Спойлер (раскрыть)
I. Передвижения внутри страны
Несмотря на общераспространенное мнение, древние египтяне в действительности много путешествовали. Они постоянно передвигались между деревнями и столицей нома, между столицами номов и царской резиденцией. Большие религиозные праздники собирали паломников со всего Египта. Коптос, Силе, Суну, Пер-Рамсес, Мемфис в любое время года заполняли путники, которые отправлялись на рудники, в каменоломни, в оазисы, в Азию или Нубию и возвращались с дарами далеких стран.
Неимущим людям был доступен только один способ путешествовать, который Жан-Жак Руссо считал самым приятным. Они шли пешком. Одежда их была проста и легка: набедренная повязка, сандалии, а в руке палка.[1] У Синухета не было больше ничего, когда, полагая, что жизнь его в опасности, он пересек всю Дельту с запада на восток и после многочисленных зигзагов добрался до Горьких озер. По призыву брата Анупу берет одежду, сандалии, палку и оружие, покидает родную деревню и доходит до Долины Кедра в окрестностях Библа.[2] Крестьянин из Соляного оазиса тоже шел в Ненинесут пешком за своими ослами, навьюченными всяким товаром. А ведь он мог бы сесть верхом на одного из них, рискуя, правда, навлечь на себя насмешки прохожих, как мельник Лафонтена. Но его ожидало гораздо худшее: его обобрал до нитки затаившийся в укромном месте грабитель.
Воины тоже были истинным ужасом для путешественников. Когда они встречали одинокого безоружного путника с мешком муки па плече и в хороших сандалиях, они, как правило, обирали его. Уна принял решительные меры, чтобы прекратить эти безобразия.[3] Один номарх из Сиута утверждал, что в его время путник, застигнутый темнотой, мог спокойно заночевать у дороги, оставив рядом свои припасы и своих коз. Страх, внушаемый стражниками, охранял его покой от грабителей.[4] Нам хотелось бы в это [169] поверить, но как раз подобные меры, принимаемые разными должностными лицами, свидетельствуют об обратном.
Дорог в Египте было много: столько же, сколько каналов, потому что во время рытья канала вынутую землю оставляли по берегам и она образовывала приподнятую дамбу, которую не заливало в период разливов. Таким образом, одновременно содержались в порядке и каналы и дороги. Очищая каналы, добывали грунт для починки дорог. Эти дамбы служили для передвижения пешеходов, для прогона скота и для причаливания судов. В египетском языке нет слова, означающего «мост», но нам известен по крайней мере один мост на рельефе, где изображено возвращение Сети I из победоносного похода в Палестину. Перекинутый через озеро с тростником и крокодилами, этот мост связывает две крепости; одна стоит на азиатском берегу, а другая — на африканском.[5] Очевидно, он состоял из опор, продольных перекладин-архитравов и поперечин. Разумеется, через великий Нил и даже его второстепенные рукава в Дельте в ту эпоху не было никаких мостов. Даже над каналами каменные или деревянные мосты встречались очень редко. Когда надо было пересечь канал или неглубокое болото, люди и животные без колебаний входили в воду. Многие египтяне умели плавать. Жители Тентюры (совр. Дандара) переплывали Нил, не страшась крокодилов, но такое было доступно далеко не каждому.[6] Охотники на водоплавающих птиц и рыбаки, если верить «Сатире на профессии»,* панически боялись этих чудовищ. Знатные особы считали своим долгом — таким же священным, как накормить голодного или одеть нагого, — переправить через воды тех, у кого не было лодки. В Фивах и других больших городах переправой через Нил занимались перевозчики. В процессе над грабителями гробниц упоминается один из них.[7] Боги, уединившись на острове посередине Нила, приказывают перевозчику, богу Анти* не переправлять богиню Исиду.[8] Синухет тоже находит на берегу лодку без весла и переправляется на пей через реку.
Для перемещений на небольшие расстояния знать издавна пользовалась переносными креслами с ручками — «портшезами», что выглядело весьма торжественно, но было дорого, медленно и неудобно. Носильщики пели в такт шагов: «Нам больше нравится [нести] полный, чем пустой!» Однако их приходилось вознаграждать или по крайней мере кормить.[9] В эпоху Нового царства фараон появлялся в таком кресле только во время некоторых церемоний. Например, Хоремхеб — в честь своего триумфа. Обычно же фараон, как и частные лица, предпочитал колесницу. Кони и колесница не считались предметами большой роскоши. Это было то, чего египтяне желали своим друзьям и о чем мечтали сами:
«Ты восходишь на колесницу, золотой хлыст в твоей руке. У тебя новые поводья. В упряжке — жеребчики из Сирии. Негры бегут впереди тебя, исполняя твои приказы».[10]
Второй пророк Амона, Аменхотепсис, собирается на прогулку.[11] В его изящную и прочную колесницу с резными фигурами и накладными украшениями впряжены два коня. У них нет ни удил, ни наглазников. Упряжь состоит из двух широких ремней, один обхватывает шею лошади и, по-видимому, очень ее стесняет, а второй проходит под брюхом; к дышлу между лошадьми привязаны вожжи. Аменхотепсис стоя правит сам, без колесничего. Впереди бегут скороходы. Сзади поспешают сопровождающие — «шемсу». Они несут все необходимое на случай, если хозяин захочет отдохнуть и привести себя в порядок.
Колесницей пользовались для посещений дворца фараона или везира, для осмотра полей и для охоты. Но на дальние расстояния на ней было ехать трудно и неудобно. Основной транспорт древнего Египта — суда. [171]
Царский сын Джедефхор отплывает на корабле от Мемфиса, проходит через Хентхетит, чтобы отыскать на севере чародея, который живет в Джед-Снофру, и на том же корабле доставляет его ко двору («Сказки сыновей фараона Хуфу»). Когда помилованный Синухет получает на заставе Пути Хора свой пропуск, он добирается от Суэцкого перешейка до Ититауи, что южнее Мемфиса, тоже на корабле. Пользуясь досугом во время плавания, он наслаждается египетскими блюдами, которые готовят тут же у него на глазах.
Когда знатный египтянин отправлялся в паломничество в Абидос, он частенько снаряжал целую флотилию.[12] Пассажиры поднимались на ладью архаического типа с высоко поднятыми носом и кормой. Все проникались мыслью о священной цели путешествия и усаживались на кресла в кабине под балдахином, похожей на садовую беседку. Перед кабиной стоял столик с разными яствами. Носовая часть отводилась для бойни и кухни. Там разделывали бычью тушу и варили для путешественников свежее пиво. Эта ладья не имела ни паруса, ни весел; ее вело за собой на буксире обычное судно. Два матроса на ладье следили за буксирным тросом и двумя большими рулевыми веслами из раскрашенного дерева, закапчивавшимися резной головой Хатхор — владычицы далеких стран и покровительницы путешественников. Мачта буксирного судна была укреплена двумя канатами, растянутыми к носу и к корме. В центре же находилась кабина с карнизом и росписью с боков. Рулевое весло, вставленное в выруб на корме, в свою очередь, опиралось на маленькую мачту. Кормчий управлял им одной рукой. Часто на носовой обшивке таких судов рисовали два удлиненных глаза, по [172] одному с каждой стороны. Они должны были охранять судно от всяких опасностей.
Когда корабль спускался по течению или пересекал большие водные пространства в безветренную погоду, приходилось браться за весла. Гребцов было человек десять-двенадцать, а то и больше. Капитан с длинным шестом стоял на носу, промеряя глубину, а его помощник — на крыше кабины с хлыстом в руках, который время от времени подгонял нерадивых гребцов. Третьим в этом «командном составе» был рулевой. Когда судно поднималось вверх по течению, на нем поднимали единственный парус, большой и прямоугольный, причем в ширину он часто бывал больше, чем в высоту. Парус крепился к двум реям, управляемым с помощью многочисленных растяжек. Гребцы оставались на своих местах, капитан взбирался по веревкам на верхнюю рею, чтобы оттуда видеть, что впереди. Пока судно шло по Нилу, можно было надеяться, что плавание пройдет без происшествий, но, если приходилось идти по каналам, судоходным далеко не во все времена года, следовало заранее запастись нужными сведениями. Фараон Хуфу задумал посетить храм Ра, властителя Сахебу, находившийся где-то во II номе Дельты, однако в «Канале двух рыб» не оказалось воды. Но чародей, друг фараона, сказал: «Вот я покрою водой на четыре локтя отмели „Канала двух рыб"». Уна, не имевший на службе чародеев, тем не менее смог проплыть по каналам в период мелководья. Озеро Мерис (в Фаюмскомоазисе), предназначавшееся главным образом для орошения, служило также для того, чтобы облегчить навигацию по каналам, однако, какой механизм использовали для этого древние египтяне, мы не знаем.
Ладьи, на которых путешествовали вверх по Нилу до Нубии, были настоящими плавучими домами. Личный корабль царского сына Куша представлял собой ладью в форме полумесяца, с поднятыми высоко носом и кормой.[13] Единственная мачта в центре корабля с многочисленными растяжками несла огромный парус. Вместо одного руля в центре кормы здесь было два рулевых весла, с правого и с левого борта, и не на самой корме, а чуть ближе к центру, где они крепились веревками к большой тумбе и к бортам. Пассажиры размещались в большой центральной кабине, к которой примыкал денник для лошадей. Две меньшие кабины находились одна на носу, другая — на корме.
Владения египтян были широко разбросаны по стране. Богатые фиванцы имели поместья в Дельте. Амон владел [173] деревнями и городами не только по всему Египту, но даже в Сирии и Нубии; храм в Абидосе, основанный фараоном Сети I, имел поместья в Нубии. Большие жреческие сообщества, а также богатые египтяне для координации работ и вывоза и ввоза продукции располагали целыми флотилиями из больших плоскодонных судов в форме полумесяца с одной или двумя каютами в центральной части.[14] Изображения к тому же не дают достаточно ясного представления о количестве и разнообразии судов, которые спускались и поднимались по Нилу, ибо в египетском языке для обозначения судна имелось слишком много слов. Для перевозки гигантских блоков из каменоломен, тяжелых обелисков и колоссальных статуй использовали большие баржи. Статуя Тутмоса III во время перевозки удостаивалась царских почестей: ее помещали в специальный наос. Ее обрызгивали благовониями. Баржу со статуей вело буксирное судно.[15]
Суда без кабин предназначались главным образом для перевозки скота, а с центральной кабиной — для зерна. Когда суда причаливали к пристани, на них перекидывали сходни. Носильщики поднимались по ним цепочкой и возвращались с полными корзинами. Чтобы шагать в такт и рассеять скуку, они пели:
Должны ли мы день целый
Таскать зерно и белую полбу?
Полны ведь уже амбары.
Кучи зерна текут выше краев,
Полны корабли,
И зерно ползет наружу,
А нас все заставляют таскать.
Воистину из меди наши сердца![16]
Перевод М. Э. Матье
Когда флотилия прибывала на место назначения, на берег перегоняли скот и переносили товары. На набережную сходили торговцы, устанавливали столы и стойки, разжигали очаги, и матросы пили и ели, празднуя окончание плавания.
