Жизнь и приключения плута и пройдохи по имени Наполеон Бонапарт, ака Бони
Автор: 
Qebedo
Дата: 03 апр 2013, 20:43 · Просмотров: 1 373
QebedoДата: 03 апр 2013, 20:43 · Просмотров: 1 373
I.
После выпуска из училища и поступления в полк в ноябре 1785 года лейтенант Буонапарте прослужил всего 6 месяцев - в августе 1786 он вышел в отпуск, который потом продлевал "по болезни" до июня 1788! Но в августе 1789 он опять берет отпуск! На сей раз до января 1791. Потом его повышают до старшего лейтенанта (за какие заслуги?) и переводят в другой полк, из которого он опять уезжает в отпуск, в январе 1792. Отпуск получен на три месяца, но возвращается он только в августе 1792, на недельку (когда и наблюдает штурм Тюильри), и снова "сачкует" до июня 1793 года - когда уже около года как идет война! Ничего себе прилежная карьера - два года в гарнизоне и шесть в отпуску (к вопросу о том, где и чему Бонапарт учился)? В наши бы времена не миновать ему прозвища "сачок" (как минимум)... Кстати, даже находясь в "самоволке", Буонапарте получает очередное звание капитана - стараниями его "директора школы" Дютея, выросшего до генерал-инспектора артиллерии.
Думаете, ему влетело по возвращении за "самоволку и дезертирство"? Как бы не так - младший брат его покровителя, начальник артиллерии Итальянской армии Дютей-младший берет его к себе адъютантом, а потом Бони попадает в армию генерала Карто, которая осаждала Тулон. За какие заслуги? Во-первых, комиссару Конвента, Робеспьеру-младшему, понравилась написанная 23-летним офицером брошюрка "Ужин в Бокере" (весьма якобинская, в духе "аристократов - на фонарь!"). Во-вторых, в осадной армии умер артиллерийский командир, а Бони "проезжал мимо" с инспекцией по заданию шефа, и земляк Саличетти представил его командованию как подходящую замену.
Итак, первые два чина - старший лейтенант и капитан - Буонапарте получает отнюдь не за военные заслуги, а за "ловкость общения с власть предержащими".
Едем дальше. Тулонская армия. Буонапарте служит... кем? В воспоминаниях он пишет - "начальник артиллерии". Мол, сначала начальника вообще не было, а потом Буонапарте пожаловался в Конвент, прислали генерала Дютея-младшего (того самого, у которого он до сих пор числился адъютантом), но тот "добровольно отказался в пользу молодости". А вот встретившийся под Тулоном с молодым капитаном Мармон, будущий маршал, пишет несколько иначе: "...хотя старый генерал Дютей и возглавил артиллерию армии, но он, видя. что дело находится в надежных руках... возложил все на молодого офицера и не принимал никакого участия в осаде". Кто прав? Мне кажется, что Мармон - это логичнее и понятнее, чем вознесение на такой пост зеленого необстрелянного и малоизвестного офицера. И мы имеем дело с "поправкой ?1", которую Бонапарт задним числом вносит в легенду о себе.
Кстати, через месяц по прибытии в армию Буонапарте снова повышают! Еще ничего не успевший капитан стал майором.
Сам Бонапарт в мемуарах не скрывает, что презирал командующих Карто и Доппе. Бог с ними, имел право. Но он еще и писал через их голову жалобы в Париж, Робеспьеру-младшему, и всячески давил на комиссаров Конвента Барраса, Гаспарена и Саличетти... Сейчас бы мы сказали - "подкапывался и писал доносы". Ну, может и не так грубо. Но уж никак не "честный служака" и уважающий субординацию офицер.
Тулон на самом деле осаждали с двух сторон. С востока город блокировала дивизия Лапуапа из Итальянской армии, которая "подкапывалась" под позиции на горе Фарон. Бони походя пишет об этих позициях:
"С восточной стороны Тулон прикрыт фортами Фарон и Ла-Мальг, с западной же стороны находился только один форт Мальбоске, представлявший собой лишь простое полевое укрепление. Вторично совет заседал 15 октября. На нем обсуждался присланный из Парижа план осады. Его составил генерал д'Арсон и одобрил инженерный комитет. В плане предполагалось, что армия состоит из 60000 человек и имеет в изобилии всю необходимую материальную часть. В нем выражалось пожелание, чтобы осадная армия сначала овладела горою и фортом Фарон, фортами Руж и Блан, фортом Сент-Катрин, а затем заложила траншеи напротив середины обвода тулонской крепости, пренебрегая как фортом Ла-Мальг, так и фортом Мальбоске. Но форт Фарон был сильно укреплен противником, а окружающая местность была такова, что строить траншеи здесь было нелегко".
Мораль - гору Фарон взять трудно, потому ключом к Тулону и стал форт Мальбоске... Но вот "беда" - сам Бони оговаривается, что:
"17-го перед рассветом, в то время, как шел штурм Малого Гибралтара, Лапуап захватил гору Фарон после довольно горячей схватки и обложил форт".
Форт Ла-Мальг, который сдался на следующий день, что позволило бомбардировать с Фарона рейд порта. То есть, там, где не было "гениального меня", победы добились в тот же самый день, что и там, где всем рулил он... Но, конечно же, взятие Фарона было "ничтожным" по сравнению с успехами Бони И у Лапуапа не было таких полезных друзей, как Робеспьер-мл. и Саличетти, которые "пролоббировали" присвоение Бони чина бригадного генерала - "вперепрыжку" через чин полковника (шефа полубригады)...
Мораль сей басни - многие "подвиги" Бони искусно созданы им самим - чуть позже, когда подробности стирались из памяти публики.
Думаете, ему влетело по возвращении за "самоволку и дезертирство"? Как бы не так - младший брат его покровителя, начальник артиллерии Итальянской армии Дютей-младший берет его к себе адъютантом, а потом Бони попадает в армию генерала Карто, которая осаждала Тулон. За какие заслуги? Во-первых, комиссару Конвента, Робеспьеру-младшему, понравилась написанная 23-летним офицером брошюрка "Ужин в Бокере" (весьма якобинская, в духе "аристократов - на фонарь!"). Во-вторых, в осадной армии умер артиллерийский командир, а Бони "проезжал мимо" с инспекцией по заданию шефа, и земляк Саличетти представил его командованию как подходящую замену.
Итак, первые два чина - старший лейтенант и капитан - Буонапарте получает отнюдь не за военные заслуги, а за "ловкость общения с власть предержащими".
Едем дальше. Тулонская армия. Буонапарте служит... кем? В воспоминаниях он пишет - "начальник артиллерии". Мол, сначала начальника вообще не было, а потом Буонапарте пожаловался в Конвент, прислали генерала Дютея-младшего (того самого, у которого он до сих пор числился адъютантом), но тот "добровольно отказался в пользу молодости". А вот встретившийся под Тулоном с молодым капитаном Мармон, будущий маршал, пишет несколько иначе: "...хотя старый генерал Дютей и возглавил артиллерию армии, но он, видя. что дело находится в надежных руках... возложил все на молодого офицера и не принимал никакого участия в осаде". Кто прав? Мне кажется, что Мармон - это логичнее и понятнее, чем вознесение на такой пост зеленого необстрелянного и малоизвестного офицера. И мы имеем дело с "поправкой ?1", которую Бонапарт задним числом вносит в легенду о себе.
Кстати, через месяц по прибытии в армию Буонапарте снова повышают! Еще ничего не успевший капитан стал майором.
Сам Бонапарт в мемуарах не скрывает, что презирал командующих Карто и Доппе. Бог с ними, имел право. Но он еще и писал через их голову жалобы в Париж, Робеспьеру-младшему, и всячески давил на комиссаров Конвента Барраса, Гаспарена и Саличетти... Сейчас бы мы сказали - "подкапывался и писал доносы". Ну, может и не так грубо. Но уж никак не "честный служака" и уважающий субординацию офицер.
