О проживании голяди в Западном Подмосковье свидетельствует Ипатьевская летопись. Под 1147 годом сообщается, что суздальский князь Юрий Долгорукий, претендовавший на киевский престол, пошел с войском на Новгород Великий, а черниговскому князю Святославу Ольговичу повелел воевать Смоленскую волость. Последний принял это предложение и захватил часть смоленских земель в бассейне р. Протвы, притоке Оки, заселенных голядью - "...и шед Святославъ и взя люди Голядь, верхъ Поротве..." -записал летописец (ПСРЛ, 1962, с. 339).
К голяди Подмосковья относится и сообщение летописей под 1058 годом о победе Изяслава Ярославича над голядью (ПСРЛ, 1962, с. 114). Нередко это трактуется как свидетельство военного похода Изяслава в Галиндию (Пашуто, 1959, с. 11). Однако Изяслав в эти годы находился на Смоленщине и в Северо-Западной Руси, был занят "установлением" этих земель и вряд ли оттуда мог организовать поход в далекую прусскую Галиндию. Более того, с той же смоленской голядью, по-видимому, связано отмеченное летописями событие 1248 г.: "И Михаиле Ярославичъ московский убьенъ бысть от Литвы на Поротве" (ПСРЛ, 1925, с. 38). Московский князь Михаил Хоробрит вынужден был снова отправиться на Протву, где и погибает в сражении с Литвой. Литва на р. Протве в середине XIII в. это - безусловно потомки голяди. Таким образом, надежно определяется, что в ХI-ХIII вв. в Западном Подмосковье в бассейне р. Протвы проживала голядь.
Очевидно, племя голядь под именем Сoldas названо в сочинении историка VI в. Иордана 'Тетика" (Иордан, 1960, с. 89), на что впервые обратил внимание А.Л.Погодин (1940, с. 24). Этот этноним упомянут Иорданом среди названий ряда других восточноевропейских племен без указания их географического размещения в связи с характеристикой готского короля Германариха, будто бы покорившего эти северные племена. Среди последних отчетливо читаются меря, мордва, весь, чудь. Произведение Иордана было окончено в 551 г., но автор широко использовал и не дошедшие до нас сочинения Аблабия (середина V в.) и Кассиодора (конец V - начало VI в.). Сведения о голяди здесь относятся к IV в.
Память о голяди в отдельных местностях её прежнего проживания сохранялась ещё в XIX в. Так, калужский краевед В.М.Кашкаров сообщает, что в Мещовском уезде Калужской губ. недалеко от дер. Чертовой имеется гора, на которой "по преданиям, в очень стародавние времена жил разбойник Голяга, по другим - Голяда. Обладал он силой непомерною, на 30 верст бросал свой топор". В том же уезде близ деревень Свинухово и Сабельникова местные житетели указывали две горы, на которых жили два брата-разбойника Голяги, перебрасывавшиеся друг с другом топором (Кашкаров, 1901, с. 12-13).
На основе топо - гидронимов, производных от этнонима голядь, исследователи очерчивают довольно широкий регион расселения этого племени - от верховьев Клязьмы на севере до верховьев Жиздры на юге и от водораздела Днепра и Волги на западе до окрестностей Москвы на востоке.
Еще В.Н.Татищев сопоставил летописную голядь с античными галиндами и Галиндией -одной из земель Пруссии. С этим вполне правомерно согласились многие исследователи и полагая, что окская голядь была балтским (литовским, по терминологии XIX в.) племенем и каким-то образом оказалась в XII в. на реке Протве в окружении вятичей и кривичей. О происхождении голяди высказано несколько догадок. Согласно одной из них, голядь переселилась из Галиндии на Протву вместе с вятичами и радимичами, о ляшском происхождении которых говорит "Повесть временных лет" (С.М.Соловьев, Н.П. Барсов, А.А.Шахматов). Другая группа ученых видела в голяди на Протве поселения пленников, переселенных древнерусскими князьями из Галиндии (Н.М.Карамзин, П.И.Шафарик, П.И.Якобий, В.Т.Пашуто). Сторонники третьей точки зрения утверждали, что летописная голядь была реликтом древнего населения Восточноевропейской равнины, которое занимало её обширные пространства с глубокой древности ( П.И.Кеппен, Н.И.Костомаров, П.В.Голубовский, М.К.Любавский, А.И.Соболевский, Ю.В.Готье, М.Фасмер).
