Spoiler (expand)
Интерпретируя этот документ, эпиграфисты отмечают, что названные в нем суммы отражают расходы афинян на подчинение Византия (128 талантов) и ведение войны против Самоса (368 + 908 = 1276 талантов), а издатели афинских налоговых списков пришли к выводу, что установленную афинянами контрибуцию самосцы выплачивали ежегодно по 50 талантов в течение двадцати шести лет и окончательно выплатили ее в 413 г. до н. э. (ATL. Vol. III. P. 334 f.)8.
После подавления восстания афиняне установили на Самосе демократический режим (Diod., XII, 28, 4). Отчасти это подтверждает и один из фрагментов декрета, регулировавшего отношения между Афинами и Самосом (IG2, I, № 50 = SEG, X, № 39 = ATL. Vol. III. D 18 = StV, II, № 159 = ML, № 55), в котором речь идет о взаимных клятвах афинян и самосцев. Общее содержание этих клятв известно и по другим декретам, касавшимся отношений Афин с Милетом, Эритрами, Колофоном, Халкидой. Клятва же, которую давали афиняне самосцам, отражала умеренность их политики в отношении Самоса. Это наиболее отчетливо проявляется при сравнении с афинской клятвой, данной халкидянам. Давая клятву халкидянам, афиняне обещали не применять насилия, если те будут сохранять верность Афинам. В данном же декрете афиняне клялись заботиться об интересах самосского демоса (сткк. 20—23). Часть низложенных и бежавших олигархов укрепилась в Анее, расположенной на материке, напротив Самоса, и вела себя враждебно по отношению к самосцам и афинянам (Thuc., III, 19, 2; 32, 2; 14; 75, 1).
Вскоре после урегулирования отношений Афин с Самосом в империю был возвращен и Византий (Thuc., I, 117, 3). По -видимому, поражение Самоса сделало бессмысленным сопротивление Византия, и он вновь стал подданным афинян на прежних условиях. К сожалению, о том, каковы были эти условия, нам ничего не известно. Мы располагаем лишь данными, что Византии, как и большинство союзников Афин, платил форос, причем
8 Meritt В. D. 1) Epigraphic Notes // AJA. 1934. Vol. 38. P. 69; 2) The Expense Account of the Samian War // AJA. 1934. Vol. 38. P. 365 ff.; ATL. Vol. III. P. 334 f.; Will Ed., Mosse CI., Goukowsky P. Le monde grec et l'Orient. Т. I. Paris, 1972. P. 285.
- 245 -
размеры его росли. Так, в 449 г. до н. э. он платил 15 талантов, в 442—440 гг. до н. э. — 15 талантов 4300 драхм, а уже в 432 г. до н. э. его налог составил 18 талантов 1800 драхм (Hill. Tab., 3, 11, № 44). Подобно Самосу, Византий владел двумя городами на азиатском побережье Пропонтиды — Бисбиком и Каллиполем. Как и Аморгос, они впервые появляются в афинских налоговых списках только в 434/3 г. до н. э. Очевидно, оба эти города оставались в сфере влияния Византия до этого времени. Умеренное отношение к Византию, вероятно, также объяснялось стратегической важностью этого города и опасностью со стороны персов.
Итак, завершая анализ данных источников о самосском восстании, можно прийти к следующему выводу. Восстание самосцев было важной вехой в истории взаимоотношений афинян со своими союзниками. Если в предшествующее время в восстаниях участвовали, как правило, те члены морского союза, которые были уже покорены афинянами и не желали больше терпеть бремя афинского господства, то теперь в борьбу с Афинами начали вступать полисы, еще сохранявшие свою автономию.
После победы в Самосской войне и возвращения в империю Византия афиняне не ослабили свой контроль над союзниками и не отказались от великодержавной политики9. Они лишь старались сделать ее более гибкой. Так, с одной стороны, они не применили чрезмерного
9 Оценивая значение Самосской войны некоторые исследователи считают, что сложившаяся после покорения Самоса ситуация характеризовалась как status quo между Пелопоннесской лигой и Афинским морским союзом и в афинской внешней политике вскрылись новые тенденции, заключавшиеся в стремлении Перикла стабилизировать отношения в Афинской архэ и укрепить мирные отношения со Спартой и пелопоннесскими полисами. Отсюда делается вывод, что после Самосской войны длительный мир между Афинами и Спартой стал более вероятным, чем прежде (Kagan D. The Outbreak. .. P. 178). Однако с этим нельзя согласиться. Сведения источников подтверждают, что соглашение о Тридцатилетнем мире между Спартой и Афинами оставалось в силе только до начала Самосской войны (Thuc., I, 118, 1; Diod., XII, 28, 4; Plut. Per., 28; 29, 1). Совершившиеся вслед за этим события сделали неизбежной Пелопоннесскую войну 431—404 гг. до н. э., и ответственность за это не может быть снята с Афин и их тогдашнего лидера Перикла.
- 246 -
насилия к восставшим, хотя лишили их автономии и заставили выплачивать высокую контрибуцию. В Карии, где во время самосского восстания возникли антиафинские выступления, Перикл, опасаясь конфликта с персами, проявил умеренность и значительную часть карийских городов освободил от уплаты фороса. С другой стороны, афиняне в ряде городов увеличили сумму взимаемого налога, установили дополнительную приплату к налогу, так называемую эпифору, впервые зафиксированную эпиграфическими источниками уже в 440 г. до н. э.10, а также перевели некоторые ранее зависимые от других полисов общины в разряд автономных, чтобы взимать с них особый налог (άπόταξις)11. Афины не отказались от расширения своей гегемонии в стратегически важных районах, в частности во Фракии, Македонии и Понте.
Со времени Писистрата внимание афинян было приковано к Геллеспонту. Через проливы в Афины регулярно поступали зерно, рыба, рабы и другие товары из Причерноморья. После потери Египта Причерноморье, особенно северное, оставалось для Афин главным источником хлеба и других продуктов12, поскольку доставка зерна из Сицилии и южной Италии была затруднена, так как дороги, ведущие в западное Средиземноморье, афинянами не контролировались; кроме того, их стремление укрепить свое влияние в Сицилии и южной Италии встречало
10 ATL. Vol. I. P. 450 ff. К дискуссии об эпифоре см.: Meiggs R. The Athenian Empire. P. 432 f.; Кондратюк Μ. В. Архэ и афинская демократия // Античная Греция. Ч. I. М, 1983. С. 335, прим. 44.
11 Harpocr., S. ν. άπόταξις; ср.: ATL. Vol. I. Р. 455.
12Более подробно о роли Причерноморья, в том числе и Северного, для Афин и Афинской державы см.: Брашинский И. Б. 1) Понтийская экспедиция Перикла // ВДИ. 1958. № 3. С. 110 слл.; 2) Афины и Северное Причерноморье в VI—II вв. до н. э. М, 1963. С. 11 слл., 56 слл.; Карышковский П. О. Ольвия и Афинский союз // МАСП. 1960. Т. 3. С. 73 слл.; French A. The Growth of the Athenian Economy. London, 1964. P. 108 ff.; Kagan D. The Outbreak... P. 179 ff.; 387 ff.; Виноградов Ю. Г. 1) Синопа и Ольвия в V в. до н. э. Проблема политического устройства // ВДИ. 1981. № 2. С. 65 слл.; 2) Политическая история Ольвийского полиса VI— I вв. до н. э. М, 1989. С. 120 слл.; Суриков И. Е. Историко-географические проблемы понтийской экспедиции Перикла // ВДИ. 1999. № 2 С. 98 слл.
- 247 -
сопротивление со стороны сиракузян, коринфян и пелопоннесцев. Поэтому обеспечение безопасности торговых путей, ведущих через проливы в Черное море, и укрепление в этом районе афинского господства, оказавшегося под угрозой в результате восстания Самоса, участия в нем Византия и соседних городов, а также помощи, оказанной восставшим персами, Перикл считал первоочередной задачей афинской внешней политики в рассматриваемое время.
Наши источники, как литературные, так и эпиграфические, хотя и не дают полной и всесторонней информации, тем не менее позволяют обрисовать в общих чертах план мероприятий Перикла, предусматривающих укрепление афинского контроля в проливах и в прилегающих к ним районах. Именно с этой целью была предпринята понтийская экспедиция Перикла (Plut. Per., 20, 1 sq.). Хронология ее является спорной, но, видимо, правы те исследователи, которые рассматривают понтийский поход Перикла как закрепление и развитие успехов, достигнутых в Самосской войне, и датируют его временем между 439/8 и 436/5 г. до н. э.13
Результатом похода Перикла было укрепление афинского влияния в Синопе, куда после изгнания тирана Тимесилая и его сторонников афиняне переселили 600 своих
13 К дискуссии о хронологии и целях экспедиции Перикла см. в указанных выше статье и книге Брашинского; также см.: Блаватская Т. В. Очерки политической истории Боспора в V—IV вв. до н. э. М, 1959. С. 66; Карышковский П. О. Ольвия. .. С. 78 сл.; Виноградов Ю. Г. Синопа... С. 66; Суриков И. Е. Историко - географические проблемы... С. 98 сл. Исследователи совершенно правильно связывают понтийскую экспедицию Перикла с событиями Самосской войны. Эта экспедиция, несомненно, была одним из мероприятий, которое вслед за подавлением самосского восстания и восстановлением власти Афин над Византией закрепляло достигнутый успех афинян. Во время Самосской войны персы осуществляли активное вмешательство во внутренние дела греческих полисов, оказывая поддержку антиафинским силам, что было явным нарушением условий Каллиева мира. Поэтому понтийскую экспедицию Перикла можно вполне рассматривать как ответную меру афинян, стремившихся продемонстрировать перед варварами свое могущество. Против этого, однако, см.: Блаватская Т. В. Ук. соч. С. 66 сл.; Брашинский И. Б. Афины и Северное Причерноморье. .. С. 59.
- 248 -
граждан (Plut. Per., 20, 2)14. Возможно, в это же время на азиатском побережье Мраморного моря афиняне основали Астак (Strab., XII, 4, 2; Memn., FGH 434 F 12, 2; Diod., XII, 34, 5), а на северном побережье Малой Азии к востоку от Синопы — колонию в Амисе15 (Theop., FGH 115 F 389; Plut. Luc, 19, 7; Appian. В. Μ., 83). Вместе с тем успехи понтийской экспедиции Перикла способствовали усилению афинского господства над союзниками. Теперь, когда Геллеспонт и Боспор стали в известном смысле афинскими проливами, Эгеида превратилась во внутреннее море Афинской империи. Как правило, афиняне свои успехи старались закрепить юридически. Вероятно, именно в это время появилась афинская коллегия геллеспонтофилаков, предназначенная контролировать ввоз из Черного моря зерна и других предметов импорта16.
Некоторые ученые считают, что Перикл с флотом прибыл также на северное побережье Черного моря, подчинил тут греческие города и включил их в Афинскую державу17. При этом по их мнению, политика Перикла по отношению к Северному Причерноморью существенно не
14 По данному поводу см.: Брашинский И. Б. Афины и Северное Причерноморье. .. С. 59 сл.; Kagan D. The Outbreak. .. P. 197; Виноградов Ю. Г. Синопа... С. 65 сл. О действиях Перикла в Синопе и возможном установлении после этого здесь демократического правления по афинскому образцу см.: Максимова М. И. Античные города юго-восточного Причерноморья. М.; Л., 1956. С. 99 сл.; Касаткина Н. А. Афинские военно-земледельческие поселения VI — V вв. до н. э. Канд. дисс. Рукопись. Л., 1983. С. 170 слл.
15 Брашинский И. Б. Афины и Северное Причерноморье. .. С. 89; Kagan D. The Outbreak. .. P. 181, 389; Meiggs R. The Athenian Empire. P. 198.
16 Надписи с упоминанием данной коллегии (IG2, I, № 57—58; Tod2, К» 61; SEG, Χ, № 66; 74) относятся к последней четверти V в. до н. э. Однако это не исключает появления самой коллегии в более раннее время.
17 К дискуссии об этом см.: Брашинский И. Б. Афины и Северное Причерноморье... С. 61 слл.; Виноградов Ю. Г. Синопа... С. 126 слл.; Суриков И. Е. Историко-географические проблемы... С. 98 сл. Возражения против этого мнения, высказанные Брашинским, представляются вполне убедительными. Как подчеркивает ученый, располагая единственным источником (хотя, несомненно, и ценным), нельзя содержащиеся в нем сведения трактовать произвольно.
- 249 -
отличалась от политики по отношению к другим основным источникам хлебного снабжения — Сицилии и Египта. Однако, возражая этим ученым, необходимо подчеркнуть, что в отличие от западного Средиземноморья связи афинян с Северным Причерноморьем не требовали их постоянного присутствия в регионе и подчинения здешних греческих городов афинскому господству. Проблема решалась в проливах. Тот, кто их контролировал, бесспорно, получал все преимущества от контактов с Северным Причерноморьем.