Тулон на самом деле осаждали с двух сторон. С востока город блокировала дивизия Лапуапа из Итальянской армии, которая "подкапывалась" под позиции на горе Фарон. Бони походя пишет об этих позициях:
"С восточной стороны Тулон прикрыт фортами Фарон и Ла-Мальг, с западной же стороны находился только один форт Мальбоске, представлявший собой лишь простое полевое укрепление. Вторично совет заседал 15 октября. На нем обсуждался присланный из Парижа план осады. Его составил генерал д'Арсон и одобрил инженерный комитет. В плане предполагалось, что армия состоит из 60000 человек и имеет в изобилии всю необходимую материальную часть. В нем выражалось пожелание, чтобы осадная армия сначала овладела горою и фортом Фарон, фортами Руж и Блан, фортом Сент-Катрин, а затем заложила траншеи напротив середины обвода тулонской крепости, пренебрегая как фортом Ла-Мальг, так и фортом Мальбоске. Но форт Фарон был сильно укреплен противником, а окружающая местность была такова, что строить траншеи здесь было нелегко".
Мораль - гору Фарон взять трудно, потому ключом к Тулону и стал форт Мальбоске... Но вот "беда" - сам Бони оговаривается, что:
"17-го перед рассветом, в то время, как шел штурм Малого Гибралтара, Лапуап захватил гору Фарон после довольно горячей схватки и обложил форт".
Форт Ла-Мальг, который сдался на следующий день, что позволило бомбардировать с Фарона рейд порта. То есть, там, где не было "гениального меня", победы добились в тот же самый день, что и там, где всем рулил он... Но, конечно же, взятие Фарона было "ничтожным" по сравнению с успехами Бони И у Лапуапа не было таких полезных друзей, как Робеспьер-мл. и Саличетти, которые "пролоббировали" присвоение Бони чина бригадного генерала - "вперепрыжку" через чин полковника (шефа полубригады)...
Мораль сей басни - многие "подвиги" Бони искусно созданы им самим - чуть позже, когда подробности стирались из памяти публики.
II.
Еще один "темный клякс" в биографии Бони - период после штурма Тулона и до его назначения командующим Итальянской армии.
Первые два месяца Бони - ревизор приморских укреплений от устья Роны до Ниццы, затем назначается таки (наконец) начальником артиллерии Итальянской армии. Наш герой не только был занять начертаниями планов вторжения в Италию - еще он волочился за дамами. Что криминального? Например, однажды, прогуливаясь с супругой одного из генералов неподалеку от аванпостов, он приказал устроить атаку на австрийцев - чтобы дама поглядела на "настоящий бой". Бони сам потом каялся в этом в в своих мемуарах, но привычку устраивать "потешные баталии" с летальным исходом не бросил, как будет ясно из дальнейшего.
Грянул термидор, и Бонапарт был арестован... за якобинские взгляды и дружбу с младшим Робеспьером, как говорит официальная версия. Однако, как известно, арестован он был по приказу комиссара Конвента Саличетти, бывшего его покровителем; самое странное, что тот же Саличетти вытащил его из тюрьмы немного погодя. Секрет прост - Бони был дружен не только с Робеспьером, но с женой Саличетти, а корсиканцы - народ ревнивый...
Затем, в 1795, была неудачная экспедиция на Корсику, закончившаяся не начавшись - по вине флотских. А затем Бони подался в Париж - ну не служилось ему в скромных должностях, его сверлило шило - он мнил себя новым Цезарем... Там ему дали бригаду в пехоте и направление в Вандею. А что еще мог ждать малоизвестный бригадный генералишка? Но Бони оскорбился так, будто ему предложили командовать дворниками в деревне. Что делают с военными, не выполняющими приказ? Увольняют. Что и сделали с Бони. Но он не растерялся - бросился... в светские салоны. И завязал интрижку ни с кем-нибудь - с самой влиятельной женщиной Франции, Терезой Кабаррюс-Тальен, "богоматерью Термидора", жене Тальена и любовнице Барраса. Впрочем, Тереза не была простушкой - максимум, что Бони смог с нее "стрясти", так это отрез на новую шинель.
Но всё-таки Тереза сочла его достаточно забавным, чтобы представить своей подруге (и тоже любовнице Барраса) - Жозефине Богарне. И в том, что во время вандемьерского восстания Баррас "внезапно вспомнил" о никому не известном отставном генералишке - большая заслуга этих двух женщин.
на Жозефине, как известно, Бони сразу после вандемьера женился. Слова романистов о корсиканской страсти - мелодраматические преувеличения. Вот что писал Баррас:
"... мадам Богарнэ была одной из первых моих возлюбленных. Если Бонапарт, часто бывавший у меня, знал об этом, то он относился к этому безразлично, как бы с высоты своего превосходства. Думаю, что он не считал мою связь с мадам де Богарнэ совершенно оборванной, когда решил вступить с ней в брак, и, тем не менее, он приводил в Директорию свою будущую супругу, чтобы она ходатайствовала за него в делах его продвижения по службе".
Результатом сих ходатайств, как известно, было назначение Бони в Итальянскую армию.
Сам Бонапарт признавался Гурго:
"Баррас, взяв меня на службу, посоветовал мне жениться, уверив, что эта женщина удержится при любом режиме. Брак действительно помог мне в моем продвижении. Ее салон был одним из лучших в Париже, и, став его хозяином, я избавился от прозвища "корсиканец". Благодаря этому браку я стал полностью французом".
Хотя, как он признавался Бертрану:
"Я женился на Жозефине, думая, что она имеет большое состояние. У нее не было ничего".
А если и была "корсиканская страсть", то вполне себе плотская, а не романтическая:
"Что-то в ней было, что безумно нравилось. Это была настоящая женщина. У нее была самая хорошенькая в мире маленькая ... (в оригинале нет слова, так что стается только догадываться, что имел в виду Бони)".
Итого: если в начале карьеры Бони пользовался связями среди знакомых мужчин, то карабкаясь выше, он не побрезговал и женщинами...
Первые два месяца Бони - ревизор приморских укреплений от устья Роны до Ниццы, затем назначается таки (наконец) начальником артиллерии Итальянской армии. Наш герой не только был занять начертаниями планов вторжения в Италию - еще он волочился за дамами. Что криминального? Например, однажды, прогуливаясь с супругой одного из генералов неподалеку от аванпостов, он приказал устроить атаку на австрийцев - чтобы дама поглядела на "настоящий бой". Бони сам потом каялся в этом в в своих мемуарах, но привычку устраивать "потешные баталии" с летальным исходом не бросил, как будет ясно из дальнейшего.
Грянул термидор, и Бонапарт был арестован... за якобинские взгляды и дружбу с младшим Робеспьером, как говорит официальная версия. Однако, как известно, арестован он был по приказу комиссара Конвента Саличетти, бывшего его покровителем; самое странное, что тот же Саличетти вытащил его из тюрьмы немного погодя. Секрет прост - Бони был дружен не только с Робеспьером, но с женой Саличетти, а корсиканцы - народ ревнивый...
Затем, в 1795, была неудачная экспедиция на Корсику, закончившаяся не начавшись - по вине флотских. А затем Бони подался в Париж - ну не служилось ему в скромных должностях, его сверлило шило - он мнил себя новым Цезарем... Там ему дали бригаду в пехоте и направление в Вандею. А что еще мог ждать малоизвестный бригадный генералишка? Но Бони оскорбился так, будто ему предложили командовать дворниками в деревне. Что делают с военными, не выполняющими приказ? Увольняют. Что и сделали с Бони. Но он не растерялся - бросился... в светские салоны. И завязал интрижку ни с кем-нибудь - с самой влиятельной женщиной Франции, Терезой Кабаррюс-Тальен, "богоматерью Термидора", жене Тальена и любовнице Барраса. Впрочем, Тереза не была простушкой - максимум, что Бони смог с нее "стрясти", так это отрез на новую шинель.
Но всё-таки Тереза сочла его достаточно забавным, чтобы представить своей подруге (и тоже любовнице Барраса) - Жозефине Богарне. И в том, что во время вандемьерского восстания Баррас "внезапно вспомнил" о никому не известном отставном генералишке - большая заслуга этих двух женщин.
