Оценивая моральное состояние британских войск в этот период, необходимо прежде всего помнить о том, что Англия была единственной из великих держав, не имевшей до этого времени всеобщей воинской повинности и начавшей войну без массовой постоянной армии. Во всех предыдущих военных операциях империи роль профессиональных сухопутных вооружённых сил обычно играл Британский экспедиционный корпус, которым по старинной традиции руководили представители земельной аристократии, а рядовой состав комплектовался из контрактников-волонтёров, выходцев преимущественно из низших маргинализованных категорий населения, которые за несколько лет муштры в казармах превращались в представителей специфического типа профессионального солдата – «Томми Аткинса». Однако эти хорошо обученные и мобильные войска, практически сразу же отправленные на континент, были хотя и приспособлены к условиям локальных и колониальных конфликтов, но слишком немногочисленны (около 300000). чтобы сыграть сколько-нибудь значительную роль в условиях массовой модернизированной войны.Уже к концу 1914г. Британский экспедиционный корпус понёс потери до 80%: в операциях при Монсе, Ле Като и в первой битве на Ипре выбыло убитыми и раненными до 160000 (только на Ипре -54 000), а некоторые соединения имели к декабрю по 20% от первоначального регулярного офицерского и рядового состава, остальное было доукомплектовано резервистами-добровольцами (1). Таким образом, с 1915г.. с переходом к позиционной кампании, всё большую роль в постепенно увенчивающемся британском контингенте начинают играть непрофессиональные военные, в том смысле, что большинство из них вообще не имело никакого военного опыта и не прошло через типичную для стран с конскрипцией систему военной подготовки...
Приток «штатских» внёс существенные коррективы в традиционные образы военных. Уже весной 1915г. американский военный корреспондент, излагая впечатления от поездки на английский участок фронта, обращал внимание на смену типажа среднего солдата: «Это не Томми Аткинс. Это Джон Буль, средний англичанин. Достаточно провести минуту с английской армией, чтобы понять это. Томми Аткинс – это тот, о ком песни Киплинга, a o Джоне Буле песен никто не слагал. Джон Буль верит, что его дом – его крепость, собственно, эта вера и привела его сюда. Он исправно платит налоги, имеет дом, сад и семью и в мирное время путешествует только между местом жительства и местом работы» ..
Хотя большинство этих людей присоединилось к армии добровольно, соображения карьеры и славы мало прельщали их. Многочисленные свидетельства говорят о том, что, будучи выходцами из социализированных и «одомашненных» категорий населения, они достаточно ясно осознавали временность своей новой социальной роли и в то же время привносили в военную среду привычные для них модели поведения и элементы повседневной бытовой жизни, вплоть до знаменитых «файв-о-клоков»...
Однако этот портрет был бы неполным без пресловутого спортивного поведения. Увлечение спортом, зачастую принимавшее формы демонстративной бравады, и склонность представлять войну в спортивном духе являлись одной из наиболее часто упоминаемых и союзниками. и противниками типично британских «эксцентричностей» в первые месяцы войны, в то время как для самих англичан это, скорее, было поводом для гордости. «Немцы до войны полагали, что англичане не умеют воевать, потому что слишком любят футбол. Но они продолжают играть в футбол н на фронте, и воюют в той же манере. В этой войне футбол всегда будет ассоциироваться со славой британской армии» ...
