Цитируется по IV главе книги "Краткий очерк германского национал-социалистического права (1933-1939)" Д.А. Кошелев, 2004 год
(электронный каталог библиотеки юридического факультета СПбГУ)
(электронный каталог библиотеки юридического факультета СПбГУ)
Содержания и структура правовой системы нацистской Германии
Для удобства в изучении и достижения относительной полноты нашего исследования представляется целесообразным разнесение всех нормативных правовых актов, принятых нацистами в 1933-1939 гг., по неодинаковым по объему группам: 1) расовое законодательство; 2) государственное право; 3) уголовное, уголовно-процессуальное, уголовно-исполнительное право (как элементы террористической политики Гитлера); 4) трудовое (рабочее) право; 5) экономическое законодательство, включая гражданское право; 6) военное право; 7) иные отрасли права. Полагаем, что предложенная градация вполне соответствует основным направлениям определенной в партийной программе «25 пунктов» идеологической политики НСДАП. Вследствие довольно ограниченного объема настоящей работы трудовое, военное и гражданское право мы оставили за границей исследования.
Проанализируем отдельные, наиболее важные законодательные акты Германии периода господства национал-социализма. Красной нитью через все германское право в период нахождения Гитлера у власти проходят антисемитизм и ксенофобия, из-за чего рассмотрение национал-социалистического права следует начинать именно с совокупности законов антиеврейской направленности.
Этим «шедеврам» нацистского законотворчества принадлежит решающая роль в правовой системе Германии, и именно возведенная в ранг абсолюта юдофобия есть особо идентифицирующая нацизм черта, четко отделяющая его от итальянского фашизма, так как сам дуче решительно отвергал все предположения о том, что у двух европейских диктаторов, него и Гитлера, может быть нечто общее, как в идеологическом, так и в практическом значениях. Впрочем, он, конечно, был вынужден согласиться с тем, что национал-социализм, подобно фашизму, был авторитарным и коллективистским по своему духу, а также антипарламентарным и антилиберальным политическим движением, но дальше этого признания он идти не желал. Что же касается центральной темы нацистской философии – идеи главенствующей расы – то Муссолини отвергал ее как «отъявленную чепуху, глупую и идиотскую». Характерным примером в этой связи является его беседа со своим соратником Э. Людвигом в 1932 г., во время которой он заклеймил антисемитизм как «германское зло», резюмировав, что «…в Италии не существует еврейского вопроса, поскольку он не может существовать в стране с разумной системой государственного правления» (1).
Читать дальше (Раскрыть)
Лишь под жестким давлением со стороны Германии, оккупирующей к концу 1940 г. почти весь европейский континент, Муссолини был вынужден ввести расовый элемент в правовую систему, поставив на своей карьере умеренного, в сравнении, с Гитлером, политика, большой крест.
Согласимся с Д. Михманом и И. Вайцом, что в первые дни своего правления Гитлер не проводил никакой антиеврейской политики; вместе с этим, было бы опрометчивым полагать, что он решил отказаться от своих юдофобии и расизма, но, как расчетливый политик, сконцентрировался на решении более неотложных по тем временам задач.
Принципиальный вывод о невозможности начинать реализацию организованной антиеврейской политики на государственном уровне при отсутствии юридически точного определения понятия «еврей» был сделан лишь после завершения бойкота еврейских предприятий и товаров. Данный «правовой пробел» был ликвидирован посредством принятия «Арийского параграфа», документа, целью разработки которого являлось определение правового статуса немецких евреев.
Согласно этому акту, впоследствии ставшему основой законов, регулирующих приобретение и утрату гражданства империи, «…неарийцем (то есть, не немцем, и, следовательно, негражданином – прим. автора), считается тот, чье происхождение неарийское, особенно если у его родителей или родителей родителей еврейское происхождение. Достаточно, если один из родителей или родителей родителей был неарийцем. Особенно важно, если один из родителей или родителей родителей исповедовал иудаизм» (2).
В ноябре 1935 г. в дополнение к «Параграфу» были приняты поправки, конкретизирующие понятие еврей: чистокровным евреем считался с того времени человек, у которого трое из родителей или родителей родителей были евреями, а также человек, родившийся от смешанного брака двух людей, хотя бы один из которых был евреем. Кроме того, человек считался евреем и лишался гражданства (как мы уже убедились, эти два «правовых» статуса личности представляются нам совершенно идентичными – прим. автора), если он:
- в момент издания закона принадлежал к иудаистской вере и состоял общине или был принят в нее позже;
- был женат на еврейке или женился на ней позже;
- являлся внебрачным ребенком, одним из родителей которого был еврей.
В свою очередь, лица, «еврейство» которых оказалось установленным, делились на две категории: к первой относились те, у которого двое из родителей родителей были евреи, ко второй – те, у кого только один дед или бабка были евреями (3).
Лица, «еврейство» которых оказалось установленным, в свою очередь делились на две категории: к первой относились те, у которого двое из родителей родителей были евреи, ко второй – те, у кого только один дед или бабка были евреями.
Введение в правовую терминологию понятия «еврей» (негражданин) приобретает особое значение при выстраивании совокупности последующих за этим антиеврейских постановлений и законов, принятых, главным образом, в период с апреля по декабрь 1933 г.:
10 апреля 1933 г. – принятие закона «О допущении к занятию адвокатурой», в соответствии с которым евреи отстранялись к защите обвиняемых, как на предварительном расследовании, так и во время судебного разбирательства, а также лишались права приобретать членство каких бы то ни было государственных профессиональных объединений юристов (4);
24 апреля 1933 г. – увольнение евреев-врачей из поликлиник;
25 апреля 1933 г. – введение процентной нормы для евреев в школах и университетах на основании закона от 26 апреля 1933 г. «О засорении чуждыми элементами германских школ и университетов» (5);
6 мая 1933 г. – включение профессоров и нотариусов в категорию «профессиональных чиновников» в соответствии с законом «О восстановлении профессиональной гражданской службы» от 7 апреля 1933 г.;
2 июня 1933 г. – увольнение еврейских зубных техников из поликлиник на основании предписаний закона «О допущении врачей к работе в больничных кассах» (6);
5 июля 1933 г. – отмена пособий для молодоженов, если один из партнеров был неарийцем;
22 сентября 1933 г. – утверждение Государственного отдела культуры, куда был открыт доступ лишь для арийцев;
29 сентября 1933 г. – требование от крестьян доказательств их арийского происхождения на основании закона «О наследственных дворах»;
4 ноября 1933 г. – принятие закона «О главных редакторах», определившего прессу как «государственное средство просвещения и воспитания» (7) и запрещавшего евреям или лицам, состоящим с ними в браке, редактировать и выпускать немецкие газеты. Следует отметить, что в период с ноября 1933 г. по июль 1934 г. число ежедневных газет в Германии сократилось с 2703 до 1128, еженедельных журналов – на 40%, двухнедельных – на 50%, ежемесячных – на 45 %. Месячный тираж печатных изданий упал с 1 млрд. в 1932 г. до 300 млн. в 1934 г., то есть, на 70% (8).
При регулировании отношений, возникающих между евреями и нацистским государством, применялись совершенно различные подходы, методы и инструменты: от непосредственного физического насилия, погромов, введения экономических санкций и ограничений, до принятия и реализации антиеврейских законов.
Интересным представляется закон «Об упорядочении управленческого аппарата» от 7 апреля 1933 г. (9), который разрешал увольнять государственных чиновников, не являющихся «…из-за своей прежней политической деятельности благонадежными и на которых нельзя положиться в том, что они полностью посвятят себя службе государству» (10). Отстраненным от исполнения своих обязанностей чиновникам-неарийцам выплачивалось жалование в течение трех месяцев после увольнения. Если уволенные чиновники имели какое-либо почетное звание, то они его лишались (11).
Результатом практической реализации данного закона стала тотальная нацификация всего управленческого аппарата, так как лица, не разделяющие нацистскую идеологию и не входящие в НСДАП, к занятию ответственных постов не допускались. Побочно проходило устранение с государственной службы представителей всех иных, кроме НСДАП, партий и движений. Представляется, что данный нормативный акт по своему объектно-субъектному составу и последствиям довольно схож с инициированным оккупационными союзническими властями процессом после окончания войны отстранением от работы и лишением средств к существованию представителей германских профессорско-преподавательского состава и номенклатуры, которых они подозревали в сотрудничестве в какой бы то ни было форме с нацистами, подчас также, подобно гитлеровцам, не утруждая себя подбором доказательств и определением индивидуальной вины.
Новый импульс юдофобское нацистское законотворчество получило в сентябре 1935 года в связи с принятием документов, вошедших в историю юридической и исторической наук под названием Нюрнбергских.
Важная роль отводилась нюрнбергскому закону «О защите немецкой крови и немецкой чести», запрещавшему брачные союзы евреев с гражданами государства немецкой или близкой ей крови, которые перестали быть основой и источником юридических прав и обязанностей со стороны супругов по отношению друг к другу и к государству. Недействительными также объявлялись браки с евреями, заключенные ранее (п. 1). Пункт 3 налагал запрет на наем евреями прислуги из подданных государства моложе 45 лет, что было направлено на недопущение возможности возникновения внебрачных связей между иудеями и немцами (12). В 1938 г. Нюрнбергские расовые законы были дополнены, в частности, нормой, согласно которой всем евреям и еврейкам с нееврейскими именами предписывалось в обязательном порядке добавлять к своему имени имя Израиль или Сара. Все лица еврейской национальности обязывались постоянно иметь при себе удостоверение личности, на которой ставилась большая буква «J» (Jude). Кроме того, в том же эпохальном для немецкого еврейства году, законодателем были отменены все льготы по налогообложению евреев, всячески препятствовалось получение ими ссуд в имперских банках и работа на бирже, чего требовал Г. Федер в своем «Манифесте».
В апреле 1938 г. евреев обязали предоставить имперским властям сведения о размере и характере их собственности, которая в недалеком будущем (и на вполне «законном» основании ввиду отмены декретом от 28 февраля 1933 г. «О защите народа и государства» статьи 153 Конституции, регулирующей вопросы собственности и возможности ее отчуждения) конфисковывалась, наряду с имуществом коммунистов, и переводилась в собственность нацистского государства на основании закона от 26 мая 1933 г. «О конфискации имущества коммунистов» (13).
В рамках экономического вытеснения еврейства (так называемого экономического антисемитизма) центральное место занимала так называемая «ариизация», под которой понималась передача (безвозмездная конфискация) на основании имперского закона (или, что чаще, самовольно) еврейского имущества немцам (14). Здесь важно уяснить, что в термин «ариизация» был вложен исключительно хозяйственный смысл; изначально она не предполагала собственно национализацию еврейского имущества, поскольку в результате «ариизации» оно переходило в руки частных лиц, но не империи.
В дополнение в апреле 1938 г. вышли еще два указа. Первый из них устанавливал наказание для немцев, способствующих сокрытию еврейского бизнеса в Германии посредством номинального руководства еврейским предприятием, и был нацелен на борьбу с «фиктивной ариизацией». Второй указ предписывал всем евреям, проживающим на территории Германии, зарегистрировать всю принадлежащую им собственность, как в империи, так и за ее пределами, на основании чего был точно определен объем еврейской деловой активности в Германии (15).
Принятые уже после начала войны против Советского Союза нормативные акты от 25 ноября 1941 г. и от 2 ноября 1942 г., разработанные, как и большинство предыдущих, имперским министром юстиции Ф. Гюртнером, предусматривали полную конфискацию имущества еврея, потерявшего гражданство или проживающего за пределами рейха и запрет для еврея, имеющего постоянное местожительство за границей, получить гражданство протектората Богемии и Моравии, причем постоянное местожительства за границей считалось установленным, если еврей находился за границей «при обстоятельствах, указывающих на то, что пребывание его там не носило временного характера» (16).
Невзирая на отсутствие системного подхода к государственному нормотворчеству в сфере решения «еврейского вопроса», а также невысокую юридическую технику принимаемых антисемитских законов, правовое значение антиеврейского законодательства третьего рейха невозможно недооценить в силу следующих причин:
1) посредством облечения в форму правового принципа антисемитизм стал неотъемлемой частью национального законодательства;
2) изыскана возможность перераспределения, или, точнее, конфискации значительной по своему объему и стоимости имущественной доли германского еврейства в общем хозяйстве страны.
3) все антиеврейские акции, проводимые режимом в будущем, получили свое юридическую легализацию и не считались более в глазах обывателей произволом властей.
Другой частью национал-социалистического публичного права, которая рассматривается нами в рамках данного сочинения, является комплекс нормативных актов, направленных на реформирование государственного, уголовного и уголовно-процессуального права и судоустройства, которым гитлеровский режим придавал определяющее значение и начал их разработку непосредственно с начала 1933 года. Действительно, в течение первого года нацистской диктатуры интенсивность наработки правовой базы для укрепления нового режима, оставалась довольно высокой.
Во всем многообразии принятых в 1933 г. нормативных правовых актов, в первую очередь, выделяются те, которые можно объединить в так называемый «чрезвычайный блок», под первым номером в котором стоит декрет от 28 февраля 1933 г. «О защите народа и государства», подписанный президентом республики П. фон Гинденбургом, рейхсканцлером Гитлером, министром внутренних дел Фриком и министром юстиции Гюртнером и имеющий своей основной задачей, как уже указывалось выше, организацию государственного противодействия «коммунистическим актам насилия, представляющим угрозу для государства».
Помимо приостановления действия ряда принципиальных норм Веймарской конституции, гарантирующих права и свободы граждан, декрет ужесточал уголовную ответственность за совершение на территории Германии террористических актов и вводил смертную казнь за такие преступления, как государственная измена, отравление отдельных лиц, поджог, взрыв, затопление, повреждение железнодорожных путей и массовые отравления, за которые прежде в Уголовном кодексе Германской империи предусматривалось лишь назначение каторжных работ. Логическим продолжением декрета стал принятый спустя два месяца Закон от 4 апреля 1933 «О защите от политических актов, связанных с насилием».
Гитлер, используя свою излюбленную социал-дарвинистскую и расистскую терминологию, прокомментировал необходимость принятия Декрета от 28 февраля следующим образом: ограничение личной свободы не есть насилие над личностью, но является показателем «высокого уровня культуры» людей, которые начинают вести себя как обезьяны, если не ограничивать свободу личности.
В процессе исполнения декрета нацистам пришлось столкнуться с проблемой размещения подвергнутых аресту лиц, что дает повод говорить об их массовом характере. В соответствии с распоряжением имперского министра внутренних дел от 14 октября 1933 г. «Об исполнении приказа о превентивном заключении», лица, «…по отношению к которым по политическим мотивам согласно § 1 декрета … от 28 февраля 1933 года … применен политический арест, в принципе подлежат размещению в государственных концентрационных лагерях, если они по причине, связанной с их арестом, не должны в любое время находиться в распоряжении полиции для целей допроса или если ограничение их личной свободы не предусматривается лишь на сравнительно короткий срок. Если поэтому перевод в какой-либо концентрационный лагерь невозможен или невозможен немедленно, то лиц, подлежащих превентивному заключению, необходимо содержать под арестом в государственных или муниципальных полицейских тюрьмах» (17).