Новейшие топонимические изыскания достоверно свидетельствуют, что области верхнеокского бассейна, где локализуется голядь, составляют неразрывную часть древнего балтского ареала. Причем, водных названий балтского происхождения здесь не меньше, чем в других регионах древнего расселения этого этноса. В этой связи, можно со всей определенностью утверждать, что балтские племена начиная с отдаленной древности вплоть до славянских миграций заселяли земли бассейна верхней Оки (Седов, 1971, с. 99-113; Топоров, 1972а, с. 217-280; 19726, с. 185-224; 1982, с. 3-61; 1988, с. 154-176).
Славяне, как показывают материалы археологии, начали осваивать земли бассейна верхней Оки около VIII в. н.э. В более раннее время здесь проживали племена балтского этноязыкового массива. В раннем железном веке это были племена верхнеокской культуры, родственной днепро-двинской культуре Смоленского Понепровья и Белорусского Подвинья и юхновской в Подесенье, принадлежность носителей которых к балтам не вызывает сомнений. Носители этих трех культур составляли крупное диалектно-племенное образование днепровских балтов (Седов В.В, 1985, с. 20-29).
Во II-III вв. н.э. в Верхнеокском регионе наблюдается инфильтрация новых групп населения, шедшая из Подесенья. Она проявляется в появлении на территории верхнеокской культуры древностей почепской культуры. Последняя получила распространение в бассейне Десны в I-III вв. н.э. и сложилась в условиях взаимодействия местных племен юхновской культуры с расселившимися на той же территории носителями зарубинецких древностей.
В бассейне верхней Оки переселенцы из Подесенья - носители почепских древностей селились или на поселениях верхнеокской культуры или основывали новые селища. В результате взаимодействия аборигенного населения с пришлым в Верхнеокском регионе на рубеже III и IV столетий складывается новая культура (рис. 1) - мощинская (Седов, 1982, с. 41-45). Основы домостроительства и характер керамического материала (сравнительно толстостенные горшки с выпуклыми плечиками и суженным низом с шероховатой или бугристой поверхностью из-за значительной примеси дресвы и крупного песка) были несомненным наследием местной верхнеокской культуры раннего железного века. Вместе с тем в мощинской культуре присутствуют элементы (наземные дома столбовой конструкции с внутренными прямоугольными котлованами, глиняные сосуды, в том числе не известные ранее здесь довольно многочисленные миски, с черной или коричневой лощеной поверхностью, характеризующиеся тщательностью изготовления и плотным тестом с примесью мелкого песка), генетически не связанные с местными древностями. Достаточно очевидно, что они были привнесены в Верхнеокский регион переселенцами из Подесенья.
Вопрос об этнической принадлежности носителей мощинской культуры решается так. Основой этой культуры несомненно были верхнеокские древности, носителями которых были местные балты. Домостроительство, обрядность, керамический материал и украшения, в частности вещи, инкрустированные цветными эмалями, дают основания для отнесения носителей мощинской культуры к балтоязычному населению. Инфильтрация в верхнеокские земли потомков зарубинецких племен не изменила коренным образом этнос их обитателей (Никольская, 1966, с. 15-16; Третьяков, 1970, 60; Седов, 1970, с. 42-44).
В Верхнеокском регионе, как и в левобережной части Верхнеднепровского бассейна, вместе с водными названиями балтского происхождения, имеющими многочисленные соответствия в Подвинье и современных литовско-латышских земелях, имеются гидронимы западнобалтского (прусско-ятвяжско-галиндского) облика. Общая характеристика последних была сделана мною в связи с решением вопроса об этнической принадлежности племен зарубинецкой культурой (Седов, 1970, 44-47). Отнесение некоторых из таких гидронимов к западно-балтской группе дискуссионно, но среди них есть и достаточно надежные (например, с прусским корневым элементом "аре" или с меной -ж- на -з-). В этой связи В.Н.Топоров в своих гидронимических штудиях, специально посвященных Подмосковью, подчеркивает, что "мощный западнобалтийский компонент" в Днепровском левобережье и Верхнем Поочье несомненен (Топоров, 1982, с. 15). Показательными в этом отношении являются также выявляемые этим исследователем "соответствия между галиндо-прусской и верхнеднепровско-окской ("голядской") гидронимией" (Топоров, 1981, с. 114; 1980, с. 135).
