Геродот дает довольно подробное описание внешнего вида вифинских воинов: «У азиатских фракийцев, отправившихся в поход, на головах были лисьи шапки. На теле они носили хитоны, поверх которых были наброшены пестрые накидки. На ногах и коленях у них были обмотки из оленьей шкуры. Вооружены же они были дротиками, небольшими щитами (в переводе Г. А. Стратановского почему-то говорится о пращах. — О. Г.) и маленькими кинжалами». Налицо значительное сходство вооружения и одежды вифинцев и европейских фракийцев.
Гераклея или Византий, тоже не испытывали большой необходимости в тех продуктах, которые им могла предоставить торговля с Вифинией, и ориентировались на дальнюю морскую торговлю. Поэтому следует признать, что приоритет во взаимоотношениях вифинцев и греков занимали политические связи, а их характер определялся по преимуществу столкновением интересов обеих сторон. Хрестоматийное высказывание Ксенофонта о враждебности, испытываемой вифинцами к грекам: между Византием и Гераклеей «нет ни одного другого эллинского или дружественного города, но живут только фракийцы вифины. Рассказывают, что они, если захватывают кого-то из эллинов — потерпевших кораблекрушение или кого-либо еще — то поступают с ними очень жестоко», находит многочисленные подтверждения в сообщениях нарративных источников. Соседство с такими экономически процветающими и сильными в военно-политическом отношении центрами эллинского мира, как Византий и Гераклея, накладывало на положение вифинских племен заметный отпечаток. Активная деятельность правящих кругов этих городов по включению близлежащих территорий в состав полисной хоры неизбежно приводила их к конфликтам с вифинцами, причем гераклеоты и византийцы были достаточно сильны для того, чтобы вмешиваться в столкновения вифинцев с другими полисами, преследуя при этом собственные цели. Население Вифинии со своей стороны нередко тревожило эллинских колонистов грабительскими набегами.
Ситуация, в которой вифинцы выступали, как кажется, в роли активной стороны, вынуждавшей жителей близлежащих эллинских колоний к обороне, в корне изменилась в 416 г. Произошедший тогда перелом в греко-вифинских отношениях на долгое время передал инициативу полисам побережья Южного Понта и Пропонтиды. Столь резкая перемена стала возможной в результате крупного военного похода в Вифинию, предпринятого совместно византийцами и калхедонянами при поддержке европейских фракийцев. Вифинцы потерпели тяжелое поражение: их земли были опустошены, многие селения взяты после осады, а их жители перебиты. Но значение данного эпизода не исчерпывается чисто военной сферой: есть основания предполагать, что византийцы сумели упрочить результаты достигнутой победы и подчинили своему господству часть вифинского населения, закрепив за собой территориальные владения в Азии.
Заметным эпизодом в истории вифинских племен стало их столкновение в 400 г. с греческими наемниками Кира Младшего, которые под руководством Хирисофа (после его смерти его пост занял Неон) и Ксенофонта проходили через Вифинию на последнем этапе своего возвращения в Европу. Заслуживает внимания то обстоятельство, что Десять тысяч при организации вторжения в Вифинию пользовались содействием граждан Гераклеи Понтийской, предоставивших корабли аркадянам, снабжавших наемников продовольствием и служивших им проводниками. Очевидно, гераклеотами наряду с естественным желанием избавиться от опасного и обременительного пребывания в их владениях большого войска двигало также стремление ослабить вифинцев59.Первыми в столкновение с вифинцами вступили отряды аркадян и ахейцев, стремившихся раньше всех напасть на местных жителей и получить как можно больше добычи. Им удалось ограбить несколько деревень, ближайших к гавани Кальпе, однако затем собравшиеся в большом числе вифинцы нанесли грекам большой урон и окружили их на каком-то холме. Азиатским фракийцам в достижении этого способствовали хорошее знание местности и более легкое вооружение, удобное для действий на лесистом и холмистом пространстве.
