УГОРСКО-САМОДИЙСКИЕ СТОЛКНОВЕНИЯ
В ненецком фольклоре ханты, как правило, не выступают в образе врагов (в отличие, например, от тунгусов или зы- рян). В хантыйских и мансийских сказаниях, напротив, ненцы нередко предстают в качестве противоборствующей стороны. Между тем исторически не ненцы теснили угров с занимае- мых территорий, а наоборот, ханты и манси осваивали северо- таежные приобские области: Ляпин, Войкар, Сыню, Куноват, Полуй, прежде населенные самоядью (в героических сказани- ях хантов южным рубежом самоедской страны называется о-в Конавыт на Оби [Патканов, 1891а. С. 8]). Поэтому на- беги ненцев имели подчас не наступательный характер, а мо- тивировались местью захватчикам.
Например, на Вахе, где ханты относительно недавно (в 17-18 вв.) потеснили самодийцев, особенно свежи предания о самоедских нашествиях. По легенде, записанной М. Б. Ша- тиловым, самоеды приходили с войной во времена, когда еще
100
<водились дикие олени> [Шатилов, 1929. С.2].По данным Г. Старцева, в начале 20 в. на Вахе здравствовало четвертое колено легендарных братьев-богатырей, отразивших в битве на устье р. Сабун последнее нашествиеерган ях- самоедов, бывших некогда туземцами Ваха [Старцев, 1928. С. 131]. Село Ларьятское (административный центр Ваховского края) расположилось на месте бывшего самоедского кладбища [Дмит- риев-Садовников, 1916. С. 2]. Стоит ли удивляться тому, что у местных жителей до сих пор на устах притча-диалог <стари- ков-ненцев и стариков-хантов>: первые утверждают с угро- зой, что это их земля, а вторые наказывают молодежи не ездить к ненцам во избежание сведения счетов [см. Кулем- зин, Лукина, 1978. С. 30].
На противоположной (западной) окраине угорского мира, у манси Конды, распространены более смутные предания о нашествиях самоедов, появлявшихся с севера на берестяных лодках. В одних случаях они пробирались на Конду, спуска- ясь с вершины р. Тап, в других, входя из Иртыша в устье Конды, где в старые времена находился укрепленный городок (возможно, Карыпоспат, крепость легендарного <кровавого бо- гатыря, старика Нангхуша> [Патканов, 1891б. С. 76, 91]), построенный для обороны от самоедов. Некие <свирепые ди- кари-людоеды> однажды спустились на тех же берестяных лодках по р. Пелым и, напав на Вотму, перебили всех ее жителей [Матвеев, 1976. С. 61].
<Своими набегами самоеды тревожили в пределах То- больского округа всю область Нижнего Иртыша до Демьянки и область Конды, причем в последний край они спускались на ладьях по р. Тап, впадающей в Конду. У жителей Кондинско- го края они более известны под названием Тавдинского наро- да' -Тавда-jаx>[Патканов, 1891б. С. 105]. Последнее при- мечательно тем, что р. Тавда находится не к северу от Конды, а к западу, по направлению к Уралу, в горных тундрах кото- рого еще в конце 19 в. кочевали самоеды родов Хатанзиевых и Варцаповых [Глушков, 1900. С. 26]. П. П. Инфантьеву в 1892 г. жителя Пачерах-пауля рассказали легенду о двух бо- гатырях, воевавших с самоедами (людьми на берестяных лод- ках), и уверяли, <что еще недавно в вершинах Конды, где ныне никто не живет, встречаются сгнившие постройки, постро- енные будто бы самоедами> [1910. С. 135, 136].
У северных манси мотивы войн с самоедами настолько традиционны, что запечатлены в названиях местностей. По
101
одному из преданий, <шли на манси войной великаны-самое- ды. Поднялись они на одну из вершин в верховьях Печоры и увидели невдалеке страшного в своем гневеТагт-толях-ял- пынг-нёр-ойку. Это Святой-старик-Урал-в-вершине-Сосьвы. Испугался самоедский вождь-шаман и в страхе бросил свой бубен. Упал бубен и стал горой Койп. А сами великаны ока- менели и превратились в каменные столбы>, которые до сих пор называютерн-пупыгыт(ненецкими идолами) [Матвеев, 1976. С. 60, 159].