на Жозефине, как известно, Бони сразу после вандемьера женился. Слова романистов о корсиканской страсти - мелодраматические преувеличения. Вот что писал Баррас:
"... мадам Богарнэ была одной из первых моих возлюбленных. Если Бонапарт, часто бывавший у меня, знал об этом, то он относился к этому безразлично, как бы с высоты своего превосходства. Думаю, что он не считал мою связь с мадам де Богарнэ совершенно оборванной, когда решил вступить с ней в брак, и, тем не менее, он приводил в Директорию свою будущую супругу, чтобы она ходатайствовала за него в делах его продвижения по службе".
Результатом сих ходатайств, как известно, было назначение Бони в Итальянскую армию.
Сам Бонапарт признавался Гурго:
"Баррас, взяв меня на службу, посоветовал мне жениться, уверив, что эта женщина удержится при любом режиме. Брак действительно помог мне в моем продвижении. Ее салон был одним из лучших в Париже, и, став его хозяином, я избавился от прозвища "корсиканец". Благодаря этому браку я стал полностью французом".
Хотя, как он признавался Бертрану:
"Я женился на Жозефине, думая, что она имеет большое состояние. У нее не было ничего".
А если и была "корсиканская страсть", то вполне себе плотская, а не романтическая:
"Что-то в ней было, что безумно нравилось. Это была настоящая женщина. У нее была самая хорошенькая в мире маленькая ... (в оригинале нет слова, так что стается только догадываться, что имел в виду Бони)".
Итого: если в начале карьеры Бони пользовался связями среди знакомых мужчин, то карабкаясь выше, он не побрезговал и женщинами...
III.
Итальянская кампания 1796 года преподносится как "чудо изчудесное". Однако "давайте посмотреть". Пьемонт, на который был направлен удар Итальянской армии, был доступен из Франции с двух сторон - с Альп и из Лигурии. Соответственно, прикрывать его должны были две армии (если бы она была одна, то ее банально обошли бы с одного из направлений. Что и имело место в 1796 году - армия Больё в составе 28 000 австрийцев и неаполитанцев стережет проходы по побережью Лигурии, а сардинская армия Колли в составе 21 000 защищала собственно Пьемонт.
Бони, имея под ружьем 43 000 человек, сперва нападает на стык обоих армий, затем громит сардинцев, а напоследок - отступающих австрийцев. В каждом сражении, как уже было показано выше, он имеет численное превосходство, зачастую - решающее.
Далее оборона Бони от двух наступлений Вурмзера и двух же - Альвинци развиваются по стандартным схемам - австрийцы делят свои армии на несколько колонн, которые французы громят по одиночке, наращивая численное превосходство. Метода, уже давным-давно опробованная французскими генералами в 1793-1795 годах в Бельгии, Нидерландах и на Рейне.
И тем не менее как минимум один раз Бони находится на грани поражения - у Кастильоне он готов дрогнуть и отступить, бросив все плоды побед. Кто его спасает? Имя "гения" - Пьер Ожеро. На военном совете, собранном Бони, все генералы высказались за отступление. Только Ожеро упорно стоял за сражение, а генералу Кильману, сильнее всех ему возражавшему, он просто и твердо ответил: "Нет!" Именно его упорство склонило Бони к решению таки дать сражение, а Ожеро получил впоследствие титул именно герцога Кастильоне.
Ну и, наконец, Бони не был бы Бони, если бы не продолжал увлеченно заниматься самопиаром. Вот знаменитый эпизод, увековеченный кистью Гро:
"Наполеон решил лично произвести последнее усилие: он схватил знамя, бросился на мост и водрузил его там. Колонна, которой он командовал, прошла уже половину моста; фланкирующий огонь и прибытие новой дивизии к противнику обрекли и эту атаку на неудачу. Гренадеры головных рядов, покинутые задними, заколебались. Однако, увлеченные беглецами, они не хотели бросить своего генерала; они взяли его за руки, за платье и поволокли с собой среди трупов, умирающих и порохового дыма. Он был сброшен в болото и погрузился в него до пояса. Вокруг него сновали солдаты противника.
Гренадеры увидели, что их генерал в опасности. Раздался крик: ?Солдаты, вперед, на выручку генерала!? Эти храбрецы тотчас же повернули беглым шагом на противника, отбросили его за мост, и Наполеон был спасен".
А вот как описывает этот же эпизод Мармон, в 1796 году - адъютант Бони:
"Подойдя к мосту на расстояние двухсот шагов, мы может быть и преодолели бы его, невзирая на убийственный огонь противника, но тут один пехотный офицер, обхватив руками главнокомандующего, закричал: "Мой генерал, вас же убьют, и тогда мы пропали. Я не пущу вас дальше, это место не ваше"... Здесь же беспорядок был таков, что генерал Бонапарт упал с плотины в заполненный водой канал,.. Луи Бонапарт и я бросились к главнокомандующему, попавшему в опасное положение; адъютант генерала Доммартэна, которого звали Фор де Жьер, отдал ему свою лошадь, и главнокомандующий вернулся в Ронко... Вот еще одна история другого знамени, которое на многих гравюрах изображено в руках Бонапарта, пересекающего Аркольский мост. Эта атака, простое дерзкое предприятие, тоже ни к чему не привела".
Давайте проследуем далее за нашим героем. Кампанию 1797 года разбирать смысла нет - остатки австрийской армии ничего не могли поделать против подкрепленной свежими бригадами с Рейна армии Бони даже под командой эрцгерцога Карла.
А вот Леобенские соглашения и Кампо-Формийский мир принято считать проявлением "дипломатического гения" Бони. Хотя просто задайте тебе вопрос - нужна ли была "дипломатическая" гениальность, чтобы заставить Австрию согласиться на условия генерала, стоявшего в нескольких переходах от Вены? бони проявил лишь свою всегдашнюю бесцеремонность, колотя сервизы и устраивая перед Кобенцлем выходки невоспитанного мальчишки. В общем, легко быть дипломатом, когда у тебя есть армия, а у оппонента - нет. Ну и, наконец, достаточно вспомнить, сколько продержался этот "гениальный" мир...
IV.
А затем случилась экспедиция в Египет. ее принято описывать как какой-то богатырский подвиг и романтический крестовый поход. Но давайте опишем все так, чтобы было понятно нам. Представьте - Вы президент России, к Вам приходит генерал, который предлагает завоевать... Австралию. типа, наживемся на поставках кенгурятины, эвкалиптовой древесины, и до Индии рукой подать. Что Вы можете ему ответить?
Увы, но французские директоры ответили - иди. Подумаешь, война с Турцией, которая не лезла в 1-ю коалицию; подумаешь - невозможность снабжения при господстве английского флота... Единственное разумное объяснение - они очень надеялись, что Бони сломает там себе шею. Ведь, например, Талейран, торжественно обещавший Бони, что приедет в Константинополь и будет его там прикрывать, не сделал ни малейшего движения задницей в том направлении...
А чего хотел сам Бони? Неужели всерьез верил, что он - новый Александр Македонский, и с 40 000 солдат сможет покорить мир или хотя бы дойти до Индии? Трудно отделаться от мысли, что у него "продвинулась крыша" на почве успехов в италии, и он решил, что тоже является сыном Зевса. Результат закономерен - блестящие победы над полудикими ордами, утопление флота у Абукира, поражение у Акры (бывший соученик Бони ле Пикар Фелиппо показал ему "козью морду"), и армия в положении крысы в банке - кусаться еще может, а выбраться уже нет.
И что делает наш генерал, овеянный лаврами? Он дезертирует. Потому что иное определение его действиям найти трудно. Без приказа он оставляет армию, вверенную ему под командование. Более того - забирает с собой всех способных офицеров - с приветом Клеберу, оставленному на заклание (не зря с ним при известии о бегстве Бони случился припадок бешенства). До свидания на том свете, камрады - я Вас сюда завел, но не я вас отсюда выведу...
Такой вот "герой своего времени".
Увы, но французские директоры ответили - иди. Подумаешь, война с Турцией, которая не лезла в 1-ю коалицию; подумаешь - невозможность снабжения при господстве английского флота... Единственное разумное объяснение - они очень надеялись, что Бони сломает там себе шею. Ведь, например, Талейран, торжественно обещавший Бони, что приедет в Константинополь и будет его там прикрывать, не сделал ни малейшего движения задницей в том направлении...