В целом же можно не сомневаться в том, что воздействие на вифинцев со стороны греческой культуры и масштабы эллинизации страны были крайне незначительными. Вифиния, в свою очередь, во многом была для греков классической эпохи terra incognita.Любопытные штрихи, воссоздающие отношение эллинов к отдельным чертам «национального характера» каппадокийцев — в стихотворении поэта VI в. Демодока и пафлагонцев (во «Всадниках» Аристофана), позволяют заключить, что эти народы, хотя они и проживали в значительно более удаленных от Греции местах, чем вифинцы, были знакомы эллинам на чисто бытовом уровне. О вифинцах этого сказать нельзя; из немногочисленных высказываний о них, принадлежащих авторам доэллинистической эпохи, наиболее показательным является уже упомянутый пассаж Ксенофонта, тональность которого естественным образом подразумевает малую интенсивность мирных контактов между азиатскими фракийцами и греками в повседневной жизни .
Объяснить медленное, но неуклонное возрождение политической роли Вифинии, позволившей ей спустя несколько десятилетий даже отразить нападение полководцев Александра Македонского, ввиду недостатка информации крайне затруднительно. Главным кажется то обстоятельство, что за долгое время почти непрерывной конфронтации с эллинскими полисами вифинские племена, будучи вынуждены решать сложные военные задачи, должны был консолидироваться и поднять степень своейо политическойо организации. Такое явление было широко распространено и в европейской Фракии, но в Вифинии с ее территориальной компактностью и «географическим единством» местное население в окружении иноплеменной (хотя частично и этнически близкой) среды к последней трети IV в. сумело достичь большей политической сплоченности, чем его собратья в Европе. Единодержавная власть в Вифинии к началу эпохи эллинизма значительно укрепилась. Складывающиеся здесь монархические институты оказались гораздо устойчивее аналогичных структур государственности у европейских фракийцев, которым было трудно добиться создания крупных политических объединений из-за постоянного соперничества многочисленных правящих династий различных племен и отсутствия четкого принципа наследования власти.
К моменту вступления греко-македонских войск в Азию Вифиния находилась под властью правителя Баса. Страна избежала подчинения Александру: Басу удалось разгромить тщательно подготовленную экспедицию сатрапа Геллеспонтской Фригии и Пафлагонии Каласа и тем самым подготовить то, что македоняне впоследствии отказались от Вифинии. Из этих перемен, однако, первым сумел извлечь преимущества не Бас, а гераклейский тиран Дионисий (337—305 гг.): ему удалось захватить часть вифинских земель к западу от Сангария, воспользовавшись тем, что Бас не мог направить свои силы против гераклеотов из-за опасности нападения македонских сатрапов с юга. В 328 г. Басу наследовал его сын Зипойт, который жил 76 лет и обладал властью. Именно с его деятельностью связаны основные вехи истории Вифинии этого периода.
Гибель Антигона и распад его державы в 301 г. предоставили Зипойту определенную свободу действий. Вифинскому правителю удалось успешно сочетать борьбу против Лисимаха, овладевшего большой частью монархии Антигона, с новыми попытками расширить свои владения. По сообщению Мемнона, Зипойт убил в сражении одного из стратегов Лисимаха, а другого далеко отогнал от своего царства; он побеждал также и самого Лисимаха, а потом и Антиоха, сына Селевка. Хронология и какие-либо детали этих событий совершенно неясны, и потому многие исследователи ограничиваются предельно общими указаниями на враждебность между Зипойтом и царем Фракии и достижение Вифинией в ходе этой борьбы независимости. Относительно обстоятельств столкновения Зипойта с самим Лисимахом у исследователей нет единого мнения. Наиболее обоснованным выглядит предположение, что самая крупная победа Зипойта была одержана в 297/6 г., в результате чего вифинский правитель принял царский титул. Этот год стал считаться началом вифинской царской эры. Какие-либо детали этого события, к сожалению, полностью неизвестны.