О войнах сынских хантов с ненцами свидетельствуют и топонимы: название урочища у юрт Хорпынгорт,Еран ёх вилим,означает <Место битвы с ненцами>,Ляль кертын(у юрт Тиль-тим) - <Война назад вернулась> (т. е. закончи- лась). По рассказам куноватских хантов, их предки завоевали эти земли, прогнав народур ёх(ненцев) на север.
На землях питлярских хантов, по легенде, прежде жили сорт ях(народ Щуки). От них осталось кладбище, глиняные черепки, обломки оленных загородей. Среди жителей Ляпина тоже известны люди Щуки, манси рода Сайнаховых, духом- покровителем которых былСорт ойка(Щука-старик) [Чер- нецов, 1947. С. 162, 172]. Соседи считают Сайнаховых ернколен махум- людьми из ненецких чумов [Соколова, 1970. С. 121].
По всей Сургутской Оби (на Пиме, Тромъегане, Агане, Салыме, Б. и М. Юганах) распространены предания о былых нашествиях северных кочевникор. При этом среди них разли- чаютсяехран ях (ерган ях, ерганхо,ярган хо, яран)- лес- ные ненцы иавус ёх (ахус ях, явус ёх, овус ёх)- северные люди <в красивых кисах и малицах, приходившие издалека за оленями и женщинами> и <не едящие щуку>. Последнее, ви- димо, и дало основание обским уграм считать их <народом Щуки>, т. е. почитающимСорт ойкуилиСорт икикак табуированного духа-покровителя (тромъеганские ханты счи- таютСорт Ох- Щучью Голову - главным духом ненцев).
Несмотря на путаницу во мнениях самих хантов, усматри- вающих вавус ёхто селькупов, то собственных северных соплеменников, речь, очевидно, идет о тундровых ненцах, действительно не употребляющих в пищу щуку, носящих глу- хую меховую одежду и способных совершать невероятно про- тяженные рейды на оленных упряжках. Даже в самой южной хантыйской провинции, на Демьянке, существуют легенды о нашествиях самоедов: по одной из них, остяцкий богатырь
102
Салхан <убил самоедского князя, осаждавшего остяцкий го- родок на мысу Каттида ванда> неподалеку от дер. Готиловой Демьянской волости [Патканов, 18916. С. 99].
Движение хантов и манси в северные и восточные земли из средне- и южно-таежного Зауралья имело, наряду с други- ми следствиями, эколого-экономический кризис, вызвавший становление крупностадного оленеводства у ненцев [см. Го- ловнев, 1993а. С. 87-100]. При этом в период нарастания кризиса (до 17-18 вв.) угорская промысловая культура, ос- нованная на индивидуальных и <пассивных> (засечных) спо- собах охоты, а также высокотехнологичном рыболовстве, одер- живала верх над самодийской, опиравшейся на потерявшие прежнюю эффективность (вследствие сокращения промысло- вой фауны) загонные методы охоты. По-видимому, и военное искусство угров, имевших давние связи со степным миром, выгодно отличалось от <провинциального> северосамодииского.
Неизвестно, чем бы закончилось <триумфальное шествие> обских угров по землям самоедов, если бы последние не со- здали новую культуру крупностадного оленеводства, и в хо- зяйственном (по уровню самообеспеченности), и в военном (по уровню маневренности) отношениях превосходящую все прежние. Отныне ханты и манси оказались для ненцев не источником военной угрозы, а удобным объектом поживы. Ненцы и впоследствии не препятствовали расселению про- мысловиков-угров, поддерживая при этом свое верховенство, выражавшееся в набегах, захвате оленей и женщин (облада- ние теми и другими - признак власти).
Уграм подобные рейды приносили немало хлопот и по- терь, что со временем привело к складыванию фольклорного образа ненца-врага. Ненцы часто брали жен в хантыйских селениях, тогда как обратное сочетание браков было редкостью (знак нормативного превосходства ненцев). Многие ханты стали пастухами у состоятельных ненцев-оленеводов (не случайно ненецкое название хантовхабиозначает 'работник'); впослед- ствии оненечившиеся ханты образовали тундровые роды Са- линдер, Неркыгы, Нядангы, Пандо, Поронгуй, Тибичи, Лар. Уступая нормативно-культурные приоритеты, ханты тем не менее основательно <врастали> в землю, тогда как их сопер- ники были связаны с кочующими стадами оленей. В северной тайге сложилась двойственная межэтническая система собствен- ности: хантыйская - на промысловые угодья, ненецкая - на оленеводческие пастбища.
