Спойлер (раскрыть)
Как известно, в системе городов-государств классического периода истории древней Эллады ведущее положение занимали два полиса - Афины и Спарта. Оба этих государства, каждое по-своему, внесли огромный вклад в становление и развитие античной цивилизации. Долгое время, однако, Афины привлекали к себе гораздо более пристальное внимание ученых, нежели Спарта: до определенного момента греческий полис изучался в основном на афинском материале, что было продиктовано как наличием богатой древней традиции, так и политической конъюнктурой - в Афинах западные демократии видели прообраз открытого общества.
В свою очередь, давление политических и идеологических установок нового времени сильнейшим образом повлияло и на образ Спарты в работах западных антиковедов. При этом тема спартанского полиса оказалась необычайно актуальной и злободневной для нескольких поколений исследователей. Уже в 20-е гг. XIX в. К. О. Мюллер высказал идею о превосходстве спартанцев и вообще дорийцев над всеми остальными греками 1. Данный тезис был подхвачен Я. Буркхардтом, который подверг переоценке казалось бы незыблемую аксиому об Афинах как идеальной модели полиса. Именно к Я. Буркхардту, по мнению которого Спарта, а вовсе не Афины, представляла собой подлинный образец полиса, самый совершенный его вариант 2, восходит представление об особом положении Спартанского государства внутри полисного мира греков.
В период между двумя мировыми войнами интерес к Спарте и всему спартанскому среди немецких антиковедов усилился, особенно среди историков, связанных с правящими кругами Германии того времени. "Показательна была при этом идеализация дорийской Спарты... В касте спартиатов нацистская историография видела чистый нордический элемент, подлинную расу господ, а в полицейском режиме Спарты - идеальное воплощение тоталитарного государства..." 3.
- 6 -
Так, по мнению Г. Берве, ведущего антиковеда фашистской Германии, спартанский космос "произрастал из вечных глубин народной души". Ни один законодатель не мог бы придать "спартанскому духу ту великолепную застывшую форму, которую он пронесет через столетия. Это - работа времени" 4. "В Спарте, - пишет Г. Берве, - мы видим дух северных переселенцев, который являлся во многих чертах родственным германской сущности, мог осуществить идеальную форму жизни, которая была заложена в нем самой природой" 5. Г. Берве отделяет дорийскую аристократию Спарты от правящих элит в прочих греческих государствах, глубоко, с его точки зрения, зараженных духом индивидуализма. Он сравнивает спартанскую аристократию с рыцарским орденом средневековья, который требовал от своих членов "воинственности без войны, аскетизма без принуждения, равенства, несмотря на фактическое их неравенство" 6.
Восторги немецких исследователей по поводу Спарты разделяли и некоторые представители англо-американской школы антиковедения. Для них характерна тенденция полного уподобления Греции и, в частности, Спарты средневековой или даже современной западной действительности. Вместе с тем модернизация истории, как правило, сопровождается идеализацией Спарты, стремлением поставить Спарту в смысле политического и государственного устройства выше Афин. К примеру, известный английский историк Х. Мичелл 7 рассматривает Спарту даже рубежа V-IV вв. до н. э. как вполне гармоничное общество, не раздираемое никакими серьезными социальными противоречиями. Все своеобразие спартанского общества и государства Х. Мичелл стремится осмыслить в терминах современной западной либеральной идеологии. При этом спартиатов он уподобляет то японским самураям, то средневековым рыцарям, а систему землевладения в Спарте сравнивает с системой, характерной для феодального общества. С целью придания, в рамках своей концепции, спартанскому строю видимости конституционной стройности Х. Мичелл также прибегает к грубой модернизации, утверждая, помимо прочего, о типологическом сходстве герусии и апеллы с верхней и нижней палатами в современном парламенте.
С другой стороны, именно внутри англо-американской историографии появилось новое направление, суть которого заключалась в нежелании признавать за Спартой хоть какую-либо специфику или оригинальность. Начиная с английского историка Г. Дикинса 8, многие исследователи, основываясь главным образом на материалах раскопок, стали доказывать, что архаическая Спарта ничем принципиально не отличалась от
- 7 -
прочих греческих полисов 9. Известный английский историк М. Финли в своей программной статье "Спарта" высказывает по-своему парадоксальную мысль о сущности спартанского полиса. Для него в спартанской политической системе не было ничего уникального: все ее составные элементы встречаются и в других греческих полисах. Своеобразие заключается только в их соединении воедино 10.