А чего хотел сам Бони? Неужели всерьез верил, что он - новый Александр Македонский, и с 40 000 солдат сможет покорить мир или хотя бы дойти до Индии? Трудно отделаться от мысли, что у него "продвинулась крыша" на почве успехов в италии, и он решил, что тоже является сыном Зевса. Результат закономерен - блестящие победы над полудикими ордами, утопление флота у Абукира, поражение у Акры (бывший соученик Бони ле Пикар Фелиппо показал ему "козью морду"), и армия в положении крысы в банке - кусаться еще может, а выбраться уже нет.
И что делает наш генерал, овеянный лаврами? Он дезертирует. Потому что иное определение его действиям найти трудно. Без приказа он оставляет армию, вверенную ему под командование. Более того - забирает с собой всех способных офицеров - с приветом Клеберу, оставленному на заклание (не зря с ним при известии о бегстве Бони случился припадок бешенства). До свидания на том свете, камрады - я Вас сюда завел, но не я вас отсюда выведу...
Такой вот "герой своего времени".
V.
Даже такой бессовестный человек, как наш герой, по возвращении во Францию боялся, что его арестуют за дезертирство. На фрегате, чудом не захваченном англичанами, он репетировал роль "спасителя Отечества": "Я оставил Вам завоеванную Италию, а что сделали со страной вы?!" Однако по возвращении он со страхом узнал, что Франция пережила 1799 год - Суворов и русские войска ушли, Массена отстоял Швейцарию, Рейн удержан, десант в Голландии разбит Брюном.
Посему даже Бони был удивлен тем восторженным приемом, который ему оказали в Париже. Он почему-то забыл (на время), что главные его таланты были политическими, и вот политика наконец-то улыбнулась ему. В стране зрел военный переворот - трое из пяти членов Директории были в заговоре, и Сиейес "искал шпагу". Что Бони не планировался изначально, доказывает то, что сперва эту роль предлагали Жуберу - он согласился, но был убит при Нови.
И тут подвернулся наш пострел. Никаких достоверных сведений о том, что происходит в Египте, во Франции не было, посему Бони купался в лучах славы и с головой ушел в подготовку переворота. 18 брюмера (9 ноября) 1799 года "свершилось" - в совете Старейшин зачитали сообщение о том, что "подлые контрреволюционеры" задумали покуситься на республику, и потому депутаты обеих палат должны переселиться в Сен-Клу, под защиту "верных войск". Заседание другой палаты - Совета пятисот, где сторонников переворота было намного меньше, было отложено ее председателем, Люсьеном Бонапартом (да-да, братом нашего героя) на следующий день. Из трех директоров двое, Сиейес и Роже-Дюко, подали в отставку, третьего, Барраса, заставили это сделать под угрозой применения силы.
Итак, всё шло как по маслу. Парламент переселился в Сен-Кул, и оставалось "зафиксировать положение". Но на следующий день, 19 брюмера, заискрил Совет пятисот: депутаты зашебуршились, и Бони лично пришел туда, толкнув зажигательную речь. Точнее, зажигательной она должна была быть - но не была. Боевой генерал трясся, дрожал и заикался. Депутаты освистали его, напали и толкали к выходу; кое-где блестнули кинжалы.
Спасли Бони охранявшие его четыре гренадера - они вынесли генерала из здания в разорванном мундире и в смятенных чувствах. Запахло очередным провалом - как на Корсике, после Тулона и в Египте. Но нашелся в тот день у Бони свой "ангел-спаситель" - его адъютант Мюрат. Он приказал батальону гренадеров "очистить здание"; гонимые прикладами и пинками, депутаты Совета пятисот выпрыгивали в окна и бежали по коридорам. Тем временем Совет старейшин послушно одобрил все предложенные меры - выбрал трех временных консулов (Бони, Сиейес и Роже-Дюко) для составления новой конституции. Уже ночью несколько членов Совета пятисот, пойманные гренадерами по приказу Люсьена Бонапарта, "одобрили" решения верхней палаты, и страна получила новое правительство.
Итак, другие люди исправили то, что Бони едва не умудрился испортить. Зато когда опасность миновала, он оказался шустрее всех - задвинув других консулов "за плинтус", он "набросал" новую конституцию у себя на квартире (точнее, надиктовал) и быстренько обтяпал ее принятие - в декабре 1799 - январе 1800 состоялся плебисцит с результатом, которому обзавидовалась бы даже КПСС: за 3 011 007 голосов, против - 1562. Первым консулом на 10 лет был "избран" (хотя никто по его кандидатуре не голосовал - Бони просто внес фамилию в конституцию) сам Бони, а его "помощниками" - Камбасерес и Лебрен. Сиейесу же и Роже-Дюко найденная ими "шпага" просто помахала ручкой.
Вот так во Франции в конце XVIII века приходили к власти...
Посему даже Бони был удивлен тем восторженным приемом, который ему оказали в Париже. Он почему-то забыл (на время), что главные его таланты были политическими, и вот политика наконец-то улыбнулась ему. В стране зрел военный переворот - трое из пяти членов Директории были в заговоре, и Сиейес "искал шпагу". Что Бони не планировался изначально, доказывает то, что сперва эту роль предлагали Жуберу - он согласился, но был убит при Нови.
И тут подвернулся наш пострел. Никаких достоверных сведений о том, что происходит в Египте, во Франции не было, посему Бони купался в лучах славы и с головой ушел в подготовку переворота. 18 брюмера (9 ноября) 1799 года "свершилось" - в совете Старейшин зачитали сообщение о том, что "подлые контрреволюционеры" задумали покуситься на республику, и потому депутаты обеих палат должны переселиться в Сен-Клу, под защиту "верных войск". Заседание другой палаты - Совета пятисот, где сторонников переворота было намного меньше, было отложено ее председателем, Люсьеном Бонапартом (да-да, братом нашего героя) на следующий день. Из трех директоров двое, Сиейес и Роже-Дюко, подали в отставку, третьего, Барраса, заставили это сделать под угрозой применения силы.
Итак, всё шло как по маслу. Парламент переселился в Сен-Кул, и оставалось "зафиксировать положение". Но на следующий день, 19 брюмера, заискрил Совет пятисот: депутаты зашебуршились, и Бони лично пришел туда, толкнув зажигательную речь. Точнее, зажигательной она должна была быть - но не была. Боевой генерал трясся, дрожал и заикался. Депутаты освистали его, напали и толкали к выходу; кое-где блестнули кинжалы.
Спасли Бони охранявшие его четыре гренадера - они вынесли генерала из здания в разорванном мундире и в смятенных чувствах. Запахло очередным провалом - как на Корсике, после Тулона и в Египте. Но нашелся в тот день у Бони свой "ангел-спаситель" - его адъютант Мюрат. Он приказал батальону гренадеров "очистить здание"; гонимые прикладами и пинками, депутаты Совета пятисот выпрыгивали в окна и бежали по коридорам. Тем временем Совет старейшин послушно одобрил все предложенные меры - выбрал трех временных консулов (Бони, Сиейес и Роже-Дюко) для составления новой конституции. Уже ночью несколько членов Совета пятисот, пойманные гренадерами по приказу Люсьена Бонапарта, "одобрили" решения верхней палаты, и страна получила новое правительство.
Итак, другие люди исправили то, что Бони едва не умудрился испортить. Зато когда опасность миновала, он оказался шустрее всех - задвинув других консулов "за плинтус", он "набросал" новую конституцию у себя на квартире (точнее, надиктовал) и быстренько обтяпал ее принятие - в декабре 1799 - январе 1800 состоялся плебисцит с результатом, которому обзавидовалась бы даже КПСС: за 3 011 007 голосов, против - 1562. Первым консулом на 10 лет был "избран" (хотя никто по его кандидатуре не голосовал - Бони просто внес фамилию в конституцию) сам Бони, а его "помощниками" - Камбасерес и Лебрен. Сиейесу же и Роже-Дюко найденная ими "шпага" просто помахала ручкой.
Вот так во Франции в конце XVIII века приходили к власти...
VI.
