Spoiler (expand)
Греческому народу выпала на долю счастливая возможность развиваться самобытно, почти не подвергаясь насильственным внешним влияниям, вплоть до достижения полной духовной и политической зрелости. Ни один чужеземный завоеватель не пытался проникнуть в Грецию; а когда сами греки начали распространять свое владычество над островами и побережьями Средиземного моря, они не встречали серьезного сопротивления в варварских обитателях этих стран. Даже финикийцы в первое время везде уступали грекам и почти без борьбы предоставили им все торговые округа, которые они до тех пор эксплуатировали.
В VI столетии эти обстоятельства начали изменяться. Малоазиатские греческие города подпали под лидийское, Кипр — под египетское владычество; на западе финикийцы сплотились вокруг Карфагена в единое государство, которое вскоре начало наступать на греков. Но только расцвет персидского могущества грозил серьезною опасностью свободе греческой метрополии.
Древние восточные монархии — Мидия, Лидия, Вавилония, Египет — были одна за другой покорены Киром и Камбизом. Владения персидских царей простирались от Эгейского моря и Большого Сирта до Яксарта и Инда. Это было государство, равного которому мир не видел ни раньше, ни впоследствии. Персидская монархия на исходе VI века была не только первой, но и вообще единственной великой державой, наряду с которой существовали только незначительные мелкие государства. Казалось, только от воли персидского царя зависело определить границы своего владычества.
В самом деле, государство располагало почти неистощимыми военными силами. Если обширное Иранское плоскогорье и было сравнительно скудно населено, то при своем громадном протяжении (около 3 млн кв. км) оно все-таки имело очень большое абсолютное население. Зато чрезвы-
- 289 -
чайно густо были населены плодородные равнины по Евфрату и Тигру, Нильская долина и древняя культурная страна — Сирия. Царь имел возможность собрать любое количество войска, какое только он мог прокормить. Кроме того, обладание морским побережьем на протяжении от Нила до Геллеспонта доставляло средства, чтобы снаряжать сотни боевых кораблей, во главе которых стоял превосходный флот финикийских торговых городов.
Финансовые силы государства не уступали его военным силам; под скипетром персидского царя были соединены богатейшие страны тогдашнего мира. Наряду с земледелием процветали торговля и промышленность, особенно в западной половине государства; еще греки V столетия смотрели на города вроде Мемфиса, Вавилона, Сузы, Экбатаны с таким же удивлением, как средневековые путешественники на Каир или Багдад. Доходы царя простирались при Дарий до 7600 персидских серебряных талантов (около 19 ООО кг золота), к которым присоединялись еще значительные натуральные повинности. Так как на текущие расходы далеко не требовалось таких крупных сумм, то цари могли накоплять большие богатства. По достоверным известиям, Александр получил в добычу в Сузе 40—50 тыс. а в Персеполе 120 тыс. талантов серебра. Нужно помнить при этом, что Афинская государственная казна к началу Пелопоннесской войны заключала в себе только 6000 талантов, между тем как все доходы Аттического государства около этого времени не превышали 600 талантов.
И все эти неисчислимые богатства находились в полном распоряжении одного человека. По сравнению с волей царя не имела никакого значения ни одна другая воля в государстве; знатный сатрап, как и простой поденщик — все в одинаковой степени были рабами царя, все повергались в прах перед своим владыкой — зрелище, наполнявшее глубоким отвращением всякого эллина. Таким образом, политическая сила государства обусловливалась в значительной степени личностью царя.
Но и помимо этого государство скрывало в себе немало элементов слабости. Уже громадное протяжение нейтрали-
- 290 -
зовало до известной степени большие материальные средства, которыми оно располагало. В самом деле, требовалось более 4 месяцев, чтобы привести войско из Вавилона в Сарды или к Нилу, и еще больше времени, чтобы стянуть отряды из отдаленных провинций. Поэтому для каждого большого похода, который предпринимал царь, нужны были многолетние приготовления. Да и качества этих войск оставляли желать многого. Население страны в громадном большинстве было невоинственно, не говоря уже о том, что оно лишь против воли шло на войну за своих чужеземных властителей. Правда, сами персы, и вообще арийские племена Иранского плоскогорья, были хорошими солдатами, особенно отличными наездниками и стрелками из лука. Однако, как ни полезны были эти роды оружия на обширных равнинах Азии, — на изрезанной или гористой местности персы, благодаря недостатку дисциплины и легкому вооружению, уступали греческим гоплитам; и еще больше была, в сравнении со свободными гражданами греческих городов, моральная слабость азиатов, которые дрожали перед кнутом своих офицеров и сражались только за своего царя и господина.
Вообще самым больным местом персидской монархии было то, что она была основана только на грубой силе и ею одной держалась. Бесчисленные народы, входившие в ее состав, не были связаны между собой каким-нибудь общим интересом; а персидское владычество не сумело, да и не пыталось слить эти народы в одно целое. Вавилоняне, мидий-цы, египтяне, жители Малой Азии во времена Александра были еще так же чужды друг другу, как некогда во времена Дария; все они, исключая, может быть, одних мидийцев, приветствовали падение персидского господства как освобождение от невыносимого ига.
Уже после смерти Камбиза II во время его возвращения из Египта был момент, когда едва только основанное государство, казалось, опять готово было распасться. В коренной провинции Персиде началась гражданская война, и целый ряд подчиненных народов воспользовался этим случаем, чтобы попытаться свергнуть с себя чуждое владычество. Только после продолжительной борьбы Дарию, принцу из
291
боковой линии дома Ахеменидов, удалось утвердиться на престоле и снова покорить отпавшие провинции. Он дал теперь государству более строгую административную организацию и особенно урегулировал финансы, точно определив размер дани отдельных областей.
Новый царь обратил свои взоры на запад, которым Кир и Камбиз, занятые более важными делами, слишком пренебрегали. Впрочем, покорение европейской Греции, по крайней мере вначале, не входило, кажется, в его планы. Дарий прошел через Босфор, Фракию и страну гетов до Истра, перешел через эту реку и проник далеко в глубь дикой страны скифских племен (в нынешней южной России). Какие мотивы побуждали его к этому странному походу, который даже в случае удачи нисколько не увеличил бы его могущества, не знал даже Геродот; вероятно, это была простая жажда завоеваний, соединенная с незнанием географии. Однако предприятие потерпело полную неудачу; скифы удалились в глубь своих степей и болот, и персидское войско, которое нигде не могло найти неприятеля, принуждено было в конце концов возвратиться через Дунай вследствие недостатка в съестных припасах.
Это поражение должно было глубоко поколебать персидское влияние в Малой Азии. До сих пор персы переходили от победы к победе, всюду им предшествовала слава непобедимости; теперь поражение произвело тем более сильное впечатление, что неудачным походом руководил сам царь. Немногого недоставало, чтобы десант греческого флота, которому было поручено охранение моста через Дунай, сломал этот мост и разбежался по домам, что повело бы к верной гибели персидского войска. Этот план не удался вследствие сопротивления милетского тирана Гистиея, который хорошо понимал, что его собственное положение во главе его города основывалось только на поддержке персидского царя. Таким образом, величайшая опасность была предотвращена. Однако на Геллеспонте вспыхнуло восстание, которое, впрочем, осталось изолированным и без большого труда было подавлено; при этом персам удалось даже подчинить своему господству фракийское побережье до Стри-
- 292 -
мона. Но во всей западной части Малой Азии брожение продолжалось. Даже на Гистиея пало подозрение царя, который под почетным предлогом призвал его в Сузу и там задержал при своем дворе. При таких обстоятельствах малейший повод мог вызвать возмущение.
В Милете после отозвания Гистиея тирания перешла к его двоюродному брату и зятю Аристагору. Он вознамерился подчинить своему влиянию Киклады, поводом к чему должно было послужить возвращение изгнанных аристократов в Наксос. Артафрен, сатрап Сард, одобрил это предприятие, выгодное и для персидского правительства; из греческих приморских городов был собран флот и на корабли посажено персидское войско. Но Наксос оказал неожиданное сопротивление, и после того, как флот четыре месяца простоял без всякого успеха перед крепостью, ему ничего другого не оставалось делать, как вернуться в Азию (в конце лета 499 г.).
Неудача этой экспедиции была искрой, от которой вспыхнуло давно уже готовившееся восстание. Аристагор сам стал во главе движения; он сложил с себя тиранию и призвал жителей Милета к борьбе за свободу против варваров. Греческий флот, только что вернувшийся от Наксоса и расположившийся напротив Милета, при устье Меандра, с восторгом присоединился к нему; находившиеся на кораблях тираны были схвачены и выданы их городам для наказания. После этого восстание быстро распространилось по всему малоазиатскому побережью; везде свергали тиранов и отказывали персам в покорности.
Но Аристагор очень хорошо сознавал, что движение могло иметь успех только в том случае, если бы оно встретило поддержку в единоплеменниках по ту сторону Эгейского моря. И сами европейские греки были сильно заинтересованы в том, чтобы восстание не осталось без поддержки. В самом деле, не нужно было обладать большой дальновидностью, чтобы понять, что персидское государство не могло на будущее время довольствоваться обладанием азиатскою частью греческого мира. Еще недавно предприятие против Наксоса показало, какие планы составлялись в Сузе и Сардах.
- 293 -
Чувство самосохранения заставляло греков предупредить нападение и начать неизбежную борьбу, пока еще на их стороне были азиатские собратья.
А между тем из двух главных греческих городов Спарта была занята более неотложными делами у себя дома. Ей снова предстояла война с ее старым соперником, Аргосом, которая действительно началась в течение ближайших лет. Спартанский царь Клеомен перешел к наступательным действиям и, не будучи в состоянии проникнуть с юга в Аргос-скую равнину, перевез свое войско на эгинских и сикион-ских кораблях из Фиреи в Навплию. Близ соседнего Тирин-фа произошла битва, в которой аргосское войско было почти уничтожено. Правда, Клеомену не удалось завладеть хорошо укрепленным главным городом, как и вообще спартанцы были малоопытны в ведении осад; но могущество Аргоса было все-таки надолго сломлено. Из периэкских городов Микены и Тиринф получили независимость и вступили в союз со Спартой; другой части своих подданных Аргос должен был предоставить гражданские права. Теперь ничто не мешало Спарте двинуть войска за море; но в это время Иония уже была покорена превосходными силами персов.
Больше успел Аристагор в Афинах, где тесные родственные связи и оживленные торговые сношения обеспечивали ионийцам самые горячие симпатии. Да и помимо этого, афиняне имели полное основание принять участие в войне с Персией, так как Гиппий, считавшийся, как правитель Сигея, персидским князем, пользовался большим влиянием при дворе сатрапа в Сардах, и Артафрен уже формально потребовал от Афин, чтобы они снова приняли изгнанного тирана. Несмотря на это, афиняне ограничились полумерами. В помощь ионийцам было послано только двадцать кораблей; этого было слишком мало, чтобы оказать решительное влияние на исход борьбы, но вполне достаточно, чтобы Афины приобрели в персидском царе непримиримого врага и навлекли на себя его месть в случае неудачи восстания. Кроме того, Эретрия, искони находившаяся в дружеских отношениях с Милетом, прислала 5 триер. Вот все, что было сделано метрополией для спасения ее колонии.
- 294 -
При таких условиях ионийцы поступили совершенно правильно, начав наступательные действия, прежде чем неприятель собрал свои силы (весной 498 г.), и избрав предметом нападения главный город Малой Азии — Сарды. Персидский гарнизон был слишком незначителен, чтобы защищать обширный город, и заперся в неприступной крепости. Но в то время, как греки вступали в город, вспыхнул пожар, который со страшной быстротой распространился на дома, крытые без исключения камышом, и превратил весь город в пепел. На осаду крепости греки не решились ввиду приближавшихся персидских подкреплений. Таким образом, не оставалось ничего другого, как вернуться в Эфес. Но во всей Малой Азии пожар Сард произвел глубокое впечатление; города у Геллеспонта, Кария, Ликия и Кипр присоединились теперь к восстанию.