II. Путешествия в пустыне
Пустыня внушала египтянам страх и уважение. Они не забывали о том, что в доисторическую эпоху их предки долго бродили по ней, прежде чем обосноваться в долине Нила. Один из египетских богов, Мин, чьи главные святилища [174] были в Ипу и Коптосе, царствовал над всеми пустынями между этими городами и Красным морем. Его избранной резиденцией была «гора священная, первородная, первой поставленная на земле Ахетиу [Ахет — страна, расположенная за пределами земель, известных египтянам], дворец божественный, давший жизнь Хору, гнездо божественное, где процветает этот бог, священное место его отдыха, царь гор божественной земли».[17]
Всевозможные опасности подстерегали путника, отважившегося углубиться в эти священные владения без должных приготовлений: голод, жажда и нежелательные встречи ожидали его там. Львы, которые раньше подходили к Нильской долине и нападали на быков, уже почти исчезли, но по-прежнему следовало остерегаться волков, пантер и леопардов. Однажды Хоремхеб столкнулся лицом к лицу с огромной гиеной. К счастью, этот храбрый воин был вооружен. Вытянув вперед левую руку, он уже занес правую руку с копьем, но под его пристальным взглядом гиена отступила.[18]
Пустыня восточнее Гелиополя кишела змеями. Путешественники видели там и совсем странных зверей: грифонов с человеческой головой, крылатых пантер, гепардов с длинной, как у жирафа, шеей, зайцев с квадратными ушами и прямым, как стрела, хвостом.[19] Иногда встречались племена кочевников вроде тех, что однажды предстали перед «князем» города Менат-Хуфу: мужчины, вооруженные метательными палками, луками и дротиками, их жены и дети, а впереди всех выступали «шейх» и жрец с цитрой.[20] Это мирное племя хотело лишь обменять на зерно свой зеленый и черный порошки, из которых египтяне изготовляли различные косметические средства для подведения глаз. Но другие племена занимались только разбоем. Для безопасности путников в пустыне строили святилища. В одном из таких святилищ на пути от Гелиополя к Красному морю недавно обнаружена скульптурная группа, изображающая Рамсеса III и богиню. Памятник покрывают надписи, извлеченные главным образом из одного древнего сборника, где часто упоминаются жены Хора.[21] Кто умел, читал эти надписи. Но, возможно, достаточно было лишь взглянуть на них или прикоснуться к ним? Во всяком случае, путники шли дальше с надеждой, что милость богов, дарованная фараону, распространится и на них.
Либо потому, что они не сумели заручиться расположением богов, либо потому, что им, к несчастью, попался [175] скверный проводник, путешественники иногда сбивались с пути и блуждали по пустыне. Некий Интеф, которому при Аменемхате I поручили доставить блоки из каменоломен «бехена», рассказывает:
«Мой господин послал меня в Рахену, чтобы я привез этот прекрасный камень, лучше которого не привозили со времен богов. Но не было ни одного охотника, знавшего, где находится [Рахену] и как туда добраться. И вот я восемь дней блуждал по пустыне, не зная, где нахожусь. Тогда я простерся на животе перед Мипом, Мут — великой волшебницей, и перед всеми богами пустыни. Я возжег перед ними терпентин. Утром, когда земля озарилась и пришел новый день, мы вступили на эту превосходную гору Верхнего Рахену».[22]
Интеф добавляет, что его партия рабочих во время блужданий по пустыне не разбрелась и ему не пришлось оплакивать мертвых. Но Интефу и его спутникам просто повезло.
Сей достойный «инженер» познакомился с пустыней по воле случая. Но были египтяне, которые проводили в песках многие годы, отыскивая месторождения и подступы к ним, а также, несомненно, по склонности к бродячей жизни. Некий Саанх, начальник стражников пустыни, управитель Египта в этих местах и начальник гарпунщиков на реке, руководил здесь экспедициями и собрал для них столько припасов — бурдюков, одежд, хлеба, пива и свежих овощей, — что, казалось, долина Рахену превратилась в зеленый луг, а гора «бехена» — в озеро. В возрасте шестидесяти лет этот отец многочисленного семейства, у которого, как у патриарха Иакова, было семьдесят детей, без устали бороздил пески пустыни от Таау в Менат-Хуфу до Великой Зелени,* охотясь по дороге на птиц и зверей.[23] Именно таким неутомимым исследователям мы обязаны картами вроде той, что хранится в Туринском музее, которые по праву считаются самыми древними картами в мире. Они представляют район каменоломен и золотых рудников Коптоса, как их тогда называли. Пески окрашены в ярко-красный цвет, горы — в темно-желтый. Отпечатки ног на дорогах указывают направление. Крепость отмечает местоположение развалин, где фараон Сети некогда поставил стелу.[24]
Мы уже рассказывали о стараниях Сети и его сына отыскать воду в этой стране жажды. Рамсес III с [176] гордостью вспоминает, как он построил в пустыне Айн большой водоем и обнес его стенами, нерушимыми, как медные горы... Входные ворота были из пихты, засовы и замки — из бронзы.[25]
В некоторых вади восточной пустыни росли драгоценные фисташковые деревья, чью смолу, «сенечер», возжигали в храмах, дворцах и домах. Правда, богам больше нравились благовония страны Пунт. Когда «потерпевший кораблекрушение», выброшенный на остров, убедился, что хозяин острова, огромный Змей, вовсе не так жесток и страшен, как ему показалось сначала, он пообещал ему смолу фисташкового дерева. Посмеявшись над его наивностью, Змей сказал:
«Немного у тебя мирры, то, чем ты владеешь, — это ладан. Я же — владыка Пунта, и мирра принадлежит мне!».[26]
Настоящие благовония были действительно редкостью, но вместо них возжигали в курильницах терпентин, от которого поднимался душистый дым, приятный для богов и людей. Кроме того, терпентин жгли, когда забивали животных на дворе храма, да и в частных домах, как средство против затхлости и насекомых; кроме того его использовали в косметике.
Пчелы охотно посещали фисташковые рощицы, поэтому там не только срезали черенки, чтобы высадить их в саду храма, но и собирали дикий мед, который пользовался большим спросом. Рамсес III назначал специальные отряды стражников и лучников для охраны караванов сборщиков. Благодаря им путники чувствовали себя в негостеприимной пустыне в такой же безопасности, как в Та-мери, на возлюбленной земле Египта.[27]
III. Путешествие в Библ
Египтяне считали море, «Йам», алчным божеством. Когда бог Йам заметил прекрасную деву, которую боги даровали Бате в жены, он, чтобы завладеть ею, затопил своими волнами землю («Сказка о двух братьях»). И все же египтяне, не устрашенные опасностями пустыни, осмеливались вступать в единоборство и с этим ужасным божеством. Египетские моряки давно освоились с сирийским побережьем. Во времена, когда боги еще жили на земле, гроб Осириса, брошенный Сетхом в Нил, поплыл вниз по Танисскому рукаву. Море выбросило его близ Библа, и [177] здесь огромное дерево поглотило его. Вскоре к этому волшебному дереву пришла Исида. Она села подле воды, и, когда служанки царицы Библа пришли с кувшинами за водой, она причесала им волосы и пропитала их чудным ароматом, исходившим от нее. Тронутая такой добротой, царица подарила Исиде священное дерево, в котором было заключено тело ее супруга.*
Так хорошо завязавшиеся отношения не прерывались и позже. Египтяне приплывали в маленький порт Кебен (Губла) и приносили дары владычице Библа. Они построили ей храм с помощью местных жителей. Царю они преподносили алебастровые вазы, драгоценности, амулеты, а возвращались с грузом смол, стволами и досками и даже с целыми, построенными на месте судами, так что слово «кебенет», производное от египетского названия Библа, «Кебен», стало означать только морские суда.
Египтяне сражались с азиатами повсюду, где бы они ни встретились, — на Синае, в Палестине, в Кармеле и Верхнем Речену, — но было в Сирии одно-единственное место, где их всегда хорошо встречали. Это — Библ. Правда, однажды им устроили там побоище, но преступниками были не местные купцы или моряки, а наемники из арабов пустыни, этих вечных и коварных врагов Египта.[28]
Со временем египтяне расширили зону своего влияния. Их посланцы в эпоху Среднего царства отправлялись в Бейрут, Катну и Угарит (совр. Рас-Шамра) и оставляли в память о своем посещении статуи и сфинксов. Но Библ сохранял свое привилегированное положение. Его властитель гордился титулом египетского «князя», гордился своей египетской культурой. Он построил себе гробницу наподобие гробниц фараонов, наполнил ее утварью по египетским канонам и поставил там даже несколько драгоценных предметов, присланных из самой столицы — Ититауи.
Мы не знаем, как вели себя жители Библа во время нашествия гиксосов. Может быть, они в отчаянии предали друзей своей богини. Во всяком случае, морские перевозки прекратились, и верующие с тоской вопрошали, откуда им взять пихту для саркофагов жрецов и смолу для их мумий. Прекращение этой торговли имело и другие печальные последствия, ибо священные ладьи, высокие столбы с лентами, которые стояли перед храмами, превосходя на много локтей даже карнизы пилонов, а также ритуальная [178] мебель тоже были из пихты. Но эти ужасные времена миновали: Египет отвоевал свои земли и египтяне вернулись в Библ. Тутмос III во время своей победоносной кампании не преминул остановиться там и получил от своего союзника больше леса и судов, чем все предыдущие фараоны. Позднее, когда Сирия начала заигрывать с врагами Египта, правитель Библа, Рибадди, остался верен Аменхотепу III и его преемникам. Рамсес II устанавливает стелы с надписями на берегу Собачьей реки, между Бейрутом и Библом. В Долине Кедра, куда рассказчик той эпохи перенес приключения Баты, он основал город, названный его именем. В то время царем Библа был Ахирам. Как и все его подданные, он говорил и писал по-египетски, а для его родного языка использовалось алфавитное письмо, возникшее, наверное, в том же Библе в результате упрощения иератического письма.[29]
Воинственные фараоны XVIII династии похвалялись, что их посланцы ездили по всей Сирии и никто не смел их тронуть. Без сомнения, этих посланцев хорошо принимали в Библе, но немного позднее, во времена последних Рамсесов и в начале XXI династии, все резко изменилось. Царь Чекербаал, далекий преемник Мелькандра, который так почитал Исиду, без стеснения предлагает египетскому представителю посмотреть на гробницы многих посланников фараона Хаэмуаса, десятого* из Рамсесов, которые умерли в Библе после долгого пребывания в плену.[30] Более удачливый Унамон после долгих переговоров покидает порт с грузом леса, но этим он обязан покровительству своего бога, Амона Дорожного, которого, к счастью, привез с собой.*
Следует, правда, признать, что история Унамона — случай особый. Верховный жрец Амона поручил ему доставить лес для священной ладьи этого бога, которая в середине сезона разлива ходила по Нилу между Карнаком и Луксором в сопровождении огромных ликующих толп на берегу. Сначала Унамон отправился в Танис к Смендесу и его супруге Тентамон: их еще не признали официально царем и царицей, но они уже были хозяевами страны. Ему снарядили судно с капитаном Менгебетом во главе, и менее чем через пятнадцать дней он вошел в Средиземное [179] море. Он пристал в Доре, городе чекеров,* и, пока здесь грузили на борт небольшой запас провизии — пятьдесят хлебов, кувшин вина и бычью лопатку, — один из его матросов сбежал с корабельной казной, где было пять дебенов золота и тридцать один дебен серебра. В страшном волнении Унамон приходит к царю Бедеру и сообщает ему о своей беде.