Ну а затем великий военный гений оказался в собственной стихии - война с Австрией продолжалась. Австрийцы оккупировали Италию, добили гарнизоны в Пьемонте и осаждали Геную - последний оплот французов. Бони собрал армию и провел ее, аки Ганнибал, через Альпы. Все было в фирменном стиле - неожиданно, быстро, эффективно... Но именно во время кампании 1800 года в Италии Бони проявил качество, которое в конце концов приведет его к краху - он так верил в свои "абсолютно точные расчеты", что терял ощущение того, что "на войне ничего не идет по плану". Стремясь отрезать пути отступления армии Меласа (в том, что ее разобьет, он был абсолютно уверен), он отделил от армии дивизии Дезе и Лапуапа (героя Тулона, заслуги которого Бони в мемуарах так скромно "опустил"). А "старый тупой Мелас" (таким его любит изображать русская историография - по контрасту с Суворовым) "внезапно" собрал все силы в кулак и 14 июня 1800 атаковал Бони у Маренго. Сражение было проиграно вчистую - французы сбиты с позиций, отступала даже консульская гвардия. мелас удалился в штаб-квартиру, поручив преследование отступающих своему квартирмейстеру. Отчаявшийся Бони слал курьеров к Лапуапу и Дезе, хотя понимал, что они не успеют.
Лапуап, получивший приказ на марше, действительно не успел. Не успел бы и Дезе - если бы ждал приказа. Но этот молодой генерал как только услышал канонаду, повел свою дивизию на нее. И прибыл на поле боя в буквальном смысле в самый последний момент. "Одно сражение проиграно, но у нас еще есть время выиграть второе", - сказал Дезе. Удар его дивизии решил дело - ошарашенные австрийцы отступили. Однако Дезе был в этой атаке убит; Бони лил слезы над его трупом. Но, как говорил другой гений выживания - Талейран, "бойтесь первых побуждений - они самые правильные" © Многие годы в последствие он, ничтоже сумняшеся, числил Маренго в списке своих побед и очень ею гордился...
Лапуап, получивший приказ на марше, действительно не успел. Не успел бы и Дезе - если бы ждал приказа. Но этот молодой генерал как только услышал канонаду, повел свою дивизию на нее. И прибыл на поле боя в буквальном смысле в самый последний момент. "Одно сражение проиграно, но у нас еще есть время выиграть второе", - сказал Дезе. Удар его дивизии решил дело - ошарашенные австрийцы отступили. Однако Дезе был в этой атаке убит; Бони лил слезы над его трупом. Но, как говорил другой гений выживания - Талейран, "бойтесь первых побуждений - они самые правильные" © Многие годы в последствие он, ничтоже сумняшеся, числил Маренго в списке своих побед и очень ею гордился...
VII.
Закончив (благодаря победе Моро при Гогенлиндене) войну с австрийцами, первый консул занялся внутренним обустройством государства. Помимо эпохального сочинения кодекса имени себя (который, естетсвенно, писался профессиональными юристами - но кому это интересно?), Бони занимался своим любимым делом - политическими интригами.
Республиканцы были им недовольны как "диктатором", роялисты - как "узурпатором". В октябре 1800 Черакки, Арена, Демервиль и Топино-Лебрен были задержаны с кинжалами у ложи первого консула в опере. А затем взорвалась знаменитая "адская машина инженера Шевалье".
Репрессии были быстрыми, и "под раздачу" сразу же попали те, кто давно мешал Бони - по первым "проскрипционным спискам" в ссылку на Сейшелы отправились 70 человек (возвратились в 1815 году только 20), по вторым - 52 человека отданы под надзор и высланы из Парижа и департамента Сены. Причем причастность к заговорам была "необязательна" - тот же Фуше писал, что "не все они были схвачены с кинжалами в руках, но были известны за людей, способных отточить их", а сам Бони на заседании Госсовета выразился еще более ясно: " Их ссылают за 2 сентября, за 31 мая, за заговор Бабёфа, за всё, что за этим последовало".
Затем нашелся повод истребить оппозицию уже справа - Фуше раскрыл "заговор Кадудаля". Заговор как заговор, но он дал Бони возможность наконец-то избавиться от последнего конкурента - генерала Моро. Один из участников заговора, бывший генерал Пишегрю, тайно встречался с Моро (они были сослуживцами по 1794-1795 году) и уговаривал его присоединиться к заговору. Моро не согласился. Но когда Пишегрю взяли, из него стали выбивать признания в том, что Моро был заговорщиком. Пишегрю молчал, заявляя лишь, что всё скажет только на суде... Догадайтесь, что с ним случилось? Он "покончил жизнь самоубийством" в камере, и довольно "жестким способом" - просунув палку под шайный галстук и закрутив ее (как говорится, "не пытайтесь повторить это в домашних условиях" ©) Секретарь Бони Бурьенн и министр иностранных дел Талейран были уверены, что Пишегрю был убит. А Моро был арстован и приговорен к изгнанию.
Но Бони не успокоился - по его приказу с территории Бадена был похищен, осужден трибуналом и казнен герцог Энгиенский. Об этом очень много писано-переписано, стоит лишь повторить слова Фуше: "Это больше, чем преступление - это ошибка" ©
Вот такими не самыми чистыми, но самыми быстрыми методами, обильно пользуясь безумствами немногих и слабых для мщения многим и сильным Бони "зачистил" оппозицию слева и справа и окончательно подчинил себе Францию.
Республиканцы были им недовольны как "диктатором", роялисты - как "узурпатором". В октябре 1800 Черакки, Арена, Демервиль и Топино-Лебрен были задержаны с кинжалами у ложи первого консула в опере. А затем взорвалась знаменитая "адская машина инженера Шевалье".
Репрессии были быстрыми, и "под раздачу" сразу же попали те, кто давно мешал Бони - по первым "проскрипционным спискам" в ссылку на Сейшелы отправились 70 человек (возвратились в 1815 году только 20), по вторым - 52 человека отданы под надзор и высланы из Парижа и департамента Сены. Причем причастность к заговорам была "необязательна" - тот же Фуше писал, что "не все они были схвачены с кинжалами в руках, но были известны за людей, способных отточить их", а сам Бони на заседании Госсовета выразился еще более ясно: " Их ссылают за 2 сентября, за 31 мая, за заговор Бабёфа, за всё, что за этим последовало".
Затем нашелся повод истребить оппозицию уже справа - Фуше раскрыл "заговор Кадудаля". Заговор как заговор, но он дал Бони возможность наконец-то избавиться от последнего конкурента - генерала Моро. Один из участников заговора, бывший генерал Пишегрю, тайно встречался с Моро (они были сослуживцами по 1794-1795 году) и уговаривал его присоединиться к заговору. Моро не согласился. Но когда Пишегрю взяли, из него стали выбивать признания в том, что Моро был заговорщиком. Пишегрю молчал, заявляя лишь, что всё скажет только на суде... Догадайтесь, что с ним случилось? Он "покончил жизнь самоубийством" в камере, и довольно "жестким способом" - просунув палку под шайный галстук и закрутив ее (как говорится, "не пытайтесь повторить это в домашних условиях" ©) Секретарь Бони Бурьенн и министр иностранных дел Талейран были уверены, что Пишегрю был убит. А Моро был арстован и приговорен к изгнанию.
Но Бони не успокоился - по его приказу с территории Бадена был похищен, осужден трибуналом и казнен герцог Энгиенский. Об этом очень много писано-переписано, стоит лишь повторить слова Фуше: "Это больше, чем преступление - это ошибка" ©
Вот такими не самыми чистыми, но самыми быстрыми методами, обильно пользуясь безумствами немногих и слабых для мщения многим и сильным Бони "зачистил" оппозицию слева и справа и окончательно подчинил себе Францию.
VIII.
Итак,
Бони - император. И как только на его голове появилось "это украшение", стал проявляться его характер - деспотичный и безапелляционный.
Во-первых, началось "династическое безумие" - он стал делать своих родичей князьями и королями... Где и в каком государстве такие люди, как Жозеф, Луи или Жером Бонапарт и Жоашен Мюрат добились бы короны? Причем в ряде случаев это прямо мешало проведению разумной политики - решение сделать Жозефа королем Испании стало едва ли не самой главной ошибкой Бони: вместо послушной и выполняющей практически любой его каприз Испании он получил такую гангрену, от которой так и не избавился.