Другой крайностью, особенно типичной для апологетов западных либеральных ценностей, стало представление о Спартанском государстве как о некоем монстре, тоталитарном чудовище, которому нет и не может быть аналогий в античном мире. В своем знаменитом сочинении "Открытое общество и его враги" К. Поппер характеризует спартанское политическое устройство как "застойный олигархический племенной режим", "исключительно враждебный по отношению к личности". Он обвиняет Платона в том, что тот, "подобно другим милитаристам, восхищается Спартой" и в своих "Законах" копирует установления спартанского тоталитарного полиса 11.
Такой разброс мнений в отношении сущности спартанского общества и государства объясняется тем, что Спарта по многим параметрам и в самом деле весьма сильно отличалась от большинства греческих полисов. Эти отличия были настолько значительны, что осознавались уже самими древними греками, для многих из которых Спарта со своим специфическим жизненным укладом являлась предметом удивления и восхищения. Удивляла коллекция экстравагантных обычаев и порядков спартанцев, восхищала их внутриполитическая стабильность и военная мощь. Только в Спарте вплоть до римского завоевания сохранялась патриархальная царская власть, причем в форме диархии, только в Спарте государство уже на самых ранних этапах своей истории последовательно боролось с частной собственностью на землю и организовывало жизнь своих граждан так, чтобы подчинить личные интересы общественным. Для этого была изобретена весьма эффективная система воспитания: все мальчики, начиная с семилетнего возраста, независимо от происхождения и имущественного положения воспитывались одинаково, вне семьи, в школах-казармах, где основное внимание обращалось на их физическую и идеологическую подготовку. C целью сохранения групповой идентичности и минимизации влияния семьи государство продолжало осуществлять пристальный контроль и над взрослыми
- 8 -
гражданами. Здесь главным инструментом были так называемые трапезные сообщеста - сисситии, ежедневное посещение которых вменялось спартиатам в строгую обязанность. Плутарх был, без сомнения, прав, когда говорил об особой атмосфере, царившей в Спарте, где конкретный гражданин воспринимался только как член коллектива (Lyc. 25, 5). Спартанцы жили в собственном государстве как в военном лагере и воспринимали военные походы как единственно возможный отдых от домашней муштры (Plut. Lyc. 22, 3). Эта казарменная идиллия могла долго продолжаться только в закрытом социуме. И действительно, спартанские власти ввели жесткие ограничения как для въезда в страну иностранцев, так и для выезда из страны собственных граждан (Aristoph. Av. 1012; Plut. Lyc. 27; Mor. 238 d-e). Спарта была единственным государством в Греции, где контроль государства над обществом носил столь тотальный характер.
Уже в древности за Спартой закрепилась репутация самого удивительного и загадочного государства. Греческие философы, начиная с Платона и Аристотеля, искали ответ на вопрос, как и почему в Спарте сложилась именно такая модель полиса и чем объясняется его удивительная эффективность. Ведь Спарта в самом деле обладала огромным военным потенциалом, а ее армия на протяжении столетий оставалась самой сильной в Элладе. Как отметил Ю. В. Андреев в своей статье "Спарта как тип полиса", "среди других греческих государств Спарта бесспорно занимает совершенно особое, только ей одной принадлежащее место. В известном смысле она действительно представляла собой аномалию, исключение из общего правила в истории Греции... В весьма специфической и односторонней форме полисный строй достиг здесь достаточно высокой степени развития, продемонстрировав свою военную и политическую эффективность..." 12.
В настоящее время интерес к Спарте среди исследователей античности очень велик и число работ по спартанской тематике постоянно растет 13. Это во многом объясняется тем, что история Спартанского государства вновь, как это не раз уже бывало на протяжении последних полутора веков, становится одной из самых актуальных для современных интеллектуалов тем. Исследование особенностей античного полиса на спартанском материале расширяет наши представления о многообразии фундаментально схожих между собою государственных структур и помогает лучше ориентироваться в необычайно усложненной и быстро меняющейся политической реальности современного мира.