Отвечает ему Бедер:
«Серьезен ли ты, шутишь ли ты? Ведь смотри, я не понимаю [ничего] в этой речи, которую ты сказал мне. Если бы вор, который принадлежит моей стране, спустился на твое судно и похитил твое серебро, я бы возместил его тебе из моей кладовой до того, как найдут твоего вора по имени его. Воистину, что касается вора, обокравшего тебя, — твой [человек] он, он принадлежит твоему судну. Проведи несколько дней здесь у меня, и я поищу его».
Как видим, ответ прямой и честный. Однако прошло девять дней, но ни вора, ни денег не отыскали. Унамону удалось занять тридцать дебенов серебра, в Тире он нашел корабль и прибыл на нем в Библ.
Двадцать девять дней царь Чекербаал отказывался его принять. Он уступает только после того, как Амон, фиванский бог, вселяется в юношу из царской свиты и его устами приказывает царю: «Призови бога всевышнего! Призови посланца Амона, который с богом. Это Амон послал его».
На следующий день Унамон поднимается по ступеням дворца; он видит, что царь сидит спиной к балкону, за которым вздымаются волны Средиземного моря. Аудиенция проходит не очень дружественно. Вместо того чтобы прибыть как официальный посланник на корабле царя Смендеса и предъявить свои верительные грамоты, Унамон приплыл без всяких документов на случайном попутном судне. Унамону удается объяснить, что он прибыл за лесом для священной ладьи Амона-Ра, царя богов. Царь отвечает ему: «Если ты дашь мне [необходимое] для выполнения его [поручения], я выполню его. Воистину выполняли мои [отцы] это поручение; после того как приказал фараон, да будет он жив, невредим и здоров, чтобы доставили шесть судов, которые были гружены добром Египта, они выгрузили их в свои кладовые. [А] ты, что же доставил ты мне, именно мне?» [180]
Спор продолжался.
«Он приказал, чтобы принесли поденные записи его отцов. Он приказал, чтобы огласили их передо мной; они нашли 1000 дебенов всякого серебра в его записях. Он сказал мне: „Если бы правитель Египта был владыкой моей [страны], а я также его рабом, разве приказал бы он, чтобы доставили серебро и золото, говоря: „Выполни поручение Амона". Разве [это] царский дар — [то, что] они делали моему отцу? Что же касается меня, именно меня, разве я твой раб? Разве я также раб пославшего тебя?"»
Унамон отвечает, напоминая о всемогуществе Амона-Ра, царя богов, дарующего жизнь и здоровье. Он говорит царю:
«Ведь он [Амон-Ра] владыка твоих отцов: они провели время своей жизни, принося жертвы Амону; ты также раб Амона. Если ты скажешь Амону: „Сделаю, сделаю" — и выполнишь его поручение, ты будешь жить, ты будешь невредим, ты будешь здоров и ты будешь хорош для всей твоей страны и [для] твоих людей» (перевод М. А. Коростовцева).
После этого обмена мнениями Чекербаал грузит на корабль носовую, кормовую и среднюю части священной ладьи и еще четыре ствола и отправляет корабль в Египет с письмом Унамона. Смендес и Тентамон тут же высылают ему товары, золото и серебро. Сам Унамон получает одежды и припасы. Царь доволен. Обойдясь без божественных благословений, которыми хотел ему заплатить посланец Амона, и не страшась божьей кары, он спокойно забирает египетские товары и лишь после этого мобилизует триста лесорубов с быками, назначает надсмотрщиков. Они валят деревья, а к исходу зимы доставляют стволы к побережью. Похоже, что теперь Унамон может наконец отплыть со своим лесом, но оказывается, что все не так просто. Чекербаал считает, что ему заплатили мало. Унамон вполне серьезно предлагает ему высечь на стеле следующее:
«Послал мне Амон-Ра, царь богов, Амона Дорожного, своего посланца, да будет он жив, невредим и здоров, вместе с Унамоном, его посланцем-человеком, за строительным лесом для великой священной ладьи Амона-Ра, царя богов. Срубил я его, погрузил я его, снабдил я его своими судами и командами, сделал я, чтобы достиг он Египта, чтобы вымолить мне 50 лет жизни у Амона вдобавок к моей судьбе».
И шутник Унамон добавляет: [181]
«И когда наступит после [этого] другой день, и прибудет посланец из страны Египта, который знает письмо, и он огласит твое имя на стеле, [то] воспримешь ты воду Запада, как и боги, которые там» (перевод М. А. Коростовцева).
Царь побежден а уступает, а Унамон обещает, что первый пророк Амона по его подробному докладу тотчас вышлет ему дары.
Современные комментаторы обычно делают из этого рассказа вывод, что Египет во времена Смендеса был слаб и не пользовался уважением. В действительности даже в апогее своего могущества фараон не считал царя Библа побежденным рабом, который должен поставлять ему лес даром. Египетский посланник прибывал в Библ с официальными письмами, золотом, серебром и разными товарами. Царь Библа принимал дары и поставлял Египту лес. После этого обе стороны обменивались благословениями и благодарностями. Фараон добавлял к дарам личные подарки, которые, впрочем, ему обходились недорого: свою статую и какие-нибудь амулеты. Польщенный царь Библа принимал эту статую с благодарностью и призывал высечь на ее пьедестале финикийскую надпись с пожеланием, чтобы богиня Библа продлила годы царствования фараона. И так было «со времен богов».
Покинув гавань Библа, Унамон едва спасается от подстерегавших его чекеров, а потом попадает в руки киприотов, которые собираются его убить. Конец папируса оборван, и мы не знаем, как он выпутался из новой беды, но знаем, что каким-то образом он спасся. «Народы моря» заставили заговорить о себе еще при Рамсесе II. С тех пор они представляли для египетских мореходов еще одну реальную угрозу, однако морская торговля не прекращалась. На этот счет у нас есть четкое свидетельство самого Рамсеса III: «Я сделал тебе [Амон] ладьи, баржи и корабли с лучниками, со снастями, [поставленными] на Великой Зелени. Я назначил на них командиров лучников и капитанов с многочисленной командой, без числа, чтобы доставлять дары земли Финикии и других чужих стран на краю земли в твои великие склады в Фивах победоносных».[31]
Следует заметить, что фараон не рассчитывал только на милость Амона. Отряды хорошо вооруженных лучников с опытными военачальниками гораздо надежнее охраняли корабли на море и внушали почтение к египетским посланникам на суше. [182]
IV. Судоходство по Красному морю
Целью почти всех путешествий по Красному морю была страна Пунт, расположенная за Баб-эль-Мандебским проливом на сомалийском побережье, напротив аравийского берега.* Это была страна благовоний. Добрый Змей из «Сказки о потерпевшем кораблекрушение» объявляет себя властителем Пунта и обладателем благовоний «антиу».
Египтяне посещали Пунт «со времен богов». Еще в эпоху Древнего царства они обозначили судоходный путь от Библа на сирийском побережье до берегов Пунта, от Порта пихт до Порта благовоний.[32] Суда выходили из Библа, достигали египетского побережья и по Нилу через Танисский рукав поднимались до Бубаста, а дальше шли по каналу до Вади-Тумилат, которое можно считать самым восточным ответвлением Нила. Вади было несудоходным большую часть года, но в период разлива по нему могли проходить египетские гребные суда с мелкой осадкой. Они пересекали Горькие озера, достигали Красного моря и продолжали свое медленное плавание до самого Пунта. Кочевники, «живущие на песках», хоть и были полудикими, но все же понимали свою выгоду и охотно провожали путешественников по суше и переносили их товары. Морской путь был для них помехой, и они не раз пытались его перерезать. Пепи I направлял против них множество экспедиций, однако нападения кочевников не прекращались. Похоже, что после царствования Пепи II от путешествий пришлось временно отказаться; они возобновились только в эпоху Среднего царства и были снова прерваны нашествием гиксосов.
Царица Хатшепсут возродила эту традицию, а после нее ее поддерживали Тутмос III, Аменхотеп II, Хоремхеб, Рамсес II и Рамсес III.[33] Для того чтобы соединить свою резиденцию в Дельте с Красным морем, Рамсес II ценой огромных усилий и затрат восстановил древний канал между двумя морями, остатки которого были найдены при рытье современного Суэцкого канала. Вдоль него стояли города Пер-Рамсес, Бубаст и Питом, а на берегах — гранитные стелы на высоких пьедесталах, восхищавшие мореходов и рассказывавшие им о величии фараона и смелости его замыслов.[34] [183]
Представим, что сирийские суда выгрузили пассажиров и товары в Пер-Рамсесе и путешественники должны пересесть на другие суда, следующие в Пунт. Это «кебенет», корабли библского типа, либо построенные в Библе и купленные у ливанцев, либо сооруженные на египетских верфях, но опять же из сирийского леса и по библским образцам. У нас есть два изображения таких кораблей.
Наиболее древний относится к царствованию Сахура, второй — современник царицы Хатшепсут.[35] Так вот, за тысячу с лишним лет, разделяющих эти два царствования, конструкция корабля почти не изменилась. Корпус длинный, с форштевнем, корма приподнята, нос загибается вперед и оканчивается огромным зонтом. На палубе два наблюдательных мостика, спереди и сзади. Два рулевых весла по бортам, недалеко от кормы. Нос и корму стягивает толстый канат, поддерживаемый четырьмя стойками с развилками. Единственная мачта с четырьмя растяжками, поставленная примерно в центре корабля, несет большой парус, ширина которого больше высоты. Экипаж многочислен: когда ветер спадает, моряки берутся за весла. Большинство из них — люди бывалые: «они видели небо, они видели землю, были храбры сердца их более, чем у львов. Предсказывали они бурю до того, как выйдет она, непогоду до того, как случится она».
На корабли поднимаются сановники фараона, писцы и воины. Грузят самые лучшие товары земли египетской, которые больше всего ценятся в Пунте: украшения, зеркала, оружие. Фараон провожает караван. Суда входят в канал, минуют Питом, где израильтяне под палками надсмотрщиков формуют кирпичи, и выходят на Великую Зелень.
Дозорные на обоих берегах Земли Бога оповещают о приближении египетских судов. Туземный царек, царица и вожди племен выходят из своих жилищ, стоящих на сваях в лагуне, садятся на ослов и спешат навстречу египтянам. Они такие же высокие и широкоплечие. Головы у них круглые. Бороды заплетены, как у богов долины Нила и у фараонов. Единственная разница в том, что у туземцев бороды свои, естественные, а у египтян — накладные. Они носят на шее круглые медальоны, похожие на те, что в моде у сирийцев. Царица вызывает изумление. Это гора жира, и непонятно, как она может еще ходить. Ее дочь, несмотря на свою молодость, недалеко ушла от мамаши. Египетские художники во все глаза смотрят на этот новый для них мир. Может быть, они делали тайком эскизы на клочке папируса, а может быть, дожидались возвращения на корабль, чтобы там по памяти зарисовать увиденное? Одно мы знаем наверняка: они запечатлели захватывающие сцены и изобразили со скрупулезной точностью все, что заслуживало внимания: царька с его царицей, деревню и ее обитателей, различную рыбу и ракообразных.
На берегу быстро разбивают палатку, и начинается обмен приветствиями. Туземцы с благоговением преклоняются перед Амоном-Ра, первородным богом, обходящим чужие страны. Они рады видеть египтян и прекрасно знают, что им нужно. Однако делают вид, что удивлены, и спрашивают: «Зачем вы пришли сюда, в эту землю, неведомую людям? Вы спустились с неба? Вы приплыли по воде или пришли по суше? Сколь плодородна Земля Бога (Та-Нечер), по которой вы ступаете! Это Ра, царь земли Та-мери. Нет на земле трона, недоступного для его величества. Мы живем дыханием, которое он дает!»