События же Самосской войны показали, что если Геллеспонт уже прочно находился во власти Афин, то их влияние в Боспоре оказалось под угрозой. Понтийская экспедиция Перикла и предусматривала закрепление афинского господства в Боспорском проливе. Установив свой контроль над проливами, афиняне в своих контактах с Северным Причерноморьем считали достаточным ограничиться только дипломатическими каналами, т. е. установлением дружественных отношений и союзов с местными царями, династами и греческими городами.
Что же касается Западного Средиземноморья, то афиняне, не имея контроля над морскими путями и встречая сопротивление со стороны Сиракуз, Коринфа и всех пелопоннесцев, в конечном итоге признали необходимым с помощью насильственных военных мер установить здесь свое господство.
Не менее важным для Афин на пути в Понт был и район Фракии и Македонии, богатый корабельным лесом и металлами, в том числе драгоценными (Strab., VII, fr. 34). Вдоль всего побережья, от Халкидики до Византия, были расположены города, подвластные Афинам. Во время Самосской войны тут было неспокойно, некоторые полисы отказались платить налог (Hill. Tab. 3. III. P. 411). Положение становилось особенно опасным для афинян, поскольку недовольные афинским господством общины могли получить тогда поддержку от македонян и фракийцев, тем более что отношения афинян как с теми, так и с другими были в первое время после Самосской войны далеко не дружественными (Thuc., II, 29; 96 sq., 99; Plut. Cim., 14; Strab., X, 1, 3). Поэтому в целях укрепления сво-
- 250 -
его господства на фракийском побережье афиняне основали две колонии — Брею и Амфиполь. Основание Бреи, имевшее место, с точки зрения ряда исследователей, вскоре после Самосской войны (возможно, около 438—437 гг. до н. э.), нашло отражение в специальном декрете (IG2,1, № 45 = Tod2, № 44 = SEG, Χ, № 34 = Hill. В 55), а также в словарях лексикографов (Hesych, s. ν. Βρέα [= Kratin, F 395]; Steph. Byz, s. v. Βρέα [= Theop, F 145]18.
Текст декрета позволяет отметить, что этой колонии афиняне придавали огромное значение. По-видимому, в планах афинян она должна была стать бастионом афинского господства в стратегически важном районе фракийского побережья и держать под контролем города Халкидики, которые в период Самосской войны занимали враждебную позицию в отношении Афин. Специально подчеркивалось, что соседние города в кратчайший срок обязаны в соответствии с имеющимися соглашениями прийти на помощь колонистам, если они подвергнутся нападению (сткк. 13—17). В то время как в большинстве других случаев организация колонии осуществлялась главным образом за счет средств самих колонистов, при основании Бреи государство брало на себя почти все расходы, хотя каждый колонист вносил определенный взнос для участия в колонизации (сткк. 1—3). Эту колонию можно считать в полном смысле государственной, ибо контроль Афин проявлялся буквально во всем: от организации колонии, назначения ойкиста, бывшего стратега Демоклида (сткк. 8, 34—35), участника
18 О месте расположения Бреи противоборствующими являются два мнения: одни исследователи считают, что Брея находилась к северо-востоку от Халкидики в земле бисалтов, другие помещают ее к северо-западу от Халкидики на побережье Фермейского залива. В данной связи см. в комментариях Тода (Р. 88 ff.) и Мейгса (Р. 129 ff.) к тексту декрета; также: Kagan D. The Outbreak. .. P. 183 ff., 389 f.; Яйленко В. П. Греческая колонизация VIII—III вв. до н. э. М, 1982. С. 156 сл.; Касаткина И. А. Афинские военно-земледельческие поселения. .. С. 152 сл. Скорее всего колония Брея появилась на побережье Фермейского залива в 438/7 г. до н. э. К дискуссии об этом см.: Alexander J. A. Thucydides and the Expedition of Callias against Potidea 432 В. C. // AJPh. 1962. Vol. 83. P. 265 ff.; Ashery D. The Site of Brea // AJPh. 1969.Vol 90. P. 337 ff.; Kagan D. Op. cit. P. 104 ff.
- 251 -
Самосской войны (на это указывает афинский декрет о Самосе — сткк. 42), и распределения земли до определения тех социальных слоев афинского общества, представители которых могли участвовать в колонизации (феты и зевгиты). Дальнейшая судьба колонии не известна; возможно, она, выполнив функцию, прекратила существование после того, как центром афинского господства в этом районе стала Потидея.
Амфиополь возник в 437/6 г. до н. э. к северо-востоку от Халкидики, на берегу реки Стримон (Thuc., IV, 102, 3; ср.: Thuc., 103, 3; 106, 1; 108, 1; Diod., XII, 22, 3; 68, 2; Schol. Aesch, II, 31 (34); Polyaen., VI, 53; Harpocr., s. v. Άμφίπολις [= Androt, F 33])19. Этот район был не менее важен для Афин в стратегическом отношении, чем побережье Фермейского залива, где была основана колония Брея. Афиняне, как уже отмечалось выше, стремились закрепиться здесь еще при Кимоне в 465 г. до н. э. Однако колонисты были разгромлены фракийцами у Драбеска (Paus., II, 29, 4 sq.). Владение этим районом давало большие преимущества, поскольку место было богато лесом, серебром и золотом. Фукидид сообщает (Thuc., IV, 108, 1), что из Амфиополя афиняне получали значительные денежные доходы, которые, очевидно, проистекали от контроля за переправой через Стримон. Амфиополь был необходим Афинам и для решения важных стратегических задач. Река Стримон являлась естественной границей между Фракией и Македонией. Именно тут было больше всего пограничных споров (ср.: Thuc., II, 95—102). Контролируя переправы через Стримон, афиняне стремились не допустить объединения македонян и фракийцев. Кроме того, Амфиополь на северо-востоке, как и Брея на северо-западе, служил важным опорным пунктом, позволявшим афинянам удерживать контроль над городами Халкидики.
19 Об основании Амфиполя см.: Gomme A. W. A Historical Commentary. .. Vol. I. P. 390 f, 396; Vol. III. P. 573; ATL. Vol. III. P. 308 ff.; Gschnitzer F. Abhangige Orte in griechischen Altertum. München, 1958. S. 91 ff.; Graham A. J. Colony and Mother City in Ancient Greece. 2-nd ed. Manchester, 1964. P. 37 f, 199; Kagan D. The Outbreak... P. 167 ff.
- 252 -
Население Амфиополя было смешанным. Оно состояло из афинян и граждан соседних городов, членов Афинского морского союза (Thuc., IV, 103, 3 sq.; 106). Этот факт и факт выселения в Брею части фетов и зевгитов свидетельствуют о том, что Периклу удалось к середине 30-х гг. V в. до н. э. с помощью выведения колоний и клерухий сгладить социальную напряженность. По-видимому, в рассматриваемое время в Афинах уже не было избыточного населения, нуждавшегося в земле. Однако, несмотря на смешанный характер населения, колония была афинской и ее основателем был бывший стратег Гагнон, также являвшийся участником Самосской войны (Thuc., IV, 102, 3; ср.: Thuc., I, 117, 2).
Не случайно, что основателями колоний Бреи и Амфиополя были бывшие стратеги, участники Самосской войны. Вероятно, выведение этих колоний осуществлялось по заранее разработанному плану и предусматривало осуществление тех стратегических задач, о которых говорилось выше. Некоторые исследователи отвергают имперский агрессивный характер внешней политики Афин после 445 г. до н. э. и называют эту политику «политикой консолидации». Они считают, что основание колоний Бреи и Амфиполя хотя и способствовало усилению господства афинян, тем не менее было необходимо Афинам не для дальнейшей экспансии, но для укрепления своей безопасности20.
С этой концепцией трудно согласиться. Она противоречит данным Фукидида. По его мнению, агрессивность Афин на протяжении всего периода Пентеконтаэтии не ослабевала, а скорее усиливалась и приобретала все более гибкие формы. Подобная мысль лучше всего отразилась в приведенной Фукидидом речи афинских послов в Спарте накануне Пелопоннесской войны (Thuc., I, 75, 3): «Мы вынуждены были довести нашу власть до теперешнего состояния прежде всего самим течением обстоятельств, больше всего из страха перед персами, потом из чувства
20 Ste Groix G. Ε. Μ. de. The Character of the Athenian Empire // Historia. 1954. Bd. 3. P. 1 ff.; Kagan D. The Outbreak... P. 189; Sealey R. A History of the Greek City-States ca 700—338 В. C. Berkeley, 1976. P. 311 ff.
- 253 -
чести и, наконец, ради наших интересов». Последнее положение (ύστερον και ώφελίας) явно отражает представление Фукидида об имперских гегемонистских устремлениях афинян (ср.: Thuc., I, 75, 4).
2. Культурная экспансия Афин
Характеризуя афинскую культуру периода расцвета в середине V в. до н. э., обычно подчеркивают ее эстетическое назначение, указывают также на важность демократических преобразований в Афинах, превративших их в центр культурной жизни Эллады.
Между тем расцвет афинской культуры, пропаганда ее достижений во всей Элладе были тесно связаны с процессом становления и развития Афинской империи. Как возникновение империи было результатом развития афинского полиса и его внешнеполитических устремлений, так и выдающиеся достижения афинской культуры, признание Афин в эллинском мире «школой Эллады» были следствием целенаправленного использования финансовых средств, получаемых афинянами от эксплуатации своих союзников и подвластных городов, и преимуществ, которые доставляло Афинам их политическое и военное превосходство.
Афинские политики во главе с Периклом осознавали, что признанной всеми греками афинской гегемонии в Элладе нельзя достигнуть только военными средствами или мерами политико-экономического и юридического характера. Этими средствами можно лишь подкрепить и сохранить на определенное время гегемонию. Надежно же она может быть защищена только при условии признания авторитета Афин большинством эллинских полисов. И в этом случае достижения афинской культуры и их пропаганда могли стать более действенным оружием, чем афинский военно-морской флот.
Именно этими идеями, вероятно, и руководствовался Перикл, предпринимая в 449 г. до н. э. попытку созыва в Афинах общеэллинского конгресса, одной из задач которого был сбор средств на восстановление греческих храмов, сожженных и разрушенных персами (Plut. Per.,
- 254 -
17). Осуществление этих целей значительно укрепило бы авторитет Афин в греческом мире и облегчило бы Афинам путь к утверждению гегемонии в Элладе. Но, как уже отмечалось выше, Периклу не удалось скрыть от пелопоннесских государств истинные цели афинской панэллинской политики.
После этого лидеры Афин во главе с Периклом принимают решение об использовании денег, собранных с союзников, для развертывания широкой строительной программы в Афинах21. Хотя в нашем распоряжении недостаточный круг источников, тем не менее они относительно разнообразны. Прежде всего это папирусный документ, хранящийся в Страсбурге и содержащий комментарий (или его эпитому) к XXII речи Демосфена, в котором говорится о строительстве Парфенона и Пропилей. Сохранились также декреты о стоимости строительства этих сооружений (ML, № 59; 60). И, наконец, подробное описание строительной программы Перикла дано в его биографии, написанной Плутархом.
О папирусном документе и его содержании речь уже шла выше. Из этого документа следовало, что в 449 г. до н. э. Перикл выдвинул декрет, согласно которому деньги, собранные с союзников и хранящиеся после 454 г. в казне богини Афины, предполагалось использовать для финансирования широкой строительной программы.
Плутарх, подробно описывая гражданское строительство, предпринятое Периклом, подчеркивал его непосредственную связь с имперской политикой Афин. Оно должно было не только вызвать восхищение у жителей других государств, но и показать, что разговоры о могуществе Афин и об их древнем богатстве не пустая ложь. Ради этого Перикл не
21 Более подробно об этой строительной программе см.: Колобова К. М. Древний город Афины и его памятники. М, 1961. С. 110 слл.; Boersma J. S. Athenian Building Policy. Groningen, 1970. Ch. 1, 6, 8; Meiggs R. The Athenian Empire. Ch. 14; Макарова О. Μ. Строительная политика Перикла и классический образ богини Афины в Афинской архэ // История и историография зарубежного мира в лицах. Самара. 2001. Вып. 5. С. 10 слл.; Строгецкий В. М. Строительная политика Перикла и «культурная» экспансия Афин // Акра. Сборник научных трудов. Н. Новгород, 2002. С. 142 слл.
- 255 -
скупился в средствах и стремился осуществить программу в кратчайшие сроки. Он спешил, осознавая неизбежность новой Пелопоннесской войны, ее ускоряющееся развязывание.
Наиболее грандиозными сооружениями были Парфенон и Пропилеи. Парфенон, храм богини Афины, строился в течение девяти лет, с 447 по 438 г. до н. э., но отделочные работы продолжались вплоть до 432 г. до н. э. Строительство Пропилей шло пять лет (437—432 гг. до н. э.). Трудно сказать, в какую сумму обошлось сооружение Парфенона, так как сохранившаяся надпись не позволяет назвать вполне определенную цифру22; постройка же Пропилей стоила к началу Пелопоннесской войны 2000 талантов.