103
Усиливающееся русское влияние все более подчиняло осед- лых промысловиков, тогда как оленеводы сохраняли самодос- таточность в хозяйственном смысле и относительную неуязви- мость в военно-политическом. Со временем <промысловик> и <оленевод> стали символами понятий покорившегося и непо- корного. Особенно отчетливо это выразилось в различном отношении туземцев к христианству (точнее христианизации).
Ненцы и обдорские ханты-оленеводы открыто нападали на крестившихся туземцев. В 1718 г. князец Ляпинской во- лости Семен подал прошение о дозволении ему переселиться в Тобольск подальше от свирепствующих северных соседей: <при- езжали... в Ляпинскую волость низовская воровская самоядь, а с ними был Гындин сын Микишка, по научению брата сво- его, обдорского князя Тайши Гындина, и побили в той волос- ти ясашных остяков, а двух человек убили до смерти и над теми убиенными надругалися, груди спороли и тайные уды отрезали и клали им в уста> [Памятники..., 1885. С. 181- 182].
В 1720-х годах, как сообщает Н. А. Абрамов, <самоеды убивали крещеных и, по древнему своему обычаю, вырезыва- ли их сердца и ели>. Куноватский князь Игорь Данилов доно- сил Березовскому воеводе полковнику Андрею Инглису, что и в прошлые годы и ныне обдорские самоеды Терева и Кель- та Сынгуруевы, Кельта Пунзумин и Гайча Хапуев со многи- ми другими грабили и убивали новокрещеных куноватских остяков. Вскоре на ту же Куноватскую волость совершила набег самоедская орда (числом более 120 человек) под пред- водительством Ванюты Молдева, угнали 700 оленей и убежа- ли к берегам Ледовитого Моря. В том же 1722 г, ненцы Нарта и Питича с 130 единоплеменниками приезжали в Ля- пинскую волость к князцу Семену Матвееву (тому, вероятно, что просился в Тобольск), вокруг городка развели огонь, ог- рабили церковь и всех жителей, убили несколько остяков и варварски изувечили трупы. Отсюда эти ненцы отправились по р. Ляпину, расправлялись по дороге с новокрещеными ос- тяками, отбирали у них кресты, привязывали эти кресты к концам хореев и понужали ими упряжных оленей. Иконы же, привязав за веревку, волочили за нартами по земле. Заодно <награбили много имущества и 500 оленей угнали>.
В те же годы <народный злодей> (так он поименован в делах Березовской воеводской канцелярии) Пунзы Тыровов и другие <аню-карачейские самоеды> приезжали в Подгород-
104
ную волость, убили князя Никифора Еурова, <во многих мес- тах копьями изранили и над телом делали поругания>. Вслед за тем они отправились в Куноватскую волость, ограбили На- грачевские и Жижимковские юрты, убили нескольких остяков <с обычными поруганиями и варварством>. В 1748 г. бере- зовские ненцы во главе с Евой Ледовым убили хантыйского князца Никифора Чурова и <грудь вспороли и прочие непот- ребности чинили>. В 40-х годах 18 в. старшина Карачейского рода Тынжа Енисеев <взбунтовал> около 200 своих сороди- чей [Абрамов, 1857. С. 351-352; Потанин, 1866. С. 25- 26; Миненко, 1975. С. 292-293].
Русские власти отвечали не менее решительными действи- ями: <народный злодей> Пунзы Тыровов и его сообщник Немда Юмин были повешены на столбах в Обдорском городке, их сподвижники Харка Лявов и Обындя Хапуев - в Казымс- ком и Аяпинском городках. Тут же на столбах были прибиты надписи с подробным перечнем преступлении повешенных. Толмачи публично оглашали содержание надписей в назида- ние собравшимся самоедам. Филофей Лещинский лично хло- потал о защите остяков от самоедов. По предписанию от 19 июня 1725 г. березовскому воеводе надлежало охранять ос- тяцкие волости, в связи с чем по всей Березовской округе были разосланы казаки с огнестрельным оружием. В Березов были доставлены три заложника-самоеда из числа <лучших людей>. <После сего набеги прекратились> [Абрамов, 1857. С. 352].