Перед лицом вифинской угрозы греки были вынуждены искать помощи у Лисимаха: Астак, Кадхедон и Гераклея признали свою зависимость от него, но это не спасло их от целого ряда тяжелых поражений. Союз с Лисимахом не принес эллинам ожидаемых результатов прежде всего из-за того, что македонский владыка строил свои отношения с греками на иных принципах, чем его предшественник Антигон. Систематически проводившееся им ущемление прав свободных полисов, которые были вынуждены перейти под его покровительство, нередко приводило к складыванию в них тайной, а иногда и открытой политической оппозиции. Подобный раскол в действиях противников позволил Зипойту добиться в борьбе против них значительных результатов. Крупным, хотя и кратковременным успехом Зипойта стало завоевание Астака. Нам неизвестно, когда именно вифинский правитель сумел подчинить этот город, но очевидно, что Астак был разрушен Лисимахом из-за того, что он перешел в руки вифинцев.Не исключено, что в течение какогото времени город был столицей Зипойта; в то же время предположение о возможном союзе граждан Астака с вифинцами выглядит менее правдоподобным, так как политика Зипойта ярко демонстрирует, что он рассматривал греков не как потенциальных союзников, а как противников. Весьма ценные и интересные сведения о взаимоотношениях Зипойта с греками содержатся в «Моралиях» Плутарха. Описываемую им войну вифинцев с калхедонянами многие исследователи отождествляют с событиями 315 г.147, но явное различие приводимых в источниках деталей заставляет видеть здесь рассказ о более позднем эпизоде борьбы Зипойта с эллинскими соседями. Сообщение Плутарха дает возможность заключить, что война калхедонян с вифинцами была довольно длительной, ожесточенной и крупномасштабной: как и в 416 г., грекам удалось при помощи фракийцев пожечь и опустошить вифинские земли. Тем не менее вифинский царь вышел из этой борьбы победителем: калхедоняне попали в засаду около Фалиона и потеряли более восьми тысяч воинов. Они могли быть перебиты все до единого, но Зипойт прекратил избиение, угождая византийцам. В городе почти не осталось мужчин, и после этого Калхедон в течение длительного времени не был способен играть активную роль в международных делах. Зипойт, вероятно, довольствовался достигнутым результатом: о каких-либо его враждебных акциях против калхедонян больше ничего не известно. Время завоевания вифинцами Астака и войны с Калхедоном неизвестно. Эти события наверняка происходили после 301 г. и, возможно, после 297/6 г., так как Плутарх называет Зипойта царем.
Следующим объектом нападения вифинцев стала Гераклея. Город переживал в это время серьезные экономические и внутриполитические затруднения, вызванные авантюрным курсом тиранов, а с 284 г. — подчинением Лисимаху. Вифинский царь уже мог считать себя достаточно сильным для борьбы с крупнейшим полисом юго-западного Причерноморья. Столкновения вифинцев с гераклеотами, вероятно, продолжались с самого начала III в.: именно на это указывает сообщение Мемнона о многих войнах, которые вел преемник Дионисия Клеарх II, «то выступая в союзе с кем-нибудь, то сам подвергаясь нападению». Внимательное изучение текста Мемнона позволило С. Берстайну заключить, что гераклеоты потерпели ряд неудач: так, до 284 г. ими уже был потерян Киер, а еще раньше, вероятно, Финийская область. Заключительным аккордом в развитии гераклейско-вифинских противоречий за период правления Зипойта и их кульминацией стал поход вифинцев в Гераклеотиду, который, по словам Мемнона, принес гражданам много бедствий, хотя они и сумели дать противнику отпор. Едва ли можно считать, что эта акция действительно представляла собой простой грабительский набег, выделяясь на фоне постоянных трений между Гераклеей и Вифинией только значительным размахом. Действия Зипойта были направлены на подчинение Гераклеи, что должно было стать естественным завершением планов вифинского царя в борьбе с эллинскими соседями, но оказалось пока неосуществимым. Мемнон, верный своему принципу умалчивать о неудачах гераклеотов, ничего не сообщает о том, что горожане в результате столкновения с Зипойтом лишились почти всей своей хоры: в руки вифинцев перешел даже расположенный на востоке их прежних владений Тиос. Принципиально важен вопрос о времени вифинско-гераклейского конфликта. Почти все исследователи датируют его временем после гибели Лисимаха в сражении при Корупедионе (февраль 281 г.)161, но данные Мемнона, вероятно, позволяют несколько уточнить такую хронологическую привязку.
Единственным памятником, предоставляющим все «за» и «против» в проблеме о гипотетическом союзе Зипойта с Селевком против Лисимаха, является надгробие вифинского офицера Менаса, сына Биоэриса.
Текст эпитафии
Хоть и изрядная кости мои объемлет могила,
Странник, пред мощью врагов в страхе я не отступил:
Пешим я в первых рядах против всадников стойко держался,
В Корупедионе то, где мы сражались тогда.