Однако только одного грандиозного строительства, которое бы украсило город и вызвало у жителей других государств восхищение, было недостаточно. Широко использовалась пропаганда афинской культуры, т. е. то, что и можно назвать культурной экспансией Афин.
Празднования в честь Афины (Великие Панафинеи) и Диониса (Великие Дионисии), Элевсинские мистерии приобретают общегреческий характер, а для жителей городов, входивших в состав Афинской империи, участие в этих праздниках становится обязательным.
Стали широко пропагандироваться афинские победы в Греко-персидских войнах. Собственно говоря, сам проект реконструкции Акрополя предусматривал превращение его в выдающийся архитектурный памятник, прославляющий великолепие Афин — победителя персов.
Следы энкомия в честь Афин мы встречаем уже в «Истории» Геродота. Он прославляет род Алкмеонидов, к которому принадлежал Перикл (Hdt., VI, 121), подчеркивает величие (Hdt., VIII, 77) и благоразумие (Hdt., I, 60; VIII, 3; IX, 27) афинян.
Именно в это время Афины начали претендовать на роль борца за свободу и спасителя Эллады и других народов (Hdt., VIII, 3; 142-144; IX, 90). Далеко не все
22 Мейгс и Льюис, комментируя надпись о стоимости строительства Парфенона (ML, № 59), приводят мнение ученых о том, что оно могло обойтись в 700—800 талантов.
- 256 -
поддерживали эти претензии, и Геродот это отмечает, хотя и выступает как апологет и панегирист Афин (Hdt., VII, 139).
Еще более ярко идеи культурной экспансии Афин отразил в своем сочинении Фукидид. Фукидид был свидетелем развернувшейся борьбы за гегемонию между Афинами и Спартой в середине V в. до н. э., поэтому он и противопоставлял достижения и важнейшие черты афинской культуры Спарте и пелопоннесцам.
Итак, первое, на что указывает Фукидид, это афинский рационализм, благодаря которому афиняне заранее и целенаправленно готовились к любой акции, в том числе и военной (Thuc., I, 68, 3; 69, 3).
Далее, характеризуя Афины, он подчеркивает такие черты, отличающие их от пелопоннесцев, как динамизм, открытость, способность к риску и нововведениям (Thuc., I, 70; 71, 3) Фукидид, несомненно, имел в виду имперские устремления афинян, включая и их культурную экспансию, когда утверждал, что «они наличными благами наслаждались очень мало, будучи постоянно заняты стремлением к приобретению, и не было для них другого праздника, как выполнить то, что требовалось обстоятельствами, напротив, на праздный покой они смотрели так же, как на утомление без отдыха. Поэтому, если бы кто-нибудь, желая кратко охарактеризовать афинян, сказал, что они рождены для того, чтобы самим не иметь покоя и другим не давать его, он был бы прав» (Thuc., I, 70, 8 sq.).
Наиболее отчетливо идею превосходства афинской политической и духовной культуры Фукидид изложил устами Перикла в знаменитом энкомии в честь афинской демократии (Thuc., II, 35—46). Эту известную речь Перикла обычно приводят как доказательство оценки и восхваления афинского политического строя сторонниками демократии. Однако главное назначение данного энкомия в пропаганде политических и духовных ценностей среди эллинских государств. Поэтому некоторые мысли этой надгробной речи Перикла, имеющие отношение к теме афинской культурной экспансии, необходимо привести и прокомментировать.
- 257 -
Первая часть энкомия посвящена пропаганде важнейших черт политической культуры афинян. Прежде всего Перикл высказывает главную и общую мысль своего суждения, согласно которой «сохранение и укрепление могущества государства достигается поддержанием его постоянно в цветущем и зрелом возрасте» (Thuc., II, 36, 3).
Далее он указывает на два главных принципа афинской демократии, делающих ее образцом для других греческих полисов. Это равенство всех граждан перед законом (ισονομία) и свобода политической жизни (ισηγορία). Перикл выделяет еще одну очень важную черту афинской политической культуры. Он отмечает, что афиняне, свободные от всякого принуждения в частной жизни, в общественной жизни уважали авторитет законов и должностных лиц, облеченных властью и полномочиями быть блюстителями и исполнителями этих законов (Thuc., II, 37).
После этого Перикл переходит к характеристике и пропаганде важнейших достижений духовной культуры афинян. Он говорит, что афиняне придавали большое значение праздникам в честь Афины и Диониса и организовывали их как общегреческие торжества, сопровождавшиеся состязаниями и жертвоприношениями. Это и был один из путей укрепления афинского авторитета среди эллинских народов.
Идея культурной экспансии, как результат имперских устремлений Афин, обнаруживается и в следующих суждениях Перикла. Он подчеркивает, что афиняне стремились не получать услуг, но сами старались их оказывать, так как считали, что оказавший услугу своим расположением к получившему ее сохраняет в нем чувство признательности (Thuc., II, 40, 4). Это и сделало Афины, как утверждает Фукидид устами Перикла, центром просвещения всей Эллады. Таким образом, в этом случае Фукидид указал еще один путь, с помощью которого афиняне добивались ненасильственного признания их авторитета другими эллинскими государствами.
Завершая свою речь, Перикл подчеркивает мысль о том, что Афины достойны гегемонии. Он заявляет, что «из ныне существующих государств только
- 258 -
одно афинское не вызывает упрека в подчиненных, что они будто бы покоряются людям недостойным владычествовать. Создавши могущество, подкрепленное ясными доказательствами и достаточно засвидетельствованное, Афины послужат, — как считает автор, — предметом удивления для современников и потомства. Своей отвагой афиняне заставили все моря и все земли стать для них доступными, они везде соорудили вечные памятники содеянного ими добра и зла» (Thuc., II, 41, 2—4). Это ли не лучшее подтверждение афинского империализма?
Кратко сформулированные Фукидидом мысли о культурной экспансии афинских духовных ценностей впоследствии развил и углубил Диодор, пользовавшийся, кроме Фукидида, еще и сочинением Эфора. Ценным источником информации на этот счет может служить приведенная Диодором речь сиракузянина Николая, которую он произнес на собрании, где решался вопрос о судьбе афинских военнопленных, потерпевших поражение после неудачной сицилийской экспедиции 415—413 гг. до н. э.
Главная идея, отразившаяся в речи Николая, заключается в том, что афиняне являлись не только учителями и благодетелями людей, но и творцами цивилизованного образа жизни. В подтверждение этому Диодор приводит, по крайней мере, три важных доказательства.
Так, историк отмечает, что Афины претендовали на то, чтобы их город считался убежищем для претерпевающих страдания (Diod., XII, 227). Эти претензии отчасти оправдывались исторической действительностью. Афины в самом деле давали убежище многим представителям ахейской знати, и впоследствии там был сооружен Алтарь прощения, который получил название «Кроткое милосердие» (Paus., I, 17).
В другом месте Диодор подчеркивает, что «афиняне заслужили уважение и чувство благодарности за их благодеяния людям, поскольку они первыми познакомили эллинов с цивилизованным образом жизни. Они открыли законы, благодаря которым общая жизнь из жестокой и полной насилия превратилась в упорядоченную и справедливую» (Diod., XIII, 26, 2 sq.).
- 259 -
Наконец, развивая мысль Фукидида, Диодор утверждает, правда, в духе эллинистическо-римских космополитических идей, что Афины являлись школой для всех людей, ибо они приобщали их к священным мистериям и позволяли чужеземцам, живя в городе, обучаться свободным наукам.
Немаловажная роль в деле прославления авторитета Афин в эллинском мире принадлежала современникам Перикла — трагикам Софоклу («Эдип в Колоне», «Аякс») и Еврипиду («Просительницы»)23.
3. Реакция Спарты и ее союзников
на внешнеполитическую активность Афин. Кризис 30-х гг. V в. до н. э. и проблема неизбежности второй Пелопоннесской войны.
40—30-е гг. V в. до н. э. были заключительным и решающим этапом в истории афинско-спартанских отношений в период Пентеконтаэтии. Поэтому тем более важно рассмотреть сущность кризиса 30-х гг. V в. до н. э, приведшего к разрушительной Пелопоннесской войне, и выяснить, была ли эта война результатом закономерного развития межполисных отношений предшествующих десятилетий или явилась следствием совокупности случайных факторов. Решение этих вопросов может быть весьма плодотворным, поскольку в нашем распоряжении есть широкий круг источников, которые не столько различаются между собой в трактовке событий, сколько дополняют друг друга.
Как уже отмечалось, античная традиция единодушна в том, что соглашение о Тридцатилетнем мире, заключенное между афинянами и лакедемонянами, продолжало оставаться в силе вплоть до Самосской войны. Наиболее
23 Эта тема получила достаточно глубокое освещение как в отечественной, так и в зарубежной научной литературе. См.: История греческой литературы / Под ред. С. Я. Соболевского и др. Т. I. М, 1946. С. 342; Knox В. М. W. The Heroic Temper: Studies in Sophoclean Tragedy. California, 1960; Радциг С. И. История древнегреческой литературы. М, 1977. С. 229 слл.; Winnington-Ingram R. D. Sophokles: An Interpretation. Cambridge, 1980.
- 260 -
отчетливо эта мысль выражена у Диодора (Diod., XII, 28, 4). Таким образом, начало кризиса, вероятно, было связано с первыми (по крайней мере, засвидетельствованными в источниках) нарушениями договора о мире. Несомненно, когда спартанцы ставили на голосование в конгрессе Пелопоннесской лиги вопрос об оказании помощи восставшим самосцам, они уже не считались с условиями мира. Нарушение условий мира со стороны афинян спартанцы, вероятно, усматривали в ущемлении ими интересов пелопоннесских союзников (Thuc., I, 118, 2). Особенно ярко это обнаружилось вскоре после Самосской войны.
Важнейшими вехами этого кризиса источники называют коркирские события, или, как их трактует поздняя историография, Коринфскую войну (Thuc., I, 24—55; 68, 4; Diod., XII, 30, 2-5; 31, 2-34, 1; Plut. Per., 29, 1—4; Aristod., 17); действия афинского стратега Формиона в Амбракии (Thuc., II, 68, 7 sq.); события в Потидее и расторжение договора с Пердиккой II, царем Македонии (Thuc., I, 56-66; 68, 4; 71, 4; 199, 1; 140, 3; II, 2, 1; Diod., XII, 34, 2-4; 37, 1; Aristod., 18; Plut. Per., 29, 6); а также действия афинян в отношении Мегар (Thuc., I, 67, 4; 139, 1 sq.; 140, 3 sq.; 144, 2; Diod., XII, 39, 4 sq. [= Ephor., F 196]; Aristoph. Acharn, 515—539 со схолиями; 532; Pax, 605—611 со схолиями; Plut. Moral., 812 d; Per., 29, 4; 29, 7-31, 1; Aristod., 16,1-3; Andoc., III, 8; Aeschin., II, 175).
Уже античная традиция усматривала тесную связь между явлениями внешнеполитического кризиса и факторами обострения внутриполисных противоречий. Особенно это характерно для Афин, где в 30-е гг. V в. до н. э. активизировалась деятельность оппозиции против Перикла (Diod., XII, 39, 1 sq.; Plut. Per., 32, 1-5; Aristod., 16, 1 sq.; Aristoph. Pax, 603—605 со схолиями [= Philoch, F 121]; Athen, XIII, 589 e; Diog. Laert, II, 5, 19).
Относительно трактовки причин возникновения Пелопоннесской войны в античной традиции можно выделить две версии. Первая из них принадлежит Фукидиду, вторая в наиболее концентрированном виде представлена у Диодора и Плутарха. Диодор (Diod., XII, 38, 2—39, 3 [= Ephor., F 196]), опираясь главным образом на Эфора и,
- 261 -
возможно, Тимея, представляет Перикла как главного ее виновника. Насколько можно судить по данным Аристофана (Aristoph. Acharn, 530-539) и Плутарха (Plut. Per., 30, 2, 4; 31, 1; 32, 6), эта версия в основе своей восходит к мнению V в. до н. э, распространенному в кругах, враждебных Периклу. Несомненно, целый ряд деталей этой традиции имеет анекдотический характер (Diod., XII, 38, 3; Plut. Alc., 7; Moral, 186 e; Aristod., 16, 4), но, рассматривая ее в целом, следует отметить в ней и некоторый рациональный смысл. По Диодору (Diod., XII, 38, 4), «Перикл, зная, что в военное время народ прославляет благородных мужей в силу необходимости, а в мирное время на них клевещет вследствие зависти и праздного образа жизни, решил, что самое подходящее для него -вовлечь народ в большую войну, чтобы демос, имея нужду в доблести и руководстве Перикла, не соглашался с обвинениями против него и не располагал ни досугом, ни временем требовать от него тщательного отчета». В этом замечании Диодора удачно подмечена психология афинских граждан и политическая острота момента.
