"Мусульманское движение, начавшееся в 1862 году в Джунгарии, отсюда, как из центра, стало распространяться во все стороны, и в 1869 году достигло пределов Халхи. Движение это, породившее невообразимую неурядицу в сопредельных нам западных провинциях Китая, успело уже, самым чувствительным образом, затронуть наши политические и в особенности торговые интересы на западно-сибирской границе...
Первые мусульманские шайки стали появляться в Северной Монголии (Северная Монголия, или Халха, делится на четыре аймака: Дзасакту-хана, Саин-Ноина, Тушету-хана и Цецен-хана. Первые два аймака, западные, в административном отношении подчинены улясутайскому даянь-даюню, а последние два, восточные, ургинским амбаням. Город Урга находится в тушету-ханском аймаке и важен, как место пребывания наиболее почитаемого в Монголии Хутухты и как центр, в котором сосредоточено управление двумя восточными аймаками Халхи.) в 1869 году. Они состояли из людей разных средне-азиатских народностей. Большинство же принадлежало к разноплеменным обитателям собственно китайской провинции Гань-су, и до настоящего времени объятой мятежом. Но китайцы присвоили всем им одно общее название: хой-хой, как они обыкновенно называют тюрков, населяющих китайский Туркестан. В каждой шайке были и конные и пешие люди. Вооружение их составляли, главнейшим образом, копья, луки и стрелы, но нередко встречались люди вооруженные отличными европейскими штуцерами. При нападениях, с целью грабежа, на города и другие населенные пункты, они, обыкновенно, разделялись на несколько партий и окружали атакуемый пункт со всех сторон. Одна, более значительная, по своей численности, партия следовала позади и предназначалась для решительной атаки города в то время, когда передовые партии бросятся в него со всех сторон и, если не успеют овладеть им, то во всяком случае успеют произвести в нем пожары, суматоху и беспорядки, которые должны облегчать достижение цели для главной партии. При встрече с неприятелем в поле, они спешивались и окружали себя положенными в несколько рядов верблюдами, из-за которых, как из за бруствера, встречали противника выстрелами.
Китайское правительство не обратило сначала серьезного внимания на эти шайки, считая их сбродом простых грабителей, которые, пользуясь смутными обстоятельствами, в которых находилось тогда Дайцинское государство, искали легкой поживы на счет беззащитной Монголии. Однако первоначальные действия инсургентов, по-видимому, мало походили на действия обыкновенных разбойничьих шаек. Первые малочисленные шайки инсургентов в Монголии ограничивались рекогносцировкой честности, устройством колодцев в безводных местах пройденных ими пространств, [173] разведыванием о местах расположения и силе монгольских войск, приискивали лазутчиков из среды местного населения, которое всеми мерами старались склонить на свою сторону. С этой целью они грабили первоначально имущество принадлежавшее лишь князьям и кумирням, а не простонародью, с которым обращались весьма ласково. Захватываемым в плен не причиняли никаких обид, а, выпытавши у них то, что нужно, отпускали на свободу, при чем неимущих снабжали иногда лошадью, или верблюдом, и продовольствием. Словом, все поступки их обнаруживали, что они как бы только подготавливают страну для решительных действий более многочисленных шаек.
И действительно, в начале весны 1870 года, в южных хошунах саин-ноинского аймака появились три шайки инсургентов, каждая в числе около 1,000 человек. В то же время пошли слухи, что к юго-западу от Халхи, за Гобийской степью, сосредоточиваются многочисленные толпы их, имеющие целью вторжение в собственно китайские области, где преобладает магометанское население, на сочувствие которого инсургенты могли смело рассчитывать.
Тогда китайское правительство стало двигать свои войска на разные пункты Монголии. Для защиты собственно Халхи, было, кроме того, собрано до 6,000 человек монгольского войска.
Но, странное дело, монгольское войско, еще до встречи с инсургентами, стало чувствовать ничем необъяснимый, почти панический страх. Только этим обстоятельством, должно быть не составлявшим секрета для инсургентов, могут быть объяснены необыкновенно смелые действия их. Самые незначительные шайки стали появляться в центральные хошунах саин-ноинского аймака и одна из них разграбила ханскую резиденцию. Другая шайка, числом всего около 300 человек, беспрепятственно разграбила курень Ламын-Гыгэн, находящийся в не очень далеком расстоянии от Урги — разграбила в то время, когда верстах в трех от этого куреня находился отряд монгольского войска в 700 человек, а в трех переходах от него стоял отряд китайского регулярного войска, под начальством самого ургинского амбаня из маньчжуров.
Дерзкие набеги этих малочисленных шаек, составлявших только передовые, разведочные партии более многочисленных шаек, сосредоточивавшихся на южных границах Халхи, успели всполошить все население Монголии. Жители местностей не только ближайших к театру действий инсургентов, но и значительно от него [174] удаленных, стали перекочевывать, со скотом и другим имуществом, в места еще более удаленные, пример чему подавали сами князья.
Разумеется, общее смятение достигло крайних пределов, когда, в октябре месяце, получено было известие, что инсургенты, в числе около 3,000 человек, сосредоточившись предварительно на реке Туй и, разграбивши окрестные места, двинулись на Ургу и только временно остановились в раз уже разграбленном ими курене Ламын-Гыгэне. Отсюда они стали высылать небольшие партии для грабежей в княжеских стойбищах и кумирнях, преимущественно саин-ноинского аймака. Стоявшие в Эрдэни-Дзоо и Барун-Курене, неподалеку от Ламын-Гыгэна, монгольские отряды не оказывали им ни малейшего сопротивления. Однако, пребывание ли в Урге русского отряда, или другие обстоятельства отклонили инсургентов от их первоначального плана овладеть этим важным пунктом: они из Ламын-Гыгэна двинулись не на Ургу, а на Улясутай (Улясутай находится в аймаке Дзасакту-хана. К нему из Урги ведут два тракта: северный (Умуну Урто) более близкий и южный (харчинский) более дальний, отделяющийся от станицы Саир-Усу, лежащей на большом почтовом тракте из Калгана в Ургу. Инсургенты, для своего движения, избрали последний тракт, вероятно потому, что он обилен водою и пролегает вдоль южной границы Халхи, за пределами которой они обыкновенно скрывались.), в котором было расположено всего около 800 человек монгольского войска и который, может быть, сочтен был ими добычей хотя и менее выгодной, чем Урга, но зато более легкой.
