через некоторое время он сместил Феодосия с патриаршьей кафедры, заменив послушным и слабовольным Василием Каматиром.

В тот же день в церкви Святых апостолов, Андроник посетил гробницу Мануила. В присутствии многих свидетелей он долго лил над ней натуральные слезы и громогласно жаловался на жестокость неба к империи, лишившего ее такого славного и мудрого правителя. Когда же некоторые пришедшие с Андроником попытались его увести, вполголоса говоря, что дань приличиям отдана с лихвой, Андроник потребовал, чтобы его оставили наедине с останками брата. Его указание было выполнено. Говорят, что кое-кто особо любопытный, подсмотрел за Андроником, и видел, как тот шепотом шептал что-то над могилой Мануила на каком-то варварском (русском?) наречии. Кто-то даже уверял, будто понял, что Андроник говорил: «Раньше ты держал меня в узилище, не давал мне покоя и преследовал моих близких. Теперь же ты сам в моей власти, и надежно заперт в своей последней тюрьме. И твои родные жестоко заплатят мне за причиненное тобою мне и моих близким зло.»

Так начался последний и самый кровавый этап восхождения Андроника Комнина к верховной власти.

- - - Сообщение автоматически склеено - - -

11. Шаги к престолу.

Несмотря на воодушевление народа, положение Андроника вовсе не было столь устойчивым, как казалось. Первые же его шаги во главе империи сразу же вызвали резкое неприятие со стороны знати. Так, еще до приезда в Константинополь, Андроник добился публикации от имени Алексея хрисовула (указа), отменяющего запрет продажи или передачи земли в руки лиц, не относящихся к должностным лицам сенаторского или военного (стратиотского) звания. Формирующаяся феодальная верхушка однозначно восприняла этот указ, как покушение на ее особые привилегии в государстве. В городских дворцах и на виллах магнатов пошли разговоры, что поставленные цели национального движения – устранение разорительного правления императрицы и протосеваста, а также разгром латинян, заполонивших столицу и империю – уже достигнуты, и «революцию» пора сворачивать. У Андроника было на этот счет свое мнение и свои планы. Но для их реализации ему нужен был трон, а на пути к трону стояло семейство мертвого, но все так же мешающего двоюродного брата. И на этот раз отступать Андроник не собирался.

Вскоре после его возвращения в Константинополь жертвой отравления пали виновница второй опалы и бегства Андроника кесарисса Мария и ее муж Ренье (Раймунд) Монферратский. Несмотря на то, что прямых улик причастности к этому убийству нашего героя не было, с достаточной степенью уверенности можно сказать, что организатором был именно он. Говорят, даже сын Андроника Мануил высказывал отцу недовольство этим преступлением. (Как будто Андроник обсуждал его с кем-нибудь, кроме непосредственных исполнителей).

При этом Андроник понимал, что устранить Алексея ему будет сложнее, и вначале на людях изображал себя верным другом и покровителем мальчика. Для демонстрации своей любви к венценосному племяннику он даже организовал не совсем осмысленную вторичную коронацию Алексея II византийским самодержцем, и внес его в Собор Святой Софии на плечах. С одной стороны, это выглядело, как проявление высшей степени любви и преданности двоюродного дяди к малолетнему императору. С другой, всякому видящему это становилось ясно, кто в этой паре ведущий, а кто – ведомый.

Но предварительно надо было устранить василиссу Марию, и она сама дала к этому повод. Был раскрыт сговор Марии с венгерским королем Белой, некогда назначенным Мануилом наследником византийского престола, и теперь требующим удовлетворения своих прав. Насколько юридическим чистым было доказательство вины василиссы – дело темное. Возможно, у кого-то из историков есть какая-то дополнительная информация об этом, позволяющая делать более однозначные выводы. По крайней мере, Октавиуш Юревич в своей книге упоминает измену Марии, как установленный факт, в подробности, впрочем, не вдаваясь. Состоялся суд, приговоривший Марию к тюремному заключению. Напуганные судом над императрицей представители знати решили, что с Андроником пора кончать. Был составлен заговор, в котором приняли участие уже упоминавшиеся флотоводец Андроник Контостефан, военачальник Андроник Ангел со своими сыновьями, дромо-логофет Каматир и многие другие. Андронику Комнину чудом удалось раскрыть и расстроить замысел заговорщиков. Некоторым из них – включая практически все семейство Ангелов, удалось бежать, некоторых из пойманных Андроник казнил, некоторых ослепил или бросил в тюрьму. Поняв, что живая императрица опасна даже в тюрьме, на основании «вновь открывшихся обстоятельств» Андроник устроил еще один суд, на этот раз приговоривший Марию к смертной казни.
Приговор своей матери кроваво красными чернилами подписал сам Алексей II. Несчастная женщина, бывшая первая красавица Европы, была удушена в своей темнице, не дожив до тридцати пяти лет. Андроник велел уничтожить все ее изображения, дабы воспоминания о ее легендарной красоте не вызывали жалость к ней, и, как следствие, сомнение в оправданности жестокого приговора.

Стоит ли оплакивать Марию Антиохийскую, считая невинной жертвой жестоких людей и обстоятельств? У нее не хватило ума признать свою неспособность управлять государством и не позволять от своего имени и от имени ее сына это делать бог знает кому. Слабости, простительные обыкновенному человеку, случившись у людей, облеченных властью, оборачиваются несчастьями для государств и наций. Лучше пожалеть жителей империи, испытавших многочисленные беды от ее неумелого правления.