Следующим этапом развития германского нацистского законодательства стала разработка и реализация законодательной программы, имевшей своей целью укрепление политических позиций имперского правительства, ограждение его от критики со стороны многочисленной и все еще достаточно сильной оппозиции и, наконец, наделение его чрезвычайными полномочиями по управлению страной. Эти действия нашли свое выражение в Указе от 21 марта 1933 г. «О защите правительства национального возрождения от коварных посягательств» и в имперском Законе от 24 марта 1933 «О чрезвычайных полномочиях правительства» (18).
Первый из указанных актов сыграл ключевую роль в последующем судоустройстве и судопроизводстве. Речь здесь идет, в первую очередь, о создании системы специальных судов, использовавшихся для подавления политической оппозиции внутри Германии и на оккупированных территориях с использованием псевдосудебных инструментов (19).
В соответствии с указом от 21 марта, в каждом районе страны создавалось по одному специальному суду, состоявшему из трех специально подобранных (чаще из функционеров НСДАП, не имеющих подчас самых базовых юридических знаний) судей.
Что же такое – чрезвычайные суды? Какова их природа и есть ли у них своя история? Попытаемся найти ответ на эти вопросы.
Перманентные обращения Гитлера к древним германским традициям и языческой культуре и его требования о замене римского права, «доселе обслуживавшего материалистические интересы», германским правом, наводят на мысль, что система чрезвычайных судов возникла отнюдь не на пустом месте. Вернее, она были лишь возрождена нацистами, очищена от вековой пыли и модернизирована в соответствии с духом времени и новыми потребностями НСДАП.
По всей вероятности, прародителем специальных судов национал-социалистической Германии является Священный Фем (нем.: Feme, Fembericht), который представлял собой трибунал, имевший в своей основе тайное общество и не подчинявшийся ни феодальной, ни церковной власти.
На прямое родство фемического и нацистского судопроизводства указывают следующие обстоятельства:
· безапелляционность принимаемого решения, то есть, отсутствие каких бы то ни было инстанций и формальных оснований для его обжалования;
· непропорционально усиленное, по сравнению со стороной защиты, обвинение. Так, франксудье - председателю суда по уголовным делам, помогали асессоры, составлявшие его аппарат, один из которых в обязательном порядке поддерживал обвинение;
· наличие тайной полиции, осуществлявшей свою деятельность в непосредственном и тесном контакте с судьями: в Священной Римской Германской империи – это «полиция присягнувших», при нацистах – гестапо;
· смертная казнь была наиболее распространенной мерой наказания;
· схожая компетенция по рассмотрению дел у фемического судьи и судьи специального нацистского суда, которые, по преимуществу, рассматривали такие преступления, как, например, преступления против религии и десяти заповедей (применительно к национал-социализму – преступления, направленные против партии, государства, основ гитлеровской идеологии, лично фюрера и высших руководителей государства), преступления против чести и закона, предательство, убийство, воровство, лжеприсяга, клевета, изнасилование, злоупотребление властью и т.д.
· личная заинтересованность фемических и нацистских судей в исходе рассматриваемого ими дела;
· немедленное приведение приговора в исполнение;
· всеобщие страх и презрение, которые заслужили со стороны населения своей деятельностью, граничившую с террором, фемические и нацистские судьи.
Священный Фем неоднократно проявлялся на протяжении всей германской истории, то исчезая, то возрождаясь вновь. Разумеется, удобное во всех отношениях судопроизводство, практиковавшееся германцами, которым, как отмечает ряд авторов, всегда была свойственна тяга к созданию всякого рода тайных строго законспирированных обществ и групп, преследующих как политические, так и иные цели, не могла остаться без внимания со стороны Гитлера, который, может быть, в силу своей приверженности тактике «блицкрига», как в военных операциях, так и при решении человеческих судеб, а, может быть, в силу обстоятельств иного рода, ввел его в повседневную практику Германии, что следует из приводимого ниже анализа деятельности специальных судов.
Компетенция специального суда была достаточно широкой: в первую очередь ему были подсудны тягчайшие преступления, указанные в декрете от 28 февраля 1933 г., а также подстрекательство к неповиновению правительственным распоряжениям, саботаж и действия, направленные на подрыв «общественного благосостояния» (20).
Законодательство национал-социалистической Германии обнаруживает в себе немало постановлений и указов относительно статуса специальных судов, их компетенции, постоянно корректировавшейся в сторону расширения, а также порядка судопроизводства и апелляции.
Заслуживают внимания следующие положения декрета:
«Раздел 3. (1). Специальные суды будут …компетентными, если преступление в пределах их юрисдикции представляет и другое наказуемое деяние.
Раздел 2. (1). Разбирательство по поводу выдачи ордеров на арест (специальным судом – прим. автора) производиться не будет…
Раздел 11. Предварительного судебного расследования производиться не будет…» (21).
Специальные суды пользовались полной свободой и в подборе и оценке доказательств, а также определении их относимости и допустимости: «Раздел 13. Специальный суд может отказаться принять любое (курсив – автора) доказательство, если судьи пришли к выводу, что данное доказательство не нужно для выяснения обстоятельств дела». Завершать любое заседание специального суда в обязательном порядке должен был приговор, который выносился «…даже если в ходе процесса было установлено, что действие, к котором обвиняется подсудимый, не относится к юрисдикции специального суда» (22).
Особым распоряжением от 21 февраля 1940 г. компетенция специальных судов значительно расширилась и стала распространяться на:
а) преступления и правонарушения, подлежащие наказанию по закону от 20 декабря 1934 г., касающемуся «изменнических нападок» на государство, партию и форменную одежду;
б) преступления по разделу 239а имперского Уголовного кодекса и по Закону от 22 июня 1938 г., касающемуся разбойных нападений на дорогах с использованием ловушек;
в) преступления по декрету от 1 сентября 1939 г. о запрещении прослушивания иностранных радиопередач;
г) преступления по разделу 1 декрета от 5 сентября 1939 г. «Против врагов государства»;
д) преступлений по разделам 1 и 2 декрета от 05 декабря 1939 г. «Против преступников, применяющих насилие» (23).
Анализ исследуемого акта позволяет с уверенностью заявлять, что как де-юре, так и де-факто у германских специальных судов не существовало строго определенной или, хотя бы, приблизительно очерченной подсудности, в связи с чем их компетенцию можно назвать «плавающей». В самом деле, статья 14 распространяла деятельность специальных судов и на «другие» преступления и правонарушения, «если обвинение придерживается мнения, что нужно немедленное вынесение приговора (напрашивается вывод о безальтернативности приговора специального суда в виде смертной казни – прим. автора) ввиду тяжести или особой жестокости совершенного деяния, либо учитывая общественную реакцию, вызванную данным преступлением либо серьезную угрозу общественному порядку или общественной безопасности».
Система специальных судов не ограничивалась судами, рассматривающими лишь «политические дела» и дела, «имеющие особую общественную значимость». Через несколько недель после опубликования декрета от 28 февраля 1933 г., были воссозданы чрезвычайные военные суды (чести), к компетенции которых были отнесены все преступления, совершенные военнослужащими (24). В конце войны на основании декрета, изданного в феврале 1945 г., на территориях, которые находились под «угрозой приближающегося противника», были образованы военно-полевые суды, состоящие из трех судей, назначенных имперским комиссаром обороны, обычно гаулейтером. Председателем военно-полевого суда являлся профессиональный судья, заседавший вместе с судьей из вермахта, СС или непосредственно партийным функционером.
Перечень новых видов судов, введенных национал-социалистическим правительством, дополнялась специальными судами «наследственного здоровья» («евгеническими), созданными в 1933 г. и имевшими апелляционной инстанцией специальный «суд наследственного здоровья». И опять же, такого рода судопроизводство, наряду со своими прямыми обязанностями по умерщвлению в соответствии с программой эвтаназии, принятой 1 сентября 1939 г., многочисленных категорий инвалидов, хронически больных и умственно неполноценных, широко применялось для борьбы с любыми проявлениями неповиновения режиму. По данным Г. Пикера, к 1941 г. число приговоренных судами наследственного здоровья к умерщвлению достигло 70 тыс. человек (25).
Другой закон, принятый в целях «устранения бедствий народа и государства» от 24 марта 1933 г. предоставлял гитлеровскому правительству право издавать государственные законы помимо порядка, установленного конституцией (ст. 1), а также возможность их несоответствия имперской конституции в случае, если они не имеют своим предметом устройство публичных органов власти Германии – рейхстага и рейхсрата (ст. 2). В данном контексте приведем мнение профессора Э. Хубера, писавшего в 1939 г., что этот закон «…не является законом о предоставлении чрезвычайных полномочий правительству в прежнем смысле этого слова… В нем самом содержатся основные черты нового самостоятельного порядка, который не только «прорывает» старую систему, но полностью ломает и уничтожает ее. Это первый основной закон нового рейха… Его ядро – объединение законодательной и исполнительной власти в одних руках. Это акт, …отрицающий все конституционное развитие Запада со времен Монтескье, разрушающий понятие конституционного государства XIX века» (26).
Политические дивиденды, полученные национал-социалистами от реализации этого закона, оказались весьма солидными: рейхстаг лишился своих основных законодательных и общественных функций и фактически превратился в политическую фикцию; правительство Гитлера, наоборот, приобрело так необходимую ему полную свободу действий в сфере законотворчества и исполнительной власти вплоть до права бесконтрольно заключать договоры с иностранными государствами.
Принятие декрета от 28 февраля 1933 г., указа от 21 марта 1933 г., закона от 24 марта 1933 г. и некоторых других актов ознаменовало начало в Германии нового, глобального по своим масштабам процесса, получившего в науке название «унификации».
В самом общем смысле унификацию можно определить как комплекс организационно-правовых мероприятий, направленных на обеспечение формирования единообразной системы органов государственного управления, реформирование всех сфер частной, общественной и государственной деятельности в соответствии со ставшей государственной идеологией национал-социализма и подчинение их «общим интересам страны» и «единой воле фюрера».
Содержание и объективный смысл унификации состоят в обеспечении полного или максимально возможного совпадения интересов и потребностей государства, общества и отдельной личности на основе формулы, определенной Гитлером в программном манифесте партии: «Общее благо выше личной выгоды». Но механизм унификации, приводясь в движение исключительно при помощи репрессивных карательных органов, лишался, по нашему мнению, основного своего назначения – системности, органичности и не соответствовал тогдашнему уровню развития юридической и экономической наук.
Консолидация политической власти в руках нацистской партийной элиты была бы невозможна без форсированной нацификации управленческого аппарата, имевшей широкую нормативную основу, ядром которой, как мы отмечали выше, являлся закон от 7 апреля 1933 г. «О восстановлении профессионального чиновничества», санкционирующий увольнение всех ненацистских элементов со всех государственных постов (27).
Данный закон обеспечил быстрый и почти единовременный переход всех ответственных постов в империи и землях к функционерам НСДАП или лицам, открыто сочувствующим нацизму. Люди, не разделяющие основные постулаты национал-социализма, либо имеющие «неблагонадежное» происхождение и национальную принадлежность, к государственному и муниципальному управлению никогда более не допускались. Помимо этого, всем учителям, статус которых приравнивался к государственным служащим, предписывалось в обязательном порядке вступить в национал-социалистическую лигу учителей, организацию, на которую возлагалось методическое и организационное руководство германским преподавательским составом и его ориентирование на приведение учебного процесса в школах и университетах в соответствие с национал-социалистическим учением и расовой теорией.
Закон «Против образования новых партий» от 14 июля 1933 г. обеспечил политическую гегемонию НСДАП, благодаря чему партия наци почти полностью заполнила собой все политическое пространство страны и приобрела статус единственной легально действующей политической силы. Участие в какой бы то ни было форме в политических объединениях, группах и партиях, кроме НСДАП, а также любые действия по созданию организационных структур новой политической партии наказывались смирительным домом до 3 лет или тюремным заключением от 6 месяцев до 3 лет, если в составе преступления не будут обнаружены действия, за которые предусмотрено более суровое наказание (28).
Таким образом, менее чем через 5 месяцев после своего назначения на пост рейхсканцлера Германии, у Гитлера появилась возможность констатировать свершившийся факт: «Партия стала государством». Это послужило идеологической основой закона «Об обеспечении единства партии и государства» от 1 декабря 1933 г., формально закрепившего новые реалии политической и общественной жизни. Закон провозглашал победу в Германии национал-социалистической революции и, исходя из признания этого факта, скорректировал назначение НСДАП, которая с этого момента приобрела статус «носительницы германской государственной мысли» и «корпорации публичного права» (29), что предполагало ее определяющее участие в регулировании ранее возникших и вновь возникающих общественных отношений, разработке системы нового национального законодательства в полном соответствии с постулатами партийной идеологии.
На практике, единство партии и государства (Verschmelzen), ставших неразрывным целым в своем общем назначении и функциях, предполагалось достигнуть посредством налаживания тесного сотрудничества партийных органов и СА с гражданскими властями (п. 2). Примечательна статья 6 закона, содержащая норму, согласно которой власти обязывались « …обеспечить должностную и правовую помощь служебным органам партии и штурмовых отрядов, которым поручено осуществление партийной подсудности и подсудности по линии штурмовых отрядов» (30).
Чем была вызвана необходимость введения такого предписания? Возможно, Гитлеру как пока еще второму человеку в государстве было стратегически важно обеспечить себе прочную правовую и административную основу для будущей узурпации всей полноты власти и объединения должностей президента и рейхсканцлера. Впоследствии это получило законодательное оформление виде принятия закона от 1 августа 1934 г. «О верховном главе Германской империи», который закрепил за Гитлером статус пожизненного главы государства, правом назначать своего преемника и, что особенно важно, - принимать присягу на верность у солдат, чиновников и имперских министров, посредством чего он приобрел все формальные функции и необходимые атрибуты полноценного национального лидера.
19 августа в соответствии с законом от 14 июля 1933 г. «О народном голосовании» в Германии состоялся референдум по вопросу о поддержке режима и лично Гитлера. Для нас, живущих в так называемом демократическом обществе и в полной мере осведомленных о разрушительной деятельности нацизма, его результаты шокирующи и непонятны: из 94% явившихся на избирательные участки более 38 млн. человек или почти 85% одобрили концентрацию в руках Гитлера всей государственной власти и его методы реформирования страны. Эти результаты свидетельствуют, во-первых, о том, что новая государственная идеология - национал-социализм - вполне соответствовала пожеланиям и чаяниям абсолютного большинства германского населения, напрямую способствуя реализации их потребностей в экономической, политической и культурной сферах, а во-вторых, доверие, оказанное Гитлеру и его партии, заставляет задуматься: имел ли место факт узурпации Гитлером государственной власти в буквальном толковании этого понятия или все-таки прямое волеизъявление большинства населения есть высшее и непосредственное проявление демократии и подлинной воли народа? Дискуссии по этому вопросу неизбежны, однако ясно одно: подходить к изучению германского нацизма и его права лишь с позиции «исключительной вины Гитлера» некорректно.
Начало 1934 г. ознаменовалось принятием еще одного нормативного акта, имеющего принципиальное значение для изучения национал-социалистического права – закона от 30 января 1934 г. «О переустройстве империи». Его принятие было приурочено к первой годовщине прихода Гитлера и НСДАП к власти и представляло собой своеобразный итог прошедшему периоду.