Афиняне, оставив своих союзников в Эфесе, отплыли домой; с тех пор они уже не принимали никакого участия в войне. Зато они воспользовались царившею в Малой Азии смутою, чтобы сделать приобретение для себя. С помощью тирана фракийского Херсонеса, афинянина Мильтиада, близкого родственника того Мильтиада, который некогда, при Писистрате, основал там княжество (см. выше, с.280), "пеласгическое" население Лемноса и Имброса было изгнано, и эти плодородные острова заселены афинскими колонистами. Таким образом, Афины приобрели господствующее положение у входа в Геллеспонт.
Между тем собрались военные силы персов. Весной 497 г. войско двинулось к Кипру, и хотя на море ионийцы одержали победу над финикийскими кораблями, зато соединенные силы кипрских князей потерпели на суше, при Сала-мине, полное поражение со стороны персов, и результатом этой победы было покорение всего острова. В то же самое время персы открыли наступательные действия и в Малой Азии. Города при Геллеспонте, Эолия, Клазомены в Ионии были завоеваны. Правда, в Карий полководцы царя, после нескольких побед вначале, потерпели решительное поражение, которое на время остановило дальнейшие успехи персидского оружия; но с потерею Кипра участь восстания была
- 295 -
решена. Сам Аристагор пал духом; притом его положение в Милете должно было пошатнуться с тех пор, как военное счастье обратилось против ионийцев. Он покинул отечество и отплыл в Миркин у нижнего течения Стримона во Фракии, который некогда был подарен царем Гистиею в награду за его услуги. При попытке основать здесь город в том месте, где позднее афиняне построили Амфиполь, он был убит эдо-нийцами (496 г.).
Между тем Дарий послал Гистиея в Сарды, надеясь при помощи его влияния побудить ионийцев к добровольному подчинению. Вместо этого старый тиран вступил с недовольными персидскими вельможами в заговор против сатрапа Артафрена, и затем, когда его участие в заговоре было обнаружено, спасся бегством на Хиос. Но его надежда стать во главе национального движения не оправдалась; милетцы не хотели больше признавать своего прежнего правителя. Наконец, получив от митиленцев несколько кораблей, он начал с ними партизанскую войну в Геллеспонте.
Уже пятый год продолжалось восстание, а Иония все еще не была покорена. Попытка разъединить греков посредством переговоров не удалась, и с одним сухопутным войском ничего нельзя было сделать против хорошо укрепленных приморских городов. Наконец, летом 494 г. в Эгейском море появился финикийский флот, к которому вынужден был присоединить свою эскадру и покоренный незадолго перед тем Кипр. Со своей стороны, греки собрали все свои морские силы — по преданию, 353 корабля, большею частью пятидесяти- и тридцативесельных. При небольшом острове Ладе, в виду Милета, дано было решительное сражение, величайшее из всех, какие до сих пор происходили на море; победа досталась финикийцам, благодаря их численному превосходству. Милет был осажден и, наконец, взят приступом (осенью 494 г.). Он дорого заплатил за свое отпадение; если он и не был разрушен, то уже никогда не достиг прежнего цветущего состояния.
Теперь без особенного труда была подчинена Кария, а в следующем году возвращены к покорности острова и приморские города до фракийского Босфора. Гестией, провоз-
- 296 -
гласивший себя, после битвы при Ладе, тираном Хиоса, также попал в руки персов и был казнен Артафреном как изменник. Повсюду были снова водворены прежние тираны, или города получили новых правителей. Налоги были наново распределены на основании грубого размежевания земель, и ограничена самостоятельность отдельных городов: у них было отнято главным образом право ведения войны. Иония была теперь связана с Персией теснее чем когда бы то ни было.
Оставалось еще рассчитаться с Афинами и Эретрией за поддержку, которую они оказали восстанию, что и было приведено в исполнение в начале следующего года (492 г.). Войско под предводительством Мардония, зятя царя, перешло через Геллеспонт и в сопровождении сильного флота двинулось вдоль южного побережья Фракии на запад. Но при Афоне большая часть флота была уничтожена бурей, а сухопутное войско понесло в борьбе с воинственными фракийскими племенами такие тяжелые потери, что о немедленном продолжении похода нечего было и думать. Мардо-ний должен был удовольствоваться тем, что снова упрочил персидское господство во Фракии и покорил Македонию. В важнейших крепостях оставлены были гарнизоны, а остальное войско позднею осенью вернулось в Азию.
Если не удалась попытка добраться до Греции сухим путем, то, может быть, морской путь, через Эгейское море, представлял больше шансов на успех. С тех пор как ионийский флот был уничтожен при Ладе, не существовало больше такой силы, которая могла бы в открытом море противостать кораблям царя. Правда, на флот можно было посадить лишь ограниченное количество сухопутных войск; но казалось едва вероятным, чтобы под свежим впечатлением страшной кары, только что постигшей Ионию, греки поднялись для совместных действий.
Таким образом, через два года после возвращения Мардония против Греции двинулся сильный персидский флот (490 г.). Начало соответствовало ожиданиям. Киклады подчинились без пролития крови; Эретрия, против которой флот затем направлял свои действия, хотя и оказала мужественное
- 297 -
сопротивление, но через несколько дней была взята штурмом. Отсюда персы переправились через узкий пролив, отделяющий Эвбею от материка, в Аттику. Войско высадилось в Марафонской бухте, где полстолетия назад, также приплыв из Эретрии, высадился Писистрат, чтобы открыть отсюда свое победоносное шествие к Афинам.
Сын Писистрата Гиппий присоединился к эспедиции, успех которой должен был иметь последствием его восстановление на афинском престоле. Еще и теперь в Афинах была сильная партия, преданная старой тиранической династии; прошло лишь несколько лет с тех пор, как (496— 495 гг.) Гиппарх из Коллита, близкий родственник Писистратидов, занимал высший пост в государстве, и даже Алкме-ониды, влияние которых на управление государством все более падало, втайне поддерживали дело реставрации. Но большинство граждан, по крайней мере из состоятельных классов, вовсе не было склонно купить такой ценою мир с Персией. Во главе их стоял Мильтиад из Лакиады, прежний тиран Херсонеса, который за участие в ионийском восстании поплатился своим троном и теперь нашел убежище в Афинах. Здесь он сначала как тиран был присужден к смерти, но затем оправдан судом присяжных; скоро после этого народ избрал его в стратеги (490 г.).
Этот выбор имел большое значение, потому что Мильтиад был не только отъявленным врагом персов, но и врагом Писистратидов, которые сначала заставили его отца — Кимона уйти в изгнание, а затем, позволив ему вернуться, избавились от него посредством убийства. О подчинении Персии при таких обстоятельствах не могло быть речи, напротив, тотчас по получении известия о падении Эретрии созвали гражданское ополчение и послали в Спарту за помощью. Но там из религиозных соображений медлили с отправкой вспомогательного отряда, поэтому часть аттических стратегов была того мнения, что нужно ограничиться защитою стен. Если афиняне не приняли этого предложения, которое, может быть, погубило бы все дело и во всяком случае подвергло бы страну всем ужасам войны, то это была заслуга Мильтиада. По его настоянию было решено двинуться на-
- 298
-
встречу врагу и, в случае необходимости, дать сражение даже без спартанцев. Войско расположилось на высотах в западной части Марафонской равнины, прикрыв, таким образом, дорогу в Афины.
Здесь было собрано около 9000 гоплитов; к ним присоединилось приблизительно такое же количество легковооруженных и небольшой вспомогательный отряд союзной Пла-теи. При трудности, с какою сопряжена переправа через море больших отрядов в одном транспорте, представляется очень сомнительным, чтобы персидский флот заключал значительно большее число солдат, и именно самая страшная часть персидского войска, конница, могла находиться здесь лишь в очень ограниченном количестве; а матросы почти совершенно не годились для битвы на суше. Ввиду этих обстоятельств персы медлили с нападением; они, очевидно, надеялись, что в Афинах начнется движение в пользу Писи-стратидов. С другой стороны, и афиняне всеми силами старались оттянуть битву до прихода спартанских союзников. Именно это соображение заставило, наконец, персидского полководца Датиса принудить афинян к битве в неудобной местности, но его легковооруженное войско не выдержало натиска греческих гоплитов. С большими потерями персы были оттеснены к своим кораблям, где они с отчаянным мужеством еще раз взялись за оружие. Действительно, им удалось спасти флот и сесть на корабли; только 7 триер остались в руках афинян. По преданию, 6400 варваров легли на поле битвы, и хотя это число, вероятно, преувеличено, однако обширные приготовления, сделанные к следующему походу в Грецию, доказывают, что поражение было очень тяжелым. Урон победителей составлял, по преданию, лишь 192 человека, но в числе убитых находились полемарх Кал-лимах из Афидны и один из стратегов — Стесилей.
После этого Датис сделал еще попытку завладеть афинской гаванью Фалером — попытку, которая теперь, после поражения, конечно, не могла увенчаться успехом; кроме того, при его приближении победоносное войско уже стояло наготове для защиты столицы. Таким образом, ему не оставалось ничего другого, как вернуться в Азию. Старый Гип-
- 299 -
пий не перенес этих неудач, разрушивших все его надежды, по преданию, он умер еще раньше, чем приплыл в свой Сигейон.
Итак, Аттика освободилась от нашествия, и все планы восстановления тирании рушились. Но еще гораздо крупнее, чем материальные результаты победы, было ее моральное значение. Она доказала, что персидская пехота не могла соперничать с греческими гоплитами; ореол непобедимости, окружавший до тех пор покорителей Азии, в глазах эллинов исчез в этот день. Хотя бы варвары возобновили свое нашествие с более многочисленным войском, нация могла теперь смотреть в глаза будущему с уверенностью в своих силах.
В Персии ни минуты не сомневались в необходимости исправить марафонскую ошибку. В первый раз ошиблись в силах неприятеля и предприняли поход с недостаточными средствами; теперь нужно было повторить попытку в большем масштабе. Но среди приготовлений к этому походу Дарий I умер, на пятом году со времени битвы при Марафоне (486 г.); а его преемник Ксеркс должен был подавить восстание в Египте, прежде чем мог приняться за исполнение планов своего отца против Греции. Таким образом, Эллада могла отдыхать после Марафона десять лет.
Однако только в Афинах, которым, правда, грозила ближайшая опасность, воспользовались этим временем для того, чтобы укрепиться против угрожавшего нападения. Уже в первом году после Марафонской битвы Мильтиад сделал попытку, во главе всего афинского флота, принудить Киклады к отложению от персов. Ему, действительно, удалось добиться присоединения к Афинам западной цепи островов от Кеоса до Мелоса; остальные же Киклады оставались верными союзниками персов, и осада Пароса, начатая затем Миль-тиадом, не увенчалась успехом. По возвращении он был привлечен к суду Ксантиппом из Холарга, одним из вожаков партии Алкмеонидов, женатым на племяннице Клисфена, Агаристе. Присяжные, хотя не присудили марафонского победителя к смерти, как этого требовало обвинение, но наложили на него непосильный денежный штраф. Спустя короткое время Мильтиад умер от раны, полученной при Паросе.
- 300 -
Теперь оставили наступательную политику против Персии; не пытались даже вернуть себе Лемнос и Имброс, которые отпали после ионийского восстания. Вместо этого ограничились более легкой задачей — изгнать из города друзей тиранов или тех, кого считали таковыми. Гиппарх из Коллита (см. выше, с.297) был подвергнут изгнанию посредством остракизма (весной 487 г.); эта мера была теперь впервые применена.
