Ленинградцы с большим вниманием следят за каждым упоминанием имени основателя их города - Петра I в печати, на телевидении, по радио. Последнее время все чаще мы читаем, слышим в различных аудиториях и с телеэкранов утверждения, будто реформы царя оказались ненужными и даже вредными, а успехи России достигнуты неоправданно высокой ценой. Что это: попытка по-новому осмыслить еще одну страницу нашего далекого прошлого или просто расчет на сенсационность таких оценок? Кем же был этот российский монарх - Петром Алексеевичем или Петром Великим? Сталинским предтечей или великим реформатором?
ЕМЕЛЬЯНОВА К.М.
г. Ленинград
Ответить на вопросы, поставленные в письме, редакция попросила заслуженного деятеля науки РСФСР, доктора исторических наук, профессора ПАВЛЕНКО Н.И., крупнейшего знатока эпохи Петра I.*
Я не случайно так озаглавил ответ на Ваши вопросы, уважаемая Клавдия Михайловна. Основание этому дали появившиеся в последнее два- три года выступления в печати, по радио и телевидению не только публицистов, но и историков, упрекающих крупнейшего государственного деятеля прошлого во множестве грехов: и в том, что он усиливал и оживлял "отмирающие клетки государства", и в том, что на "целую историческую эпоху" затормозил развитие России путем создания крепостной фабрики, а также бюрократии, призванной подавлять ростки капитализма, и в том, что при Петре была достигнута высшая точка огосударствления производительных сил. Наиболее тяжким и столь же неправомерным является обвинение в том, что преобразования Петра носили реакционный характер.
Заметим, личность Петра, как и Ивана Грозного, издавна вызывала диаметрально противоположные оценки. В прошлом столетии, например, негативные оценки деятельности преобразователя России пользовались широкой популярностью в публицистических сочинениях славянофилов. Царя обвиняли в прекращении созыва Земских соборов и замене выборных представителей чиновниками бюрократических учреждений, в насаждении в стране западноевропейских обычаев, в широком привлечении на русскую службу иноземцев, в изменении внешнего облика русского человека, выразившемся в замене длиннополого кафтана европейским платьем, чем якобы нарушалось патриархальное единство общества: дворянина принудили сбрить бороду и щеголять в венгерском кафтане, в то время как крестьянин сохранил растительность на лице и продолжал носить одежду старомосковского покроя.
Панегиристы Петра, напротив, без удержу восхваляли его и не замечали ни единой отрицательной черты в продолжительном правлении царя. Едва ли не самым последовательным панегиристам императора относится И.И.Голиков - историк-самоучка второй половины XVIII в., написавший 30-томное сочинение о Петре. Голиков называл царя не иначе как "ироем" (т.е. героем), "нашим ироем", и оправдывал даже такие непривлекательные свойства его характера, как жесткость, пристрастие к вину и т.д.
Не имея возможности подробно разбирать несостоятельность доводов как хулителей Петра, так и его панегиристов сошлюсь на знаменитого историка прошлого столетия С.М.Соловьева. Оценивая труды своих предшественников, по-разному относившихся к реформам Петра, он считал, что как восторженные, так и отрицательные отзывы о царе и его деяниях объяснялись незрелостью исторической науки, отсутствием подлинно научных критериев при освещении и оценке преобразований. Сам Соловьев рассматривал события и явления первой четверти XVIII в. в духе гегелевской диалектики, органической связи настоящего с предшествующим и последующим. Приведу его столь же лаконичное, сколь и образное высказывание: "Народ собрался в дорогу, ждали вождя, вождь появился". Это фразой Соловьев подчеркнул правильную мысль о наличии в XVII в. предпосылок для новшеств, введенных преобразованиями Петра Великого. Вспомним организацию полков старого строя, являвшихся предтечей регулярной армии, попытки соорудить военно-морские корабли, из которых успели построить только один, сожженный в 1680 году. В XVII в. появляются первые мануфактуры. В этом же столетии политический строй государства начал эволюционировать в сторону абсолютизма, это выразилось в отмирании Земских соборов и изменении состава Боярской думы - в ней сократился удельный вес аристократии и повысилось значение неродовитых людей. Значение Боярской думы тоже пало, она превратилась в громоздкое учреждение, поскольку ее состав превышал сотню членов.