Между тем, подавив первую попытку переворота, Андроник уверенно шел к своей цели.
В сентябре 1183 года синклит (Государственный совет) принял решение о необходимости вручить Андронику бразды правления государством. Возбужденная толпа горожан окружила Влахернский дворец и под страхом восстания потребовала коронации Андроника. У меня нет информации о том, знал ли историю Андроника Борис Годунов. По крайней мере, его многократные отказы принять скипетр почти дословно повторяют поведение Андроника. Сейчас сложно сказать, был ли Андроник так уверен в неизбежности коронации, что мог себе позволить поиграть в нерешительность, или, наоборот, своими показными сомнениями он пытался выявить среди приближенных тайных врагов. А, может быть, он и впрямь проверял на прочность желание народа столицы сделать его своим царем. Ведь планы Андроника требовали преданности именно низших слоев населения. В противном случае незачем было и начинать.
Так или иначе, Андроника чуть ли не силой нарядили в царские одеяния и отвезли в собор Святой Софии, где короновали, как соправителя Алексея.

Известие об этом вызвало в городе ликование. По воспоминаниям очевидцев это было похоже на всеобщее помешательство. Никита Хониат описывал происходившее в это время на улицах города с нескрываемым отвращением: "Сбросив с себя сенаторские головные покровы и взявшись за висевшие на спине бело-льняные плащи, сенаторы распустили их наподобие шаров, составили из простонародья хоровод и, приняв над ними начальство, стали петь на приятный и мерный напев, выпрыгивали вперед и, сводя руки как бы для рукоплескания, слегка потрясали ногами, кружились посредине и, сопровождая свою пляску пением и кликами, колотили землю. Какая глупость и безумие!"

Андроник обещал, что принимает императорский венец исключительно для того, чтобы помочь своему двоюродному племяннику. Однако примерно через месяц синклит принял решение о том, что двух императоров в одной державе многовато, и низложил Алексея II. Через несколько дней, верный пес Андроника Стефан Агиохристофорит – предтеча Малюты Скуратова удавил несовершеннолетнего свергнутого императора тетивой.

По одной версии, когда Андронику притащили тело Алексея, он сказал: «Такова твоя судьба, сын клятвопреступника и шлюхи», и пихнул труп ногой, велев своим подручным утопить его в море. По другой версии ему принесли только голову убитого, отделенную от туловища. Андроник молча посмотрел на нее и в задумчивости вышел из залы, ничего не говоря.

…Почти одновременно с этими событиями, на другом конце Вселенной, народ, о существовании которого ни сам Андроник, ни современные ему ученые и слыхом не слыхивали, собравшись на большой сбор, избрал себе хана, наградив его титулом «Чингиз» - «Великий».
Впрочем, это событие к нашему повествованию никакого отношения не имеет.

12. Император-реформатор

Итак, в ноябре 1183 года Андроник Комнин стал единоличным самодержцем Восточной Ромейской империи, наследницы великого Рима, державы, раскинувшейся в двух частях света.

Наследство, оставленное ему предшественниками, оказалось очень тяжелым. Болезни государства, в какой-то степени, сглаживаемые блестящим правлением Мануила, его авторитетом и властью, при правлении клики императрицы-чужеземки обострились до предела. Казна была практически пуста. Сборщики налогов, пользуясь запутанностью налогового законодательства и полной безнаказанностью, драли по десять шкур с податного населения, при этом крайне скупо делясь с государством. Начальники всех рангов, в свое время в соответствии с устоявшейся практикой купившие должности у государства, совершенно резонно рассматривали свои посты, как минимум, как источники «отбивания» затраченных средств, каковые, по мере возможности, собирали с подведомственного населения в виде взяток и всякого рода подношений. Магнаты окончательно перестали считаться с законами и творили в своих обширных владениях суд и расправу над всяким, кто оказывался в их власти, закабаляя свободных тружеников, и разоряя непокорных. Государство в буквальном смысле разваливалось на куски.
Требовались срочные радикальные меры. И у Андроника нашлись воля и мужество для того, чтобы их принять. Составляя список достижений Андроника, поражаешься тому, как много этот человек успел всего за два года своего правления.

В первую очередь царь резко сократил до невозможности разбухшие в правление Мануила и Алексея расходы двора. Он немедленно прекратил продажу государственных должностей всех уровней. Чиновников, занимавших ранее купленные посты, император заменил лично проверенными и отобранными людьми. Жалование государственным служащим было существенно увеличено, чтобы избавить их от соблазна брать взятки. Одновременно, для тех, кто все-таки не мог удержаться от мздоимства, были установлены строжайшие наказания, в зависимости от тяжести и количества преступлений - от тюремного заключения до смертной казни. Дело дошло до того, что государственные служащие стали шарахаться не то, что от взяток, но даже от обычных подарков.

Многочисленные и беспорядочные поборы, нагроможденные за несколько предыдущих правлений, Андроник упразднил, заменив одним регулярным сбором. Мытари были поставлены под строжайший контроль специально назначенных судей, заведующих специально образованными налоговыми округами, которым было назначено просто гигантское жалованье. За неподкупностью самих судей лично следил сам царь.

Следуя традиции царей из рода Комнинов, Андроник покровительствовал наукам. Однако, не обделяя своим вниманием историков и богословов, больше других он привечал юристов. И это было не случайно. Несмотря на то, что он старался рассмотреть всякое дело, с которыми к нему со всех сторон страны съезжались жалобщики, он понимал, что в одиночку не в состоянии обеспечить справедливость во всех концах своей обширной державы. Андроник утверждал, что целью его является такое положение дел, когда услугами справедливого и нелицеприятного государственного суда сможет воспользоваться любой подданный империи, будь то столичный житель или провинциал, богатый и знатный человек или обыкновенный крестьянин или ремесленник. Даже одни лишь заявления такого рода главы областей или крупные землевладельцы, зачастую бывшие одними и теми же людьми, воспринимали как покушение на их право быть в своих владениях судом единственным и верховным. Мало сказать, что Андроника это не смущало. "Что вы обижаете подданных, - писал он провинциальным наместникам, - что и Богу неугодно, и мне, его рабу, несносно?». И в другом письме: «Одно из двух – или прекратить беззакония, или расстаться с жизнью.»