В 40-е и 30-е гг. V в. до н. э. в Афинах наблюдалось обострение внутриполитической борьбы24. В конце 40-х гг. V в. до н. э. Периклу пришлось столкнуться с оппозицией, представлявшей собой организованное олигархическое движение, возглавляемое Фукидидом, сыном Мелесия, зятем Кимона, создавшим тайную политическую гетерию (Plut. Per., 11; Arist. Ath. Pol., 28, 2). Именно сторонники Фукидида требовали от Перикла тщательного отчета об истраченных средствах (Plut. Per., 14). Однако Периклу удалось выйти победителем из этой борьбы, и Фукидид, сын Мелесия, был подвергнут остракизму
24 Об оппозиции Периклу и процессах против людей из его окружения см, Frost F. J. Pericles, Thucydides son of Milesias and Athenian Politics before the War // Historia. 1964, Bd. 13. P. 385 ff, 2) Pericles and Dracontides // JHS. 1964. Vol. 84. P. 69 ff, Bengtson H. Griechische Geschichte. München, 1969. S. 215; Andrewes A. The Opposition to Pericles // JHS. 1978. Vol. 98. Ρ Iff., Ρodlecki A. J. Pericles and his Circle. London, 1998; Гущин Β. Ρ. Перикл и начало Пелопоннесской войны // Para bellum. 2002. № 15. С. 5 слл, Фролов Э. Д. Кружок Перикла // Альтернативные социальные сообщества в античном мире. СПб, 2002. С. 33 сл.
- 262 -
и отправлен в изгнание в 443 г. до н. э. (Plut. Per., 14, 3; 16, 3; Schol. Aristoph. Vesp., 947; Vit. Anon. Thuc., 7; ср.: IG2, I, № 911-912 = Tod2, № 45 = SEG, X, № 390).
Новый этап обострения внутриполитической борьбы наметился в конце 30-х гг. V в. до н. э. В это время оппозиция Периклу была более сложной по своему составу. В ней можно выделить экстремистов, представителем которых был Клеон, консерваторов, возглавляемых Никием, и олигархов, чьим вождем после 433 г. до н. э. стал вернувшийся из изгнания Фукидид. Враги Перикла были недовольны тем, что он в течение десяти лет почти единолично правил Афинами (Thuc., II, 65, 9; Plut. Per., 15). Сознавая очень высокий авторитет Перикла в государстве, они начали травлю его ближайших друзей и сподвижников; пострадали прежде всего Аспазия, Анаксагор и Фидий. Об этом и рассказывает отчасти Диодор (Diod., XII, 39, 1 sq.) и более подробно Плутарх (Plut. Per., 31 sq.). Понимая всю сложность внутриполитической обстановки, Перикл надеялся внешнеполитической активностью пресечь внутренние склоки и недовольство. Поэтому он настойчиво призывал афинских граждан к войне со Спартой (Thuc., I, 140—144).
Вместе с тем Диодор, излагая причины Пелопоннесской войны, объединил упомянутую выше традицию с сообщением Фукидида, правда, значительно сократив его повествование. Согласно Фукидиду (Thuc., I, 23, 5; 88), истинная причина нарушения Тридцатилетнего мира и начала войны, хотя на словах наиболее скрытая, состояла в том, что усиление афинян стало внушать опасение лакедемонянам и вынудило их начать военные действия. Касаясь причин войны, о которых говорилось открыто, Фукидид подробно излагает события, связанные с Эпидамном и Потидеей (Thuc., I, 24—66). Хотя Мегарскую псефизму он прямо не называет в качестве третьего повода к войне, тем не менее подчеркивает, что лакедемоняне настойчиво требовали от афинян отмены постановления о мегарянах (Thuc., I, 139, 1). Характеризуя отношение Спарты и Афин к войне, Фукидид отмечает попытки спартанцев урегулировать конфликт, хотя у них были как претензии к Афинам, так и желание воспользоваться их
- 263 -
затруднениями (Thuc., I, 40, 5 sq.; 41, 1—3). Однако, когда все большее число союзников стало жаловаться на афинян, они созвали Народное собрание, пригласив на него представителей союзных городов, и большинством голосов приняли решение о нарушении афинянами Тридцатилетнего мира (Thuc., I, 67 sq.). Афиняне же хотя сначала формально и старались соблюдать условия мира, тем не менее не хотели упускать удобного случая, когда Корки-ра обратилась к ним за помощью. После того как отношения афинян со Спартой особенно обострились, и война уже казалась неизбежной, афиняне созвали Народное собрание, на котором Перикл убедил граждан не подчиняться лакедемонянам и не бояться войны (Thuc., I, 127, 3; 140-144).
Диодор относительно подробно рассказывает о коркирских событиях (Diod., XII, 30—33), о Потидее (Diod., XII, 34; 37). Как и Фукидид, он придает особое значение требованию лакедемонян об отмене Мегарской псефизмы (Diod., XII, 39, 4). Подобно Фукидиду, Диодор говорит о неизбежности войны между ведущими полисами (Diod., XII, 41, 1). Наконец, Диодор с некоторыми сокращениями пересказывает две речи Перикла, объединив их в одну, сообщая о том, что Перикл убеждал афинян не подчиняться лакедемонянам и характеризовал финансовые средства и военные силы Афин (Diod., XII, 39, 5—40, 5).
Таким образом, можно сделать вывод, что сообщения Фукидида и Диодора, равно как и сведения других источников, взаимно дополняют друг друга, дают зримую картину начала Пелопоннесской войны и вызвавших ее причин.
Интерпретация этой античной традиции стала предметом дискуссии в историографии Нового и Новейшего времени25.
25 Подробнее об этом: Строгецкий В. Μ Античная традиция о причинах Пелопоннесской войны и отношение к ней в современной западноевропейской историографии // ВДИ. 1984. № 4. С. 114 слл. Также см. следующие новейшие работы: Badian Ε. Thucydides and the Outbreak of the Peloponnesian War. A Historians Brief // Conflict, Antithesis and Ancient Historian / Ed. by J. W. Allison. Ohio, 1990. P. 46 ff., 165 ff.; Kagan D. On the Origins of Peace. New Jersey, 1995; Rasmussen A. H. Thucydides Conception of the
- 264 -
Со второй половины XIX в. взгляд Фукидида на причины Пелопоннесской войны получил широкое признание. Поэтому в большинстве исследований проводилась мысль о том, что основная причина Пелопоннесской войны — это афинский империализм и обусловленный им страх спартанцев. Однако с конца 50-х гг. V в. до н. э. наметилась тенденция к пересмотру античной традиции. В этой связи некоторые исследователи (Сили, Кэген и др.), отвергая мнение Фукидида, пытаются реконструировать подлинные, как они считают, причины войны.
Общим для всех отмеченных работ является сомнение в правильности выводов древнего историка. Естественно, возникает вопрос, каким образом Фукидид сумел убедить большинство своих читателей, не только древних, но и современных? Главным средством для этого, как считают ученые, были подбор одних фактов и умолчание о других, соответствующая система доказательства и речи, которые свидетельствуют о том, что Фукидид приписывал людям мотивы, идеи и цели, аутентичность которых трудно доказать. Однако, приняв эту точку зрения, мы должны признать, что Фукидид сознательно ставил перед собой цель ввести в заблуждение как своих современников, так и потомков. Но такой вывод едва ли можно считать конструктивным. Он всего лишь рецидив гиперкритицизма. Внимательное рассмотрение той части введения, где Фукидид характеризует метод своей работы (Thuc., I, 20—23), убеждает нас в том, что Фукидид ставил перед собой более серьезные цели, нежели приписываемые ему некоторыми современными исследователями.
Не лучше обстоит дело с ответом и на другой важный для решения нашей проблемы вопрос. Каким образом и почему Фукидид пришел к соответствующим выводам? Так, например, утверждают, что упомянутый выше вывод Фукидида о причинах Пелопоннесской войны
Peloponnesian War // Classica et Mediaevalia. 2001. Vol. 52. P. 57 ff.; 2002. Vol. 53. P. 81 ff.; Munn M. Thucydides on Plataea. The Beginning of the Peloponnesian War // Oikistes. Studies in Constitutions of Colonies and Military Power in the Ancient World Offered in Honor of A. J. Graham / Ed. by V. B. Gorman, E. W. Robinson. Leiden, 2002. P. 245 ff.; Гущин В. P. Перикл... С. 5 ff.
- 265 -
(Thuc., I, 23) был обусловлен его полемикой с популярным представлением о том, что причинами войны были действия Перикла и Мегарская псефизма26. Что такой взгляд действительно был известен в Афинах, мы уже говорили, однако Фукидид относился к этому мнению, распространенному в Афинах и, возможно, в Мегарах, отрицательно и не придавал Мегарской псефизме такого значения, какое имели в его представлении коркирские и потидейские события. Тем не менее он считал ее одним из важных факторов в афинско-спартанских отношениях.
Другая причина, побудившая Фукидида высказываться соответствующим образом, заключалась в том, что, по мнению исследователей, он, будучи ревностным почитателем Перикла, стремился представить его как проницательного деятеля, способного предвидеть неизбежность войны. Здесь, как говорится, комментарии излишни. Оценка Фукидидом Перикла, как выдающегося государственного деятеля, общеизвестна, но она не дает основания говорить о преклонении перед ним историка, тем более что отношение Фукидида к политической форме правления в Афинах во время Перикла решается в литературе далеко не однозначно.
Только в одном случае ученые близко подошли к правильному решению вопроса, но говорят об этом мимоходом и с большой долей скептицизма по отношению к Фукидиду. Они отмечают, что Фукидид, веря в свойство человеческой природы повториться когда-либо в будущем в том же самом или подобном виде, стремился показать действие наиболее общих законов, определявших поведение людей. Однако исследователи тут же указывают, что хотя в силу этих причин многие сравнивали Фукидида с
26 См.: Thuc., I, 67, 4; 139, 1 sq.; 144, 2; Diod., XII, 39, 4; Plut. Per., 29—31; Schol. Aristoph. Pax, 605; Acharn., 532. По этому поводу см.: Kagan D. The Outbreak. .. P. 251 ff.; Meiggs R. The Athenian Empire. P. 430 f.; Ste Groix G. E. M. de. The Origins of the Peloponnesian War. Ithaca; London, 1972. P. 229 ff., 392 f.; Bury J. B. A History of Greece. 4-th ed. London, 1975. P. 246; Sealey R. A History... P. 317 f.; Доватур А. И. Фукидид и Мегарская псефизма Перикла // ВДИ. 1982. № 1. С. 129 слл.
- 266 -
современными историками, он гораздо менее современен, чем Геродот.
Это замечание находится в тесной связи с популярной в западной историографии античности историко-философской теорией Колингвуда, согласно которой «Фукидид не был последователем Геродота в развитии исторической мысли. Он был человеком, у которого историческая мысль Геродота оказалась задавленной антиисторическими мотивами»27. Главное доказательство антиисторизма Фукидида Колингвуд, а вслед за ним и Кэген видят в речах историка, в которых, как они считают, больше выдумки, чем истории28. Здесь не место рассматривать сложную проблему особенностей речей у Фукидида; вместе с тем мы должны указать, что существует немало серьезных работ, в которых эта проблема решается совершенно иначе29. Несомненно, составителем речей был сам историк. Однако не следует отвергать его замечание о том, что, составляя речи, он держался возможно ближе общего смысла действительно сказанного (Thuc., I, 22, 1). Подтверждением этой мысли могут служить «заготовки» многих речей, сохранившихся в VIII книге (например: Thuc., VIII, 53, 1; 3; 55, 2; 86, 3).
Но даже если мы согласимся с тем, что риторика в значительной степени снижала достоинства греческой историографии (правда, ее всевластие над ней окончательно определилось только в IV в. до н. э.), тем не менее нельзя не признать значения речей у Фукидида для характеристики взглядов историка и его представлений о политической позиции соответствующих ораторов и политики государств, от имени которых они выступали.
27 Колингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М, 1980. С. 31.
28 Колингвуд Р. Док. Идея... С. 31 сл.
29 О значении речей, передаваемых Фукидидом, и отражении в них мыслей ораторов см.: Fritz К. von. Die griechische Geschichtschreibung. Bd. I. Berlin, 1968. S. 620 ff.; Ste Groix G. Ε. M. de. The Origins... P. 7 ff.; Arnold P. The Persuasive Stuff of Debates in Direct Speech in Thucydides // Hermes. 1992. Bd. 120. P. 44 ff.; ср.: Dover K. J. Thucydides // GR. 1973. Vol. 7. P. 21 ff.; Städter P. A. The Speeches in Thucydides. Chapel Hill, 1973.
- 267 -
Что же касается исторической концепции Фукидида, то она характеризовалась рядом важных теоретических положений, которых не могло быть (и не было) у Геродота и без которых было бы немыслимо возникновение современной европейской историографии. Если Геродота интересовали прежде всего сами события и он обращался к чувствам людей, то Фукидид воздействовал на их разум и интересовался закономерностями, обусловившими эти события30. Развиваемые Фукидидом идеи причинности и законосообразности, согласующиеся с его рационалистическим в своей основе мировоззрением, — это, пожалуй, и есть самое важное, без чего суждение Фукидида о причинах Пелопоннесской войны невозможно понять. Если мы признаем Пелопоннесскую войну как результат закономерного процесса развития отношений между полисами, то тогда не обнаружим никакого противоречия между общим выводом Фукидида и его анализом конкретных исторических данных.