Новизна пробивала путь и в области культуры. Во всех ее сферах церковь продолжала занимать господствующее положение, но происходило, хотя и медленно, ее "обмирщение" - проникновение светских начал в архитектуру, живопись и т.д.
Итак, наличие предпосылок для преобразований - факт бесспорный. Тогда в чем же состоялась роль Петра в преобразованиях первой четверти XVIII в.? Прежде всего в энергичном внедрении их в жизнь и в достигнутых результатах. На смену менее полутора десятков мануфактур, с которыми Россия вступила в XVIII в., пришло около сотни крупных предприятий. Если раньше мануфактурное производство было налажено только в металлургии, то к концу XVIII в. мануфактуры действовали в сукноделии, полотняной и шелковой отраслях, крупными предприятиями выпускались разнообразные потребительские товары: иглы, игральные карты, обои, курительные трубки и др.
Сухопутная страна при Петре превратилась в могучую морскую державу с мощным Балтийским флотом. В XVII в. в России существовало единственное учебное заведение - Славяно-греко-латинская академия. При Петре возникла сеть учебных заведений, как общеобразовательных, так и специальных. В последних готовили лекарей и артиллеристов, военно- морских офицеров.
Но значение Петра в истории нашей страны не ограничивается развитием начал, унаследованных от предшествующей эпохи. Усвоив веление времени, он внедрил новшества, с которыми не было знакомо общество предыдущего столетия: строились города, возникли регулярные парки, были основаны первая в России печатная газета, первый музей, Академия наук, положено начало эмансипации женщин, когда им было разрешено выйти из затхлой атмосферы теремов на ассамблеи - новую форму общения людей.
В результате петровских преобразований Россия не только, выражаясь словами Пушкина, ногою твердой встала у моря, но и продвинулась вперед в усвоении европейской цивилизации. Неизмеримо повысилась роль России в международных делах. "Московия", дотоле являвшаяся европейским захолустьем, о которой знали при большинстве дворов понаслышке, превратилась в перворазрядную державу, с влиянием которой стали считаться. На смену эпизодическим связям со странами Западной Европы пришли постоянные дипломатические контакты. С завоеванием выхода к Балтийскому морю активизировалась внешняя торговля России, укрепились ее культурные связи с более развитыми странами Европы.
Но, положительно оценивая преобразования и подчеркивая колоссальную роль в них Петра Великого, многие поколения историков отмечали самовластие царя и его жестокость. Действительно, с позиций современной нам морали невозможно оправдывать заточение Петром в монастырь первой супруги и сестры, присутствие на пытке собственного сына царевича Алексея и гибель последнего, надругательство над прахом своего идейного противника князя И.М.Милославского, гроб которого был извлечен из могилы и поставлен под эшафот, на котором казнили участников заговора против Петра Цыклера и Соковнина. Кровь казненных стекла с эшафота на останки Милославского. Наконец, массовые казни стрельцов после подавления их бунта в 1698 г., когда были умерщвлены почти полторы тысячи бунтовщиков. Не вызывает симпатий и личное участие царя в казнях, как и в разгуле "Всепьянейшего собора", устав которого он сам составил. Здесь уместно напомнить, что Петр действовал в соответствии с суровым феодальным правопорядком, жестоким, не знавшим пощады. Царь, как справедливо отмечал В.И.Ленин, боролся с варварством варварскими методами. Это вызвало социальный протест, вылившийся в Астраханское восстание и движение на Дону.