Прежде фракийца сразив наповал, ратоборца в доспехах,
Следом мизийца, я сам доблести ради погиб.
Можно за это воздать похвалу Биоэриса сыну,
Коий — вифинец Менас, сей ратоводец лихой.
Другое (стихотворение? — О. Г.)
Слезы надгробные пусть над трусливыми льет проходящий,
В хворях приявшими смерть, коей — безвестность удел,
Ну а меня, кто у Фригия вод за отечество наше
И за родителей честь славно сражался в бою,
В славе земля приняла, в рядах сраженного первых,
Прежде сразившего там много довольно врагов.
Можно вифинцу Менасу за то, Биоэриса сыну,
Мне, воздать похвалу, жизнь кто за доблесть отдал.
На мраморной стеле выше текста эпитафии помещены две фигуры лежащих воинов — очевидно, поверженных Менасом фракийца и мизийца. Видны предметы их защитного доспеха - овальные щиты, один из которых заметно меньшего размера. От фигуры самого Менаса сохранилась лишь нижняя часть ног. Рядом изображены лежащие на земле шлем и щит. Уникальность памятника, дошедшего до нас в довольно хорошей сохранности (обломана лишь верхняя часть рельефа, а оставшееся изображение и текст видны довольно отчетливо), заключается в том, что в сткк. 4 и 11 текста эпитафии содержится прямое указание на место сражения. Упоминание Корупедиона в долине реки Фригий заставляет многих исследователей (в том числе весьма авторитетных) склоняться к мнению, что в последней битве эпохи диадохов между Лисимахом и Селевком в 281 г. на стороне сирийского царя участвовал вифинский контингент. Прежде всего, предположение о союзе Зипойта с Селевком выглядит сомнительным по причинам политического порядка. Для крайне запутанных межгосударственных отношений раннеэллинистической эпохи прямолинейная логика по трафаретному образцу «враг моего врага — мой друг» оказывается оправданной далеко не всегда. Безусловно, Зипойт являлся непримиримым противником Лисимаха, но это вовсе не означает, что он в течение какого-то времени был дружен с Селевком. Почти сразу после гибели Лисимаха вифинский царь повел себя враждебно по отношению к сирийскому владыке; при этом фраза Мемнона не содержит ни малейшего указания на какой-либо поворот в политике Зипойта, приведший к разрыву с Селевком: историк указывает только на изменение отношения самих гераклеотов к царям Фракии/Македонии и Сирии. Правитель Вифинии не мог не понимать, что Селевк будет представлять такую же угрозу его царству, как Лисимах до него175, и поэтому он не имел никаких оснований вмешиваться в борьбу диадохов, тем более в ущерб собственным планам, связанным с подготовкой агрессии против Гераклеи. Место находки памятника Менаса расположено вне прибрежной области озера и отделено от нее грядами холмов, так что его принадлежность Вифинии (даже если датировать его 281 г.) никак не может служить доказательством того, что Зипойту принадлежала и Никея. Однако в целом ряде работ, причем весьма авторитетных, именно локализация памятника Менаса служит аргументом в пользу установления вифинского контроля над Никеей до 281 г.Ведь место захоронения Менаса отстоит от Никеи на значительное расстояние и находится в три раза ближе к Киосу, чем к этому полису; однако никто не считает возможным говорить на этом основании о вифинском контроле над Киосом. Кроме того, практически сразу после гибели Лисимаха вифинский царь начал крупную кампанию против Гераклеи, оказавшуюся успешной, но, очевидно, потребовавшую большой затраты сил; а вслед за тем он вступил в открытое противоборство с полководцами Антиоха I, продолжить которое было суждено его сыну Никомеду.