Во-вторых, что даже более противно - вчерашний захудалый корсиканский дворянчик (и даже не старший мужчина в семье) стал просто семейным деспотом, решавшим, кто в его семье и что должен делать. История с первой женой Жерома, мисс Паттерсон, которую Бони отослал в США и аннулировал брак - просто самодурство. Посылка первого мужа сестры Полины, генерала Леклерка (брак с которым вообще не состоялся бы, не поймай их Бони "в самом процессе") в Гаити на верную смерть от желтой лихорадки - самодурство подловатое. Отказ видеться и общаться с Люсьеном, который не внял "голосу императора" и не развелся с Александриной Блешам (по тем же причинам, по которым жены лишился Жером - недостаточная знатность супруги) - это уже самодурство системное; из-за него Люсьен был изгнан не только из Франции, но и из Рима, где папа даровал-таки ему титул князя - в 1810 году Люсьен уехал в США, но по пути был захвачен англичанами. А брак приемной дочери Гортензии Богарне с Луи Бонапартом, против которого были и Гортензия, и сам Луи, ибо Луи был не только психически, но еще и венерически болен - это вообще "кое-что с чем-то"...
Сие "августейший монарх" творил с самыми близкими людьми - братьями, сестрами и приемными детьми. С подчиненными же он вообще не церемонился. Его "любимец" Дюрок был любовником Гортензии, но никогда не стал бы ее мужем; Бертье попросту не женился, ибо на единственной женщине, с которой он был готов вступить в брак - княгине Висконти - ему категорически запретил жениться сам Бони.
Апофеозом же "династического безумия" стал развод Бони с Жозефиной. Ну, дело хозяйское - захотел и развелся. Но история с разводом получилась нехорошая. Дело в том, что по кодексу Бони же женщину, достигшую 45 лет, бросать было просто нельзя. В 1809 году Жозефине было уже 46. Но из-за типично женского кокетства при браке с Бони она "сократила" свой возраст - дабы разница в возрасте с супругом не била так уж сильно в глаза. Бони об этом прекрасно знал, но не моргнув бровью сделал вид, что закон не нарушается...
В общем, чему удивляться - тираны и деспоты редко бывают милыми мужьями, братьями и отцами...
Во-первых, началось "династическое безумие" - он стал делать своих родичей князьями и королями... Где и в каком государстве такие люди, как Жозеф, Луи или Жером Бонапарт и Жоашен Мюрат добились бы короны? Причем в ряде случаев это прямо мешало проведению разумной политики - решение сделать Жозефа королем Испании стало едва ли не самой главной ошибкой Бони: вместо послушной и выполняющей практически любой его каприз Испании он получил такую гангрену, от которой так и не избавился.
Во-вторых, что даже более противно - вчерашний захудалый корсиканский дворянчик (и даже не старший мужчина в семье) стал просто семейным деспотом, решавшим, кто в его семье и что должен делать. История с первой женой Жерома, мисс Паттерсон, которую Бони отослал в США и аннулировал брак - просто самодурство. Посылка первого мужа сестры Полины, генерала Леклерка (брак с которым вообще не состоялся бы, не поймай их Бони "в самом процессе") в Гаити на верную смерть от желтой лихорадки - самодурство подловатое. Отказ видеться и общаться с Люсьеном, который не внял "голосу императора" и не развелся с Александриной Блешам (по тем же причинам, по которым жены лишился Жером - недостаточная знатность супруги) - это уже самодурство системное; из-за него Люсьен был изгнан не только из Франции, но и из Рима, где папа даровал-таки ему титул князя - в 1810 году Люсьен уехал в США, но по пути был захвачен англичанами. А брак приемной дочери Гортензии Богарне с Луи Бонапартом, против которого были и Гортензия, и сам Луи, ибо Луи был не только психически, но еще и венерически болен - это вообще "кое-что с чем-то"...
Сие "августейший монарх" творил с самыми близкими людьми - братьями, сестрами и приемными детьми. С подчиненными же он вообще не церемонился. Его "любимец" Дюрок был любовником Гортензии, но никогда не стал бы ее мужем; Бертье попросту не женился, ибо на единственной женщине, с которой он был готов вступить в брак - княгине Висконти - ему категорически запретил жениться сам Бони.
Апофеозом же "династического безумия" стал развод Бони с Жозефиной. Ну, дело хозяйское - захотел и развелся. Но история с разводом получилась нехорошая. Дело в том, что по кодексу Бони же женщину, достигшую 45 лет, бросать было просто нельзя. В 1809 году Жозефине было уже 46. Но из-за типично женского кокетства при браке с Бони она "сократила" свой возраст - дабы разница в возрасте с супругом не била так уж сильно в глаза. Бони об этом прекрасно знал, но не моргнув бровью сделал вид, что закон не нарушается...
В общем, чему удивляться - тираны и деспоты редко бывают милыми мужьями, братьями и отцами...
IX.
Теперь переходим к теме "Бони - флотоводец".
Впервые с "большой морской стратегией" наш герой столкнулся в Египте. И, на беду свою дальнейшую, сразу почувствовал себя "крупным специалистом". Дело в том, что у Бони было нехорошее предчувствие - что англичане просто так от французского флота не отстанут. И он, с видом знатока, слал адмиралу Брюэсу депеши с просьбами "ускорить выгрузку" и перейти с внешнего рейда на внутренний - для безопасности. Брюэс "гласу разума" не внял, итогом чего стал Абукирский разгром.
И вот уж действительно "не было печали": Бони почувствовал себя флотоводцем - он же предупреждал!.. Став консулом, а затем императором, он развернул бурную деятельность - строил корабли, реорганизовал флот. Вот только как был воинствующим дилетантом, так им и остался. Да еще с замашками "показушника". Помните, как он ради сопровождавшей его дамы устраивал в Италии "потешные баталии"? Нечто подобное повторилось в 1804 году во время смотра в Булони. Бони пожелал, чтобы флот продефилировал перед ним, стоящим на скале со свитой. Адмирал Гантом указал на то, что поднявшийся ветер выбросит флот на скалы. И был тотчас снят с командования и отправлен в Голландию. Никто более спорить с самодуром не рискнул, флот вышел на "парад", несколько кораблей выбросило таки на скалы, погибли десятки матросов. Император "не проронил ни слова"...
Вообще же, по меткому замечанию Мэхэна, понимание того, что флоты не двигаются, как армии, из пункта А в пункт Б по расписанию, что они зависят от капризов стихии, а кораблевождение - довольно тонкая наука, Бони было чуждо. Именно исходя из этих "взглядов на жизнь", Бони и разработал свой "великий и ужасный" план Трафальгарской кампании. Мысль "свежа и банальна" - вывести флот изо всех баз (Тулона, Бреста, испанцев из Кадиса), соединить его в Вест-Индии, а оттуда ломануть всей новой "непобедимой армадой" в Ла-Манш, где "всех победить" и высадить-таки Булонскую армию в клятой англичанщине...
Сработало только наполовину (уж слишком многого ждал новоявленный флотоводец от своей удачи) - Вильнёв смог выйти из Тулона и благодаря величайшей удачи и везению, вкупе с природой, смог проскользнуть мимо Нельсона в Кадис, где подобрал испанцев и пошел в Вест-Индию. Но везет, обычно, один, а не два раза подряд - из Бреста эскадра прорваться так и не смогла. Посему вместо Ла-Манша Вильнёв получает новый пункт назначения - Эль-Ферроль, где он должен дождаться эскадру Алльмана и уже вместе с ней рвануть-таки в ла-Манш (это всё, заметьте, продолжает креативно работать мысль нашего гения).
Уже у Ферроля Вильнёв столкнулся с равной ему по силе эскадрой Калдера, и вопреки шуму, поднятому Бони и до сих пор поднимаемому французами, исход сражения был нерадужен - два испанских корабля потоплены, и только нерешительность Калдера (мягко говоря - он увел эскадру в Корнуолл) спасла все остальные. В принципе, стало ясно, что ждет "рвущихся" в Ла-Манш. Тем паче что ни Брестская эскадра по-прежнему не могла прорвать блокаду, ни Алльман не приходил. А в Ла-Манше, куда попробовали сунуться франко-испанцы, уже стояли Корнуоллис и Нельсон. В итоге Вильнёв не решился атаковать (у англичан было кораблей в полтора раза больше, чем у него) и вынужден был вернуться в Кадис.