Появление на восточной окраине древнего балтского ареала водных названий прусско-ятвяжско-галиндских типов как и этнонима голядь являются прямым свидетельством перемещения каких-то групп населения из западнобалтских земель. Этот момент, естественно, нуждается в объяснении.
В настоящее время распространение в верхнеокском и левобережноднепровском регионах вкраплений гидронимики западно-балтского облика может быть обусловлено только миграциями потомков племен зарубинецкой культуры. Как известно, в сложении классических зарубинецких древностей Припятского Полесья и Среднего Поднепровья ведущая роль принадлежала поморской культуре, которая определяется как периферийнобалтская, может быть, её носители занимали какое-то промежуточное положение между западными балтами и славянами. На всем пространстве расселения зарубинецких племен исследователями фиксируются географические названия западнобалтских типов. Они есть в Припятском Полесье (Непокупный, 1976, с. 103, 145, 169).
В второй половине I в. н.э. значительные группы зарубинецкого населения из Припятского Полесья и Среднего Поднепровья продвигаются в бассейн Десны, где, как уже говорилось, складывается почепская культура. Носители же последней в следующих столетиях проникают на верхнюю Оку, где и формируется мощинская культура. Нужно полагать, что миграция зарубинецкого населения и потомков его не внесли существенных перемен в этноязыковые ситуации Подесенья и Верхнего Поочья. Аборигены этих земель - днепровские балты приняли в свою среду родственное население. Вместе с тем, переселенцами были привнесены в эти земли западно-балтские языковые особенности, выявляемые прежде всего в гидронимике (Седов, 1970, с. 42-48; 1994, с. 201-219). Других объяснений появления западнобалтских лингвистических элементов на востоке древнего балтского ареала пока нет.
Мощинская культура оставлена определенно дославянским населением. В VIII в., когда верхнеокский бассейн заселяется славянами (рис. 2), она прекращает свое развитие. Славянами в эти края были принесены культурные элементы, проявляемые в домостроительстве и керамическом материале, сопоставимые с материалами роменской и боршевской культур. Вместе с тем, очевидно, что местное балтское население в основной массе в процессе славянского расселения не покинуло мест своего обитания. Ярким примером взаимодествия мощинских племен со славянами является появление у последних обычая хоронить умерших в курганах.
Погребальными памятниками мощинской культуры являются курганы полусферической или усеченноконической формы высотой 2-4 м при диаметрах оснований 10-15 м. В отличие от восточнославянских мощинские курганы не образовывали больших могильников, а располагались по одному, по два или по три. Их характерной особенностью является кольцевая ограда, устраиваемая, по всей вероятности, в ритуальных целях в момент захоронения. Эти ограды напоминают кольцевое сооружение языческого святилища, открытого в Тушемле на Смоленщине. Судя по материалам раскопок курганов Шаньково и Почепок, слои обоженной земли с углями и остатками трупосожжений находились в центре насыпей. Несколько в стороне от погребальных остатков ставились глиняные сосуды, иногда дном кверху. Захоронения во всех случаях были безурновыми, сосуды помещались в курганы с ритуальными целями.
Славяне, поселившиеся в ареале мощинской культуры, первоначально не знали курганной обрядности и переняли её от аборигенов. Воспринят был и обычай сооружения кольцевых оград. Правда, они встречаются только у части курганов VIII-Х вв.
На верхней Оке (до устья Угры) процесс славянизации аборигенного населения протекал, по-видимому, довольно активно и к ХI-ХII вв. завершился. Курганы XI-XII вв. этого региона имеют уже характерный вятичский облик. Лишь по его окраинам, там, где вятичская колонизация встретилась с кривичской, выявляются отдельные погребения голяди. Таков курган 1 могильника Трашковичи, в котором на материке открыто захоронение коня и несколько южнее мужское погребение, ориентированное головой к востоку. При нем найдены железные топор и наконечник копья, а также глиняный горшок (Булычoв, 18996, с. 57-61). Восточная ориентировка погребенных в древнерусских курганах лесной зоны Восточноевропейской равнины, как установлено ныне, является наследием балтской погребальной обрядности (Седов, 1970, с. 162-171). Наличие при погребенном топора и копья не свойственно восточнославянскому ритуалу и находит многочисленные аналогии также в средневековом балтском мире, например, в памятниках латгалов.