Каковы же основные принципы этой универсальной морали? Вот как характеризуют ее иностранные наблюдатели. «Играй игру! (Play the game!) Играй сё честно, в соответствии с правилами, со всеми вместе, полностью проявляя себя и других: работай терпеливо и честно за свою команду: держи рот закрытым; не жалуйся, если тебе подбили глаз, – первое правило в боксе; сохраняй в трудной ситуации юмор и доброжелательный тон»(12). – свидетельствует французский корреспондент. «Не бей лежачего, не пользуйся недозволенными приемами, веди игру по правилам, отстаивай товарища, сохраняй выдержку и спокойствие, как бы жестоко ни отделал тебя противник, оставайся джентльменом до, во время и после боя. Таковы основные нравственные масштабы, которые для Томми неопровержимы и которыми он проверяст правильность всех остальных общепризнанных нравственных предписании, начиная с уголовных и гражданских законов и кончая десятью заповедями» (13), – с явной симпатией пишет русский журналист.Увлечение спортом настолько пронизало все сегменты британского общества, что для многих оттеснило на задний план интерес к политике и собственно к «общественной жизни» – персоналии спортивных звезд зачастую пользовались большей популярностью, чем политические деятели. В 1904 г. Г.К. Честертон саркастически заметил, что знаменитый крикетист Фрай «олицетворяет англичан лучше, чем мистер Чемберлен» ...
До 1914г. английский обыватель охотно читал о подвигах Томми Аткинса и офицеров-джентльменов в колониальных войнах и в Бурской кампании, но не спешил присоединиться к армии. Однако с началом Первой мировой войны отклик на призыв «Вы нужны королю и стране!» был настолько велик, что в первые месяцы военные власти едва справлялись с потоком добровольцев. Вплоть до конца войны английский фронт был в значительной степени укомплектован именно волонтёрами. По данным военной статистики, за 15 месяцев с августа 1914г. по январь 1916 г. в армию записалось 2466719 человек, а за 34 месяца с января 1916г., когда, наконец, был принят Билль о всеобщей воинской повинности, по ноябрь 1918г. было мобилизовано 2504 183 человека (15). Простой подсчёт показывает, что в среднем добровольческая система обеспечивала вдвое большее количество потенциальных солдат в месяц, чем впоследствии конскрипция. Конечно. мотивы, приводившие рядовых граждан на вербовочные пункты, не ограничивались «чувством долга» или патриотическим порывом, каким бы сиюминутным или глубоко прочувствованным он ни был. Воздействие пропаганды, давление общественного мнения, экономические обстоятельства, семейные традиции, наконец, просто подражание другим или наивное стремление избавиться на некоторое время от рутины мирной жизни – все эти факторы играли важную роль. Но нельзя отрицать и то, что для многих людей. зачастую весьма далёких от «большой политики» и несведущих в области международного права, сам акт выступления на стороне обиженной и слабой Бельгии мог явиться манифестом истинно спортивного поведения. Характерно, что впоследствии многие из специально опрошенных выживших участников войны, присоединившихся к массовому отклику в первые два года, вообще затруднились вразумительно ответить, почему они так поступили...
Подобное внимание к внешним атрибутам спортивного комплекса было особенно заметно на первой стадии войны, когда ещё было живо представление о честном поединке, где победа определяется силой характера. ловкостью и физическим превосходством. В сочетании с присущей британской нации уверенностью в собственной исключительности это давало повод пригласить и противника относиться к этому конфликту как к спортивному состязанию. «Давайте, джентльмены, сразимся в честном поединке, отбросив злость и ярость как можно дальше. Да будет ясно, даже если мы не выиграем. то для всех будет лучше доиграть до конца. После чего, вернувшись домой, мы все станем умнее, прозорливее и добрее друг к другу в результате перенесенных страданий. Вперёд, джентльмены! Вы верите, что Бог призвал вас нести немецкую культуру по свету. А мы верим, что Бог на стороне Англии. Что же, давайте сразимся. Вы за святого Михаила, мы за святого Георгия, и да будет Бог с нами обоими!» – писал популярнейший писатель Джером К. Джером в либеральной «Дейли Ньюс», призывая относиться к этой войне как к «величайшей игре из всех»
Пропагандистская риторика не была близка многим рядовым участникам войны. однако спортивные категории, часто используемые в пропагандистских материалах, легко находили отклик у обывателей. «Странный мы все-таки народ. Чтобы француз заинтересовался боксом, надо внушить ему, что на карту поставлена его честь. Чтобы англичанин заинтересовался войной, скажите ему, что она похожа на матч по боксу. Скажите нам, что гунн – варвар, и мы вежливо согласимся с вами. Но скажите, что он плохой спортсмен, и вся Британская Империя ополчится против него» (22), – рассуждает один из героев романа Андре Моруа «Молчание полковника Брэмбла»..