После подавления восстания афиняне установили на Самосе демократический режим (Diod., XII, 28, 4). Отчасти это подтверждает и один из фрагментов декрета, регулировавшего отношения между Афинами и Самосом (IG2, I, № 50 = SEG, X, № 39 = ATL. Vol. III. D 18 = StV, II, № 159 = ML, № 55), в котором речь идет о взаимных клятвах афинян и самосцев. Общее содержание этих клятв известно и по другим декретам, касавшимся отношений Афин с Милетом, Эритрами, Колофоном, Халкидой. Клятва же, которую давали афиняне самосцам, отражала умеренность их политики в отношении Самоса. Это наиболее отчетливо проявляется при сравнении с афинской клятвой, данной халкидянам. Давая клятву халкидянам, афиняне обещали не применять насилия, если те будут сохранять верность Афинам. В данном же декрете афиняне клялись заботиться об интересах самосского демоса (сткк. 20—23). Часть низложенных и бежавших олигархов укрепилась в Анее, расположенной на материке, напротив Самоса, и вела себя враждебно по отношению к самосцам и афинянам (Thuc., III, 19, 2; 32, 2; 14; 75, 1).
Вскоре после урегулирования отношений Афин с Самосом в империю был возвращен и Византий (Thuc., I, 117, 3). По -видимому, поражение Самоса сделало бессмысленным сопротивление Византия, и он вновь стал подданным афинян на прежних условиях. К сожалению, о том, каковы были эти условия, нам ничего не известно. Мы располагаем лишь данными, что Византии, как и большинство союзников Афин, платил форос, причем
8 Meritt В. D. 1) Epigraphic Notes // AJA. 1934. Vol. 38. P. 69; 2) The Expense Account of the Samian War // AJA. 1934. Vol. 38. P. 365 ff.; ATL. Vol. III. P. 334 f.; Will Ed., Mosse CI., Goukowsky P. Le monde grec et l'Orient. Т. I. Paris, 1972. P. 285.
- 245 -
размеры его росли. Так, в 449 г. до н. э. он платил 15 талантов, в 442—440 гг. до н. э. — 15 талантов 4300 драхм, а уже в 432 г. до н. э. его налог составил 18 талантов 1800 драхм (Hill. Tab., 3, 11, № 44). Подобно Самосу, Византий владел двумя городами на азиатском побережье Пропонтиды — Бисбиком и Каллиполем. Как и Аморгос, они впервые появляются в афинских налоговых списках только в 434/3 г. до н. э. Очевидно, оба эти города оставались в сфере влияния Византия до этого времени. Умеренное отношение к Византию, вероятно, также объяснялось стратегической важностью этого города и опасностью со стороны персов.
Итак, завершая анализ данных источников о самосском восстании, можно прийти к следующему выводу. Восстание самосцев было важной вехой в истории взаимоотношений афинян со своими союзниками. Если в предшествующее время в восстаниях участвовали, как правило, те члены морского союза, которые были уже покорены афинянами и не желали больше терпеть бремя афинского господства, то теперь в борьбу с Афинами начали вступать полисы, еще сохранявшие свою автономию.
После победы в Самосской войне и возвращения в империю Византия афиняне не ослабили свой контроль над союзниками и не отказались от великодержавной политики9. Они лишь старались сделать ее более гибкой. Так, с одной стороны, они не применили чрезмерного
9 Оценивая значение Самосской войны некоторые исследователи считают, что сложившаяся после покорения Самоса ситуация характеризовалась как status quo между Пелопоннесской лигой и Афинским морским союзом и в афинской внешней политике вскрылись новые тенденции, заключавшиеся в стремлении Перикла стабилизировать отношения в Афинской архэ и укрепить мирные отношения со Спартой и пелопоннесскими полисами. Отсюда делается вывод, что после Самосской войны длительный мир между Афинами и Спартой стал более вероятным, чем прежде (Kagan D. The Outbreak. .. P. 178). Однако с этим нельзя согласиться. Сведения источников подтверждают, что соглашение о Тридцатилетнем мире между Спартой и Афинами оставалось в силе только до начала Самосской войны (Thuc., I, 118, 1; Diod., XII, 28, 4; Plut. Per., 28; 29, 1). Совершившиеся вслед за этим события сделали неизбежной Пелопоннесскую войну 431—404 гг. до н. э., и ответственность за это не может быть снята с Афин и их тогдашнего лидера Перикла.
- 246 -
насилия к восставшим, хотя лишили их автономии и заставили выплачивать высокую контрибуцию. В Карии, где во время самосского восстания возникли антиафинские выступления, Перикл, опасаясь конфликта с персами, проявил умеренность и значительную часть карийских городов освободил от уплаты фороса. С другой стороны, афиняне в ряде городов увеличили сумму взимаемого налога, установили дополнительную приплату к налогу, так называемую эпифору, впервые зафиксированную эпиграфическими источниками уже в 440 г. до н. э.10, а также перевели некоторые ранее зависимые от других полисов общины в разряд автономных, чтобы взимать с них особый налог (άπόταξις)11. Афины не отказались от расширения своей гегемонии в стратегически важных районах, в частности во Фракии, Македонии и Понте.
Со времени Писистрата внимание афинян было приковано к Геллеспонту. Через проливы в Афины регулярно поступали зерно, рыба, рабы и другие товары из Причерноморья. После потери Египта Причерноморье, особенно северное, оставалось для Афин главным источником хлеба и других продуктов12, поскольку доставка зерна из Сицилии и южной Италии была затруднена, так как дороги, ведущие в западное Средиземноморье, афинянами не контролировались; кроме того, их стремление укрепить свое влияние в Сицилии и южной Италии встречало
10 ATL. Vol. I. P. 450 ff. К дискуссии об эпифоре см.: Meiggs R. The Athenian Empire. P. 432 f.; Кондратюк Μ. В. Архэ и афинская демократия // Античная Греция. Ч. I. М, 1983. С. 335, прим. 44.
11 Harpocr., S. ν. άπόταξις; ср.: ATL. Vol. I. Р. 455.
12Более подробно о роли Причерноморья, в том числе и Северного, для Афин и Афинской державы см.: Брашинский И. Б. 1) Понтийская экспедиция Перикла // ВДИ. 1958. № 3. С. 110 слл.; 2) Афины и Северное Причерноморье в VI—II вв. до н. э. М, 1963. С. 11 слл., 56 слл.; Карышковский П. О. Ольвия и Афинский союз // МАСП. 1960. Т. 3. С. 73 слл.; French A. The Growth of the Athenian Economy. London, 1964. P. 108 ff.; Kagan D. The Outbreak... P. 179 ff.; 387 ff.; Виноградов Ю. Г. 1) Синопа и Ольвия в V в. до н. э. Проблема политического устройства // ВДИ. 1981. № 2. С. 65 слл.; 2) Политическая история Ольвийского полиса VI— I вв. до н. э. М, 1989. С. 120 слл.; Суриков И. Е. Историко-географические проблемы понтийской экспедиции Перикла // ВДИ. 1999. № 2 С. 98 слл.
- 247 -
сопротивление со стороны сиракузян, коринфян и пелопоннесцев. Поэтому обеспечение безопасности торговых путей, ведущих через проливы в Черное море, и укрепление в этом районе афинского господства, оказавшегося под угрозой в результате восстания Самоса, участия в нем Византия и соседних городов, а также помощи, оказанной восставшим персами, Перикл считал первоочередной задачей афинской внешней политики в рассматриваемое время.
Наши источники, как литературные, так и эпиграфические, хотя и не дают полной и всесторонней информации, тем не менее позволяют обрисовать в общих чертах план мероприятий Перикла, предусматривающих укрепление афинского контроля в проливах и в прилегающих к ним районах. Именно с этой целью была предпринята понтийская экспедиция Перикла (Plut. Per., 20, 1 sq.). Хронология ее является спорной, но, видимо, правы те исследователи, которые рассматривают понтийский поход Перикла как закрепление и развитие успехов, достигнутых в Самосской войне, и датируют его временем между 439/8 и 436/5 г. до н. э.13
Результатом похода Перикла было укрепление афинского влияния в Синопе, куда после изгнания тирана Тимесилая и его сторонников афиняне переселили 600 своих
13 К дискуссии о хронологии и целях экспедиции Перикла см. в указанных выше статье и книге Брашинского; также см.: Блаватская Т. В. Очерки политической истории Боспора в V—IV вв. до н. э. М, 1959. С. 66; Карышковский П. О. Ольвия. .. С. 78 сл.; Виноградов Ю. Г. Синопа... С. 66; Суриков И. Е. Историко - географические проблемы... С. 98 сл. Исследователи совершенно правильно связывают понтийскую экспедицию Перикла с событиями Самосской войны. Эта экспедиция, несомненно, была одним из мероприятий, которое вслед за подавлением самосского восстания и восстановлением власти Афин над Византией закрепляло достигнутый успех афинян. Во время Самосской войны персы осуществляли активное вмешательство во внутренние дела греческих полисов, оказывая поддержку антиафинским силам, что было явным нарушением условий Каллиева мира. Поэтому понтийскую экспедицию Перикла можно вполне рассматривать как ответную меру афинян, стремившихся продемонстрировать перед варварами свое могущество. Против этого, однако, см.: Блаватская Т. В. Ук. соч. С. 66 сл.; Брашинский И. Б. Афины и Северное Причерноморье. .. С. 59.
- 248 -
граждан (Plut. Per., 20, 2)14. Возможно, в это же время на азиатском побережье Мраморного моря афиняне основали Астак (Strab., XII, 4, 2; Memn., FGH 434 F 12, 2; Diod., XII, 34, 5), а на северном побережье Малой Азии к востоку от Синопы — колонию в Амисе15 (Theop., FGH 115 F 389; Plut. Luc, 19, 7; Appian. В. Μ., 83). Вместе с тем успехи понтийской экспедиции Перикла способствовали усилению афинского господства над союзниками. Теперь, когда Геллеспонт и Боспор стали в известном смысле афинскими проливами, Эгеида превратилась во внутреннее море Афинской империи. Как правило, афиняне свои успехи старались закрепить юридически. Вероятно, именно в это время появилась афинская коллегия геллеспонтофилаков, предназначенная контролировать ввоз из Черного моря зерна и других предметов импорта16.
Некоторые ученые считают, что Перикл с флотом прибыл также на северное побережье Черного моря, подчинил тут греческие города и включил их в Афинскую державу17. При этом по их мнению, политика Перикла по отношению к Северному Причерноморью существенно не
14 По данному поводу см.: Брашинский И. Б. Афины и Северное Причерноморье. .. С. 59 сл.; Kagan D. The Outbreak. .. P. 197; Виноградов Ю. Г. Синопа... С. 65 сл. О действиях Перикла в Синопе и возможном установлении после этого здесь демократического правления по афинскому образцу см.: Максимова М. И. Античные города юго-восточного Причерноморья. М.; Л., 1956. С. 99 сл.; Касаткина Н. А. Афинские военно-земледельческие поселения VI — V вв. до н. э. Канд. дисс. Рукопись. Л., 1983. С. 170 слл.
15 Брашинский И. Б. Афины и Северное Причерноморье. .. С. 89; Kagan D. The Outbreak. .. P. 181, 389; Meiggs R. The Athenian Empire. P. 198.
16 Надписи с упоминанием данной коллегии (IG2, I, № 57—58; Tod2, К» 61; SEG, Χ, № 66; 74) относятся к последней четверти V в. до н. э. Однако это не исключает появления самой коллегии в более раннее время.
17 К дискуссии об этом см.: Брашинский И. Б. Афины и Северное Причерноморье... С. 61 слл.; Виноградов Ю. Г. Синопа... С. 126 слл.; Суриков И. Е. Историко-географические проблемы... С. 98 сл. Возражения против этого мнения, высказанные Брашинским, представляются вполне убедительными. Как подчеркивает ученый, располагая единственным источником (хотя, несомненно, и ценным), нельзя содержащиеся в нем сведения трактовать произвольно.
- 249 -
отличалась от политики по отношению к другим основным источникам хлебного снабжения — Сицилии и Египта. Однако, возражая этим ученым, необходимо подчеркнуть, что в отличие от западного Средиземноморья связи афинян с Северным Причерноморьем не требовали их постоянного присутствия в регионе и подчинения здешних греческих городов афинскому господству. Проблема решалась в проливах. Тот, кто их контролировал, бесспорно, получал все преимущества от контактов с Северным Причерноморьем.
События же Самосской войны показали, что если Геллеспонт уже прочно находился во власти Афин, то их влияние в Боспоре оказалось под угрозой. Понтийская экспедиция Перикла и предусматривала закрепление афинского господства в Боспорском проливе. Установив свой контроль над проливами, афиняне в своих контактах с Северным Причерноморьем считали достаточным ограничиться только дипломатическими каналами, т. е. установлением дружественных отношений и союзов с местными царями, династами и греческими городами.