Восточная ориентировка погребенных зафиксирована еще в двух курганах Трашковичского могильника. В кургане 12 при захоронении найдены топор и нож, в кургане 16 - нож и пряжка. Остальные раскопанные курганы этого некрополя содержали трупоположения с западной ориентацией и вещевыми находками, характерными для смоленских кривичей.
Останки конских захоронений открыты еще в двух курганах между Васильевское и Паршино. Трупоположение в одном из этих курганов было обращено головой к северо-востоку. Еще одно конское захоронение обнаружено в кургане с остатками кремации человека в Выгоре (Булычев, 1899а, с. 63; 18996, с. 36-38).
В лесной зоне Восточно-европейской равнины конские захоронения в древнерусских курганах являются несомненным наследием балтского похоронного ритуала (Седов, 1970, с. 169).
Захоронения с восточной ориентировкой кроме упомянутых встречены еще в ряде курганных групп, раскопанных Н.И.Булычевым на окраинах бывшего мощинского ареала. Это - могильники Синьгово, Суборовка, Войлово, Шуи, Колчино, Курганье, Леоново, Погост (Булычoв, 1899а; 18996; 1903). Большинство таких погребений безынвентарны или сопровождались единичными находками (ножи, поясные кольца и др.). Довольно большое число украшений встречено в кургане 41 могильника Колчино. Это -три перстнеобразных колечка с завитком на конце, три привески (плоская уточка, миниатюрные ложка и топорик), бубенчики, перстень и 18 стеклянных позолоченных бус. Только в одном случае (курган 9 могильника Погост) при погребенной головой к востоку обнаружены браслетообразные височные кольца.
Нужно полагать, что балтское население, хоронившее умерших головой в восточном направлении, находилось в стадии ассимиляции. Оно пользовалось уже едиными со славянами могильниками и проживало в общих селениях, но еще, по-видимому, не носило типично вятичских и кривичских височных колец. Интересен курганный могильник Леоново на речке Пополте (Булычoв, 18996, с. 1-3), скорее всего, являющейся целиком некрополем славянизирующейся голяди. Здесь открыты погребения и с восточной, и с западной ориентацией. В кургане 8 при погребенной головой к западу обнаружено шейное украшение, состоящее из большого ромбощит-кового височного кольца, к которому были подвешены семилопастные кольца. Кроме того, два семилопастных кольца находились на черепе. Очевидно, в данном случае, височные кольца нельзя рассматривать как этноопределяющие.
Курганные трупоположения с северной ориентировкой в рассматриваемом регионе также следует относить к голядскому наследию. Если восточная ориентировка погребенных в древнерусских курганах является отражением ассимиляции славянами местного восточнобалтского (днепровскобалтского) населения, то северная ориентация умерших на голядской территории, по-видимому, восходит не к финно-угорскому (этот регион расположен изолированно от древнего финно-угорского ареала), а к западнобалтскому ритуалу. Погребения, положенные головой на север, открыты в курганах могильников Коханы, Дубровка, Доброселье, Синьгово, Колчино, Богоявленье, Марфинка (Седов, 1982, с. 172-173).
В каменных курганах III-IV вв. земли ятвягов (позднее здесь господствовал обряд кремации умерших) все трупоположения имели северную направленность.
В могильниках с каменными венцами II-VI вв. и сменивших их грунтовых некрополях без венцов VI-VII вв. области расселения куршей господствовала такая же ориентация умерших. Головой к северу погребались умершие и в могильниках V-XIII вв. Скальвии. Пруссы долгое время сжигали своих покойников. Только в начале XII в. получает распространение обряд ингумации и все умершие стали помещаться в могилы головой на север (Седов, 1987, с. 401, 405, 406, 410, 415). Очевидно, такое положение умерших было обусловлено какими-то языческими представлениями западных балтов. И это позволяет говорить о возможности привнесения подобной обрядности в голядский регион.
Начиная с IX-Х вв. славяне-вятичи с верхней Оки постепенно продвигались в северо-восточном направлении. При этом, расселение шло по поречью Оки и далее вдоль реки Москвы. Регион Протвы и Нары оставался не затронутым славянской колонизацией. Складывается впечатление, что голядь, заселявшая его, не допускала сюда славянских переселенцев.