Однако торжество Алкмеонидов было непродолжительно. Уже в следующем году (487—486 гг.) государственное устройство подверглось изменению в демократическом духе. Высшая государственная должность, архонтство, замещалась до сих пор, как мы знаем, путем народных выборов; теперь постановлено было бросать жребий между кандидатами, и этим была уничтожена привилегия, которою до сих пор фактически пользовались знатные фамилии при замещении этой должности. Кажется, Алкмеониды противились этой реформе, которая прямо нарушала их интересы и, без сомнения, была предложена главным образом с целью сломить их влияние в государстве. Но их песня была спета. Весной 486 г. глава этого рода, племянник Клисфена Ме-гакл, был изгнан остракизмом, а вскоре затем (в 485 или 484 г.) та же участь постигла его шурина Ксантиппа.
Теперь управление государством перешло в руки виновника реформы, Аристида из Алопеки. Молодым человеком он некогда при Клисфене принимал участие в восстании против тиранов; впоследствии он примкнул к Мильтиаду и через год после Марафонской битвы (489—488 гг.) достиг звания первого архонта. Не будучи гениальным ни как государственный деятель, ни как полководец, он, однако, всегда обнаруживал правильное понимание того, что нужно было сделать в данную минуту; главным же образом он был обязан своим политическим значением славе своей непоколебимой справедливости. К нему примкнул Фемистокл из Фреаррии. Он тоже принимал деятельное участие в борьбе с Алкмеонидами, за что последние позже отомстили ему непримиримой враждой. Но он был дальновиднее Аристида. Он понял, что будущность Афин связана с морем и что госу-
- 301 -
дарство опять должно вступить на путь политики Писистрата. В этом направлении он действовал уже и раньше, будучи первым архонтом; он приступил тогда (в 493—492 гг.) к выполнению плана, задуманного до него Гиппием, — вместо открытого и незащищенного Фалерского рейда обратить в военную гавань превосходную Пирейскую бухту. Но для создания большого флота нужны были очень значительные средства; а восстановленная демократия вовсе не обнаруживала желания рисковать своей популярностью, напрягая податные силы народа. Поэтому сбор поземельной подати, которая взималась во времена тиранов, прекратился; мало того, стали даже делить между гражданами богатые доходы с Лаврийских серебряных рудников.
Между тем, кажется, в 488 г. Афины были вовлечены в войну с соседней Эгиной. Этот небольшой остров, как нам известно, был одним из главных средоточий греческой промышленности и торговли; его флот был самым сильным и многочисленным во всем греческом мире, с тех пор как после изгнания Писистратидов пришло в упадок морское могущество Афин и битва при Ладе сломила морские силы Ионии. Афины давно уже смотрели с беспокойством на усиление соседнего острова, и уже не раз оба государства мерились силами, но победа всегда доставалась эгинцам. Теперь, наконец, внутренние смуты на Эгине, казалось, давали афинянам желанный случай одолеть своих старых врагов.
Эгина еще сохраняла аристократическое устройство, но и здесь была многочисленная партия, стремившаяся к ниспровержению существующего порядка и надеявшаяся достигнуть своей цели с помощью афинской демократии. Однако восстание вспыхнуло раньше, чем пришли афиняне, и было без большого труда подавлено правительством. Афинянам удалось высадить на остров десантный отряд и одержать победу над врагом в открытом поле; но на море эгинцы скоро опять взяли верх, так что афиняне были вынуждены увести свое войско обратно. Война затянулась надолго, нанося тяжелый ущерб афинской торговле, так как эгинцы все время держали в блокаде побережье Аттики.
Положение Афин было позорно, и в афинском обществе
- 302 -
все более распространялось убеждение, что дальше так не может продолжаться. Теперь, наконец, Фемистокл мог надеяться осуществить свои великие планы. Необходимые средства были налицо; не было надобности в новых налогах, — вполне достаточно было только уничтожить вредный обычай распределения избытков между гражданами. Поэтому Фемистокл внес предложение, чтобы доходы с Лаврийских серебряных рудников были употреблены на постройку кораблей (483—482 гг.). Именно, сверх тех 50 военных кораблей, которыми государство уже владело, предполагалось по этому проекту построить боевой флот из 100 триер — большей величины кораблей, которые как раз в это время начали вытеснять прежние 50-весельные корабли. Это предложение встретило, конечно, сильную оппозицию, во главе которой стал сам Аристид. Он опасался политических последствий, которые должно было повлечь за собой перенесение центра тяжести могущества Афин с суши на море. Однако положение, созданное войною с Эгиной, было так тяжело, что большинство народа, не колеблясь, охотно принесло жертву, которой требовал Фемистокл. Аристид был изгнан остракизмом (весной 482 г.), и предложения Фемистокла были приняты. Когда через два года персы снова предприняли поход против Эллады, Афины владели флотом, который превосходил не только эгинский, но вообще флоты всех других греческих государств, исключая, пожалуй, только молодой си-ракузский флот, созданный в это самое время Гелоном.
В то время, как Афины, таким образом, в тишине упрочивали за собой место первой морской державы Греции, преобладающее в последней государство, Спарта, перенесло тяжелый внутренний кризис. И здесь, как мы видели, царская власть уже рано была ограничена Советом старейшин, герусией; с другой стороны, Народное собрание сохранило за собой право последнего решения во всех важных государственных вопросах, — право, которое оно в других частях Греции потеряло, если не формально, то фактически, еще в гомеровские времена. Причина этого явления заключается, очевидно, в том, что завоевание нижней долины Эврота и Мессении дало возможность наделить землей большое ко-
- 303 -
личество беднейших граждан и тем предотвратило экономический кризис, который в большей части остальных государств привел мелких свободных в зависимость от знати. В VIII веке была учреждена коллегия эфоров, выборная должность в помощь царям при гражданском судопроизводстве и полицейском надзоре за гражданами и подданными. Этот институт должен был приобретать все большее влияние по мере того, как цари, вследствие расширения пределов государства, все менее были в состоянии лично исполнять упомянутые функции; впрочем, около времени великого мес-сенского восстания политическое значение эфората было еще, по-видимому, довольно ограничено. Тогда в Спарте начались сильные внутренние смуты, которые, наконец, были прекращены формальным договором между народом и царскою властью; цари должны были дать клятву соблюдать законы, а эфоры, со своей стороны, обещали от имени народа охранять права царей, пока последние будут исполнять свою клятву. Эта обоюдная присяга возобновлялась каждый месяц. Таким образом, эфоры заняли в государстве равное положение наряду с царями.
С этих пор цари постоянно стремились к тому, чтобы разбить эти оковы; и когда Клеомен II победил аргосцев, казалось, наступил для этого благоприятный момент. Покоритель Тиринфа начал с того, что возбудил против своего товарища из другой династии, Дамарата, обвинение в незаконном происхождении и под этим предлогом добился его низложения, причем ему оказало помощь изречение Дельфийского оракула (491 г.). Дамарат искал убежища в Персии, где Дарий дал ему в управление горную крепость Пергам и соседние города в плодородной долине Каика в Мисии; его место в Спарте занял глава младшей линии династии Эври-понтидов, Леотихид II, находившийся, разумеется, в полной зависимости от Клеомена, которому он был обязан достижением престола. Таким образом, Клеомен приобрел такое положение, какого давно не занимал ни один спартанский царь; но именно это и вызвало реакцию в общественном мнении, и Клеомен был вынужден покинуть страну. Он отправился в Аркадию и собрал там войско, чтобы силою до-
- 304 -
биться возвращения. Волей-неволей спартанцы принуждены были возвратить ему царское достоинство. Вскоре затем он, по преданию, впал в сумасшествие, и, брошенный в тюрьму по требованию своих родичей, сам лишил себя жизни. По всей вероятности, он был убит эфорами по соглашению с его сводными братьями, Леонидом и Клеомбротом, из которых старший, Леонид, наследовал ему во власти. Леонид I также лишь с большим трудом удержался на престоле, но призвать опять Дамарата, вассала великого царя, не могли решиться в такое время, когда каждую минуту можно было ожидать нового нашествия персов. Царская власть в Спарте уже никогда не оправилась от этих ударов; с этих пор направление политики государства зависит исключительно от эфоров, между тем как цари все более и более нисходят на степень простых исполнительных должностных лиц, подчиненных эфорам.
Между тем приготовления персов пришли к концу. На этот раз они задались целью подчинить себе всю Грецию, и размер их приготовлений соответствовал такому плану. Во главе почти 100-тысячного войска царь Ксеркс весной 480 г. перешел Геллеспонт на двух понтонных мостах, чтобы затем вдоль северного побережья Эгейского моря двинуться на запад. Такой армии греческий мир еще никогда не видел; неудивительно поэтому, что фантазия современников была сильно поражена этим зрелищем и до бесконечности преувеличила количество неприятельского войска. Надпись на памятнике, который впоследствии был воздвигнут пелопон-несцами в воспоминание о сражении при Фермопилах, определяет число неприятельского войска в 3 млн; а Геродот исчисляет сухопутное войско вместе с флотом даже свыше 5 млн человек, включая сюда, впрочем, и очень многочисленный обоз. Флот состоял, по преданию, из 1207 кораблей; эта цифра, вероятно, правильна, только нужно понимать под нею не триеры или боевые суда, а вообще корабли.
Ввиду таких огромных сил всякое сопротивление казалось большинству греков бесполезным; даже Дельфийский оракул считал победу персов несомненной и советовал доб-
- 305 -
ровольно подчиниться неизбежному. Царь ведь не хотел истребить эллинов; он требовал лишь подчинения, и, наконец, пример азиатских единоплеменников показывал, что и под персидским господством можно жить. Что касается Афин, то здесь, конечно, нечего было и думать о подчинении; после того, что произошло, оставался выбор только между победой и гибелью. А для Спарты подчинение Персии означало бы потерю гегемонии над Пелопоннесом, которой она добилась в течение последнего столетия. Таким образом, поведение обоих государств было уже заранее намечено. Политика Спарты, в свою очередь, определяла образ действий членов Пелопоннесского союза; а военные силы, которыми располагал этот союз, были настолько значительны, что ни одно государство греческого материка не решилось примкнуть к Персии, пока царь еще был далеко. Один только Аргос, старый соперник Спарты, сохранял нейтралитет; Беотия и Фессалия присоединили, хотя и неохотно, свои войска к союзной армии. Сильная на море Керкира обещала помощь, но устроила так, что ее флот опоздал к сражению. Властитель восточной Сицилии, Гелон, поставил свое содействие в зависимость от невыполнимых условий: он готов был подчиниться царю, если бы последнему досталась победа в предстоявшей войне, что казалось очень вероятным.
Даже в государствах, решившихся на борьбу за свободу, настроение было весьма невеселое, надеялись больше на помощь богов, чем на собственные силы. Однако необходимые приготовления делались. Еще осенью 481 г. депутаты союзных эллинов собрались на Истме. Прежде всего в Элладе провозглашен был всеобщий мир и этим положен конец войне между Афинами и Эгиной. В Афинах и, вероятно, также в других государствах были возвращены политические изгнанники. Главное начальство досталось, конечно, лакедемонянам. Решено было прежде всего защищать Тем-пейское ущелье, через которое протекает между Олимпом и Оссой река Пеней, впадающая в Фермейский залив, и проходит военная дорога из Фессалии в Македонию. С этой целью весной 480 г. отправлен был туда отряд из 10 ООО гоплитов. Однако, ввиду подозрительного поведения фессалийцев, эта
- 306 -
позиция представлялась слишком рискованной; кроме того, Темпейское ущелье можно было обойти со стороны северного склона Олимпа, а боевых сил эллинов было недостаточно, чтобы защищать все эти переходы. Поэтому при приближении персидской армии греки без кровопролития очистили эту позицию. Фессалия теперь открыто перешла на сторону неприятеля, которому богатая область служила отличным базисом для военных действий.