Средневековые ужасы перечислены здесь не для того, чтобы у читателя просто встали волосы дыбом. Речь идет о крайних формах жестокости по отношению к своим же соплеменникам, причем по большей части к <лучшему> их сословию. По- видимому, за <поруганиями над телом>, <рассечением груди> и другим <варварством> следует видеть не патологическое зверство, а военные традиции. Иными словами, христианиза- ция была воспринята самоедами и остяками-оленеводами как обычная война, предполагающая беспощадность и ритуализо- ванные действия по отношению к неверным - нелюдям (между некрещеными и крещеными хантами прервались даже брачные связи). Противоборствующими сторонами в этой войне вы- ступали русские и оленеводы (а основном самоеды), а но- вокрещенцы-промысловики оказались в стане первых. Неуди- вительно, что и по завершении (смягчении) противостояния русские власти всячески препятствовали передаче администра-
105
тивных полномочий самоедским старшинам, охотно поддержи- вая заблаговременно крестившихся хантыйских князей.
ПОКОРЕНИЕ ТУНДРЫ (ненцы)
Стремительно сложившаяся культура оленеводов-кочевни- ков была плодом напряжения и борьбы. Поэтому с первых дней своего существования она несла в себе заряд агрессии. Это не означает, что ненуа 17-18 вв. следует представлять как обозленного мстителя. Напротив, первые же удачи сооб- щества кочевников в обеспечении своей независимости и власти сформировали тот психологический облик рассудительного, уверенного в своих силах тундровика, которым пестрят днев- ники путешественников прошлых столетий.
И все же новая культура требовала <движения дальше>, которое по-своему выразилось в росте народонаселения и чис- ленности оленьих стад, а также завоеваниях. Если в верти- кальном (географически) отношении расширение пространст- ва кочевий ямальских оленеводов было в значительной мере обусловлено экологическими причинами (следованием по пу- тям сезонных передвижений оленей), то их широтное продви- жение, причем почти исключительно на восток, предопределя- лось все теми же политическими мотивами (В. И. Васильев обычно делал акцент на факторе расширения пастбищных уго- дий [1977. С. 125], что по-своему справедливо).
Продвинувшись на север, вернее, расширив область се- зонных перекочевок до побережья Арктики, ненцы ступили на земли легендарного народасихиртя.В 1929 г. представители рода Вэнга, живущие на самом севере Ямала, уверяли В. Н. Чернецова, что их предки появились здесь сравнительно не- давно, <5-6 поколений тому назад> [Чернецов, 1935а. С. 125].
В течение ряда лет, будучи у ненцев различных районов Ямала, Гыдана, Полярного Урала, я не упускал случая под- робнее расспросить осихиртяи их взаимоотношениях с ненца- ми. Некоторые фольклорные сюжеты были записаны в двух, трех и более вариантах, но среди них нет ни одного, прямо повествующего о войне ненцевс сихиртя.Таинственный на- род исчез, <ушел в сопки>. Иногда ненцы заговаривают о замечательном военном искусствесихиртя,однако искусство это состоит не в ратной доблести, а в способности обращаться невидимыми и скрываться от завороженных преследователей.
106
Скорее всего, избегая столкновений с ненцами,сихиртядей- ствительно <прятались в сопки>, <уходили под землю>, и в конце концов <неслышно> растворились в ненецкой среде.
В одной из легенд (<Няхар' Сихиртя>, сказитель П. Худи, Ямал, 1990 г.) героем, восстанавливающим разрушенный бо- гом подземельяНгамиропорядок> нарядус сихиртя,оказы- вается человекобог Мандо-мянг [см. Golovnev, 1992]. Первая часть имени указывает на его принадлежность кмандо (ман- то, манту)- народу, причисляемому обычно к энцам, на- селявшему Гыданский полуостров до прихода ненцев. По-ви- димому, не случайно в одном фольклорном сюжете объедине- ны персонажи двух территорий, на которые почти одновре- менно обрушилась экспансия ненцев-оленеводов.
По предположению Л. С. Берга, в конце 16 в. энцы рода монгкаси населяли обширные земли правобережья нижней Оби [Берг, 1945. С. 258], в 20-м в. горстка энцев (менее ста человек) сохранилась лишь в районе устья Енисея. За четыре столетия все пространство от Оби до Енисея было подчинено ненцами (в енисейском варианте <юраками>). В течение этого времени они настолько освоились в новых территориальных владениях, что совершали глубокие рейды в области приени- сейской тайги, тревожа своими набегами кетов [Финдейзен, 1929. С. 131]. Одним из распространенных батальных сюже- тов в фольклоре таймырских нганасан являются столкновения с юраками. При этом культивируется герой-одиночка, побеж- дающий и изгоняющий пришельцев. Например, вдюромыо Торуде (Чимихоти'е) описывается герой, который с детства Проявлял необыкновенную силу, отличался драчливостью (<как хорво время гона>) и отсутствием двух передних Зубов, за что звался <Щербатый>. В мирное время он охотился на ди- ких оленей, но при появлении врагов (юраков) становился воином [Симченко, 1976. С. 188].