Напомню, царь Алексей Михайлович, отец Петра, слывший "тишайшим", идеализированный портрет которого талантливым пером нарисовал В.О.Ключевский, тоже не отличался мягким характером - в 1662 г. он отдал приказ расправиться с пришедшими с челобитной в Коломенское безоружными москвичами. Можно возразить, что Алексей Михайлович в отличие от своего сына лично никому не отрубал голов. Но здесь надо учитывать темперамент Петра. Известно, что он выступал то в роли плотника или корабельного мастера, то инкогнито в составе посольства, отправлявшегося за границу, то принимавшего приглашения от какого-либо сержанта участвовать в семейном торжестве в качестве крестного отца, то, наконец, в роли полководца, пренебрегающего опасностью и находящегося в пекле сражения. Подобного нельзя обнаружить ни у предшественников Петра, ни у его преемников. Современница Екатерины II, президент Российской академии Е.Р.Дашкова, осуждала, например, за это царя, полагая, что дело монарха не лазить по мачтам, а управлять государством. Такие рассуждения, видимо, имели основание в условиях, когда страна располагала Ломоносовым и Румянцевым, Ушаковым и Фонвизиным. Но в первой четверти XVIII в. личное участие Петра во всякого рода начинаниях было единственным средством быстрого внедрения новшеств в жизнь.
Игнорирование исторических условий и побудительных мотивов в действиях приводит к тому, что иные публицисты жестокость Петра ставят на одну доску с жестокостью Сталина, забывая при этом, что карающая рука Петра была направлена против реальных противников его власти и преобразовательных начинаний. За время правления Петра стрельцы четырежды (в 1682, 1689, 1698 и 1705-1706 гг.) брались за оружие, чтобы препятствовать либо занятию им трона, либо осуществлению преобразовательных начинаний царя. В трех из них победу торжествовал Петр, и стрельцы стали жертвами его жестокой расправы. Но источники неопровержимо свидетельствуют, что в случае победы стрельцов жертвами такой свирепой расправы стали бы Петр и его окружение - подобное или, точнее, близкое к этому происходило во время стрелецкого бунта в мае 1682 г.
Исторические параллели - вещь рискованная, но если все же прибегать к ним, то злодеяния Сталина схожи со злодеяниями Грозного. Историки долгое время пытались обнаружить в действиях последнего некую осмысленность, закономерность и четкую нацеленность: считалось, что опричнина Грозного была направлена то против бояр, то против духовенства. Теперь установлено, что опричная тирания расправлялась со всеми, кто вызывал подозрения в болезненном воображении царя, - боярами, церковными иерархами, посадскими, крестьянами и самими опричниками. Между прочим, Сталину импонировал не Петр, а Грозный, именно с последним он находил родство душ. О Петре Сталин оставил два несхожих высказываний. В первом из них, сделанном в двадцатых годах, он полагал, что деятельность Петра была направлена на преодоление отсталости страны. К концу жизни взгляды "вождя народов" изменились, и он в беседе с С.Эйзенштейном и Н.Черкасовым по-иному расставил акценты. Теперь он заявил, что "Иван Грозный был более национальным царем, более предусмотрительным, он не впускал иностранное влияние в Россию, а Петруха открыл ворота в Европу и напустил слишком много иностранцев". Обращает на себя внимание слово "Петруха", в котором проглядывают и панибратски-снисходительное отношение к промахам своего брата-самодержца, и барское похлопывание по плечу провинившегося несмышленыша.
Рассмотрим еще несколько упреков в адрес Петра. Один из авторов негативно оценивавших деяния Петра Великого, А.П.Спундэ, полагал, что деятельность царя и его палаты "объективно вели к усилению и оживлению отмирающих клеток государства и колоссальному ослаблению экономически прогрессивных сил". Петр, по мнению Спундэ, творил "реакционное дело, затормозившее развитие России на целую историческую эпоху". Вина царя-преобразователя состояла в том, что он "с успехом создает крепостную фабрику", чем затормозил развитие буржуазных отношений и закрепил господство дворянства (см. Наука и жизнь. 1988. № 1. С. 79, 80). А. Спундэ вторит В.Селюнин, считающий легендой распространение в литературе взгляд на европеизацию России при Петре, а огосударствление производительных сил - крупным промахом царя.