Этот закон упразднял всю систему местного самоуправления, созданную и юридически закрепленную конституцией 1919 г., с одновременной передачей империи всех «прав верховенства областей». Таким образом, принцип федерализма, не самый удачный для Германии, оказался заменен принципом жесткого унитаризма, для внедрения которого была введена новая государственная должность имперского наместника в землях, имевшего самые широкие полномочия в деле управления землей. Согласно ст. 3 Закона, наместники подлежали должностному надзору со стороны имперского министра внутренних дел (31).
Для правоведа несомненный интерес представляет статья 4 данного закона: «Имперское правительство может создавать новое конституционное право» (32), свободное от таких, присущих конституции Веймара, институтов, как «конституция земли», «народное представительство земли», «вопросы совместного ведения империи и земель» и других, потерявших свою необходимость в условиях нацистской диктатуры юридических конструкциях.
Интересно мнение относительно подлинной роли и назначения настоящего закона одного из его непосредственных разработчиков, имперского министра внутренних дел В. Фрика, осужденного Нюрнбергским международным трибуналом, который писал, что данным актом уничтожены суверенные права и исполнительная власть местных самоуправлений, а империя сделалась единственным носителем суверенных прав. «Местная верховная власть, - резюмирует он, - больше не существует. Единственным результатом этого было подчинение местных властей имперскому правительству, а местных министров – их соответствующим имперским министрам» (33).
Мысль министра можно развить: закон «О переустройстве империи» способствовал устранению из общественно-политической жизни Германии такого важнейшего публичного института, как рейхсрат, статус и полномочия которого определялись в отделах 4, 5 Веймарской конституции, что вылилось в последующую ликвидацию рейхсрата во исполнение принятого 14 февраля 1934 г. закона «О ликвидации рейхсрата».
Особым, даже надпартийным, правовым статусом обладало гестапо (Geheime Staatspolizei) (34), находившееся под личным покровительством фюрера и фактически не имевшее вплоть до 1935 г. формальной правовой базы в своей деятельности. В 1934 г. Гитлер определил полномочия этой службы следующим образом: «Я запрещаю всем службам партии, всем ее секторам и примыкающим ассоциациям проводить расследования и дознания по делам, находящимся в ведении гестапо… Я особо настаиваю на том, чтобы все сведения о заговорах или государственной измене, полученные партией, сообщались государственной тайной полиции. Партия не обладает правом проводить по собственной инициативе изучение и расследование дел в этой области, каков бы ни был их характер» (35).
Дальнейшая работа над определением правового статуса этой организации осуществлялась в направлении обеспечения недопущения применения к гестапо судебного контроля, о чем 2 мая 1935 г. высказался Административный суд. И уже 10 февраля 1936 г. эта рекомендация образует основу имперского закона, статья 1 которого гласила: «На гестапо возлагается задача разоблачать все опасные для государства тенденции и бороться против них, собирать и использовать результаты расследований, информировать о них правительство, держать власти в курсе наиболее важных для них дел и давать им рекомендации к действию» (36).
Данный акт, определявший правовой статус гестапо, стал в дальнейшем причиной острой конкуренции между гестапо и охранными отрядами СС в сфере управления концентрационными лагерями, что не без помощи Р. Гейдриха было закреплено в первоначальном варианте закона. Но, несмотря на это, Г. Гиммлер принял действенные меры, направленные на ограничение его применения, в связи с чем управление системой лагерей было передано и осуществлялось до конца войны специальной службой СС «Мертвая голова». 17 июня того же года Гиммлер был назначен верховным руководителем всех служб германской полиции, а гестапо было переподчинено имперскому министерству внутренних дел.
Таким образом, реформированию в соответствии с новой государственной идеологией подверглась вся полицейская система, перед которой поставлены новые цели и задачи, среди которых на первый план выдвинулись сугубо политические: 1) выполнение воли единственного руководителя; 2) защита германского народа «…от всех попыток его уничтожения со стороны внутренних и внешних врагов. Чтобы достичь этой цели, полиция должна быть всемогущей» (37).
В области регулирования экономических отношений и хозяйственной жизни в Германии в рассматриваемый период следует обратить внимание, в первую очередь, на законы «О принудительном картелировании (1933) и «Об экономических мерах» от 3 июля 1934 .
Вряд ли можно уверенно говорить о том, что хозяйственно-экономическая деятельность физических и юридических лиц в Германии была лишена внимания со стороны нацистского законодателя. Уже летом 1933 г. нацисты сформировали межведомственный комитет по делам профессиональных сословий для организации новой экономической структуры Германии, который лишил правовой и договорной самостоятельности мелкие хозяйствующие субъекты и присоединил их таким крупным монополиям, как, например, «Стальной трест», увеличивавший свою прибыль за время нацистской диктатуры в 3,5 раза, «Крупп» (рост прибыли также в 3,5 раза»), «Сименс» - в 3 раза, «ИГ Фарбен» - в 18 раз (38).
Как видно из перечня названий германских экономических монополистов, процедуре принудительного картелирования подверглись, в первую очередь, предприятия металлургической, химической и электротехнической промышленности, имевшие первостепенное военно-стратегическое значение. В результате этих действий общее число картелей выросло с 2000 в 1925 г. до 2200 в 1935 г. и вышло на уровень 2500 в 1936 г.
Процесс укрупнения важнейших промышленных предприятий шел в тесном соприкосновении с заметным сокращением общей численности акционерных обществ. Как форма объединения капитала и собственности, акционерные общества расценивались Гитлером как одна из форм обретения еврейством экономического влияния на германское хозяйство и через него и на политику. На этом вопросе Гитлер не раз останавливался в «Майн кампф», подчеркивая, что акционирование допустимо лишь в тех случаях, когда государству будет принадлежать контрольный пакет акций (39).
В результате были ликвидированы акционерные общества, капитал которых составлял менее 100 тыс. рейхсмарок. Под запретом оказалось образование новых обществ с капиталом менее полумиллиона рейхсмарок, и если до назначения Гитлера на пост рейхсканцлера в стране осуществляли свою деятельность 9634 акционерных общества (1932), то в 1933 г. их число снизилось до 9184, а в 1934 г. достигло 8618 (40).
Казалось бы, столь грубое вмешательство в хозяйственную жизнь страны должно было повлечь за собой начало системного экономического кризиса. Однако этого не произошло. Напротив, в 1935-1936 гг. Германия смогла преодолеть экономическую депрессию, обновить и заметно нарастить и усилить промышленную базу, что, по мнению германского историка Э. Чихона, стало возможным вследствие того, что монополии сумели, с использованием административных рычагов и при помощи своего высококонцентрированного государственно-монополистического аппарата, устранить ряд возникших диспропорций в производстве, а новая государственно-монополистическая группировка Крауха-Геринга, представлявшая собой исключительно высокую степень слияния экономической и политической власти, сумела «вновь установить известное равновесие внутри производства средств производства; при этом были учтены определенные экономические потребности»(41). Иными словами, безликой и аморфной сущности финансовых ресурсов и денежной массы придана конкретная политико-идеологическая форма, ставившая обещанный нацистами успех тысячелетнего рейха в прямую зависимость с ростом валового внутреннего продукта и благосостояния населения.
Целью разработки и основным содержанием другого нормативного акта, а именно, Закона «Об экономических мерах» от 3 июля 1934, стала необходимость передачи функций по ценообразованию и регулированию внешней и внутренней торговли министерству экономики, возглавляемому Я. Шахтом.
В итоге анализируемые законы из «экономического блока» послужили отправным пунктом начала отката германской экономики от принципов рыночного хозяйствования: свободы заключения договоров, конкуренции и ценообразования, и перехода ее на рельсы командно-административного регулирования с жесткой регламентацией процессов производства, распределения и потребления произведенной продукции, с одновременным наличием огромного количества руководителей всех звеньев. Сам Гитлер так отзывался о создаваемой им экономической модели: «Что касается планового хозяйства, то оно у нас еще только в зародыше, и я представляю себе, какая это великолепная вещь – единый экономический порядок, охватывающий всю Германию и Европу» (42).
Промежуточное, но отнюдь не последнее место среди реформирующих экономическую жизнь страны, принадлежит закону «Об органическом построении германской экономики» от 27 февраля 1934 г., официально закрепившему создание новой структуры промышленности, состоявшей из шести имперских хозяйственных групп: промышленности, энергетики, торговли, ремесла, банков и страхового дела. Распоряжением имперского министра экономики учреждались также отраслевые и территориальные группы (43).
В чем суть данного закона? Территория страны оказалась разбита на 18 хозяйственных округов, в каждом из которых создавалась собственная хозяйственная палата. Все предприятия определенной отрасли в обязательном порядке подлежали включению в соответствующее территориальное и отраслевое объединение, которое признавалось центральной властью в качестве основного и единственного выразителя интересов данного хозяйственного округа или даже всей отрасли промышленности и имело самые широкие права в области получения и распределения государственных заказов и кредитов, сырьевых ресурсов, ценообразования и т.д.
В определенной степени эти нововведения действительно организационно усилили германское производство, обозначив приоритеты промышленного и хозяйственного производства в рамках подготовки к ведению широкомасштабных военных действий, насытив внутренний рынок товарами общего пользования, что опять-таки было представлено как очередная победа национал-социализма.
1935 год прошел в Германии под знаком широкого реформирования уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Собственно говоря, фюрер заявлял о назревшей необходимости серьезной модификации Свода уголовных законов страны гораздо раньше, мотивируя свое предложение принципиально неверной оценкой общественной опасности совершаемых преступлений со стороны кайзеровского и веймарского законодателей. «Нам совсем не пристало, - утверждал он, - вешать мелких воров и предоставлять бегать на свободе крупным ворам. Гораздо лучше будет, если в один прекрасный момент мы создадим национальный трибунал, который сумеет отдать под суд и расстрелять несколько десятков тысяч (курсив – автора) ноябрьских преступников, тех, которые играли роль организаторов революции и поэтому должны нести главную ответственность. Такой пример в достаточной степени устрашит на все дальнейшие времена так же и мелких предателей и послужит для них необходимым уроком» (44).
Полное согласие с Гитлером демонстрирует министр юстиции доктор Г. Франк: «Государство должно привести в исполнение множество приговоров (курсив – автора), дабы наказать посягательства на народную свободу. …Справедливое наказание служит укреплению и защите народного единства и является орудием знаменательной борьбы народа за свободу, а, следовательно, борьбой против преступников и преступлений. Посредством уголовного закона народу показывается, что государство безоговорочно требует свободы на благо народного единства, и для этого устанавливает справедливые наказания» (45).
Эти высказывания подтверждают уже изначальную ориентированность национал-социалистического уголовного законодательства не на реализацию принципов равноправия сторон процесса, разумной государственной уголовной политики и признания презумпции невиновности человека, привлекаемого к уголовной ответственности, но на разработку и реализацию уголовного законодательства, направленного на устрашение как потенциальных преступников, так и населения (задача - «вернуть уважение к террору в уголовном праве»). К тому же, нормы германского уголовного права приобрели значение мощной опоры нацистского режима и эффективного инструмента политической борьбы гитлеризма против оппозиционеров, которые не исчезли в Германии как после запрещения и репрессий в отношении Коммунистической партии Германии и германской социал-демократии, так и после массовых арестов.
Основой уголовного права Германии в 1933-1945 гг. оставался Уголовный кодекс, принятый в 1871 г., который, несмотря на многократно вносимые изменения и дополнения, целиком никогда не пересматривался. Уголовный процесс и судоустройство регулировались соответственно Уголовно-процессуальным кодексом 1877 г. и Общим актом о судоустройстве, принятым в том же году. Общим и важным моментом для уголовно-правовой и судебной сфер, как кайзеровской Германии, так и Веймарской республики, является то обстоятельство, что назначение судей и прокуроров, а также вынесение приговоров являлись тщательно охраняемыми прерогативами отдельных германских земель.
Для понимания характера внесенных национал-социалистическим законодателем изменений и поправок в уголовное законодательство Германии, необходимо обратить внимание на классификацию уголовных преступлений по УК 1871 г., который, исходя из степени общественной опасности содеянного, выделял:
- тяжкие преступления, за совершение которых могла быть назначена исключительная мера наказания или тюремное заключение на срок свыше 5 лет;
- преступления средней тяжести, подлежащие наказанию в виде тюремного заключения на срок менее 5 лет лишения свободы или назначения значительного денежного штрафа, и называющиеся правонарушениями;
- незначительные преступления или проступки (46).
Как показывает приведенная классификация, отдельно законодателем выделены лишь тяжкие преступления, причем следует обратить внимание на нижний уровень назначения тюремного заключения при совершении тяжких преступлений. В данной связи вспоминаются слова Гитлера, который был уверен в том, что после тюремного заключения (даже непродолжительного) или каторги человек уже ни при каком обстоятельстве не сможет вновь гармонично влиться в общество: он, как правило, будет либо тяжело болен, либо деморализован и в связи с этим будет подлежать уничтожению (47). Следовательно, единственное, что ожидало человека, совершившего в глазах национал-социализма преступление, к которому, наряду с разбоем, поджогом, фальшивомонетничеством и, собственно, убийством, относилось членство в коммунистической или социал-демократической партиях, занятие гомосексуализмом, еврейское происхождение или совершение государственной измены в форме, допустим, прослушивания иностранных радиопередач и т.д., - это смерть, с той лишь разницей, будет ли она мгновенной или медленной и мучительной.
В материалах Нюрнбергского процесса подчеркивается, что, несмотря на то, что назначение судей являлось прерогативой земель в составе империи, в целом германская судебная система вплоть до прихода А. Гитлера к власти отличалась высокой организованностью и чрезвычайной унифицированностью. Основой судебной системы и судами первой инстанции являлись амсгерихты, к компетенции которых относились незначительные гражданские дела, а также правонарушения и проступки. Амсгерихтов насчитывалось по стране свыше 2000, в то время как ландсгерихтов, судов, правомочных рассматривать более значительные исходя из суммы заявленных исковых требований, гражданские дела и более тяжкие уголовные дела, было около 180. Апелляционной инстанцией по отношению к амсгерихтам и ландсгерихтам являлись оберландсгерихты. Их было 26, то есть, по одному в каждой земле или провинции (позже были созданы еще девять: в Австрии, Данциге, Польше, Судетах и Богемии). Президент оберландсгерихта являлся главой администрации и координатором деятельности всех судов в пределах земли (48).
Имперский верховный суд, находящийся в Лейпциге, был верхним звеном в германской судебной иерархии, и разрешал наиболее общественно важные и принципиальные вопросы, связанные с толкованием и применением имперского законодательства, а также рассматривал апелляционные жалобы на решения оберландсгерихтов земель, как по гражданским, так и по уголовным делам. Исключительной компетенцией имперского верховного суда являлось рассмотрение им в качестве первой, апелляционной и кассационной инстанций всех дел, связанных с государственной изменой.
Смена политического режима в 1933 г. самым прямым образом отразилась на германской судебной системе, которая была приведена в соответствие с идеологическими построениями национал-социализма и скорректированным статусом и государственным и общественным назначением имперского судьи. В 1934 г. судебная администрация была полностью выведена из компетенции областей и переподчинена центральному имперскому правительству. Судьи обязывались выносить приговор именем немецкого народа, а имперский президент (впоследствии фюрер) наделялся правом помилования, опять-таки ранее принадлежавшим землям.