Судя по тому, что для Щербатого повоевать с юраками было обычным делом, ненцы давно и часто беспокоили тай- мырских соседей. В фольклоре самих ненцев образ нганасан- ского шамана-воинатавы (тавысо мидерта)фигурирует столь же часто, как и имена двух других приенисейских народов мантуитунго (тунгос- эвенки,). При этом, еслиманту иногда удостаиваются положительных ролей, тотавыи, осо- бенно,тунго- сугубо враждебных.
По архивным данным, первые ненцы объявились в Ман- газейском уезде и на Енисее к середине 17 в. (около 1636 г.)
107
[Долгих, 1960. С. 120, 136]. По-видимому, это было связано с попыткой березовской администрации захватить несколько самоедов Карачейского рода в аманаты (заложники - для принуждения сородичей платить ясак). В ответ <самоеды, кочевные людишки, разбрелись врозь в Мангазею и на Ени- сей и в Пясиду и в иные сторонние реки>. А там, <с манга- зейскими... уездными людьми о леших промыслах почали у них быть меж себя драки большие, и друг друга побивают до смерти> [Бахрушин, 1925. С. 85-86].
В. И. Васильев предполагает возможность трех зна- чительных столкновений наступавших с Оби ненцев и отступавших к Енисею энцев. Первое произошло в низовьях Оби или Таза (тогда отряд ненцев возглавлял Сехор из рода Ябтонгэ), второе - на Енисее у мыса Лескино (после чего на карте, составленной С. У. Ремезовым, в пространстве между Тазом и Енисеем появилась надпись <юратская земля немирная>). Третьим было сражение на оз. Туручедо на правом берегу Енисея в 80 км от современного пос. Потапово [1975. 113-139].
Если даты первых двух можно условно поместить в про- странстве 17-18 вв., то бой у Туручедо В. И. Васильев точно датирует зимой 1849-1850 гг. Основанием тому слу- жит резкое изменение состава туземцев, приписанных к хле- бозапасному магазину Плахино: до 1850 г. в списках преоб- ладали енисейские группы, после - юраки. По его заключе- нию, <причину военного конфликта в низовьях Енисея следу- ет видеть в территориальных притязаниях ненецкой группи- ровки, состоявшей из представителей родов, принадлежавших к Обдорской волости, на землю (в первую очередь, пастбищ- ные угодья) на правом берегу реки>. Согласно некоторым вариантам фольклорного предания, в сражении при оз. Туру- чедо на стороне энцев принимали участие и эвенки [1977. С. 125-126].
Мне, в бытность мою на Таймыре в составе исследова- тельской группы под началом В. И. Васильева в 1977-1978 годах, доводилось читать только что опубликованную статью руководителя экспедиции [1977] и слышать комментарии к ней энцев пос. Прилуки (по их собственному убеждению, прямых потомков участников <великой битвы>). Пожалуй, никогда с тех пор я не наблюдал столь непосредственного переживания людьми исторического события более чем сто- летней давности. Старик Куприян А. Болин, делая взмах ру-
108
кой в сторону расположенного неподалеку оз. Туручедо, на- ступал на Васильева и уверял его, что крови было по колено, что его предок Кодэо своими выстрелами из лука в толпе врагов дороги прокладывал, а они (он делал взмах в сторону стоявшего в трех шагах старика Николая С. Пальчина) под- няли крик, за что их и прозвали <Тёр>.
Для них, <последних изманту>,бой у Туручедо превра- тился в нечто вроде великого потопа, в котором они сумели спастись, от которого берут начало их родовые имена (хотя в действительности они появились раньше) и вообще вся исто- рия современных энцев. Они, кстати, поправили Васильева, сказав, что энцы, эвенки и нганасаны (<курившие железные трубки>) - все люди таймырской тундры выступили в ту весну против юраков.
Многое понятно в истории сражения на оз. Туручедо. Не ясно только, кто победил. То ли, как полагает Куприян Бо- лин, одолели энцы, то ли, как считает потомок юраков П. А. Комаров (из рода Ненянг), близки были к победе юраки, и энцы первыми запросили мира [Васильев, 1977. С. 124], то ли, как рассказал в своем повествовании П. Болин, стороны заключили мир (притом, что юраки потерпели поражение) [см. Долгих, 1961. С. 89-96; Хомич, 1966. С. 144-146]. Во всяком случае энцы и ненцы живут с тех пор бок о бок в низовьях Енисея.