Этика игры прежде всего предусматривала соблюдение правил и адекватную реакцию со стороны противника. Среди немцев признанные английские виды спорта не пользовались столь массовой популярностью. Тем не менее многие британцы, побывавшие в Германии в предвоенные годы, обращали внимание не только на проявления немецкого милитаризма, но и на весьма своеобразную пропаганду футбола – националистически настроенная профессура в университетах убеждала своих студентов активнее приобщаться к этой игре, чтобы впоследствии лучше воевать с англичанами...
Однако события на фронте с первых же дней приняли такой оборот, который заставил распроститься с иллюзиями о рыцарстве и правилах. Применение оружия массового поражения, прежде всего скорострельных пушек, пулемётов и отравляющих газов, использование на суше дальнобойной морской артиллерии, неприятности окопной жизни – всё это никоим образом не соответствовало «честному поединку». «По вине гуннов война перестала быть игрой джентльменов… Мы и думать не могли, что на земле могут существовать подобные хамы. Обстреливать из пушек открытые города! Да ведь это же так же непростительно, как, скажем, ловить форель на червяка или убить лисицу выстрелом из ружья» (25), – грустно размышляют персонажи А. Моруа. Умело подаваемые пропагандой немецкие «жестокости» по отношению к гражданскому населению и пленным и явно «нечестные» уловки типа зафиксированных зимой 1914-1915 гг. попыток вытеснить англичан с позиций при помощи взорванных шлюзов и специально направленных шлангов, заливавших без того размокшие окопы грязной жижей (26), также не стыковались со спортивным идеалом.Одним из самых ярких и последних проявлений демонстративного спортивного духа можно назвать известное несанкционированное Рождественское перемирие 1914г., охватившее почти весь Западный фронт. Заключение длительных перемирий было одним из традиционных правил войны – это было в порядке вещей и во время Наполеоновских войн, и во время Крымской кампании. Даже во время конфликта с бурами, который во многом явился прообразом модернизированных войн XX в., происходили подобные случаи, а однажды английский майор Пайн-Коффин даже пригласил бурского генерала П. Бота на рождественский ланч (27). В декабре 1914 г. это правило было соблюдено в последний раз. О массовом стихийном прекращении военных действий в канун Рождества, причём в явно позитивном духе, сообщали все газеты и фронтовые корреспонденции. Одни видели в этом олицетворение старинных принципов, другие – гуманность и здравый смысл, способный остановить войну, которая становилась всё более ужасной. Но гораздо показательнее другой факт – почти все источники упоминали о некоем импровизированном футбольном матче между немцами и англичанами на ничейной полосе. При этом, хотя приводятся варианты финального счета, нет прямых свидетелей, а повторяемые на разные лады рассказы об этой необычной баталии основывались на слухах о том, что этот матч имел место «где-то на соседнем участке фронта». Однако даже само существование таких слухов, допускающих возможность подобного события, говорит об определённых ожиданиях.По мере того, как война приобретала позиционный характер и превращалась в «механизированное убийство», декларативные, внешние стороны спортивного кодекса становились по меньшей мере бессмысленными, хотя по-прежнему в письмах и фронтовых корреспонденциях можно было встретить лексику из спортивного вокабуляра. «Это был хороший спорт и большая удача» (28), – сообщает в августе 1916г. домой лейтенант-авиатор, описывая своё участие в воздушном бою. «Возбуждение, которое испытываешь перед атакой, ни с чем не сравнимо. Единственная вещь, которая чем-то похожа на это, – это последние минуты перед началом большого школьного матча» (29), – пишет брату молодой лейтенант летом 1917г. «Хорошая игра», «меткий удар», «удачная охота» и т.д. – подобные оценки успешных операций фигурируют в переписке вплоть до конца войны, особенно среди офицеров.