Второй оборонительной линией представлялись теперь Фермопильские теснины, на границе между Фессалией и Средней Грецией, в том месте, где лесистые предгорья Эты близко подходили к Малийскому заливу. Это тесное ущелье можно было с небольшим войском защитить против большой армии, при том условии, если бы защитник владел морем и был в состоянии запереть также горные тропинки, по которым можно было обойти позицию с левого фланга. Полагаясь на естественную неприступность ущелья, пелопон-несцы послали сначала только один корпус из 4000 гоплитов под предводительством лакедемонского царя Леонида; к нему присоединились отряды окрестных областей Беотии, Локриды и Фокиды, так что в общем при Фермопилах собралось для встречи неприятеля около 7000 тяжеловооруженных воинов. Остальная часть союзной армии должна была подоспеть, как только окончатся Карнейские и Олимпийские празднества, отложить которые не решились из религиозных соображений. В то же время флот расположился у северного берега Эвбеи, вблизи храма Артемиды Просео и в области Гистиеи, чтобы отрезать неприятелю вход в греческие воды. Начальство принадлежало номинально лакеде-монскому наварху Эврибиаду, в действительности же — афинскому стратегу Фемистоклу, так как 127 кораблей, выставленных Афинами, составляли почти половину всей греческой эскадры.
Приблизительно в середине августа персидская армия, подкрепленная своими новыми фессалийскими союзниками, подошла к Фермопилам. Нападения на ущелье с фронта были отбиты с большим уроном для варваров; но в то время, как внимание греков было сосредоточено здесь, Ксерксу
- 307 -
удалось через один из горных проходов Эты послать отряд в тыл неприятеля. Греческое войско, подвергшись нападению одновременно и спереди, и сзади, было уничтожено; Леонид и большая часть его воинов пали смертью героев.
Между тем персидский флот также отплыл на юг вдоль берегов Магнесии. Тут его застигла сильная буря с северо-востока, от которой на скалистом, лишенном гаваней берегу негде было укрыться. По преданию, погибло 400 кораблей, треть всей эскадры; весь берег от Мелибеи до мыса Сепии, на протяжении 70 км, покрылся обломками и трупами. Однако и после этой потери персидский флот численностью далеко превосходил греческий. Как только море успокоилось, варвары вошли в Эвбейский залив и заняли позицию при Афетах, на южном берегу Магнесии, напротив Артеми-сия, где стоял греческий флот. Еще в тот же вечер началось сражение, которое с переменным успехом продолжалось оба следующих дня. Только когда пришло известие, что Леонид пал и Фермопилы взяты, греки покинули свою позицию, которую они до тех пор мужественно отстаивали, несмотря на численный перевес неприятеля.
Города Беотии, Локриды и Фокиды поспешили теперь заключить мир с победителем; те, которые не сделали этого, как Феспия и Платея, были сожжены. Поведение оракула еще до прихода персов заставляет предполагать, что Дельфы также подчинились; во всяком случае Ксеркс должен был пощадить эту святыню во внимание к своим фессалийским союзникам. При таких условиях нечего было думать о защите Аттики. По предложению Фемистокла решено было покинуть страну; мужчины, способные носить оружие, сели на корабли, а женщины, дети и движимое имущество были переправлены на Саламин, Эгину и Пелопоннес. Теперь Ксеркс мог беспрепятственно вступить в Афины. Только в Акрополе остался небольшой гарнизон, который через несколько дней пал под натиском персов; в отместку за разрушение Сард победитель сжег храмы кремля.
Чтобы сделать возможным отступление жителей Аттики и в то же время прикрыть Мегару и Эгину, греческий флот был сосредоточен у Саламина. Новыми подкреплениями бы-
- 308 -
ли с избытком пополнены потери, понесенные при Артеми-се, так что теперь под начальством Эврибиада находилось свыше 300 кораблей. Между тем неприятельский флот, не тратя времени на покорение Эвбеи, плыл в прямом направлении через Эврип и три дня спустя прибыл в Фалеронскую бухту, гавань Афин. Грекам предстоял теперь выбор — принять битву при Саламине или отступить к Истму, где было собрано для охраны полуострова пелопоннесское союзное войско. Пелопоннесцы высказались, разумеется, за последнее, тогда как афиняне, эгинцы и мегарцы стояли, конечно, за выжидание при Саламине. В пользу своего мнения они указывали на то обстоятельство, что в узком проливе между островом и берегом Аттики персы не сумеют развернуть свои превосходные силы; с другой стороны, однако, было очевидно, что в случае несчастного исхода морского сражения флот при Саламине обречен на верную гибель, тогда как при Истме в худшем случае могло бы служить оплотом сухопутное войско. Решающее значение имело то обстоятельство, что афинская эскадра — 110 военных кораблей — сама по себе превосходила все пелопоннесские эскадры, вместе взятые; это придало мнению Фемистокла в военном совете такой вес, что Эврибиад по необходимости должен был подчиниться.
Итак, флот остался при Саламине, и вскоре нападение персов положило конец всяким колебаниям. Ксеркс надеялся одним ударом уничтожить греческий флот и, таким образом, быстро окончить войну, что представлялось тем более желательным, что благоприятное время года приближалось к концу. Главную часть своего флота он поместил вблизи небольшого острова Пситталеи, при входе в пролив, отделяющий Саламин от материка; другая эскадра получила приказание обойти Саламин с юга, с целью запереть узкий морской пролив между островом и мегарским берегом. Свои передвижения персы произвели ночью, чтобы неприятель не мог воспользоваться темнотою для бегства к Истму; когда рассвело, греки убедились, что они окружены со всех сторон и что без битвы для них нет спасения. Поэт Эсхил, который сам сражался в этот решающий день древней греческой ис-
- 309 -
тории, оставил нам описание битвы; вот оно:
Уж ясный день объял собой всю землю, —
Вдруг шумный.крик от эллинов пронесся,
Как песни звук, и громко в то же время
Им эхо скал откликнулось в ответ...
Труба у них все к битве пробудила!
И дружно вдруг они морские волны
Ударом весел вспенили своих,
И скоро всех их видеть мы могли.
Их правое крыло шло впереди,
Порядок соблюдая, а за ним
Весь флот спешил, и слышен в то же время
Был громкий крик: "Вперед, сыны Эллады,
Спасайте родину, спасайте жен,
Детей своих, богов отцовских храмы,
Гробницы предков: бой теперь—за все!"
Навстречу им неслись и персов крики,
И медлить дольше было невозможно:
Один корабль ударил медным носом
В другой, и начал эллинский корабль
Сраженье, сбивши с судна финикийцев
Все украшенья. ...Всюду бой кипел.
Сперва стояло твердо войско персов;
Когда же скучились суда в проливе,
Дать помощи друг другу не могли
И медными носами поражали
Своих же — все тогда они погибли,
А эллины искусно поражали
Кругом их. ...И тонули корабли,
И под обломками судов разбитых,
Под кровью мертвых — скрылась гладь морская.
Покрылись трупами убитых скалы
И берега, и варварское войско
В нестройном бегстве все отплыть спешило1
Количественно персидский флот все еще был, по меньшей мере, равен греческому; но он уже потерял уверенность в победе. Ксеркс не решался возобновить сражение. О на-
1 Эсхил. Персы. 386—423. (Персы: трагедия Эсхила /пер. В.Г.Ап-пельрот. М., 1888. С.136—138).
- 310 -
ступательном движении против Пелопоннеса через неудобные горные проходы Герата без помощи флота нечего было и думать, тем более что пелононнесцы отлично укрепили Истм. Таким образом, теперь ничего другого не оставалось, как возвращаться назад. Флот через несколько дней после сражения ушел к Геллеспонту для охраны мостов; сухопутное войско вернулось в Фессалию и расположилось там на зимние квартиры. Главное начальство поручено было шурину царя, Мардонию. Сам Ксеркс отправился дальше, к Геллеспонту, куда прибыл в середине ноября после тяжелого перехода через суровую Фракию. Всю зиму он оставался в Сардах, чтобы быть близко к месту военных действий. Греки не решились помешать отступлению неприятеля. Они ограничились тем, что совершили набег на восточные Киклады, которые и теперь еще оставались верными союзниками персов; затем армия и флот были распущены. Население Аттики вернулось в свое разоренное отечество.
В продолжение зимы и следующей весны Мардоний старался путем переговоров разъединить союзных греков и особенно посредством выгодных предложений привлечь на свою сторону Афины; но афиняне были достаточно благоразумны, чтобы не пойти на эту приманку. Итак, в середине лета 479 г. персы опять вступили в Аттику, и так как пело-поннесцы, вследствие своей обычной медлительности, не пришли вовремя, то население принуждено было, как и в предыдущем году, покинуть страну, которая теперь во второй раз была страшно разорена неприятелем. Сам город Афины был сожжен. Между тем пелопоннесское союзное войско начало собираться на Истме, и Мардоний счел неблагоразумным дожидаться атаки в гористой Аттике, где он мог лишь в ограниченных размерах воспользоваться своим лучшим родом оружия, конницей. Кроме того, недостаток в съестных припасах делал невозможным продолжительное пребывание в опустошенной стране. Поэтому персидский главнокомандующий вернулся через Киферон и расположился укрепленным лагерем на Беотийской равнине, между Фивами и Платеей, на берегу Асопа. Он имел под своим начальством еще около 50—60 тыс. человек азиатского войска, к
- 311 -
которым затем присоединились отряды его греческих союзников.
Союзная греческая армия последовала за неприятелем и заняла позицию напротив него, на предгорьях Киферона, где тракт из Афин в Фивы выступает из гор. Она состояла из 20—25 тыс. гоплитов и такого же числа легковооруженных воинов. Таким образом, по количеству она была почти равна неприятелю; невыгода заключалась лишь в том, что у греков почти вовсе не было кавалерии, тогда как неприятель имел в своем распоряжении, кроме азиатских всадников, еще и превосходные беотийские и фессалийские эскадроны. Главное начальство поручено было спартанцу Павсанию, который был регентом за своего малолетнего племянника Плистарха, сына Леонида.
Некоторое время обе враждебные армии стояли друг против друга в бездействии. Греки из страха перед неприятельской конницей не решались спуститься на равнину, а Мардоний боялся атаковать высоты, где он не мог развернуть своей конницы. Наконец, греки решились передвинуться навстречу неприятелю до правого берега Асопа. Но эта позиция оказалась слишком рискованной, и Павсаний вынужден был вернуть свое войско к Платее. При этом передвижении отдельные части армии разъединились, и этот момент персидский полководец счел благоприятным для сражения. Его нападение на лакедемонян, стоявших на правом крыле греческого войска, встретило жестокий отпор; и здесь, как при Марафоне, беспорядочные массы легковооруженных азиатов оказались бессильными против сомкнутых рядов закованных в железо воинов. Сам Мардоний был убит, и его смерть послужила сигналом к бегству варварского войска. В то же время на левом крыле афиняне отбили беотийских гоплитов. Затем греки перешли к атаке персидского лагеря, который после жестокой и очень кровопролитной битвы был взят; победителям досталась несчетная добыча. Однако большей части неприятельского войска, по преданию, 40 тыс. человек, удалось, под начальством Артабаза, отступить в полном порядке; ввиду персидской конницы греки не могли думать о преследовании, и Артабаз имел возможность
- 312 -
отвести свое войско обратно в Азию почти без всяких потерь.
В продолжение десяти дней победители оставались на поле битвы, занятые погребением павших и разделом добычи. Из десятой части были посланы жертвенные дары в Дельфы, Олимпию и на Истм и воздвигнут на поле битвы алтарь Зевсу-Освободителю, у которого через каждые четыре года праздновались игры в память о победе. Платейцам от имени союзных государств была обеспечена неприкосновенность их области. Затем войско двинулось против Фив, которые после двадцатидневной осады принуждены были сдаться. Предводители персидской партии, Тимагенид, Ат-тагин и их сотоварищи, были выданы Павсанию, который приказал казнить их на Истме как предателей отечества; Бе-отийский союз, во главе которого до тех пор стояли Фивы, был расторгнут. Отряды войска были отпущены каждый на свою родину. Эллада могла, наконец, вздохнуть свободно; опасность со стороны персов миновала. В продолжение двух веков после этих событий ни один внешний враг не ступил на греческую землю.