Ненцы не любят рассказывать о поражениях. Герои их легенд всегда побеждают, даже если им для этого приходится восстать из мертвых. К побежденным они великодушны, в образаххаби(хантов и манси),сихиртя, мантунет ничего зловещего, хотя они и выступают реальными противниками ненцев. Зато портреты непокорившихсятунго, тавы,санэр рисуются в основном черными красками. В мифах ненцы одо- левают и их, но самый главный враг (его сердце, голова, седь- мая часть сердца, искра из головы) неизменно остается жив и обещает напоследок <когда-нибудь вернутьсяи отомстить>.
КНЯЖЕСКИЕ УСОБИЦЫ (обские угры)
Было время, когда предки хантов и манси не коротали век в пределах своих таежных угодий, а совершали невероятные по протяженности походы. Наверное, памятником той эпохи и является мифологический образМир-сусне-хума (Сорни хума,
109
Пайрахт'а, Алъвали, Посты-янг ики)- всадника, объез- жающего и осматривающего землю. В героическом сказании о богатыре Сонгхуше говорится:
На семь концов земли сватать косатых девиц за хороший выкуп он
ходил.
После его походов во многие страны, на священной, опущенной Богом,
земле
Едва осталась площадь суши и воды (им неизведанная).
С семи концов земли он взял в жены семь девиц.
[Патканов, 1891а. С. И].
Дороги в средние века как будто не были короче. Однако связи между различными областями западносибирской тайги оказывались прочнее, чем сейчас. К примеру, в 1683 г. про- шел слух, что тымские остяки хотят идти <побивать на смерть> обдорских остяков [Долгих, 1960. С. 83] (в современных из- мерениях это означает, что селькупы Томской области наме- рены выяснить отношения с хантами Ямало-Ненецкого окру- га, минуя границы Тюменской области и территорию Ханты- Мансийского округа; для жителя теперешней Западной Сиби- ри очевидна абсурдность подобной затеи). При этом повод к далекому странствию мог не относиться к кругу <насущных потребностей>. По заключению Н. А. Абрамова, войны между остяцкими княжествами были, <между прочим, из-за разных оскорблений, из видов корысти, а нередко из-за красивых женщин и девиц> [1857. С. 330]. Представляя протяжен- ность походов угорских богатырей за невестами, невольно за- думываешься: неужели в не столь отдаленных селениях жен- щины были менее привлекательны? Или князья были озабо- чены необходимостью избегать кровосмешения? Или уже тог- да женские прелести росли в цене соответственно затрачен- ным в их достижении усилиям?
Оказывается, подобные мысли время от времени одолева- ли и самих богатырей. По легенде, собравшийся на войну герой, выезжая из своего городка, встретил толпу девиц. За- глядевшись на них, он впал в размышления о том, как <в сущности безрассудао вести своих воинов на погибельную войну ('в пасть мамонтов'), чтобы добыть себе невесту, когда перед ним целая толпа красивых девиц. Впрочем, его размышления не были продолжительны. Брат его пристыдил в малодушии, и он, покрыв лицо свое платком (признак стыда), погнал оле- ней вперед> [Патканов, 1891а. С. 51].
По записанной С. Шульгиным легенде, живший в город- ке Индере (Эмдере) на р. Ендырь богатырь Севенхой-Ветен-
110
хой, отправившись за дочерью князя Худема в городок Кар- поспан (Кары-поспат) на Конде, проехал на оленьих нартах вдоль Оби, Иртыша и Конды, прежде чем за Кондинским сором, по левую руку, увидел обнесенный деревянной стеной городок Карпоспан. В это же время защитники городка, три сына князя Худема, <уехали на полдень, куда улетают птицы осенью и вернулись на трех крылатых конях с женами> [НА ТГИАМЗ, N 75. С. 12-16].
Символика долгих дорог выражается и в том, что путь эмдерскому богатырю (в варианте, записанном С. К. Патка- новым) указывает птица - обернувшаяся филином княжна, призвавшая <выбранного из среды 80 мужей с оленьими но- гами, с опущенными косами, косатого Яга> снарядиться в до- рогу <на военную ногу и на сватовскую ногу> [1891а. С. 57- 58].