Что же касается Западного Средиземноморья, то афиняне, не имея контроля над морскими путями и встречая сопротивление со стороны Сиракуз, Коринфа и всех пелопоннесцев, в конечном итоге признали необходимым с помощью насильственных военных мер установить здесь свое господство.
Не менее важным для Афин на пути в Понт был и район Фракии и Македонии, богатый корабельным лесом и металлами, в том числе драгоценными (Strab., VII, fr. 34). Вдоль всего побережья, от Халкидики до Византия, были расположены города, подвластные Афинам. Во время Самосской войны тут было неспокойно, некоторые полисы отказались платить налог (Hill. Tab. 3. III. P. 411). Положение становилось особенно опасным для афинян, поскольку недовольные афинским господством общины могли получить тогда поддержку от македонян и фракийцев, тем более что отношения афинян как с теми, так и с другими были в первое время после Самосской войны далеко не дружественными (Thuc., II, 29; 96 sq., 99; Plut. Cim., 14; Strab., X, 1, 3). Поэтому в целях укрепления сво-
- 250 -
его господства на фракийском побережье афиняне основали две колонии — Брею и Амфиполь. Основание Бреи, имевшее место, с точки зрения ряда исследователей, вскоре после Самосской войны (возможно, около 438—437 гг. до н. э.), нашло отражение в специальном декрете (IG2,1, № 45 = Tod2, № 44 = SEG, Χ, № 34 = Hill. В 55), а также в словарях лексикографов (Hesych, s. ν. Βρέα [= Kratin, F 395]; Steph. Byz, s. v. Βρέα [= Theop, F 145]18.
Текст декрета позволяет отметить, что этой колонии афиняне придавали огромное значение. По-видимому, в планах афинян она должна была стать бастионом афинского господства в стратегически важном районе фракийского побережья и держать под контролем города Халкидики, которые в период Самосской войны занимали враждебную позицию в отношении Афин. Специально подчеркивалось, что соседние города в кратчайший срок обязаны в соответствии с имеющимися соглашениями прийти на помощь колонистам, если они подвергнутся нападению (сткк. 13—17). В то время как в большинстве других случаев организация колонии осуществлялась главным образом за счет средств самих колонистов, при основании Бреи государство брало на себя почти все расходы, хотя каждый колонист вносил определенный взнос для участия в колонизации (сткк. 1—3). Эту колонию можно считать в полном смысле государственной, ибо контроль Афин проявлялся буквально во всем: от организации колонии, назначения ойкиста, бывшего стратега Демоклида (сткк. 8, 34—35), участника
18 О месте расположения Бреи противоборствующими являются два мнения: одни исследователи считают, что Брея находилась к северо-востоку от Халкидики в земле бисалтов, другие помещают ее к северо-западу от Халкидики на побережье Фермейского залива. В данной связи см. в комментариях Тода (Р. 88 ff.) и Мейгса (Р. 129 ff.) к тексту декрета; также: Kagan D. The Outbreak. .. P. 183 ff., 389 f.; Яйленко В. П. Греческая колонизация VIII—III вв. до н. э. М, 1982. С. 156 сл.; Касаткина И. А. Афинские военно-земледельческие поселения. .. С. 152 сл. Скорее всего колония Брея появилась на побережье Фермейского залива в 438/7 г. до н. э. К дискуссии об этом см.: Alexander J. A. Thucydides and the Expedition of Callias against Potidea 432 В. C. // AJPh. 1962. Vol. 83. P. 265 ff.; Ashery D. The Site of Brea // AJPh. 1969.Vol 90. P. 337 ff.; Kagan D. Op. cit. P. 104 ff.
- 251 -
Самосской войны (на это указывает афинский декрет о Самосе — сткк. 42), и распределения земли до определения тех социальных слоев афинского общества, представители которых могли участвовать в колонизации (феты и зевгиты). Дальнейшая судьба колонии не известна; возможно, она, выполнив функцию, прекратила существование после того, как центром афинского господства в этом районе стала Потидея.
Амфиополь возник в 437/6 г. до н. э. к северо-востоку от Халкидики, на берегу реки Стримон (Thuc., IV, 102, 3; ср.: Thuc., 103, 3; 106, 1; 108, 1; Diod., XII, 22, 3; 68, 2; Schol. Aesch, II, 31 (34); Polyaen., VI, 53; Harpocr., s. v. Άμφίπολις [= Androt, F 33])19. Этот район был не менее важен для Афин в стратегическом отношении, чем побережье Фермейского залива, где была основана колония Брея. Афиняне, как уже отмечалось выше, стремились закрепиться здесь еще при Кимоне в 465 г. до н. э. Однако колонисты были разгромлены фракийцами у Драбеска (Paus., II, 29, 4 sq.). Владение этим районом давало большие преимущества, поскольку место было богато лесом, серебром и золотом. Фукидид сообщает (Thuc., IV, 108, 1), что из Амфиополя афиняне получали значительные денежные доходы, которые, очевидно, проистекали от контроля за переправой через Стримон. Амфиополь был необходим Афинам и для решения важных стратегических задач. Река Стримон являлась естественной границей между Фракией и Македонией. Именно тут было больше всего пограничных споров (ср.: Thuc., II, 95—102). Контролируя переправы через Стримон, афиняне стремились не допустить объединения македонян и фракийцев. Кроме того, Амфиополь на северо-востоке, как и Брея на северо-западе, служил важным опорным пунктом, позволявшим афинянам удерживать контроль над городами Халкидики.
19 Об основании Амфиполя см.: Gomme A. W. A Historical Commentary. .. Vol. I. P. 390 f, 396; Vol. III. P. 573; ATL. Vol. III. P. 308 ff.; Gschnitzer F. Abhangige Orte in griechischen Altertum. München, 1958. S. 91 ff.; Graham A. J. Colony and Mother City in Ancient Greece. 2-nd ed. Manchester, 1964. P. 37 f, 199; Kagan D. The Outbreak... P. 167 ff.
- 252 -
Население Амфиополя было смешанным. Оно состояло из афинян и граждан соседних городов, членов Афинского морского союза (Thuc., IV, 103, 3 sq.; 106). Этот факт и факт выселения в Брею части фетов и зевгитов свидетельствуют о том, что Периклу удалось к середине 30-х гг. V в. до н. э. с помощью выведения колоний и клерухий сгладить социальную напряженность. По-видимому, в рассматриваемое время в Афинах уже не было избыточного населения, нуждавшегося в земле. Однако, несмотря на смешанный характер населения, колония была афинской и ее основателем был бывший стратег Гагнон, также являвшийся участником Самосской войны (Thuc., IV, 102, 3; ср.: Thuc., I, 117, 2).
Не случайно, что основателями колоний Бреи и Амфиополя были бывшие стратеги, участники Самосской войны. Вероятно, выведение этих колоний осуществлялось по заранее разработанному плану и предусматривало осуществление тех стратегических задач, о которых говорилось выше. Некоторые исследователи отвергают имперский агрессивный характер внешней политики Афин после 445 г. до н. э. и называют эту политику «политикой консолидации». Они считают, что основание колоний Бреи и Амфиполя хотя и способствовало усилению господства афинян, тем не менее было необходимо Афинам не для дальнейшей экспансии, но для укрепления своей безопасности20.
С этой концепцией трудно согласиться. Она противоречит данным Фукидида. По его мнению, агрессивность Афин на протяжении всего периода Пентеконтаэтии не ослабевала, а скорее усиливалась и приобретала все более гибкие формы. Подобная мысль лучше всего отразилась в приведенной Фукидидом речи афинских послов в Спарте накануне Пелопоннесской войны (Thuc., I, 75, 3): «Мы вынуждены были довести нашу власть до теперешнего состояния прежде всего самим течением обстоятельств, больше всего из страха перед персами, потом из чувства
20 Ste Groix G. Ε. Μ. de. The Character of the Athenian Empire // Historia. 1954. Bd. 3. P. 1 ff.; Kagan D. The Outbreak... P. 189; Sealey R. A History of the Greek City-States ca 700—338 В. C. Berkeley, 1976. P. 311 ff.
- 253 -
чести и, наконец, ради наших интересов». Последнее положение (ύστερον και ώφελίας) явно отражает представление Фукидида об имперских гегемонистских устремлениях афинян (ср.: Thuc., I, 75, 4).
2. Культурная экспансия Афин
Характеризуя афинскую культуру периода расцвета в середине V в. до н. э., обычно подчеркивают ее эстетическое назначение, указывают также на важность демократических преобразований в Афинах, превративших их в центр культурной жизни Эллады.
Между тем расцвет афинской культуры, пропаганда ее достижений во всей Элладе были тесно связаны с процессом становления и развития Афинской империи. Как возникновение империи было результатом развития афинского полиса и его внешнеполитических устремлений, так и выдающиеся достижения афинской культуры, признание Афин в эллинском мире «школой Эллады» были следствием целенаправленного использования финансовых средств, получаемых афинянами от эксплуатации своих союзников и подвластных городов, и преимуществ, которые доставляло Афинам их политическое и военное превосходство.
Афинские политики во главе с Периклом осознавали, что признанной всеми греками афинской гегемонии в Элладе нельзя достигнуть только военными средствами или мерами политико-экономического и юридического характера. Этими средствами можно лишь подкрепить и сохранить на определенное время гегемонию. Надежно же она может быть защищена только при условии признания авторитета Афин большинством эллинских полисов. И в этом случае достижения афинской культуры и их пропаганда могли стать более действенным оружием, чем афинский военно-морской флот.
Именно этими идеями, вероятно, и руководствовался Перикл, предпринимая в 449 г. до н. э. попытку созыва в Афинах общеэллинского конгресса, одной из задач которого был сбор средств на восстановление греческих храмов, сожженных и разрушенных персами (Plut. Per.,
- 254 -
17). Осуществление этих целей значительно укрепило бы авторитет Афин в греческом мире и облегчило бы Афинам путь к утверждению гегемонии в Элладе. Но, как уже отмечалось выше, Периклу не удалось скрыть от пелопоннесских государств истинные цели афинской панэллинской политики.
После этого лидеры Афин во главе с Периклом принимают решение об использовании денег, собранных с союзников, для развертывания широкой строительной программы в Афинах21. Хотя в нашем распоряжении недостаточный круг источников, тем не менее они относительно разнообразны. Прежде всего это папирусный документ, хранящийся в Страсбурге и содержащий комментарий (или его эпитому) к XXII речи Демосфена, в котором говорится о строительстве Парфенона и Пропилей. Сохранились также декреты о стоимости строительства этих сооружений (ML, № 59; 60). И, наконец, подробное описание строительной программы Перикла дано в его биографии, написанной Плутархом.
О папирусном документе и его содержании речь уже шла выше. Из этого документа следовало, что в 449 г. до н. э. Перикл выдвинул декрет, согласно которому деньги, собранные с союзников и хранящиеся после 454 г. в казне богини Афины, предполагалось использовать для финансирования широкой строительной программы.
Плутарх, подробно описывая гражданское строительство, предпринятое Периклом, подчеркивал его непосредственную связь с имперской политикой Афин. Оно должно было не только вызвать восхищение у жителей других государств, но и показать, что разговоры о могуществе Афин и об их древнем богатстве не пустая ложь. Ради этого Перикл не
21 Более подробно об этой строительной программе см.: Колобова К. М. Древний город Афины и его памятники. М, 1961. С. 110 слл.; Boersma J. S. Athenian Building Policy. Groningen, 1970. Ch. 1, 6, 8; Meiggs R. The Athenian Empire. Ch. 14; Макарова О. Μ. Строительная политика Перикла и классический образ богини Афины в Афинской архэ // История и историография зарубежного мира в лицах. Самара. 2001. Вып. 5. С. 10 слл.; Строгецкий В. М. Строительная политика Перикла и «культурная» экспансия Афин // Акра. Сборник научных трудов. Н. Новгород, 2002. С. 142 слл.
- 255 -
скупился в средствах и стремился осуществить программу в кратчайшие сроки. Он спешил, осознавая неизбежность новой Пелопоннесской войны, ее ускоряющееся развязывание.
Наиболее грандиозными сооружениями были Парфенон и Пропилеи. Парфенон, храм богини Афины, строился в течение девяти лет, с 447 по 438 г. до н. э., но отделочные работы продолжались вплоть до 432 г. до н. э. Строительство Пропилей шло пять лет (437—432 гг. до н. э.). Трудно сказать, в какую сумму обошлось сооружение Парфенона, так как сохранившаяся надпись не позволяет назвать вполне определенную цифру22; постройка же Пропилей стоила к началу Пелопоннесской войны 2000 талантов.
Однако только одного грандиозного строительства, которое бы украсило город и вызвало у жителей других государств восхищение, было недостаточно. Широко использовалась пропаганда афинской культуры, т. е. то, что и можно назвать культурной экспансией Афин.