В VI столетии эти обстоятельства начали изменяться. Малоазиатские греческие города подпали под лидийское, Кипр — под египетское владычество; на западе финикийцы сплотились вокруг Карфагена в единое государство, которое вскоре начало наступать на греков. Но только расцвет персидского могущества грозил серьезною опасностью свободе греческой метрополии.
Древние восточные монархии — Мидия, Лидия, Вавилония, Египет — были одна за другой покорены Киром и Камбизом. Владения персидских царей простирались от Эгейского моря и Большого Сирта до Яксарта и Инда. Это было государство, равного которому мир не видел ни раньше, ни впоследствии. Персидская монархия на исходе VI века была не только первой, но и вообще единственной великой державой, наряду с которой существовали только незначительные мелкие государства. Казалось, только от воли персидского царя зависело определить границы своего владычества.
В самом деле, государство располагало почти неистощимыми военными силами. Если обширное Иранское плоскогорье и было сравнительно скудно населено, то при своем громадном протяжении (около 3 млн кв. км) оно все-таки имело очень большое абсолютное население. Зато чрезвы-
- 289 -
чайно густо были населены плодородные равнины по Евфрату и Тигру, Нильская долина и древняя культурная страна — Сирия. Царь имел возможность собрать любое количество войска, какое только он мог прокормить. Кроме того, обладание морским побережьем на протяжении от Нила до Геллеспонта доставляло средства, чтобы снаряжать сотни боевых кораблей, во главе которых стоял превосходный флот финикийских торговых городов.
Финансовые силы государства не уступали его военным силам; под скипетром персидского царя были соединены богатейшие страны тогдашнего мира. Наряду с земледелием процветали торговля и промышленность, особенно в западной половине государства; еще греки V столетия смотрели на города вроде Мемфиса, Вавилона, Сузы, Экбатаны с таким же удивлением, как средневековые путешественники на Каир или Багдад. Доходы царя простирались при Дарий до 7600 персидских серебряных талантов (около 19 ООО кг золота), к которым присоединялись еще значительные натуральные повинности. Так как на текущие расходы далеко не требовалось таких крупных сумм, то цари могли накоплять большие богатства. По достоверным известиям, Александр получил в добычу в Сузе 40—50 тыс. а в Персеполе 120 тыс. талантов серебра. Нужно помнить при этом, что Афинская государственная казна к началу Пелопоннесской войны заключала в себе только 6000 талантов, между тем как все доходы Аттического государства около этого времени не превышали 600 талантов.
И все эти неисчислимые богатства находились в полном распоряжении одного человека. По сравнению с волей царя не имела никакого значения ни одна другая воля в государстве; знатный сатрап, как и простой поденщик — все в одинаковой степени были рабами царя, все повергались в прах перед своим владыкой — зрелище, наполнявшее глубоким отвращением всякого эллина. Таким образом, политическая сила государства обусловливалась в значительной степени личностью царя.
Но и помимо этого государство скрывало в себе немало элементов слабости. Уже громадное протяжение нейтрали-
- 290 -
зовало до известной степени большие материальные средства, которыми оно располагало. В самом деле, требовалось более 4 месяцев, чтобы привести войско из Вавилона в Сарды или к Нилу, и еще больше времени, чтобы стянуть отряды из отдаленных провинций. Поэтому для каждого большого похода, который предпринимал царь, нужны были многолетние приготовления. Да и качества этих войск оставляли желать многого. Население страны в громадном большинстве было невоинственно, не говоря уже о том, что оно лишь против воли шло на войну за своих чужеземных властителей. Правда, сами персы, и вообще арийские племена Иранского плоскогорья, были хорошими солдатами, особенно отличными наездниками и стрелками из лука. Однако, как ни полезны были эти роды оружия на обширных равнинах Азии, — на изрезанной или гористой местности персы, благодаря недостатку дисциплины и легкому вооружению, уступали греческим гоплитам; и еще больше была, в сравнении со свободными гражданами греческих городов, моральная слабость азиатов, которые дрожали перед кнутом своих офицеров и сражались только за своего царя и господина.
Вообще самым больным местом персидской монархии было то, что она была основана только на грубой силе и ею одной держалась. Бесчисленные народы, входившие в ее состав, не были связаны между собой каким-нибудь общим интересом; а персидское владычество не сумело, да и не пыталось слить эти народы в одно целое. Вавилоняне, мидий-цы, египтяне, жители Малой Азии во времена Александра были еще так же чужды друг другу, как некогда во времена Дария; все они, исключая, может быть, одних мидийцев, приветствовали падение персидского господства как освобождение от невыносимого ига.
Уже после смерти Камбиза II во время его возвращения из Египта был момент, когда едва только основанное государство, казалось, опять готово было распасться. В коренной провинции Персиде началась гражданская война, и целый ряд подчиненных народов воспользовался этим случаем, чтобы попытаться свергнуть с себя чуждое владычество. Только после продолжительной борьбы Дарию, принцу из
291
боковой линии дома Ахеменидов, удалось утвердиться на престоле и снова покорить отпавшие провинции. Он дал теперь государству более строгую административную организацию и особенно урегулировал финансы, точно определив размер дани отдельных областей.
Новый царь обратил свои взоры на запад, которым Кир и Камбиз, занятые более важными делами, слишком пренебрегали. Впрочем, покорение европейской Греции, по крайней мере вначале, не входило, кажется, в его планы. Дарий прошел через Босфор, Фракию и страну гетов до Истра, перешел через эту реку и проник далеко в глубь дикой страны скифских племен (в нынешней южной России). Какие мотивы побуждали его к этому странному походу, который даже в случае удачи нисколько не увеличил бы его могущества, не знал даже Геродот; вероятно, это была простая жажда завоеваний, соединенная с незнанием географии. Однако предприятие потерпело полную неудачу; скифы удалились в глубь своих степей и болот, и персидское войско, которое нигде не могло найти неприятеля, принуждено было в конце концов возвратиться через Дунай вследствие недостатка в съестных припасах.
Это поражение должно было глубоко поколебать персидское влияние в Малой Азии. До сих пор персы переходили от победы к победе, всюду им предшествовала слава непобедимости; теперь поражение произвело тем более сильное впечатление, что неудачным походом руководил сам царь. Немногого недоставало, чтобы десант греческого флота, которому было поручено охранение моста через Дунай, сломал этот мост и разбежался по домам, что повело бы к верной гибели персидского войска. Этот план не удался вследствие сопротивления милетского тирана Гистиея, который хорошо понимал, что его собственное положение во главе его города основывалось только на поддержке персидского царя. Таким образом, величайшая опасность была предотвращена. Однако на Геллеспонте вспыхнуло восстание, которое, впрочем, осталось изолированным и без большого труда было подавлено; при этом персам удалось даже подчинить своему господству фракийское побережье до Стри-
- 292 -
мона. Но во всей западной части Малой Азии брожение продолжалось. Даже на Гистиея пало подозрение царя, который под почетным предлогом призвал его в Сузу и там задержал при своем дворе. При таких обстоятельствах малейший повод мог вызвать возмущение.
В Милете после отозвания Гистиея тирания перешла к его двоюродному брату и зятю Аристагору. Он вознамерился подчинить своему влиянию Киклады, поводом к чему должно было послужить возвращение изгнанных аристократов в Наксос. Артафрен, сатрап Сард, одобрил это предприятие, выгодное и для персидского правительства; из греческих приморских городов был собран флот и на корабли посажено персидское войско. Но Наксос оказал неожиданное сопротивление, и после того, как флот четыре месяца простоял без всякого успеха перед крепостью, ему ничего другого не оставалось делать, как вернуться в Азию (в конце лета 499 г.).
Неудача этой экспедиции была искрой, от которой вспыхнуло давно уже готовившееся восстание. Аристагор сам стал во главе движения; он сложил с себя тиранию и призвал жителей Милета к борьбе за свободу против варваров. Греческий флот, только что вернувшийся от Наксоса и расположившийся напротив Милета, при устье Меандра, с восторгом присоединился к нему; находившиеся на кораблях тираны были схвачены и выданы их городам для наказания. После этого восстание быстро распространилось по всему малоазиатскому побережью; везде свергали тиранов и отказывали персам в покорности.
Но Аристагор очень хорошо сознавал, что движение могло иметь успех только в том случае, если бы оно встретило поддержку в единоплеменниках по ту сторону Эгейского моря. И сами европейские греки были сильно заинтересованы в том, чтобы восстание не осталось без поддержки. В самом деле, не нужно было обладать большой дальновидностью, чтобы понять, что персидское государство не могло на будущее время довольствоваться обладанием азиатскою частью греческого мира. Еще недавно предприятие против Наксоса показало, какие планы составлялись в Сузе и Сардах.
- 293 -
Чувство самосохранения заставляло греков предупредить нападение и начать неизбежную борьбу, пока еще на их стороне были азиатские собратья.
А между тем из двух главных греческих городов Спарта была занята более неотложными делами у себя дома. Ей снова предстояла война с ее старым соперником, Аргосом, которая действительно началась в течение ближайших лет. Спартанский царь Клеомен перешел к наступательным действиям и, не будучи в состоянии проникнуть с юга в Аргос-скую равнину, перевез свое войско на эгинских и сикион-ских кораблях из Фиреи в Навплию. Близ соседнего Тирин-фа произошла битва, в которой аргосское войско было почти уничтожено. Правда, Клеомену не удалось завладеть хорошо укрепленным главным городом, как и вообще спартанцы были малоопытны в ведении осад; но могущество Аргоса было все-таки надолго сломлено. Из периэкских городов Микены и Тиринф получили независимость и вступили в союз со Спартой; другой части своих подданных Аргос должен был предоставить гражданские права. Теперь ничто не мешало Спарте двинуть войска за море; но в это время Иония уже была покорена превосходными силами персов.
Больше успел Аристагор в Афинах, где тесные родственные связи и оживленные торговые сношения обеспечивали ионийцам самые горячие симпатии. Да и помимо этого, афиняне имели полное основание принять участие в войне с Персией, так как Гиппий, считавшийся, как правитель Сигея, персидским князем, пользовался большим влиянием при дворе сатрапа в Сардах, и Артафрен уже формально потребовал от Афин, чтобы они снова приняли изгнанного тирана. Несмотря на это, афиняне ограничились полумерами. В помощь ионийцам было послано только двадцать кораблей; этого было слишком мало, чтобы оказать решительное влияние на исход борьбы, но вполне достаточно, чтобы Афины приобрели в персидском царе непримиримого врага и навлекли на себя его месть в случае неудачи восстания. Кроме того, Эретрия, искони находившаяся в дружеских отношениях с Милетом, прислала 5 триер. Вот все, что было сделано метрополией для спасения ее колонии.
- 294 -
При таких условиях ионийцы поступили совершенно правильно, начав наступательные действия, прежде чем неприятель собрал свои силы (весной 498 г.), и избрав предметом нападения главный город Малой Азии — Сарды. Персидский гарнизон был слишком незначителен, чтобы защищать обширный город, и заперся в неприступной крепости. Но в то время, как греки вступали в город, вспыхнул пожар, который со страшной быстротой распространился на дома, крытые без исключения камышом, и превратил весь город в пепел. На осаду крепости греки не решились ввиду приближавшихся персидских подкреплений. Таким образом, не оставалось ничего другого, как вернуться в Эфес. Но во всей Малой Азии пожар Сард произвел глубокое впечатление; города у Геллеспонта, Кария, Ликия и Кипр присоединились теперь к восстанию.