Андроник прекрасно осознавал дистанцию между замечательными законами и «практикой правоприменения». Искажения государевой воли и попытки саботажа он внимательно отслеживал и беспощадно карал. «Император не зря носит меч», - грозно напоминал он нерадивым подданным. Показательным примером может быть история с так называемым «береговым правом», под которым подразумевался издревле укоренившийся у жителей прибрежных областей обычай грабить торговые корабли, потерпевшие крушение или даже вынужденно приставшие к берегу вдали от портов. Попытки покончить с этим отвратительным «правом» предпринимались многими государями, но всякий раз безрезультатно. Поэтому, когда соответствующий закон принял Андроник, угрожая ослушникам страшными наказаниями, никто не воспринял его всерьез. Однако, после того, как пару начальников областей повесили на месте крушений разграбленных кораблей, бесчинства немедленно прекратились. Мало того, напуганные местные власти стали беспокоиться о том, чтобы потерпевшие крушение получили необходимую помощь, были обогреты и накормлены.
Одновременно с этим, Андроник покончил с пиратством в прибрежных водах, строгими мерами к сообщникам пиратов на берегу, и страшными наказаниями для пойманных, прервав их веселую жизнь, до тех пор продолжавшуюся многие десятилетия. Имея в виду длину береговой линии Византии, нет нужды удивляться, что в результате успеха этих начинаний Андроника торговая активность в империи резко возросла.

Брат историка Никиты благородный Михаил Акоминат писал Андронику в те дни: "Мы уже давно знали, что ты мягок к бедному, ужасен по отношению к алчному, что ты защитник слабого и враг насильника, что ты не склоняешь весы Фемиды ни влево, ни вправо, что у тебя руки чисты от любой коррупции."
Благодаря решительным мерам Андроника в стране процвели земледелие, промышленность и торговля. Люди, в прежние времена бежавшие из благоустроенных византийских провинций в места более дикие, но и более свободные, стали в массовом порядке возвращаться на брошенные земли. В результате, по свидетельству летописцев, население в некоторых областях увеличилось в разы. Кузнецы, гончары и плотники, в годы общего уныния оставившие дела, воодушевленные счастливыми переменами и освобожденные от алчности сборщиков налогов, вернулись к своему ремеслу. Говоря об этих временах, до тех пор сдержанный, Никита Хониат переходит почти на поэзию: «…множество людей, доведенных вследствие всеобщей нищеты почти до полной гибели, словно прозвучала для них труба архангела, стряхивало с себя так долго владевшее ими оцепенение и возрождалось к новой жизни". О народном царе слагались песни и сказания.

Хочу обратить особое внимание на то, что приведенные выше сведенья о деяниях этого человека на византийском троне известны нам вовсе не со слов одних лишь друзей и восторженных почитателей Андроника. Это обстоятельство смущало не одного историка, писавшего о нашем герое. Слишком уж оно не вяжется с каноническим образом беспринципного себялюбивого злодея. Иные из них, не оспаривая выдающихся достижений Андроника, говорят, что, мол, все его деяния легко объясняются чистым эгоизмом, поскольку мол, и обуздание разгула феодалов, и восстановление торговли, ремесла и сельского хозяйства были ему на руку как византийскому самодержцу. Остается только непонятным, почему, исходя из этой логики, процветание страны не соответствовало шкурным интересам ни его предшественников, ни тех, кто был после него.

Странно, но не имеющий такой злодейской репутации Исаак Ангел почему-то приложил огромные и вполне сознательные усилия для того, чтобы, в целях искоренения памяти о негодяе Андронике, разрушить те благоустройства столицы, которые были предметом отдельных забот императора Андроника I. Несмотря на сложное положение с финансами, Андроник затеял и успешно завершил восстановление старого водопровода и обеспечил город здоровой водой. Следуя объявленной им линии на облегчение жизни в первую очередь трудящегося народа, он обустроил много общедоступных мест отдыха с фонтанами, беседками, и скамьями в тени специально выстроенных стен, позволяющих посидеть в тени в летнюю жару. Он организовал ремонт и украшение красивейшей церкви Сорока Мучеников. По окончанию ремонта по приказу Андроника с внешней стороны близ северных врат храма, выходящих на площадь, на огромной картине был изображен он сам. Но не в царском облачении, и не в золотом императорском одеянии, но «в виде бедного земледельца, в одежде синего цвета, опускающейся до поясницы, и в белых сапогах, доходящих до колен. В руке этого земледельца была ТЯЖЕЛАЯ И БОЛЬШАЯ КРИВАЯ КОСА»

13. Гнев императора.

Восторгаясь успехами Андроника Комнина в обеспечении процветании империи, Хониат писал, что если бы Андроник «несколько сдерживал свою жестокость и не тотчас прибегал бы к раскаленному железу и мечу, если бы не осквернял постоянно свою царскую одежду каплями крови и не был неумолим в казнях …он был бы не последний между царями из рода Комнинов».

Создается впечатление, будто Андроник был маньяком, без причины и повода мучающим и убивающим всех, кто подвернется под его вечно горячую руку.

Андроника обвиняют в том, что ему постоянно мерещились попытки заговоров и мятежей, и что он предпринимал жесточайшие меры по их предотвращению
Что на это можно сказать? Ну, в частности, что мятежи и заговоры и в самом деле были. И если их не удавалось подавить в зародыше, они создавали очень серьезные проблемы для царя и империи. Уже в начале правления Андроника зимой 1184 года представители знатнейших семейств империи подняли восстания в крупных городах Малой Азии – Никее и Прусе, призвав на помощь злейших врагов империи – турок сельджуков.
Во главе никейского мятежа стояли Исаак Ангел и Феодор Кантакузин. Андроник осадил город, но повстанцам долго удавалось уничтожать камнеметные и стенобитные орудия, которые осаждавшие сооружали по чертежам царя. Взбешенный Андроник приказал посадить на таран мать Ангела Евфросинью и использовал ее как прикрытие, пока во время одной из вылазок осажденные не отбили женщину у императорских войск. Осада затягивалась, и могла бы продолжаться еще долго, если бы не глупая смерть Кантакузина во время предпринятой им ночной диверсии. Оставшийся в одиночестве руководитель восставших Исаак Ангел согласился сдать город, выпросив себе (но только себе) жизнь и обещание не сажать в темницу на цепь. Андронику принял условия, отослал Ангела в столицу под домашний арест в собственном дворце, сурово покарал защитников Никеи, и направился на Прусу. Там царским войскам удалось проломить стену, после чего повстанцы были преданы жестокому избиению.

