«Не может быть безнадежно».
Две ночи назад мы с полудюжиной людей сгрудились вокруг костра, пытаясь хоть как-то согреться, и один из них произнес это. Он примкнул к Легиону всего тремя неделями раньше, и стал говорить сам с собой после того, как секач гнолла снес три пальца с его левой руки. Он свалился прямо в грязь, но все повторял эти слова. Если он искал утешения или симпатии, то ушел ни с чем - никто не проронил ни слова в ответ. Этой ночью я сижу у костра в пятнадцати милях к северо-западу, и в памяти еще стоят его крики нынешним утром, когда четыре твари окружили его, выбили меч из здоровой руки и накрошили парня по кускам.
Я так и не узнал его имени.
Война на Севере идет уже седьмой год, и я устал, делая эти записи. По привычке все еще рассчитываю на что-то, но я писал о стольких бездарных атаках, стольких отступлениях - не знаю, стоит ли продолжать. Перечисление всех деталей, какие смог запомнить – имена погибших людей и сожженных городов, и этот жар за спиной, когда мы спасались бегством – должно быть, поможет мне уснуть сегодня. Это просто то, чем я могу занять себя между сражениями и забытьем. Иногда чувство бесполезности просто ошеломляет.
Теперь, когда большая часть изгаженной страны принадлежит Падшим и их прислужникам, как-то не выходит сохранять присутствие духа. Иногда мне кажется, что вся семилетняя борьба бессмысленна, а мое описание агонии мира и его жителей значит и того меньше. Наши успехи, похоже, ничего не изменят, и я спрашиваю себя – как так вышло, что присоединение к Легиону могло когда-то показаться мне удачной мыслью. Дед всегда говорил, что голова у меня дурная. Иногда он прибавлял при этом затрещину для убедительности. Последний месяц дед снится мне снова и снова, только вот не пойму к чему это. Я ненавижу его, как и в детстве.
Когда я был младше, мы с сестрами проводили лето у него на ферме, выполняя работу, к которой ни один здравомыслящий человек и близко не подпустит детей. Я помню все эти летние ужасы и желчного старика, который нагонял их, пока я таскал его тыквы почти милю с поля в неказистый сарай, пугаясь от одного вида заморенной скотины. Я ненавидел все это тогда, хотя в сравнении с нынешним летом то была просто идиллия. Наверное, потому она мне и снится.
Единственной передышкой для нас в те лета детства были ночи, когда старик напивался. Он был горе-выпивоха, одна единственная бутылка могла свалить его с ног на весь вечер, и бессвязное бормотание, похожее на хрипы повешенного, разливалось по двору. Иногда пойло проедало дыру к еще живым уголкам его памяти, и он, преодолевая свое обычное булькающие забытье, рассказывал нам истории, которые сам слышал в детстве: о каком-то Коннахте, некогда избавившем мир от тьмы.
Если верить рассказам, Коннахт явился с востока в то самое время, когда по небосводу Запада проплывала комета. Тогдашний мир давно пребывал в тени миркридий - людоедов, чей вид слишком ужасен, чтобы рассказывать о них детям, по крайней мере, так говаривал дед. С тех пор я слышал множество упоминаний о них, правда, не найти двух человек, чье описание облика этих существ или повествование об их ужасающем многовековом владычестве хоть в чем-то совпадают. Я бы с радостью принял это за очередные россказни, если бы не убежденность – и страх – в мутных глазах деда, когда он говорил об этом. Коннахт стал первым из людей за тысячу лет, кому удалось выжить в схватке с миркридиями. И он не просто выжил, он одержал верх. Выследил их до единой и заточил в реликвию, под названием Таин - темницу без стен, которую сотворили для него мастеровые из Мюйртхемне.
После исчезновения миркридий Коннахт взошел на императорский трон, время его правления известно теперь как Эпоха Света. О его дальнейших деяниях история умалчивает. Некоторые считают, что он умер, был убит или захвачен в плен. Другие говорят, что он покинул Мюртхемне в поисках неких могущественных предметов. Предполагают, что неизмеримая сила вещей, подобных Таину, одновременно восхищала и устрашала его, было известно о его стремлении отыскать другие объекты, заключавшие могущество – пять Камней Иблиса, Зеркало Трамиста, Всеобщий Кодекс. Он уничтожил те, что смог, а оставшиеся надежно спрятал, и за все прошедшие века о них не было известно ничего. Сказать по правде, все это седая древность. Но Балор и остальные Падшие сожгли Мюйртхемне несколько лет назад. И мне с первого взгляда стало ясно, что наше воинство вовсе не храбрая армия времен Коннахта, а грязный сброд на службе Девятки. Сильно сомневаюсь, что Коннахт бросился бы спасать таких, как мы.
Вступив в Легион, я познакомился с тронутым путешественником, который был способен утомить любого своими рассуждениями о Грани Всего Сущего – черте, отделяющей земли живых от небытия, пролегающей за царством Гауэр, родиной Коннахта. Он утверждал, что наш мир двусторонний, и находится в постоянном вращении, как подброшенная монета, а все живущие и мертвые прикованы к поверхности чарами, слишком могучими для человеческого разумения. «…вот так свет и тьма владеют миром попеременно, и он принадлежит то живым, то нежити». Я порядком утомился и от свойственных ему горячечных излияний, да и от самих его нелепых идей, но, должен признаться, испытал некое подобие сожаления, когда он погиб. Хотя даже не знал его имени. За последнюю неделю наши стоянки встревожены слухами, что Девятеро прибрали к рукам нечто, способное изменить весь ход войны.
Большинство из нас отмахнулись, считая, что это выдумка – все же семь лет кровавых побоищ с неутомимыми и, похоже, бесконечными армиями нежити делают свое дело. Понимаю, что это покажется смехотворным. Талисман, способный сохранить нам жизнь и каким-то непостижимым образом придать силы, чтобы перехитрить и побороть Балора Уравнителя? Кто-то может сказать, что Девятке следовало применить его раньше. В любом случае, это лишь слухи, а я уже научился не принимать их на веру.
Воины Легиона слышали слишком много обещаний, что все должно улучшиться со дня на день. Никто не хочет снова верить в громкие заверения, поэтому я храню свое мнение при себе, и думаю, что другие тоже втайне питают надежду, хоть и не говорят об этом во всеуслышание. Стали бы мы ввязываться в это, мечтая о послевоенной жизни, если бы не было ни шанса на успех? Не будь его, мы бы столько не продержались. А мы все же держимся.
Это не может быть безнадежно.
мир игры насыщен и интересен, а уж какой был у того Мифа антураж, одни только игровые ролики и художественное оформление чего стояли... 