Для Бони, естественно, виноват во всем был только один человек - Вильнёв. И он изобретает для того очередной "гениальный" приказ - покинуть Кадис и высадить войска, "загоравшие" на эскадре (они были предназначены еще для оккупации Мартиники и Гваделупы после соединения эскадр в Вест-Индии), в неаполитанском королевстве, в помощь Сен-Сиру. Очевидная глупость этого приказа состояла в том, что Вильнёв был в Кадисе заперт - Нельсон его "нашел" и заблокировал, а двойная глупость состояла в том, что в случае, если Вильнёв откажется прорываться с боем, его должен был сменить на посту командующего Розилли, привезший приказ Бони. Фактически Бони спровоцировал то самое столкновение у мыса Трафальгар, которое не могло кончится ничем иным, чем оно закончилось - слишком несопоставимы были способности командиров, опыт и техническая подготовка англичан и франко-испанцев (причем именно французов в первую очередь)...
В общем, единственным плюсом Трафальгара для Бони стало то, что с тех пор он зарекся составлять планы морских операций и командовать адмиралами.
Впервые с "большой морской стратегией" наш герой столкнулся в Египте. И, на беду свою дальнейшую, сразу почувствовал себя "крупным специалистом". Дело в том, что у Бони было нехорошее предчувствие - что англичане просто так от французского флота не отстанут. И он, с видом знатока, слал адмиралу Брюэсу депеши с просьбами "ускорить выгрузку" и перейти с внешнего рейда на внутренний - для безопасности. Брюэс "гласу разума" не внял, итогом чего стал Абукирский разгром.
И вот уж действительно "не было печали": Бони почувствовал себя флотоводцем - он же предупреждал!.. Став консулом, а затем императором, он развернул бурную деятельность - строил корабли, реорганизовал флот. Вот только как был воинствующим дилетантом, так им и остался. Да еще с замашками "показушника". Помните, как он ради сопровождавшей его дамы устраивал в Италии "потешные баталии"? Нечто подобное повторилось в 1804 году во время смотра в Булони. Бони пожелал, чтобы флот продефилировал перед ним, стоящим на скале со свитой. Адмирал Гантом указал на то, что поднявшийся ветер выбросит флот на скалы. И был тотчас снят с командования и отправлен в Голландию. Никто более спорить с самодуром не рискнул, флот вышел на "парад", несколько кораблей выбросило таки на скалы, погибли десятки матросов. Император "не проронил ни слова"...
Вообще же, по меткому замечанию Мэхэна, понимание того, что флоты не двигаются, как армии, из пункта А в пункт Б по расписанию, что они зависят от капризов стихии, а кораблевождение - довольно тонкая наука, Бони было чуждо. Именно исходя из этих "взглядов на жизнь", Бони и разработал свой "великий и ужасный" план Трафальгарской кампании. Мысль "свежа и банальна" - вывести флот изо всех баз (Тулона, Бреста, испанцев из Кадиса), соединить его в Вест-Индии, а оттуда ломануть всей новой "непобедимой армадой" в Ла-Манш, где "всех победить" и высадить-таки Булонскую армию в клятой англичанщине...
Сработало только наполовину (уж слишком многого ждал новоявленный флотоводец от своей удачи) - Вильнёв смог выйти из Тулона и благодаря величайшей удачи и везению, вкупе с природой, смог проскользнуть мимо Нельсона в Кадис, где подобрал испанцев и пошел в Вест-Индию. Но везет, обычно, один, а не два раза подряд - из Бреста эскадра прорваться так и не смогла. Посему вместо Ла-Манша Вильнёв получает новый пункт назначения - Эль-Ферроль, где он должен дождаться эскадру Алльмана и уже вместе с ней рвануть-таки в ла-Манш (это всё, заметьте, продолжает креативно работать мысль нашего гения).
Уже у Ферроля Вильнёв столкнулся с равной ему по силе эскадрой Калдера, и вопреки шуму, поднятому Бони и до сих пор поднимаемому французами, исход сражения был нерадужен - два испанских корабля потоплены, и только нерешительность Калдера (мягко говоря - он увел эскадру в Корнуолл) спасла все остальные. В принципе, стало ясно, что ждет "рвущихся" в Ла-Манш. Тем паче что ни Брестская эскадра по-прежнему не могла прорвать блокаду, ни Алльман не приходил. А в Ла-Манше, куда попробовали сунуться франко-испанцы, уже стояли Корнуоллис и Нельсон. В итоге Вильнёв не решился атаковать (у англичан было кораблей в полтора раза больше, чем у него) и вынужден был вернуться в Кадис.
Для Бони, естественно, виноват во всем был только один человек - Вильнёв. И он изобретает для того очередной "гениальный" приказ - покинуть Кадис и высадить войска, "загоравшие" на эскадре (они были предназначены еще для оккупации Мартиники и Гваделупы после соединения эскадр в Вест-Индии), в неаполитанском королевстве, в помощь Сен-Сиру. Очевидная глупость этого приказа состояла в том, что Вильнёв был в Кадисе заперт - Нельсон его "нашел" и заблокировал, а двойная глупость состояла в том, что в случае, если Вильнёв откажется прорываться с боем, его должен был сменить на посту командующего Розилли, привезший приказ Бони. Фактически Бони спровоцировал то самое столкновение у мыса Трафальгар, которое не могло кончится ничем иным, чем оно закончилось - слишком несопоставимы были способности командиров, опыт и техническая подготовка англичан и франко-испанцев (причем именно французов в первую очередь)...
В общем, единственным плюсом Трафальгара для Бони стало то, что с тех пор он зарекся составлять планы морских операций и командовать адмиралами.
X.
Кампания 1806 года была быстротечной, но и во время нее Бони сумел "отличиться". Его гениальное планирование операций привело к тому, что главные силы встретились с фланговым отрядом пруссаков у Йены, а отдельный корпус Даву - с главными силами пруссаков у Ауэрштедта. Причем:
1. Это не было заранее спланировано - Бони всерьез был уверен, что у Йены атакует главные силы пруссаков;
2. Никто во французской армии не ожидал, что Даву в состоянии справиться со всей прусской армией - Бони благоговел перед памятью Фридриха Великого и очень сильно опасался прусской армии как качественного противника, о чем неоднократно высказывался перед началом кампании.
Более того - благодаря кадровой политике и "внятным" распоряжениям "императора" корпус Бернадота вообще простоял в Наумбурге, не приняв участия ни в одном из сражений.
Подробности вот тут:
http://militera.lib....sewitz2/04.html
так что "сокрушительная победа" в 1806 году оказалась не плодом заслуг Бони, а его огромным счастьем по имени Даву, а точнее - генералы Даву, каждый из которых проявил чудеса выдержки и распорядительности. Впрочем, без еще более масштабной "генитальности" прусского командования всё это вообще не случилось бы.
1. Это не было заранее спланировано - Бони всерьез был уверен, что у Йены атакует главные силы пруссаков;
2. Никто во французской армии не ожидал, что Даву в состоянии справиться со всей прусской армией - Бони благоговел перед памятью Фридриха Великого и очень сильно опасался прусской армии как качественного противника, о чем неоднократно высказывался перед началом кампании.
Более того - благодаря кадровой политике и "внятным" распоряжениям "императора" корпус Бернадота вообще простоял в Наумбурге, не приняв участия ни в одном из сражений.
Подробности вот тут:
http://militera.lib....sewitz2/04.html
так что "сокрушительная победа" в 1806 году оказалась не плодом заслуг Бони, а его огромным счастьем по имени Даву, а точнее - генералы Даву, каждый из которых проявил чудеса выдержки и распорядительности. Впрочем, без еще более масштабной "генитальности" прусского командования всё это вообще не случилось бы.
XI.
Сразу после оккупации большей части Пруссии в 1806 году перед ним встал вопрос - что дальше? Прусский король не сдался - он уехал в Кёнигсберг и предоставил защищать остатки своего государства русской армии, под началом фельдмаршала Каменского втягивающейся в Польшу. Бони, как обычно, решает броситься навстречу врагу - обложив еще не сдавшиеся Данциг и Кольберг, французы ринулись в Польшу же.