Между тем, разгром открытого выступления вовсе не означал окончательной победы над строптивой знатью. Борьба Андроника с злоупотреблениями чиновников, магнатов и начальников областей встречала злостный саботаж и сопротивление, с которыми он боролся посредством ужасных наказаний и публичных казней.
Никита Хониат называл его «зверем», преследующим «хороших людей» за малейшие прегрешения. Но думал ли Никита, когда он писал эти строки в столице осколка погибшей Византии четверть века спустя, что именно эти «маленькие проступки» «хороших людей» в конечном счете и погубили империю?

Магнаты и губернаторы провинций слишком долго пользовались полной безнаказанностью, и давно уже считали предоставленную им возможность творить в оказавшихся в их власти областях и владениях все, что вздумается, своим священным правом. Слишком много сильных, богатых и влиятельных людей, а также их прихлебателей, помощников и слуг, и членов их семей за долгие десяти1летия правления монархов, у которых не находилось времени или сил обратить внимание на то, что происходит внутри страны, привыкло жить грабежом казны, присвоением государственной собственности, разорением и закабалением честных тружеников и прочими «промыслами», неуклонно ведущими Византию к гибели.
Попытки Андроника, фактически, спасти империю, вызвали у них яростное негодование.
Может быть, ему и следовало бы не так быстро восстанавливать против себя всю знать сразу. Может быть, надо было постепенно, умело натравливать одни кланы на другие, закручивать гайки то в одном, то в другом месте. Может быть, он должен был единожды оступившимся давать возможность исправиться, хотя бы для того, чтобы вокруг него не складывалась атмосфера тотального страха. Может быть, может быть…Но, боюсь, у него на это просто не было времени.

Историки часто с негодованием обращают внимание на то, что, подобно известным деятелям новейшей истории, Андроник крайне редко прибегал к тайным убийствам, и, как правило, сопровождал репрессии скрупулезным соблюдением современной ему юридической процедуры. Он видял в этом особый цинизм нашего героя, и его отвратительное лицемерие. Но, может быть, это объясняется тем, что хотя бы на первых порах Андроник действительно верил в вину подсудимых, и пытался не только покарать их, но и убедить подданных, что его действия справедливы и необходимы.

Однако, рано или поздно система перманентного террора, выстроенная Андроником, должна была начать пожирать сама себя. Открытость Андроника жалобам на злоупотребления стала использоваться разного рода доносчиками для сведения личных счетов посредством лживых обвинений. Все больше ожесточаясь, не в силах самыми жестокими мерами сломить сопротивление своих врагов, Андроник возобновил давно не употреблявшиеся публичные казни, придумывая все новые и новые способы умерщвления приговоренных, призванные вызвать ужас и страх у непокорных. Одного несчастного он велел насадить на вертел и зажарить на медленном огне, и подал на стол его жене. Принцип круговой поруки, которым он связал своих ближайших помощников, привел к тому, что даже самые верные его сторонники не могли себя чувствовать в безопасности. Когда Исаак.Комнин, губернатор Кипра, вместе с островом внезапно отложился от империи, поручившихся за него перед тем его дядю Константина Макродуку и Андроника Дуку Андроник приказал побить камнями, а после повесить. Верно служивший ему Константин Трипсих, убийца Марии Антиохийской, за какое-то незначительное прегрешение был ослеплен.

Андроник попал в ловушку, в которую угодили многие единоличные правители, во затевающие большие перемены при яростном сопротивлении знати. Все меньше вокруг него оставалось, по-настоящему, верных людей. Те, кто не попал в жернова его безжалостного террора, рано или поздно почитали за благо удалиться подальше от столицы и императора, представляющего постоянную неотвратимую опасность. Все больше окружало его людей хитрых и беспринципных, умеющих устроиться, подольститься и создать нужную видимость.

Тот же Хониат обвинял Андроника в том, что он не щадил даже собственных родственников, отдавая приказ об их наказании, а затем лил притворные слезы, оплакивая их несчастную судьбу. Родные Андроника рассчитывали на то, что, став царем, Андроник, как это делали все императоры до него, предоставит им земли, высокие государственные посты и будет закрывать глаза на некоторые «шалости», которые они себе будут позволять в отличие от простых смертных. Но, придя к власти, царь объявил главнейшим из принципов своего правления справедливость, равную для всех, включая и царских родственников. Сначала это у них вызывало недоумение, затем обиду, а потом и озлобление. Сейчас нельзя сказать определенно, был ли, в действительности, заговор, возглавленный зятем Андроника – Алексеем. Вообще-то, в попытке феодалов, недовольных политикой царя, посадить на трон вместо него внебрачного сына императора Мануила не было ничего странного. Но, так или иначе, следствием «раскрытия» заговора, будь он истинный или мнимый, было начало разрушения до тех пор единой семьи императора. Андроник ослепил Алексея и поселил его под надзором на острове Хеле. Жена несостоявшегося монарха, Ирина, в глубокой скорби удалилась из дворца в далекую провинцию.

Разгневанный постоянными попытками своего старшего сына Мануила заступиться то за одного, то за другого репрессированного, Андроник лишил его титула наследника, и решил назначить своим преемником следующего по старшинству отпрыска – Иоанна. Но когда, позвав Иоанна во дворец, царь объявил ему свою волю, этот взрослый мужчина в расцвете сил заплакал, как маленький ребенок, и стал говорить отцу, что уже устал от кровавого ужаса, в который тот превратил свое правление, и что он не хочет делить с ним ответственность за уже учиненные злодейства и за те, которые еще будут совершены.
В результате, раздосадованный Андроник прогнал Иоанна, оставив империю без престолонаследника.