Отдельного рассмотрения требует еще один высший чрезвычайный судебный орган, созданный нацистами на основании декрета от 24 апреля 1934 г. и перенявший ряд важнейших функций, принадлежащих ранее имперскому Верховному суду, – Народная судебная палата (Volksgerichtschoff), члены которой назначались непосредственно Гитлером на пятилетний срок.
Вполне возможно, что урезание компетенции имперского Верховного суда как в деле рассмотрения им преступлений, связанных с совершением государственной измены в любых формах, так и по другим немаловажным вопросам, имеет причинно-следственную связь с рассмотрением им же имеющего ярко выраженную политическую подоплеку дела о поджоге рейхстага. Как известно, Верховный суд оправдал обвиняемых, среди которых был Г. Димитров, и продемонстрировал Гитлеру свой «непатриотизм» и «неблагонадежность» при организации «легальной» расправы с врагами режима.
Структура Народной судебной палаты включала в себя отделы и сенаты, являвшие собой некое подобие судебных составов. Каждый из отделов насчитывал пять судей, двое из которых являлись профессиональными юристами, а остальные были доверенными нацистскими судьями-непрофессионалами, отобранными из числа офицеров высших рангов вермахта или СС или из партийной иерархии. Сенаты, которых было шесть, действовали по принципу территориальной принадлежности дела. В 1940 г. был создан особый сенат для пересмотра дел, по которым, по мнению главного имперского обвинителя-прокурора, было применено недостаточно суровое наказание.
Руководителями данного органа являлись: доктор Ф. рек (апрель-сентябрь 1934), В. Брунер (1934-1936, председатель Берлинского сената); президенты – О. Тирак (1936-1942), Р. Фрейслер (1942-1945).
О характере деятельности нового квазисудебного учреждения свидетельствуют следующие красноречивые цифры. Уже к началу войны Палата осудила около 225 тыс. человек в общей сложности к 600 тыс. лет лишения свободы, а смертных приговоров, связанных, по преимуществу, с совершением «государственной измены», вынесено свыше 5000 (49).
Возвращаясь к анализу изменений, внесенных в Уголовный кодекс, отмечаем, что юрисдикция последнего была распространена национал-социалистами «…на весь мир» и стала охватывать как действия немцев, проживающих собственно в Германии, так и преступления, совершенные немцами, проживающими за границей. Из уголовного законодательства под воздействием партийной идеологии постепенно изымались такие важнейшие принципы уголовного судопроизводства, как законность, гласность судебного разбирательства, справедливость и соразмерность содеянного при назначении наказания, презумпция невиновности, трансформировавшаяся, скорее, в презумпцию виновности и некоторые другие. Образовавшийся правовой вакуум быстро заполнился новыми положениями о наказаниях в соответствии с идеологией нацизма и «здравыми чувствами народа». Например, согласно статье 2 Закона «Об изменении уголовного кодекса», «лицо, совершившее деяние, которое закон считает ненаказуемым, либо заслуживающее наказания в соответствии с основным принципом уголовного права и здравыми чувствами народа, должно быть наказано. Если к данному деянию нельзя непосредственно применить конкретного уголовного закона, лицо, совершившее деяние, должно быть наказуемо в соответствии с тем законом, основные положения которого легче всего отнести к совершенному деянию» (50).
В дополнение, указанный закон наделил судью значительной дискреционной властью, а вместо контроля со стороны правовых норм как формально-юридического руководства в принятия судебных решений и вынесении приговоров вводился надзор со стороны партийных органов.
В июле 1935 г. в Уголовный кодекс был введен ряд статей, имеющих важнейшее значение для квалификации деяний, признаваемых гитлеризмом преступными, и критериев оценки их общественной опасности: «Статья 170а. Если деяние заслуживает наказания в соответствии со здравыми чувствами народа, но уголовное наказание кодексом не предусмотрено, обвинение может исследовать, действительно ли могут быть применены к этому деянию основные принципы уголовного закона и действительно ли можно помочь восторжествовать правосудию с помощью надлежащего (курсив – автора) применения этого уголовного закона.
«Статья 267а. Если главное разбирательство показало, что обвиняемый совершил деяние, которое заслуживает наказания в соответствии со здравыми чувствами народа, но наказание за которое не предусмотрено уголовным законом, суд может исследовать, действительно ли могут быть применены к этому деянию основные принципы уголовного закона и действительно ли можно помочь восторжествовать правосудию с помощью надлежащего (курсив – автора) применения этого уголовного закона» (51).
Одновременно имперскому Верховному суду, полностью находившемуся к тому моменту под контролем НСДАП, специальным декретом было предписано аннулировать (!) ранее вынесенные собственные решения в целях приведения права и, прежде всего, уголовного, в соответствие с третьеимперской идеологией: «Имперский верховный суд как высшая судебная инстанция Германии должна считать своим долгом осуществление интерпретации закона, которая принимает во внимание изменение идеологии и правовых концепций, проводимых новым государством (курсив – автора). Для того чтобы быть в состоянии выполнить эту задачу, необходимо не придавать значения решениям прошлого, которые были вызваны другой идеологией и другими правовыми концепциями» (52).
Таким образом, с одной стороны, налицо стремление режима в кратчайшие сроки наработать принципиально новую судебную практику, которую впоследствии планировалось ввести в систему источников национал-социалистического права, с другой стороны, неслучайной представляется нам и сама последовательность факторов и обстоятельств субъективного и объективного характера, оказывавших влияние на принятие судебного решения в третьем рейхе – идеология и уже затем собственно «правовые концепции» (да и то, исключительно «проводимые новым государством»), приоритетные направления правовой политики и уровень развития правовых знаний.
Отдельного рассмотрения требует политика нацистского государства в отношении преступлений, связанных с государственной изменой как наиболее тяжким преступлением, за совершение которого разрешалось (хотя и прямо не предписывалось) применять исключительную меру наказания. Сам Гитлер после провала организованного им переворота с целью насильственного захвата власти 8-9 ноября 1923 г. обвинялся в совершении именно этого преступления. Сохранившиеся судебные материалы процесса над бунтовщиками, безусловно, не могут остаться незамеченными. В этом политическом деле фактически было две категории обвиняемых - так называемые «вынужденные» участники переворота – фон Кар, генерал Лоссов и некоторые другие были привлечены лишь в качестве свидетелей с правом отказа от «неудобных» вопросов; Гитлер и несколько его партийных соратников выступали как основные обвиняемые. По свидетельствам допущенных на судебное заседание журналистов, процесс над Гитлером носил характер семинара на тему: «Что есть государственная измена».
Германский суд сформулировал вину Гитлера следующим образом: «Гитлер – австрийский немец. Он считает себя немцем. На такого человека, который столь национально мыслит и чувствует, как Гитлер, который добровольно в течение 4 ½ лет сражался в рядах германской армии, заслужил военные отличия благодаря выдающейся храбрости в борьбе с врагом, был ранен, пострадал здоровьем и затем был уволен из армии, по мнению суда, параграф 9 раздела 11 Закона «О защите республики» ни по смыслу, ни по его назначению, как полагает суд, не может быть распространен» (53). В результате Гитлер получил наказание в виде заключения в крепость сроком на 5 лет с правом на условное освобождение по отбытии 6 месяцев наказания. В декабре 1924 г. он был отпущен на свободу.
Осуждение не принесло нацистскому вождю ничего, кроме щедрых политических дивидендов: о существовании и деятельности НСДАП узнали миллионы немцев и граждан других государств, Гитлер обрел столь необходимый для него ореол мученика в борьбе с «продавшимся евреям государством» и странами Антанты за возрождение былого величия рейха, подготовил первую часть своего программного сочинения, ставшего идеологической основой национал-социалистических идеологии, мировоззрения, правовой культуры.
С приходом к власти бывший мятежник существенно расширил перечень деяний, подпадающих под определение государственная измена, квалификация и судопроизводство по которой регламентировались в целой серии законов и постановлений.
Согласно закону от 24 апреля 1934, в состав преступления «государственная измена» включалось совершение таких деяний, как переход на сторону врага, поддержание контактов в любой форме с иностранными государствами против Германии, сбор для них секретных сведений и т.д., причислено к государственной измене и подстрекательство к ней, а также «попытка оказания влияния на массы путем изготовления или распространения письменных материалов, звукозаписи или изображений или путем установки радио, телеграфа или телефона…» (54).
Закон «Об изменнических актах против государства и партии и о защите партийной форменной одежды» существенно расширил перечень квалифицирующих признаков совершения государственной измены, в пункте 1 статьи 1 которого было записано: «Лицо, которое сознательно делает ложные или причиняющие ущерб заявления, способные нанести вред благосостоянию или престижу правительства рейха, национал-социалист(иче)ской партии или ее органам, карается тюремным заключением на срок не более двух лет при условии, если ранее принятый закон не предусматривает за такое деяние более суровой санкции. Если подобное заявление делается или распространяется публично, срок тюремного заключения должен быть не ниже трех месяцев». Статья 2 указанного закона устанавливала наказание за «злобное, издевательское или вульгарное отношение к ведущим деятелям государства или НСДАП, либо по отношению к издаваемым ими приказам, либо по отношению к создаваемым ими институтам, если такие заявления способны подорвать доверие народа к своему политическому руководству».
Сделаем необходимые выводы и обобщения:
1. Законы и декреты, принимаемые нацистским режимом и имевшие объектом своего нормативного регулирования государственную власть, вопросы устройства империи или определение статуса и функций создаваемых НСДАП новых общественных институтов, имеют более высокий уровень юридической техники и правовой проработки, нежели законы антисемитской (ксенофобской) направленности, термины и формулировки которых неконкретны, расплывчаты, содержание лишено правовой базы и научного обоснования.
2. Большинство норм и положений уголовного и уголовно-процессуального права подвергались расширительному толкованию за счет использования антинаучных нацистских требований назначения наказания в соответствии «со здравыми чувствами народа» и т.д. Принципиально новой системы уголовного права и процесса нацизмом выработано не было.
3. Из структуры правовых источников изъята судебная практика, что в значительной степени обеднило германскую правовую науку и пагубно отразилось на организации судоустройства и судопроизводства.
4. Понятие публичного интереса, до некоторых пор лишь популистское и демагогическое, в условиях нацистской диктатуры приобретает конституционно-нормативный характер и прямо используется в тексте большинства ключевых имперских законов в форме «общего блага», «общественных интересов» «интересов единого целого» и т.д.
5. Такие общеотраслевые правовые принципы, как законность, гласность судебного разбирательства, соразмерность наказания за совершенное преступление, презумпция невиновности, соблюдение подсудности и подведомственности при рассмотрении судебных дел и т.д. на практике оказались полностью упразднены. Их заменил «принцип национал-социалистической (правовой) целесообразности», в соответствии с которым при вынесении приговора или принятии судебного решения допускалось произвольное толкование норм Закона и нелимитированное применение метода «аналогии закона» в целях якобы охраны общих интересов немцев.
6. Произошла массированная идеологизация правовой и судебной системы. Созданы административно-партийные органы, осуществляющие контроль над судьями и судейским сообществом в нарушение принципа независимости судей в осуществлении своих полномочий и принятии судебных решений, внедрена система специальных судов с чрезвычайно широкой компетенцией, свободных от какого бы то ни было внешнего контроля за своей деятельностью, в связи с чем произошел резкий рост случаев вынесения смертных приговоров.
7. Налицо основные конституирующие признаки публично-правового метода при регулировании большинства общественных отношений:
- четкая субординация субъектов правоотношения согласно схеме «власть-подчинение» с присущей гитлеровской Германии высокой иерархизацией управленческого процесса и взаимным соподчинением;
- преобладание в качестве первичных и последующих способов воздействия обязываний, предписаний и запрещений.
8. Систему публичного права нацистской Германии образуют следующие отрасли права: государственное (конституционное), уголовное, уголовно-процессуальное, уголовно-исполнительное, административное, трудовое (рабочее), земельное, семейное, международное, гражданское и гражданско-процессуальное, право недр (включая воздушное, морское лесное и т.д. право), военное право, экономическое законодательство, полицейское право и партийное право.
Согласимся с Д. Михманом и И. Вайцом, что в первые дни своего правления Гитлер не проводил никакой антиеврейской политики; вместе с этим, было бы опрометчивым полагать, что он решил отказаться от своих юдофобии и расизма, но, как расчетливый политик, сконцентрировался на решении более неотложных по тем временам задач.
Принципиальный вывод о невозможности начинать реализацию организованной антиеврейской политики на государственном уровне при отсутствии юридически точного определения понятия «еврей» был сделан лишь после завершения бойкота еврейских предприятий и товаров. Данный «правовой пробел» был ликвидирован посредством принятия «Арийского параграфа», документа, целью разработки которого являлось определение правового статуса немецких евреев.
Согласно этому акту, впоследствии ставшему основой законов, регулирующих приобретение и утрату гражданства империи, «…неарийцем (то есть, не немцем, и, следовательно, негражданином – прим. автора), считается тот, чье происхождение неарийское, особенно если у его родителей или родителей родителей еврейское происхождение. Достаточно, если один из родителей или родителей родителей был неарийцем. Особенно важно, если один из родителей или родителей родителей исповедовал иудаизм» (2).
В ноябре 1935 г. в дополнение к «Параграфу» были приняты поправки, конкретизирующие понятие еврей: чистокровным евреем считался с того времени человек, у которого трое из родителей или родителей родителей были евреями, а также человек, родившийся от смешанного брака двух людей, хотя бы один из которых был евреем. Кроме того, человек считался евреем и лишался гражданства (как мы уже убедились, эти два «правовых» статуса личности представляются нам совершенно идентичными – прим. автора), если он:
- в момент издания закона принадлежал к иудаистской вере и состоял общине или был принят в нее позже;
- был женат на еврейке или женился на ней позже;
- являлся внебрачным ребенком, одним из родителей которого был еврей.
В свою очередь, лица, «еврейство» которых оказалось установленным, делились на две категории: к первой относились те, у которого двое из родителей родителей были евреи, ко второй – те, у кого только один дед или бабка были евреями (3).
Лица, «еврейство» которых оказалось установленным, в свою очередь делились на две категории: к первой относились те, у которого двое из родителей родителей были евреи, ко второй – те, у кого только один дед или бабка были евреями.