Усиление крепостнических порядков при Петре - факт очевидный. Но крепостнические порядки были изобретены не Петром, их под влиянием дворянства оформило Уложение 1649 года. Во второй половине XVII в. правительство под давлением тех же дворян ужесточило наказание за держание беглого крестьянина взиманием двойного штрафа, а также взяло на себя сыск беглых, ранее осуществлявшийся самими потерпевшими помещиками.
Наметившейся тенденции развития страны по крепостническому пути Петра предал свойственный времени преобразовательный размах: в крепостной неволе оказались новые категории населения, в сферу феодальной эксплуатации был включен сформированный при Петре разряд государственных крестьян. Возникают такие вопросы: существовала ли в то время альтернатива развивавшимся вширь и вглубь крепостническим порядкам? Был ли выбор путей развития России? Мог ли царь двинуть ее, скажем, в сторону капитализма или, напротив, избрать маршрут, усиливавший подлежавшее всяческому осуждению крепостничество? В том-то и дело, что альтернатива отсутствовала, кризисные явления в крепостном хозяйстве еще не проявлялись, а ростки капитализма были очень слабыми и едва заметными. Такой барометр, чутко реагировавший на необходимость новшеств в социально- экономической жизни, как общественно-политическая мысль, ни в петровское время, ни в ближайшие десятилетия после его смерти не содержат даже намеков на критику крепостнических порядков. Она появляется лишь много десятилетий спустя, а призыв к ликвидации крепостнической системы прозвучал только в 1790 г. в "Путешествии из Петербурга в Москву" А.Н. Радищева. Что же касается первой четверти XVIII в., то замечания публицистов петровского времени ограничивались лишь пожеланиями смягчить особенно неприглядные черты крепостной неволи - ввести норму повинностей в пользу помещика.
Таким образом, в России в годы правления Петра отсутствовали объективные условия для развития капитализма. Здесь мы сталкиваемся с принципиально иной ситуацией, чем та, которая сложилась, например, при Екатерине II. В отличие от Петра, принуждавшего дворян пожизненно служить, а также учиться, Екатерина освободила их от каких-либо повинностей и рядом инъекций поддерживала жизнеспособность крестьянских вотчин. При Петре дворяне еще были способны решать общенациональные задачи, при Екатерине они превратились в категорию людей, освобожденных от обязанностей, пекущихся о своих узкосословных интересах.
Столь же необоснованным, на наш взгляд, надлежит считать упрек Петру в насаждении государственной промышленности, а также мануфактур, использовавших крепостной труд. История России отличается одной особенностью, которая придавала ей специфические черты, - колоссальной ролью государства. В отличие от стран Западной Европы, где сословия формировались в процессе естественного развития однородных в социально-экономическом плане масс людей, в России сословия исподволь создавало, а потом и оформило государство. В царствование Петра Великого роль государства резко усилилась. Это проявлялось не только в жесткой регламентации духовной, хозяйственной и семейной жизни подданных, но и в функционировании всего общественного организма. Государство создавало цехи, организовало Академию наук, взяло на себя попечение о распространении образования, организовало и финансировало отправку волонтеров за границу для овладения искусством кораблестроения, архитектуры, живописи, приглашало на службу иностранных специалистов, выплачивая им жалованье, во много раз превосходившее жалование своих подданных.
Активная роль государства в России связана со стремлением ускоренными темпами преодолеть отсталость страны. Это была борьба за выживание, за сохранение суверенитета, за уравнивание шансов в соперничестве с соседями, стоявшими на более высокой ступени развития. Успех в этой борьбе могли обеспечить только крепостничество, только борьба с варварством варварскими методами.