Празднования в честь Афины (Великие Панафинеи) и Диониса (Великие Дионисии), Элевсинские мистерии приобретают общегреческий характер, а для жителей городов, входивших в состав Афинской империи, участие в этих праздниках становится обязательным.
Стали широко пропагандироваться афинские победы в Греко-персидских войнах. Собственно говоря, сам проект реконструкции Акрополя предусматривал превращение его в выдающийся архитектурный памятник, прославляющий великолепие Афин — победителя персов.
Следы энкомия в честь Афин мы встречаем уже в «Истории» Геродота. Он прославляет род Алкмеонидов, к которому принадлежал Перикл (Hdt., VI, 121), подчеркивает величие (Hdt., VIII, 77) и благоразумие (Hdt., I, 60; VIII, 3; IX, 27) афинян.
Именно в это время Афины начали претендовать на роль борца за свободу и спасителя Эллады и других народов (Hdt., VIII, 3; 142-144; IX, 90). Далеко не все
22 Мейгс и Льюис, комментируя надпись о стоимости строительства Парфенона (ML, № 59), приводят мнение ученых о том, что оно могло обойтись в 700—800 талантов.
- 256 -
поддерживали эти претензии, и Геродот это отмечает, хотя и выступает как апологет и панегирист Афин (Hdt., VII, 139).
Еще более ярко идеи культурной экспансии Афин отразил в своем сочинении Фукидид. Фукидид был свидетелем развернувшейся борьбы за гегемонию между Афинами и Спартой в середине V в. до н. э., поэтому он и противопоставлял достижения и важнейшие черты афинской культуры Спарте и пелопоннесцам.
Итак, первое, на что указывает Фукидид, это афинский рационализм, благодаря которому афиняне заранее и целенаправленно готовились к любой акции, в том числе и военной (Thuc., I, 68, 3; 69, 3).
Далее, характеризуя Афины, он подчеркивает такие черты, отличающие их от пелопоннесцев, как динамизм, открытость, способность к риску и нововведениям (Thuc., I, 70; 71, 3) Фукидид, несомненно, имел в виду имперские устремления афинян, включая и их культурную экспансию, когда утверждал, что «они наличными благами наслаждались очень мало, будучи постоянно заняты стремлением к приобретению, и не было для них другого праздника, как выполнить то, что требовалось обстоятельствами, напротив, на праздный покой они смотрели так же, как на утомление без отдыха. Поэтому, если бы кто-нибудь, желая кратко охарактеризовать афинян, сказал, что они рождены для того, чтобы самим не иметь покоя и другим не давать его, он был бы прав» (Thuc., I, 70, 8 sq.).
Наиболее отчетливо идею превосходства афинской политической и духовной культуры Фукидид изложил устами Перикла в знаменитом энкомии в честь афинской демократии (Thuc., II, 35—46). Эту известную речь Перикла обычно приводят как доказательство оценки и восхваления афинского политического строя сторонниками демократии. Однако главное назначение данного энкомия в пропаганде политических и духовных ценностей среди эллинских государств. Поэтому некоторые мысли этой надгробной речи Перикла, имеющие отношение к теме афинской культурной экспансии, необходимо привести и прокомментировать.
- 257 -
Первая часть энкомия посвящена пропаганде важнейших черт политической культуры афинян. Прежде всего Перикл высказывает главную и общую мысль своего суждения, согласно которой «сохранение и укрепление могущества государства достигается поддержанием его постоянно в цветущем и зрелом возрасте» (Thuc., II, 36, 3).
Далее он указывает на два главных принципа афинской демократии, делающих ее образцом для других греческих полисов. Это равенство всех граждан перед законом (ισονομία) и свобода политической жизни (ισηγορία). Перикл выделяет еще одну очень важную черту афинской политической культуры. Он отмечает, что афиняне, свободные от всякого принуждения в частной жизни, в общественной жизни уважали авторитет законов и должностных лиц, облеченных властью и полномочиями быть блюстителями и исполнителями этих законов (Thuc., II, 37).
После этого Перикл переходит к характеристике и пропаганде важнейших достижений духовной культуры афинян. Он говорит, что афиняне придавали большое значение праздникам в честь Афины и Диониса и организовывали их как общегреческие торжества, сопровождавшиеся состязаниями и жертвоприношениями. Это и был один из путей укрепления афинского авторитета среди эллинских народов.
Идея культурной экспансии, как результат имперских устремлений Афин, обнаруживается и в следующих суждениях Перикла. Он подчеркивает, что афиняне стремились не получать услуг, но сами старались их оказывать, так как считали, что оказавший услугу своим расположением к получившему ее сохраняет в нем чувство признательности (Thuc., II, 40, 4). Это и сделало Афины, как утверждает Фукидид устами Перикла, центром просвещения всей Эллады. Таким образом, в этом случае Фукидид указал еще один путь, с помощью которого афиняне добивались ненасильственного признания их авторитета другими эллинскими государствами.
Завершая свою речь, Перикл подчеркивает мысль о том, что Афины достойны гегемонии. Он заявляет, что «из ныне существующих государств только
- 258 -
одно афинское не вызывает упрека в подчиненных, что они будто бы покоряются людям недостойным владычествовать. Создавши могущество, подкрепленное ясными доказательствами и достаточно засвидетельствованное, Афины послужат, — как считает автор, — предметом удивления для современников и потомства. Своей отвагой афиняне заставили все моря и все земли стать для них доступными, они везде соорудили вечные памятники содеянного ими добра и зла» (Thuc., II, 41, 2—4). Это ли не лучшее подтверждение афинского империализма?
Кратко сформулированные Фукидидом мысли о культурной экспансии афинских духовных ценностей впоследствии развил и углубил Диодор, пользовавшийся, кроме Фукидида, еще и сочинением Эфора. Ценным источником информации на этот счет может служить приведенная Диодором речь сиракузянина Николая, которую он произнес на собрании, где решался вопрос о судьбе афинских военнопленных, потерпевших поражение после неудачной сицилийской экспедиции 415—413 гг. до н. э.
Главная идея, отразившаяся в речи Николая, заключается в том, что афиняне являлись не только учителями и благодетелями людей, но и творцами цивилизованного образа жизни. В подтверждение этому Диодор приводит, по крайней мере, три важных доказательства.
Так, историк отмечает, что Афины претендовали на то, чтобы их город считался убежищем для претерпевающих страдания (Diod., XII, 227). Эти претензии отчасти оправдывались исторической действительностью. Афины в самом деле давали убежище многим представителям ахейской знати, и впоследствии там был сооружен Алтарь прощения, который получил название «Кроткое милосердие» (Paus., I, 17).
В другом месте Диодор подчеркивает, что «афиняне заслужили уважение и чувство благодарности за их благодеяния людям, поскольку они первыми познакомили эллинов с цивилизованным образом жизни. Они открыли законы, благодаря которым общая жизнь из жестокой и полной насилия превратилась в упорядоченную и справедливую» (Diod., XIII, 26, 2 sq.).
- 259 -
Наконец, развивая мысль Фукидида, Диодор утверждает, правда, в духе эллинистическо-римских космополитических идей, что Афины являлись школой для всех людей, ибо они приобщали их к священным мистериям и позволяли чужеземцам, живя в городе, обучаться свободным наукам.
Немаловажная роль в деле прославления авторитета Афин в эллинском мире принадлежала современникам Перикла — трагикам Софоклу («Эдип в Колоне», «Аякс») и Еврипиду («Просительницы»)23.
3. Реакция Спарты и ее союзников
на внешнеполитическую активность Афин. Кризис 30-х гг. V в. до н. э. и проблема неизбежности второй Пелопоннесской войны.
40—30-е гг. V в. до н. э. были заключительным и решающим этапом в истории афинско-спартанских отношений в период Пентеконтаэтии. Поэтому тем более важно рассмотреть сущность кризиса 30-х гг. V в. до н. э, приведшего к разрушительной Пелопоннесской войне, и выяснить, была ли эта война результатом закономерного развития межполисных отношений предшествующих десятилетий или явилась следствием совокупности случайных факторов. Решение этих вопросов может быть весьма плодотворным, поскольку в нашем распоряжении есть широкий круг источников, которые не столько различаются между собой в трактовке событий, сколько дополняют друг друга.
Как уже отмечалось, античная традиция единодушна в том, что соглашение о Тридцатилетнем мире, заключенное между афинянами и лакедемонянами, продолжало оставаться в силе вплоть до Самосской войны. Наиболее
23 Эта тема получила достаточно глубокое освещение как в отечественной, так и в зарубежной научной литературе. См.: История греческой литературы / Под ред. С. Я. Соболевского и др. Т. I. М, 1946. С. 342; Knox В. М. W. The Heroic Temper: Studies in Sophoclean Tragedy. California, 1960; Радциг С. И. История древнегреческой литературы. М, 1977. С. 229 слл.; Winnington-Ingram R. D. Sophokles: An Interpretation. Cambridge, 1980.
- 260 -
отчетливо эта мысль выражена у Диодора (Diod., XII, 28, 4). Таким образом, начало кризиса, вероятно, было связано с первыми (по крайней мере, засвидетельствованными в источниках) нарушениями договора о мире. Несомненно, когда спартанцы ставили на голосование в конгрессе Пелопоннесской лиги вопрос об оказании помощи восставшим самосцам, они уже не считались с условиями мира. Нарушение условий мира со стороны афинян спартанцы, вероятно, усматривали в ущемлении ими интересов пелопоннесских союзников (Thuc., I, 118, 2). Особенно ярко это обнаружилось вскоре после Самосской войны.
Важнейшими вехами этого кризиса источники называют коркирские события, или, как их трактует поздняя историография, Коринфскую войну (Thuc., I, 24—55; 68, 4; Diod., XII, 30, 2-5; 31, 2-34, 1; Plut. Per., 29, 1—4; Aristod., 17); действия афинского стратега Формиона в Амбракии (Thuc., II, 68, 7 sq.); события в Потидее и расторжение договора с Пердиккой II, царем Македонии (Thuc., I, 56-66; 68, 4; 71, 4; 199, 1; 140, 3; II, 2, 1; Diod., XII, 34, 2-4; 37, 1; Aristod., 18; Plut. Per., 29, 6); а также действия афинян в отношении Мегар (Thuc., I, 67, 4; 139, 1 sq.; 140, 3 sq.; 144, 2; Diod., XII, 39, 4 sq. [= Ephor., F 196]; Aristoph. Acharn, 515—539 со схолиями; 532; Pax, 605—611 со схолиями; Plut. Moral., 812 d; Per., 29, 4; 29, 7-31, 1; Aristod., 16,1-3; Andoc., III, 8; Aeschin., II, 175).
Уже античная традиция усматривала тесную связь между явлениями внешнеполитического кризиса и факторами обострения внутриполисных противоречий. Особенно это характерно для Афин, где в 30-е гг. V в. до н. э. активизировалась деятельность оппозиции против Перикла (Diod., XII, 39, 1 sq.; Plut. Per., 32, 1-5; Aristod., 16, 1 sq.; Aristoph. Pax, 603—605 со схолиями [= Philoch, F 121]; Athen, XIII, 589 e; Diog. Laert, II, 5, 19).
Относительно трактовки причин возникновения Пелопоннесской войны в античной традиции можно выделить две версии. Первая из них принадлежит Фукидиду, вторая в наиболее концентрированном виде представлена у Диодора и Плутарха. Диодор (Diod., XII, 38, 2—39, 3 [= Ephor., F 196]), опираясь главным образом на Эфора и,
- 261 -
возможно, Тимея, представляет Перикла как главного ее виновника. Насколько можно судить по данным Аристофана (Aristoph. Acharn, 530-539) и Плутарха (Plut. Per., 30, 2, 4; 31, 1; 32, 6), эта версия в основе своей восходит к мнению V в. до н. э, распространенному в кругах, враждебных Периклу. Несомненно, целый ряд деталей этой традиции имеет анекдотический характер (Diod., XII, 38, 3; Plut. Alc., 7; Moral, 186 e; Aristod., 16, 4), но, рассматривая ее в целом, следует отметить в ней и некоторый рациональный смысл. По Диодору (Diod., XII, 38, 4), «Перикл, зная, что в военное время народ прославляет благородных мужей в силу необходимости, а в мирное время на них клевещет вследствие зависти и праздного образа жизни, решил, что самое подходящее для него -вовлечь народ в большую войну, чтобы демос, имея нужду в доблести и руководстве Перикла, не соглашался с обвинениями против него и не располагал ни досугом, ни временем требовать от него тщательного отчета». В этом замечании Диодора удачно подмечена психология афинских граждан и политическая острота момента.