Введение в правовую терминологию понятия «еврей» (негражданин) приобретает особое значение при выстраивании совокупности последующих за этим антиеврейских постановлений и законов, принятых, главным образом, в период с апреля по декабрь 1933 г.:
10 апреля 1933 г. – принятие закона «О допущении к занятию адвокатурой», в соответствии с которым евреи отстранялись к защите обвиняемых, как на предварительном расследовании, так и во время судебного разбирательства, а также лишались права приобретать членство каких бы то ни было государственных профессиональных объединений юристов (4);
24 апреля 1933 г. – увольнение евреев-врачей из поликлиник;
25 апреля 1933 г. – введение процентной нормы для евреев в школах и университетах на основании закона от 26 апреля 1933 г. «О засорении чуждыми элементами германских школ и университетов» (5);
6 мая 1933 г. – включение профессоров и нотариусов в категорию «профессиональных чиновников» в соответствии с законом «О восстановлении профессиональной гражданской службы» от 7 апреля 1933 г.;
2 июня 1933 г. – увольнение еврейских зубных техников из поликлиник на основании предписаний закона «О допущении врачей к работе в больничных кассах» (6);
5 июля 1933 г. – отмена пособий для молодоженов, если один из партнеров был неарийцем;
22 сентября 1933 г. – утверждение Государственного отдела культуры, куда был открыт доступ лишь для арийцев;
29 сентября 1933 г. – требование от крестьян доказательств их арийского происхождения на основании закона «О наследственных дворах»;
4 ноября 1933 г. – принятие закона «О главных редакторах», определившего прессу как «государственное средство просвещения и воспитания» (7) и запрещавшего евреям или лицам, состоящим с ними в браке, редактировать и выпускать немецкие газеты. Следует отметить, что в период с ноября 1933 г. по июль 1934 г. число ежедневных газет в Германии сократилось с 2703 до 1128, еженедельных журналов – на 40%, двухнедельных – на 50%, ежемесячных – на 45 %. Месячный тираж печатных изданий упал с 1 млрд. в 1932 г. до 300 млн. в 1934 г., то есть, на 70% (8).
При регулировании отношений, возникающих между евреями и нацистским государством, применялись совершенно различные подходы, методы и инструменты: от непосредственного физического насилия, погромов, введения экономических санкций и ограничений, до принятия и реализации антиеврейских законов.
Интересным представляется закон «Об упорядочении управленческого аппарата» от 7 апреля 1933 г. (9), который разрешал увольнять государственных чиновников, не являющихся «…из-за своей прежней политической деятельности благонадежными и на которых нельзя положиться в том, что они полностью посвятят себя службе государству» (10). Отстраненным от исполнения своих обязанностей чиновникам-неарийцам выплачивалось жалование в течение трех месяцев после увольнения. Если уволенные чиновники имели какое-либо почетное звание, то они его лишались (11).
Результатом практической реализации данного закона стала тотальная нацификация всего управленческого аппарата, так как лица, не разделяющие нацистскую идеологию и не входящие в НСДАП, к занятию ответственных постов не допускались. Побочно проходило устранение с государственной службы представителей всех иных, кроме НСДАП, партий и движений. Представляется, что данный нормативный акт по своему объектно-субъектному составу и последствиям довольно схож с инициированным оккупационными союзническими властями процессом после окончания войны отстранением от работы и лишением средств к существованию представителей германских профессорско-преподавательского состава и номенклатуры, которых они подозревали в сотрудничестве в какой бы то ни было форме с нацистами, подчас также, подобно гитлеровцам, не утруждая себя подбором доказательств и определением индивидуальной вины.
Новый импульс юдофобское нацистское законотворчество получило в сентябре 1935 года в связи с принятием документов, вошедших в историю юридической и исторической наук под названием Нюрнбергских.
Важная роль отводилась нюрнбергскому закону «О защите немецкой крови и немецкой чести», запрещавшему брачные союзы евреев с гражданами государства немецкой или близкой ей крови, которые перестали быть основой и источником юридических прав и обязанностей со стороны супругов по отношению друг к другу и к государству. Недействительными также объявлялись браки с евреями, заключенные ранее (п. 1). Пункт 3 налагал запрет на наем евреями прислуги из подданных государства моложе 45 лет, что было направлено на недопущение возможности возникновения внебрачных связей между иудеями и немцами (12). В 1938 г. Нюрнбергские расовые законы были дополнены, в частности, нормой, согласно которой всем евреям и еврейкам с нееврейскими именами предписывалось в обязательном порядке добавлять к своему имени имя Израиль или Сара. Все лица еврейской национальности обязывались постоянно иметь при себе удостоверение личности, на которой ставилась большая буква «J» (Jude). Кроме того, в том же эпохальном для немецкого еврейства году, законодателем были отменены все льготы по налогообложению евреев, всячески препятствовалось получение ими ссуд в имперских банках и работа на бирже, чего требовал Г. Федер в своем «Манифесте».
В апреле 1938 г. евреев обязали предоставить имперским властям сведения о размере и характере их собственности, которая в недалеком будущем (и на вполне «законном» основании ввиду отмены декретом от 28 февраля 1933 г. «О защите народа и государства» статьи 153 Конституции, регулирующей вопросы собственности и возможности ее отчуждения) конфисковывалась, наряду с имуществом коммунистов, и переводилась в собственность нацистского государства на основании закона от 26 мая 1933 г. «О конфискации имущества коммунистов» (13).
В рамках экономического вытеснения еврейства (так называемого экономического антисемитизма) центральное место занимала так называемая «ариизация», под которой понималась передача (безвозмездная конфискация) на основании имперского закона (или, что чаще, самовольно) еврейского имущества немцам (14). Здесь важно уяснить, что в термин «ариизация» был вложен исключительно хозяйственный смысл; изначально она не предполагала собственно национализацию еврейского имущества, поскольку в результате «ариизации» оно переходило в руки частных лиц, но не империи.
В дополнение в апреле 1938 г. вышли еще два указа. Первый из них устанавливал наказание для немцев, способствующих сокрытию еврейского бизнеса в Германии посредством номинального руководства еврейским предприятием, и был нацелен на борьбу с «фиктивной ариизацией». Второй указ предписывал всем евреям, проживающим на территории Германии, зарегистрировать всю принадлежащую им собственность, как в империи, так и за ее пределами, на основании чего был точно определен объем еврейской деловой активности в Германии (15).
Принятые уже после начала войны против Советского Союза нормативные акты от 25 ноября 1941 г. и от 2 ноября 1942 г., разработанные, как и большинство предыдущих, имперским министром юстиции Ф. Гюртнером, предусматривали полную конфискацию имущества еврея, потерявшего гражданство или проживающего за пределами рейха и запрет для еврея, имеющего постоянное местожительство за границей, получить гражданство протектората Богемии и Моравии, причем постоянное местожительства за границей считалось установленным, если еврей находился за границей «при обстоятельствах, указывающих на то, что пребывание его там не носило временного характера» (16).
Невзирая на отсутствие системного подхода к государственному нормотворчеству в сфере решения «еврейского вопроса», а также невысокую юридическую технику принимаемых антисемитских законов, правовое значение антиеврейского законодательства третьего рейха невозможно недооценить в силу следующих причин:
1) посредством облечения в форму правового принципа антисемитизм стал неотъемлемой частью национального законодательства;
2) изыскана возможность перераспределения, или, точнее, конфискации значительной по своему объему и стоимости имущественной доли германского еврейства в общем хозяйстве страны.
3) все антиеврейские акции, проводимые режимом в будущем, получили свое юридическую легализацию и не считались более в глазах обывателей произволом властей.
Другой частью национал-социалистического публичного права, которая рассматривается нами в рамках данного сочинения, является комплекс нормативных актов, направленных на реформирование государственного, уголовного и уголовно-процессуального права и судоустройства, которым гитлеровский режим придавал определяющее значение и начал их разработку непосредственно с начала 1933 года. Действительно, в течение первого года нацистской диктатуры интенсивность наработки правовой базы для укрепления нового режима, оставалась довольно высокой.
Во всем многообразии принятых в 1933 г. нормативных правовых актов, в первую очередь, выделяются те, которые можно объединить в так называемый «чрезвычайный блок», под первым номером в котором стоит декрет от 28 февраля 1933 г. «О защите народа и государства», подписанный президентом республики П. фон Гинденбургом, рейхсканцлером Гитлером, министром внутренних дел Фриком и министром юстиции Гюртнером и имеющий своей основной задачей, как уже указывалось выше, организацию государственного противодействия «коммунистическим актам насилия, представляющим угрозу для государства».
Помимо приостановления действия ряда принципиальных норм Веймарской конституции, гарантирующих права и свободы граждан, декрет ужесточал уголовную ответственность за совершение на территории Германии террористических актов и вводил смертную казнь за такие преступления, как государственная измена, отравление отдельных лиц, поджог, взрыв, затопление, повреждение железнодорожных путей и массовые отравления, за которые прежде в Уголовном кодексе Германской империи предусматривалось лишь назначение каторжных работ. Логическим продолжением декрета стал принятый спустя два месяца Закон от 4 апреля 1933 «О защите от политических актов, связанных с насилием».
Гитлер, используя свою излюбленную социал-дарвинистскую и расистскую терминологию, прокомментировал необходимость принятия Декрета от 28 февраля следующим образом: ограничение личной свободы не есть насилие над личностью, но является показателем «высокого уровня культуры» людей, которые начинают вести себя как обезьяны, если не ограничивать свободу личности.
В процессе исполнения декрета нацистам пришлось столкнуться с проблемой размещения подвергнутых аресту лиц, что дает повод говорить об их массовом характере. В соответствии с распоряжением имперского министра внутренних дел от 14 октября 1933 г. «Об исполнении приказа о превентивном заключении», лица, «…по отношению к которым по политическим мотивам согласно § 1 декрета … от 28 февраля 1933 года … применен политический арест, в принципе подлежат размещению в государственных концентрационных лагерях, если они по причине, связанной с их арестом, не должны в любое время находиться в распоряжении полиции для целей допроса или если ограничение их личной свободы не предусматривается лишь на сравнительно короткий срок. Если поэтому перевод в какой-либо концентрационный лагерь невозможен или невозможен немедленно, то лиц, подлежащих превентивному заключению, необходимо содержать под арестом в государственных или муниципальных полицейских тюрьмах» (17).
Следующим этапом развития германского нацистского законодательства стала разработка и реализация законодательной программы, имевшей своей целью укрепление политических позиций имперского правительства, ограждение его от критики со стороны многочисленной и все еще достаточно сильной оппозиции и, наконец, наделение его чрезвычайными полномочиями по управлению страной. Эти действия нашли свое выражение в Указе от 21 марта 1933 г. «О защите правительства национального возрождения от коварных посягательств» и в имперском Законе от 24 марта 1933 «О чрезвычайных полномочиях правительства» (18).
Первый из указанных актов сыграл ключевую роль в последующем судоустройстве и судопроизводстве. Речь здесь идет, в первую очередь, о создании системы специальных судов, использовавшихся для подавления политической оппозиции внутри Германии и на оккупированных территориях с использованием псевдосудебных инструментов (19).
В соответствии с указом от 21 марта, в каждом районе страны создавалось по одному специальному суду, состоявшему из трех специально подобранных (чаще из функционеров НСДАП, не имеющих подчас самых базовых юридических знаний) судей.
Что же такое – чрезвычайные суды? Какова их природа и есть ли у них своя история? Попытаемся найти ответ на эти вопросы.
Перманентные обращения Гитлера к древним германским традициям и языческой культуре и его требования о замене римского права, «доселе обслуживавшего материалистические интересы», германским правом, наводят на мысль, что система чрезвычайных судов возникла отнюдь не на пустом месте. Вернее, она были лишь возрождена нацистами, очищена от вековой пыли и модернизирована в соответствии с духом времени и новыми потребностями НСДАП.
По всей вероятности, прародителем специальных судов национал-социалистической Германии является Священный Фем (нем.: Feme, Fembericht), который представлял собой трибунал, имевший в своей основе тайное общество и не подчинявшийся ни феодальной, ни церковной власти.
На прямое родство фемического и нацистского судопроизводства указывают следующие обстоятельства:
· безапелляционность принимаемого решения, то есть, отсутствие каких бы то ни было инстанций и формальных оснований для его обжалования;
· непропорционально усиленное, по сравнению со стороной защиты, обвинение. Так, франксудье - председателю суда по уголовным делам, помогали асессоры, составлявшие его аппарат, один из которых в обязательном порядке поддерживал обвинение;
· наличие тайной полиции, осуществлявшей свою деятельность в непосредственном и тесном контакте с судьями: в Священной Римской Германской империи – это «полиция присягнувших», при нацистах – гестапо;
· смертная казнь была наиболее распространенной мерой наказания;
· схожая компетенция по рассмотрению дел у фемического судьи и судьи специального нацистского суда, которые, по преимуществу, рассматривали такие преступления, как, например, преступления против религии и десяти заповедей (применительно к национал-социализму – преступления, направленные против партии, государства, основ гитлеровской идеологии, лично фюрера и высших руководителей государства), преступления против чести и закона, предательство, убийство, воровство, лжеприсяга, клевета, изнасилование, злоупотребление властью и т.д.
· личная заинтересованность фемических и нацистских судей в исходе рассматриваемого ими дела;
· немедленное приведение приговора в исполнение;
· всеобщие страх и презрение, которые заслужили со стороны населения своей деятельностью, граничившую с террором, фемические и нацистские судьи.
Священный Фем неоднократно проявлялся на протяжении всей германской истории, то исчезая, то возрождаясь вновь. Разумеется, удобное во всех отношениях судопроизводство, практиковавшееся германцами, которым, как отмечает ряд авторов, всегда была свойственна тяга к созданию всякого рода тайных строго законспирированных обществ и групп, преследующих как политические, так и иные цели, не могла остаться без внимания со стороны Гитлера, который, может быть, в силу своей приверженности тактике «блицкрига», как в военных операциях, так и при решении человеческих судеб, а, может быть, в силу обстоятельств иного рода, ввел его в повседневную практику Германии, что следует из приводимого ниже анализа деятельности специальных судов.
Компетенция специального суда была достаточно широкой: в первую очередь ему были подсудны тягчайшие преступления, указанные в декрете от 28 февраля 1933 г., а также подстрекательство к неповиновению правительственным распоряжениям, саботаж и действия, направленные на подрыв «общественного благосостояния» (20).
Законодательство национал-социалистической Германии обнаруживает в себе немало постановлений и указов относительно статуса специальных судов, их компетенции, постоянно корректировавшейся в сторону расширения, а также порядка судопроизводства и апелляции.
Заслуживают внимания следующие положения декрета:
«Раздел 3. (1). Специальные суды будут …компетентными, если преступление в пределах их юрисдикции представляет и другое наказуемое деяние.
Раздел 2. (1). Разбирательство по поводу выдачи ордеров на арест (специальным судом – прим. автора) производиться не будет…
Раздел 11. Предварительного судебного расследования производиться не будет…» (21).
Специальные суды пользовались полной свободой и в подборе и оценке доказательств, а также определении их относимости и допустимости: «Раздел 13. Специальный суд может отказаться принять любое (курсив – автора) доказательство, если судьи пришли к выводу, что данное доказательство не нужно для выяснения обстоятельств дела». Завершать любое заседание специального суда в обязательном порядке должен был приговор, который выносился «…даже если в ходе процесса было установлено, что действие, к котором обвиняется подсудимый, не относится к юрисдикции специального суда» (22).
Особым распоряжением от 21 февраля 1940 г. компетенция специальных судов значительно расширилась и стала распространяться на:
а) преступления и правонарушения, подлежащие наказанию по закону от 20 декабря 1934 г., касающемуся «изменнических нападок» на государство, партию и форменную одежду;
б) преступления по разделу 239а имперского Уголовного кодекса и по Закону от 22 июня 1938 г., касающемуся разбойных нападений на дорогах с использованием ловушек;
в) преступления по декрету от 1 сентября 1939 г. о запрещении прослушивания иностранных радиопередач;
г) преступления по разделу 1 декрета от 5 сентября 1939 г. «Против врагов государства»;
д) преступлений по разделам 1 и 2 декрета от 05 декабря 1939 г. «Против преступников, применяющих насилие» (23).