Защищавшие Улясутай войска, по приближении инсургентов, разбежались. Не помогли и пушки, которыми вооружен город, считающийся китайской крепостью. Как самый город, так и лежащая возле него китайская торговая слобода (Маймачен) были сожжены и дочиста разграблены. Улясутайский дзянь-дзюнь взят был в плен и за свое освобождение должен был заплатить инсургентам 30,000 лан. Вообще добыча здесь была самая богатая.
Простояв в Улясутае несколько дней, инсургенты двинулись далее, по направлению к Хобдо. Ожидали, что и Хобдо подвергнется одинаковой с Улясутаем участи; но вместо того инсургенты совсем удалились из пределов Халхи, чтобы снова появиться в ней только в феврале месяце следующего 1871 года.
Нужно заметить, что если первоначальный образ действий инсургентов в Монголии допускал предположение о существовании у них каких-либо политических целей, то после разграбления Улясутая это предположение должно было уступить место полному [175] убеждению, что в действиях их, по крайней мере последующих, кроме грабежа не было никакой иной цели. Вообще, после разграбления Улясутая характер их действий резко изменяется. Благоразумие и осторожность, нередко руководившие их прежними действиями, теперь исчезают: они начинают грабить одинаково и простолюдина, и ламу, и князя, и таким образом вооружают против себя все сословия. Являются на театр действий почти без всяких материальных средств, обеспечивающих успех. Трусость монгольских войск и основанные на ней постоянные успехи, которые доселе, как и в начале 1871 года, сопровождали все их действия, порождают, кажется, в них убеждение в полной беззащитности страны, сделавшейся жертвою их хищничества. Вследствие этого они пускаются в такие предприятия, которые, как увидим можно сравнить разве только с собственноручным затягиванием петли на собственной шее.
Выше уже было сказано, что инсургенты снова появились в Халхе в феврале месяце 1871 года. 0 намерениях их ничего не было известно до тех пор, пока у одного монгола не была найдена писанная к нему инсургентами записка, которою он приглашался прибыть в хошун Гуна-Абермит (Юго-восточный хошун саин-ноинского аймака.), где шайка намеревалась предварительно сосредоточиться, для указания ей пути в хошун Мергэн-Вана, в тушету-ханском аймаке.
После этого обстоятельства, ургинских амбаней не могли обмануть пущенные инсургентами, для скрытия истинных замыслов, ложные слухи о своем намерении вторично разграбить Улясутай. Князю Мергэн-Вану приказано было выставить войско для защиты границ своего хошуна. Приказание это было исполнено им буквально. Собрав около 700 человек (Впоследствии, когда инсургенты успели уже сделать свое дело, число солдат было увеличено до 1,800 человек.), князь Мергэн-Ван разбил их на мелкие отряды, которые расставил на пространстве всей юго-западной и отчасти южной границы своего хошуна, одного из обширнейших в тушету-ханском аймаке. Таким образом, княжество Мергэн-Вана осталось совершенно беззащитным, ибо ни один из разбросанных по границе, ничтожных по своей численности и не имевших друг с другом никакой связи, отрядов не мог оказать инсургентам даже ничтожного сопротивления.
В феврале месяце инсургенты ограничились мелкими грабежами в южных хошунах аймака Дзасакту-Хана, и только в мае [176] шайка, человек в 500, сосредоточилась в хошуне Гуна-Абермит и через хошун Гуна-Болдирдорчжи (Юго-западный хошун в тушету-ханском аймаке.) направилась в княжество Мергэн-Вана. По пути инсургенты грабили все, что попадалось им под руку и уводили с собою захваченных в плен монголов. Впрочем, некоторые из сих последних, хотя и весьма не многие, присоединялись к ним добровольно, в надежде на участие в добыче. Отрядец мергэн-ванских солдат, встреченный на границе княжества, как и следовало ожидать, был истреблен. Большая половина мергэн-ванова хошуна, несколько богатых кумирень и самое стойбище князя были беспрепятственно разграблены. Князь бежал на восток, а за ним кто мог из жителей, со скотом и другим имуществом, которое только можно было захватить с собою.
Из Урги был выслан отряд монгольских солдат, в числе около 700 человек, с целью пресечь инсургентам путь дальше на восток. Но пока этот отряд успел прибыть в княжество Мергэн-Вана, инсургенты, обремененные богатой добычей, повернули назад и двинулись на юго-запад, по направлению к большому харчинскому тракту, причем, вероятно для удобнейшего прокормления награбленного скота, разделились на две партии. Одна из них на границе мергэн-ванова хошуна была встречена и разбита двумя незначительными отрядами монгольского войска, которые до сего времени были расположены в юго-восточном углу саин-ноинского аймака.
С этого времени кончаются успехи инсургентов. Монгольское войско успело побороть в себе прежнее чувство страха, когда, присмотревшись к ним поближе, убедилось, что это сброд разной сволочи, живущей грабежом, не имеющей ни прочной организации, ни мало-мальски удовлетворительного вооружения, ни благоразумия и храбрости в действиях.