В 40-е и 30-е гг. V в. до н. э. в Афинах наблюдалось обострение внутриполитической борьбы24. В конце 40-х гг. V в. до н. э. Периклу пришлось столкнуться с оппозицией, представлявшей собой организованное олигархическое движение, возглавляемое Фукидидом, сыном Мелесия, зятем Кимона, создавшим тайную политическую гетерию (Plut. Per., 11; Arist. Ath. Pol., 28, 2). Именно сторонники Фукидида требовали от Перикла тщательного отчета об истраченных средствах (Plut. Per., 14). Однако Периклу удалось выйти победителем из этой борьбы, и Фукидид, сын Мелесия, был подвергнут остракизму
24 Об оппозиции Периклу и процессах против людей из его окружения см, Frost F. J. Pericles, Thucydides son of Milesias and Athenian Politics before the War // Historia. 1964, Bd. 13. P. 385 ff, 2) Pericles and Dracontides // JHS. 1964. Vol. 84. P. 69 ff, Bengtson H. Griechische Geschichte. München, 1969. S. 215; Andrewes A. The Opposition to Pericles // JHS. 1978. Vol. 98. Ρ Iff., Ρodlecki A. J. Pericles and his Circle. London, 1998; Гущин Β. Ρ. Перикл и начало Пелопоннесской войны // Para bellum. 2002. № 15. С. 5 слл, Фролов Э. Д. Кружок Перикла // Альтернативные социальные сообщества в античном мире. СПб, 2002. С. 33 сл.
- 262 -
и отправлен в изгнание в 443 г. до н. э. (Plut. Per., 14, 3; 16, 3; Schol. Aristoph. Vesp., 947; Vit. Anon. Thuc., 7; ср.: IG2, I, № 911-912 = Tod2, № 45 = SEG, X, № 390).
Новый этап обострения внутриполитической борьбы наметился в конце 30-х гг. V в. до н. э. В это время оппозиция Периклу была более сложной по своему составу. В ней можно выделить экстремистов, представителем которых был Клеон, консерваторов, возглавляемых Никием, и олигархов, чьим вождем после 433 г. до н. э. стал вернувшийся из изгнания Фукидид. Враги Перикла были недовольны тем, что он в течение десяти лет почти единолично правил Афинами (Thuc., II, 65, 9; Plut. Per., 15). Сознавая очень высокий авторитет Перикла в государстве, они начали травлю его ближайших друзей и сподвижников; пострадали прежде всего Аспазия, Анаксагор и Фидий. Об этом и рассказывает отчасти Диодор (Diod., XII, 39, 1 sq.) и более подробно Плутарх (Plut. Per., 31 sq.). Понимая всю сложность внутриполитической обстановки, Перикл надеялся внешнеполитической активностью пресечь внутренние склоки и недовольство. Поэтому он настойчиво призывал афинских граждан к войне со Спартой (Thuc., I, 140—144).
Вместе с тем Диодор, излагая причины Пелопоннесской войны, объединил упомянутую выше традицию с сообщением Фукидида, правда, значительно сократив его повествование. Согласно Фукидиду (Thuc., I, 23, 5; 88), истинная причина нарушения Тридцатилетнего мира и начала войны, хотя на словах наиболее скрытая, состояла в том, что усиление афинян стало внушать опасение лакедемонянам и вынудило их начать военные действия. Касаясь причин войны, о которых говорилось открыто, Фукидид подробно излагает события, связанные с Эпидамном и Потидеей (Thuc., I, 24—66). Хотя Мегарскую псефизму он прямо не называет в качестве третьего повода к войне, тем не менее подчеркивает, что лакедемоняне настойчиво требовали от афинян отмены постановления о мегарянах (Thuc., I, 139, 1). Характеризуя отношение Спарты и Афин к войне, Фукидид отмечает попытки спартанцев урегулировать конфликт, хотя у них были как претензии к Афинам, так и желание воспользоваться их
- 263 -
затруднениями (Thuc., I, 40, 5 sq.; 41, 1—3). Однако, когда все большее число союзников стало жаловаться на афинян, они созвали Народное собрание, пригласив на него представителей союзных городов, и большинством голосов приняли решение о нарушении афинянами Тридцатилетнего мира (Thuc., I, 67 sq.). Афиняне же хотя сначала формально и старались соблюдать условия мира, тем не менее не хотели упускать удобного случая, когда Корки-ра обратилась к ним за помощью. После того как отношения афинян со Спартой особенно обострились, и война уже казалась неизбежной, афиняне созвали Народное собрание, на котором Перикл убедил граждан не подчиняться лакедемонянам и не бояться войны (Thuc., I, 127, 3; 140-144).
Диодор относительно подробно рассказывает о коркирских событиях (Diod., XII, 30—33), о Потидее (Diod., XII, 34; 37). Как и Фукидид, он придает особое значение требованию лакедемонян об отмене Мегарской псефизмы (Diod., XII, 39, 4). Подобно Фукидиду, Диодор говорит о неизбежности войны между ведущими полисами (Diod., XII, 41, 1). Наконец, Диодор с некоторыми сокращениями пересказывает две речи Перикла, объединив их в одну, сообщая о том, что Перикл убеждал афинян не подчиняться лакедемонянам и характеризовал финансовые средства и военные силы Афин (Diod., XII, 39, 5—40, 5).
Таким образом, можно сделать вывод, что сообщения Фукидида и Диодора, равно как и сведения других источников, взаимно дополняют друг друга, дают зримую картину начала Пелопоннесской войны и вызвавших ее причин.
Интерпретация этой античной традиции стала предметом дискуссии в историографии Нового и Новейшего времени25.
25 Подробнее об этом: Строгецкий В. Μ Античная традиция о причинах Пелопоннесской войны и отношение к ней в современной западноевропейской историографии // ВДИ. 1984. № 4. С. 114 слл. Также см. следующие новейшие работы: Badian Ε. Thucydides and the Outbreak of the Peloponnesian War. A Historians Brief // Conflict, Antithesis and Ancient Historian / Ed. by J. W. Allison. Ohio, 1990. P. 46 ff., 165 ff.; Kagan D. On the Origins of Peace. New Jersey, 1995; Rasmussen A. H. Thucydides Conception of the
- 264 -
Со второй половины XIX в. взгляд Фукидида на причины Пелопоннесской войны получил широкое признание. Поэтому в большинстве исследований проводилась мысль о том, что основная причина Пелопоннесской войны — это афинский империализм и обусловленный им страх спартанцев. Однако с конца 50-х гг. V в. до н. э. наметилась тенденция к пересмотру античной традиции. В этой связи некоторые исследователи (Сили, Кэген и др.), отвергая мнение Фукидида, пытаются реконструировать подлинные, как они считают, причины войны.
Общим для всех отмеченных работ является сомнение в правильности выводов древнего историка. Естественно, возникает вопрос, каким образом Фукидид сумел убедить большинство своих читателей, не только древних, но и современных? Главным средством для этого, как считают ученые, были подбор одних фактов и умолчание о других, соответствующая система доказательства и речи, которые свидетельствуют о том, что Фукидид приписывал людям мотивы, идеи и цели, аутентичность которых трудно доказать. Однако, приняв эту точку зрения, мы должны признать, что Фукидид сознательно ставил перед собой цель ввести в заблуждение как своих современников, так и потомков. Но такой вывод едва ли можно считать конструктивным. Он всего лишь рецидив гиперкритицизма. Внимательное рассмотрение той части введения, где Фукидид характеризует метод своей работы (Thuc., I, 20—23), убеждает нас в том, что Фукидид ставил перед собой более серьезные цели, нежели приписываемые ему некоторыми современными исследователями.
Не лучше обстоит дело с ответом и на другой важный для решения нашей проблемы вопрос. Каким образом и почему Фукидид пришел к соответствующим выводам? Так, например, утверждают, что упомянутый выше вывод Фукидида о причинах Пелопоннесской войны
Peloponnesian War // Classica et Mediaevalia. 2001. Vol. 52. P. 57 ff.; 2002. Vol. 53. P. 81 ff.; Munn M. Thucydides on Plataea. The Beginning of the Peloponnesian War // Oikistes. Studies in Constitutions of Colonies and Military Power in the Ancient World Offered in Honor of A. J. Graham / Ed. by V. B. Gorman, E. W. Robinson. Leiden, 2002. P. 245 ff.; Гущин В. P. Перикл... С. 5 ff.
- 265 -
(Thuc., I, 23) был обусловлен его полемикой с популярным представлением о том, что причинами войны были действия Перикла и Мегарская псефизма26. Что такой взгляд действительно был известен в Афинах, мы уже говорили, однако Фукидид относился к этому мнению, распространенному в Афинах и, возможно, в Мегарах, отрицательно и не придавал Мегарской псефизме такого значения, какое имели в его представлении коркирские и потидейские события. Тем не менее он считал ее одним из важных факторов в афинско-спартанских отношениях.
Другая причина, побудившая Фукидида высказываться соответствующим образом, заключалась в том, что, по мнению исследователей, он, будучи ревностным почитателем Перикла, стремился представить его как проницательного деятеля, способного предвидеть неизбежность войны. Здесь, как говорится, комментарии излишни. Оценка Фукидидом Перикла, как выдающегося государственного деятеля, общеизвестна, но она не дает основания говорить о преклонении перед ним историка, тем более что отношение Фукидида к политической форме правления в Афинах во время Перикла решается в литературе далеко не однозначно.
Только в одном случае ученые близко подошли к правильному решению вопроса, но говорят об этом мимоходом и с большой долей скептицизма по отношению к Фукидиду. Они отмечают, что Фукидид, веря в свойство человеческой природы повториться когда-либо в будущем в том же самом или подобном виде, стремился показать действие наиболее общих законов, определявших поведение людей. Однако исследователи тут же указывают, что хотя в силу этих причин многие сравнивали Фукидида с
26 См.: Thuc., I, 67, 4; 139, 1 sq.; 144, 2; Diod., XII, 39, 4; Plut. Per., 29—31; Schol. Aristoph. Pax, 605; Acharn., 532. По этому поводу см.: Kagan D. The Outbreak. .. P. 251 ff.; Meiggs R. The Athenian Empire. P. 430 f.; Ste Groix G. E. M. de. The Origins of the Peloponnesian War. Ithaca; London, 1972. P. 229 ff., 392 f.; Bury J. B. A History of Greece. 4-th ed. London, 1975. P. 246; Sealey R. A History... P. 317 f.; Доватур А. И. Фукидид и Мегарская псефизма Перикла // ВДИ. 1982. № 1. С. 129 слл.
- 266 -
современными историками, он гораздо менее современен, чем Геродот.
Это замечание находится в тесной связи с популярной в западной историографии античности историко-философской теорией Колингвуда, согласно которой «Фукидид не был последователем Геродота в развитии исторической мысли. Он был человеком, у которого историческая мысль Геродота оказалась задавленной антиисторическими мотивами»27. Главное доказательство антиисторизма Фукидида Колингвуд, а вслед за ним и Кэген видят в речах историка, в которых, как они считают, больше выдумки, чем истории28. Здесь не место рассматривать сложную проблему особенностей речей у Фукидида; вместе с тем мы должны указать, что существует немало серьезных работ, в которых эта проблема решается совершенно иначе29. Несомненно, составителем речей был сам историк. Однако не следует отвергать его замечание о том, что, составляя речи, он держался возможно ближе общего смысла действительно сказанного (Thuc., I, 22, 1). Подтверждением этой мысли могут служить «заготовки» многих речей, сохранившихся в VIII книге (например: Thuc., VIII, 53, 1; 3; 55, 2; 86, 3).
Но даже если мы согласимся с тем, что риторика в значительной степени снижала достоинства греческой историографии (правда, ее всевластие над ней окончательно определилось только в IV в. до н. э.), тем не менее нельзя не признать значения речей у Фукидида для характеристики взглядов историка и его представлений о политической позиции соответствующих ораторов и политики государств, от имени которых они выступали.
27 Колингвуд Р. Дж. Идея истории. Автобиография. М, 1980. С. 31.
28 Колингвуд Р. Док. Идея... С. 31 сл.
29 О значении речей, передаваемых Фукидидом, и отражении в них мыслей ораторов см.: Fritz К. von. Die griechische Geschichtschreibung. Bd. I. Berlin, 1968. S. 620 ff.; Ste Groix G. Ε. M. de. The Origins... P. 7 ff.; Arnold P. The Persuasive Stuff of Debates in Direct Speech in Thucydides // Hermes. 1992. Bd. 120. P. 44 ff.; ср.: Dover K. J. Thucydides // GR. 1973. Vol. 7. P. 21 ff.; Städter P. A. The Speeches in Thucydides. Chapel Hill, 1973.
- 267 -
Что же касается исторической концепции Фукидида, то она характеризовалась рядом важных теоретических положений, которых не могло быть (и не было) у Геродота и без которых было бы немыслимо возникновение современной европейской историографии. Если Геродота интересовали прежде всего сами события и он обращался к чувствам людей, то Фукидид воздействовал на их разум и интересовался закономерностями, обусловившими эти события30. Развиваемые Фукидидом идеи причинности и законосообразности, согласующиеся с его рационалистическим в своей основе мировоззрением, — это, пожалуй, и есть самое важное, без чего суждение Фукидида о причинах Пелопоннесской войны невозможно понять. Если мы признаем Пелопоннесскую войну как результат закономерного процесса развития отношений между полисами, то тогда не обнаружим никакого противоречия между общим выводом Фукидида и его анализом конкретных исторических данных.