В тот раз я потерялся в джунглях, я был один, в самоволке и я весил 112 фунтов. Парни хотели, чтобы я дополнительно нёс на своём горбу запасной ствол к пулемёту M60. За две недели до этого я вышел из больницы после аппендицита. И я подумал: "Я не в форме. Я не могу нести этот ствол. Я ухожу!".
Я побежал, но потом остановился и сказал сам себе: "Какого же черта ты делаешь? Ты же никогда до этого не был в джунглях!». К этому времени было уже слишком поздно. Я был потерян, отделен от своей части. Вот тогда то я и наткнулся на головы. Я случайно нашел людей, которые это сделали. Я услышал их ниже по склону у реки. Один из них сидел над головами и мастурбировал. Я хотел, было, попытаться взять его в плен, но споткнулся и случайно ударил его штыком. Как только это произошло у меня не оставалось другого выбора: я должен был убить его. И когда на шум выбежали ещё двое, я расстрелял их обоих. И отрезал им головы. С тех ребята из 101-й десантной называли меня "охотник за головами".
Первый раз я сделал это, потому что я был в ярости, но затем это был такой способ заработать очки – заработать уважение коллег. Тогда всё это меня не беспокоило, но теперь я не сплю больше чем 15-20 минут за раз, и я просыпаюсь с кошмарами, в ознобе и поту. Я иду по периметру в ночное время. Но это мой крест. Я вижу детей. Когда вы убиваете их родителей - вы слышите детский плач.
Я с гордостью переносил всё, я выполнял свои обязанности. Делал то, что от меня ожидали. Мои однополчане-десантники уважали меня, несмотря на то, что я был ёбнутый на всю голову. Я делал свою работу молча. Сегодня я должен страдать от этого. Ничего страшного. Спасибо вам большое за налоги – их оплачивала ветеранская организация, но спасибо мальчику Джорджи, когда он приехал сюда в качестве президента, начали сокращать наши льготы. Я на 150%-ной инвалидности: 100% ПТСР; 30% диабет, 10% дисфункция эрекции и 10% органическое поражение мозга. Я испытываю страшные боли все время, но вы привыкаете к этому. Мне дают лекарства, но они не работают. Мне помогает только марихуана, но сукины дети не позволяют мне этого. Я не хочу больше никаких наркотиков. Они хотят посадить меня на кодеин, на тяжелые наркотики, но это плохо сочетается с Виагрой, а я предпочитаю иметь стояк и терпеть боль, чем просто быть чертовым зомби ...
Мы были посреди ночи, моросило. Мы - это я, Док Уитфилд, парень, которого мы называли Черри, Джон Векерли, и некоторые другие. Мы шли по джунглям и увидели девушку, лежащую под огромным баньяном. Рядом был маленький мальчик. Девушка была беременна, вот-вот родит. Мы достали наши пончо и Док Уитфилд принял роды. Мы чувствовали себя ответственными за ребенка. Док попросил одного из парней, чтобы тот достал фрукты из пайка. Я сказал: «Док, никто не собирается отказываться от своих фруктов». Док был христианином. Он ответил: «У вас мало веры!».
Тогда ребята вернулись с большим мешком, полным консервированных фруктов. Мы дали ей все, что мы имели, все деньги и фрукты. А потом прибежала мама-сан и сначала она посмотрела на нас со злобой, что, мол, мы «кровожадные ублюдки». Но потом она увидела пищу, деньги, что ребенок в порядке, увидела шалаш, что мы построили над людьми, и она встала перед нами и поклонилась.
Как я уже говорил, шел дождь. Но когда родился ребенок, ударил гром, дождь остановился и ребенок закричал. Вы могли слышать его крик на всю долину. Мы были так горды и счастливы, некоторые из нас плакали. Как только мы начали уходить, дождь зарядил снова. Мы шли вдоль рисовых полей. Мы выглядели, как оттопыренный больной палец на их фоне, для снайпера, если бы он засел на холме, особенно, во время ударов молний. Там было стадо буйволов, и кто-то сказал: «Посмотрите на эту чёртову деформированную корову!». Это была корова с полурожденным теленком. Так вот, мы опять стояли под дождем, держась за руки, вокруг этой коровы, в то время как Док Уитфилд принимал у неё роды и доставал теленка.