- 9 -
* * *
Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена изучению двух важнейших тем в истории Спарты - становлению спартанского полиса и началу его кризиса.
Процесс становления Спартанского государства в его классическом виде занимает длительный исторический период - практически всю греческую архаику (конец IX - конец VI вв. до н. э.), являя собой яркий пример того, какими путями могло идти формирование греческого города-государства под непрерывным воздействием военного фактора. Изначально таким фактором оказалось само вторжение дорийцев на территорию Лаконии, с которого, собственно, и начинается известная нам история Спарты, а впоследствии - длительные Мессенские войны, уже окончательно определившие то русло, по которому пошло в дальнейшем формирование спартанской гражданской общины. Порабощение мессенцев и превращение их в илотов изменило не только внутриполитическую ситуацию в Спарте, но и стало постоянным источником внешней угрозы. Именно поэтому закономерным итогом спартанской истории периода архаики, а также внешнеполитических усилий Спарты явилось образование Пелопоннесской лиги, в которой Спарта постепенно выдвигается на роль своеобразного квази-державного лидера. Особое внимание в первой части книги, построенной так, чтобы как можно более рельефно показать причины, заставившие Спартансткое государство выбрать нетрадиционный для античной Греции путь развития, уделено центральному событию данного периода - законодательству Ликурга, положившему начало сознательному и целенаправленному моделированию специфических общественных отношений в Спарте.
Во второй части работы исследуются основные проблемы истории Спартанского государства позднеклассического периода (конец V - начало IV в. до н. э.). Своеобразие этого периода для Спарты определяется особой неустойчивостью социальных и политических отношений в обществе. За очень короткий временной промежуток - каких-нибудь двадцать лет - глубокие изменения произошли практически во всех сферах как экономической, так и политической жизни Спарты. Темпы и направление протекания начавшегося кризиса спартанского полиса были во многом обусловлены Пелопоннесской войной, которая хотя и не стала сама по себе причиной развязывания губительных для полиса процессов, тем не менее необычайно ускорила их приход. Случившиеся в стране экономические сдвиги, с одной стороны, и сохранение старой цензовой системы, с другой, привели Спарту к необратимым социальным последствиям. Рядом с полноправными гражданами появились маргинальные социальные группы - неодамоды, гипомейоны, мофаки. Не избегла Спарта и раскола правящей элиты. Однако особенностью кризиса "верхов" в спартанском полисе было то, что внутриполитическая борьба здесь велась тогда исключительно в рамках конституционного поля. В свою очередь, превращение
- 10 -
Спарты после Пелопоннесской войны в державное государство потребовало от спартанцев установления в нем совершенно новой системы управления. Введение таких институтов, как декархии, гармосты и форос, способствовало державному перерождению спартанского полиса и превращению его, по сути дела, в имперское государственное образование.
Рассматриваемый во второй части монографии материал в своей совокупности дает представление об уникальности спартанского варианта кризиса полиса и помогает выяснить те причины, которые сначала привели Спарту к победе в Пелопоннесской войне, а спустя три десятилетия - к полному политическому краху, превратив Спарту из мирового лидера (в масштабах Греции) во второстепенное государство.
Многочисленные факты внешнеполитических инициатив Спарты на протяжении долгого исторического периода заставляет нас пересмотреть традиционное представление о Спарте как замкнутом, консервативном и самодостаточном государстве.
Среди причин, определивших уникальность спартанского полиса, главная, как нам представляется, заключается в безусловном подчинении всей социально-экономической сферы задачам внешней политики. Под влиянием внешнеполитического фактора формировалась и преобразовывалась внутренняя политика Спарты, включая все ее структурообразующие институты.
Итак, сделав подобные предварительные замечания, перейдем теперь к подробному изложению выбранной нами темы.
* * *
Анализ источников и научной литературы 14 приведен в отдельных главах настоящей работы.