Облагодетельствованная им провинция еще славила своего императора, но в столице, в собственном дворце, вокруг царя начинала все более явственно зиять зловещая пустота.

14. Начало конца.

В августе 1185 года столица империи была потрясена известием о падении Фессалоник – крупнейшего и богатейшего города Византии после Константинополя.

Как правило, когда государство находится в бедственном положении, люди не хотят вдаваться в какие-то дальние причины случившегося, обвиняя во всех бедах того, кто в данный момент волею судеб находится у власти. Не оказались исключением жители Константинополя, которые, столкнувшись лицом к лицу с опасностью взятия столицы жестоким врагом, немедленно объявили своего недавнего любимца главным виновником надвигающейся беды. А ведь в той внешнеполитической ситуации, которая сложилась вокруг Византии к моменту его прихода к власти, Андронику удавалось делать почти невозможное.

Еще в 1176 году иконийский султан Килидж-Арслан нанес армии Мануила сокрушительное поражение при Мириокефалоне, в результате которого империя навсегда потеряла большую часть Малой Азии. На Балканах, пользуясь неразберихой и слабой властью в империи, венгерский король, сначала в одиночку, а затем в союзе со славянами опустошил огромную часть европейских владений империи, так что еще участники Третьего крестового похода, проходя через западные земли империи, видели обезлюдевшими и разоренными целые провинции. Как я говорил, уже при Андронике от империи отложился Кипр, вернуть который ему не удалось по причине слабости и малочисленности византийского флота, захиревшего в предыдущие правления.
И ко всему этому, после 2 мая 1182 года множество латинян, бежавших из Константинополя в Западную Европу, призывали западных государей отомстить вероломным грекам.

Придя к власти, Андроник понял, что надо срочно прорывать внешнеполитический «железный занавес», пусть даже это вызовет ропот и непонимание подданных. Еще до формального вступления на престол, ему удалось договориться о хотя бы частичной нормализации отношений со Святым Престолом. Еще до окончания 1182 года папа Люций III прислал в Византию своего легата. А Андроник, согласно ранее достигнутой договоренности, несмотря на сопротивление православного духовенства, за счет казны выстроил в столице церковь, прозванную Латинской, так как в ней служили по католическому обряду. Стремясь избежать губительной для Византии морской блокады, он вступил в переговоры с Венецией, которые в конце 1184 года закончились договоренностью о возвращении на родину венецианцев, томившихся в греческом плену со времени известных майских событий 1182 года, а также о возмещении понесенного ими тогда ущерба. Первый взнос по этому договору Андроник успел оплатить в начале 1185 года. Наконец, для нейтрализации опасности со стороны Иконийского султаната, он на выгодных условиях заключил союз с легендарным египетским султаном Саладином, согласно которому, в частности, в случае захвата последним Палестины и Иерусалима, Святой город управлялся бы как бы совместно, будучи под управлением Саладина, но в вассальном подчинении у Византии.

Но главная опасность угрожала империи с Запада. После смерти императора Мануила Германская Священная Римская империя вступила в союз со злейшим врагом Византии – Сицилийским королевством, которым управляли норманны. В 1185 году сицилийский флот под командованием короля Вильгельма II отправился на завоевание Византии...

Известие о падении Фессалоник произвело на жителей Константинополя ужасающее впечатление. По городу ходили страшные рассказы о чудовищной резне и разграблении, учиненных норманнским войском в этом прекрасном городе, об осквернении церквей и растаскивании сицилийскими дикарями храмовой утвари, о плясках блудниц на алтарях и о многом другом. Кем-то распространялись слухи, что вместе с войском Вильгельма в Фессалоники приехал чудесным образом оставшийся в живых, и жаждущий возмездия Алексей II. Со страхом горожане ждали скорого прихода норманнских полчищ под стены Константинополя.

Андроник принял энергичные меры по подготовке к отражению нападения. Под его руководством были отремонтированы и укреплены городские стены. В спешном порядке восстанавливался флот. В связи с опасностью измены врагов внутри города по городу прошла волна превентивных арестов. Тех подозрительны, кто не вызывал у него сильных опасенй, Андроник оставил на свободе, заставив лишь представить поручительства от заслуживающих доверия друзей или родственников. Наконец, Андроник лично выступал с успокоительными речами перед возбужденными горожанами.

И вдруг в самый разгар оборонительных мероприятий жители города с изумлением узнали, что император передал управление городом Стефану Агиохристофориту, покинул столицу и удалился на пригородную виллу недалеко от Контантинополя по другую сторону залива.
Никто не мог понять, что стало причиной такого странного поведения царя.
Многодневный страх перед вторжением иноземцев усилился ощущением брошенности перед лицом опасности. Город был взбудоражен, напоминая перекипевший чайник, с готовой сорваться крышкой.
Особенно рассердил горожан тот факт, что с собой Андроник взял весь свой многочисленный гарем.

... Надо сказать, что, несмотря на весьма почтенный по меркам XII столетия возраст, став императором, Андроник вовсе не охладел к главной страсти своей жизни – женщинам. Напротив, получив верховную власть, он окончательно отпустил тормоза. Женитьбу почти шестидесятилетнего Андроника на двенадцатилетней вдове Алексея II Агнессе Французской еще можно было объяснить политическими соображениями. Но при этом он имел постоянную любовницу – флейтистку Марантику, которой очень гордился, и целую толпу танцовщиц и куртизанок, часть из которых жила при дворце, чтобы постоянно быть в его распоряжении. Мало того, пользуясь своих царским положением Андроник время от времени заводил кратковременные связи с женами и дочерьми как придворных, так и простых горожан.