Мы были на войне, обыкновенные подростки за трудной работой. Некоторые из нас потеряли свой путь. Мы делали плохие вещи, когда мы должны были, но в то же время, когда надо было помочь невинным, мы помогали. Мы были благородны. Наши сердца были хорошими, и эти добрые сердца были ранены.
После войны к нам относились неуважительно. Нас преследовали. В 70-х годах более 30% федеральных заключенных в тюрьмах были ветераны Вьетнама. Я был одним из них. На День матери, мой отец, полицейский, арестовал меня за ограбление банков. За 18 дней я ограбил шесть банков в Чикаго. У меня даже не было пушки, что могла бы выстрелить. У меня не очень хорошо получалось. Я бросил оружие и взялся за книги, находясь в тюрьме. Через 16 месяцев я получил свою первую заочную ученую степень в Университете Винсенса. Затем я получил достаточно баллов для степени Бакалавра социологии в Университете Индианы.
В тюрьме я чувствовал себя комфортно, потому что я знал, как себя вести в обществе мачо. Я был всегда начеку, всегда напряженным. Я мог иметь дело с окружающей средой, это были всё те же джунгли, но со стальной решеткой. Я мог функционировать там, я не мог функционировать здесь. Это по-прежнему трудно. Я отсидел 6 лет и 3 месяца в тюрьме. Я получил свою степень, я был освобожден, и я стал примером успеха для каждого. Гарри Портерфилд сделал 30-минутный фильм обо мне для филиала CBS в Чикаго.
Я был успешным некоторое время, но затем начались кошмары о «Наме», и мне пришлось пить. Только так я мог продержаться ночь, не вставая, только пьяным в стельку. Но с 95-го я не пью, тогда я попал в беду снова. Судья в Техасе не поверил, что я законопослушный покупатель и что 320 фунтов марихуаны в багажнике были только для меня. Я попал в тюрьму штата Техас. Я отсидел 3 года и 3 месяца. В настоящее время я на условно-досрочном освобождении за это преступление. Когда я вышел, у меня оставался условный срок в 89 месяцев. Сейчас осталось 14 месяцев. Я успешно закрыл УДО из-за грабежа банка, и я думаю, что успешно закрою и это. Я не буду курить сейчас, но когда придёт 27 декабря 2005, я собираюсь свернуть косяк размером с автобус, и я убью его в одну затяжку...
Исповедь 2
Все были на нервах. Мы знали, что была вероятность попасть под удар. Мы знали, что это опасно, но ничего на самом деле не произошло в ту ночь. Парни разбудили меня, была как раз моя очередь нести караул. Там был один латиноамериканский парень в БТР, и я спросил его: «Как дела?». Он ответил: «Тихо, спокойно. Всё в порядке». Я сказал: «ОК. Я поднимаюсь». И он открыл огонь. Я не знаю, почему. Он не был зол на меня - не было у нас с ним проблем. На самом деле, мы были друзьями. Я не знаю, может, палец дернулся. У меня нет объяснений, это просто сумасшествие.
Меня отбросило назад и я потерял сознание. Когда я очнулся, боль была невыносимой. Я отрубался и приходил в сознание снова и снова. Один парень подошел ко мне, сказал, что я получил пять пуль и что это несправедливо: «Но ты будешь в порядке». И я просто подумал: «Черт, я не хочу умереть так, чтобы последним, что я увижу в жизни, был этот парень. Я не хочу умереть вместе с этой фигнёй. Я сказал ему: «Сержант, уйдите. Мне нужен покой. Сейчас не время для дерьма».