Афиняне, оставив своих союзников в Эфесе, отплыли домой; с тех пор они уже не принимали никакого участия в войне. Зато они воспользовались царившею в Малой Азии смутою, чтобы сделать приобретение для себя. С помощью тирана фракийского Херсонеса, афинянина Мильтиада, близкого родственника того Мильтиада, который некогда, при Писистрате, основал там княжество (см. выше, с.280), "пеласгическое" население Лемноса и Имброса было изгнано, и эти плодородные острова заселены афинскими колонистами. Таким образом, Афины приобрели господствующее положение у входа в Геллеспонт.
Между тем собрались военные силы персов. Весной 497 г. войско двинулось к Кипру, и хотя на море ионийцы одержали победу над финикийскими кораблями, зато соединенные силы кипрских князей потерпели на суше, при Сала-мине, полное поражение со стороны персов, и результатом этой победы было покорение всего острова. В то же самое время персы открыли наступательные действия и в Малой Азии. Города при Геллеспонте, Эолия, Клазомены в Ионии были завоеваны. Правда, в Карий полководцы царя, после нескольких побед вначале, потерпели решительное поражение, которое на время остановило дальнейшие успехи персидского оружия; но с потерею Кипра участь восстания была
- 295 -
решена. Сам Аристагор пал духом; притом его положение в Милете должно было пошатнуться с тех пор, как военное счастье обратилось против ионийцев. Он покинул отечество и отплыл в Миркин у нижнего течения Стримона во Фракии, который некогда был подарен царем Гистиею в награду за его услуги. При попытке основать здесь город в том месте, где позднее афиняне построили Амфиполь, он был убит эдо-нийцами (496 г.).
Между тем Дарий послал Гистиея в Сарды, надеясь при помощи его влияния побудить ионийцев к добровольному подчинению. Вместо этого старый тиран вступил с недовольными персидскими вельможами в заговор против сатрапа Артафрена, и затем, когда его участие в заговоре было обнаружено, спасся бегством на Хиос. Но его надежда стать во главе национального движения не оправдалась; милетцы не хотели больше признавать своего прежнего правителя. Наконец, получив от митиленцев несколько кораблей, он начал с ними партизанскую войну в Геллеспонте.
Уже пятый год продолжалось восстание, а Иония все еще не была покорена. Попытка разъединить греков посредством переговоров не удалась, и с одним сухопутным войском ничего нельзя было сделать против хорошо укрепленных приморских городов. Наконец, летом 494 г. в Эгейском море появился финикийский флот, к которому вынужден был присоединить свою эскадру и покоренный незадолго перед тем Кипр. Со своей стороны, греки собрали все свои морские силы — по преданию, 353 корабля, большею частью пятидесяти- и тридцативесельных. При небольшом острове Ладе, в виду Милета, дано было решительное сражение, величайшее из всех, какие до сих пор происходили на море; победа досталась финикийцам, благодаря их численному превосходству. Милет был осажден и, наконец, взят приступом (осенью 494 г.). Он дорого заплатил за свое отпадение; если он и не был разрушен, то уже никогда не достиг прежнего цветущего состояния.
Теперь без особенного труда была подчинена Кария, а в следующем году возвращены к покорности острова и приморские города до фракийского Босфора. Гестией, провоз-
- 296 -
гласивший себя, после битвы при Ладе, тираном Хиоса, также попал в руки персов и был казнен Артафреном как изменник. Повсюду были снова водворены прежние тираны, или города получили новых правителей. Налоги были наново распределены на основании грубого размежевания земель, и ограничена самостоятельность отдельных городов: у них было отнято главным образом право ведения войны. Иония была теперь связана с Персией теснее чем когда бы то ни было.
Оставалось еще рассчитаться с Афинами и Эретрией за поддержку, которую они оказали восстанию, что и было приведено в исполнение в начале следующего года (492 г.). Войско под предводительством Мардония, зятя царя, перешло через Геллеспонт и в сопровождении сильного флота двинулось вдоль южного побережья Фракии на запад. Но при Афоне большая часть флота была уничтожена бурей, а сухопутное войско понесло в борьбе с воинственными фракийскими племенами такие тяжелые потери, что о немедленном продолжении похода нечего было и думать. Мардо-ний должен был удовольствоваться тем, что снова упрочил персидское господство во Фракии и покорил Македонию. В важнейших крепостях оставлены были гарнизоны, а остальное войско позднею осенью вернулось в Азию.
Если не удалась попытка добраться до Греции сухим путем, то, может быть, морской путь, через Эгейское море, представлял больше шансов на успех. С тех пор как ионийский флот был уничтожен при Ладе, не существовало больше такой силы, которая могла бы в открытом море противостать кораблям царя. Правда, на флот можно было посадить лишь ограниченное количество сухопутных войск; но казалось едва вероятным, чтобы под свежим впечатлением страшной кары, только что постигшей Ионию, греки поднялись для совместных действий.
Таким образом, через два года после возвращения Мардония против Греции двинулся сильный персидский флот (490 г.). Начало соответствовало ожиданиям. Киклады подчинились без пролития крови; Эретрия, против которой флот затем направлял свои действия, хотя и оказала мужественное
- 297 -
сопротивление, но через несколько дней была взята штурмом. Отсюда персы переправились через узкий пролив, отделяющий Эвбею от материка, в Аттику. Войско высадилось в Марафонской бухте, где полстолетия назад, также приплыв из Эретрии, высадился Писистрат, чтобы открыть отсюда свое победоносное шествие к Афинам.
Сын Писистрата Гиппий присоединился к эспедиции, успех которой должен был иметь последствием его восстановление на афинском престоле. Еще и теперь в Афинах была сильная партия, преданная старой тиранической династии; прошло лишь несколько лет с тех пор, как (496— 495 гг.) Гиппарх из Коллита, близкий родственник Писистратидов, занимал высший пост в государстве, и даже Алкме-ониды, влияние которых на управление государством все более падало, втайне поддерживали дело реставрации. Но большинство граждан, по крайней мере из состоятельных классов, вовсе не было склонно купить такой ценою мир с Персией. Во главе их стоял Мильтиад из Лакиады, прежний тиран Херсонеса, который за участие в ионийском восстании поплатился своим троном и теперь нашел убежище в Афинах. Здесь он сначала как тиран был присужден к смерти, но затем оправдан судом присяжных; скоро после этого народ избрал его в стратеги (490 г.).
Этот выбор имел большое значение, потому что Мильтиад был не только отъявленным врагом персов, но и врагом Писистратидов, которые сначала заставили его отца — Кимона уйти в изгнание, а затем, позволив ему вернуться, избавились от него посредством убийства. О подчинении Персии при таких обстоятельствах не могло быть речи, напротив, тотчас по получении известия о падении Эретрии созвали гражданское ополчение и послали в Спарту за помощью. Но там из религиозных соображений медлили с отправкой вспомогательного отряда, поэтому часть аттических стратегов была того мнения, что нужно ограничиться защитою стен. Если афиняне не приняли этого предложения, которое, может быть, погубило бы все дело и во всяком случае подвергло бы страну всем ужасам войны, то это была заслуга Мильтиада. По его настоянию было решено двинуться на-
- 298
-
встречу врагу и, в случае необходимости, дать сражение даже без спартанцев. Войско расположилось на высотах в западной части Марафонской равнины, прикрыв, таким образом, дорогу в Афины.
Здесь было собрано около 9000 гоплитов; к ним присоединилось приблизительно такое же количество легковооруженных и небольшой вспомогательный отряд союзной Пла-теи. При трудности, с какою сопряжена переправа через море больших отрядов в одном транспорте, представляется очень сомнительным, чтобы персидский флот заключал значительно большее число солдат, и именно самая страшная часть персидского войска, конница, могла находиться здесь лишь в очень ограниченном количестве; а матросы почти совершенно не годились для битвы на суше. Ввиду этих обстоятельств персы медлили с нападением; они, очевидно, надеялись, что в Афинах начнется движение в пользу Писи-стратидов. С другой стороны, и афиняне всеми силами старались оттянуть битву до прихода спартанских союзников. Именно это соображение заставило, наконец, персидского полководца Датиса принудить афинян к битве в неудобной местности, но его легковооруженное войско не выдержало натиска греческих гоплитов. С большими потерями персы были оттеснены к своим кораблям, где они с отчаянным мужеством еще раз взялись за оружие. Действительно, им удалось спасти флот и сесть на корабли; только 7 триер остались в руках афинян. По преданию, 6400 варваров легли на поле битвы, и хотя это число, вероятно, преувеличено, однако обширные приготовления, сделанные к следующему походу в Грецию, доказывают, что поражение было очень тяжелым. Урон победителей составлял, по преданию, лишь 192 человека, но в числе убитых находились полемарх Кал-лимах из Афидны и один из стратегов — Стесилей.
После этого Датис сделал еще попытку завладеть афинской гаванью Фалером — попытку, которая теперь, после поражения, конечно, не могла увенчаться успехом; кроме того, при его приближении победоносное войско уже стояло наготове для защиты столицы. Таким образом, ему не оставалось ничего другого, как вернуться в Азию. Старый Гип-
- 299 -
пий не перенес этих неудач, разрушивших все его надежды, по преданию, он умер еще раньше, чем приплыл в свой Сигейон.
Итак, Аттика освободилась от нашествия, и все планы восстановления тирании рушились. Но еще гораздо крупнее, чем материальные результаты победы, было ее моральное значение. Она доказала, что персидская пехота не могла соперничать с греческими гоплитами; ореол непобедимости, окружавший до тех пор покорителей Азии, в глазах эллинов исчез в этот день. Хотя бы варвары возобновили свое нашествие с более многочисленным войском, нация могла теперь смотреть в глаза будущему с уверенностью в своих силах.
В Персии ни минуты не сомневались в необходимости исправить марафонскую ошибку. В первый раз ошиблись в силах неприятеля и предприняли поход с недостаточными средствами; теперь нужно было повторить попытку в большем масштабе. Но среди приготовлений к этому походу Дарий I умер, на пятом году со времени битвы при Марафоне (486 г.); а его преемник Ксеркс должен был подавить восстание в Египте, прежде чем мог приняться за исполнение планов своего отца против Греции. Таким образом, Эллада могла отдыхать после Марафона десять лет.
Однако только в Афинах, которым, правда, грозила ближайшая опасность, воспользовались этим временем для того, чтобы укрепиться против угрожавшего нападения. Уже в первом году после Марафонской битвы Мильтиад сделал попытку, во главе всего афинского флота, принудить Киклады к отложению от персов. Ему, действительно, удалось добиться присоединения к Афинам западной цепи островов от Кеоса до Мелоса; остальные же Киклады оставались верными союзниками персов, и осада Пароса, начатая затем Миль-тиадом, не увенчалась успехом. По возвращении он был привлечен к суду Ксантиппом из Холарга, одним из вожаков партии Алкмеонидов, женатым на племяннице Клисфена, Агаристе. Присяжные, хотя не присудили марафонского победителя к смерти, как этого требовало обвинение, но наложили на него непосильный денежный штраф. Спустя короткое время Мильтиад умер от раны, полученной при Паросе.
- 300 -
Теперь оставили наступательную политику против Персии; не пытались даже вернуть себе Лемнос и Имброс, которые отпали после ионийского восстания. Вместо этого ограничились более легкой задачей — изгнать из города друзей тиранов или тех, кого считали таковыми. Гиппарх из Коллита (см. выше, с.297) был подвергнут изгнанию посредством остракизма (весной 487 г.); эта мера была теперь впервые применена.
Однако торжество Алкмеонидов было непродолжительно. Уже в следующем году (487—486 гг.) государственное устройство подверглось изменению в демократическом духе. Высшая государственная должность, архонтство, замещалась до сих пор, как мы знаем, путем народных выборов; теперь постановлено было бросать жребий между кандидатами, и этим была уничтожена привилегия, которою до сих пор фактически пользовались знатные фамилии при замещении этой должности. Кажется, Алкмеониды противились этой реформе, которая прямо нарушала их интересы и, без сомнения, была предложена главным образом с целью сломить их влияние в государстве. Но их песня была спета. Весной 486 г. глава этого рода, племянник Клисфена Ме-гакл, был изгнан остракизмом, а вскоре затем (в 485 или 484 г.) та же участь постигла его шурина Ксантиппа.