Некоторые современные публицисты полагают, что насаждение Петром крепостной мануфактуры задержало развитие капитализма на два столетия. С оценками петровских реформ историки выступали и раньше, как в XVIII, так и в XIX в. Но в отличие от нынешних они пытались выяснить, насколько столетий Петр I продвинул Россию вперед. Известный историк и публицист второй половины XVIII века князь М.М.Щербатов написал небольшую статью, название которой с достаточной ясностью определяло замысел автора: "Примерное время исчислительное положение во сколько бы лет при благополучнейших обстоятельствах могла Россия сама собою, без самовластия Петра Великого дойти до такого состояния, в каком она ныне есть в рассуждении просвещения и славы". Щербатов вычислил, что Россия, для того, чтобы преодолеть путь, который она проделала в годы петровских преобразований, понадобилось бы 210 лет. Другой историк, писатель и публицист первой четверти XIX в. Н.М.Карамзин полагал, что царь продвинул страну почти на шесть столетий вперед. "Немцы, французы, англичане, - писал он, - были впереди русских по крайней мере шестью веками. Петр двинул нас своею мощною рукою, и мы в несколько лет почти догнали их". Оба автора отнюдь не относились к поклонникам Петра, напротив, они положили начало славянофильским оценкам его царствования.
Сомневаться в том, что преобразования ускорили развитие России и возвели ее в ранг европейской державы, нет оснований, но попытки вычислить, через какой отрезок времени она достигла бы того уровня, на котором находилась в первой четверти XVIII в., не будь петровских преобразований, можно отнести к гаданиям на кофейной гуще. Карамзин не привел никаких доказательств. Что касается Щербатова, то он оперировал прикидками, которые всерьез принять нельзя. Методика его прогнозирования ущербна хотя бы потому, что ее автор руководствовался неправильными исходными положениями: он полагал, что отставание должно преодолеваться не комплексно, одновременно охватывая все сферы жизни, а в намеченной им последовательности - сначала повышался образовательный уровень населения (90 лет), затем создавались регулярная армия и флот (60 лет) и т.д.
Столь же необоснованными являются современные нам гадания, на сколько столетий Петр задержал развитие капитализма, тем более что его преобразования дали мощный толчок развитию промышленности и позволили существенно сократить отставание России от передовых стран Западной Европы.
В небольшой публикации невозможно осветить все стороны многогранной деятельности Петра. Достаточно, однако, отметить, что в России ни до Петра, ни после него ни один государственный деятель не проводил реформ, которые охватывали бы все сферы жизни общества и государства: экономику, и социальный строй, культуру и военное дело, быт и дипломатию. Конечно, в его правлении можно обнаружить немало исходящего от варварства. Но когда мы даем общую оценку его деятельности, то она, эта деятельность, заслуживает похвалы и доброй памяти потомков.
Хочу закончить свой ответ пространной выдержкой из сочинений М.П.Погодина полуторавековой давности: "Мы просыпаемся. Какой ныне день? Первое января 1842 года - Петр Великий велел считать годы от Рождества Христова, Петр Великий велел считать месяцы от января.
Пора одеваться - наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завел он; шерсть настригли с овец, которых развел он.
Попадается на глаза книга - Петр Великий ввел в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начинаете читать ее - этот язык при Петре Первом сделался письменным, литературным, вытеснил прежний, церковный.
Приносят газеты - Петр Великий их начал.
Вам нужно искупить разные вещи - все они от шелкового швейного платка до сапожной подошвы будут напоминать вам о Петре Великом..." и т.д.
Политическое образование. 1989. N 15. С. 92 - 95.
* Н.И.Павленко (р. в 1916 г.) - советский и российский историк, крупный специалист по истории XVIII в. В 1963 г. защитил докторскую диссертацию на тему "История металлургии в России в XVIII в. Заводы и заводовладельцы". Автор многих работ, посвященных деятельности Петра Великого и Екатерины II.