Многое произошло на самом деле за этот период времени. Наиболее важным было то, что именно тогда я спросил сам себя: «Нельзя больше откладывать. Надо решить, верю ли я в Бога?». Нет, я не верил. Ничто не открылось мне, я не собираюсь ничего скрывать или лгать. Есть люди, которых я люблю, и я верю только в это. Это то, что у меня есть, и ничего больше.
Многие люди говорили одно и то же: рано или поздно вы доходите до состояния, когда надо решать, хотите ли вы жить или нет. Во-первых, ты боишься до смерти, потому что ты есть, а потом тебя не будет – и это страшно. Но потом ты доходишь до состояния, когда ты перестаёшь бояться вообще. Может быть, ты выживешь, может быть нет, но все воспринимается нормально. Действительно нормально. Это просто вопрос о том, успел ли ты сделать то, что должен был, или нет. И было это чувство у меня тогда, что у меня нет ребенка, нет сына. Сына! Да у меня даже не было подруги. И я завёлся: «Мне рано пока умирать!». Отсюда всё и пошло, я считаю.
Там был и другой испаноязычный парень, и он не сказал мне ни слова. Просто держал меня за руку и это было то, что мне было нужно. Это была настоящая правда жизни - он переживал за меня, и я это знал. Он держал меня за руку всё время. А потом они погрузили меня в вертолет. Так как ранение было в грудь, они не хотели мешать дыханию и ничего не делали для снятия боли. Было так больно, что я воспринимал смерть как избавление. Так плохо было.
Меня привезли в полевой госпиталь. Там была медсестра и врач, у которого не было никакого опыта. Я был его первым раненым. Это было страшно, потому что хочется, чтобы врач хотя бы знал, что происходит. Они попытались перевернуть меня и я закричал: «О, Боже! Иисус Христос!» И эта медсестра сказала мне: «Следите за языком. Вы что, не можете контролировать себя?» И опять меня поворачивают и я опять ору: «О, Боже! Иисус Христос!» И тогда медсестра эта говорит врачу: «Доктор, вы не можете заставить его перестать говорить такие слова?». Врач обращается ко мне: «Вы находитесь в присутствии дамы!» Это была самая сумасшедшая вещь, которую я когда-либо в жизни слышал. Чистое безумие. Сейчас, когда я смотрю на шрам, он выглядит ужасно, как будто они орудовали садовыми ножницами, но они меня спасли. У меня нет обид ...
Двадцать лет спустя я приехал обратно во Вьетнам. Это не было какого-либо рода паломничеством. Я просто много путешествую. Я люблю Юго-Восточную Азию.
Мы ездили вдоль побережья и мне там встретился парень, американец, ветеран Вьетнама. У него были покалечены ноги и руки. Он подорвался на мине или ещё что, но он был в плохой форме. Но я увидел его в окружении вьетнамцев. И это было почти осязаемым - эти люди его любили! Они все были вокруг него. Дети на его коленях, девушки вокруг, старики. Было видно, как тепло они к нему относятся. Я заговорил с ним, и он сказал: «Я вернулся домой, и я был злым, я ненавидел всё. Я был просто обозленным всё время. В итоге я плюнул и приехал сюда, а теперь работаю над одним проектом. Ставим на крыши солнечные батареи в этой больнице. В Май Лай».
Я тогда подумал: «Мужик, я не знаю, есть и будет ли электричество из этих батарей, но ты делаешь реальное дело. Ты врачуешь раны. Ты герой. Я чувствую, что ты сплачиваешь людей. Ты заменил ненависть любовью».
И мы говорили и говорили, говорили всю ночь и, наконец, он сказал: «Куда ты едешь завтра? Съезди в Май Лай».
И я поехал.