Согласно повелениям дворца (т. е. фараона), «да будет он жив, невредим и здоров», царькам преподносят хлеб, вино и пиво, мясо, фрукты и все чем изобильна Та-мери.
А вот список товаров, которые грузят на суда египтян. Они отнюдь не прогадали на обмене. Здесь наилучшие стволы из Та-Нечер, груды ароматных семян, зеленые ветки благовонных деревьев, черное дерево и слоновая кость, три сорта благовоний (тишепс, хесаит, ихмет), терпентин, черная краска для глаз, обезьяны двух видов, борзые, шкуры южных пантер и олениха с оленятами. Все это — ценный груз, однако караваны из верховьев Нила тоже доставляли черное дерево, слоновую кость, шкуры пантер и прочие экзотические товары. Но они не могли доставлять самого главного, из-за чего, собственно, и было затеяно это долгое и трудное путешествие, — древесины из Та-Нечер, семян ароматических растений и прежде всего более тридцати благовонных деревьев, упакованных вместе с корнями и землей не хуже, чем это делают лучшие садоводы Франции. Неудивительно, что удачливых путешественников встретили с ликованием, когда они наконец причалили к набережной Ипет-Сут (совр. Карнак). Носильщики, считая за честь послужить фараону, обращаются к зеленым деревьям, как к священным существам:
«Будьте счастливы с нами, деревья благовоний, которые были в Та-Нечер, во владениях Амона, [где] теперь ваше место. [Царица] Мааткара будет взращивать вас в своем саду по обеим сторонам своего храма, как повелел ее отец [бог Амон]».
Обитатели Пунта не зря спрашивали египтян, как они прибыли к ним: по воде или по суше? Действительно, из Египта в Пунт было два пути. Еще до Рамсесов и задолго до царицы Хатшепсут, во времена XI династии, начальник экспедиции по имени Хену добрался до Пунта и вернулся обратно частично по суше, а частично по воде, на корабле. Его господин повелел ему закупить свежие благовония у «шейха» пустыни. А заодно он должен был внушить туземцам боязливое почтение к фараону. Таким образом, его путешествие преследовало две цели: торговую и политическую.
«Я отправился из Коптоса, — говорит он, — по пути, указанному его величеством. Воины, которые сопровождали меня, были с Юга, из владений Уабут, что простираются от Гебелейна до Шабита. Все царские чиновники, горожане и крестьяне шли за мной. Путь впереди очищали разведчики, чтобы опрокинуть врагов фараона. Дети пустыни были моими телохранителями. Все писцы его величества подчинялись мне. Они слали отчеты с гонцами. В одном отчете его величество слышал тысячи голосов».
«Я выступил с войском в три тысячи человек. Я превратил дорогу в реку, красные земли [т. е. пустыню] — в зеленый луг, я давал один бурдюк, один посох, два кувшина воды и двадцать хлебцев каждому человеку каждый день. Кувшины несли ослы. Когда один уставал, его заменял другой. Я построил двенадцать цистерн-водоемов в вади и два водоема в Идахете, размером в двадцать локтей на тридцать. И еще один квадратный водоем со стороной в десять локтей я построил в Иахетебе в том месте, где собиралась вода. [187]
И вот я достиг Великой Зелени. Я построил этот корабль. Я оснастил его, как нужно. Я принес ему [богу моря?] великую жертву: диких быков, африканских быков и мелкий скот. Когда я проплыл по Великой Зелени, я сделал, что повелел мне его величество, и принес ему все сокровища, какие нашел на обоих берегах Земли Бога (Та-Нечер). Я вернулся через Уаг и через Рахену. Я принес ему великолепные камни для статуй в его святилищах. Никогда ничего подобного не доставляли в царскую резиденцию. Никогда ничего подобного не совершал ни один слуга фараона со времен богов».[36]
Как видим, это была весьма значительная экспедиция. Хену пересек пустыню с тремя тысячами человек. Проводниками служили дети пустыни, и он поддерживал постоянную связь с царской резиденцией. Вместо того чтобы двинуться по проторенному пути прямо на восток, Хену направился на юго-восток. Копая по пути колодцы и сооружая водоемы, он достиг побережья в том месте, где позже появился маленький порт Береника. Здесь он, по его словам, построил корабль, несомненно из ливанского леса, доставленного по морю. Он достиг Пунта, посетил оба берега Земли Бога, закупил благовония и прочие товары этих стран. На обратном пути он высадился в Коссейре, а оттуда пошел через долину Рахену. Там он задержался, но вовсе не для отдыха, а для того, чтобы заготовить каменные блоки для скульптурных мастерских фараона. Хену не тратил времени зря и заслужил, чтобы его имя было упомянуто среди первых землепроходцев, ибо римлянину Элию Галлу в правление Августа потребовались невероятные усилия, чтобы повторить его подвиг.[37]
Используя накопленный опыт, экспедиции во времена Рамсеса III направлялись в Пунт по суше и морским путем. Фараон затрачивал на них огромные средства. Флот состоял из множества крупных кораблей и судов сопровождения. В команде были моряки, лучники со своими военачальниками. На корабли погрузили большое количество припасов для команды и товаров для торгового обмена. По словам египетского летописца, этот флот отправился в плавание не из Красного моря, а из моря Мукеду, которое может быть только Персидским заливом, потому что название Мукеду — «Вода страны Кеди» в Нахарине, было дано египтянами Евфрату.[38] Возможно, Рамсес III сумел доставить из Ливана до Евфрата стволы деревьев, как это сделал в свое время Тутмос III,[39] и [188] здесь, на берегу этой реки, построил свои корабли. Но, может быть, он достиг с царем Вавилона соглашения, по которому его воины, моряки и чиновники могли пройти через эту страну до Евфрата и дальше отплыли на вавилонских судах. В любом случае флот экспедиции Рамсеса III должен был спуститься по Евфрату, обогнуть огромный Аравийский полуостров, и лишь после этого он мог направиться к берегам Пунта. Путешествие прошло без всяких инцидентов: имя грозного фараона на всех наводило страх.
Здесь, в Пунте, все произошло, как во времена царицы Хатшепсут. Египтяне встретились с туземцами и вручили им подарки фараона. Затем корабли и баржи нагрузили товарами страны Та-Нечер и всеми чудесными дарами ее таинственных гор; при этом не забыли главного — сухих благовоний. Флот двинулся вверх по Красному морю, достиг Суэца, а оттуда по каналу из Питома прошел в Нил. Пока длилось это плавание, дети вождей страны Та-Нечер высадились со своими товарами в районе Береники либо в районе Коссейра. Здесь они собрали караван и распределили грузы между ослами и носильщиками. Они благополучно дошли до гор Коптоса, сели там на речные суда и доплыли до Фив, где их ожидала праздничная встреча. Фараон говорит:
«Передо мной пронесли всяческие товары и чудесные дары. Дети их вождей приветствовали мой лик, целовали землю и простирались на животе передо мной. Я отдал их [дары] Эннеаде и всем богам этой страны, дабы умиротворить утром их вождей».
Можно предположить, хотя об этом нигде прямо не сказано, что караванщики прибыли в Коптос или Фивы одновременно с кораблями экспедиции. Решение использовать оба пути было явно вызвано желанием фараона любым способом заполучить драгоценные благовония Пунта, потому что плавание по морю было все же сопряжено с большим риском. Неведомо, сколько кораблей погибло со своим грузом и людьми, и никто из них не мог потом рассказать, как наш «потерпевший кораблекрушение»:
«Буря вышла в то время как мы были в море, до того как коснулись мы земли. Поднялся ветер. Всколыхнул он волну восьмилоктевую. Вот бревно! Пробил сильным ударом я ее [волну]. Корабль погиб, [и] не осталось никого из тех, кто был на нем» (перевод Е. Н. Максимова).
Это была превосходная экспедиция, но во времена [189] Рамсеса II египтяне совершали более далекие и смелые морские путешествия, о них слышали еще классические авторы. Египтяне, например, издавна использовали синий камень, лазурит, которого нет в африканских пустынях.[40] Весь лазурит поступал в древности из единственной страны — Бактрии.* От нее добирались до Сирии и далее до Египта караванными путями, но, видимо, гораздо удобнее было спуститься по Инду, а затем вдоль побережья доплыть до устья Евфрата, как это сделал позднее Неарх. Сами египтяне не решались отправляться за лазуритом на его далекую родину. Они довольствовались тем, что покупали его в городе, который называли Тефрер.[41] Если я не ошибаюсь, в действительности это был город Сиппар, удобно расположенный на канале, соединявшем Тигр и Евфрат, подходящие в этом месте очень близко друг к другу. Египтяне знали, что лазурит поступает из Тефрера; кроме того, оттуда же привозили еще какой-то полудрагоценный камень, который они называли именем этого города, но определить его пока не удалось.
И вот однажды фараон, принимая в Нахарине почести от иноземных царьков, увидел перед собой самого царя страны Бахтан в Бактрии, который привез ему богатые дары и предложил в жены собственную дочь, желая заручиться дружбой и помощью Рамсеса. Фараон согласился заключить с ним союз и вернулся в Фивы с царевной. Какое-то время спустя ко двору фараона прибыл посланец царя Бахтана, испросил аудиенцию и тотчас был принят. Он сообщил, что сестра царевны тяжко занемогла. Фараон немедля отправил в страну Бахтан своего лучшего врача, выбранного по совету «дома жизни». Однако царевна не поправлялась, и новый гонец проделал долгий путь от Бахтана до Египта. Поскольку врач ничего не смог сделать, оставалось только послать в страну Бахтан одного из египетских богов. Для этого был избран правящий судьбами людскими бог Хонсу. Он отплыл на большом корабле в сопровождении пяти малых и достиг страны Бахтан за год и пять месяцев, срок вполне объяснимый, если учесть, что флотилии пришлось пройти по всему Красному морю, обогнуть Аравию, пройти вдоль побережья ихтиофагов и подняться по Инду до места, откуда уже добирались до Бахтана по суше. Египетский бог оставался в резиденции бактрийского царя три года и девять [190] месяцев. После этого царь скрепя сердце отпустил его в Египет в сопровождении сильного эскорта воинов и конников и с многочисленными подарками.
Первый посланец из Бахтана прибыл в Фивы в пятнадцатый год царствования фараона. Бог вернулся в тридцать третий год царствования. За это время в Фивы прибыл первый посланец и вернулся с египетским врачом, затем прибыл второй посланец и вернулся с богом Хонсу, и, наконец, после трех лет и девяти месяцев пребывания в Бактрии бог возвратился в Египет. Расстояние между Фивами и Бахтаном было пройдено пять раз.
Хранящаяся в Лувре стела, на которой рассказано обо всех этих событиях, имеет все признаки официального документа.[42] Надпись начинается с перечня царских титулов. Три первых имени взяты из титулатуры Тутмоса IV, первого властителя Нового царства, который женился на иноземной царевне, а два картуша идентичны с картушами Рамсеса II. Однако, по-моему, это еще не повод относить этот документ к Позднему царству и считать всю эту историю выдумкой. В древности цари часто переписывались, а египетские врачи были в иноземных странах в большом почете.[43] Память о плаваниях Сесостриса по Эритрейскому морю была еще жива во времена Александра Великого.[44] И нет ничего невероятного в том, что Рамсес II пожелал установить прямые отношения со страной, откуда в течение веков Египет получал драгоценный лазурит, столь ценимый ремесленниками и их заказчиками.