Мы не указываем имен переводчиков в том случае, если используются наиболее известные и распространенные русские переводы, ставшие классическими для отечественного антиковедения: для Геродота, Фукидида и Страбона - это переводы Г. А. Стратановского, для "Греческой истории" Ксенофонта - перевод С. Я. Лурье, для "Политики" Аристотеля - перевод С. А. Жебелева, для биографии Ликурга у Плутарха - перевод С. П. Маркиша, для Павсания - перевод С. П. Кондратьева.
В свою очередь, давление политических и идеологических установок нового времени сильнейшим образом повлияло и на образ Спарты в работах западных антиковедов. При этом тема спартанского полиса оказалась необычайно актуальной и злободневной для нескольких поколений исследователей. Уже в 20-е гг. XIX в. К. О. Мюллер высказал идею о превосходстве спартанцев и вообще дорийцев над всеми остальными греками 1. Данный тезис был подхвачен Я. Буркхардтом, который подверг переоценке казалось бы незыблемую аксиому об Афинах как идеальной модели полиса. Именно к Я. Буркхардту, по мнению которого Спарта, а вовсе не Афины, представляла собой подлинный образец полиса, самый совершенный его вариант 2, восходит представление об особом положении Спартанского государства внутри полисного мира греков.
В период между двумя мировыми войнами интерес к Спарте и всему спартанскому среди немецких антиковедов усилился, особенно среди историков, связанных с правящими кругами Германии того времени. "Показательна была при этом идеализация дорийской Спарты... В касте спартиатов нацистская историография видела чистый нордический элемент, подлинную расу господ, а в полицейском режиме Спарты - идеальное воплощение тоталитарного государства..." 3.
- 6 -
Так, по мнению Г. Берве, ведущего антиковеда фашистской Германии, спартанский космос "произрастал из вечных глубин народной души". Ни один законодатель не мог бы придать "спартанскому духу ту великолепную застывшую форму, которую он пронесет через столетия. Это - работа времени" 4. "В Спарте, - пишет Г. Берве, - мы видим дух северных переселенцев, который являлся во многих чертах родственным германской сущности, мог осуществить идеальную форму жизни, которая была заложена в нем самой природой" 5. Г. Берве отделяет дорийскую аристократию Спарты от правящих элит в прочих греческих государствах, глубоко, с его точки зрения, зараженных духом индивидуализма. Он сравнивает спартанскую аристократию с рыцарским орденом средневековья, который требовал от своих членов "воинственности без войны, аскетизма без принуждения, равенства, несмотря на фактическое их неравенство" 6.
Восторги немецких исследователей по поводу Спарты разделяли и некоторые представители англо-американской школы антиковедения. Для них характерна тенденция полного уподобления Греции и, в частности, Спарты средневековой или даже современной западной действительности. Вместе с тем модернизация истории, как правило, сопровождается идеализацией Спарты, стремлением поставить Спарту в смысле политического и государственного устройства выше Афин. К примеру, известный английский историк Х. Мичелл 7 рассматривает Спарту даже рубежа V-IV вв. до н. э. как вполне гармоничное общество, не раздираемое никакими серьезными социальными противоречиями. Все своеобразие спартанского общества и государства Х. Мичелл стремится осмыслить в терминах современной западной либеральной идеологии. При этом спартиатов он уподобляет то японским самураям, то средневековым рыцарям, а систему землевладения в Спарте сравнивает с системой, характерной для феодального общества. С целью придания, в рамках своей концепции, спартанскому строю видимости конституционной стройности Х. Мичелл также прибегает к грубой модернизации, утверждая, помимо прочего, о типологическом сходстве герусии и апеллы с верхней и нижней палатами в современном парламенте.
С другой стороны, именно внутри англо-американской историографии появилось новое направление, суть которого заключалась в нежелании признавать за Спартой хоть какую-либо специфику или оригинальность. Начиная с английского историка Г. Дикинса 8, многие исследователи, основываясь главным образом на материалах раскопок, стали доказывать, что архаическая Спарта ничем принципиально не отличалась от
- 7 -
прочих греческих полисов 9. Известный английский историк М. Финли в своей программной статье "Спарта" высказывает по-своему парадоксальную мысль о сущности спартанского полиса. Для него в спартанской политической системе не было ничего уникального: все ее составные элементы встречаются и в других греческих полисах. Своеобразие заключается только в их соединении воедино 10.