Теперь управление государством перешло в руки виновника реформы, Аристида из Алопеки. Молодым человеком он некогда при Клисфене принимал участие в восстании против тиранов; впоследствии он примкнул к Мильтиаду и через год после Марафонской битвы (489—488 гг.) достиг звания первого архонта. Не будучи гениальным ни как государственный деятель, ни как полководец, он, однако, всегда обнаруживал правильное понимание того, что нужно было сделать в данную минуту; главным же образом он был обязан своим политическим значением славе своей непоколебимой справедливости. К нему примкнул Фемистокл из Фреаррии. Он тоже принимал деятельное участие в борьбе с Алкмеонидами, за что последние позже отомстили ему непримиримой враждой. Но он был дальновиднее Аристида. Он понял, что будущность Афин связана с морем и что госу-
- 301 -
дарство опять должно вступить на путь политики Писистрата. В этом направлении он действовал уже и раньше, будучи первым архонтом; он приступил тогда (в 493—492 гг.) к выполнению плана, задуманного до него Гиппием, — вместо открытого и незащищенного Фалерского рейда обратить в военную гавань превосходную Пирейскую бухту. Но для создания большого флота нужны были очень значительные средства; а восстановленная демократия вовсе не обнаруживала желания рисковать своей популярностью, напрягая податные силы народа. Поэтому сбор поземельной подати, которая взималась во времена тиранов, прекратился; мало того, стали даже делить между гражданами богатые доходы с Лаврийских серебряных рудников.
Между тем, кажется, в 488 г. Афины были вовлечены в войну с соседней Эгиной. Этот небольшой остров, как нам известно, был одним из главных средоточий греческой промышленности и торговли; его флот был самым сильным и многочисленным во всем греческом мире, с тех пор как после изгнания Писистратидов пришло в упадок морское могущество Афин и битва при Ладе сломила морские силы Ионии. Афины давно уже смотрели с беспокойством на усиление соседнего острова, и уже не раз оба государства мерились силами, но победа всегда доставалась эгинцам. Теперь, наконец, внутренние смуты на Эгине, казалось, давали афинянам желанный случай одолеть своих старых врагов.
Эгина еще сохраняла аристократическое устройство, но и здесь была многочисленная партия, стремившаяся к ниспровержению существующего порядка и надеявшаяся достигнуть своей цели с помощью афинской демократии. Однако восстание вспыхнуло раньше, чем пришли афиняне, и было без большого труда подавлено правительством. Афинянам удалось высадить на остров десантный отряд и одержать победу над врагом в открытом поле; но на море эгинцы скоро опять взяли верх, так что афиняне были вынуждены увести свое войско обратно. Война затянулась надолго, нанося тяжелый ущерб афинской торговле, так как эгинцы все время держали в блокаде побережье Аттики.
Положение Афин было позорно, и в афинском обществе
- 302 -
все более распространялось убеждение, что дальше так не может продолжаться. Теперь, наконец, Фемистокл мог надеяться осуществить свои великие планы. Необходимые средства были налицо; не было надобности в новых налогах, — вполне достаточно было только уничтожить вредный обычай распределения избытков между гражданами. Поэтому Фемистокл внес предложение, чтобы доходы с Лаврийских серебряных рудников были употреблены на постройку кораблей (483—482 гг.). Именно, сверх тех 50 военных кораблей, которыми государство уже владело, предполагалось по этому проекту построить боевой флот из 100 триер — большей величины кораблей, которые как раз в это время начали вытеснять прежние 50-весельные корабли. Это предложение встретило, конечно, сильную оппозицию, во главе которой стал сам Аристид. Он опасался политических последствий, которые должно было повлечь за собой перенесение центра тяжести могущества Афин с суши на море. Однако положение, созданное войною с Эгиной, было так тяжело, что большинство народа, не колеблясь, охотно принесло жертву, которой требовал Фемистокл. Аристид был изгнан остракизмом (весной 482 г.), и предложения Фемистокла были приняты. Когда через два года персы снова предприняли поход против Эллады, Афины владели флотом, который превосходил не только эгинский, но вообще флоты всех других греческих государств, исключая, пожалуй, только молодой си-ракузский флот, созданный в это самое время Гелоном.
В то время, как Афины, таким образом, в тишине упрочивали за собой место первой морской державы Греции, преобладающее в последней государство, Спарта, перенесло тяжелый внутренний кризис. И здесь, как мы видели, царская власть уже рано была ограничена Советом старейшин, герусией; с другой стороны, Народное собрание сохранило за собой право последнего решения во всех важных государственных вопросах, — право, которое оно в других частях Греции потеряло, если не формально, то фактически, еще в гомеровские времена. Причина этого явления заключается, очевидно, в том, что завоевание нижней долины Эврота и Мессении дало возможность наделить землей большое ко-
- 303 -
личество беднейших граждан и тем предотвратило экономический кризис, который в большей части остальных государств привел мелких свободных в зависимость от знати. В VIII веке была учреждена коллегия эфоров, выборная должность в помощь царям при гражданском судопроизводстве и полицейском надзоре за гражданами и подданными. Этот институт должен был приобретать все большее влияние по мере того, как цари, вследствие расширения пределов государства, все менее были в состоянии лично исполнять упомянутые функции; впрочем, около времени великого мес-сенского восстания политическое значение эфората было еще, по-видимому, довольно ограничено. Тогда в Спарте начались сильные внутренние смуты, которые, наконец, были прекращены формальным договором между народом и царскою властью; цари должны были дать клятву соблюдать законы, а эфоры, со своей стороны, обещали от имени народа охранять права царей, пока последние будут исполнять свою клятву. Эта обоюдная присяга возобновлялась каждый месяц. Таким образом, эфоры заняли в государстве равное положение наряду с царями.
С этих пор цари постоянно стремились к тому, чтобы разбить эти оковы; и когда Клеомен II победил аргосцев, казалось, наступил для этого благоприятный момент. Покоритель Тиринфа начал с того, что возбудил против своего товарища из другой династии, Дамарата, обвинение в незаконном происхождении и под этим предлогом добился его низложения, причем ему оказало помощь изречение Дельфийского оракула (491 г.). Дамарат искал убежища в Персии, где Дарий дал ему в управление горную крепость Пергам и соседние города в плодородной долине Каика в Мисии; его место в Спарте занял глава младшей линии династии Эври-понтидов, Леотихид II, находившийся, разумеется, в полной зависимости от Клеомена, которому он был обязан достижением престола. Таким образом, Клеомен приобрел такое положение, какого давно не занимал ни один спартанский царь; но именно это и вызвало реакцию в общественном мнении, и Клеомен был вынужден покинуть страну. Он отправился в Аркадию и собрал там войско, чтобы силою до-
- 304 -
биться возвращения. Волей-неволей спартанцы принуждены были возвратить ему царское достоинство. Вскоре затем он, по преданию, впал в сумасшествие, и, брошенный в тюрьму по требованию своих родичей, сам лишил себя жизни. По всей вероятности, он был убит эфорами по соглашению с его сводными братьями, Леонидом и Клеомбротом, из которых старший, Леонид, наследовал ему во власти. Леонид I также лишь с большим трудом удержался на престоле, но призвать опять Дамарата, вассала великого царя, не могли решиться в такое время, когда каждую минуту можно было ожидать нового нашествия персов. Царская власть в Спарте уже никогда не оправилась от этих ударов; с этих пор направление политики государства зависит исключительно от эфоров, между тем как цари все более и более нисходят на степень простых исполнительных должностных лиц, подчиненных эфорам.
Между тем приготовления персов пришли к концу. На этот раз они задались целью подчинить себе всю Грецию, и размер их приготовлений соответствовал такому плану. Во главе почти 100-тысячного войска царь Ксеркс весной 480 г. перешел Геллеспонт на двух понтонных мостах, чтобы затем вдоль северного побережья Эгейского моря двинуться на запад. Такой армии греческий мир еще никогда не видел; неудивительно поэтому, что фантазия современников была сильно поражена этим зрелищем и до бесконечности преувеличила количество неприятельского войска. Надпись на памятнике, который впоследствии был воздвигнут пелопон-несцами в воспоминание о сражении при Фермопилах, определяет число неприятельского войска в 3 млн; а Геродот исчисляет сухопутное войско вместе с флотом даже свыше 5 млн человек, включая сюда, впрочем, и очень многочисленный обоз. Флот состоял, по преданию, из 1207 кораблей; эта цифра, вероятно, правильна, только нужно понимать под нею не триеры или боевые суда, а вообще корабли.
Ввиду таких огромных сил всякое сопротивление казалось большинству греков бесполезным; даже Дельфийский оракул считал победу персов несомненной и советовал доб-
- 305 -
ровольно подчиниться неизбежному. Царь ведь не хотел истребить эллинов; он требовал лишь подчинения, и, наконец, пример азиатских единоплеменников показывал, что и под персидским господством можно жить. Что касается Афин, то здесь, конечно, нечего было и думать о подчинении; после того, что произошло, оставался выбор только между победой и гибелью. А для Спарты подчинение Персии означало бы потерю гегемонии над Пелопоннесом, которой она добилась в течение последнего столетия. Таким образом, поведение обоих государств было уже заранее намечено. Политика Спарты, в свою очередь, определяла образ действий членов Пелопоннесского союза; а военные силы, которыми располагал этот союз, были настолько значительны, что ни одно государство греческого материка не решилось примкнуть к Персии, пока царь еще был далеко. Один только Аргос, старый соперник Спарты, сохранял нейтралитет; Беотия и Фессалия присоединили, хотя и неохотно, свои войска к союзной армии. Сильная на море Керкира обещала помощь, но устроила так, что ее флот опоздал к сражению. Властитель восточной Сицилии, Гелон, поставил свое содействие в зависимость от невыполнимых условий: он готов был подчиниться царю, если бы последнему досталась победа в предстоявшей войне, что казалось очень вероятным.
Даже в государствах, решившихся на борьбу за свободу, настроение было весьма невеселое, надеялись больше на помощь богов, чем на собственные силы. Однако необходимые приготовления делались. Еще осенью 481 г. депутаты союзных эллинов собрались на Истме. Прежде всего в Элладе провозглашен был всеобщий мир и этим положен конец войне между Афинами и Эгиной. В Афинах и, вероятно, также в других государствах были возвращены политические изгнанники. Главное начальство досталось, конечно, лакедемонянам. Решено было прежде всего защищать Тем-пейское ущелье, через которое протекает между Олимпом и Оссой река Пеней, впадающая в Фермейский залив, и проходит военная дорога из Фессалии в Македонию. С этой целью весной 480 г. отправлен был туда отряд из 10 ООО гоплитов. Однако, ввиду подозрительного поведения фессалийцев, эта
- 306 -
позиция представлялась слишком рискованной; кроме того, Темпейское ущелье можно было обойти со стороны северного склона Олимпа, а боевых сил эллинов было недостаточно, чтобы защищать все эти переходы. Поэтому при приближении персидской армии греки без кровопролития очистили эту позицию. Фессалия теперь открыто перешла на сторону неприятеля, которому богатая область служила отличным базисом для военных действий.