Анализ исследуемого акта позволяет с уверенностью заявлять, что как де-юре, так и де-факто у германских специальных судов не существовало строго определенной или, хотя бы, приблизительно очерченной подсудности, в связи с чем их компетенцию можно назвать «плавающей». В самом деле, статья 14 распространяла деятельность специальных судов и на «другие» преступления и правонарушения, «если обвинение придерживается мнения, что нужно немедленное вынесение приговора (напрашивается вывод о безальтернативности приговора специального суда в виде смертной казни – прим. автора) ввиду тяжести или особой жестокости совершенного деяния, либо учитывая общественную реакцию, вызванную данным преступлением либо серьезную угрозу общественному порядку или общественной безопасности».
Система специальных судов не ограничивалась судами, рассматривающими лишь «политические дела» и дела, «имеющие особую общественную значимость». Через несколько недель после опубликования декрета от 28 февраля 1933 г., были воссозданы чрезвычайные военные суды (чести), к компетенции которых были отнесены все преступления, совершенные военнослужащими (24). В конце войны на основании декрета, изданного в феврале 1945 г., на территориях, которые находились под «угрозой приближающегося противника», были образованы военно-полевые суды, состоящие из трех судей, назначенных имперским комиссаром обороны, обычно гаулейтером. Председателем военно-полевого суда являлся профессиональный судья, заседавший вместе с судьей из вермахта, СС или непосредственно партийным функционером.
Перечень новых видов судов, введенных национал-социалистическим правительством, дополнялась специальными судами «наследственного здоровья» («евгеническими), созданными в 1933 г. и имевшими апелляционной инстанцией специальный «суд наследственного здоровья». И опять же, такого рода судопроизводство, наряду со своими прямыми обязанностями по умерщвлению в соответствии с программой эвтаназии, принятой 1 сентября 1939 г., многочисленных категорий инвалидов, хронически больных и умственно неполноценных, широко применялось для борьбы с любыми проявлениями неповиновения режиму. По данным Г. Пикера, к 1941 г. число приговоренных судами наследственного здоровья к умерщвлению достигло 70 тыс. человек (25).
Другой закон, принятый в целях «устранения бедствий народа и государства» от 24 марта 1933 г. предоставлял гитлеровскому правительству право издавать государственные законы помимо порядка, установленного конституцией (ст. 1), а также возможность их несоответствия имперской конституции в случае, если они не имеют своим предметом устройство публичных органов власти Германии – рейхстага и рейхсрата (ст. 2). В данном контексте приведем мнение профессора Э. Хубера, писавшего в 1939 г., что этот закон «…не является законом о предоставлении чрезвычайных полномочий правительству в прежнем смысле этого слова… В нем самом содержатся основные черты нового самостоятельного порядка, который не только «прорывает» старую систему, но полностью ломает и уничтожает ее. Это первый основной закон нового рейха… Его ядро – объединение законодательной и исполнительной власти в одних руках. Это акт, …отрицающий все конституционное развитие Запада со времен Монтескье, разрушающий понятие конституционного государства XIX века» (26).
Политические дивиденды, полученные национал-социалистами от реализации этого закона, оказались весьма солидными: рейхстаг лишился своих основных законодательных и общественных функций и фактически превратился в политическую фикцию; правительство Гитлера, наоборот, приобрело так необходимую ему полную свободу действий в сфере законотворчества и исполнительной власти вплоть до права бесконтрольно заключать договоры с иностранными государствами.
Принятие декрета от 28 февраля 1933 г., указа от 21 марта 1933 г., закона от 24 марта 1933 г. и некоторых других актов ознаменовало начало в Германии нового, глобального по своим масштабам процесса, получившего в науке название «унификации».
В самом общем смысле унификацию можно определить как комплекс организационно-правовых мероприятий, направленных на обеспечение формирования единообразной системы органов государственного управления, реформирование всех сфер частной, общественной и государственной деятельности в соответствии со ставшей государственной идеологией национал-социализма и подчинение их «общим интересам страны» и «единой воле фюрера».
Содержание и объективный смысл унификации состоят в обеспечении полного или максимально возможного совпадения интересов и потребностей государства, общества и отдельной личности на основе формулы, определенной Гитлером в программном манифесте партии: «Общее благо выше личной выгоды». Но механизм унификации, приводясь в движение исключительно при помощи репрессивных карательных органов, лишался, по нашему мнению, основного своего назначения – системности, органичности и не соответствовал тогдашнему уровню развития юридической и экономической наук.
Консолидация политической власти в руках нацистской партийной элиты была бы невозможна без форсированной нацификации управленческого аппарата, имевшей широкую нормативную основу, ядром которой, как мы отмечали выше, являлся закон от 7 апреля 1933 г. «О восстановлении профессионального чиновничества», санкционирующий увольнение всех ненацистских элементов со всех государственных постов (27).
Данный закон обеспечил быстрый и почти единовременный переход всех ответственных постов в империи и землях к функционерам НСДАП или лицам, открыто сочувствующим нацизму. Люди, не разделяющие основные постулаты национал-социализма, либо имеющие «неблагонадежное» происхождение и национальную принадлежность, к государственному и муниципальному управлению никогда более не допускались. Помимо этого, всем учителям, статус которых приравнивался к государственным служащим, предписывалось в обязательном порядке вступить в национал-социалистическую лигу учителей, организацию, на которую возлагалось методическое и организационное руководство германским преподавательским составом и его ориентирование на приведение учебного процесса в школах и университетах в соответствие с национал-социалистическим учением и расовой теорией.
Закон «Против образования новых партий» от 14 июля 1933 г. обеспечил политическую гегемонию НСДАП, благодаря чему партия наци почти полностью заполнила собой все политическое пространство страны и приобрела статус единственной легально действующей политической силы. Участие в какой бы то ни было форме в политических объединениях, группах и партиях, кроме НСДАП, а также любые действия по созданию организационных структур новой политической партии наказывались смирительным домом до 3 лет или тюремным заключением от 6 месяцев до 3 лет, если в составе преступления не будут обнаружены действия, за которые предусмотрено более суровое наказание (28).
Таким образом, менее чем через 5 месяцев после своего назначения на пост рейхсканцлера Германии, у Гитлера появилась возможность констатировать свершившийся факт: «Партия стала государством». Это послужило идеологической основой закона «Об обеспечении единства партии и государства» от 1 декабря 1933 г., формально закрепившего новые реалии политической и общественной жизни. Закон провозглашал победу в Германии национал-социалистической революции и, исходя из признания этого факта, скорректировал назначение НСДАП, которая с этого момента приобрела статус «носительницы германской государственной мысли» и «корпорации публичного права» (29), что предполагало ее определяющее участие в регулировании ранее возникших и вновь возникающих общественных отношений, разработке системы нового национального законодательства в полном соответствии с постулатами партийной идеологии.
На практике, единство партии и государства (Verschmelzen), ставших неразрывным целым в своем общем назначении и функциях, предполагалось достигнуть посредством налаживания тесного сотрудничества партийных органов и СА с гражданскими властями (п. 2). Примечательна статья 6 закона, содержащая норму, согласно которой власти обязывались « …обеспечить должностную и правовую помощь служебным органам партии и штурмовых отрядов, которым поручено осуществление партийной подсудности и подсудности по линии штурмовых отрядов» (30).
Чем была вызвана необходимость введения такого предписания? Возможно, Гитлеру как пока еще второму человеку в государстве было стратегически важно обеспечить себе прочную правовую и административную основу для будущей узурпации всей полноты власти и объединения должностей президента и рейхсканцлера. Впоследствии это получило законодательное оформление виде принятия закона от 1 августа 1934 г. «О верховном главе Германской империи», который закрепил за Гитлером статус пожизненного главы государства, правом назначать своего преемника и, что особенно важно, - принимать присягу на верность у солдат, чиновников и имперских министров, посредством чего он приобрел все формальные функции и необходимые атрибуты полноценного национального лидера.
19 августа в соответствии с законом от 14 июля 1933 г. «О народном голосовании» в Германии состоялся референдум по вопросу о поддержке режима и лично Гитлера. Для нас, живущих в так называемом демократическом обществе и в полной мере осведомленных о разрушительной деятельности нацизма, его результаты шокирующи и непонятны: из 94% явившихся на избирательные участки более 38 млн. человек или почти 85% одобрили концентрацию в руках Гитлера всей государственной власти и его методы реформирования страны. Эти результаты свидетельствуют, во-первых, о том, что новая государственная идеология - национал-социализм - вполне соответствовала пожеланиям и чаяниям абсолютного большинства германского населения, напрямую способствуя реализации их потребностей в экономической, политической и культурной сферах, а во-вторых, доверие, оказанное Гитлеру и его партии, заставляет задуматься: имел ли место факт узурпации Гитлером государственной власти в буквальном толковании этого понятия или все-таки прямое волеизъявление большинства населения есть высшее и непосредственное проявление демократии и подлинной воли народа? Дискуссии по этому вопросу неизбежны, однако ясно одно: подходить к изучению германского нацизма и его права лишь с позиции «исключительной вины Гитлера» некорректно.
Начало 1934 г. ознаменовалось принятием еще одного нормативного акта, имеющего принципиальное значение для изучения национал-социалистического права – закона от 30 января 1934 г. «О переустройстве империи». Его принятие было приурочено к первой годовщине прихода Гитлера и НСДАП к власти и представляло собой своеобразный итог прошедшему периоду.
Этот закон упразднял всю систему местного самоуправления, созданную и юридически закрепленную конституцией 1919 г., с одновременной передачей империи всех «прав верховенства областей». Таким образом, принцип федерализма, не самый удачный для Германии, оказался заменен принципом жесткого унитаризма, для внедрения которого была введена новая государственная должность имперского наместника в землях, имевшего самые широкие полномочия в деле управления землей. Согласно ст. 3 Закона, наместники подлежали должностному надзору со стороны имперского министра внутренних дел (31).
Для правоведа несомненный интерес представляет статья 4 данного закона: «Имперское правительство может создавать новое конституционное право» (32), свободное от таких, присущих конституции Веймара, институтов, как «конституция земли», «народное представительство земли», «вопросы совместного ведения империи и земель» и других, потерявших свою необходимость в условиях нацистской диктатуры юридических конструкциях.
Интересно мнение относительно подлинной роли и назначения настоящего закона одного из его непосредственных разработчиков, имперского министра внутренних дел В. Фрика, осужденного Нюрнбергским международным трибуналом, который писал, что данным актом уничтожены суверенные права и исполнительная власть местных самоуправлений, а империя сделалась единственным носителем суверенных прав. «Местная верховная власть, - резюмирует он, - больше не существует. Единственным результатом этого было подчинение местных властей имперскому правительству, а местных министров – их соответствующим имперским министрам» (33).
Мысль министра можно развить: закон «О переустройстве империи» способствовал устранению из общественно-политической жизни Германии такого важнейшего публичного института, как рейхсрат, статус и полномочия которого определялись в отделах 4, 5 Веймарской конституции, что вылилось в последующую ликвидацию рейхсрата во исполнение принятого 14 февраля 1934 г. закона «О ликвидации рейхсрата».
Особым, даже надпартийным, правовым статусом обладало гестапо (Geheime Staatspolizei) (34), находившееся под личным покровительством фюрера и фактически не имевшее вплоть до 1935 г. формальной правовой базы в своей деятельности. В 1934 г. Гитлер определил полномочия этой службы следующим образом: «Я запрещаю всем службам партии, всем ее секторам и примыкающим ассоциациям проводить расследования и дознания по делам, находящимся в ведении гестапо… Я особо настаиваю на том, чтобы все сведения о заговорах или государственной измене, полученные партией, сообщались государственной тайной полиции. Партия не обладает правом проводить по собственной инициативе изучение и расследование дел в этой области, каков бы ни был их характер» (35).
Дальнейшая работа над определением правового статуса этой организации осуществлялась в направлении обеспечения недопущения применения к гестапо судебного контроля, о чем 2 мая 1935 г. высказался Административный суд. И уже 10 февраля 1936 г. эта рекомендация образует основу имперского закона, статья 1 которого гласила: «На гестапо возлагается задача разоблачать все опасные для государства тенденции и бороться против них, собирать и использовать результаты расследований, информировать о них правительство, держать власти в курсе наиболее важных для них дел и давать им рекомендации к действию» (36).
Данный акт, определявший правовой статус гестапо, стал в дальнейшем причиной острой конкуренции между гестапо и охранными отрядами СС в сфере управления концентрационными лагерями, что не без помощи Р. Гейдриха было закреплено в первоначальном варианте закона. Но, несмотря на это, Г. Гиммлер принял действенные меры, направленные на ограничение его применения, в связи с чем управление системой лагерей было передано и осуществлялось до конца войны специальной службой СС «Мертвая голова». 17 июня того же года Гиммлер был назначен верховным руководителем всех служб германской полиции, а гестапо было переподчинено имперскому министерству внутренних дел.
Таким образом, реформированию в соответствии с новой государственной идеологией подверглась вся полицейская система, перед которой поставлены новые цели и задачи, среди которых на первый план выдвинулись сугубо политические: 1) выполнение воли единственного руководителя; 2) защита германского народа «…от всех попыток его уничтожения со стороны внутренних и внешних врагов. Чтобы достичь этой цели, полиция должна быть всемогущей» (37).
В области регулирования экономических отношений и хозяйственной жизни в Германии в рассматриваемый период следует обратить внимание, в первую очередь, на законы «О принудительном картелировании (1933) и «Об экономических мерах» от 3 июля 1934 .
Вряд ли можно уверенно говорить о том, что хозяйственно-экономическая деятельность физических и юридических лиц в Германии была лишена внимания со стороны нацистского законодателя. Уже летом 1933 г. нацисты сформировали межведомственный комитет по делам профессиональных сословий для организации новой экономической структуры Германии, который лишил правовой и договорной самостоятельности мелкие хозяйствующие субъекты и присоединил их таким крупным монополиям, как, например, «Стальной трест», увеличивавший свою прибыль за время нацистской диктатуры в 3,5 раза, «Крупп» (рост прибыли также в 3,5 раза»), «Сименс» - в 3 раза, «ИГ Фарбен» - в 18 раз (38).
Как видно из перечня названий германских экономических монополистов, процедуре принудительного картелирования подверглись, в первую очередь, предприятия металлургической, химической и электротехнической промышленности, имевшие первостепенное военно-стратегическое значение. В результате этих действий общее число картелей выросло с 2000 в 1925 г. до 2200 в 1935 г. и вышло на уровень 2500 в 1936 г.
Процесс укрупнения важнейших промышленных предприятий шел в тесном соприкосновении с заметным сокращением общей численности акционерных обществ. Как форма объединения капитала и собственности, акционерные общества расценивались Гитлером как одна из форм обретения еврейством экономического влияния на германское хозяйство и через него и на политику. На этом вопросе Гитлер не раз останавливался в «Майн кампф», подчеркивая, что акционирование допустимо лишь в тех случаях, когда государству будет принадлежать контрольный пакет акций (39).