Первые славянские поселения и курганы появляются в правобережной части бассейна реки Москвы в IX-Х вв. и очень скоро округа будущего города Москвы оказывается наиболее плотно заселенным вятическим регионом (рис. 3). В том регионе, где летопись локализует голядь (кроме истоков Протвы, смежных с Можайским течением реки Москвы), курганов с типично вяти-чскими семилопастными височными кольцами не известно вовсе (кроме истоков Протвы, примыкающих к можайскому поречью Москвы). Более того, здесь нет и типично древнерусских курганных могильников, состоящих из десятков кучно расположенных насыпей.
В летописном голядском регионе известны лишь немногочисленные могильники, состоящие из одной, двух, трех насыпей. Так, на р. Протве в округе д.Кривское зафиксировано четыре могильника по одному кургану, один состоял из двух насыпей, один - из трех, и еще одна группа насчитывала пять курганов. Из одного кургана состояли могильники бассейна Протвы у деревень Уваровское, Величково, Касины, Алтухово, Кутепово, Городня, Спас Загорья, Любицы, Кузьминки, Оболенское. Могильники из двух курганов известны у деревень Ермолино и Алтухово, из трех курганов около Беницы и Ермолино. Более крупных курганных некрополей, кроме названного выше одного из Кривских, здесь нет (Археологическая карта, 1999).
В одном из разрушенных курганов в Еромолино на Протве выявлены отстатки кремации и глиняный сосуд мощинского облика. Раскопками 20-х годов двух Кривских курганов открыты трупоположения, при одном из них найден лишь бубенчик (Археологическая карта, 1999, с. 39-40).
В составе вятичского населения Москворечья выявляются курганные захоронения славянизированной голяди. Очевидно, более или менее крупные группы этого племени оказались увлеченными в славянский миграционный процесс. Какая-то часть таких курганов возможно отражает местные контакты подмосковных вятичей с голядью летописного региона.
Голядским, по всей вероятности, является обычай носить на руках большое количество перстней. В восточнославянских курганных при погребенных обычно встречается по одному-два, реже три перстня. Так, в курганах Костромского Поволжья на 214 погребений приходится 262 перстня и все они находились на пальцах рук (Рябинин, 1986, 66-67). В вятичских и кривичских курганных могильниках, расположенных на территориях по соседству с летописным голядским регионом, обнаружено по шесть-десять и более перстней. По 9-10 таких находок было в курганных погребениях могильника Орешково в Царицино (Москва), в некрополях Ликово и Судаково в Подольском районе, Салтыковки близ Москвы, Волынщины в верховьях бассейна р. Москвы. По семь-восемь перстней обнаружено при погребенных в курганах Вишенки в Можайском районе, Анискино северо-восточнее Москвы, Еганово в нижнем течении р. Москвы и Бочаровo под Юхновым. По шесть перстней встречено при погребенных в курганных могильниках Мякинино, Кожухово, Звездочка, Троицкое, Пушкино, Одинцово и Домодедово в окрестностях Москвы, Битягово близ Подольска, Богдановка, Колчино и Бочаровo в бассейне Угры и в названном выше некрополе Волынщина. Интересно, что в курганах Рязанского Поочья, в заселении которого участвовали вятичи, встречены погребения с одним-двумя перстнями (только однажды открыто захоронение с тремя перстнями). Ношение на руках большого числа перстней фиксируется по материалам латгальских могильников (Нукшинский могильник, 1957, с. 36, 39).
Шейные гривны не принадлежат к числу распространенных украшений в восточнославянском мире Х-ХII вв. Только у двух племен - радимичей и вятичей - они получили относительно широкое бытование. Анализ радимичских шейных гривен показывает, что прототипы многих из них находятся в балтских древностях, а обычай широкого употребления их обусловлен включением в этногенез этого племени балтских аборигенов (Седов, 1970, с. 138, 140).