На рельефе представлены предметы вооружения двух поверженных противников Мена — фракийца и мизийца. Их щиты (один, меньшего размера, почти прямоугольный, другой — овальный, с ребром жесткости и умбоном) являются типичными образцами широко распространенного в эллинистическом мире щита, прообразом которого был галатский щит. Однако появление щитов такого типа в Малой Азии в 281 г. — за год до нашествия галатов на Грецию и тремя с половиной годами раньше их перехода в Анатолию — едва ли возможно. Щит тюреос широко распространяется в Восточном Средиземноморье с начала второй четверти III в., и разница в несколько лет здесь имеет принципиальное значение. Очевидно, многие исследователи просто не замечали такого противоречия; между тем именно традиционная датировка данного памятника 281 г. служит порой основанием для того, чтобы говорить о негалатском происхождении щита типа тюреос, будто бы бытовавшего в Греции и даже в Азии еще до кельтского нашествия. Спорность таких предположений также была отмечена Б. Бар-Кохвой; к его замечаниям можно добавить, что целый ряд изображений такого щита на малоазийских рельефах следует связьГЬать именно с галатами. Однако все-таки сложно представить, что уже в 281 г. такое защитное вооружение могло быть в ходу у представителей разных народов (в том числе малоазийских мизийцев). Следует особо остановиться на изображении меньшего щита. При всем своем несомненном сходстве с «классическим» тюреосом он все же отличается от него достаточно существенно — пожалуй, настолько, чтобы рассматриваться как его самостоятельная облегченная модификация, возможно, входившая в комплект вооружения всадника (ведь Менас сражался с конницей)Для того чтобы этот тип щита возник и прижился, был необходимо, вероятно, определенное время, что опять-таки дает аргументы против ранней датировки стелы. Он отметил, что все приводимые сторонниками этой точки зрения примеры не вполне корректны, так как относятся ко времени после нашествия галатов и происходят из регионов, где их появление под кельтским влиянием не должно вызывать удивления. Что касается фракийского овального щита, изображенного на фреске из Казанлыкского склепа (кон. IV — нач. III в.) (Сокольский Н. И. О боспорских щитах. С. 23; см. также иллюстрацию: Живкова Л. Казанлыкская гробница. М., 1976. С. 29—30), то, как отмечалось выше, одной овальной формы явно недостаточно, чтобы считать данный щит аналогом кельтского. Большего внимания заслуживает изображение овального щита на монетах Птолемея II Филадельфа (285—246 гг.), на котором акцентирует внимание Н. А. Фролова. По мнению исследовательницы, этот щит имеет чисто греческое происхождение, так как вероятность того, что египетский царь помещал бы на своих монетах изображение оружия своих наемников или даже врагов, исключена. Однако в эллинистическую эпоху такие прецеденты (причем связанные именно с галатами) неоднократно зафиксированы: так, оружие кельтов появляется на монетах вифинского царя Зиэла, использовавшего галатов в качестве наемников.
Суммировав все вышесказанное, можно заключить, что сражение, в котором погиб Мен, не тождественно битве между Лисимахом и Селевком: их объединяет только один географический район — стратегически важный и неоднократно становившийся местом самых различных вооруженных конфликтов. В упоминании в тексте эпитафии места нет оснований видеть конкретную привязку к событиям 281 г., так как сражение между последними диадохами отнюдь не безоговорочно вошло в античную традицию именно как «битва при Корупедионе». С другой стороны, коль скоро это сражение получило широкую известность, подчеркивание того, что гибель Менаса случилась в месте тех же славных событий (хотя и совсем в другое время, но сообщать об этом, разумеется, автору/авторам эпитафии не было никакого резона) выглядит вполне логичным.
Победа над полководцем Антиоха стала последним подвигом старого царя: в том же 280 г. Зипойт умер в возрасте 78 лет. За почти полувековой период его правления Вифиния значительно усилилась: независимость страны была сохранена, а ее территория — увеличена. Все эти достижения первого вифинского царя позволяют исследователям говорить о том, что Зипойт намеревался войти в политическую систему, созданную новыми эллинистическими владыками, а Вифиния при нем стала равноправным партнером своих малоазийских соседей и даже более удаленных государств. Эти оценки во многом справедливы, но при ближайшем рассмотрении государственной деятельности Зипойта выясняется их односторонность. Естественно, такая политика не могла принести ему поддержки и признания со стороны греческого мира, без чего вряд ли было возможным становление Вифинии как «полноправной» эллинистической монархии.