В результате были ликвидированы акционерные общества, капитал которых составлял менее 100 тыс. рейхсмарок. Под запретом оказалось образование новых обществ с капиталом менее полумиллиона рейхсмарок, и если до назначения Гитлера на пост рейхсканцлера в стране осуществляли свою деятельность 9634 акционерных общества (1932), то в 1933 г. их число снизилось до 9184, а в 1934 г. достигло 8618 (40).
Казалось бы, столь грубое вмешательство в хозяйственную жизнь страны должно было повлечь за собой начало системного экономического кризиса. Однако этого не произошло. Напротив, в 1935-1936 гг. Германия смогла преодолеть экономическую депрессию, обновить и заметно нарастить и усилить промышленную базу, что, по мнению германского историка Э. Чихона, стало возможным вследствие того, что монополии сумели, с использованием административных рычагов и при помощи своего высококонцентрированного государственно-монополистического аппарата, устранить ряд возникших диспропорций в производстве, а новая государственно-монополистическая группировка Крауха-Геринга, представлявшая собой исключительно высокую степень слияния экономической и политической власти, сумела «вновь установить известное равновесие внутри производства средств производства; при этом были учтены определенные экономические потребности»(41). Иными словами, безликой и аморфной сущности финансовых ресурсов и денежной массы придана конкретная политико-идеологическая форма, ставившая обещанный нацистами успех тысячелетнего рейха в прямую зависимость с ростом валового внутреннего продукта и благосостояния населения.
Целью разработки и основным содержанием другого нормативного акта, а именно, Закона «Об экономических мерах» от 3 июля 1934, стала необходимость передачи функций по ценообразованию и регулированию внешней и внутренней торговли министерству экономики, возглавляемому Я. Шахтом.
В итоге анализируемые законы из «экономического блока» послужили отправным пунктом начала отката германской экономики от принципов рыночного хозяйствования: свободы заключения договоров, конкуренции и ценообразования, и перехода ее на рельсы командно-административного регулирования с жесткой регламентацией процессов производства, распределения и потребления произведенной продукции, с одновременным наличием огромного количества руководителей всех звеньев. Сам Гитлер так отзывался о создаваемой им экономической модели: «Что касается планового хозяйства, то оно у нас еще только в зародыше, и я представляю себе, какая это великолепная вещь – единый экономический порядок, охватывающий всю Германию и Европу» (42).
Промежуточное, но отнюдь не последнее место среди реформирующих экономическую жизнь страны, принадлежит закону «Об органическом построении германской экономики» от 27 февраля 1934 г., официально закрепившему создание новой структуры промышленности, состоявшей из шести имперских хозяйственных групп: промышленности, энергетики, торговли, ремесла, банков и страхового дела. Распоряжением имперского министра экономики учреждались также отраслевые и территориальные группы (43).
В чем суть данного закона? Территория страны оказалась разбита на 18 хозяйственных округов, в каждом из которых создавалась собственная хозяйственная палата. Все предприятия определенной отрасли в обязательном порядке подлежали включению в соответствующее территориальное и отраслевое объединение, которое признавалось центральной властью в качестве основного и единственного выразителя интересов данного хозяйственного округа или даже всей отрасли промышленности и имело самые широкие права в области получения и распределения государственных заказов и кредитов, сырьевых ресурсов, ценообразования и т.д.
В определенной степени эти нововведения действительно организационно усилили германское производство, обозначив приоритеты промышленного и хозяйственного производства в рамках подготовки к ведению широкомасштабных военных действий, насытив внутренний рынок товарами общего пользования, что опять-таки было представлено как очередная победа национал-социализма.
1935 год прошел в Германии под знаком широкого реформирования уголовного и уголовно-процессуального законодательства. Собственно говоря, фюрер заявлял о назревшей необходимости серьезной модификации Свода уголовных законов страны гораздо раньше, мотивируя свое предложение принципиально неверной оценкой общественной опасности совершаемых преступлений со стороны кайзеровского и веймарского законодателей. «Нам совсем не пристало, - утверждал он, - вешать мелких воров и предоставлять бегать на свободе крупным ворам. Гораздо лучше будет, если в один прекрасный момент мы создадим национальный трибунал, который сумеет отдать под суд и расстрелять несколько десятков тысяч (курсив – автора) ноябрьских преступников, тех, которые играли роль организаторов революции и поэтому должны нести главную ответственность. Такой пример в достаточной степени устрашит на все дальнейшие времена так же и мелких предателей и послужит для них необходимым уроком» (44).
Полное согласие с Гитлером демонстрирует министр юстиции доктор Г. Франк: «Государство должно привести в исполнение множество приговоров (курсив – автора), дабы наказать посягательства на народную свободу. …Справедливое наказание служит укреплению и защите народного единства и является орудием знаменательной борьбы народа за свободу, а, следовательно, борьбой против преступников и преступлений. Посредством уголовного закона народу показывается, что государство безоговорочно требует свободы на благо народного единства, и для этого устанавливает справедливые наказания» (45).
Эти высказывания подтверждают уже изначальную ориентированность национал-социалистического уголовного законодательства не на реализацию принципов равноправия сторон процесса, разумной государственной уголовной политики и признания презумпции невиновности человека, привлекаемого к уголовной ответственности, но на разработку и реализацию уголовного законодательства, направленного на устрашение как потенциальных преступников, так и населения (задача - «вернуть уважение к террору в уголовном праве»). К тому же, нормы германского уголовного права приобрели значение мощной опоры нацистского режима и эффективного инструмента политической борьбы гитлеризма против оппозиционеров, которые не исчезли в Германии как после запрещения и репрессий в отношении Коммунистической партии Германии и германской социал-демократии, так и после массовых арестов.
Основой уголовного права Германии в 1933-1945 гг. оставался Уголовный кодекс, принятый в 1871 г., который, несмотря на многократно вносимые изменения и дополнения, целиком никогда не пересматривался. Уголовный процесс и судоустройство регулировались соответственно Уголовно-процессуальным кодексом 1877 г. и Общим актом о судоустройстве, принятым в том же году. Общим и важным моментом для уголовно-правовой и судебной сфер, как кайзеровской Германии, так и Веймарской республики, является то обстоятельство, что назначение судей и прокуроров, а также вынесение приговоров являлись тщательно охраняемыми прерогативами отдельных германских земель.
Для понимания характера внесенных национал-социалистическим законодателем изменений и поправок в уголовное законодательство Германии, необходимо обратить внимание на классификацию уголовных преступлений по УК 1871 г., который, исходя из степени общественной опасности содеянного, выделял:
- тяжкие преступления, за совершение которых могла быть назначена исключительная мера наказания или тюремное заключение на срок свыше 5 лет;
- преступления средней тяжести, подлежащие наказанию в виде тюремного заключения на срок менее 5 лет лишения свободы или назначения значительного денежного штрафа, и называющиеся правонарушениями;
- незначительные преступления или проступки (46).
Как показывает приведенная классификация, отдельно законодателем выделены лишь тяжкие преступления, причем следует обратить внимание на нижний уровень назначения тюремного заключения при совершении тяжких преступлений. В данной связи вспоминаются слова Гитлера, который был уверен в том, что после тюремного заключения (даже непродолжительного) или каторги человек уже ни при каком обстоятельстве не сможет вновь гармонично влиться в общество: он, как правило, будет либо тяжело болен, либо деморализован и в связи с этим будет подлежать уничтожению (47). Следовательно, единственное, что ожидало человека, совершившего в глазах национал-социализма преступление, к которому, наряду с разбоем, поджогом, фальшивомонетничеством и, собственно, убийством, относилось членство в коммунистической или социал-демократической партиях, занятие гомосексуализмом, еврейское происхождение или совершение государственной измены в форме, допустим, прослушивания иностранных радиопередач и т.д., - это смерть, с той лишь разницей, будет ли она мгновенной или медленной и мучительной.
В материалах Нюрнбергского процесса подчеркивается, что, несмотря на то, что назначение судей являлось прерогативой земель в составе империи, в целом германская судебная система вплоть до прихода А. Гитлера к власти отличалась высокой организованностью и чрезвычайной унифицированностью. Основой судебной системы и судами первой инстанции являлись амсгерихты, к компетенции которых относились незначительные гражданские дела, а также правонарушения и проступки. Амсгерихтов насчитывалось по стране свыше 2000, в то время как ландсгерихтов, судов, правомочных рассматривать более значительные исходя из суммы заявленных исковых требований, гражданские дела и более тяжкие уголовные дела, было около 180. Апелляционной инстанцией по отношению к амсгерихтам и ландсгерихтам являлись оберландсгерихты. Их было 26, то есть, по одному в каждой земле или провинции (позже были созданы еще девять: в Австрии, Данциге, Польше, Судетах и Богемии). Президент оберландсгерихта являлся главой администрации и координатором деятельности всех судов в пределах земли (48).
Имперский верховный суд, находящийся в Лейпциге, был верхним звеном в германской судебной иерархии, и разрешал наиболее общественно важные и принципиальные вопросы, связанные с толкованием и применением имперского законодательства, а также рассматривал апелляционные жалобы на решения оберландсгерихтов земель, как по гражданским, так и по уголовным делам. Исключительной компетенцией имперского верховного суда являлось рассмотрение им в качестве первой, апелляционной и кассационной инстанций всех дел, связанных с государственной изменой.
Смена политического режима в 1933 г. самым прямым образом отразилась на германской судебной системе, которая была приведена в соответствие с идеологическими построениями национал-социализма и скорректированным статусом и государственным и общественным назначением имперского судьи. В 1934 г. судебная администрация была полностью выведена из компетенции областей и переподчинена центральному имперскому правительству. Судьи обязывались выносить приговор именем немецкого народа, а имперский президент (впоследствии фюрер) наделялся правом помилования, опять-таки ранее принадлежавшим землям.
Отдельного рассмотрения требует еще один высший чрезвычайный судебный орган, созданный нацистами на основании декрета от 24 апреля 1934 г. и перенявший ряд важнейших функций, принадлежащих ранее имперскому Верховному суду, – Народная судебная палата (Volksgerichtschoff), члены которой назначались непосредственно Гитлером на пятилетний срок.
Вполне возможно, что урезание компетенции имперского Верховного суда как в деле рассмотрения им преступлений, связанных с совершением государственной измены в любых формах, так и по другим немаловажным вопросам, имеет причинно-следственную связь с рассмотрением им же имеющего ярко выраженную политическую подоплеку дела о поджоге рейхстага. Как известно, Верховный суд оправдал обвиняемых, среди которых был Г. Димитров, и продемонстрировал Гитлеру свой «непатриотизм» и «неблагонадежность» при организации «легальной» расправы с врагами режима.
Структура Народной судебной палаты включала в себя отделы и сенаты, являвшие собой некое подобие судебных составов. Каждый из отделов насчитывал пять судей, двое из которых являлись профессиональными юристами, а остальные были доверенными нацистскими судьями-непрофессионалами, отобранными из числа офицеров высших рангов вермахта или СС или из партийной иерархии. Сенаты, которых было шесть, действовали по принципу территориальной принадлежности дела. В 1940 г. был создан особый сенат для пересмотра дел, по которым, по мнению главного имперского обвинителя-прокурора, было применено недостаточно суровое наказание.
Руководителями данного органа являлись: доктор Ф. рек (апрель-сентябрь 1934), В. Брунер (1934-1936, председатель Берлинского сената); президенты – О. Тирак (1936-1942), Р. Фрейслер (1942-1945).
О характере деятельности нового квазисудебного учреждения свидетельствуют следующие красноречивые цифры. Уже к началу войны Палата осудила около 225 тыс. человек в общей сложности к 600 тыс. лет лишения свободы, а смертных приговоров, связанных, по преимуществу, с совершением «государственной измены», вынесено свыше 5000 (49).
Возвращаясь к анализу изменений, внесенных в Уголовный кодекс, отмечаем, что юрисдикция последнего была распространена национал-социалистами «…на весь мир» и стала охватывать как действия немцев, проживающих собственно в Германии, так и преступления, совершенные немцами, проживающими за границей. Из уголовного законодательства под воздействием партийной идеологии постепенно изымались такие важнейшие принципы уголовного судопроизводства, как законность, гласность судебного разбирательства, справедливость и соразмерность содеянного при назначении наказания, презумпция невиновности, трансформировавшаяся, скорее, в презумпцию виновности и некоторые другие. Образовавшийся правовой вакуум быстро заполнился новыми положениями о наказаниях в соответствии с идеологией нацизма и «здравыми чувствами народа». Например, согласно статье 2 Закона «Об изменении уголовного кодекса», «лицо, совершившее деяние, которое закон считает ненаказуемым, либо заслуживающее наказания в соответствии с основным принципом уголовного права и здравыми чувствами народа, должно быть наказано. Если к данному деянию нельзя непосредственно применить конкретного уголовного закона, лицо, совершившее деяние, должно быть наказуемо в соответствии с тем законом, основные положения которого легче всего отнести к совершенному деянию» (50).
В дополнение, указанный закон наделил судью значительной дискреционной властью, а вместо контроля со стороны правовых норм как формально-юридического руководства в принятия судебных решений и вынесении приговоров вводился надзор со стороны партийных органов.
В июле 1935 г. в Уголовный кодекс был введен ряд статей, имеющих важнейшее значение для квалификации деяний, признаваемых гитлеризмом преступными, и критериев оценки их общественной опасности: «Статья 170а. Если деяние заслуживает наказания в соответствии со здравыми чувствами народа, но уголовное наказание кодексом не предусмотрено, обвинение может исследовать, действительно ли могут быть применены к этому деянию основные принципы уголовного закона и действительно ли можно помочь восторжествовать правосудию с помощью надлежащего (курсив – автора) применения этого уголовного закона.
«Статья 267а. Если главное разбирательство показало, что обвиняемый совершил деяние, которое заслуживает наказания в соответствии со здравыми чувствами народа, но наказание за которое не предусмотрено уголовным законом, суд может исследовать, действительно ли могут быть применены к этому деянию основные принципы уголовного закона и действительно ли можно помочь восторжествовать правосудию с помощью надлежащего (курсив – автора) применения этого уголовного закона» (51).
Одновременно имперскому Верховному суду, полностью находившемуся к тому моменту под контролем НСДАП, специальным декретом было предписано аннулировать (!) ранее вынесенные собственные решения в целях приведения права и, прежде всего, уголовного, в соответствие с третьеимперской идеологией: «Имперский верховный суд как высшая судебная инстанция Германии должна считать своим долгом осуществление интерпретации закона, которая принимает во внимание изменение идеологии и правовых концепций, проводимых новым государством (курсив – автора). Для того чтобы быть в состоянии выполнить эту задачу, необходимо не придавать значения решениям прошлого, которые были вызваны другой идеологией и другими правовыми концепциями» (52).
Таким образом, с одной стороны, налицо стремление режима в кратчайшие сроки наработать принципиально новую судебную практику, которую впоследствии планировалось ввести в систему источников национал-социалистического права, с другой стороны, неслучайной представляется нам и сама последовательность факторов и обстоятельств субъективного и объективного характера, оказывавших влияние на принятие судебного решения в третьем рейхе – идеология и уже затем собственно «правовые концепции» (да и то, исключительно «проводимые новым государством»), приоритетные направления правовой политики и уровень развития правовых знаний.