Очевидно, распространение шейных гривен в ареале вятичей также отражает взаимодейсвие славян с балтами-голядью. Среди вятичских украшений есть шейные гривны, не известные в других древнерусских землях, но имеющие полные аналогии в летто-литовских материалах. Таковы, двускатопластинчатые гривны, заходящие концы которых придерживаются двумя тонкими пластинами. Они найдены в тех же могильниках (Покров, Волковo, Одинцово, Саввина Слобода, Троицкое, Тушино и др.), во многих из которых фиксируются и иные балтские элементы. В вятичских курганах (Березкино, Битягово, Звездочка, Клопово) как и в ареале радимичей, встречены звездообразные пряжки, имеющие аналогии только в Латвии (Седов, 1970, с. 140). Очевидно, в Подмосковье в XI в. имелась среда, родственная летто-литовскому населению. Голядским наследием, вероятно, являются и погребения с северной ориентировкой, открытые в подмосковных курганах в Крымском и Стрелково.
Летописный регион голяди оставался не доступным для славянской колонизации до XV в., когда московские князья стали основывать города, что и привело к окончательной славянизации остатков балтского племени.
ЛИТЕРАТУРА
Археологическая карта - Археологическая карта России. Калужская область. М., 1999.
Булычoв Н.И., 1899а - Журнал раскопок 1898 г. по берегам Оки. М., 1899а
Булычoв Н.И., 18996 - Журнал раскопок по части водораздела верхних притоков Волги и Днепра. М., 18996.
Булычoв Н.И., 1903 - Раскопки по части водораздела верхних притоков Днепра и Волги 1903 года. М., 1903.
Иордан, 1960 - О происхождении и деяниях гетов. "Gеtiса". М., 1960.
Кашкаров В.М., 1901 - К вопросу о древнейшем
населении Калужской губернии // Калужская старина. 1901. Т. I, кн. 2, с. 1-13.
Непокупный А.П., 1976 - Балто-северославянские языковые связи. Киев, 1976.
Никольская Т.Н., 1966 - К этнической истории бассейна верхней Оки // КСИА,1966, Вып. 107, с. 9-16.
Нукшинский могильник, 1957 - Нукшинский могильник. Материалы и исследования по археологии Латвийской ССР, I, Рига, 1957.
Пашуто В.Т., 1959 - Образование литовского государства. М., 1959.
Погодин А.Л., 1940 - Славяно-финские древности. III. Народы Германариха // Сборник Русского археологического общества в Югославии. Белград, 1940, Т. III, с.5-30.
ПСРЛ, 1962 - Полное собрание русских летописей. М., 1962, Т. II.
ПСРЛ, 1925 - Полное собрание русских летописей. Новгородская четвертая летопись. Пг., 1925.
Рябинин Е.А., 1986 - Костромское Поволжье в эпоху средневековья. Л., 1986.
Седов В.В., 1970 - Славяне Верхнего Поднепровья и Подвинья. М., 1970.
Седов В.В., 1971 - Балтская гидронимика Волго-Окского междуречья // Древнее поселение в Подмосковье. М., 1971, с. 99-113.
Седов В.В., 1982 - Восточные славяне в VI-XIII вв. М., 1982.
Седов В.В., 1985 - Днепровские балты // Проблемы этногенеза и этнической истории балтов. Вильнюс, 1985, с. 20-29.
Седов В.В., 1987 - Балты // Финно-угры и балты в эпоху средневековья (Архнология СССР). М., 1987, с. 353-456.
Седов В.В., 1994 - Славяне в древности. М., 1994.
Топоров В.Н., 1972а - "Ваltiса" Подмосковья // Балто-славянский сборник. М., 1972а, с. 217-280.
Топоров В.Н., 19726 - О балтийском элементе в Подмосковье // Ваltistiса. Priedas. I. Vilnius, 19726, с. 185-224.
Топоров В.Н., 1980 - Гаivai - Galindite -голядь (балт. *Galind - в этнолингвистической и ареальной перспективе) // Этнографические и лингвистические аспекты этнической истории балтских народов. Рига, 1980, с. 124-135.
Топоров В.Н., 1981 - Голядский фон ранней Москвы (О балтийском элементе в Подмосковье) // Проблемы этногенеза и этнической истории балтов. Тезисы докладов. Вильнюс, 1981, с. 112-117.
Топоров В.Н., 1982 - Древняя Москва в балтийской перспективе // Балто-славянские исследования. 1981. М., 1982, с. 3-61.
Топоров В.Н., 1988 - Балтийский элемент в гидронимии Поочья. 1 // Балто-славянские исследования. 1986. М., 1988, с. 154-176.
Третьяков П.Н., 1970 - У истоков древнерусской народности. М., 1970.