Ничуть не умаляя роли женщин в развязывании малых и больших войн, замечу лишь, что в угорских героических ска- заниях они выступают не столько в качестве действующих лиц, сколько в значении символа земли, богатства и власти. По заключению С. К. Патканова, в остяцких <сказаниях и былинах мы нигде не встречаем войн из-за захвата земель> [1891а. С. 23] (в одном из записанных им преданий об этом все же идет речь: <Брат, зачем спят так долго мужи, идущие завоевывать богатые рыбой угодья чужой земли> [Раtkаnоv, 1900. S. 20]). Впрочем, походы за женщинами и являются <идеологической формой> борьбы за территориальную власть. Иначе говоря, тот, кто в силах <взять> (сосватать, захватить, похитить) женщину, оказывается властелином земли и своей собственной, и той, к которой принадлежит избранница. Не удивительно, что в эпосе (как и в обрядовой символике) свадьба и война неразделимы. Нет лучшего способа выразить могу- щество князя Сонгхуша, чем сказать: <С семи концов земли он взял в жены семь девиц>.
Нечто подобное прослеживается и в жажде завоевателей угонять оленьи стада. Правда, в этом случае мотив <облада- ния главными богатствами> дополнялся тактическими сообра- жениями - угон стада лишал противника маневренности (по- просту возможности преследования). Как бы то ни было, не пушнина и иные драгоценности, не укрепленные городки и богатые промысловые угодья, а именно женщины и(или) оле- ни выступали основной целью военных набегов.
111
Не только для установления власти, но и ее поддержания считалось необходимым <угонять оленей и забирать девок> (по выражению хантов р. Сыня). У хантов Войкара, Сыни, Куновата, Казыма, манси Северной Сосьвы и Ляпина рас- пространены предания о частых набегах на их землихорынг ёх (хурун ёх)- 'народа городков' (имеются в виду славные своей воинственностью ханты Кодских городков). Известно, что все эти области (городки Куноват, Илчма, Ляпин, Мун- кос, Юил и Березов) некогда относились к ведению Кодского князя Лугуя [см. Миллер, 1937. С. 267]. Их-то по большей части и навещали кодские воины.
Были ли эти походы подобием старорусского княжеского полюдья, как полагает Ю. М. Кобищанов [1992. С. 119- 124], или они представляли собой усобицы больших и малень- ких вождей (когда дань не собирается, а отбирается), судить сложно. Очевидно лишь, что существовала зависимость севе- роугорских провинций от Коды, выражавшаяся в <привычке> к набегамхорынг ёх.И не только в ней.
Кода, наряду с соседним Белогорьем, выступала обще- угорским культовым центром [см. Новицкий> 1884. С. 56- 59]. По рассказам северных угров,хурун ёхприходили в их земли не только воевать, но и торговать лодками, ремеслен- ными изделиями. И сами северные богатыри наносили ответ- ные визиты в знаменитые городки. Судя по преданиям, враж- да схурун ёхне препятствовала заключению с ними браков (которые, быть может, считались даже престижными). Вот как сложились отношения с воинственными 'людьми город- ков' у жителей Горной Оби:
ЛюдиХутли ёх(ветвь рода Кельчиных) узнали от шамана, что на них идут войнойхурын ёх.Они устроилипоры(жертвоприноше- ние), на котором шаман сказал:<Хурын ёхуже близко. Но у нас людей много, бояться нечего, и караул выставлять не надо>. Все легли спать, а дозорными оставили девочку и только что просватанную де- вушку(мень нэ).Среди ночи на лодках подошлихурын ёх,слышно как они кричат, будто утки:Кока-вуй-юв.Девочка говорит девушке: <Пойдем, разбудим наших людей!> Та отвечает: <Нет, это утки кри- чат>,- она услышала, как вождьхурын ёхсказал:Урты окшам коннам нэ мане(В красном платье женщина моей будет) - и захо- тела стать его женой. Воины напали на спящих и всех перебили. Только один мужик спасся, потому что он нырял, как чебак(кельчи). Хурын ёхеще дальше вниз по Оби пошли, аКельчидождался их возвращения и всех их из лука перебил, все лодки их потопил. От Него род Кельчиных пошел.