Другой крайностью, особенно типичной для апологетов западных либеральных ценностей, стало представление о Спартанском государстве как о некоем монстре, тоталитарном чудовище, которому нет и не может быть аналогий в античном мире. В своем знаменитом сочинении "Открытое общество и его враги" К. Поппер характеризует спартанское политическое устройство как "застойный олигархический племенной режим", "исключительно враждебный по отношению к личности". Он обвиняет Платона в том, что тот, "подобно другим милитаристам, восхищается Спартой" и в своих "Законах" копирует установления спартанского тоталитарного полиса 11.
Такой разброс мнений в отношении сущности спартанского общества и государства объясняется тем, что Спарта по многим параметрам и в самом деле весьма сильно отличалась от большинства греческих полисов. Эти отличия были настолько значительны, что осознавались уже самими древними греками, для многих из которых Спарта со своим специфическим жизненным укладом являлась предметом удивления и восхищения. Удивляла коллекция экстравагантных обычаев и порядков спартанцев, восхищала их внутриполитическая стабильность и военная мощь. Только в Спарте вплоть до римского завоевания сохранялась патриархальная царская власть, причем в форме диархии, только в Спарте государство уже на самых ранних этапах своей истории последовательно боролось с частной собственностью на землю и организовывало жизнь своих граждан так, чтобы подчинить личные интересы общественным. Для этого была изобретена весьма эффективная система воспитания: все мальчики, начиная с семилетнего возраста, независимо от происхождения и имущественного положения воспитывались одинаково, вне семьи, в школах-казармах, где основное внимание обращалось на их физическую и идеологическую подготовку. C целью сохранения групповой идентичности и минимизации влияния семьи государство продолжало осуществлять пристальный контроль и над взрослыми
- 8 -
гражданами. Здесь главным инструментом были так называемые трапезные сообщеста - сисситии, ежедневное посещение которых вменялось спартиатам в строгую обязанность. Плутарх был, без сомнения, прав, когда говорил об особой атмосфере, царившей в Спарте, где конкретный гражданин воспринимался только как член коллектива (Lyc. 25, 5). Спартанцы жили в собственном государстве как в военном лагере и воспринимали военные походы как единственно возможный отдых от домашней муштры (Plut. Lyc. 22, 3). Эта казарменная идиллия могла долго продолжаться только в закрытом социуме. И действительно, спартанские власти ввели жесткие ограничения как для въезда в страну иностранцев, так и для выезда из страны собственных граждан (Aristoph. Av. 1012; Plut. Lyc. 27; Mor. 238 d-e). Спарта была единственным государством в Греции, где контроль государства над обществом носил столь тотальный характер.
Уже в древности за Спартой закрепилась репутация самого удивительного и загадочного государства. Греческие философы, начиная с Платона и Аристотеля, искали ответ на вопрос, как и почему в Спарте сложилась именно такая модель полиса и чем объясняется его удивительная эффективность. Ведь Спарта в самом деле обладала огромным военным потенциалом, а ее армия на протяжении столетий оставалась самой сильной в Элладе. Как отметил Ю. В. Андреев в своей статье "Спарта как тип полиса", "среди других греческих государств Спарта бесспорно занимает совершенно особое, только ей одной принадлежащее место. В известном смысле она действительно представляла собой аномалию, исключение из общего правила в истории Греции... В весьма специфической и односторонней форме полисный строй достиг здесь достаточно высокой степени развития, продемонстрировав свою военную и политическую эффективность..." 12.
В настоящее время интерес к Спарте среди исследователей античности очень велик и число работ по спартанской тематике постоянно растет 13. Это во многом объясняется тем, что история Спартанского государства вновь, как это не раз уже бывало на протяжении последних полутора веков, становится одной из самых актуальных для современных интеллектуалов тем. Исследование особенностей античного полиса на спартанском материале расширяет наши представления о многообразии фундаментально схожих между собою государственных структур и помогает лучше ориентироваться в необычайно усложненной и быстро меняющейся политической реальности современного мира.
- 9 -
* * *
Предлагаемая вниманию читателей книга посвящена изучению двух важнейших тем в истории Спарты - становлению спартанского полиса и началу его кризиса.