I. Передвижения внутри страны
Несмотря на общераспространенное мнение, древние египтяне в действительности много путешествовали. Они постоянно передвигались между деревнями и столицей нома, между столицами номов и царской резиденцией. Большие религиозные праздники собирали паломников со всего Египта. Коптос, Силе, Суну, Пер-Рамсес, Мемфис в любое время года заполняли путники, которые отправлялись на рудники, в каменоломни, в оазисы, в Азию или Нубию и возвращались с дарами далеких стран.
Неимущим людям был доступен только один способ путешествовать, который Жан-Жак Руссо считал самым приятным. Они шли пешком. Одежда их была проста и легка: набедренная повязка, сандалии, а в руке палка.[1] У Синухета не было больше ничего, когда, полагая, что жизнь его в опасности, он пересек всю Дельту с запада на восток и после многочисленных зигзагов добрался до Горьких озер. По призыву брата Анупу берет одежду, сандалии, палку и оружие, покидает родную деревню и доходит до Долины Кедра в окрестностях Библа.[2] Крестьянин из Соляного оазиса тоже шел в Ненинесут пешком за своими ослами, навьюченными всяким товаром. А ведь он мог бы сесть верхом на одного из них, рискуя, правда, навлечь на себя насмешки прохожих, как мельник Лафонтена. Но его ожидало гораздо худшее: его обобрал до нитки затаившийся в укромном месте грабитель.
Воины тоже были истинным ужасом для путешественников. Когда они встречали одинокого безоружного путника с мешком муки па плече и в хороших сандалиях, они, как правило, обирали его. Уна принял решительные меры, чтобы прекратить эти безобразия.[3] Один номарх из Сиута утверждал, что в его время путник, застигнутый темнотой, мог спокойно заночевать у дороги, оставив рядом свои припасы и своих коз. Страх, внушаемый стражниками, охранял его покой от грабителей.[4] Нам хотелось бы в это [169] поверить, но как раз подобные меры, принимаемые разными должностными лицами, свидетельствуют об обратном.
Дорог в Египте было много: столько же, сколько каналов, потому что во время рытья канала вынутую землю оставляли по берегам и она образовывала приподнятую дамбу, которую не заливало в период разливов. Таким образом, одновременно содержались в порядке и каналы и дороги. Очищая каналы, добывали грунт для починки дорог. Эти дамбы служили для передвижения пешеходов, для прогона скота и для причаливания судов. В египетском языке нет слова, означающего «мост», но нам известен по крайней мере один мост на рельефе, где изображено возвращение Сети I из победоносного похода в Палестину. Перекинутый через озеро с тростником и крокодилами, этот мост связывает две крепости; одна стоит на азиатском берегу, а другая — на африканском.[5] Очевидно, он состоял из опор, продольных перекладин-архитравов и поперечин. Разумеется, через великий Нил и даже его второстепенные рукава в Дельте в ту эпоху не было никаких мостов. Даже над каналами каменные или деревянные мосты встречались очень редко. Когда надо было пересечь канал или неглубокое болото, люди и животные без колебаний входили в воду. Многие египтяне умели плавать. Жители Тентюры (совр. Дандара) переплывали Нил, не страшась крокодилов, но такое было доступно далеко не каждому.[6] Охотники на водоплавающих птиц и рыбаки, если верить «Сатире на профессии»,* панически боялись этих чудовищ. Знатные особы считали своим долгом — таким же священным, как накормить голодного или одеть нагого, — переправить через воды тех, у кого не было лодки. В Фивах и других больших городах переправой через Нил занимались перевозчики. В процессе над грабителями гробниц упоминается один из них.[7] Боги, уединившись на острове посередине Нила, приказывают перевозчику, богу Анти* не переправлять богиню Исиду.[8] Синухет тоже находит на берегу лодку без весла и переправляется на пей через реку.
Для перемещений на небольшие расстояния знать издавна пользовалась переносными креслами с ручками — «портшезами», что выглядело весьма торжественно, но было дорого, медленно и неудобно. Носильщики пели в такт шагов: «Нам больше нравится [нести] полный, чем пустой!» Однако их приходилось вознаграждать или по крайней мере кормить.[9] В эпоху Нового царства фараон появлялся в таком кресле только во время некоторых церемоний. Например, Хоремхеб — в честь своего триумфа. Обычно же фараон, как и частные лица, предпочитал колесницу. Кони и колесница не считались предметами большой роскоши. Это было то, чего египтяне желали своим друзьям и о чем мечтали сами:
«Ты восходишь на колесницу, золотой хлыст в твоей руке. У тебя новые поводья. В упряжке — жеребчики из Сирии. Негры бегут впереди тебя, исполняя твои приказы».[10]
Второй пророк Амона, Аменхотепсис, собирается на прогулку.[11] В его изящную и прочную колесницу с резными фигурами и накладными украшениями впряжены два коня. У них нет ни удил, ни наглазников. Упряжь состоит из двух широких ремней, один обхватывает шею лошади и, по-видимому, очень ее стесняет, а второй проходит под брюхом; к дышлу между лошадьми привязаны вожжи. Аменхотепсис стоя правит сам, без колесничего. Впереди бегут скороходы. Сзади поспешают сопровождающие — «шемсу». Они несут все необходимое на случай, если хозяин захочет отдохнуть и привести себя в порядок.
Колесницей пользовались для посещений дворца фараона или везира, для осмотра полей и для охоты. Но на дальние расстояния на ней было ехать трудно и неудобно. Основной транспорт древнего Египта — суда. [171]
Царский сын Джедефхор отплывает на корабле от Мемфиса, проходит через Хентхетит, чтобы отыскать на севере чародея, который живет в Джед-Снофру, и на том же корабле доставляет его ко двору («Сказки сыновей фараона Хуфу»). Когда помилованный Синухет получает на заставе Пути Хора свой пропуск, он добирается от Суэцкого перешейка до Ититауи, что южнее Мемфиса, тоже на корабле. Пользуясь досугом во время плавания, он наслаждается египетскими блюдами, которые готовят тут же у него на глазах.
Когда знатный египтянин отправлялся в паломничество в Абидос, он частенько снаряжал целую флотилию.[12] Пассажиры поднимались на ладью архаического типа с высоко поднятыми носом и кормой. Все проникались мыслью о священной цели путешествия и усаживались на кресла в кабине под балдахином, похожей на садовую беседку. Перед кабиной стоял столик с разными яствами. Носовая часть отводилась для бойни и кухни. Там разделывали бычью тушу и варили для путешественников свежее пиво. Эта ладья не имела ни паруса, ни весел; ее вело за собой на буксире обычное судно. Два матроса на ладье следили за буксирным тросом и двумя большими рулевыми веслами из раскрашенного дерева, закапчивавшимися резной головой Хатхор — владычицы далеких стран и покровительницы путешественников. Мачта буксирного судна была укреплена двумя канатами, растянутыми к носу и к корме. В центре же находилась кабина с карнизом и росписью с боков. Рулевое весло, вставленное в выруб на корме, в свою очередь, опиралось на маленькую мачту. Кормчий управлял им одной рукой. Часто на носовой обшивке таких судов рисовали два удлиненных глаза, по [172] одному с каждой стороны. Они должны были охранять судно от всяких опасностей.
Когда корабль спускался по течению или пересекал большие водные пространства в безветренную погоду, приходилось браться за весла. Гребцов было человек десять-двенадцать, а то и больше. Капитан с длинным шестом стоял на носу, промеряя глубину, а его помощник — на крыше кабины с хлыстом в руках, который время от времени подгонял нерадивых гребцов. Третьим в этом «командном составе» был рулевой. Когда судно поднималось вверх по течению, на нем поднимали единственный парус, большой и прямоугольный, причем в ширину он часто бывал больше, чем в высоту. Парус крепился к двум реям, управляемым с помощью многочисленных растяжек. Гребцы оставались на своих местах, капитан взбирался по веревкам на верхнюю рею, чтобы оттуда видеть, что впереди. Пока судно шло по Нилу, можно было надеяться, что плавание пройдет без происшествий, но, если приходилось идти по каналам, судоходным далеко не во все времена года, следовало заранее запастись нужными сведениями. Фараон Хуфу задумал посетить храм Ра, властителя Сахебу, находившийся где-то во II номе Дельты, однако в «Канале двух рыб» не оказалось воды. Но чародей, друг фараона, сказал: «Вот я покрою водой на четыре локтя отмели „Канала двух рыб"». Уна, не имевший на службе чародеев, тем не менее смог проплыть по каналам в период мелководья. Озеро Мерис (в Фаюмскомоазисе), предназначавшееся главным образом для орошения, служило также для того, чтобы облегчить навигацию по каналам, однако, какой механизм использовали для этого древние египтяне, мы не знаем.
Ладьи, на которых путешествовали вверх по Нилу до Нубии, были настоящими плавучими домами. Личный корабль царского сына Куша представлял собой ладью в форме полумесяца, с поднятыми высоко носом и кормой.[13] Единственная мачта в центре корабля с многочисленными растяжками несла огромный парус. Вместо одного руля в центре кормы здесь было два рулевых весла, с правого и с левого борта, и не на самой корме, а чуть ближе к центру, где они крепились веревками к большой тумбе и к бортам. Пассажиры размещались в большой центральной кабине, к которой примыкал денник для лошадей. Две меньшие кабины находились одна на носу, другая — на корме.
Владения египтян были широко разбросаны по стране. Богатые фиванцы имели поместья в Дельте. Амон владел [173] деревнями и городами не только по всему Египту, но даже в Сирии и Нубии; храм в Абидосе, основанный фараоном Сети I, имел поместья в Нубии. Большие жреческие сообщества, а также богатые египтяне для координации работ и вывоза и ввоза продукции располагали целыми флотилиями из больших плоскодонных судов в форме полумесяца с одной или двумя каютами в центральной части.[14] Изображения к тому же не дают достаточно ясного представления о количестве и разнообразии судов, которые спускались и поднимались по Нилу, ибо в египетском языке для обозначения судна имелось слишком много слов. Для перевозки гигантских блоков из каменоломен, тяжелых обелисков и колоссальных статуй использовали большие баржи. Статуя Тутмоса III во время перевозки удостаивалась царских почестей: ее помещали в специальный наос. Ее обрызгивали благовониями. Баржу со статуей вело буксирное судно.[15]
Суда без кабин предназначались главным образом для перевозки скота, а с центральной кабиной — для зерна. Когда суда причаливали к пристани, на них перекидывали сходни. Носильщики поднимались по ним цепочкой и возвращались с полными корзинами. Чтобы шагать в такт и рассеять скуку, они пели:
Должны ли мы день целый
Таскать зерно и белую полбу?
Полны ведь уже амбары.
Кучи зерна текут выше краев,
Полны корабли,
И зерно ползет наружу,
А нас все заставляют таскать.
Воистину из меди наши сердца![16]
Перевод М. Э. Матье
Когда флотилия прибывала на место назначения, на берег перегоняли скот и переносили товары. На набережную сходили торговцы, устанавливали столы и стойки, разжигали очаги, и матросы пили и ели, празднуя окончание плавания.