[Н. М. Шиянова, О. П. Кондыгина, М. Обь, 1989 г.]. 112
По другой версии, однаждыхурун ёхподошли на боль- ших лодках отрядом человек в двести к обнесенному деревян- ными стенами городку на высоком берегу(Навы Нангаль- Белой Горе) Шурышкарского сора. Затеяв ночное побоище, они перебили всех местных хантов, лишь одного упустили, он прямо в малице нырнул в протоку и уплыл. Ему пришлось прятаться на луговине среди кочек и не раз еще нырять в воду. За это его прозвалиКельчи- 'Чебак'. Когда следую- щей веснойхурун ёхпришли снова, он сделал большой лук юхом и стал стрелять по лодкам, все потопил, только одна из них уцелела, в ней-то и удалось скрыться вражескому вождю (хурун ур).ВпоследствииКельчиездил в гости кхурун ёх, там женился, а затем благополучно вернулся в родные края. С тех порхурун ёхсчитаются родней Кельчиным [М. Г. Кель- чин, пос. Кельчи-язы, 1987 г.].
Место на Белой Горе, где стоял городок, почитается свя- щенным, как и весь Шурышкарский сор, в нем нельзя купать- ся и пить воду. По легенде, дух сора защищает местных жи- телей от врагов. Однажды, когда в очередной раз появились хурун ёх,они глянули на берег и им померещилось, будто там воинов <черным-черно>, целое войско с копьями стоит. Враги испугались и ушли.
На Войкаре рассказывают, что в прежние времена час- тенько приплывали вветлон хоп(больших лодках из трех досок) 'люди городков'. Однажды, когда они подходили к городку в верховьях Войкара, местные ханты напали на них и часть лодок потопили. Нынче на месте, где утонулихурун ёх, растут две священные ели.
Случались стычки схурунёх и в устье Питляра, где стоял Нанки-вош(Лиственничный городок), и на Соби неподалеку от пос. Катравож. Здесь когда-то жил богатырь Сибарев. Его звалиЛохна-лял-Ас-вусты-ху- На-лыжах-незастыв- шую-Обь-переходящий-человек. Прослышав о таком богаты- ре,хурун ёхрешили его убить. Приплыли они, как всегда, на огромных лодках. Сибарев в это время охотился на линных уток, загонял их, бросив свой богатырский лук, в малое озер- цо.Хурун ёхзастрелили богатыря из его же лука (другим оружием убить его было невозможно).
Трудно определить северную границу походов Кодских хантов, будь то военные нападения или <полюдье>. Известны их притязания и на территорию Конды, и на Нижнее Приир- тышье. К примеру, по записанной С. К. Паткановым легенде,
ИЗ
на месте теперешних юрт Б. Атлымских проживал богатырь Сенгепов. Он чинил постоянные набеги на Темлячеевскую волость и на страну по Нижнему Иртышу [18916. С> 101],
Кстати> и в первом из приведенных сюжетов о противо- борстве эмдерских и кондинских богатырей речь шла все о той же области слияния рек Оби, Иртыша и Конды {р. Ен- дырь находится на противоположном от Кодских городков берегу Оби). Если учесть, что подборка известных мне пре- даний о <внутрихантыйских> войнах составлена без какого- либо географического предпочтения, то уже ее будет доста- точно для заключения об исключительной роли Конды - Коды в военно-политической обстановке средневекового Приобья. Не исключено, что именно Конда - Кода выступала той силой, которая связывала (объединяла вокруг себя) хантый- ские группы, тем самым обеспечивая целостность расселенно- го на огромной территории народа. Возможно, само название народа ханты(ханда ях, хонди-хо)связано по происхожде- нию с областью Конды - Коды.
Эта версия не только не нова, она едва ли не самая рас- пространенная, если не считать предположения Н. А. Абра- мова об образовании хонди-хо(хон-хо)из сочетанияхон(хан, царь) ихо(человек) [1857. С. 329-330]. Со времен Н. М. Спафария этнонимханты(кандаях)соотносится с топони- момКонда[Спафарий, 1882. С. 48; Новицкий, 1884. С. 28; Георги, Ч. 1, 1776. С. 66; Штейниц, 1935. С. 194; Лашук, 1966. С. 73 и др.]. Я хочу добавить к этому только одно соображение (во многом следуя логике Н. А. Абрамова): на- звание <кондинские люди> могло распространиться на весь народ как свидетельство его политической зависимости от од- ноименного центра Конды - Коды.
Лишь в одной области не сохранились предания о набегах хорынг ёх- на Средней Оби у восточных хантов. То ли это связано с тем, что территория к востоку от устья Иртыша не входила в <сферу жизненных интересов> Коды, то ли эти предания исчезли вместе с теми, кто их помнил. Последняя версия означает, что во времена владычества Коды а Сургут- ском Приобье жили не ханты.
114