Провозглашение Зипойта царем, очевидно, имело определенный вес в глазах его современников — и греков с македонянами, и анатолийцев. Вероятно, именно эта акция Зипойта могла послужить своеобразным примером для коронации как Митридата I Ктиста в Понте, так и (с некоторой степенью вероятности) даже для Спартока III Боспорского. Но представители азиатской знати, принимая титул, преследовали прежде всего интересы антимакедонской борьбы, и к Зипойту это относится даже в большей степени, чем к кому-либо другому из анатолийских династов. Диадохи отнюдь не считали их равными себе по статусу: так, правитель Каппадокии Ариарат I, тоже провозгласивший, судя по всему, себя царем, в 322 г. был предан Пердиккой позорной и мучительной смерти. Зипойт, по примеру других эллинистических владык, основал город, назвав его в свою честь, а старший из его сыновей был назван греческим именем , но этим и исчерпываются попытки первого вифинского царя выглядеть истинным эллинистическим монархом, а не амбициозным «варварским» династом.
Политическая обстановка в северо-западной Малой Азии в конце 280-х — начале 270-х гг. Для рассматриваемого здесь вопроса существенно, что в это время Северная лига в составе Византия, Калхедона и Гераклей Понтийской вела успешную борьбу с Антиохом I, пользуясь, вероятно, поддержкой Птолемея II Филадельфа. Никомед I Вифинский сразу же после своего воцарения присоединился к симмахии и стал играть весьма заметную роль в боевых действиях против Селевкида. В таких условиях закрепление господства египетского царя над территорией, населенной вифинцами, а тем более передача ее византийцам неминуемо привело бы к обострению взаимоотношений между Птолемеем, Вифинией и Византием и внесло раскол в действия лиги. Между тем ничего подобного не произошло: Никомед сохранял дружеские отношения как с византийцами, так и с Филадельфом вплоть до своей смерти.
Инициатором формирования коалиции свободных эллинских полисов и эллинистических монархов для противодействия сирийским царям, получившей в историографии название «Северная лига», выступили гераклеоты, опасавшиеся начала войны с Селевком. В 280 г. они отправили послов к византийцам, калхедонянам и Митридату, царю Понта (Мешп., Р. 7, 2). Вифиния по очевидным причинам в числе их потенциальных союзников не значилась: ведь там еще правил последовательный противник эллинов Зипойт. После смерти Зипойта его старший сын и наследник Никомед, видимо, сам предпринял первые шаги к примирению с греками, отправив в Гераклею послов с целью заключения союза. Гераклеоты, несмотря на кратковременное улучшение отношений с Антиохом, все же не могли считать свою безопасность гарантированной от его притязаний, особенно в случае неминуемого поражения Вифинии, остававшейся один на один с грозным врагом. Таким образом, Вифиния тоже была принята в лигу. Главным фактором, приведшим в эту симмахию столь разнородные политические силы (греческие полисы, вифинского царя, на короткое время — Птолемея Керавна, Антигона Гоната и Митридата Понтийского), была необходимость борьбы с агрессивными притязаниями Селевкидов.
Судя по всему, в Никомедии при царском дворе работал известный скульптор Дидалс — автор знаменитой статуи Афродиты и Зевса Стратия, находившейся в никомедийском храме. Это повлекло за собой многократное расширение географических рамок филэллинской деятельности вифинского царя, охватывающей уже острова Эгеиды и материковую Грецию. Ему была посвящена статуя из слоновой кости в Олимпии; как следует из письма его сына Зиэла гражданам Коса, Никомед имел какие-то связи с этим островом — политические, экономические или культовые, а не исключено, что и все вместе. Наконец, в пользу существования активных связей Никомеда I с миром греческой культуры может свидетельствовать интересное предположение итальянского искусствоведа П. Морено, отождествившего бронзовый бюст из Национального археологического музея Неаполя с портретом этого царя, исходя из его сходства с изображением на монетах Никомеда.
Активное филэллинство Никомеда стало, на мой взгляд, основным средством, позволившим ему в короткое время ликвидировать тяжелые последствия многолетних войн и выдвинуть свое царство в число бурно развивающихся государств эллинистического мира. В Вифинии, как и в других странах, избежавших подчинения греко-македонским завоевателям (в отличие от древних центров цивилизации в Месопотамии и Египте), происходило активное, но избирательное усвоение элементов греческой цивилизации — языка, культуры, хозяйственных отношений94.