То ли в насмешку, то ли из своеобразного чувства справедливости, Андроник взял за правило «утешать» мужей своих любовниц из знатных правом охотиться в своих личных угодьях. В знак этой привилегии над главным входом в дом осчастливленного мужа прибивали оленьи рога. Это правило получило столь частое применение, что выражение «наставить рога» еще при жизни Андроника стало однозначно понимаемой идиомой, впоследствии перешедшей и в русский язык. Никита Хониат писал, что к концу своего правления Андроник стал прибивать оленьи рога уже просто под портиками Форума, как бы говоря… ну, в общем, понятно, что говоря. Как можно догадаться, многие жители Константинополя, а особенно мужья и родственники соблазненных Андроником женщин, не были в восторге от таких проявлений силы и мужественности своего царя.

Еще одним обстоятельством, которое не могло нравится богобоязненным соотечественникам Андроника Комнина, было его пристрастие к тому, что в наше время называют «ландшафтным сексом». Как писал тот же Хониат, Андроник «любил забираться, подобно зверям, в расщелины гор и прохладные рощи и водил за собой любовниц, как петух водит кур, или козел-коз на пастбище». В представлении жителей империи, такие похождения выглядели варварским бесстыдством, недостойным православного государя.

Для поддержания себя в хорошей сексуальной форме Андроник по советам врачей, натирался специальными мазями и притирками, и даже поедал некое специально доставляемое ему кушанье из Египта, изготовляемое из… детородных органов нильского крокодила.

15. Греческая трагедия.

События последних дней жизни и царствования Андроника Комнина можно пересказать в полном соответствии с традиционным сюжетом греческой трагедии, когда главный герой, пытаясь обмануть судьбу, сам оказывается ее орудием, приводящим его к смертельной
развязке.

Однажды, в самый разгар мероприятий по подготовке отражения норманнского войска на Константинополь начальник городской стражи Стефан Агиохристофорит – верный слуга императора, помощник его в самых темных и кровавых делах, прозванный «благодарными» придворными Антихристофоритом (охраняющим Антихриста) - докладывает Андронику, что по сообщению гадателя-гидроманта в период с 11 по 14 сентября тому следует опасаться человека с именем, начинающимся на «Ис». Андроник приходит к выводу, что речь идет о «императоре» Кипра Исааке Комнине, приславшем в город наемных убийц. Веря в предсказания, царь, на всякий случай, решает пересидеть опасные дни вне столицы. Взяв с собой своих прекрасных любимиц, он удаляется в Милудийский дворец, на другом берегу Босфора, оставив «на хозяйстве» начальника стражи.

Уже после отъезда императора, Агиохристофорит вспоминает о другом человеке на «Ис» - Исааке Ангеле, оставшемся в живых руководителе никейского восстания, сидящем в своем дворце под арестом. С несколькими солдатами он является к Ангелу, чтобы препроводить его в тюрьму. Увидев Агиохристоворита и стражников, обычно нерешительный и не особо деятельный Исаак Ангел понял, что речь идет о его жизни. Неожиданно он выхватил меч и одним ударом зарубил не успевшего опомниться начальника стражи. Пользуясь начавшейся неразберихой, Ангел, в чем был, запрыгнул на коня и поскакал к храму Святой Софии – традиционному убежищу преследуемых властью, крича на ходу: «Я убил Агиохристофорита!» Известие об убийстве не слишком любимого знатью и народом цепного пса императора взбудоражило весь город. Люди побежали к Святой Софии, где окровавленный и растрепанный Ангел раздирал на себе одежды и плача, и прося прощения, объяснял всем присутствующим, что совершил убийство исключительно спасая собственную жизнь.

В этот момент еще не поздно было прекратить волнения. Собственно, почти все были уверены, что с минуты на минуты Исаак Ангел будет схвачен и немедленно казнен. Но время шло, а за Ангелом никто не приходил. Тут-то и выяснилось страшное обстоятельство: вокруг императора больше не осталось людей, готовых и способных взять на себя ответственность. Те из них, кто не пал от меча по истинному или мнимому обвинению, либо томились в тюрьмах, либо, каких было большинство, прятались от непредсказуемой справедливости императора далеко от столицы. Агиохристофорит был убит, а императора в городе не было. Те же, кто еще вчера славословил императора, сначала выжидали, наблюдая за происходящим из своих дворцов, а потом постепенно стали переходить на сторону разгорающегося восстания.

К вечеру к Святой Софии стали подтягиваться знатные и влиятельные люди, в первую очередь, дядя Ангела Иоанн Дука со своим сыном Исааком, а затем и другие, а также множество простых горожан. Среди знатных людей немедленно стали распространяться слухи о неких проскрипционных списках, будто бы подготовленных Андроником для того, чтобы окончательно уничтожить все именитые фамилии Византии. Напуганные друг другом первые люди столицы и империи стали призывать народ к низложению Андроника и коронации Исаака Ангела.

Узнав после первой ночной стражи о случившемся, находящийся на малоазийском берегу Андроник немедленно написал горожанам грамоту, начинавшуюся словами: «Что сделано, то сделано, казней не будет». Но было уже поздно. Утром горожане высыпали из Святой Софии на улицу, требуя свержения Андроника и освобождая заключенных из тюрем, многие из которых немедленно присоединялись к восставшим. Патриарх Василий Каматир, в свое время назначенный на свой пост Андроником взамен непокорного Феодосия, насильно приведенный в Святую Софию, быстро понял, на чьей стороне сила, и без малейших угрызений возложил императорскую корону на голову Исаака Ангела.

Когда ближе к середине дня Андроник прибыл в Большой Дворец, он попытался организовать сопротивление и, по одной из версий даже пробился к храму, расстояние между которым и дворцом было невелико. Робер де Клари даже рассказывает, будто бы Андроник оказался в пределах непосредственной видимости от Исаака, и попытался поразить того из лука, но тетива оборвалась, и ошеломленный Андроник удалился обратно во дворец. Эту сцену Исаак Ангел впоследствии прикажет изобразить на стене в своих покоях, причем над луком будет нарисован ангел, который якобы, по божьему повелению, и порвал тетиву.
По другой версии, которой стоит больше доверять, Андроник отправил на захват Исаака свою варяжско-русскую дружину, а сам остался во дворце, стреляя в восставших из лука через бойницы дворцовой башни. В отличие от германских наемников протосеваста Алексея «варяги» и не подумали предать своего господина, и были все перебиты.