Процесс становления Спартанского государства в его классическом виде занимает длительный исторический период - практически всю греческую архаику (конец IX - конец VI вв. до н. э.), являя собой яркий пример того, какими путями могло идти формирование греческого города-государства под непрерывным воздействием военного фактора. Изначально таким фактором оказалось само вторжение дорийцев на территорию Лаконии, с которого, собственно, и начинается известная нам история Спарты, а впоследствии - длительные Мессенские войны, уже окончательно определившие то русло, по которому пошло в дальнейшем формирование спартанской гражданской общины. Порабощение мессенцев и превращение их в илотов изменило не только внутриполитическую ситуацию в Спарте, но и стало постоянным источником внешней угрозы. Именно поэтому закономерным итогом спартанской истории периода архаики, а также внешнеполитических усилий Спарты явилось образование Пелопоннесской лиги, в которой Спарта постепенно выдвигается на роль своеобразного квази-державного лидера. Особое внимание в первой части книги, построенной так, чтобы как можно более рельефно показать причины, заставившие Спартансткое государство выбрать нетрадиционный для античной Греции путь развития, уделено центральному событию данного периода - законодательству Ликурга, положившему начало сознательному и целенаправленному моделированию специфических общественных отношений в Спарте.
Во второй части работы исследуются основные проблемы истории Спартанского государства позднеклассического периода (конец V - начало IV в. до н. э.). Своеобразие этого периода для Спарты определяется особой неустойчивостью социальных и политических отношений в обществе. За очень короткий временной промежуток - каких-нибудь двадцать лет - глубокие изменения произошли практически во всех сферах как экономической, так и политической жизни Спарты. Темпы и направление протекания начавшегося кризиса спартанского полиса были во многом обусловлены Пелопоннесской войной, которая хотя и не стала сама по себе причиной развязывания губительных для полиса процессов, тем не менее необычайно ускорила их приход. Случившиеся в стране экономические сдвиги, с одной стороны, и сохранение старой цензовой системы, с другой, привели Спарту к необратимым социальным последствиям. Рядом с полноправными гражданами появились маргинальные социальные группы - неодамоды, гипомейоны, мофаки. Не избегла Спарта и раскола правящей элиты. Однако особенностью кризиса "верхов" в спартанском полисе было то, что внутриполитическая борьба здесь велась тогда исключительно в рамках конституционного поля. В свою очередь, превращение
- 10 -
Спарты после Пелопоннесской войны в державное государство потребовало от спартанцев установления в нем совершенно новой системы управления. Введение таких институтов, как декархии, гармосты и форос, способствовало державному перерождению спартанского полиса и превращению его, по сути дела, в имперское государственное образование.
Рассматриваемый во второй части монографии материал в своей совокупности дает представление об уникальности спартанского варианта кризиса полиса и помогает выяснить те причины, которые сначала привели Спарту к победе в Пелопоннесской войне, а спустя три десятилетия - к полному политическому краху, превратив Спарту из мирового лидера (в масштабах Греции) во второстепенное государство.
Многочисленные факты внешнеполитических инициатив Спарты на протяжении долгого исторического периода заставляет нас пересмотреть традиционное представление о Спарте как замкнутом, консервативном и самодостаточном государстве.
Среди причин, определивших уникальность спартанского полиса, главная, как нам представляется, заключается в безусловном подчинении всей социально-экономической сферы задачам внешней политики. Под влиянием внешнеполитического фактора формировалась и преобразовывалась внутренняя политика Спарты, включая все ее структурообразующие институты.
Итак, сделав подобные предварительные замечания, перейдем теперь к подробному изложению выбранной нами темы.
* * *
Анализ источников и научной литературы 14 приведен в отдельных главах настоящей работы.
Мы не указываем имен переводчиков в том случае, если используются наиболее известные и распространенные русские переводы, ставшие классическими для отечественного антиковедения: для Геродота, Фукидида и Страбона - это переводы Г. А. Стратановского, для "Греческой истории" Ксенофонта - перевод С. Я. Лурье, для "Политики" Аристотеля - перевод С. А. Жебелева, для биографии Ликурга у Плутарха - перевод С. П. Маркиша, для Павсания - перевод С. П. Кондратьева.
.