II. Путешествия в пустыне
Пустыня внушала египтянам страх и уважение. Они не забывали о том, что в доисторическую эпоху их предки долго бродили по ней, прежде чем обосноваться в долине Нила. Один из египетских богов, Мин, чьи главные святилища [174] были в Ипу и Коптосе, царствовал над всеми пустынями между этими городами и Красным морем. Его избранной резиденцией была «гора священная, первородная, первой поставленная на земле Ахетиу [Ахет — страна, расположенная за пределами земель, известных египтянам], дворец божественный, давший жизнь Хору, гнездо божественное, где процветает этот бог, священное место его отдыха, царь гор божественной земли».[17]
Всевозможные опасности подстерегали путника, отважившегося углубиться в эти священные владения без должных приготовлений: голод, жажда и нежелательные встречи ожидали его там. Львы, которые раньше подходили к Нильской долине и нападали на быков, уже почти исчезли, но по-прежнему следовало остерегаться волков, пантер и леопардов. Однажды Хоремхеб столкнулся лицом к лицу с огромной гиеной. К счастью, этот храбрый воин был вооружен. Вытянув вперед левую руку, он уже занес правую руку с копьем, но под его пристальным взглядом гиена отступила.[18]
Пустыня восточнее Гелиополя кишела змеями. Путешественники видели там и совсем странных зверей: грифонов с человеческой головой, крылатых пантер, гепардов с длинной, как у жирафа, шеей, зайцев с квадратными ушами и прямым, как стрела, хвостом.[19] Иногда встречались племена кочевников вроде тех, что однажды предстали перед «князем» города Менат-Хуфу: мужчины, вооруженные метательными палками, луками и дротиками, их жены и дети, а впереди всех выступали «шейх» и жрец с цитрой.[20] Это мирное племя хотело лишь обменять на зерно свой зеленый и черный порошки, из которых египтяне изготовляли различные косметические средства для подведения глаз. Но другие племена занимались только разбоем. Для безопасности путников в пустыне строили святилища. В одном из таких святилищ на пути от Гелиополя к Красному морю недавно обнаружена скульптурная группа, изображающая Рамсеса III и богиню. Памятник покрывают надписи, извлеченные главным образом из одного древнего сборника, где часто упоминаются жены Хора.[21] Кто умел, читал эти надписи. Но, возможно, достаточно было лишь взглянуть на них или прикоснуться к ним? Во всяком случае, путники шли дальше с надеждой, что милость богов, дарованная фараону, распространится и на них.
Либо потому, что они не сумели заручиться расположением богов, либо потому, что им, к несчастью, попался [175] скверный проводник, путешественники иногда сбивались с пути и блуждали по пустыне. Некий Интеф, которому при Аменемхате I поручили доставить блоки из каменоломен «бехена», рассказывает:
«Мой господин послал меня в Рахену, чтобы я привез этот прекрасный камень, лучше которого не привозили со времен богов. Но не было ни одного охотника, знавшего, где находится [Рахену] и как туда добраться. И вот я восемь дней блуждал по пустыне, не зная, где нахожусь. Тогда я простерся на животе перед Мипом, Мут — великой волшебницей, и перед всеми богами пустыни. Я возжег перед ними терпентин. Утром, когда земля озарилась и пришел новый день, мы вступили на эту превосходную гору Верхнего Рахену».[22]
Интеф добавляет, что его партия рабочих во время блужданий по пустыне не разбрелась и ему не пришлось оплакивать мертвых. Но Интефу и его спутникам просто повезло.
Сей достойный «инженер» познакомился с пустыней по воле случая. Но были египтяне, которые проводили в песках многие годы, отыскивая месторождения и подступы к ним, а также, несомненно, по склонности к бродячей жизни. Некий Саанх, начальник стражников пустыни, управитель Египта в этих местах и начальник гарпунщиков на реке, руководил здесь экспедициями и собрал для них столько припасов — бурдюков, одежд, хлеба, пива и свежих овощей, — что, казалось, долина Рахену превратилась в зеленый луг, а гора «бехена» — в озеро. В возрасте шестидесяти лет этот отец многочисленного семейства, у которого, как у патриарха Иакова, было семьдесят детей, без устали бороздил пески пустыни от Таау в Менат-Хуфу до Великой Зелени,* охотясь по дороге на птиц и зверей.[23] Именно таким неутомимым исследователям мы обязаны картами вроде той, что хранится в Туринском музее, которые по праву считаются самыми древними картами в мире. Они представляют район каменоломен и золотых рудников Коптоса, как их тогда называли. Пески окрашены в ярко-красный цвет, горы — в темно-желтый. Отпечатки ног на дорогах указывают направление. Крепость отмечает местоположение развалин, где фараон Сети некогда поставил стелу.[24]
Мы уже рассказывали о стараниях Сети и его сына отыскать воду в этой стране жажды. Рамсес III с [176] гордостью вспоминает, как он построил в пустыне Айн большой водоем и обнес его стенами, нерушимыми, как медные горы... Входные ворота были из пихты, засовы и замки — из бронзы.[25]
В некоторых вади восточной пустыни росли драгоценные фисташковые деревья, чью смолу, «сенечер», возжигали в храмах, дворцах и домах. Правда, богам больше нравились благовония страны Пунт. Когда «потерпевший кораблекрушение», выброшенный на остров, убедился, что хозяин острова, огромный Змей, вовсе не так жесток и страшен, как ему показалось сначала, он пообещал ему смолу фисташкового дерева. Посмеявшись над его наивностью, Змей сказал:
«Немного у тебя мирры, то, чем ты владеешь, — это ладан. Я же — владыка Пунта, и мирра принадлежит мне!».[26]
Настоящие благовония были действительно редкостью, но вместо них возжигали в курильницах терпентин, от которого поднимался душистый дым, приятный для богов и людей. Кроме того, терпентин жгли, когда забивали животных на дворе храма, да и в частных домах, как средство против затхлости и насекомых; кроме того его использовали в косметике.
Пчелы охотно посещали фисташковые рощицы, поэтому там не только срезали черенки, чтобы высадить их в саду храма, но и собирали дикий мед, который пользовался большим спросом. Рамсес III назначал специальные отряды стражников и лучников для охраны караванов сборщиков. Благодаря им путники чувствовали себя в негостеприимной пустыне в такой же безопасности, как в Та-мери, на возлюбленной земле Египта.[27]
III. Путешествие в Библ
Египтяне считали море, «Йам», алчным божеством. Когда бог Йам заметил прекрасную деву, которую боги даровали Бате в жены, он, чтобы завладеть ею, затопил своими волнами землю («Сказка о двух братьях»). И все же египтяне, не устрашенные опасностями пустыни, осмеливались вступать в единоборство и с этим ужасным божеством. Египетские моряки давно освоились с сирийским побережьем. Во времена, когда боги еще жили на земле, гроб Осириса, брошенный Сетхом в Нил, поплыл вниз по Танисскому рукаву. Море выбросило его близ Библа, и [177] здесь огромное дерево поглотило его. Вскоре к этому волшебному дереву пришла Исида. Она села подле воды, и, когда служанки царицы Библа пришли с кувшинами за водой, она причесала им волосы и пропитала их чудным ароматом, исходившим от нее. Тронутая такой добротой, царица подарила Исиде священное дерево, в котором было заключено тело ее супруга.*
Так хорошо завязавшиеся отношения не прерывались и позже. Египтяне приплывали в маленький порт Кебен (Губла) и приносили дары владычице Библа. Они построили ей храм с помощью местных жителей. Царю они преподносили алебастровые вазы, драгоценности, амулеты, а возвращались с грузом смол, стволами и досками и даже с целыми, построенными на месте судами, так что слово «кебенет», производное от египетского названия Библа, «Кебен», стало означать только морские суда.
Египтяне сражались с азиатами повсюду, где бы они ни встретились, — на Синае, в Палестине, в Кармеле и Верхнем Речену, — но было в Сирии одно-единственное место, где их всегда хорошо встречали. Это — Библ. Правда, однажды им устроили там побоище, но преступниками были не местные купцы или моряки, а наемники из арабов пустыни, этих вечных и коварных врагов Египта.[28]
Со временем египтяне расширили зону своего влияния. Их посланцы в эпоху Среднего царства отправлялись в Бейрут, Катну и Угарит (совр. Рас-Шамра) и оставляли в память о своем посещении статуи и сфинксов. Но Библ сохранял свое привилегированное положение. Его властитель гордился титулом египетского «князя», гордился своей египетской культурой. Он построил себе гробницу наподобие гробниц фараонов, наполнил ее утварью по египетским канонам и поставил там даже несколько драгоценных предметов, присланных из самой столицы — Ититауи.
Мы не знаем, как вели себя жители Библа во время нашествия гиксосов. Может быть, они в отчаянии предали друзей своей богини. Во всяком случае, морские перевозки прекратились, и верующие с тоской вопрошали, откуда им взять пихту для саркофагов жрецов и смолу для их мумий. Прекращение этой торговли имело и другие печальные последствия, ибо священные ладьи, высокие столбы с лентами, которые стояли перед храмами, превосходя на много локтей даже карнизы пилонов, а также ритуальная [178] мебель тоже были из пихты. Но эти ужасные времена миновали: Египет отвоевал свои земли и египтяне вернулись в Библ. Тутмос III во время своей победоносной кампании не преминул остановиться там и получил от своего союзника больше леса и судов, чем все предыдущие фараоны. Позднее, когда Сирия начала заигрывать с врагами Египта, правитель Библа, Рибадди, остался верен Аменхотепу III и его преемникам. Рамсес II устанавливает стелы с надписями на берегу Собачьей реки, между Бейрутом и Библом. В Долине Кедра, куда рассказчик той эпохи перенес приключения Баты, он основал город, названный его именем. В то время царем Библа был Ахирам. Как и все его подданные, он говорил и писал по-египетски, а для его родного языка использовалось алфавитное письмо, возникшее, наверное, в том же Библе в результате упрощения иератического письма.[29]
Воинственные фараоны XVIII династии похвалялись, что их посланцы ездили по всей Сирии и никто не смел их тронуть. Без сомнения, этих посланцев хорошо принимали в Библе, но немного позднее, во времена последних Рамсесов и в начале XXI династии, все резко изменилось. Царь Чекербаал, далекий преемник Мелькандра, который так почитал Исиду, без стеснения предлагает египетскому представителю посмотреть на гробницы многих посланников фараона Хаэмуаса, десятого* из Рамсесов, которые умерли в Библе после долгого пребывания в плену.[30] Более удачливый Унамон после долгих переговоров покидает порт с грузом леса, но этим он обязан покровительству своего бога, Амона Дорожного, которого, к счастью, привез с собой.*
Следует, правда, признать, что история Унамона — случай особый. Верховный жрец Амона поручил ему доставить лес для священной ладьи этого бога, которая в середине сезона разлива ходила по Нилу между Карнаком и Луксором в сопровождении огромных ликующих толп на берегу. Сначала Унамон отправился в Танис к Смендесу и его супруге Тентамон: их еще не признали официально царем и царицей, но они уже были хозяевами страны. Ему снарядили судно с капитаном Менгебетом во главе, и менее чем через пятнадцать дней он вошел в Средиземное [179] море. Он пристал в Доре, городе чекеров,* и, пока здесь грузили на борт небольшой запас провизии — пятьдесят хлебов, кувшин вина и бычью лопатку, — один из его матросов сбежал с корабельной казной, где было пять дебенов золота и тридцать один дебен серебра. В страшном волнении Унамон приходит к царю Бедеру и сообщает ему о своей беде.
Отвечает ему Бедер:
«Серьезен ли ты, шутишь ли ты? Ведь смотри, я не понимаю [ничего] в этой речи, которую ты сказал мне. Если бы вор, который принадлежит моей стране, спустился на твое судно и похитил твое серебро, я бы возместил его тебе из моей кладовой до того, как найдут твоего вора по имени его. Воистину, что касается вора, обокравшего тебя, — твой [человек] он, он принадлежит твоему судну. Проведи несколько дней здесь у меня, и я поищу его».