План Бони снова удивляет своей "оригинальностью": ворваться левым крылом в Восточную Пруссию, отрезав единственный оставшийся прусский корпус Лестока от русских, и поколотить по частям его и русскую армию. На его беду Каменский принял в чем-то похожее решение - идти вперед и колотить французов там, где они встретятся. И это обоюдное стремление привело к серии боев - у Сохочина-Колозомба, у Чарново, у Пултуска и у Голымина.
Блицкрига не получилось - русские оказались упорными парнями. У Сохочина-Колозомба небольшой разведывательный отряд Барклая успешно отбился и отошел (соотношение 1 к 8); то же самое сделал Остерман-Толстой у Чарново (соотношение 1 к 4); у Голымина Голицын весь день успешно отбивался от атак Ожеро и Даву, и отступил только ночью, когда на поле прибыл сам Бони с корпусом Сульта; у Пултуска Беннигсен отбил все атаки Ланна и отошел только тогда, когда узнал об отходе Голицына от Голымина.
В общем, русская армия попятилась, но не побежала. Трудно сказать, как бы развивались события далее, если бы Бони снова не улыбнулось счастье - старый (очень) фельдмаршал Каменский впал в жестокое уныние, объявил себя "раненым" в... заднее место (видимо, имел место геморрой или фурункул) и бросил армию, заявив Буксгевдену, что назначает командующим его, а Беннигсену - что его. В результате два не шибко любящих друг друга генерала друг другу не подчинялись, и слава богу, что обоим в этой ситуации хватило ума отвести свои корпуса обратно в Пруссию, где Александр I, поколебавшись, "оставил" главнокомандующим одного Беннигсена.
Перспектива зимовки в Польше бесит Бони, и он придумывает очередной план - заманить русскую армию в ловушку. Корпуса Нея и Бернадота подадутся назад, а потом устремившиеся за ними русские получат удар всей армии. Но "на войне ничего не идет по плану" © Казачий пикет перехватил курьера к Бернадоту, который вез пакет с подробным описанием плана. Беннигсен остановился, повернул назад, Бони бросился за ним и догнал у Прёйсиш-Эйлау, где... так и не смог разбить русскую армию. "Не шмогла" ©
Козел отпущения, кстати, был найден моментально - Бернадот. Он не получил письмо курьера, но каким-то шестым чувством должен был догадаться, что нужно идти, и не куда-нибудь, а именно к Прёйсиш-Эйлау... В общем, обычное для Бони "вы все, кроме меня, виноваты во всём".
Пришлось-таки обосноваться на зимних квартирах. Причем то ли случайно, то ли намерено корпус Нея расположился далеко впереди, и русская армия вполне могла его не только побить, что и случилось у Гутштадта 24 мая 1807 года, но и окружить и уничтожить. Подвела "инициатива" отдельных командиров - спугнули Нея, дав ему время отступить.
В общем, Бони срочно нужна была блестящая победа - война затягивалась, репутация от Эйлау сильно пострадала. Он врывается в Пруссию, атакует Беннигсена 10 июня 1807 года у Гейльсберга... и снова ничего не может сделать с русской армией. Атаки отбиты, французы потеряли 12 600, русские - 8000.
Повторяется ситуация с Аустерлицем - Бони в тупике. И тут он "вспоминает", что помимо русских, воюет еще и с пруссаками. И марширует на Кёнигсберг. Беннигсен, несмотря на страшную невыгоду этого маневра, по политическим причинам не может этого допустить, и бросается на помощь союзникам. В итоге армии сталкиваются у Фридланда, и русские таки терпят поражение. Справедливости ради надо заметить, что если не за всю победу, то за колоссальные потери русской армии отвечает личная инициатива расторопность артиллерийского генерала Сенармона, выдвинувшего на передовую конные батареи и косившего врага картечью в упор.
Итак, Бони снова победил. Правда, с огромным скрипом - три раза, в Польше, у Эйлау и у Гейльсберга он не смог добиться победы. Беннигсен и русские солдаты доказали - при отсутствии фатальных ошибок со стороны противника гений Бони может серьезно забуксовать.
План Бони снова удивляет своей "оригинальностью": ворваться левым крылом в Восточную Пруссию, отрезав единственный оставшийся прусский корпус Лестока от русских, и поколотить по частям его и русскую армию. На его беду Каменский принял в чем-то похожее решение - идти вперед и колотить французов там, где они встретятся. И это обоюдное стремление привело к серии боев - у Сохочина-Колозомба, у Чарново, у Пултуска и у Голымина.
Блицкрига не получилось - русские оказались упорными парнями. У Сохочина-Колозомба небольшой разведывательный отряд Барклая успешно отбился и отошел (соотношение 1 к 8); то же самое сделал Остерман-Толстой у Чарново (соотношение 1 к 4); у Голымина Голицын весь день успешно отбивался от атак Ожеро и Даву, и отступил только ночью, когда на поле прибыл сам Бони с корпусом Сульта; у Пултуска Беннигсен отбил все атаки Ланна и отошел только тогда, когда узнал об отходе Голицына от Голымина.
В общем, русская армия попятилась, но не побежала. Трудно сказать, как бы развивались события далее, если бы Бони снова не улыбнулось счастье - старый (очень) фельдмаршал Каменский впал в жестокое уныние, объявил себя "раненым" в... заднее место (видимо, имел место геморрой или фурункул) и бросил армию, заявив Буксгевдену, что назначает командующим его, а Беннигсену - что его. В результате два не шибко любящих друг друга генерала друг другу не подчинялись, и слава богу, что обоим в этой ситуации хватило ума отвести свои корпуса обратно в Пруссию, где Александр I, поколебавшись, "оставил" главнокомандующим одного Беннигсена.
Перспектива зимовки в Польше бесит Бони, и он придумывает очередной план - заманить русскую армию в ловушку. Корпуса Нея и Бернадота подадутся назад, а потом устремившиеся за ними русские получат удар всей армии. Но "на войне ничего не идет по плану" © Казачий пикет перехватил курьера к Бернадоту, который вез пакет с подробным описанием плана. Беннигсен остановился, повернул назад, Бони бросился за ним и догнал у Прёйсиш-Эйлау, где... так и не смог разбить русскую армию. "Не шмогла" ©
Козел отпущения, кстати, был найден моментально - Бернадот. Он не получил письмо курьера, но каким-то шестым чувством должен был догадаться, что нужно идти, и не куда-нибудь, а именно к Прёйсиш-Эйлау... В общем, обычное для Бони "вы все, кроме меня, виноваты во всём".
Пришлось-таки обосноваться на зимних квартирах. Причем то ли случайно, то ли намерено корпус Нея расположился далеко впереди, и русская армия вполне могла его не только побить, что и случилось у Гутштадта 24 мая 1807 года, но и окружить и уничтожить. Подвела "инициатива" отдельных командиров - спугнули Нея, дав ему время отступить.
В общем, Бони срочно нужна была блестящая победа - война затягивалась, репутация от Эйлау сильно пострадала. Он врывается в Пруссию, атакует Беннигсена 10 июня 1807 года у Гейльсберга... и снова ничего не может сделать с русской армией. Атаки отбиты, французы потеряли 12 600, русские - 8000.
Повторяется ситуация с Аустерлицем - Бони в тупике. И тут он "вспоминает", что помимо русских, воюет еще и с пруссаками. И марширует на Кёнигсберг. Беннигсен, несмотря на страшную невыгоду этого маневра, по политическим причинам не может этого допустить, и бросается на помощь союзникам. В итоге армии сталкиваются у Фридланда, и русские таки терпят поражение. Справедливости ради надо заметить, что если не за всю победу, то за колоссальные потери русской армии отвечает личная инициатива расторопность артиллерийского генерала Сенармона, выдвинувшего на передовую конные батареи и косившего врага картечью в упор.
Итак, Бони снова победил. Правда, с огромным скрипом - три раза, в Польше, у Эйлау и у Гейльсберга он не смог добиться победы. Беннигсен и русские солдаты доказали - при отсутствии фатальных ошибок со стороны противника гений Бони может серьезно забуксовать.
(Продолжение следует)
Эта статья впервые опубликована на Сайте Империал 01.07.2009.