Поняв, что все кончено, Андроник сорвал с себя царское одеяние и, переодевшись русским купцом, на императорской лодке отплыл в Милудийский дворец, где забрал юную императрицу, и (иначе бы он не был Андроником) красавицу Марантику. Все обстоятельства его третьего бегства показывают, что в этот тяжелый для него момент, он попытался опять бежать на Русь, туда, где его однажды приютили, где еще правил в Галиче его друг Ярослав Осмомысл.
…Разыгравшаяся на море буря заставила Андроника со спутниками причалить к малоазиатскому берегу, где он был немедленно схвачен стражниками. Даже теперь, не умеющий сдаваться Андроник попытался перевербовать своих пленителей, или хотя бы уговорить их отпустить его. Но все было тщетно.

Андроника заковали в кандалы по рукам и ногам и провели по городу. В течение нескольких часов его били, вырывали волосы, выбили несколько зубов,
и в таком виде привели к новоиспеченному императору. Исаак Ангел встретил его насмешливым возгласом: «А вот и наш тяжеловес!», явно намекая на другую их знаменательную встречу, когда Ангел тащил Андроника на цепи к трону Мануила. Ангел явно думал, что неистово любящий жизнь Андроник будет сейчас на глазах у множества людей молить его о пощаде. Но перед ним стоял император.
Тогда Ангел перестал улыбаться и спросил Андроника: «Зачем ты предал господина своего, Мануила?». Но Андроник только презрительно ответил ему: «Не старайся, я все равно не буду с тобой разговаривать».
Ангел подошел к нему поближе, и тихо сказал: «Ты, узурпатор, убивший императора, надеешься стать императором, которого умертвил узурпатор? Ничего не выйдет. Тебя будет судить и казнить народ, которому ты причинил столько зла.»
Хотя более вероятно, что Ангел этого и не говорил.

Андронику отрубили секирой руку и бросили в темницу, где продержали несколько дней без воды и пищи.

Ликующая толпа отпраздновала свержение тирана, подчистую разграбив сокровищницу императорского дворца, вынеся оттуда все имевшееся там золото, серебро и медь. Новый император не препятствовал грабежу, видимо, не будучи уверенным в том, что в силах это сделать.

Через насколько дней ослабевшего и потерявшего много крови Андроника выволокли из тюрьмы, выкололи левый глаз, в одной разодранной тунике посадили на облезлого верблюда и провезли через весь город. Высыпавший на улицы городской сброд всячески издевался над поверженным императором, изрыгал проклятия, швырял в него грязь. И это были те же люди, которые еще недавно плясали на улице, прославляя своего императора. «..глупые и наглые жители Константинополя, - писал Хониат, -…сбежались на это зрелище, как слетаются весной мухи на молоко или сало, нисколько не подумав о том, что это человек, который недавно был царем и украшался царской диадемою, что его все прославляли как спасителя, приветствовали благожеланиями и поклонами, и что они дали страшную клятву на верность и преданность ему.» Андроника били и тыкали острыми палками, кидали в него камнями, человеческим калом и испражнениями животных. К чести Андроника можно сказать, что он не радовал своих истязателей ни единым криком, и только иногда издавал тихий, почти неслышный стон.

Наконец, ужасная процессия достигла площади, на которой стояли изваяния ярящихся друг на друга волчицы и гиены, а между ними два столба. С Андроника сорвали остатки одежды и обнаженного вниз головой привязали к столбам. Его обступили латинские наемники, которые стали дергать императора за выступающие части тела, и упражняться на нем в меткости ударов мечом. В какой-то момент мучителям показалось, что несчастный умер. Но вдруг он приоткрыл единственный уцелевший глаз, обвел взглядом стоящих с мечами вокруг него латинян, и просипел: «И не лень вам добивать лежачего?» Только ли себя он имел в виду, говоря это?
Один злодей воткнул ему меч в горло до самых внутренностей. Андроник забился в конвульсиях и невольно поднес ко рту окровавленный обрубок руки.
«Глядите, - закричал кто-то, - подыхает, а все крови не напился!».
Андроник дернулся в последний раз, и затих.

Тело его некоторое время валялось посреди города не убранное. Потом его утащили неизвестно куда. Был ли он похоронен или нет – неизвестно.

Так погиб последний ромейский император из династии Комнинов Андроник I Комнин.

16. После Андроника

Несмотря на переворот, приготовления Андроника к обороне сыграли свою роль. Вскоре сицилийский флот был вынужден удалиться от берегов империи.
Что же было дальше?

Итак, императорский род Комнинов сменили Ангелы.
Наверно, не будет преувеличением сказать, что это была самая ничтожная из династий, занимавших византийский престол за всю его историю.
Правление Исаака, начавшееся с непристойно зверского даже по представлениям XII века убийства свергнутого императора и разграбления революционной толпой дворцовой сокровищницы, продолжалось не менее замечательно. Скоро выяснилось, что у «народного избранника» нет ни воли, ни умения, ни какого-то определенного плана для управления государством, зато имеется непревзойденный талант жить не по средствам. Роскошь двора Исаака затмила времена Мануила, поборы с населения превысили все возможные границы, при этом предельно запутавшись.
Все дельные нововведения Андроника, не успев закрепиться, при Исааке Ангеле пошли прахом. Те из них, которые были введены специально оформленными законами Исаак просто не глядя «оптом» отменил. Произвол чиновником и знати возобновился с удвоенной силой.
При этом царь Исаак не смог сдержать ни дальнейшего усиления Второго Болгарского Царства на Западе, ни напора турок на Востоке.