Как видим, ответ прямой и честный. Однако прошло девять дней, но ни вора, ни денег не отыскали. Унамону удалось занять тридцать дебенов серебра, в Тире он нашел корабль и прибыл на нем в Библ.
Двадцать девять дней царь Чекербаал отказывался его принять. Он уступает только после того, как Амон, фиванский бог, вселяется в юношу из царской свиты и его устами приказывает царю: «Призови бога всевышнего! Призови посланца Амона, который с богом. Это Амон послал его».
На следующий день Унамон поднимается по ступеням дворца; он видит, что царь сидит спиной к балкону, за которым вздымаются волны Средиземного моря. Аудиенция проходит не очень дружественно. Вместо того чтобы прибыть как официальный посланник на корабле царя Смендеса и предъявить свои верительные грамоты, Унамон приплыл без всяких документов на случайном попутном судне. Унамону удается объяснить, что он прибыл за лесом для священной ладьи Амона-Ра, царя богов. Царь отвечает ему: «Если ты дашь мне [необходимое] для выполнения его [поручения], я выполню его. Воистину выполняли мои [отцы] это поручение; после того как приказал фараон, да будет он жив, невредим и здоров, чтобы доставили шесть судов, которые были гружены добром Египта, они выгрузили их в свои кладовые. [А] ты, что же доставил ты мне, именно мне?» [180]
Спор продолжался.
«Он приказал, чтобы принесли поденные записи его отцов. Он приказал, чтобы огласили их передо мной; они нашли 1000 дебенов всякого серебра в его записях. Он сказал мне: „Если бы правитель Египта был владыкой моей [страны], а я также его рабом, разве приказал бы он, чтобы доставили серебро и золото, говоря: „Выполни поручение Амона". Разве [это] царский дар — [то, что] они делали моему отцу? Что же касается меня, именно меня, разве я твой раб? Разве я также раб пославшего тебя?"»
Унамон отвечает, напоминая о всемогуществе Амона-Ра, царя богов, дарующего жизнь и здоровье. Он говорит царю:
«Ведь он [Амон-Ра] владыка твоих отцов: они провели время своей жизни, принося жертвы Амону; ты также раб Амона. Если ты скажешь Амону: „Сделаю, сделаю" — и выполнишь его поручение, ты будешь жить, ты будешь невредим, ты будешь здоров и ты будешь хорош для всей твоей страны и [для] твоих людей» (перевод М. А. Коростовцева).
После этого обмена мнениями Чекербаал грузит на корабль носовую, кормовую и среднюю части священной ладьи и еще четыре ствола и отправляет корабль в Египет с письмом Унамона. Смендес и Тентамон тут же высылают ему товары, золото и серебро. Сам Унамон получает одежды и припасы. Царь доволен. Обойдясь без божественных благословений, которыми хотел ему заплатить посланец Амона, и не страшась божьей кары, он спокойно забирает египетские товары и лишь после этого мобилизует триста лесорубов с быками, назначает надсмотрщиков. Они валят деревья, а к исходу зимы доставляют стволы к побережью. Похоже, что теперь Унамон может наконец отплыть со своим лесом, но оказывается, что все не так просто. Чекербаал считает, что ему заплатили мало. Унамон вполне серьезно предлагает ему высечь на стеле следующее:
«Послал мне Амон-Ра, царь богов, Амона Дорожного, своего посланца, да будет он жив, невредим и здоров, вместе с Унамоном, его посланцем-человеком, за строительным лесом для великой священной ладьи Амона-Ра, царя богов. Срубил я его, погрузил я его, снабдил я его своими судами и командами, сделал я, чтобы достиг он Египта, чтобы вымолить мне 50 лет жизни у Амона вдобавок к моей судьбе».
И шутник Унамон добавляет: [181]
«И когда наступит после [этого] другой день, и прибудет посланец из страны Египта, который знает письмо, и он огласит твое имя на стеле, [то] воспримешь ты воду Запада, как и боги, которые там» (перевод М. А. Коростовцева).
Царь побежден а уступает, а Унамон обещает, что первый пророк Амона по его подробному докладу тотчас вышлет ему дары.
Современные комментаторы обычно делают из этого рассказа вывод, что Египет во времена Смендеса был слаб и не пользовался уважением. В действительности даже в апогее своего могущества фараон не считал царя Библа побежденным рабом, который должен поставлять ему лес даром. Египетский посланник прибывал в Библ с официальными письмами, золотом, серебром и разными товарами. Царь Библа принимал дары и поставлял Египту лес. После этого обе стороны обменивались благословениями и благодарностями. Фараон добавлял к дарам личные подарки, которые, впрочем, ему обходились недорого: свою статую и какие-нибудь амулеты. Польщенный царь Библа принимал эту статую с благодарностью и призывал высечь на ее пьедестале финикийскую надпись с пожеланием, чтобы богиня Библа продлила годы царствования фараона. И так было «со времен богов».
Покинув гавань Библа, Унамон едва спасается от подстерегавших его чекеров, а потом попадает в руки киприотов, которые собираются его убить. Конец папируса оборван, и мы не знаем, как он выпутался из новой беды, но знаем, что каким-то образом он спасся. «Народы моря» заставили заговорить о себе еще при Рамсесе II. С тех пор они представляли для египетских мореходов еще одну реальную угрозу, однако морская торговля не прекращалась. На этот счет у нас есть четкое свидетельство самого Рамсеса III: «Я сделал тебе [Амон] ладьи, баржи и корабли с лучниками, со снастями, [поставленными] на Великой Зелени. Я назначил на них командиров лучников и капитанов с многочисленной командой, без числа, чтобы доставлять дары земли Финикии и других чужих стран на краю земли в твои великие склады в Фивах победоносных».[31]
Следует заметить, что фараон не рассчитывал только на милость Амона. Отряды хорошо вооруженных лучников с опытными военачальниками гораздо надежнее охраняли корабли на море и внушали почтение к египетским посланникам на суше. [182]
IV. Судоходство по Красному морю
Целью почти всех путешествий по Красному морю была страна Пунт, расположенная за Баб-эль-Мандебским проливом на сомалийском побережье, напротив аравийского берега.* Это была страна благовоний. Добрый Змей из «Сказки о потерпевшем кораблекрушение» объявляет себя властителем Пунта и обладателем благовоний «антиу».
Египтяне посещали Пунт «со времен богов». Еще в эпоху Древнего царства они обозначили судоходный путь от Библа на сирийском побережье до берегов Пунта, от Порта пихт до Порта благовоний.[32] Суда выходили из Библа, достигали египетского побережья и по Нилу через Танисский рукав поднимались до Бубаста, а дальше шли по каналу до Вади-Тумилат, которое можно считать самым восточным ответвлением Нила. Вади было несудоходным большую часть года, но в период разлива по нему могли проходить египетские гребные суда с мелкой осадкой. Они пересекали Горькие озера, достигали Красного моря и продолжали свое медленное плавание до самого Пунта. Кочевники, «живущие на песках», хоть и были полудикими, но все же понимали свою выгоду и охотно провожали путешественников по суше и переносили их товары. Морской путь был для них помехой, и они не раз пытались его перерезать. Пепи I направлял против них множество экспедиций, однако нападения кочевников не прекращались. Похоже, что после царствования Пепи II от путешествий пришлось временно отказаться; они возобновились только в эпоху Среднего царства и были снова прерваны нашествием гиксосов.
Царица Хатшепсут возродила эту традицию, а после нее ее поддерживали Тутмос III, Аменхотеп II, Хоремхеб, Рамсес II и Рамсес III.[33] Для того чтобы соединить свою резиденцию в Дельте с Красным морем, Рамсес II ценой огромных усилий и затрат восстановил древний канал между двумя морями, остатки которого были найдены при рытье современного Суэцкого канала. Вдоль него стояли города Пер-Рамсес, Бубаст и Питом, а на берегах — гранитные стелы на высоких пьедесталах, восхищавшие мореходов и рассказывавшие им о величии фараона и смелости его замыслов.[34] [183]
Представим, что сирийские суда выгрузили пассажиров и товары в Пер-Рамсесе и путешественники должны пересесть на другие суда, следующие в Пунт. Это «кебенет», корабли библского типа, либо построенные в Библе и купленные у ливанцев, либо сооруженные на египетских верфях, но опять же из сирийского леса и по библским образцам. У нас есть два изображения таких кораблей.
Наиболее древний относится к царствованию Сахура, второй — современник царицы Хатшепсут.[35] Так вот, за тысячу с лишним лет, разделяющих эти два царствования, конструкция корабля почти не изменилась. Корпус длинный, с форштевнем, корма приподнята, нос загибается вперед и оканчивается огромным зонтом. На палубе два наблюдательных мостика, спереди и сзади. Два рулевых весла по бортам, недалеко от кормы. Нос и корму стягивает толстый канат, поддерживаемый четырьмя стойками с развилками. Единственная мачта с четырьмя растяжками, поставленная примерно в центре корабля, несет большой парус, ширина которого больше высоты. Экипаж многочислен: когда ветер спадает, моряки берутся за весла. Большинство из них — люди бывалые: «они видели небо, они видели землю, были храбры сердца их более, чем у львов. Предсказывали они бурю до того, как выйдет она, непогоду до того, как случится она».
На корабли поднимаются сановники фараона, писцы и воины. Грузят самые лучшие товары земли египетской, которые больше всего ценятся в Пунте: украшения, зеркала, оружие. Фараон провожает караван. Суда входят в канал, минуют Питом, где израильтяне под палками надсмотрщиков формуют кирпичи, и выходят на Великую Зелень.
Дозорные на обоих берегах Земли Бога оповещают о приближении египетских судов. Туземный царек, царица и вожди племен выходят из своих жилищ, стоящих на сваях в лагуне, садятся на ослов и спешат навстречу египтянам. Они такие же высокие и широкоплечие. Головы у них круглые. Бороды заплетены, как у богов долины Нила и у фараонов. Единственная разница в том, что у туземцев бороды свои, естественные, а у египтян — накладные. Они носят на шее круглые медальоны, похожие на те, что в моде у сирийцев. Царица вызывает изумление. Это гора жира, и непонятно, как она может еще ходить. Ее дочь, несмотря на свою молодость, недалеко ушла от мамаши. Египетские художники во все глаза смотрят на этот новый для них мир. Может быть, они делали тайком эскизы на клочке папируса, а может быть, дожидались возвращения на корабль, чтобы там по памяти зарисовать увиденное? Одно мы знаем наверняка: они запечатлели захватывающие сцены и изобразили со скрупулезной точностью все, что заслуживало внимания: царька с его царицей, деревню и ее обитателей, различную рыбу и ракообразных.
На берегу быстро разбивают палатку, и начинается обмен приветствиями. Туземцы с благоговением преклоняются перед Амоном-Ра, первородным богом, обходящим чужие страны. Они рады видеть египтян и прекрасно знают, что им нужно. Однако делают вид, что удивлены, и спрашивают: «Зачем вы пришли сюда, в эту землю, неведомую людям? Вы спустились с неба? Вы приплыли по воде или пришли по суше? Сколь плодородна Земля Бога (Та-Нечер), по которой вы ступаете! Это Ра, царь земли Та-мери. Нет на земле трона, недоступного для его величества. Мы живем дыханием, которое он дает!»