Второй оборонительной линией представлялись теперь Фермопильские теснины, на границе между Фессалией и Средней Грецией, в том месте, где лесистые предгорья Эты близко подходили к Малийскому заливу. Это тесное ущелье можно было с небольшим войском защитить против большой армии, при том условии, если бы защитник владел морем и был в состоянии запереть также горные тропинки, по которым можно было обойти позицию с левого фланга. Полагаясь на естественную неприступность ущелья, пелопон-несцы послали сначала только один корпус из 4000 гоплитов под предводительством лакедемонского царя Леонида; к нему присоединились отряды окрестных областей Беотии, Локриды и Фокиды, так что в общем при Фермопилах собралось для встречи неприятеля около 7000 тяжеловооруженных воинов. Остальная часть союзной армии должна была подоспеть, как только окончатся Карнейские и Олимпийские празднества, отложить которые не решились из религиозных соображений. В то же время флот расположился у северного берега Эвбеи, вблизи храма Артемиды Просео и в области Гистиеи, чтобы отрезать неприятелю вход в греческие воды. Начальство принадлежало номинально лакеде-монскому наварху Эврибиаду, в действительности же — афинскому стратегу Фемистоклу, так как 127 кораблей, выставленных Афинами, составляли почти половину всей греческой эскадры.
Приблизительно в середине августа персидская армия, подкрепленная своими новыми фессалийскими союзниками, подошла к Фермопилам. Нападения на ущелье с фронта были отбиты с большим уроном для варваров; но в то время, как внимание греков было сосредоточено здесь, Ксерксу
- 307 -
удалось через один из горных проходов Эты послать отряд в тыл неприятеля. Греческое войско, подвергшись нападению одновременно и спереди, и сзади, было уничтожено; Леонид и большая часть его воинов пали смертью героев.
Между тем персидский флот также отплыл на юг вдоль берегов Магнесии. Тут его застигла сильная буря с северо-востока, от которой на скалистом, лишенном гаваней берегу негде было укрыться. По преданию, погибло 400 кораблей, треть всей эскадры; весь берег от Мелибеи до мыса Сепии, на протяжении 70 км, покрылся обломками и трупами. Однако и после этой потери персидский флот численностью далеко превосходил греческий. Как только море успокоилось, варвары вошли в Эвбейский залив и заняли позицию при Афетах, на южном берегу Магнесии, напротив Артеми-сия, где стоял греческий флот. Еще в тот же вечер началось сражение, которое с переменным успехом продолжалось оба следующих дня. Только когда пришло известие, что Леонид пал и Фермопилы взяты, греки покинули свою позицию, которую они до тех пор мужественно отстаивали, несмотря на численный перевес неприятеля.
Города Беотии, Локриды и Фокиды поспешили теперь заключить мир с победителем; те, которые не сделали этого, как Феспия и Платея, были сожжены. Поведение оракула еще до прихода персов заставляет предполагать, что Дельфы также подчинились; во всяком случае Ксеркс должен был пощадить эту святыню во внимание к своим фессалийским союзникам. При таких условиях нечего было думать о защите Аттики. По предложению Фемистокла решено было покинуть страну; мужчины, способные носить оружие, сели на корабли, а женщины, дети и движимое имущество были переправлены на Саламин, Эгину и Пелопоннес. Теперь Ксеркс мог беспрепятственно вступить в Афины. Только в Акрополе остался небольшой гарнизон, который через несколько дней пал под натиском персов; в отместку за разрушение Сард победитель сжег храмы кремля.
Чтобы сделать возможным отступление жителей Аттики и в то же время прикрыть Мегару и Эгину, греческий флот был сосредоточен у Саламина. Новыми подкреплениями бы-
- 308 -
ли с избытком пополнены потери, понесенные при Артеми-се, так что теперь под начальством Эврибиада находилось свыше 300 кораблей. Между тем неприятельский флот, не тратя времени на покорение Эвбеи, плыл в прямом направлении через Эврип и три дня спустя прибыл в Фалеронскую бухту, гавань Афин. Грекам предстоял теперь выбор — принять битву при Саламине или отступить к Истму, где было собрано для охраны полуострова пелопоннесское союзное войско. Пелопоннесцы высказались, разумеется, за последнее, тогда как афиняне, эгинцы и мегарцы стояли, конечно, за выжидание при Саламине. В пользу своего мнения они указывали на то обстоятельство, что в узком проливе между островом и берегом Аттики персы не сумеют развернуть свои превосходные силы; с другой стороны, однако, было очевидно, что в случае несчастного исхода морского сражения флот при Саламине обречен на верную гибель, тогда как при Истме в худшем случае могло бы служить оплотом сухопутное войско. Решающее значение имело то обстоятельство, что афинская эскадра — 110 военных кораблей — сама по себе превосходила все пелопоннесские эскадры, вместе взятые; это придало мнению Фемистокла в военном совете такой вес, что Эврибиад по необходимости должен был подчиниться.
Итак, флот остался при Саламине, и вскоре нападение персов положило конец всяким колебаниям. Ксеркс надеялся одним ударом уничтожить греческий флот и, таким образом, быстро окончить войну, что представлялось тем более желательным, что благоприятное время года приближалось к концу. Главную часть своего флота он поместил вблизи небольшого острова Пситталеи, при входе в пролив, отделяющий Саламин от материка; другая эскадра получила приказание обойти Саламин с юга, с целью запереть узкий морской пролив между островом и мегарским берегом. Свои передвижения персы произвели ночью, чтобы неприятель не мог воспользоваться темнотою для бегства к Истму; когда рассвело, греки убедились, что они окружены со всех сторон и что без битвы для них нет спасения. Поэт Эсхил, который сам сражался в этот решающий день древней греческой ис-
- 309 -
тории, оставил нам описание битвы; вот оно:
Уж ясный день объял собой всю землю, —
Вдруг шумный.крик от эллинов пронесся,
Как песни звук, и громко в то же время
Им эхо скал откликнулось в ответ...
Труба у них все к битве пробудила!
И дружно вдруг они морские волны
Ударом весел вспенили своих,
И скоро всех их видеть мы могли.
Их правое крыло шло впереди,
Порядок соблюдая, а за ним
Весь флот спешил, и слышен в то же время
Был громкий крик: "Вперед, сыны Эллады,
Спасайте родину, спасайте жен,
Детей своих, богов отцовских храмы,
Гробницы предков: бой теперь—за все!"
Навстречу им неслись и персов крики,
И медлить дольше было невозможно:
Один корабль ударил медным носом
В другой, и начал эллинский корабль
Сраженье, сбивши с судна финикийцев
Все украшенья. ...Всюду бой кипел.
Сперва стояло твердо войско персов;
Когда же скучились суда в проливе,
Дать помощи друг другу не могли
И медными носами поражали
Своих же — все тогда они погибли,
А эллины искусно поражали
Кругом их. ...И тонули корабли,
И под обломками судов разбитых,
Под кровью мертвых — скрылась гладь морская.
Покрылись трупами убитых скалы
И берега, и варварское войско
В нестройном бегстве все отплыть спешило1
Количественно персидский флот все еще был, по меньшей мере, равен греческому; но он уже потерял уверенность в победе. Ксеркс не решался возобновить сражение. О на-
1 Эсхил. Персы. 386—423. (Персы: трагедия Эсхила /пер. В.Г.Ап-пельрот. М., 1888. С.136—138).
- 310 -
ступательном движении против Пелопоннеса через неудобные горные проходы Герата без помощи флота нечего было и думать, тем более что пелононнесцы отлично укрепили Истм. Таким образом, теперь ничего другого не оставалось, как возвращаться назад. Флот через несколько дней после сражения ушел к Геллеспонту для охраны мостов; сухопутное войско вернулось в Фессалию и расположилось там на зимние квартиры. Главное начальство поручено было шурину царя, Мардонию. Сам Ксеркс отправился дальше, к Геллеспонту, куда прибыл в середине ноября после тяжелого перехода через суровую Фракию. Всю зиму он оставался в Сардах, чтобы быть близко к месту военных действий. Греки не решились помешать отступлению неприятеля. Они ограничились тем, что совершили набег на восточные Киклады, которые и теперь еще оставались верными союзниками персов; затем армия и флот были распущены. Население Аттики вернулось в свое разоренное отечество.
В продолжение зимы и следующей весны Мардоний старался путем переговоров разъединить союзных греков и особенно посредством выгодных предложений привлечь на свою сторону Афины; но афиняне были достаточно благоразумны, чтобы не пойти на эту приманку. Итак, в середине лета 479 г. персы опять вступили в Аттику, и так как пело-поннесцы, вследствие своей обычной медлительности, не пришли вовремя, то население принуждено было, как и в предыдущем году, покинуть страну, которая теперь во второй раз была страшно разорена неприятелем. Сам город Афины был сожжен. Между тем пелопоннесское союзное войско начало собираться на Истме, и Мардоний счел неблагоразумным дожидаться атаки в гористой Аттике, где он мог лишь в ограниченных размерах воспользоваться своим лучшим родом оружия, конницей. Кроме того, недостаток в съестных припасах делал невозможным продолжительное пребывание в опустошенной стране. Поэтому персидский главнокомандующий вернулся через Киферон и расположился укрепленным лагерем на Беотийской равнине, между Фивами и Платеей, на берегу Асопа. Он имел под своим начальством еще около 50—60 тыс. человек азиатского войска, к
- 311 -
которым затем присоединились отряды его греческих союзников.
Союзная греческая армия последовала за неприятелем и заняла позицию напротив него, на предгорьях Киферона, где тракт из Афин в Фивы выступает из гор. Она состояла из 20—25 тыс. гоплитов и такого же числа легковооруженных воинов. Таким образом, по количеству она была почти равна неприятелю; невыгода заключалась лишь в том, что у греков почти вовсе не было кавалерии, тогда как неприятель имел в своем распоряжении, кроме азиатских всадников, еще и превосходные беотийские и фессалийские эскадроны. Главное начальство поручено было спартанцу Павсанию, который был регентом за своего малолетнего племянника Плистарха, сына Леонида.
Некоторое время обе враждебные армии стояли друг против друга в бездействии. Греки из страха перед неприятельской конницей не решались спуститься на равнину, а Мардоний боялся атаковать высоты, где он не мог развернуть своей конницы. Наконец, греки решились передвинуться навстречу неприятелю до правого берега Асопа. Но эта позиция оказалась слишком рискованной, и Павсаний вынужден был вернуть свое войско к Платее. При этом передвижении отдельные части армии разъединились, и этот момент персидский полководец счел благоприятным для сражения. Его нападение на лакедемонян, стоявших на правом крыле греческого войска, встретило жестокий отпор; и здесь, как при Марафоне, беспорядочные массы легковооруженных азиатов оказались бессильными против сомкнутых рядов закованных в железо воинов. Сам Мардоний был убит, и его смерть послужила сигналом к бегству варварского войска. В то же время на левом крыле афиняне отбили беотийских гоплитов. Затем греки перешли к атаке персидского лагеря, который после жестокой и очень кровопролитной битвы был взят; победителям досталась несчетная добыча. Однако большей части неприятельского войска, по преданию, 40 тыс. человек, удалось, под начальством Артабаза, отступить в полном порядке; ввиду персидской конницы греки не могли думать о преследовании, и Артабаз имел возможность
- 312 -
отвести свое войско обратно в Азию почти без всяких потерь.
В продолжение десяти дней победители оставались на поле битвы, занятые погребением павших и разделом добычи. Из десятой части были посланы жертвенные дары в Дельфы, Олимпию и на Истм и воздвигнут на поле битвы алтарь Зевсу-Освободителю, у которого через каждые четыре года праздновались игры в память о победе. Платейцам от имени союзных государств была обеспечена неприкосновенность их области. Затем войско двинулось против Фив, которые после двадцатидневной осады принуждены были сдаться. Предводители персидской партии, Тимагенид, Ат-тагин и их сотоварищи, были выданы Павсанию, который приказал казнить их на Истме как предателей отечества; Бе-отийский союз, во главе которого до тех пор стояли Фивы, был расторгнут. Отряды войска были отпущены каждый на свою родину. Эллада могла, наконец, вздохнуть свободно; опасность со стороны персов миновала. В продолжение двух веков после этих событий ни один внешний враг не ступил на греческую землю.