Воспользовавшись недовольством во всех слоях византийского общества, в 1195 году родной брат императора Алексей, которому тот доверял, чуть ли не как самому себе, сверг Исаака, ослепил и бросил в тюрьму Анема, едва ли не в ту камеру, где перед этим томился перед казнью царь Андроник. Впрочем, вряд ли кто-то за пределами дворца заметил смену власти. Новый император ничем не отличался от преданного им брата, разве что этот царь по свидетельствам летописцев вообще перестал интересоваться управлением государством и подмахивал любую бумажку, какую ему ни приносили, хотя бы там предписывалось водрузить гору Афон на гору Олимп.

В это время сын ослепленного Исаака Алексей бегал по Европе, выклянчивая то у папы, то у германского императора помощь против вероломного дяди. В 1203 году он приведет под стены Константинополя орду дикарей, по недоразумению называемых крестоносцами, которые сначала при полном равнодушии народа свергнут Алексея II, а потом, не дождавшись от новоявленного Алексея III обещанного вознаграждения за помощь в занятии трона, в 1204 году разграбят Константинополь (впервые в истории!!!). Да с таким энтузиазмом, что впоследствии, сравнивая это замечательное деяние воинов Христа с захватом Царьграда в 1453 году, летописцы будут признавать, что туркам крестоносцев в жестокости и осквернении святынь переплюнуть таки не удалось.
К тому времени с событий 1185 года пройдет меньше двадцати лет. Вспоминали ли отцы семейств, бессильно смотрящие на свои разграбляемые дома и насилуемых жен, о зверски убитом ими императоре Андронике, который НЕ БЫЛ АНГЕЛОМ?
Затем латиняне раздерут Ромею на части, и будут править ее окровавленными ошметками долгие шестьдесят лет, пока патриотам не удастся вышвырнуть оккупантов из Константинополя и возродить империю из пепла.

Что касается потомков Андроника Комнина, то они оставили довольно значительный след в истории. В том же 1204 году его внуки Алексей и Давид при поддержке легендарной царицы Тамары захватили Трапезунд и основали одноименную империю, которой их потомки - Великие Комнины – правили больше двухсот пятидесяти лет. Их «портативная» империи пережила даже собственно Константинопольскую Ромею, так что иногда событием, обозначившим окончательную гибель Византии, называют не год падения Константинополя под ударами полчищ Мехмеда II, а последовавшее через восемь лет взятие им Трапезунда.

Впоследствии, представители трапезундской ветви Комнинов укоренились в Грузии, и после ее присоединения к России под фамилиями Андроникашвли и Андрониковых внесли немалый вклад в российскую историю и культуру.
Через семьсот с лишним лет после гибели нашего героя Осип Мандельштам посвятил одно свое стихотворение княжне Андрониковой. Начинается оно так:
«Дочь Андроника Комнена,
Византийской славы дочь! …»
В году, следующем после написания этих строк, империя, в которой жили и Мандельштам, и та княжна, погрузилась в хаос многолетней Смуты.

Вместо эпилога

«Будучи зверем, - писал Никита Хониат, - Андроник был украшен и лицом человеческим». Стараниями ненавидевших его Ангелов, а затем не лучше настроенных к нему крестоносцев, ни одного из многочисленных изображений человеческого лица Андроника Комнина не сохранилось. Не вглядываясь пристально, мы видим только зверя.

Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь

Ну, а окончилась вся эта история так

Для просмотра ссылки Зарегистрируйтесь

[Laszlo]

Мои простыни меркнут по сравнению с этой. А тема хорошая. Вообще Мануил Комнин один из последних великих византийских императоров. А Андроник Комнин сам по себе меметичен. Один из самых жестких тиранов в историю.

[Oppius Flavius]

Laszlo (26 ноября 2020, 19:49):

Мои простыни меркнут по сравнению с этой. А тема хорошая. Вообще Мануил Комнин один из последних великих византийских императоров. А Андроник Комнин сам по себе меметичен. Один из самых жестких тиранов в историю.

Ну, это все-таки не мои. Просто очень толковый и грамотный рассказ одного блоггера.

[C. Petronius Magnus]

Этот блоггер тупо скопипастил научпоп XIX века. Уровень тот же:

Цитата

Разгром при Мириокефале, унесший цвет армии, подорвал господство византийцев в Малой Азии, завоевания первых двух Комнинов пошли прахом.

[Oppius Flavius]

C. Petronius Magnus (26 ноября 2020, 19:56):

Этот блоггер тупо скопипастил научпоп XIX века. Уровень тот же:

Цитата

Разгром при Мириокефале, унесший цвет армии, подорвал господство византийцев в Малой Азии, завоевания первых двух Комнинов пошли прахом.

Во-первых, вывод вполне адекватный.
Во-вторых, биографии из разных источников. Первый я не указал, поскольку он сам наполнен копипастой из хрестоматийной книги Дашкова "Императоры Византии". Просто без справочной биографии Мануила история Андроника труднопонимаема людьми не в теме.

[C. Petronius Magnus]

Oppius Flavius

Во-первых, вывод вполне адекватный.

Ну, соболезную.

Oppius Flavius

биографии из разных источников

Источники тут только цитируются в книгах, ставших основой для копипаста.

[Laszlo]

Цитата

копипастой из хрестоматийной книги Дашкова "Императоры Византии".

Книги Дашкова годяться только для нубов. Его книга по Эраншахру Сасанидов редкостное убожество.

[Oppius Flavius]

Laszlo (26 ноября 2020, 20:59):

Цитата

копипастой из хрестоматийной книги Дашкова "Императоры Византии".

Книги Дашкова годяться только для нубов. Его книга по Эраншахру Сасанидов редкостное убожество.

Про Сассанидов ничего сказать не могу - не читал.
А вот в отсутствии хорошего научпопа по Царьграду "Императоры" - самое оно.

[Laszlo]

В общем, каждый решит для себя что читать. Если для серьезного исследования, то Дашков шлак. Если для просто интересующихся то и так сойдет.

[Oppius Flavius]

3D Реконструкция Константинополя