Согласно повелениям дворца (т. е. фараона), «да будет он жив, невредим и здоров», царькам преподносят хлеб, вино и пиво, мясо, фрукты и все чем изобильна Та-мери.
А вот список товаров, которые грузят на суда египтян. Они отнюдь не прогадали на обмене. Здесь наилучшие стволы из Та-Нечер, груды ароматных семян, зеленые ветки благовонных деревьев, черное дерево и слоновая кость, три сорта благовоний (тишепс, хесаит, ихмет), терпентин, черная краска для глаз, обезьяны двух видов, борзые, шкуры южных пантер и олениха с оленятами. Все это — ценный груз, однако караваны из верховьев Нила тоже доставляли черное дерево, слоновую кость, шкуры пантер и прочие экзотические товары. Но они не могли доставлять самого главного, из-за чего, собственно, и было затеяно это долгое и трудное путешествие, — древесины из Та-Нечер, семян ароматических растений и прежде всего более тридцати благовонных деревьев, упакованных вместе с корнями и землей не хуже, чем это делают лучшие садоводы Франции. Неудивительно, что удачливых путешественников встретили с ликованием, когда они наконец причалили к набережной Ипет-Сут (совр. Карнак). Носильщики, считая за честь послужить фараону, обращаются к зеленым деревьям, как к священным существам:
«Будьте счастливы с нами, деревья благовоний, которые были в Та-Нечер, во владениях Амона, [где] теперь ваше место. [Царица] Мааткара будет взращивать вас в своем саду по обеим сторонам своего храма, как повелел ее отец [бог Амон]».
Обитатели Пунта не зря спрашивали египтян, как они прибыли к ним: по воде или по суше? Действительно, из Египта в Пунт было два пути. Еще до Рамсесов и задолго до царицы Хатшепсут, во времена XI династии, начальник экспедиции по имени Хену добрался до Пунта и вернулся обратно частично по суше, а частично по воде, на корабле. Его господин повелел ему закупить свежие благовония у «шейха» пустыни. А заодно он должен был внушить туземцам боязливое почтение к фараону. Таким образом, его путешествие преследовало две цели: торговую и политическую.
«Я отправился из Коптоса, — говорит он, — по пути, указанному его величеством. Воины, которые сопровождали меня, были с Юга, из владений Уабут, что простираются от Гебелейна до Шабита. Все царские чиновники, горожане и крестьяне шли за мной. Путь впереди очищали разведчики, чтобы опрокинуть врагов фараона. Дети пустыни были моими телохранителями. Все писцы его величества подчинялись мне. Они слали отчеты с гонцами. В одном отчете его величество слышал тысячи голосов».
«Я выступил с войском в три тысячи человек. Я превратил дорогу в реку, красные земли [т. е. пустыню] — в зеленый луг, я давал один бурдюк, один посох, два кувшина воды и двадцать хлебцев каждому человеку каждый день. Кувшины несли ослы. Когда один уставал, его заменял другой. Я построил двенадцать цистерн-водоемов в вади и два водоема в Идахете, размером в двадцать локтей на тридцать. И еще один квадратный водоем со стороной в десять локтей я построил в Иахетебе в том месте, где собиралась вода. [187]
И вот я достиг Великой Зелени. Я построил этот корабль. Я оснастил его, как нужно. Я принес ему [богу моря?] великую жертву: диких быков, африканских быков и мелкий скот. Когда я проплыл по Великой Зелени, я сделал, что повелел мне его величество, и принес ему все сокровища, какие нашел на обоих берегах Земли Бога (Та-Нечер). Я вернулся через Уаг и через Рахену. Я принес ему великолепные камни для статуй в его святилищах. Никогда ничего подобного не доставляли в царскую резиденцию. Никогда ничего подобного не совершал ни один слуга фараона со времен богов».[36]
Как видим, это была весьма значительная экспедиция. Хену пересек пустыню с тремя тысячами человек. Проводниками служили дети пустыни, и он поддерживал постоянную связь с царской резиденцией. Вместо того чтобы двинуться по проторенному пути прямо на восток, Хену направился на юго-восток. Копая по пути колодцы и сооружая водоемы, он достиг побережья в том месте, где позже появился маленький порт Береника. Здесь он, по его словам, построил корабль, несомненно из ливанского леса, доставленного по морю. Он достиг Пунта, посетил оба берега Земли Бога, закупил благовония и прочие товары этих стран. На обратном пути он высадился в Коссейре, а оттуда пошел через долину Рахену. Там он задержался, но вовсе не для отдыха, а для того, чтобы заготовить каменные блоки для скульптурных мастерских фараона. Хену не тратил времени зря и заслужил, чтобы его имя было упомянуто среди первых землепроходцев, ибо римлянину Элию Галлу в правление Августа потребовались невероятные усилия, чтобы повторить его подвиг.[37]
Используя накопленный опыт, экспедиции во времена Рамсеса III направлялись в Пунт по суше и морским путем. Фараон затрачивал на них огромные средства. Флот состоял из множества крупных кораблей и судов сопровождения. В команде были моряки, лучники со своими военачальниками. На корабли погрузили большое количество припасов для команды и товаров для торгового обмена. По словам египетского летописца, этот флот отправился в плавание не из Красного моря, а из моря Мукеду, которое может быть только Персидским заливом, потому что название Мукеду — «Вода страны Кеди» в Нахарине, было дано египтянами Евфрату.[38] Возможно, Рамсес III сумел доставить из Ливана до Евфрата стволы деревьев, как это сделал в свое время Тутмос III,[39] и [188] здесь, на берегу этой реки, построил свои корабли. Но, может быть, он достиг с царем Вавилона соглашения, по которому его воины, моряки и чиновники могли пройти через эту страну до Евфрата и дальше отплыли на вавилонских судах. В любом случае флот экспедиции Рамсеса III должен был спуститься по Евфрату, обогнуть огромный Аравийский полуостров, и лишь после этого он мог направиться к берегам Пунта. Путешествие прошло без всяких инцидентов: имя грозного фараона на всех наводило страх.
Здесь, в Пунте, все произошло, как во времена царицы Хатшепсут. Египтяне встретились с туземцами и вручили им подарки фараона. Затем корабли и баржи нагрузили товарами страны Та-Нечер и всеми чудесными дарами ее таинственных гор; при этом не забыли главного — сухих благовоний. Флот двинулся вверх по Красному морю, достиг Суэца, а оттуда по каналу из Питома прошел в Нил. Пока длилось это плавание, дети вождей страны Та-Нечер высадились со своими товарами в районе Береники либо в районе Коссейра. Здесь они собрали караван и распределили грузы между ослами и носильщиками. Они благополучно дошли до гор Коптоса, сели там на речные суда и доплыли до Фив, где их ожидала праздничная встреча. Фараон говорит:
«Передо мной пронесли всяческие товары и чудесные дары. Дети их вождей приветствовали мой лик, целовали землю и простирались на животе передо мной. Я отдал их [дары] Эннеаде и всем богам этой страны, дабы умиротворить утром их вождей».
Можно предположить, хотя об этом нигде прямо не сказано, что караванщики прибыли в Коптос или Фивы одновременно с кораблями экспедиции. Решение использовать оба пути было явно вызвано желанием фараона любым способом заполучить драгоценные благовония Пунта, потому что плавание по морю было все же сопряжено с большим риском. Неведомо, сколько кораблей погибло со своим грузом и людьми, и никто из них не мог потом рассказать, как наш «потерпевший кораблекрушение»:
«Буря вышла в то время как мы были в море, до того как коснулись мы земли. Поднялся ветер. Всколыхнул он волну восьмилоктевую. Вот бревно! Пробил сильным ударом я ее [волну]. Корабль погиб, [и] не осталось никого из тех, кто был на нем» (перевод Е. Н. Максимова).
Это была превосходная экспедиция, но во времена [189] Рамсеса II египтяне совершали более далекие и смелые морские путешествия, о них слышали еще классические авторы. Египтяне, например, издавна использовали синий камень, лазурит, которого нет в африканских пустынях.[40] Весь лазурит поступал в древности из единственной страны — Бактрии.* От нее добирались до Сирии и далее до Египта караванными путями, но, видимо, гораздо удобнее было спуститься по Инду, а затем вдоль побережья доплыть до устья Евфрата, как это сделал позднее Неарх. Сами египтяне не решались отправляться за лазуритом на его далекую родину. Они довольствовались тем, что покупали его в городе, который называли Тефрер.[41] Если я не ошибаюсь, в действительности это был город Сиппар, удобно расположенный на канале, соединявшем Тигр и Евфрат, подходящие в этом месте очень близко друг к другу. Египтяне знали, что лазурит поступает из Тефрера; кроме того, оттуда же привозили еще какой-то полудрагоценный камень, который они называли именем этого города, но определить его пока не удалось.
И вот однажды фараон, принимая в Нахарине почести от иноземных царьков, увидел перед собой самого царя страны Бахтан в Бактрии, который привез ему богатые дары и предложил в жены собственную дочь, желая заручиться дружбой и помощью Рамсеса. Фараон согласился заключить с ним союз и вернулся в Фивы с царевной. Какое-то время спустя ко двору фараона прибыл посланец царя Бахтана, испросил аудиенцию и тотчас был принят. Он сообщил, что сестра царевны тяжко занемогла. Фараон немедля отправил в страну Бахтан своего лучшего врача, выбранного по совету «дома жизни». Однако царевна не поправлялась, и новый гонец проделал долгий путь от Бахтана до Египта. Поскольку врач ничего не смог сделать, оставалось только послать в страну Бахтан одного из египетских богов. Для этого был избран правящий судьбами людскими бог Хонсу. Он отплыл на большом корабле в сопровождении пяти малых и достиг страны Бахтан за год и пять месяцев, срок вполне объяснимый, если учесть, что флотилии пришлось пройти по всему Красному морю, обогнуть Аравию, пройти вдоль побережья ихтиофагов и подняться по Инду до места, откуда уже добирались до Бахтана по суше. Египетский бог оставался в резиденции бактрийского царя три года и девять [190] месяцев. После этого царь скрепя сердце отпустил его в Египет в сопровождении сильного эскорта воинов и конников и с многочисленными подарками.
Первый посланец из Бахтана прибыл в Фивы в пятнадцатый год царствования фараона. Бог вернулся в тридцать третий год царствования. За это время в Фивы прибыл первый посланец и вернулся с египетским врачом, затем прибыл второй посланец и вернулся с богом Хонсу, и, наконец, после трех лет и девяти месяцев пребывания в Бактрии бог возвратился в Египет. Расстояние между Фивами и Бахтаном было пройдено пять раз.
Хранящаяся в Лувре стела, на которой рассказано обо всех этих событиях, имеет все признаки официального документа.[42] Надпись начинается с перечня царских титулов. Три первых имени взяты из титулатуры Тутмоса IV, первого властителя Нового царства, который женился на иноземной царевне, а два картуша идентичны с картушами Рамсеса II. Однако, по-моему, это еще не повод относить этот документ к Позднему царству и считать всю эту историю выдумкой. В древности цари часто переписывались, а египетские врачи были в иноземных странах в большом почете.[43] Память о плаваниях Сесостриса по Эритрейскому морю была еще жива во времена Александра Великого.[44] И нет ничего невероятного в том, что Рамсес II пожелал установить прямые отношения со страной, откуда в течение веков Египет получал драгоценный лазурит, столь ценимый ремесленниками и их заказчиками.