Отдельного рассмотрения требует политика нацистского государства в отношении преступлений, связанных с государственной изменой как наиболее тяжким преступлением, за совершение которого разрешалось (хотя и прямо не предписывалось) применять исключительную меру наказания. Сам Гитлер после провала организованного им переворота с целью насильственного захвата власти 8-9 ноября 1923 г. обвинялся в совершении именно этого преступления. Сохранившиеся судебные материалы процесса над бунтовщиками, безусловно, не могут остаться незамеченными. В этом политическом деле фактически было две категории обвиняемых - так называемые «вынужденные» участники переворота – фон Кар, генерал Лоссов и некоторые другие были привлечены лишь в качестве свидетелей с правом отказа от «неудобных» вопросов; Гитлер и несколько его партийных соратников выступали как основные обвиняемые. По свидетельствам допущенных на судебное заседание журналистов, процесс над Гитлером носил характер семинара на тему: «Что есть государственная измена».
Германский суд сформулировал вину Гитлера следующим образом: «Гитлер – австрийский немец. Он считает себя немцем. На такого человека, который столь национально мыслит и чувствует, как Гитлер, который добровольно в течение 4 ½ лет сражался в рядах германской армии, заслужил военные отличия благодаря выдающейся храбрости в борьбе с врагом, был ранен, пострадал здоровьем и затем был уволен из армии, по мнению суда, параграф 9 раздела 11 Закона «О защите республики» ни по смыслу, ни по его назначению, как полагает суд, не может быть распространен» (53). В результате Гитлер получил наказание в виде заключения в крепость сроком на 5 лет с правом на условное освобождение по отбытии 6 месяцев наказания. В декабре 1924 г. он был отпущен на свободу.
Осуждение не принесло нацистскому вождю ничего, кроме щедрых политических дивидендов: о существовании и деятельности НСДАП узнали миллионы немцев и граждан других государств, Гитлер обрел столь необходимый для него ореол мученика в борьбе с «продавшимся евреям государством» и странами Антанты за возрождение былого величия рейха, подготовил первую часть своего программного сочинения, ставшего идеологической основой национал-социалистических идеологии, мировоззрения, правовой культуры.
С приходом к власти бывший мятежник существенно расширил перечень деяний, подпадающих под определение государственная измена, квалификация и судопроизводство по которой регламентировались в целой серии законов и постановлений.
Согласно закону от 24 апреля 1934, в состав преступления «государственная измена» включалось совершение таких деяний, как переход на сторону врага, поддержание контактов в любой форме с иностранными государствами против Германии, сбор для них секретных сведений и т.д., причислено к государственной измене и подстрекательство к ней, а также «попытка оказания влияния на массы путем изготовления или распространения письменных материалов, звукозаписи или изображений или путем установки радио, телеграфа или телефона…» (54).
Закон «Об изменнических актах против государства и партии и о защите партийной форменной одежды» существенно расширил перечень квалифицирующих признаков совершения государственной измены, в пункте 1 статьи 1 которого было записано: «Лицо, которое сознательно делает ложные или причиняющие ущерб заявления, способные нанести вред благосостоянию или престижу правительства рейха, национал-социалист(иче)ской партии или ее органам, карается тюремным заключением на срок не более двух лет при условии, если ранее принятый закон не предусматривает за такое деяние более суровой санкции. Если подобное заявление делается или распространяется публично, срок тюремного заключения должен быть не ниже трех месяцев». Статья 2 указанного закона устанавливала наказание за «злобное, издевательское или вульгарное отношение к ведущим деятелям государства или НСДАП, либо по отношению к издаваемым ими приказам, либо по отношению к создаваемым ими институтам, если такие заявления способны подорвать доверие народа к своему политическому руководству».
Сделаем необходимые выводы и обобщения:
1. Законы и декреты, принимаемые нацистским режимом и имевшие объектом своего нормативного регулирования государственную власть, вопросы устройства империи или определение статуса и функций создаваемых НСДАП новых общественных институтов, имеют более высокий уровень юридической техники и правовой проработки, нежели законы антисемитской (ксенофобской) направленности, термины и формулировки которых неконкретны, расплывчаты, содержание лишено правовой базы и научного обоснования.
2. Большинство норм и положений уголовного и уголовно-процессуального права подвергались расширительному толкованию за счет использования антинаучных нацистских требований назначения наказания в соответствии «со здравыми чувствами народа» и т.д. Принципиально новой системы уголовного права и процесса нацизмом выработано не было.
3. Из структуры правовых источников изъята судебная практика, что в значительной степени обеднило германскую правовую науку и пагубно отразилось на организации судоустройства и судопроизводства.
4. Понятие публичного интереса, до некоторых пор лишь популистское и демагогическое, в условиях нацистской диктатуры приобретает конституционно-нормативный характер и прямо используется в тексте большинства ключевых имперских законов в форме «общего блага», «общественных интересов» «интересов единого целого» и т.д.
5. Такие общеотраслевые правовые принципы, как законность, гласность судебного разбирательства, соразмерность наказания за совершенное преступление, презумпция невиновности, соблюдение подсудности и подведомственности при рассмотрении судебных дел и т.д. на практике оказались полностью упразднены. Их заменил «принцип национал-социалистической (правовой) целесообразности», в соответствии с которым при вынесении приговора или принятии судебного решения допускалось произвольное толкование норм Закона и нелимитированное применение метода «аналогии закона» в целях якобы охраны общих интересов немцев.
6. Произошла массированная идеологизация правовой и судебной системы. Созданы административно-партийные органы, осуществляющие контроль над судьями и судейским сообществом в нарушение принципа независимости судей в осуществлении своих полномочий и принятии судебных решений, внедрена система специальных судов с чрезвычайно широкой компетенцией, свободных от какого бы то ни было внешнего контроля за своей деятельностью, в связи с чем произошел резкий рост случаев вынесения смертных приговоров.
7. Налицо основные конституирующие признаки публично-правового метода при регулировании большинства общественных отношений:
- четкая субординация субъектов правоотношения согласно схеме «власть-подчинение» с присущей гитлеровской Германии высокой иерархизацией управленческого процесса и взаимным соподчинением;
- преобладание в качестве первичных и последующих способов воздействия обязываний, предписаний и запрещений.
8. Систему публичного права нацистской Германии образуют следующие отрасли права: государственное (конституционное), уголовное, уголовно-процессуальное, уголовно-исполнительное, административное, трудовое (рабочее), земельное, семейное, международное, гражданское и гражданско-процессуальное, право недр (включая воздушное, морское лесное и т.д. право), военное право, экономическое законодательство, полицейское право и партийное право.
Примечания (Раскрыть)
1. Хибберт К. Указ. соч. – С. 98.
2. Михман Д., Вайц И. Указ. соч. – Ч. 2. – С. 56.
3. Анатомия агрессии. Новые документы о военных целях германского империализма. – М.: 1975. -С. 116.
4. Гейден К. Указ. соч. - С. 364-365.
5. Там же. - С. 365.
6. Там же.
7. Пикер Г. Указ. соч. -С. 85.
8. Данные приводятся по: Всемирная история: В 24 тт. - Т. 22. - С. 326.
9. В материалах Нюрнбергского процесса данный акт называется «Закон о восстановлении профессиональной гражданской службы» / Нюрнбергский процесс: В 8 т. - Т. 2. - С. 109; у К. Гейдена он имеет название закона «Для восстановления профессионального чиновничества» / Гейден К. История германского фашизма. - С. 365.
10. Нюрнбергский процесс: В 8 тт. -Т. 2. - С. 109.
11. Михман Д., Вайц И. Указ. соч. -Ч. 2. - С. 64.
12. Reichsgesetzblatt. 1. 1935. - S. 1146-1147.
13. Галкин А. А. Указ. соч. - С. 200-202.
14. Бланк А. С. Из истории раннего фашизма в Германии … - С. 139.
15. Там же. - С. 82.
16. Там же. - С. 154.
17. Нюрнбергский процесс: Сборник материалов. В 8 тт. - Т. 2. - С. 207.
18. Reichsgesetzblatt. Marz. 1933. - S. 141.
19. Нюрнбергский процесс. Суд над нацистскими судьями: Сборник материалов / Пер. с англ., Под общ. ред. и со вступ. ст. Р. А. Руденко. – М.: «Юридическая литература», 1970. - С. 25.
20. Reichsgesetzblatt.Marz. 1933. - S. 141.
21. Нюрнбергский процесс. Суд над нацистскими судьями. - С. 158.
22. Там же. - С. 25.
23. Там же. -С. 159.
24. Военные суды чести, как, впрочем, и все исключительные суды, были упразднены на основании ст. 105 Веймарской конституции 1919 г. / Конституции буржуазных стран. Т. 1. – С. 102.
25. Пикер Г. Указ. соч. – С. 101-102.
26. Reichsgesetzblatt. 1. 1933. S. - 142-143.
27. Ibid. - S. 924.
28. Ibid. – S. 153-154, 292-293.
29. Reichsgesetzblatt. December. 1933. - S. 1016.
30. Ibid.
31. Reichsgesetzblatt. Januar. 1934. - S. 75
32. Ibid.
33. Нюрнбергский процесс: Сборник материалов. В 8 тт. - Т. 2. - С. 108-109.
34. Подробнее о деятельности гестапо и его роли во второй мировой войне см.: Деларю Ж. Указ. соч.; Антонов И. П. Полиция в Германии 1933-1936 годов // История государства и права. -1999. - № 1 / 2. - С. 47-48 и т.д.
35. Деларю Ж. Указ. соч. - С. 141.
36. РГВА. Ф. 500 к. Оп. 3. Д. 6. Л.Д. 14.
37. Деларю Ж. Указ. соч. - С. 191-192.
38. Данные приводятся по: Бланк А. С. Адвокаты фашизма. - С. 72.
39. Гитлер А. Указ. соч. – С. 466-467.
40. Данные приводятся по: Всемирная история: В 24 тт. / Т. 22. - С. 328.
41. Чихон Э. Курс германского фашизма на перевооружение и события 1936 года (О некоторых проблемах государственно-монополистического развития при фашистской диктатуре) / Ежегодник германской истории. 1972 год. – М.: «Наука», 1973. - С. 266.
42. Пикер Г. Указ. соч. - С. 39.
43. Reichsgesetzblatt. 1. 1934. – S. 1194-1195.
44. Гитлер А. Указ. соч. - С. 458.
45. РГВА. Ф. 519. Оп. 5. Д. 39. Л. 49.
46. Гитлер А. Указ. соч. - С. 38.
47. Там же. - С. 414.
48. Нюрнбергский процесс. Суд над нацистскими судьями - С. 39-40.
49. Корчагина М. Б. Указ. соч. - С. 132.
50. Нюрнбергский процесс. Суд над нацистскими судьями. - С. 147.
51. Там же. - С. 53.
52. Нюрнбергский процесс: В 8 тт. - Т. 2. - С. 53.
53. Гитлер А. Указ. соч. - С. 3.
54. Reichsgesetzblatt. April. 1934. S. 238.
2. Михман Д., Вайц И. Указ. соч. – Ч. 2. – С. 56.
3. Анатомия агрессии. Новые документы о военных целях германского империализма. – М.: 1975. -С. 116.
4. Гейден К. Указ. соч. - С. 364-365.
5. Там же. - С. 365.
6. Там же.
7. Пикер Г. Указ. соч. -С. 85.
8. Данные приводятся по: Всемирная история: В 24 тт. - Т. 22. - С. 326.
9. В материалах Нюрнбергского процесса данный акт называется «Закон о восстановлении профессиональной гражданской службы» / Нюрнбергский процесс: В 8 т. - Т. 2. - С. 109; у К. Гейдена он имеет название закона «Для восстановления профессионального чиновничества» / Гейден К. История германского фашизма. - С. 365.
10. Нюрнбергский процесс: В 8 тт. -Т. 2. - С. 109.
11. Михман Д., Вайц И. Указ. соч. -Ч. 2. - С. 64.
12. Reichsgesetzblatt. 1. 1935. - S. 1146-1147.
13. Галкин А. А. Указ. соч. - С. 200-202.
14. Бланк А. С. Из истории раннего фашизма в Германии … - С. 139.
15. Там же. - С. 82.
16. Там же. - С. 154.
17. Нюрнбергский процесс: Сборник материалов. В 8 тт. - Т. 2. - С. 207.
18. Reichsgesetzblatt. Marz. 1933. - S. 141.
19. Нюрнбергский процесс. Суд над нацистскими судьями: Сборник материалов / Пер. с англ., Под общ. ред. и со вступ. ст. Р. А. Руденко. – М.: «Юридическая литература», 1970. - С. 25.
20. Reichsgesetzblatt.Marz. 1933. - S. 141.
21. Нюрнбергский процесс. Суд над нацистскими судьями. - С. 158.
22. Там же. - С. 25.
23. Там же. -С. 159.
24. Военные суды чести, как, впрочем, и все исключительные суды, были упразднены на основании ст. 105 Веймарской конституции 1919 г. / Конституции буржуазных стран. Т. 1. – С. 102.
25. Пикер Г. Указ. соч. – С. 101-102.
26. Reichsgesetzblatt. 1. 1933. S. - 142-143.
27. Ibid. - S. 924.
28. Ibid. – S. 153-154, 292-293.
29. Reichsgesetzblatt. December. 1933. - S. 1016.
30. Ibid.
31. Reichsgesetzblatt. Januar. 1934. - S. 75
32. Ibid.
33. Нюрнбергский процесс: Сборник материалов. В 8 тт. - Т. 2. - С. 108-109.
34. Подробнее о деятельности гестапо и его роли во второй мировой войне см.: Деларю Ж. Указ. соч.; Антонов И. П. Полиция в Германии 1933-1936 годов // История государства и права. -1999. - № 1 / 2. - С. 47-48 и т.д.
35. Деларю Ж. Указ. соч. - С. 141.
36. РГВА. Ф. 500 к. Оп. 3. Д. 6. Л.Д. 14.
37. Деларю Ж. Указ. соч. - С. 191-192.
38. Данные приводятся по: Бланк А. С. Адвокаты фашизма. - С. 72.
39. Гитлер А. Указ. соч. – С. 466-467.
40. Данные приводятся по: Всемирная история: В 24 тт. / Т. 22. - С. 328.
41. Чихон Э. Курс германского фашизма на перевооружение и события 1936 года (О некоторых проблемах государственно-монополистического развития при фашистской диктатуре) / Ежегодник германской истории. 1972 год. – М.: «Наука», 1973. - С. 266.
42. Пикер Г. Указ. соч. - С. 39.
43. Reichsgesetzblatt. 1. 1934. – S. 1194-1195.
44. Гитлер А. Указ. соч. - С. 458.
45. РГВА. Ф. 519. Оп. 5. Д. 39. Л. 49.
46. Гитлер А. Указ. соч. - С. 38.
47. Там же. - С. 414.
48. Нюрнбергский процесс. Суд над нацистскими судьями - С. 39-40.
49. Корчагина М. Б. Указ. соч. - С. 132.
50. Нюрнбергский процесс. Суд над нацистскими судьями. - С. 147.
51. Там же. - С. 53.
52. Нюрнбергский процесс: В 8 тт. - Т. 2. - С. 53.
53. Гитлер А. Указ. соч. - С. 3.
54. Reichsgesetzblatt. April. 1934. S. 238.