Я поехал туда. Пришёл пешком по дороге. Прошёл через арку и увидел, что вся площадь была покрыта цветами. Кто-то посадил цветы. Это было просто поле цветов. И я даже не знал, сколько во мне сидит горя. Я начал рыдать. Неудержимо. Просто видя все эти цветы. Я никогда не думал, что мне нужна реабилитация. Видимо была нужна. И я просто отдал честь тем, кто посадил эти цветы. Молча отсалютовал.
Исповедь 3
После моего первого тура во Вьетнам я был направлен в Форт Брэгг. Я вернулся в Штаты и, как-то всё ещё в военной униформе прогуливаясь по Балтимору, услышал «выстрел» выхлопной трубы у грузовика. Я заорал «Берегись!» и рухнул на землю. Напугал людей. После чего я подумал, что пусть всё идёт к черту, и на следующее утро поймал автобус до Пентагона, где смог изменить приказ о месте прохождения службы. Я опять направлялся во Вьетнам. Я просто не был готов вернуться к тому, что мы так любим называть «цивилизацией».
Мне нравился адреналин боя. Поймите меня правильно и не спутайте любовь к бою с отсутствием страха. Мы все боялись, но кто-то справлялся с этим как раз с помощью адреналина.
Приказ изменить было совсем не трудно. Я просто пришел к ним и сказал, что хочу вернуться. Через 18 дней я уже был в Наме и начал своё обучение в школе рейнджеров. Десять дней чистого ада. Нас обучали антипартизанской войне. Вся подготовка проходила в тех же местах, где я было до этого. В Ан Хе.
Мне нравилось быть рейнджером. Мы были командой охотников-убийц, состоящей из шести человек. Мы должны были уходить в джунгли и убивать. Придти, нанести удар и незаметно уйти. Иногда приходилось вызывать авиаподдержку. Иногда удары были ближе, чем это разрешалось по правилам ведения боя, но в некоторых случаях мы бы погибли так или иначе.
Война оставляет шрамы, которые никогда не затянутся, потому что это всеобъемлющая травма. Первый человек, которого я убил, был восьмилетним мальчиком. Мы продвигались по долине А Шо, когда из деревни выбежал мальчуган с гранатой в руке и направился прямо к грузовику с солдатами. В грузовик трудно было не попасть. Граната была у ребёнка в руке. Мы пытались остановить его, кричали «Стоять!», но он продолжал бежать. У нас не было выбора. Если бы не убили его, он швырнул бы гранату в грузовик, полный солдатами. И таких случаев было слишком много. Не хочу рассказывать о них.
Наше подразделение распустили за два месяца до вывода войск. Кто-то из парней ушёл в спецуру, кто-то в ЦРУ и работал в Камбодже. Моя служба с рейнджерами - это всё, что я когда-либо хотел, вершина моих желаний. А потом я всё это потерял, я не видел ничего дальше войны. Меня отослали в Германию, а через четыре месяца я демобилизовался.
Как-то пара пуэрториканцев затеяла войнушку между собой и они совершили ошибку, пытаясь пройти через мою комнату посреди ночи. Нельзя кого-то вывести с войны и затем начать пугать посреди ночи, потому что он не будет прятать голову под подушкой – он будет атаковать. И именно это я и сделал. Первого я выкинул из окна, а второго прижал к шкафчику и приставил штык к горлу. Через четыре месяца я чуть не убил ещё двоих парней.
Сейчас я хорошо вооружён. У меня большой арсенал дома, я как в бункере. Женщина, с которой я состоял в браке 14 лет, боялась меня до смерти, потому что по ночам в кошмарах я плакал, кричал и метался.
Вы знаете, из-за моего прошлого, мне приходилось сдерживать себя больше, чем кому-либо. Общество не дало нам право злиться или кричать. Если бы мы это сделали, нас бы посчитали смертельной угрозой. Меня много раз увольняли с работы, хотя я делал лишь то, что делают все остальные люди: ругался на тех, кто совершал глупости. Кричал на них иногда. Но меня увольняли и говорили, что когда я кричу, они видят в моих глазах смерть.
- перевод специально для Альманаха "Искусство Войны"
